Голос ночи Кунц Дин

Глава 28

Целую неделю Колин сидел дома.

«Домашний арест» был лишь часть наказания. Его мать следила за тем, чтобы он никуда не отлучался: она звонила домой по шесть-восемь раз в день, проверяя его. Иногда между двумя звонками проходило два-три часа, а иногда она звонила трижды в течение получаса. Колин не осмеливался нарушить ее запрет.

По правде говоря, он не очень-то и стремился куда-нибудь уйти. Он привык к одиночеству, чувствовал себя спокойно и уверенно, находясь наедине с собой. Долгие годы комната была для него основой его особого мира, и на некоторое время она вполне могла стать всей его Вселенной. У него были книги, комиксы-"ужастики", фигурки монстров и радио. Он мог занимать себя и неделю, и месяц, и даже дольше. К тому же он боялся, что, если он ступит за порог дома, его настигнет Рой Борден.

Уизи также ясно дала понять, что после того как он «отсидит свой срок», он долгое время будет находиться «на прогулках». Оставшееся время каникул ему придется приходить домой засветло. Он никак не прореагировал, когда она поставила это условие, однако на самом деле вовсе не считал это наказанием. Никакого намерения куда-либо идти ночью у него не было. Колин знал, что, пока Рой разгуливает на свободе, каждый закат он встречал бы с ужасом, как персонаж романа Брэма Стокера «Дракула».

Уизи не только установила для него «комендантский час» — в придачу она лишила его на месяц денег на карманные расходы. Но это тоже его не беспокоило. У него была металлическая копилка в виде летающей тарелки, которую он уже два года заполнял сэкономленной мелочью и долларовыми бумажками.

Единственное, что его расстраивало, так это то, что наложенные на него ограничения мешали ему ухаживать за Хэзер Липшиц. У него никогда ранее не было подружки. Ни одна девушка не проявляла к нему интереса. Ни малейшего. Теперь, когда наконец стали открываться какие-то перспективы, он боялся, что может все испортить.

Он позвонил Хэзер и объяснил, что его наказали и что он не сможет сходить с ней в кино, как обещал. Правду о том, почему он сидит взаперти, он не сказал; не упомянул и о том, что Рой пытался убить его. Она пока еще недостаточно хорошо его знала, чтобы поверить такому сумасшедшему рассказу. Из всех людей, которых знал Колин, Хэзер была тем человеком, чье мнение о нем имело для него наибольшее значение: он не хотел, чтобы она думала о нем как о кандидате в дурдом. Когда он объяснил ей, что произошло, она отнеслась к этому очень сочувственно, и они договорились, что пойдут в кино в следующую среду, после того как ему разрешат выходить из дома. Она даже была согласна идти на более ранний сеанс, чтобы он смог вернуться домой засветло и выполнить условие, поставленное его матерью. Они поболтали минут двадцать о книжках и кино; разговаривать с ней было легче, чем с любой девочкой, которую он знал.

Когда он повесил трубку, настроение его было гораздо лучше, чем до звонка: по крайней мере, на полчаса мысли о Рое Бордене отступили на задний план.

Он звонил Хэзер каждый день в течение всей недели своего вынужденного затворничества, и ни разу им не пришлось искать тем для разговора. Он многое о ней узнал, и чем больше она ему рассказывала, тем больше нравилась. Он надеялся, что и сам производил на нее не менее благоприятное впечатление, и с нетерпением ждал, когда они смогут вновь увидеться.

Он ожидал, что Рой придет к ним домой или, по крайней мере, позвонит и станет ему угрожать, но дни проходили спокойно. Он подумывал о том, чтобы взять инициативу в свои руки, просто так, чтобы понаблюдать за результатом. Один или два раза на дню он даже подходил к телефону и набирал несколько цифр. Но тут его начинало трясти, и он бросал трубку.

Он прочитал с десяток новых книг: научную фантастику, о рыцарях и волшебстве, сверхъестественных силах, рассказы, заполненные отвратительными чудовищами, — то, что ему нравилось больше всего. Но как будто что-то случилось с сюжетами или со стилем писателей — прежнего столь знакомого леденящего душу ужаса он не испытывал.

