День святого Валентина (сборник) Молчанова Ирина
— Мы — коллектив, — опять очень гордо ответила за всех Ракитина.
— Это вы-то коллектив? — усмехнулась Катя. — А как же парни? Нужно и их мнение спросить!
— Да кому ты нужна! — зло улыбнулась Ира и перекинула свои отливающие золотом волосы на грудь, чтобы невзрачная Прокофьева чувствовала, с кем разговаривает. — Они даже и не заметят твоего отсутствия!
— А это мы сейчас проверим, — запальчиво ответила Катя и зашла в кабинет истории, где у них должен был начаться последний урок. Девчонки встревоженной стаей влетели вслед за ней. Ракитина пыталась оттеснить Прокофьеву к собственному месту на ряду у стены, но Катя резко отодвинула ее рукой и обратилась к парням их девятого «Б», которые хохотали, собравшись возле двух парт в конце класса.
— Ребята, — чуть дрогнувшим голосом сказала она. — Мне надо спросить у вас одну вещь…
Одноклассники, еще улыбаясь и бросая друг другу веселые реплики, повернули к ней свои лица. Катя тут же пожалела о том, что затеяла. Не надо было никого ни о чем спрашивать. Надо было просто прийти четырнадцатого февраля в школу как ни в чем не бывало. Какая-то Ракитина, мнящая себя хозяйкой класса, ей не указ! А Бетаева вообще глупа до отвращения! Неужели можно так резко перемениться от какой-то там симпатии к Шмаевскому? С другой стороны, можно было действительно и не приходить в школу в этот день. Какая разница… Но теперь глупо молчать. Все на нее смотрят и ждут, что она скажет. А что же ей сказать? Какой ужас! Сейчас все покатятся со смеху…
Катя уже хотела убежать из класса, так и промолчав, когда вдруг поймала внимательный и настороженный взгляд Руслана. Непонятно почему она тут же укрепилась духом и, глядя только на него и обращаясь только к нему одному, сказала:
— Наши девушки считают, что я такая… отвратительная… такая уродливая… такая ненужная здесь, что если я… куда-нибудь вдруг пропаду, то никто не заметит… и все обрадуются… Вы тоже так считаете?
В классе повисла тишина. Улыбки погасли одна за другой. Кое-кто из Катиных одноклассников, соорудив на лице самое независимое от глупейших девчоночьих проблем лицо, отвернулся к окну. Другие опустили глаза в пол. Третьим вдруг срочно понадобилось проверить, правильно ли они составили в тетради таблицу по истории. И их всех можно было понять. Никто из них не знал, что сказать в создавшейся ситуации. Никого из них Катя Прокофьева действительно не волновала. Каждый согласился с тем, что не заметил бы ее исчезновения, а если бы и заметил, то очень легко это пережил бы. Но одно дело согласиться, и совсем другое — сказать об этом человеку в лицо. Не так-то уж это и просто. Жестоких молодых людей в девятом классе «Б» не было.
Самый жалостливый из одноклассников Мишка Ушаков, стрельнув глазами в сторону Шмаевского и убедившись, что тот молча стоит столбом, хотя совсем недавно что-то такое невразумительное блеял насчет странного тяготения к Прокофьевой, решил обернуть дело в шутку. Он уже хотел сказать, что если Катя вдруг неожиданным образом исчезнет, то никто им, артистам, честно не скажет, как они будут выглядеть на школьной сцене в «Онегине». Мишка уже даже открыл рот, но вперед вдруг все-таки шагнул Руслан.
— Не пропадай, Катя, — тихо сказал он. — Мне будет очень плохо, если ты пропадешь…
Кто-то из девчонок тоненько и протяжно ахнул, кто-то из ребят присвистнул, а Катя и Руслан стояли друг против друга с напряженными лицами. Катя совершенно не знала, что ей делать дальше. Она боялась лишиться чувств, так громко и болезненно стучало ее сердце. А Руслан вернулся к своей парте, взял с нее сумку, подошел к Кате и уж совсем для нее неожиданно предложил:
— А давай прогуляем историю! — и первым пошел к выходу из класса.
Потрясенные девчонки расступились сначала перед ним, потом перед Катей и долго смотрели им вслед, пока они не скрылись за поворотом коридора.
В полном молчании Руслан Шмаевский и Катя Прокофьева оделись в гардеробе. Поскольку история была шестым уроком, охранник дядя Коля беспрепятственно выпустил их из школы. Он же не мог знать наизусть все расписание с его ежедневными дополнениями и изменениями. Может быть, у этой парочки с похоронными лицами сегодня как раз пять уроков. И видать, именно на пятом схлопотали они оба по хорошей «паре», а девчонка, может, даже и «единицу», потому что глаза у нее явно на мокром месте. Дядя Коля порадовался за себя, что уже никогда в жизни не получит ни одной «пары», со звонком на урок закрыл дверь школы на щеколду и сел за свой стол при входе разгадывать кроссворд.
Катя с Русланом вышли из школы и все так же, без слов, пошли по тротуару вдоль жилого массива. Катя решилась первой прервать затянувшееся молчание.
— Ты меня пожалел, да? — спросила она.
— Пожалел, — согласился Руслан.
— Ну что ж, — вздохнула Катя. — Спасибо. Ты сделал это вовремя, а то я непременно провалилась бы сквозь землю.
— Зачем ты вообще все это затеяла? Зачем свои переживания выставлять на всеобщее обозрение?
