Сезон охоты на ментов Зверев Сергей

– Кто приказал?

– Ондатр.

– Вы не клички называйте, а нормальные человеческие имена.

– Приказал Суев Юрий Павлович, по кличке Ондатр, он преступный авторитет, неоднократно судимый, – говорил монотонным голосом Окунев и с каждым словом наполнялся еще большим ужасом от своего предательства. Но страх перед надвигающимися пытками был сильнее, и он продолжал, боясь остановиться: – У него загородный дом. Он контролирует организованную преступную группировку. Количество членов в группе не знаю, но помогают Ондатру, то есть Суеву, Гордей, Агей, Кудым, Савелий и Паша – фамилии и отчества не знаю. Все уголовники. Я занимался легальным бизнесом – Ондатр давал мне деньги, я проводил через счета нескольких зарегистрированных фирм эти суммы, как оплату взаимных услуг.

– То есть отмывали деньги.

– Да. Чистые деньги официально, в качестве дивидендов, переводились на личные счета Ондатра и тех людей, которых он указывал. В этот раз Суев велел разыграть одного старика – Егорова Андрея Андреевича, писателя. Его сейчас не печатают и дела у него в глубоком ауте. Даже начал эротику сочинять, лишь бы какие-то деньги получить… Я представился Егорову как издатель Семенов и согласился «издать» его книги, но он должен был пообщаться со спонсором – Суевым. Я их свел – Суева и Егорова. Суев пригласил Егорова на пикник. На пикнике, напоив Егорова, ему подсунули Зию Нуретову, и все снималось на видео– и фотопленку.

– Нуретову принудили силой заниматься сексом с Егоровым?

– Нет. Ей заплатили деньги.

– Она была девственницей?

– Да.

– А по нашим сведениям, она проститутка.

– Когда акт был заснят, – продолжал Окунев, – я усадил обнаженную Нуретову в машину.

– Вашу машину, которая у нас во дворе?

– Да. Она, правда, не моя, а Суева, но записана на меня. В машине Зия оделась. Я хотел отвезти ее обратно в город, как было мне велено с самого начала.

– Кем?

– Суевым. Но тут в машину сел еще Гордей. Он сказал, что и ему нужно в город. Недалеко от трассы, уже на выезде из лесополосы, Гордей попросил остановить машину, а Нуретовой предложил отдаться ему. Она сказала, что у нее все болит после писателя, но он дал ей пятьдесят евро, и она согласилась. Они вышли из машины, отошли чуть подальше. Она сняла с себя платье, оперлась о дерево, и тут Гордей дважды ударил ее ножом в бок. У него нож был спрятан за поясом, а рубаха навыпуск. Он крикнул мне, чтобы я вышел из машины и помог ему прикопать труп. Так велел Ондатр. Сделав все, мы вернулись на поляну, где проходил пикник. Суев сказал, чтобы я три дня не появлялся в городе, и дал три тысячи долларов. Я жил это время в Петраковске, в частной гостинице.

– Почему не сообщили в милицию об убийстве?

– Боялся. Меня бы убили. Меня и сейчас убьют… за все, что я сказал.

– Лучше умереть, чем жить козлом. Офис вашего «издательства» кто ликвидировал?

– Все сделали люди Суева, пока я прятался в Петраковске.

– Хорошо. – Лиза выключила диктофон. – Теперь, гражданин Окунев, вас отведут в камеру на часок, а потом мы продолжим. Вы сдадите мне Ондатра полностью, во всех нюансах и деталях.

Окунев, расслабленно вздохнув, свесил голову и расплакался.

– Шеф, друг раскололся, – радостно сообщил Ребров, позвонив Геннадию.

– Чей друг? Говори яснее.

– Одоева просила передать тебе: «Друг раскололся».

– Вы задержали Семенова?

– Настоящая его фамилия – Окунев. Ну и фрукт… Но он все рассказал.

– Молодцы! Просто молодцы! Я сейчас приеду.

Когда Геннадий приехал в управление, он так и не успел расспросить ни о чем Одоеву и Реброва – Лиза неслась по лестнице вниз, следом за ней спешили Ребров и бледный Коля Урюпин.

– Гена, Каузина покончила с собой! – на бегу выпалила Лиза.

– Как? – не понял Геннадий.