Он перечитал ряд вещей, от которых несколько лет назад, при первом чтении, у него волосы дыбом становились. Он обнаружил, что, как и прежде, был способен оценить яркость и грозную таинственность «Кукольников» Роберта Хайнлайна, но ужас, который с такой силой передавался ему, когда он впервые читал эту вещь, отсутствовал. «Стой, кто идет?» Джона Кембелла и самые страшные рассказы Теодора Стерджена — такие, как «Оно» и «Плюшевый медвежонок профессора», — по-прежнему вызывали у него отчетливые и острые видения Зла, но желания оглянуться с опаской через плечо, пока перелистываешь страницы, не было.

У него появились проблемы со сном. Если он закрывал глаза более чем на минуту, то слышал странные звуки: таинственно крадущийся, настойчивый шум незваного ночного гостя, пытающегося забраться в спальню через закрытую дверь или окно. Колин также слышал что-то на чердаке — что-то тяжелое ползало взад-вперед, будто пыталось найти слабое место в потолке его комнаты. Он думал о том, о чем с таким презрением говорила его мать, и убеждал себя, что на чердаке ничего нет; твердил себе, что это просто его слишком активное воображение. Но все равно он продолжал это слышать. После двух бессонных ночей, он подчинился своему страху и бодрствовал, читая, до утра; лишь при свете начинающегося дня он мог заставить себя заснуть.

Глава 29

В среду, спустя восемь дней после событий на свалке отшельника Хобсона, «домашний арест» с Колина был наконец снят. Но выходить на улицу ему не хотелось. Через окна первого этажа он внимательно осмотрел участок; и хотя не обнаружил ничего подозрительного, зеленая лужайка перед домом показалась ему более опасной, чем поле самой страшной битвы, которую знало человечество, пусть даже при этом не слышно было разрывов бомб и свиста пуль.

— Рой не рискнет что-либо сделать при свете дня, на глазах у всех.

«Он сумасшедший, откуда ты знаешь, что он может сделать?»

— Иди. Выходи. Выходи и делай то, что нужно сделать.

«А если он поджидает...»

— Ты не можешь прятаться здесь до конца своих дней.

Он поехал на велосипеде в библиотеку. По дороге, проезжая по залитым солнцем улицам, он постоянно оглядывался назад. Он был более или менее уверен, что Рой не следил за ним.

Прошлой ночью Колин спал всего три часа. Однако рано утром, когда библиотекарша миссис Ларкин открыла двери, начиная рабочий день, он уже стоял у входа в библиотеку. Он бывал здесь регулярно два раза в неделю, с тех пор как переехал с матерью в город, и миссис Ларкин быстро усвоила его вкусы. Когда она увидела, что он стоит на ступеньках у входа, она сказала:

— Мы получили новый роман Артура Кларка в прошлую пятницу.

— Отлично.

— Я не стала ставить его на полку, потому что рассчитывала тебя увидеть в тот же день или самое позднее в субботу утром.

Он вошел следом за ней в большое прохладное, выстроенное в колониальном стиле здание, где их шаги заглушались огромными стеллажами книг и где воздух пах клеем и старой желтеющей бумагой.

— Но после того как ты не появился и в понедельник после обеда, — продолжала библиотекарша, — я уже не могла придерживать книгу. И надо же было так случиться, кто-то взял ее вчера вечером за несколько минут до закрытия!

— Ничего, — сказал Колин. — Большое спасибо, что подумали обо мне.

Миссис Ларкин отличалась прекрасным характером. Это была рыжеволосая женщина со слишком маленьким лбом, слишком большим подбородком, слишком маленьким бюстом и слишком объемным задом. Очки у нее были еще толще, чем у Колина. Она обожала книги и людей, которые любят книги, и Колин к ней очень хорошо относился.

— Вообще-то я пришел, чтобы посмотреть микрофильмы, — сказал он.

— Да, но, к сожалению, мы научную фантастику не микрофильмируем.

— А меня сегодня интересует не научная фантастика. Я хотел бы посмотреть старые номера газеты «Санта-Леона ньюс реджистер».