— Так, — пожала плечами Катя. — Девчонки собирались меня унизить. Мне захотелось быть… раздавленной до конца… или…
— Или что?
— Ну… я все-таки надеялась…
— На меня?
— Не знаю… Может быть… Ты ведь недавно приглашал меня гулять. Почему?
— Ты же догадываешься!
— Нет.
Руслан резко затормозил, развернул ее лицом к себе и, без конца останавливаясь и покусывая губы, заговорил:
— Кать… Мне покоя нет с того вечера… Ну… ты знаешь… Скажи… ты поцеловала меня на спор?
— Вроде того… — согласилась она, поеживаясь от неловкости.
— А на самом деле ничего ко мне не испытываешь? Никаких чувств?
— Я… я не знаю, Руслан, — прошептала Катя. — Теперь не знаю…
— Зато я знаю. Ты нравишься мне… Только не спрашивай опять, что было бы, если бы ты тогда не пришла. Я не знаю, что было бы. Может, и ничего. Но теперь это чувство во мне есть. Мне нравится, что оно есть, и я не хочу, чтобы оно прошло. Пойдем в кафе. Я тебя угощу чем-нибудь. Мне отец кучу денег оставил. Целое состояние! Что ты любишь из сладкого?
— Эклеры… такие… с шоколадом сверху… — не смогла удержаться Катя.
— Будут тебе эклеры, Кэт! — рассмеялся Руслан. — Хоть в шоколаде, хоть в обсыпке! Пошли!
— Ладно уж, зови Катей… — нерешительно и опять шепотом сказала девочка.
Потом они сидели в теплом кафе со смешным названием «Шоколадный ежик» и, обжигаясь, пили горячий шоколад. Вместо эклера Катя согласилась на фирменного «Ежика», больше похожего на колючего от шоколадной стружки колобка. Они говорили с Русланом ни о чем и обо всем сразу. Оказалось, что они одинаково не любят молочные коктейли, томатный сок и школьные куриные котлеты в ядовито-желтой панировке. Они оба любили читать фэнтези и терпеть не могли популярные песенки ни о чем. Руслан обожал компьютерные игры, но Катя в этом не разбиралась, потому что компьютера у нее не было. Руслан этому очень обрадовался, потому что нашелся повод пригласить ее к себе в гости и научить любимым играм. Катя отказывалась, но одноклассник и не настаивал на сегодняшнем дне. Он говорил, что у них впереди еще целая жизнь.
После кафе Катя с Русланом гуляли по зимним улицам, скользя по раскатанным до льда дорожкам и сбивая снег с веток деревьев. Обоим друг с другом было легко и свободно.
Когда Руслан довел Катю до дома, она с удовольствием отметила, что серой пузатой машины рядом нет. Она уже хотела попрощаться со Шмаевским, но он шагнул вместе с ней в подъезд, а потом и в лифт.
— Я только до квартиры, — тихо сказал он. — Не бойся. В гости напрашиваться не собираюсь.
Катя ничего не ответила. Только сердце у нее забилось так же громко и мучительно, как в классе, когда он сказал ей: «Не пропадай…» Они вышли из лифта. Катя достала ключ.
— Подожди, — попросил ее Руслан.
— Зачем? — обернувшись к нему, дрожащим голосом спросила Катя.
— А ты не могла бы еще раз… — таким же неуверенным голосом начал он.
— Что… — еле выговорила она.
— Поцеловать… как тогда… только…
— Что только?
— Только, чтобы не так равнодушно…
— Я не знаю…
Шмаевский приблизил к ней свое лицо. Катя положила руки ему на грудь и осторожно коснулась губами его губ. Равнодушно и не получилось. У нее не было уже того делового напора, с которым она явилась к нему в тот памятный вечер. Она дрожала от непонятного чувства, впервые переполнившего ее всю. Руслан обнял девушку за плечи и ответил на ее слабый поцелуй. Кате показалось, что качнулась земля. Как странно. Вроде бы все то же самое, как тогда, и в то же время совсем другое…
— Ты ведь теперь не станешь говорить мне: «Отвали от меня»? — шепотом спросил Руслан.
— Прости меня за… все то… — шепнула Катя в ответ.
— Я зайду за тобой завтра в школу?
— Зайди…
— Я буду ждать на площадке первого этажа, хорошо?
— Хорошо…
— И ты поцелуешь меня еще?
— Да… А ты?
— И я…
Дома с Катей случилась настоящая истерика. Она проплакала целый час кряду, сама толком не понимая о чем. Она ругала себя за то, что поддалась Руслану. Она вспоминала его поцелуи и понимала, что теперь не сможет так люто ненавидеть всех этих «Онегиных». Шмаевский, один из них, неожиданно получил над ней такую власть, какую не имела даже собственная ее мать.
Руслан сказал, что она ему нравится… Может быть, он решил над ней поиздеваться, специально, чтобы расквитаться за тот случай, когда у него захлопнулась дверь? Нет, не может быть… Он же защитил ее в классе от всех. Ракитину прямо всю перекосило от злости. И потом он так нежно поцеловал ее. Если бы он решил расквитаться, то из-за лифта обязательно должен был бы выскочить какой-нибудь одноклассник, показать на Катю пальцем и залиться неудержимым смехом. Но этого же не было! Не было никакого хохочущего одноклассника! Они с Русланом были одни! Даже лифт замер, никуда не ездил и не лязгал своими автоматически закрывающимися дверями.