– Вены вскрыла в ванной. Поехали. Только что позвонили из райотдела милиции.

Геннадий посмотрел на страшное, с трясущимися губами лицо Урюпина.

– Коля…

– А-а, – отмахнулся тот, отворачиваясь.

Помчались на двух «уазиках». Геннадий ехал с Одоевой и Ребровым.

– Как ее обнаружили?

– Вода перелилась через край, и соседей затопило… Они и сообщили.

Такого Геннадий не ожидал. Дура! Вот дура набитая! И себя погубила, и его – Ондатр, узнав о самоубийстве, все поймет и выставит видеозаписи с участием отца на всеобщее обозрение. А это – настоящий крах! Что бы там ни рассказывал Окунев, ни он, ни отец такого сильнейшего удара не выдержат. Его уволят из милиции с «волчьим билетом», а отца уже точно никогда не будут печатать. Позорище на весь город!

«Уазики» затормозили перед подъездом. Здесь уже стоял микроавтобус «Скорой помощи». Раньше всех в подъезд нетерпеливо побежал Урюпин – оно и понятно, Колька ее очень любил, эту воровскую шлюху в милицейских погонах. Входя в квартиру, видя ссутулившегося Урюпина, Геннадий только сейчас проникся к погибшей Каузиной жестокой ненавистью. Дрянь! Беспринципная и слабая, такого парня заставила страдать… Самый легкий выход – сбежать из жизни. А ты поборись, выстрадай и победи – тогда тебе уважение и любовь. Каких-то бандюков испугалась… Он все равно повяжет Ондатра и его сявок, по-любому они не уйдут. Дура, дура набитая… Не имеет права человек сам себя лишать жизни – люди такого не прощают, а Бог – тем более. Страдай, борись, мучайся, и будешь победителем в жизни!

Геннадий искренне жалел Урюпина. Ни он, ни Лизка Коляну о Каузиной правды не раскроют, но счастливое неведение долго не продлится, не в характере Ондатра щадить противников – обязательно все распишет Урюпину в деталях и ярких красках.

Стоя в дверях ванной комнаты и тупо глядя на мертвую Ленку, Урюпин беззвучно шевелил губами, как лунатик или помешанный. Геннадий разобрал только одно слово: «Почему?»

Потеснив прибывших, защелкал аппаратом фотограф. Урюпин, вздрогнув, закрыл руками лицо и вышел из ванной комнаты.

Стоя в углу, Геннадий механически наблюдал за суетой экспертов, за медиками, извлекающими труп из ванны.

– Что предпримем? – спросила подошедшая к нему Одоева. Когда Геннадий никак не отреагировал, добавила: – Не молчи. Действовать надо – весть о смерти Каузиной разнесется быстро.

– А что делать? – вздохнул Геннадий. Ему казалось, что в нем не осталось ни капли борцовской энергии. Увидев покончившую с собой Каузину, он словно сдулся, думая, что победить в схватке с Ондатром не получится.

– Предлагаю просить у прокурора санкцию на арест Гордея – Окунев назвал его убийцей Нуретовой.

– А что дальше? Гордей Ондатра не сдаст, а вот Ондатр за арест Гордея ушат говна выльет. Чувствую, попал я прочно…

– Давай возьмем всех скопом?

– Прокурор не разрешит. На Ондатра и его людей у нас компромата нет.

– Что же делать?

– Думаю, уже ничего. Конечно, в такой момент нельзя так говорить, но Каузина подставила нас по полной.

– Не ожидала такого от Ленки.

– Никто не ожидал.

– Может, она его по-настоящему любила? – Лизка достала из нагрудного кармана блузки пачку сигарет и неторопливо закурила.

– Фу… – Геннадию стало вдруг нехорошо от сигаретного дыма. – Кого она любила?

– Кольку. Поэтому и чик себе по венам. Он же все равно теперь узнает.

– Все равно… узнает, – машинально повторил Геннадий.

– Пойдем отсюда, Гена. Не паникуй раньше срока. Время у нас еще есть.

– Сколько? – горько усмехнулся Геннадий. – Час, два? Я не хоккеист. Это они, даже проигрывая ноль: пять, бьются до последнего.

– И правильно делают. А ты, выходит, слюнтяй.