— И зачем они тебе понадобились? — Она скорчила кислую физиономию, как будто откусила лимон. — Может быть, это и не очень патриотично по отношению к моему родному городу, но скучнее газеты, чем «Ньюс реджистер», по-моему, не найти. Одни только рассказы о кулинарных аукционах, церковных мероприятиях и отчеты о заседаниях городского совета, где глупые политики часами спорят о том, заасфальтировать или нет рытвины на Бродвее.

— Видите ли, в чем дело... я просто готовлюсь к началу учебного года в сентябре, — сказал Колин. («Интересно, поверит ли она в такую глупость?») — У меня всегда большие трудности с сочинениями, поэтому я хотел бы позаниматься заранее.

— Неужели у тебя могут быть какие-то трудности с учебой? — с недоумением спросила миссис Ларкин.

— В общем... у меня возникла идея написать о лете в Санта-Леоне, не о том, как я его провел, а о лете в общем и в историческом плане. Я хотел бы заняться кое-какими исследованиями.

Она одобрительно покачала головой:

— Ты целеустремленный молодой человек.

Он пожал плечами:

— Не очень.

Она усмехнулась:

— За все годы, что я здесь работаю, ты первый, кто приходит во время летних каникул, чтобы готовиться к домашним заданиям следующего учебного года. Я бы сказала, что это целеустремленность. И это радует. Продолжай в том же духе, и ты многого добьешься.

Колину стало неловко: он солгал, а его хвалят. Он почувствовал, что краснеет, и неожиданно вспомнил, что не краснел от смущения уже больше недели. Своеобразный рекорд.

Он прошел в отдел микрофильмов, и миссис Ларкин принесла ему катушки с пленкой, на которых были сфотографированы номера «Ньюс реджистер» за июнь, июль и август прошлого и позапрошлого годов. Она показала ему, как пользоваться проектором, понаблюдала несколько минут, чтобы удостовериться, что у него не будет проблем, и ушла на свое рабочее место.

Роуз.

Мальчик по фамилии Роуз.

Артур Роуз?

Майкл Роуз?

Он помнил фамилию, потому что она ассоциировалась у него с названием цветка, но имя мальчика запамятовал.

Фил Пачино.

Этого он помнил, потому что его звали почти как известного актера — Ал Пачино.

Он решил начать с Фила. Он разложил по порядку катушки с микропленкой.

Обе смерти были серьезными событиями для их города, и он стал быстро просматривать первые полосы в поисках броских заголовков.

Он не помнил число, о котором говорил Рой. Он начал с первого июня и добрался до первого августа, пока не нашел нужное ему сообщение.

МАЛЬЧИК ГИБНЕТ В ОГНЕ

Он читал последний параграф статьи, когда почувствовал странное дуновение. Он знал, что сзади стоял Рой. Он выскочил из-за стола, опрокинув стул. Роя не было. Не было никого. Не было никого и за рабочими столами. Миссис Ларкин тоже ушла со своего места. Ему померещилось.

Он сел и перечитал статью. Все было в точности, как описал Рой. Дом семьи Пачино сгорел дотла. Среди пепла пожарные нашли обугленное тело Филиппа Пачино, четырнадцати лет.

На лбу Колина выступил пот. Он провел рукой по лбу и вытер ее о джинсы.

Он внимательно просмотрел номера газеты за следующую неделю, выискивая статьи на ту же тему. Таких было три.

ЗАЯВЛЕНИЕ ИНСПЕКТОРА ПОЖАРНОЙ ОХРАНЫ. ИГРА СО СПИЧКАМИ

В соответствии с официальным сообщением, в пожаре был виновен сам Фил Пачино. Он играл со спичками рядом с верстаком, на котором мастерил модели самолетов. Судя по всему, на верстаке лежали легковоспалменяющиеся материалы, в том числе несколько тюбиков клея, бутылка с бензином для зажигалок и открытый бачок с растворителем.

Вторая статья — три колонки на второй полосе — рассказывала о похоронах Фила. В ней были цитаты выступлений учителей, слезливые воспоминания друзей мальчика, выдержки из некролога. Статью сопровождала фотография скорбящих родителей.

Колин прочитал ее с большим интересом: одним из друзей Фила Пачино, о которых упоминалось, был Рой Борден.

Спустя два дня в газете появилась длинная редакционная статья, по меркам «Ньюс реджистер» — весьма суровая.