Так что же делать? Верить Шмаевскому или нет? Завтра этот пресловутый День влюбленных. Руслан сказал, что зайдет за ней… Какой ужас! Если они завтра явятся в класс вместе, то все подумают, что они… Нет! Она, Катя, ни за что не станет в него влюбляться! Еще чего не хватало! Ирка Ракитина сама в него влюблена и вполне может завтра написать ему об этом в какой-нибудь из идиотских «валентинок». Конечно же, Шмаевский сразу выберет ее. Тут и думать нечего. Да и Бэт тоже в Руслана втрескалась. Тоже что-нибудь ему напишет. Он, может, и захотел бы остаться с Катей, но разве можно удержаться подле нее, когда для него на все готова и первая красавица класса, и Танька, которая, как ни крути, выглядит очень неплохо со своими модными рваными прядями.
Катя вскочила с дивана, на котором рыдала, и подбежала к зеркалу, чтобы еще раз взглянуть на собственное лицо, которое вообще-то уже тысячу раз видела. Ну вот! Так и есть! Ничего в ней не изменилось! Даже если не обращать внимания на красный нос, все равно в ней нет ничего интересного. Конечно же, завтра Шмаевский забудет о том, что говорил ей сегодня, и о своих поцелуях тоже забудет. Бэт действительно в сто раз красивее ее. У Таньки, кроме стильной стрижки, еще и красиво выписанные пухлые губы. Все мужчины ненадежны. Их ничем не удержишь около себя, если вдруг на горизонте появится кто-то с Танькиными губами и любовной запиской в виде сердца. Но Катя не упадет в обморок. Как там говорится: предупрежден — значит вооружен. Она сама себя предупредила, что завтра возможен конец только что начавшихся отношений с Русланом, а потому выдержит это стойко.
Когда с работы пришла мама, следы слез с Катиного лица уже исчезли, и сама она была абсолютно спокойна. Она сосредоточенно решала свои любимые алгебраические уравнения. Никто и ни за что не догадался бы, что она недавно рыдала во весь голос и на всю квартиру.
— Ну и как ваш концерт? Готов? — спросила за ужином Наталья Николаевна.
— Понятия не имею, — ответила Катя. — А почему ты спрашиваешь?
— Мне бы хотелось посмотреть, как современные молодые люди чувствуют Пушкина.
— Как надо, так и чувствуют, — с плотно набитым ртом буркнула Катя.
— Дочь! А почему ты грубишь? У тебя плохое настроение? — Наталья Николаевна даже отодвинула от себя тарелку с жареной картошкой.
— У меня нормальное настроение. Просто мне не нравится, что ты ничего не помнишь! Я тебе говорила, что в этих сценах не участвую!
— Я помню! — возразила мать.
— Зачем же тебе тогда идти на концерт, если меня на сцене не будет?
Наталья Николаевна помолчала немного, а потом ответила чуть дрогнувшим голосом:
— А мне хотелось бы с тобой вместе посидеть в зале и посмотреть на твоих друзей. Мы так давно с тобой нигде не были вместе…
— Да? Тебе хочется посмотреть на моих одноклассников? — с сомнением спросила Катя.
— А что в этом такого странного? Вы так повзрослели. Я давно никого не видела. Даже Таня с Вероникой редко заходят. Раньше не выгнать было. Ты с ними не поссорилась?
— Нет, — быстро ответила Катя. — Они репетируют. Им некогда. А потом… они обязательно явятся, вот увидишь!
— Ну так как? Можно мне прийти на концерт? — еще раз спросила Наталья Николаевна.
Катя, удивившись настойчивости матери, посмотрела на нее из-под челки, которая доросла уже почти до самых глаз, и вдруг заметила, как она за последнее время похорошела. Вот что значит бросить курить! А некоторые девчонки, дуры, пытаются начинать. Ладно, пусть мама придет на концерт. Пусть все на нее посмотрят. Есть на что! Она, Катя, тоже, может быть, со временем станет такой же.
— Приходи. К половине седьмого успеешь? — спросила Катя.
— Постараюсь, — с улыбкой ответила Наталья Николаевна.
Глава 7. Есть ли смысл разевать рот на чужой каравай?
Накануне Дня влюбленных Катя очень плохо спала. Подушка казалась жесткой и мешала. Простыня все время сбивалась на сторону, а одеяло сползало на пол. Сон был беспокойный, рваный. Он состоял из отдельных кусков, которые все начинались одинаково: она обязательно просыпала в школу, потому что будильник не звонил. Заканчивались обрывки снов по-разному: Руслан Шмаевский вместо нее вел за ручку в класс то Бэт, то Ирку Ракитину, а то самую смешную и толстую девчонку их класса — Маню Коновалову.