– Давай, обзывайся…

Оба вернулись в управление в отвратительном настроении. Морально совершенно опустошенный Геннадий, невзирая на протесты Одоевой, от вечернего допроса Игошина отказался и уехал домой. Поужинав через силу, залег на диван, глядя в потолок и ни о чем не думая. Обеспокоенная жена пыталась расшевелить его, расспросить, но Геннадий молча отвернулся к стене.

– Ты совесть-то поимей! – обидевшись, прокричала Ирина, глядя Геннадию в спину. – Свои проблемы с работы домой не тащи! У нас их и так некуда девать!

Геннадий резко обернулся. Неожиданно подумалось, что Ондатр, узнав о самоубийстве Каузиной, начнет действовать совсем уж безбашенно, он хрипло спросил:

– Наташка где?

– В магазин ее отправила, за хлебом.

– Давно?

– Да… Наверное, со своими придурками лясы точит.

Геннадий соскочил с дивана, выбежал на балкон и торопливым взглядом обшарил пространство двора, чувствуя, как сердце сжимается испугом. У подъезда стоял «Мерседес», тот самый, на котором Геннадия вывозили на «беседу» с Ондатром. У открытой задней дверцы стоял урка, первым сообщивший страшную весть о «проколе» отца с Зией, и мило беседовал с млевшей от такого внимания Наташкой. Она прижимала к груди купленный батон хлеба, совершенно очарованная «крутым меном» из «Мерседеса». Заметив Геннадия на балконе, урка, не смущаясь, продолжал говорить Наташке любезности. Судя по его самодовольному виду, люди Ондатра были еще не в курсе гибели Каузиной. И все равно Ондатр давил на Геннадия всеми способами, ломая его волю, чтобы ускорить освобождение Игошина.

– Наташка! – закричал Геннадий дочери. – Домой!

Дочь подняла голову, посмотрела на отца, как на пустое место, и опять заулыбалась мужчине, стоявшему у «Мерседеса».

– Наташа! – гневно повторил он.

Никакой реакции.

В это время из второго подъезда выполз изрядно выпивший Бонивур и сразу громко возмутился:

– Наташка! Оглохла, что ли? Отец домой зовет!

Разозленная Наташка, кивнув на прощание урке, скрылась в подъезде. А тот, не убирая с лица масляной улыбки, посмотрел на Геннадия и помахал ему рукой: мол, помни, следак, ты везде под колпаком, везде у тебя оголенные тылы, куда очень легко нанести жестокий удар.

– Эй, ты! – дерзко выкрикнул урке Бонивур. Видимо, он пребывал сейчас в образе Полковника и никого не боялся, наоборот, сам пытался навести страх. – Ты что к детям пристаешь? А?

Улыбка слетела с лица урки, он сузил глаза, смерил Бонивура презрительным взглядом, потом сплюнул сквозь зубы в его сторону и сел в машину, захлопнув дверцу. «Мерседес» медленно покатил прочь со двора.

«Гады такие!» – подумал Геннадий, возвращаясь с балкона в комнату. Нет, он не выберется из трясины, она засасывает его глубже и глубже. Он снова рухнул на диван, отвернувшись к стене. Делать какие-то внушения Наташке не хотелось, было противно.

Связавшись с прокурором и опираясь на показания Окунева, Лиза испросила санкцию на задержание Гордея, заверив, что после суд выдаст разрешение на арест за полминуты. Она намекала на задержание самого Ондатра и обыска на бандитской вилле, но этот номер не прошел. Лизка не отчаивалась. Она направила представление в оперативный отдел, чтобы Гордея быстро выследили и тихонько задержали, а сама собиралась вновь приняться за сопливого Окунева – требовалось выспросить о темных делишках банды Ондатра, и Окунев мог слышать о гибели Костика – сутенера Нуретовой, но бравые оперативники сообщили, что имеют информацию о лежбище Гордея, и Лиза поехала на задержание вместе со спецгруппой.

– Лизок, ты зачем с нами? – приставали оперативники. – Сидела бы себе в кабинете, комбинировала… Гордей на подъем тяжелый, за ним гоняться по дворам не надо.

– Надоели кабинеты, действия хочу.

– Так бросай следачить, иди к нам – в опера.

– Предложение заманчивое. Подумаю на досуге.