КАК ПРЕДОТВРАТИТЬ БЕДУ? КТО ВИНОВАТ?

Ни в одном из четырех сообщений о трагедии не было упоминания о том, что полиция или пожарные подозревают кого-либо в убийстве или поджоге. С самого начала они приняли версию, что произошедшее было несчастным случаем, результатом небрежности или подростковой беспечности.

«Но я-то знаю правду», — подумал Колин.

Он почувствовал, что устал. Он сидел перед проектором уже два часа. Он выключил аппарат, встал и потянулся.

В библиотеке он был уже не один. Женщина в красном платье искала что-то на стеллажах с журналами. За одним из столов в центре комнаты читал толстую книгу и прилежно конспектировал полный лысеющий священник.

Колин подошел к одному из двух больших сводчатых окон в восточной части зала и сел боком на широкий подоконник. Он задумался, глядя сквозь пыльное стекло. За окном виднелось католическое кладбище, а в дальнем его конце церковь Скорбящей Божией Матери присматривала за останками своих вознесшихся на небеса прихожан.

— Привет.

Колин вздрогнул и обернулся. Это была Хэзер.

— Привет, — сказал он. Он сделал движение, чтобы встать.

— Сиди, не вставай, — сказала она тихим «библиотечным» голосом. — Я зашла на минутку. Меня мама попросила кое-что для нее сделать. Мне нужно было взять одну книгу, и я увидела тебя.

На ней была бордовая футболка и белые шорты.

— Ты отлично выглядишь, — так же тихо сказал Колин.

Она улыбнулась:

— Спасибо.

— Нет, правда.

— Спасибо.

— Просто отлично.

— Ты вгоняешь меня в краску.

— Почему? Потому что я сказал, что ты отлично выглядишь?

— Ну... в общем, да.

— Ты хочешь сказать, тебе было бы приятнее, если я бы сказал, что ты выглядишь как пугало?

Она смущенно засмеялась:

— Нет, конечно. Просто дело в том, что... никто мне раньше не говорил, что я отлично выгляжу.

— Не может быть.

— Правда.

— Шутишь.

— Нет.

— Ни один парень тебе этого не говорил? Они что — все слепые?

Она покраснела.

— В общем-то я понимаю, что я не такая уж и красивая.

— Еще какая красивая.

— У меня рот очень большой, — сказала она.

— Неправда.

— Нет, правда. У меня широкий рот.

— А мне нравится.

— И зубы у меня не очень красивые.

— Они такие белые.

— И два зуба немного криво сидят.

— Но это совсем незаметно, — сказал Колин.

— Ненавижу свои руки, — ответила она.

— Что? Почему?

— У меня пальцы такие короткие и толстые. У моей мамы такие длинные изящные пальцы. А у меня пальцы, как сосиски.

— Глупости. Такие хорошенькие пальчики.

— И коленки у меня острые.

— Красивые коленки.

— Подумать только, — волнуясь, сказала она. — Наконец-то парень говорит мне, что я красивая, а я пытаюсь убедить его в обратном.

Колин удивился, что даже такая красивая девушка, как Хэзер, испытывает сомнения относительно своей внешности. Он всегда считал, что те ребята, которым он так завидовал, — загорелые, голубоглазые, стройные калифорнийские юноши и девушки — представляют собой отдельную расу, существа высшего порядка, которые скользят по жизни с чувством полной самоуверенности, с непоколебимым пониманием своих задач в этом мире и собственной значимости.

Он был одновременно доволен и огорчен, что наконец обнаружил трещину в этом мифе. Неожиданно он понял, что эти особые, излучающие превосходство ребята немного отличались от него, что они не настолько выше его, как он раньше думал. Эта мысль взбодрила его. Но, с другой стороны, он почувствовал, будто потерял что-то важное — приятную иллюзию, которая — временами — утешала его.

— Ты ждешь Роя? — спросила Хэзер.

Он тревожно вздрогнул:

— Н-е-е-т. Я просто занимаюсь кое-какими... исследованиями.

— Я думала, что ты смотришь в окно, чтобы не пропустить Роя.

— Нет. Просто сижу отдыхаю.

— Я думаю, хорошо, что он приходит туда каждый день, — сказала она.