В конце концов Катя поднялась с постели в шесть утра с одеревеневшей шеей и красными глазами. Она понимала, что если еще раз заснет, то уж точно проспит все на свете. Умывшись холодной водой, чтобы взбодриться, Катя целый час просидела перед зеркалом, пытаясь наложить на лицо косметику как-нибудь понезаметней. Но из лица все равно выпирали то чересчур черные ресницы, то пошло блестящие губы. Нет, пожалуй, она зря взялась за тушь и помаду. Раз уж раньше не красилась, то глупо начинать прямо в дурацкий День влюбленных. К тому же Шмаевский может это неправильно истолковать. Да и остальные в классе тоже что-нибудь такое подумают…
А вдруг Руслан вообще не придет? Она станет его ждать на подоконнике первого этажа, как договаривались, а он будет в это время в школе рассказывать, как здорово заморочил ей голову. Она опоздает на урок, зайдет в класс, а он выкрикнет: «Ну! Что я вам говорил! Это она из-за меня опоздала!» И что ей тогда делать? Пожалуй, придется дать ему пощечину. Не станет же он с ней драться в ответ? Вроде бы не в его стиле… А еще можно вообще не обращать на него внимания. Будто его не существует. Пройти мимо него, как мимо шкафа. А что? Пожалуй, это самое правильное решение!
До половины восьмого, когда надо было выходить из дома, Катя измучила себя до дрожи в руках и коленях. Лицо ее сделалось бледным, а губы — бескровными.
— Ты не заболела, Катюха? — встревоженно спросила мама и даже коснулась ее лба губами. — Температуры вроде нет… Или ты что-нибудь эдакого ждешь от Дня влюбленных, а? — проворковала она, хитро улыбнулась и даже подмигнула, выходя из квартиры.
Потерев щеки ладонями, чтобы они приобрели живой цвет, Катя накинула куртку, но уже в лифте решила, что вообще не пойдет в школу, если Шмаевского не будет на первом этаже. Пусть Ракитина торжествует, и Танька Бетаева тоже, раз она из подруги превратилась в такую злобную летучую мышь! Наплевать. На все будет наплевать, если Руслан ее обманет.
Перед выходом из лифта Катя опустила глаза. Надо себя подготовить к пустому подоконнику. Так… Вот сейчас она увидит, что…
Она с трудом заставила себя поднять глаза. Самый широкий подоконник их дома действительно был пуст. Сердце отвратительно екнуло и, похоже, перестало биться. Только не плакать. Только не плакать! Она же себя готовила к этому. Все нормально. Ничего неожиданного не случилось. Можно возвращаться домой. Гори этот День влюбленных огнем! Все гори огнем!
Бесчувственным ватным пальцем Катя снова нажала на кнопку лифта, и именно в этот момент хлопнула дверь подъезда. Девочка машинально повернула голову. По лестнице поднимался Руслан Шмаевский. Кате нечем стало дышать, в глазах потемнело.
— Кать! Ты чего? — подскочил к ней Руслан. — Тебе плохо?
— Я… думала, что ты не придешь… — одними губами проговорила она.
— Как же я мог не прийти, когда… Кать! Да ты что! — Он развернул ее к себе и поразился бледности лица. — Я же не мог не прийти…
И тут она расплакалась, горько и некрасиво всхлипывая. Руслан прижал ее к себе, приговаривая:
— Ну… не надо, Катя… Все же хорошо… И вообще, сегодня праздник. Надо радоваться, а ты плачешь.
Она оторвала лицо от его груди и внимательно посмотрела, не врут ли его глаза. Глаза Руслана Шмаевского были серьезны и, как ей показалось, нежны. Он хотел поцеловать Катю, как вчера, но они услышали, что где-то вверху хлопнула дверь, потом туда, вверх, поскрипывая, пополз лифт, а из соседней квартиры показался мужчина с кейсом и в распахнутой дубленке. Он посмотрел на молодых людей неприветливо и хмуро, а потом очень выразительно глянул на исписанные маркером стены. Хотя Катя с Русланом не имели никакого отношения к этим настенным росписям, им почему-то сделалось стыдно, и они, взявшись за руки, выбежали из подъезда.
Возле школы Катя вытащила свою ладонь из руки Шмаевского.
— Не надо дразнить гусей, — сказала она.
Руслан, согласившись с ней, кивнул.
Школа встретила их невообразимым гомоном, который позволяется устраивать только в великие праздники. Из кармана синей форменной одежды охранника дяди Коли торчала ромашка с красной надписью на желтой серединке: «I love you», а румяное лицо излучало такую радость, будто его только что представили к награде за спасение юных жизней вверенных ему школьников.
Весь гардероб был увешан связками разноцветных шаров, а на стенде с расписанием уроков красовалось огромное розовое сердце. На нем кривоватыми и толстыми красными буквами было написано: «Поздравляем всех с Днем влюбленных! Желаем срочно влюбиться, если вы еще не успели!» Дежурные, стоящие у дверей, ведущих в коридоры школы, были нарядно одеты и всем входящим прикалывали на грудь небольшие и тоже розовые бумажные сердечки. На Катином было выведено «9-28», на Руслановом «9-29».
— И что это значит? — спросил Шмаевский у дежурного старшеклассника.
— Две последние цифры — это вроде адреса для «валентинок» и писем, а девятка означает, что вы в девятом классе учитесь. Чтобы почтальоны не путались.
Катя с Русланом прошли на лестницу. Она тоже вся была убрана шарами, увешана разноцветными бумажными сердцами, цветами, сказочными птицами и блестящими бантами из фольги. Школьники, разодетые, как на дискотеку, носились по ступенькам со скоростью баллистических ракет. Девчонки сверкали блестками на лицах и волосах. Губы их были накрашены ярче обыкновенного. Почти каждая могла похвастать новыми броскими украшениями, испускающими разноцветные искры не хуже драгоценных камней. Многие держали в руках палочки с прикрепленными к ним сердечками на дрожащих пружинках.