Две «оперативные таратайки» («уазики» с брезентовой крышей 96-го года выпуска) приехали в пригород – вокруг грязь, коровьи лепешки, заросли бурьяна и серые дощатые заборы. Дома – старые, маленькие, обшитые крашеной доской, и с расписными ставнями.

– Подсолнухов не хватает, – заметила Лизка, выходя из «уазика».

– Подсолнухи имеются – в огороде.

Двое оперативников, в спортивных костюмах, кроссовках, шлемах и легких бронежилетах, с короткими автоматами в руках, резко перескочили через забор и, прячась в зарослях высокой травы, двинулись к окнам.

– Эй, хозяева! Открывай! – громко забарабанил в калитку кулаком командир группы.

Тут же сорвалась заливистым лаем дворовая шавка – она мячом соскочила по ступенькам крыльца и забилась в истерике у калитки, брызгая слюной – маленькая, коротконогая и широкогрудая.

– Хозяева! – орал командир.

– Чего? – наконец выглянула из открытой двери дома пожилая женщина.

К ней кинулся один из оперативников, прятавшийся в траве под окном.

– Господи! – перепугалась женщина.

Опер ее оттолкнул и нырнул внутрь дома.

– Ребята, вперед! – подал команду командир, и еще трое парней в бронежилетах и трико, с пистолетами «ПМ» скакнули через забор.

Шавка взвизгнула в ужасе и, скуля, унеслась под дом. Калитка открылась. Командир группы и Лиза вошли во двор. Из дома доносились ругань и грохот опрокидываемой мебели.

– Милиция, мамаша! – сурово обратился к испуганной хозяйке командир.

– …! – рыкнули из дома.

Грянули два выстрела: «Бах! Бах!» С хрустом и звоном вылетели стекла из рамы с той стороны. «Бах! Бах!»

– Тварь!

«Бах! Бах!»

– Перехватывай! Дворами уходит!

«Тра-та-та-та-та!» – сорвалась короткая автоматная очередь.

Хозяйка завизжала, приседая и хлопая себя по полным бедрам. Лиза напряглась – неужели упустили? Хвастуны! Тяжелый на подъем… А он вышиб гнилую раму – и был таков!

– Гольберг! Карташов! В обход! – Командир группы показал на соседний двор.

Оперативники, резво перепрыгнув через невысокий забор, помчались наперехват. С хрипом залаял цепной пес, кидаясь на непрошеных гостей, но те уже пропали за следующим забором.

Где-то далеко еще раз хлопнул выстрел.

Лиза вошла в разгромленную комнату. Хозяйка, причитая, материлась на оперативников.

– Что наделали, подонки, ублюдки!

– Ты потише! Устроила тут бандитский притон… – осадил ее уполномоченный.

Лиза увидела смятую постель на панцирной кровати, стол, заполненный неприбранной посудой с объедками, несколько пустых бутылок из-под дешевого крепленого вина, обрушенный на пол сервант, табуретки, раскиданные по углам, порванные занавески. Как же опера лоханулись? Скорее всего, «гость», услышав стук в калитку, улизнул из комнаты в коридорчик и затаился в нише с зимней одеждой. Когда его там «обнаружили», он атаковал – влепил одному, второму, обрушил сервант и скакнул в дальнюю спаленку, где вышиб оконце.

Лиза с сомнением смотрела на зияющий пролом. Чем это он? Неужто от страха ногой смог высадить? Феномен. А, нет, рама от старости сгнила, гвозди проржавели. Такое оконце и она смогла бы выдавить. Видимо, Гордей всегда имел его в виду на случай экстренного отхода. Надо было сюда кого-то тоже ставить.

На Лизу из бурьяна смотрел сердитый опер Потапенко, небрежно державший автомат в руках.

– Чем обрадуешь, Алеша?

– Повязали.

– Взяли? Вот молодцы! – обрадовалась и одновременно удивилась Лиза. Догнали, выходит. Не ожидала от оперов такой прыти. – Без жертв?

– Слава богу! Из него жертву надо сделать.

– А говорили, Гордей – тяжелый на подъем!

– Это не Гордей.

– А кто? – снова удивилась Лиза.

– Абрикос.

– Не знаю такого.

– Молодой подонок, «шестерка» Гордея.