Катя в джинсах и синей спортивной куртке выглядела странно и нелепо. Дрожащей рукой, сильно уколовшись булавкой, она сорвала с груди бумажное сердце с номером и сунула его в карман. Шмаевский, разглядывая стены и уже снующих по лестнице почтальонов с яркими картонными сумками в руках и с бейджиками «Почта» на груди, не заметил этого ее жеста отчаяния.
Кабинет русского языка и литературы, куда зашли Катя с Русланом, был так перегружен украшениями, что напоминал игрушечный отдел магазина «Детский мир». На партах сидели разноцветные мягкие игрушки, на окнах гуашью были нарисованы все те же розовые сердца и стреляющие в них желтоволосые толстые амурята, а на стенах не было свободного места от прилепленных к ним поздравительных открыток, фотографий и чуть ли не елочной мишуры. Кате показалось, что к горлу подступает тошнота. Как же все это пошло! Как отвратительно! И зачем она пришла в школу? Все равно нормальных уроков в такой обстановке не будет. Разве можно заниматься придаточными предложениями под прицелом этих уродливых ангелочков на окнах?!
А в классе между тем заметили, что она вошла в дверь вместе с Русланом. Все перестали разговаривать и размахивать сердечками на палочках, но переполненная своими мыслями Катя этого не заметила. Она стояла посреди кабинета, размышляя, стоит ли уйти сразу или все-таки после урока классной руководительницы, чтобы она потом не придиралась.
Зато Шмаевский видел все. Он взял сразу вздрогнувшую всем телом Катю за руку и повел к своей последней парте. Тишина сделалась до того пронзительной, что ее наконец «услышала» и Катя. Она плюхнулась на новое место и замерла с прямой спиной и ломотой в затылке. Все-таки надо было уйти сразу, а то теперь как-то глупо…
А в класс уже влетела Ленка Ватникова из девятого «А» в канареечного цвета брючном костюме, с почтальонской сумкой наперевес и заверещала во все горло:
— Я почтальон девятых классов! Прошу любить и жаловать! Все «валентинки», письма и записки сдавать мне! Если кто хочет что-нибудь послать на другие параллели, например, восьмым или десятым классам, то ищите по школе их почтальонов. Про десятые ничего не знаю, а у восьмых почтальоном — Наташка Яковенко. А если кто стесняется передавать свои письма нам в руки, то возле столовки висит большой ящик для всех. После уроков его вскроем, а разносить послания будем вечером, на дискотеке! А если чьего-то номера не знаете, не страшно. Можете фамилию написать и класс. Разберемся! Вопросы есть?
Вопросов не было.
— Может, у кого-нибудь уже есть готовые «валентинки»? — спросила Ленка. — Уже можно сдавать!
Девятый «Б» молчал. Все сидели и прятали глаза друг от друга.
— Да не бойтесь вы! — рассмеялась Ватникова. — Я ничего не узнаю. Мне ваши любовные записки читать некогда! У меня вот тут уже целая куча всего от других девятых. — И она потрясла своей картонной сумкой. — Раздавать буду не сейчас, а после этого урока. Мы так договорились: перед уроком собираю, а раздаю только после него. Так что сдавайте «валентинки», пока я тут, а то потом будете долго бегать за мной по школе!
Первой встала со своего места Ира Ракитина. Она подошла вплотную к Ватниковой и что-то быстро переложила из своего кармана в ее почтальонскую сумку. После этого будто прорвало плотину. Одноклассники окружили Ленку, стараясь засунуть ей в сумку свои послания так, чтобы окружающие не поняли, кому они предназначены. Ватникова, кулаком утрамбовав в сумке почту, ушла из их класса очень довольная своей сегодняшней ролью.
Как Катя и подозревала, все уроки этого дня выходили всмятку. На русском языке Нинуля даже не вспомнила про придаточные предложения, потому что на сегодняшний день ее гораздо больше волновало вечернее выступление девятого «Б» на сцене. Все, кто успел, еще раз прорепетировали свои роли. Мишка Ушаков неожиданно оказался неплохим Онегиным. Даже его смешное завывание куда-то делось. Катя с удовольствием поаплодировала ему вместе со всеми.
— Да, Ушаков, я тебя явно недооценивала! — призналась Нинуля. — Зря я тебе Лермонтова советовала. Как ты сейчас красиво прочел:
- Я знаю: век уж мой измерен;
- Но чтоб продлилась жизнь моя,
- Я утром должен быть уверен,
- Что с вами днем увижусь я…
Молодец! Не ожидала! Здорово! Я прямо чуть не прослезилась!
— Это он ради Веронички старался! — ввернула Ракитина, и все рассмеялись, а Уткина покраснела натуральным маковым цветом.
— И что такого! — не стал отпираться Ушаков. — Как говорится: любовь — это страшная сила!
На перемене Кате с Русланом поговорить почти не удалось, потому что перекричать динамики, орущие модные песенки, было невозможно. На следующем уроке математики класс хихикал, пищал и шуршал полученными «валентинками». Математичка Зинаида Михайловна некоторое время пыталась призвать всех к порядку, а потом махнула рукой, написала на доске примеры и сказала:
— Кто умудрится их решить среди любовных записок, сдадите тетради, оценку обязательно поставлю в журнал.
Никакого математического оживления на лицах учащихся при этих своих словах Зинаида Михайловна не обнаружила, уселась за свой стол и, тяжко вздохнув, углубилась в яркий журнал под названием «Что хочет женщина».
В конце урока на учительский стол легло всего четыре тетради: Катина, Руслана Шмаевского, толстой Мани Коноваловой и маленького щупленького любителя математики Костика Петухова. Зинаида Михайловна им обрадовалась гораздо больше, чем коробке конфет в виде сердца, которую ей преподнесли девятиклассники. Она потрепала Костика по выпуклой, в виде репки, стриженой макушке и вытерла неожиданно выбежавшую на глаза слезу.
После третьего урока Катя получила письмо. Вместо ее номера «9-28», который, конечно же, никто так и не успел разглядеть, на сложенном в квадрат листке из тетради по русскому печатными буквами значилось: «Прокофьевой, 9 «Б». Катя развернула листок. Такими же печатными буквами там было написано: «Зря ты разинула рот на чужой каравай. Все равно он будет с тобой недолго, потому что ты — длинная уродина!» Конечно же, это писала Ракитина. Или, может быть, даже Танька… Конечно, это все про Руслана. Честно говоря, она, Катя, считает так же, но Ракитиной с Танькой совершенно незачем лезть не в свое дело.
В отличие от одного-единственного послания, которое она получила, у Шмаевского была целая куча «валентинок» и сложенных различными геометрическими фигурами записок. Он читал их со снисходительной улыбкой, потом жестоко мял в кулаке и небрежно совал в сумку. Кате очень хотелось узнать, кто ему писал, но спросить она не решалась. Все-таки у нее нет особых прав на него. Подумаешь, пару раз поцеловались. В конце концов, он тоже может ходить с ней за ручку на спор.
Из-за постоянного шума и музыки Катя с Русланом так и не разговаривали на переменах. На всех уроках они сидели вместе, но на них тоже особенно не поговоришь. За весь день между ними было сказано всего несколько слов. Но Катя видела, что, как и все остальные, Шмаевский писал на уроках записки, слегка загородившись от нее рукой. Поскольку она больше никаких писем не получала, то все это могло значить только одно: Руслан пишет «валентинки» другой девочке, а может быть, даже и не одной. Катя старалась гнать от себя невеселые мысли, но к концу школьного дня ей уже хотелось выброситься из одного из размалеванных окон.
Когда они уже одевались в гардеробе, Руслан спросил Катю, сколько «валентинок» она сегодня получила.
— Нисколько, — ответила она сквозь зубы. Не рассказывать же ему про записку, где ее обозвали уродиной.
— Да ладно! — рассмеялся он. — Если ты думаешь, что мне это не понравится, то зря!
— Я ничего такого не думаю, а говорю правду. Нет у меня никаких «валентинок», — угрюмо ответила Катя и опять подумала, что он над ней издевается. Если сам ей не писал, то кто ж еще напишет?
— Не может быть, — покачал головой Шмаевский, и улыбка на его губах трансформировалась в кривую ухмылку.
Катя подумала, что ему не понравилось, что она ни у кого не вызывает интереса. Каждому парню хочется, чтобы красоте девчонки, с которой он уселся за одну парту, завидовала бы вся школа. Но чего нет, того нет. Пусть он поскорей поймет, что ошибся в ней, и все опять станет, как было раньше.
— Да не огорчайся ты так, — сказала она. — Мог бы и раньше сообразить, что я не королева красоты.
— Погоди… — невпопад ответил ей Шмаевский и бросился к выходу из гардероба.
«Так-то оно и лучше», — подумала Катя.
Ждать Руслана она не собиралась. Вряд ли он вернется. Очень уж поспешно удрал. Стыдно ему за нее, такую неказистую. Даже Маня Коновалова сегодня получала почту. Катя видела, как она хихикала над розовым листком с сердечком, а потом, покусывая кончик ручки и томно улыбаясь, раздумывала над ответом.
Катя уже надела куртку, когда непонятно откуда перед ней материализовалась Бэт.
— Какая же ты, Катька, подлая! — ни с того ни с сего заявила ей Танька.
Ошарашенная Катя даже не нашла, что ей ответить.
— И нечего на меня смотреть так, будто ты ничего не понимаешь! — продолжила Бетаева, и щеки ее вызывающе заалели.
— Что тебе от меня нужно? — спросила Катя, наливаясь злостью. — Что я тебе сделала?
— А то! Ты же нам с Вероникой вешала лапшу на уши, что любви не существует, что одни инстинкты, а сама!
— А что сама?!
— Сама к Шмаевскому липнешь, как банный лист!
— Я не липну! — помотала головой Катя.
— Липнешь! Скажи лучше честно, ты в него влюбилась, да?
— Ничего не влюбилась!
— Тогда и отвали от него! В отличие от тебя, я врать не буду! Он мне нравится, поняла! — выкрикнула Таня, не стесняясь школьников, которые тоже заходили в гардероб.
Катя понимала, что стесняться, собственно, и нечего. Сегодня день такой, особенный. Сегодня все можно.
— Он многим нравится! — выпалила она, вспомнив груду «валентинок» у Руслана на парте. — Ирке Ракитиной, например. Иди ей расскажи, как ты относишься к Шмаевскому! Сомневаюсь, что перед ней ты будешь так же решительно выступать! Ей это наверняка не понравится, и она тебя от себя, такой успешной и красивой, быстренько отлучит. Что тогда делать станешь?