Лиза вышла из дома во двор. Оперативники втащили с улицы избитого парня с рыжими лохмами. Вот почему абрикосом прозвали. Он смотрел зверем, руки сдавлены стальными браслетами. Оператор вел видеосъемку задержания. Гольберг продемонстрировал на камеру изъятый у задержанного пистолет.

– Пистолет «ПМ». Из этого оружия задержанный Хорьков оказывал сопротивление работникам милиции. Им было произведено шесть выстрелов.

– Хорьков, где Гордей? – спросил Шматов, командир спецгруппы.

– Не знаю.

– Когда он ушел? Мы знаем – он был здесь.

– Час назад ушел. В город поехал.

– Куда конкретно?

– Он мне не докладывает.

– В машину его! – велел Шматов операм и посмотрел на Лизу. – Это Абрикос, подручный Гордея, можно даже сказать – напарник.

– На безрыбье и рак рыба. Покручу его. Срок за незаконное ношение оружия и попытку убийства сотрудников милиции впаять проще пареной репы. Но мне нужен Гордей, и очень быстро.

– А кого он пытался убить? – усмехнулся Шматов.

– Вас.

– Ха-ха! На видеозаписи этого нет. Одоева, ты же знаешь, судьи такую наживку не заглатывают… Только оружие на нем; и то, гад, скажет, что нашел случайно в огороде. – Он обернулся к хозяйке дома. – А вы, гражданка, что смотрите на меня? Берите паспорт – и вперед в машину!

– Меня-то за что? – очумела тетка.

– За преступную «малину».

– Какую «малину»? Ты что, дорогой? Сняли комнату мужики – мне все лишняя копейка, я ж пенсионерка.

– Не рассуждайте. В управлении разберемся.

Лиза разочарованно рвала листочки с куста смородины. Что же делать? Гордея она не взяла, Абрикос этот сопливый ей совсем не нужен…

– Ты едешь? – нетерпеливо спросил Шматов.

– Еду. Не останусь же!

По дороге Лиза комбинировала. Надо действовать! Действовать! Оглянувшись на задержанного Абрикоса, сказала сурово:

– Парень, мне нужен Гордей!

– И что? – дерзко осклабился Абрикос, за что получил от оперативника по загривку.

– Давай договоримся: сдаешь Гордея, и я тебя отпускаю!

Абрикос презрительно скривился.

– Я тебе правду говорю, парень.

– С ментами не сотрудничаю.

– Козел! – сквозь зубы процедила Лиза и обратилась к водителю: – Высади меня в районе заброшенных домов.

«Уазик» затих у череды пустых, с зияющими дырами, оконных проемов заброшенных аварийных пятиэтажек.

– Володьку возьми с собой, – посоветовал Лизе Шматов.

– Возьму. Район пустой, а я девушка хрупкая… Борьке Кулакову привет от меня!

– Передам, если увижу.

Высадив Лизу и оперативника Крошина, «уазик» умчался. В повисшей тишине они посмотрели друг на друга, вздохнули и пошли внутрь безжизненного микрорайона. Шлем и бронежилет Крошин оставил в машине, с собой взял только пистолет.

– Где Игошина с Измайловым брали? – спросила у него Лиза.

– В следующем дворе они бросили машину. Измайлов скрылся в первом подъезде, а Игошин – в третьем подъезде пятиэтажки напротив, – рассказывал Крошин, участвовавший в задержании преступников.

– Две пятиэтажки не могли перетряхнуть и найти проклятые сумки?

– Посмотрели – не нашли.

– Знаю я, как вы смотрите…

– Игошина вам сдали – его и крутите.

– Представь, он не хочет рассказывать, куда спрятал сумку.

– Людей нет, Лизок, многоэтажки прочесывать, – беспечно отозвался Крошин.

Подходя к дому, где отбивался Самойлов, отчетливо услышали хруст обваленной штукатурки под чьими-то ногами и грубые мужские голоса. Лиза предостерегающе подняла руку – ко входу в первый подъезд они с Крошиным подобрались очень тихо.

– Кто там можеть быть? – прошептала она.

– Бомжи или наркоманы.

Войдя в подъезд, они потихоньку стали подниматься по лестнице наверх. Крошин, на всякий случай, держал пистолет наготове.