Бетаева ничуть не растерялась.
— Если хочешь знать, то Ирка получила несколько любовных признаний от самого Димы Костюкова из десятого «А», — сказала она, — и Шмаевский ей теперь и на дух не нужен.
— Так, значит, это ты прислала мне записку с «уродиной»? — сообразила вдруг Катя. — Ты? Моя подруга с первого класса?
— А ты-то какова? Разве лучше! Знаешь, что мне Руслан нравится, и пытаешься встрять между нами?
— Ничего я не пытаюсь! Он сам!
— Ой, держите меня! Не могу! — делано расхохоталась Бэт. — Неужели ты до сих пор не поняла, что он тебя просто пожалел, когда ты спектакль закатила перед парнями? А теперь не знает, как и отделаться! Он же у нас интеллигент! А вдруг ты решишь под машину кинуться с горя! Что ему тогда делать? Он мне даже жаловался! Просил как-нибудь на тебя повлиять!
— Врешь! — с побелевшими губами крикнула ей Катя.
— И не думаю! У меня доказательства имеются! Ты, надеюсь, помнишь почерк Шмаевского?
Почерк Руслана невозможно было перепутать ни с чьим другим, потому что единственный в классе он писал левой рукой. Его буквы сильно заваливались влево и были как бы не дописанными до конца. Особенно смешной была «м» — эдакий волнистый червячок. Разумеется, Катя знала почерк Шмаевского.
— Так вот! Руслан мне сегодня кучу записок прислал. Вот гляди! — и Танька показала смятый листок в клетку, где почерком Шмаевского два раза, сначала маленькими буквами, а потом большими, было написано: «Ты мне нравишься!» Буквы «м» представляли собой двух червячков: одного поменьше, а другого побольше.
Катя хотела взять записку в руки, но Танька не дала.
— Куда руки тянешь! — злобно крикнула она в лицо бывшей лучшей подруге. — Не твое! Из моих рук смотри! А вот другая! — И она развернула следующий листок со словами: «Ты лучше всех!», потом третий: «Мне все время хочется быть рядом с тобой!» и четвертый: «У меня есть для тебя подарок!»
Кате показалось, что она вдруг стала невесомой. Тело будто сделалось полым и пустым, как надувные шары, украшающие школу. От нее, Кати Прокофьевой, осталась одна оболочка. Она отвернулась от Бэт, которая еще что-то говорила ей, и понесла эту оболочку к дому. Куда ж еще? Где ей найти другое пристанище? Все кончено. Все кон-че-но.
На улице дул сильный ветер и бросал в лица прохожих колючий мокрый снег. Вот было бы здорово, если бы этот ветер унес с собой то, что осталось от Кати. Никто не огорчился бы. Никто. Даже мама. У нее есть какой-то друг, который возит ее на машине. И зачем она соглашается? Она ведь уже знает, как это — чувствовать себя пустой оболочкой, но, похоже, опять собирается наступить на те же грабли! Этот, с машиной, непременно ее обманет! Они все обманывают! По-другому не бывает! Это закон жизни! А себя Кате не жалко. Нисколько. Сама виновата. Потеряла бдительность. Растаяла от поцелуев Шмаевского. Дура! Идиотка! Знала же, что все эти Онегины подлы! Они природой запрограммированы на измены! У них это в крови или, может быть, даже в генах, а потому им нельзя верить! И она больше никогда не поверит! Катя чуть не задохнулась от сильного порыва ветра. Мокрый снег залепил ей лицо. Ну ничего… Она сейчас придет домой, выпьет горячего чаю, ляжет в постель, и… пропади все пропадом!
Лечь в постель Кате не удалось. Дома неожиданно оказалась мама.
— А т-ты что тут делаешь? — спросила Катя. — Почему ты не на работе?
— А почему у тебя такое лицо? — в ответ спросила Наталья Николаевна.
— Какое?
— Злое, вот какое!
— Оно не злое… — растерялась Катя, будто пойманная с поличным. — Просто… на улице ужасная погода… Я замерзла…
— Да, погодка не праздничная, — согласилась мама. — Но это не страшно! Главное, какая погода внутри нас! Сейчас я тебя покормлю горяченьким, и у тебя сразу поднимется настроение! Вот увидишь!
Катя знала, что настроение «от горяченького» у нее вряд ли поднимется, но соорудила на лице некое подобие улыбки, а потом, пряча от матери глаза, начала раздеваться. Надо же как не повезло! Нельзя лечь в постель и забыться. Сейчас придется разговаривать и изображать заинтересованность происходящим. Какой кошмар… Хорошо отшельникам. Они живут в своих пещерах, и никто к ним не пристает с ненужными расспросами. Катя представила себя изможденным бородатым старцем в рубище, спящим на голых камнях. Да, это именно то, чего ей сейчас не хватает: рубища, голых камней и тишины.
А Наталья Николаевна щебетала, гремя посудой:
— Я решила сегодня взять полдня отгула ради праздника. Хочу привести себя в порядок и пойти с тобой в школу красивой! Надеюсь, ты не возражаешь? — И не дожидаясь ответа, продолжила еще более веселым голосом, от которого у Кати ломило виски. — Я и тебе купила классный джемперок из ангоры с такими, знаешь… бусинками… Продавщица сказала, что самый писк! Он на твоем диване лежит. А то что ты все в спортивной куртке ходишь, как ребенок! Ты же у меня уже настоящая девушка!