На втором этаже из дверного проема квартиры вышли два грязных, в пыли, мужика и остолбенели, столкнувшись нос к носу с Крошиным и Лизой. Первый из мужиков – высокий, мускулистый, держал пухлую спортивную сумку, тоже испачканную в штукатурной пыли. Он зыркнул на Крошина, увидел в его руке пистолет и мгновенно швырнув в Володю сумку, рыкнул подельнику, пятясь обратно:

– Менты!

Крошин машинально отмахнулся от сумки, и она полетела вниз.

– Это Гордей! – повернулся он к Лизе и уже громко закричал: – Стой! Милиция!

Бандиты улепетывали что есть духу. Их топот гремел внутри квартиры, а потом стал куда-то удаляться.

Прижавшись к стене, выставляя вперед пистолет, Крошин пошел к дверному проему.

– Володя, они убежали в другой подъезд – думаю, в стене квартиры есть пролом, – сказала Лиза. – Я вниз, за сумкой.

Крошин резво скакнул внутрь квартиры. А Лиза бегом спустилась вниз, подобрала сумку. Видимо, это одна из тех, спрятанных Самойловым и Игошиным. Она была пухлая, но легкая, словно набитая скомканными газетами. Она нетерпеливо расстегнула замок-молнию. Так и есть – скомканные газеты. Вытряхнув газеты на бетонный пол, Лиза даже пробовала прощупать дно сумки. Что же здесь важного? Зачем Ондатру эти сумки?

Сверху грянули два пистолетных выстрела. Лиза вздрогнула. С улицы вдруг закричал какой-то человек, и Одоева кинулась к выходу из подъезда, но затаилась – раненный в ногу Гордей лежал в пыли между домами и кряхтел. Его дружок скрылся в подъезде пятиэтажки напротив.

– Малофей, сука! Помоги! – орал ему Гордей, но в ответ грянул сверху еще один выстрел – пуля выбила ямку в земле.

– Лежать, Гордей! Ты арестован! – прокричал сверху Крошин.

Лиза выглянула из-за сломанной двери подъезда.

– Володя, спускайся, я держу его на прицеле!

Про себя она усмехнулась – знал бы Гордей, что целиться ей в действительности нечем. Но Гордей этого не знал, поэтому резко извернувшись, вдруг выстрелил.

«Бах!» – чиркнула по кирпичу пуля. Лиза отпрянула обратно – оказывается, Гордей при оружии! А как могло быть иначе? Он же бандит!

Тут же грянул выстрел из другого подъезда, а Гордей, взвыв, выронил пистолет и сжался в комок – Крошин прострелил ему руку.

– Суки-и! Падлы! Малофей, загаси их!

– Лиза, не выходи! – прокричал Крошин. – У второго тоже оружие.

– Поняла!

Лиза пожалела, что не знает номера сотового Шматова, – сейчас бы завернула спецгруппу, и делу конец – повязали бы всех! Придется звонить дежурному, а дальше будет долгая история… Она запустила руку в свою сумочку, нашаривая телефон и продолжая высматривать в зияющих проемах окон дома напротив подельника Гордея.

Снова раздался выстрел, а потом – тишина.

Неужели Володю убили? Страх дернулся в ее душе – как же она одна против вооруженного подонка? И тут же стало совестно – Крошин погиб, а она себя жалеет. Ей ужасно захотелось крикнуть, узнать, жив ли Крошин, но накативший страх сдавил горло.

– Эй, менты! – раскатисто прозвучал бас, многократно отразившийся среди стен кирпичных трущоб. – Что попрятались, как крысы?

– Сдавайся! – рявкнул Крошин.

У Лизы отлегло от сердца – живой, слава богу! Она осторожно выглянула на улицу – Гордей распластался безжизненной грудой, развороченная пулей голова залита кровью. Его пристрелил свой же подельник.

– Не мути! Взять меня вы не сможете! – громко кричал бандит. Где он сидел, нельзя было определить – его слова эхом прыгали по зияющим дырам оконных проемов. – Гордей мертв! Это он убил шлюху, которую подсунули старику!

Лиза испугалась, что тайна Егоровых – отца и сына, сейчас выплывет наружу. Она не могла этого допустить и, не думая об опасности, высунулась из дверей.

– Малофей, давай договоримся!

– Ты кто, лярва?

– Следователь Одоева.