Кате стало совсем плохо. Неужели придется идти в школу? Да еще с какими-то бусинками? Может, сказаться больной? Нет, мать не проведешь. Обязательно прилипнет: что случилось, да где болит, да немедленно вызовем «Скорую помощь». Пожалуй, придется перетерпеть этот день, как стихийное бедствие. К тому и погода располагает.
— Кать! Ты примерь джемпер, пока я разогреваю! — прокричала из кухни мама.
Катя обреченно поплелась в свою комнату. Джемпер был пушистым, мягким и ярко-красным. На груди сплетали немыслимый узор жемчужные бусинки. Да-а-а, прямо скажем, не рубище… Жемчуг и красный цвет — это как раз для Дня влюбленных. А День влюбленных не для Кати. Новый, кричаще-радостный джемпер никак не вязался с тем мраком, который поселился у нее в душе, диссонировал, а потому взбесил чуть ли не до слез. Катя натянула обновку и, даже не взглянув в зеркало, вышла в кухню.
— Отлично! — обрадовалась Наталья Николаевна. — Я боялась, вдруг не угадала размерчик, но сидит как влитой. — Она подняла глаза от джемпера к лицу дочери и испуганно спросила:
— Кать… ты что… тебе не нравится, да? Я не угадала? Это уже не модно? Продавщица меня обманула?
Катя вымученно улыбнулась.
— Конечно, нравится… Разве он может не нравиться… Просто… у меня голова что-то… — И она коснулась пальцами висков, которые у нее действительно болезненно пульсировали.
— Да, пожалуй, ты бледновата, — согласилась мама. Она, как всегда, прикоснулась ко лбу дочери губами, определила, что температуры у нее нет, и очень оптимистически закончила: — Ну ничего! У меня есть классная таблетка от головной боли. Сейчас ее выпьешь, потом поешь и… — Она посмотрела на часы. — …У тебя даже будет время немного полежать до вечера. Все как рукой снимет.
Наталья Николаевна умчалась в комнату за своей классной таблеткой, а Катя еле сдержала слезы. Как бы ей хотелось, чтобы мама оставила ее в покое, но, похоже, не судьба. И Катя послушно съела таблетку, потом куриный бульон, потом котлету с пюре и даже сладкую булочку с творогом, хотя есть совершенно не хотела. Зато после этого она получила полное право лечь в постель и остаться со своим горем один на один.
Глава 8. «Другой!.. Нет, никому на свете Не отдала бы сердца я!»
— Катюшка! Вставай! Да проснись же наконец! Весь праздник проспишь! — Наталья Николаевна легонько потрясла дочь за плечо.
Катя открыла глаза и спросила:
— Что? Уже утро?
— Не утро, а вечер! Ишь разоспалась! Немедленно вставай и приводи себя в порядок! У тебя на все дела ровно полчаса!
— На какие дела? — непонимающе уставилась на мать Катя.
— Ну даешь! Соня! Настоящий сурок! — рассмеялась Наталья Николаевна. — Мы же с тобой идем в школу на концерт, а потом у вас еще дискотека намечается! Ну всё заспала! Так и всю жизнь проспать можно!
— Ма, а может, не ходить? — жалобно начала Катя, хотя уже понимала, что этот вариант не пройдет. Наталья Николаевна была еще в халате, но уже красиво накрашена и причесана. А еще как-то показательно весела и жизнерадостна.
— Вот еще новости! — возмутилась мать, скривив накрашенные губы малиновой змейкой. — Сейчас умоешься и сразу станешь бодрее! В твоем ли возрасте отказываться от дискотек! На пенсии поспишь! Вставай немедленно!
Катя прошлепала в ванную и глянула на себя в зеркало. Ну и рожа! Прямо Бедная Лиза! Только в пруд кидаться! Ну нет! Она не доставит Таньке с Русланом удовольствия погулять на ее похоронах! Плевать ей на них! Что такого случилось, чего она не могла бы предвидеть? Она всегда знала, что ее отношения со Шмаевским непрочны, как, впрочем, и любые другие отношения… Вот Танька была лучшей подругой, даже ближе Вероники. И что теперь?!
Катя умылась холодной водой, чтобы прогнать остатки сна. Накрасила ресницы так густо, что сама себе удивилась и даже, пожалуй, понравилась. Из ванной она вышла совсем другим человеком. Шиш вам, враги и врагини! Она не станет уходить в пещеры и спать там в рубище на голом полу! Где этот ее новый джемпер?!
— А ты это… того… не чересчур? — запинаясь, спросила Наталья Николаевна, уставившись дочери в лицо.
— В самый раз! — ответила Катя. — У нас все девчонки так красятся, а сегодня еще и праздник, сама говорила!
Она прошла в комнату, надела новый джемпер, распустила по плечам волосы и окончательно себе понравилась. Бусинок на груди, конечно, многовато, но не спарывать же их. Катя, конечно, запросто спорола бы, но мама может обидеться. Ладно, пусть все будет так, как она хочет. Похоже, что сегодня именно мамин праздник.
— Пока ты спала, тебе три раза звонил какой-то молодой человек, — сказала Наталья Николаевна, застегивая на себе нарядную кремовую блузку. — Я спросила, что передать, но он сказал, что позвонит еще. — Именно на этом месте телефон зазвонил снова. — Бери трубку, это наверняка опять он.
Читать бесплатно другие книги:
