100 великих россиян Рыжов Константин

ПАВЕЛ НАХИМОВ

Павел Степанович Нахимов родился в июне 1802 г. в селе Городок Смоленской губернии в семье небогатых дворян. Отец его был офицером и вышел в отставку со скромным чином секунд-майора. Еще не кончились детские годы Нахимова, как он в 1815 г. был зачислен в морской кадетский корпус.

Учился он блестяще и пятнадцати лет от роду, в феврале 1818 г. получил чин мичмана. По выпуске из корпуса, он начал службу в Балтийском флоте. Уже тогда обнаружилась любопытная черта нахимовской натуры: морская служба была для него не просто важнейшим делом жизни, а единственным делом, иначе говоря: никакой другой жизни, помимо морской службы, он не знал и знать не хотел. «Усердие или, лучше сказать, рвение к исполнению своей службы во всем, что касалось морского ремесла, доходила в нем до фанатизма», — пишет о Нахимове один из современников.

В 1821 г. Нахимов с восторгом принял приглашение капитана Лазарева служить у него на фрегате (названном новым тогда словом «крейсер»), который готовился к кругосветной экспедиции. Три года он провел в этом путешествии, сначала в чине мичмана, а с 1822 г. — в чине лейтенанта. По возвращении в Кронштадт Нахимов в 1825 г. снова получил назначение к Лазареву на строящийся 74-пушечный корабль «Азов». В 1827 г. «Азов» стал флагманским кораблем эскадры, отправлявшейся из Балтики в Средиземное море для участия в совместных действиях русской, английской и французской эскадр против турецкого флота. (Греция была в это время охвачена огнем национального восстания, и европейские державы отправили в Средиземное море свои корабли для помощи патриотам.) В октябре 1827 г. «Азов» принял участие в знаменитом Наваринском сражении, в котором Нахимов получил свое первое боевое крещение. В этом бою союзники заперли турецкий флот в гавани города Наварина (западный берег Пелопоннеса) и сожгли его после кровопролитной битвы. Из всех кораблей соединенной эскадры более других отличился «Азов», который, по словам очевидцев, «громил турок с расстояния не пушечного, а пистолетного выстрела». Нахимов, раненный в этом бою, получил за мужество Георгиевский крест и был произведен в капитан-лейтенанты. В 1828 г. он был назначен капитаном захваченного у турок корвета, названного русскими в честь победы «Наварин».

Командуя «Наварином», Нахимов плавал в Средиземном море до 1830 г., затем пришел в Кронштадт и был со своим кораблем снова включен в отряд Лазарева. В 1832 г. его назначили командиром строящегося фрегата «Паллада». Когда корабль был спущен на воду, Нахимов сумел сделать его образцовым. В 1834 г. по просьбе Лазарева Нахимова перевели служить в Черноморский флот, где он был произведен в капитаны 2-го ранга и получил назначение на строящийся корабль «Силистрия». Капитаном этого корабля Нахимов был до 1845 г., причем вся его жизнь без остатка была отдана службе. Один из современников писал позже: «Павел Степанович служил 24 часа в сутки. Но никогда товарищи не упрекали его в желании выслужиться, а веровали в его призвание и преданность самому делу. Подчиненные его всегда видели, что он работает более их, а потому исполняли тяжелую службу без ропота и с уверенностью, что все, что следует им или в чем можно сделать облегчение, командиром не будет забыто». В 1837 г. Нахимов был произведен в капитаны 1-го ранга, а в 1845 г. — в контр-адмиралы и одновременно стал командиром 1-й бригады 4-й флотской дивизии. В октябре 1853 г., незадолго до начала Крымской войны, он получил чин вице-адмирала и был назначен командующим эскадры судов Черноморского флота.

Известие о начале новой войны с Турцией Нахимов получил в море 1 ноября. Правительственный манифест доставил ему из Севастополя пароход «Бессарабия». Зная, что в Синопе находится турецкая эскадра, Нахимов немедленно повел свои корабли к турецкому берегу. 11 ноября он был уже вблизи Синопской бухты и мог сравнить свои силы с неприятельскими. Турки имели в это время почти двойной перевес над русскими — в то время как под началом у Нахимова было всего три больших корабля (флагман «Императрица Мария», «Чесма» и «Ростислав»), у турецкого вице-адмирала Осман-паши было 7 фрегатов, 2 корвета, 1 шлюп и 2 больших парохода. Однако погода была бурная, и он не решился дать русским бой в открытом море. Между тем 16 ноября на помощь к Нахимову подошла эскадра контр-адмирала Новосильцева, в составе которой были корабли «Париж», «Три святителя» и «Великий князь Константин». В тот же день пришли фрегаты «Кагул» и «Кулевчи». Теперь перевес сил оказался на стороне русских. На всех кораблях у Нахимова насчитывалось 716 орудий, в то время как у Осман-паши — 572, включая и береговую артиллерию. 17 ноября Нахимов созвал на «императрице Марии» военный совет всех командиров кораблей и объявил о своем намерении атаковать неприятеля прямо в бухте. Все капитаны получили подробную, составленную им, диспозицию и немедленно стали готовиться к битве.

Ночь с 17 на 18 ноября была дождливой, море — бурным. Лишь около 9 часов утра 18 ноября ветер стал стихать, начало проясняться. В 9.30 на флагмане взвился сигнал: «Приготовиться к бою и идти на Синопский рейд».

Эскадра снялась с якоря и устремилась на врага. На ходу она построилась в две колонны и таким образом прошла мимо береговых батарей. Всего в атаке участвовали шесть больших кораблей. Фрегаты «Кагул» и «Кулевчи» остались под парусами перед входом в Синопскую бухту, для того чтобы помешать бегству турок. Бой начался в 12.30. У каждого корабля была своя, заранее намеченная цель. Ворвавшись в бухту, «Императрица Мария» встала против турецкого флагманского корабля «Ауни Аллах», зажгла его огнем своих пушек и заставила выброситься на берег. Тем временем «Константин» потопил и вытеснил на берег два турецких фрегата и корвет. «Париж» потопил три турецких корабля, а «Три святителя» заставил выброситься на берег турецкий фрегат.

«Чесма» подавляла своим огнем береговые батареи. К 5 часам вечера битва завершилась полным уничтожением турецкой эскадры и всей береговой обороны противника. Только один пароход сумел прорваться мимо русских фрегатов и ушел в Стамбул. Его капитан принес султану весть о страшном поражении его флота. Всего в Синопском сражении было уничтожено 13 турецких боевых кораблей и погибло более 3 тысяч человек (потери русских при этом были минимальны — всего 38 убитых, ни один русский корабль не затонул). Часть Синода была объята огнем, а сухопутный гарнизон в ужасе бежал в горы. 20 ноября Нахимов повел свою эскадру в Крым и 23-го благополучно вернулся в Севастополь. Весть о Синопском сражении на несколько дней стала главной европейской новостью и обсуждалась всеми крупнейшими газетами, а имя Нахимова, по словам одного современника, «сделалось известно каждому русскому человеку».

Начавшаяся с такой блестящей победы, Крымская война в целом оказалась очень неудачной для России. Уже в декабре Англия и Франция ввели свои корабли в Черное море и взяли турецкие берега под свою защиту. Нависла угроза и над базой Черноморского флота Севастополем. В конце года командующий Крымской армией князь Меншиков издал приказ о подготовке города к обороне. В апреле 1854 г. Англия и Франция объявили России войну.

Вскоре Черноморская эскадра была блокирована в Севастопольской бухте.

Корабли противника стали безраздельно господствовать на море. В начале сентября в Евпатории высадилась 60-тысячная англо-франко-турецкая армия. 8 сентября на реке Альме она нанесла поражение русской армии Меншикова, после чего Меншиков отступил в глубь Крыма, к Бахчисараю. Севастопольцы остались без прикрытия с суши и должны были сами думать о своей обороне.

Военный совет, срочно собравшийся в Севастополе, принял решение затопить часть старых кораблей в фарватере у входа в Севастопольский порт, чтобы сделать его непроходимым для кораблей противника. Артиллерия и матросы с них были отправлены на берег для пополнения сухопутного гарнизона. Всего Севастополь защищало около 17 тысяч человек (позже, за счет переброшенных Меншиковым подкреплений число защитников увеличилось до 24 тысяч). Под руководством Тотлебена в спешном порядке вокруг города были возведены бастионы, прорыты траншеи и построены другие укрепления. Командующим севастопольским гарнизоном Меншиков оставил генерал-лейтенанта Моллера, оборону Северной стороны возложил на вице-адмирала Корнилова, а Нахимову поручил оборону Южного района. Позже Моллер был отозван, и оборону города возглавил Корнилов.

Союзники подступили к Севастополю 11 сентября и в тот же день начали его обстрел. Однако по-настоящему массовая бомбардировка города началась только 5 октября — в этот день только с кораблей по Севастополю было выпущено 150 тысяч снарядов. Затем союзники предприняли общий штурм, отбитый защитниками во всех пунктах. В тот же день на Малаховом кургане был смертельно ранен адмирал Корнилов. Оборону города формально возглавил вице-адмирал Станюкович (потом его сменил генерал Остен-Сакен), однако душой ее, по общему убеждению, был Нахимов. Именно его называли «хозяином Севастополя». «Значение этого лица в Севастопольской обороне было первостепенное, — вспоминал один из очевидцев. — При своей простоте и открытости Нахимов был честен, бескорыстен, деятелен и имел самое неограниченное влияние на матросов». Каждый день он успевал побывать во множестве мест: на кораблях, на бастионах, на постройке новых укреплений, в порту, в арсенале. Но чаще всего видели Нахимова на 4-м бастионе, важнейшем и самом опасном участке обороны города, так как он ближе всех был выдвинут к позициям неприятеля.

Надежды англичан и французов на то, что они с ходу и легко возьмут Севастополь, растаяли как дым. В упорных боях прошла зима, наступила весна 1855 г. Севастополь по-прежнему притягивал к себе основные силы союзников, не давая им развернуть наступление в других местах. В марте они сделали новую попытку захватить город. Массированные бомбардировки и штурмы следовали один за другим в течение десяти дней. Наиболее тяжелые бои развернулись у 4-го бастиона. Потеряв несколько тысяч человек убитыми и ранеными, осаждавшие не добились никакого успеха. 26 мая, после сильнейшей бомбардировки англичане и французы попытались овладеть Селенгинским, Волынским и Камчатским редутами, которые являлись ключом к укреплениям Малахова кургана. Нахимов в этом кровопролитном бою находился среди матросов, оборонявших Камчатский люнет. Когда люнет был окружен со всех сторон французами, он с кучкой матросов сумел пробиться к своим. Несколько раз редуты переходили из рук в рук и были захвачены союзниками только после огромных потерь. Но развить наступление и взять Малахов курган им в этот раз так и не удалось. 5 июня была проведена третья массированная бомбардировка, а на другой день начался штурм Малахова кургана. Жестокие бои продолжались целый день и стоили союзникам 2,5 тысячи убитыми, но взять курган они не смогли.

Однако для многих стало очевидно, что дни Севастополя сочтены. Нахимов не хотел об этом слышать, но по наблюдению людей, близко знавших его, совершенно перестал заботиться о своей безопасности — выходил из-за бруствера на банкет бастионов и подолгу оставался там без всякой защиты, рассматривая в трубу вражеские позиции. Вопреки всякому благоразумию он продолжал носить золотые адмиральские эполеты, по которым в нем даже издали могли признать командующего. (В начале марта 1855 г. Нахимов был назначен командиром Севастопольского порта и военным губернатором города, а в конце марта — произведен в полные адмиралы.) Начальник штаба князь Васильчиков писал позже: «Не подлежит сомнению, что Нахимов пережить падения Севастополя не желал. Оставшись один из числа сподвижников прежних доблестей флота, он искал смерти…» Найти ее в Севастополе было не трудно. 28 июня, когда Нахимов находился на 3-м бастионе и по своему обыкновению вышел из-за бруствера на банкет, метко пущенная французская пуля поразила его прямо в голову. Нахимов упал без единого стона и через два дня, 30 июня, не приходя в сознание, скончался. Смерть настигла его вовремя — через месяц, 27 августа, союзники взяли Малахов курган. Оборона города после этого сделалась бессмысленной, и Южная сторона Севастополя, после 349 дней героической обороны, была сдана врагу.

АЛЕКСЕЙ БРУСИЛОВ

Брусилов родился в Тифлисе в августе 1853 г. в семье потомственных военных. Его отец, Алексей Николаевич, участник Бородинского сражения, дослужился до звания генерал-лейтенанта и занимал должность председателя полевого суда Кавказской армии. Впрочем, никакого влияния на своих сыно зоб вей он оказать не успел. Родители умерли рано, оставив трех братьев Брусиловых на попечение богатой бездетной тетки Гагемейстер, которая постаралась дать племянникам хорошее образование Четырнадцати лет Алексей поступил в петербургский Пажеский корпус. Через четыре года, в 1872 г., он закончил его и был направлен в 15-й драгунский Тверской полк, стоявший на Кавказе. В 1874 г. он был произведен в поручики, в 1877 г — в штабс-капитаны. Боевое крещение он получил во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. под Карсом. В 1881 г. он уже был капитан, в 1882 г. — ротмистр.

В 1883 г., окончив Петербургскую кавалерийскую школу, Брусилов остался при ней преподавателем и с этого времени жил в столице. В 1884 г. он женился на Анне Николаевне Гагемейстер, племяннице его названного дяди. (После ее смерти в 1908 г., Брусилов в 1910 г. женился на Надежде Владимировне Жели ховской.) Его служебная карьера развивалась быстро и успешно. В 1890 г. он был произведен в подполковники, в 1892 г. — в полковники, в 1900 г — в генерал-майоры, а в 1902 г. стал начальником кавалерийской школы Занятия в этой школе не поглощали его целиком. Позже, вспоминая об этих временах, Брусилов писал: «Я читал военные журналы. Множество книг военных специалистов, русских и иностранных, и всю жизнь готовился к боевому делу, чувствуя, что могу и должен быть полезен русской армии не только в теории, но и на практике». Эти знания очень пригодились Брусилову во время дальнейшей службы. В 1906 г. он был произведен в генерал-лейтенанты и назначен командиром 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, в январе 1909 г. получил под командование 14-й армейский корпус в Люблине (в Польше), в 1912 г. получил чин генерала от кавалерии, а в 1913 г. стал начальником 12-го корпуса, штаб которого находился в Полтавской губернии, в Винице.

С началом в 1914 г. 1-й мировой войны Брусилов возглавил 8-ю армию (она включала в себя, кроме его 12-го корпуса, еще два корпуса в Одесском округе и один корпус в Казанском округе). Его армия входила в состав ЮгоЗападного фронта и занимала самый южный его участок — от румынской границы до Проскурова. Боевые действия в первый год войны на этом направлении были очень успешны для русских. 5 августа 8-я армия вместе со всем фронтом начала наступательные действия против австрийцев, вскоре взяла Галич и двинулась на Гродек. Под этим городом в конце августа Брусилов выдержал тяжелые бои против вдвое превосходящих его сил австрийцев (против четырех корпусов Брусилова действовало 7 неприятельских), которые хотели во что бы то ни стало вернуть захваченный русскими Львов. Отбив все атаки, Брусилов 31 августа перешел в наступление и занял Гродек. Было захвачено огромное количество пленных, много военного имущества и техники.

Таким образом, во многом благодаря действиям 8-й армии австрийские войска потерпели летом 1914 г. тяжелое поражение и долго после этого были не способны к ведению решительных операций. По словам немецкого военного историка Риттера, «грозные августовские бои отняли у австрийской армии силу и способность для выполнения этой задачи. Вместе с цветом австровенгерского войска под палящим солнцем болотистых долин Танева и Верешицы погибла и их моральная стойкость. Спасенные в то время остатки были поражены язвой разложения».

В конце сентября наступление Юго-Западного фронта приостановилось.

Австрийцы успели перебросить свежие части и перешли в контрнаступление.

Под Перемышлем начались тяжелые бои. 8-я армия окопалась и около месяца вела позиционную войну в крайне невыгодных для нее условиях против вдвое превосходящего по силам противника. Уже в этой операции проявилась характерная черта Брусилова — его стремление ни на минуту не оставлять врага в покое, постоянно наносить ему чувствительные удары, контратаковать при первой возможности и даже в обороне постоянно думать о нападении. Отбив все атаки, Брусилов вновь перешел в наступление и стал теснить врага по всему фронту. В октябре он подступил к Карпатам. Война зимой в горах по горло в снегу, при сильных морозах и недостатке боеприпасов была чрезвычайно тяжелой. Венгры и австрийцы с огромным упорством защищали каждую вершину, закрывавшую русской армии доступ на Венгерскую равнину.

Тем не менее все перевалы были взяты, но сил для вторжения в Венгрию у 8-й армии уже не было.

Успех, достигнутый в эти первые месяцы войны, сам Брусилов во многом относил за счет того, что имел под своим командованием хорошую армию, подготовленную и укомплектованную еще в мирное время. Однако за три месяца она понесла огромные потери, которые приходилось восполнять отвратительно обученными новобранцами, прибывшими из запасных полков и батальонов. Многие из них не умели даже заряжать винтовки, об умении же стрелять вообще говорить не приходилось. «За год войны, — пишет в своих воспоминаниях Брусилов, — регулярная армия исчезла; ее заменила армия, состоявшая из неучей». Опытный педагог, Брусилов сам взялся за подготовку солдат, образовал в каждом полку учебные команды, которые как могли старались на месте готовить пополнение. Другой бедой была катастрофическая нехватка боеприпасов. Снабжение армии с самого начала было налажено из рук вон плохо и в дальнейшем только ухудшалось В этих условиях вести успешную наступательную войну было чрезвычайно трудно В конце апреля 1915 г., перебросив с Запада несколько корпусов, немцы развернули мощное наступление в районе Горлицы, на правом крыле ЮгоЗападного фронта. В короткое время фронт 3-й армии (соседней с 8-й) был прорван. Она в беспорядке стала отходить к Перемышлю. Чтобы избежать окружения, Брусилов тоже должен был начать отступление. С боями армия медленно отходила от рубежа к рубежу. В июне пал Львов. Большая часть Галиции вновь оказалась в руках противника. Немецкое наступление выдох лось только на Буге, когда русская армия достигла прежней государственной границы. Простояв тут несколько недель, она в конце лета должна была отступить еще дальше на восток — в Полесье. Здесь пришлось пережидать вторую военную зиму. Несколько месяцев вынужденного затишья Брусилов потратил в частности и на то, чтобы усердно обучать новобранцев, и подготовил большое количество хороших солдат для наступательной операции 1916 г.

В марте 1916 г. Брусилов был назначен командующим Юго-Западным фронтом. Кроме его собственной 8-й армии к нему в подчинение перешли еще три; 11-я, 7-я и 9-я. Едва приняв командование, он предложил Ставке развернуть силами его фронта большое наступление. После того как согласие императора было получено, Брусилов разработал оригинальный план операции, который в корне отличался от господствовавших тогда взглядов на осуществление прорыва фронта. Особенность эта заключалась в следующем. В то время на всех фронтах маневренная война уже перешла в позиционную. Многомиллионные армии, стремясь укрыться от жестокого огня пушек и пулеметов, старательно зарывались в землю. Обычно выкапывалось три (или даже более) линии траншей на значительном расстоянии друг от друга. Траншеи соединялись ходами сообщения. В промежутках между ними отрывались окопы, ячейки для стрелков и пулеметчиков, делались блиндажи в несколько накатов, которые нельзя было разбить самым тяжелым снарядом. Пушки тоже окапывались, так что над землей виднелись только их стволы. Перед траншеей обороняющиеся устраивали ямы-ловушки, закладывали мины и фугасы.

На кольях натягивали колючую проволоку. Штурм таких укрепленных полос был чрезвычайно тяжелой задачей. Наступающих встречал шквал сплошного огня, так что за каждую захваченную траншею им в буквальном смысле слова приходилось платить сотнями тысяч жизней.

Ввиду всего этого уже в 1915 г. сложилась общая практика прорыва укрепленных участков обороны противника, которой и следовали во всех воюющих армиях. Считалось, что прорыв лучше осуществить на одном участке, сосредоточив там максимальное количество артиллерии и людских резервов. Атаке предшествовал сильнейший артиллерийский огонь, который должен был смести проволочные заграждения и уничтожить вражеские укрепления с их защитниками. В дальнейшем артиллерия должна была постоянно поддерживать атаку пехоты, создавая перед ней сплошную линию взрывов — огневой вал.

Однако очень часто такой способ действия к успеху не приводил. При наличии воздушной разведки скрытно подготовить крупную операцию было совершенно невозможно: подвоз артиллерии, большого количества снарядов, сосредоточение войск и т. п. давали противнику возможность безошибочно определить место, где готовился прорыв, заблаговременно стянуть к нему крупные силы и подготовиться к отпору.

Чтобы избежать этого и дезориентировать противника, Брусилов предложил готовить прорыв австрийских позиций не на одном, а сразу на четырех направлениях — главном и вспомогательных. Таким образом он рассчитывал рассредоточить внимание, силы и средства неприятеля и лишить его возможности маневрировать резервами. План его был дерзким и многим казался неосуществимым. В самом деле, войскам Юго-Западного фронта предстояло прорвать мощные оборонительные позиции, состоявшие из 2–4 укрепленных полос в две-три линии окопов с узлами сопротивления, расположенными одна за другой на расстоянии 5-10 км. Позиции австрийцев оборонялись почти полумиллионными войсками с многочисленной артиллерией и пулеметами.

По огневой мощи оборонявшиеся значительно превосходили русские войска, которые ощущали особенно большой недостаток в тяжелой артиллерии. Брусилов хорошо сознавал эти трудности и тщательно готовил наступление. Большое значение отводилось элементу внезапности. Все передвижения войск производились с большой скрытностью. Лишь за несколько дней до начала наступления незаметно ночью были введены в боевую линию войска, предназначенные для первоначальной атаки, и поставлена артиллерия. Каждый корпус на своем участке фронта должен был начать земляные работы, как будто готовил наступление. Австрийцы несмотря на все старания так и не смогли понять, где готовится главный удар, и не стянули к нему своих резервы. В этом заключался важный залог победы. 22 мая около 5 часов утра орудия Юго-Западного фронта открыли мощный огонь по проволочным заграждениям и окопам врага. Хорошая разведка и аэрофотосъемка заранее выявили все цели противника, и русская артиллерия быстро смогла подавить многие из них. Результат действий Брусилова оказался ошеломляющим для австрийского командования. 23 мая перешла в наступление наносившая главный удар 8-я армия. Противостоявшая ей 4-я австровенгерская армия эрцгерцога Иосифа-Фердинанда совершенно не ожидала этого натиска и к 26 мая была разгромлена в излучине реки Стырь. За трое суток австрийский фронт был прорван на протяжении 80 км. Вспомогательные удары, наносившиеся другими армиями, также достигли своей цели — австрийские позиции оказались прорваны в нескольких местах. Русские перешли в стремительное наступление. К концу июня 3-я армия Юго-Западного фронта стояла уже у реки Стоход, 11-я армия дошла с боями до истоков Буга, 7-я армия пробилась к Галичу, 8-я взяла Черновцы и ворвалась в Карпаты.

Была возвращена большая часть российской территории и вновь завоеваны значительные просторы Восточной Галиции и всей Буковины. Окрыленная этими победами Румыния вступила в войну на стороне Антанты. В ходе боев австрийцы потеряли до 1,5 миллиона человек убитыми, ранеными и пленными. Было захвачено огромное количество военного снаряжения и техники. Но поскольку атака Юго-Западного фронта не была поддержана наступлениями других фронтов, немцы и австрийцы смогли перебросить против Брусилова свежие войска (их пришлось снимать не только с Восточного театра военных действий, но также и с Запада, из-под Вердена, и из Италии). Сопротивление врага с каждым днем нарастало, и к концу сентября русское наступление выдохлось. Тем не менее знаменитый «Брусиловский прорыв» считается одной из самых блестящих операций 1-й мировой войны.

Однако отдельными успехами нельзя было поправить общей ситуации, которая складывалась для России самым роковым образом. С начала 1917 г. стал остро ощущаться развал экономики — армия снабжалась все хуже и хуже. не хватало сапог, возникли перебои с поставками продовольствия После Февральской революции началось быстрое разложение войск, а к маю они совершенно вышли из повиновения. Офицеры и генералы не имели никакого авторитета — они были повсеместно смещены и их никто не слушался Всем верховодили председатели революционных комитетов. Солдаты митинговали и волновались, воевать никто не хотел. Временное правительство было не на шутку встревожено таким поворотом событий. 22 мая 1917 г оно назначило Брусилова Верховным главнокомандующим. Однако даже он не мог кардинально поправить дело. Брусилов попытался принять крутые меры против митингов и собраний в войсках, дал согласие на восстановление полевых судов и смертной казни. Одновременно по его приказу начали формироваться «ударные» батальоны из проверенных, дисциплинированных войск, не поддавшихся разлагающей агитации. С большим трудом ему удалось установить хотя бы внешнее подобие порядка. Однако предпринятое им июньское наступление кончилось полной неудачей. Временное правительство искало более жесткого человека. 19 июля Брусилов был замещен на своем посту генералом Корниловым и по требованию Керенского должен был уйти в отставку.

Он поселился в Москве и старался держаться подальше от всякой политики.

Незадолго до Октябрьской революции Брусилову предложили стать «диктатором Москвы», но он отказался.

Во время революционных боев в Москве в октябре 1917 г. в квартиру Брусилова залетел осколок, тяжело ранивший его в ногу Из госпиталя он выписался только в июле 1918 г. За это время ему несколько раз через различных эмиссаров предлагали возглавить белое движение, но он отказался наотрез. При всем этом он очень холодно относился к большевикам. А так как влияние и авторитет Брусилова были чрезвычайно велики, большевики сочли для себя опасным оставлять его на свободе Летом 1918 г. Брусилов был арестован ВЧК, но потом освобожден, поскольку ни в какой связи с контрреволюцией не состоял. Служить в Красной Армии он также не захотел Таким образом, в братоубийственной Гражданской войне Брусилов не принял никакого участия, демонстративно сохраняя нейтралитет. Только в мае 1920 г., когда началась тяжелая война с внешним врагом — Польшей, он согласился поставить свой огромный опыт на службу новой власти. По предложению Брусилова было образовано Особое совещание при главнокомандующем Каменеве. Председателем его стал Брусилов. Особое совещание занималось многими вопросами организации, вооружения и снабжения Красной Армии. Были подробно разработаны структура и штаты пехоты, кавалерии, артиллерии и других частей. В октябре 1920 г после свертывания работы Совещания, Брусилов перешел на должность главного инспектора Главного управления коннозаводства и коневодства РСФСР и одновременно читал лекции в Академии РККА. В феврале 1923 г. он был назначен на должность инспектора кавалерии РККА, в 1924 г. вышел в отставку. Умер Брусилов в марте 1926 г. от воспаления легких.

ГЕОРГИЙ ЖУКОВ

Георгий Константинович Жуков родился в ноябре 1896 г. в деревне Стрел ковка Калужской губернии в семье сапожника. В 1906 г. он закончил церковноприходскую школу, после чего его отправили в Москву, к дяде Михаилу Пилихину изучать сапожное ремесло.

Освоив у Пилихина скорняжное дело, Жуков остался у него работать — сначала подмастерьем, а потом приказчиком в магазине. Одновременно он учился и успел закончить к 1914 г. четырехклассное училище.

Вскоре после начала 1-й мировой войны Жукова призвали в армию и зачислили в 5-й запасной кавалерийский полк, затем перевели в 10-ю кавалерийскую дивизию, дислоцировавшуюся на Украине. Здесь он был определен в Изюмскую унтер-офицерскую школу. Закончил ее Жуков в августе 1916 г. и в звании унтер-офицера был отправлен в 10-й Драгунский новгородский полк, находившийся в составе Юго-Западного фронта. Ему пришлось участвовать в боях в Быстрицком горном районе. В сентябре Жуков получил Георгиевский крест за то, что взял в плен немецкого офицера, но уже в октябре он был тяжело ранен и без сознания отправлен в тыл — под Харьков. На этом 1-я мировая война для него закончилась. После излечения Жукова определили в маршевый эскадрон в село Лагери Здесь его застала Февральская революция. Вскоре часть, в которой он служил, была расформирована, а солдаты отпущены по домам В родную Стрелковку Жуков вернулся только в декабре 1917 г., но и здесь пробыл не долго и в августе 1918 г. поступил добровольцем в 4-й кавалерийский полк 1-й Московской кавдивизии. Вскоре его дивизия вошла в состав 5-й армии, была отправлена на Восточный фронт против войск Колчака и участвовала в обороне Уфы. В марте 1919 г. Жуков вступил в коммунистическую партию. После ранения под Царицыном его послали на курсы красных командиров в деревню Старожилово Рязанской губернии. Но учеба продолжалась не долго — в июле 1920 г. всех курсантов погрузили в эшелоны и отправили на Южный фронт воевать против Врангеля. Жуков попал в Первую конную армию Буденного. Сначала он командовал взводом, но очень скоро получил эскадрон. В декабре бригаду, в которой он служил, перебросили в Тамбовскую губернию на борьбу с крестьянским восстанием Антонова.

За отвагу, проявленную в одном из боев, Жуков был награжден орденом Красного Знамени.

После Гражданской войны военная карьера Жукова складывалась быстро и успешно. В марте 1923 г. он был назначен командиром 38-го Бузулукского полка Самарской кавалерийской дивизии, расквартированной в Белоруссии В 1926 г. он закончил Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава, а в 1929 г его командировали в Москву на курсы по подготовке высшего командного состава при Академии им. Фрунзе По возвращении в свою дивизию Жуков стал командиром 2-й кавалерийской бригады, затем занимал должность помощника инспектора кавалерии РККА. В 1933 г. он вернулся в войска и был назначен командиром 4-й кавалерийской дивизии.

Это назначение сыграло очень важную роль в его судьбе. В годы Гражданской войны 4-я дивизия была ядром Первой конной армии. В 1932 г. ее перебросили из-под Ленинграда в Белорусское захолустье — в район Слуцка, где дивизии пришлось обустраиваться буквально на голом месте. Из-за тяжелых бытовых условий за два года это образцовое прежде подразделение утратило боеспособность и превратилось в рабочую часть. В короткий срок Жукову удалось вновь превратить дивизию в элитное подразделение. Это было отмечено Буденным, и с той поры Жуков попал в поле зрения высших руководителей страны. Его продвижение по служебной лестнице ускорилось. В 1935 г. он был награжден орденом Ленина, в 1937 г. стал командиром 6-го кавалерийского корпуса, через несколько месяцев был переведен в 3-й кавалерийский корпус, а в конце 1938 г. назначен заместителем командующего Белорусским военным округом.

Огромную роль в выдвижении Жукова на первые ступени военной иерархии сыграли события в Монголии. В 1939 г. давно уже тлевший на Дальнем Востоке конфликт между Советским Союзом и Японией перерос в открытые военные действия. Японцы вторглись на монгольскую территорию и подступили к реке Халхин-Гол. В течение следующего месяца они несколько раз пытались прорваться в глубь страны, но каждый раз их останавливали части монгольской армии и советский 57-й особый корпус. Однако напряжение продолжало нарастать. Советское командование искало деятельного генерала, который смог бы возглавить оборону на Халхин-Голе. Выбор пал на Жукова.

В июне он был назначен командующим всей советской группировкой в Монголии.

Вскоре после прибытия Жукова военные действия активизировались. 3 июля около 10 тысяч японцев скрытно форсировали Халхин-Гол и укрепились на горе Баин-Цаган. Далее они планировали ударом с севера опрокинуть и уничтожить советские войска, занимавшие оборону вдоль реки. Жуков сразу ощутил опасность и стремительно отреагировал на нее, бросив против занимавшего плацдарм врага танковую бригаду — 150 танков и мотоброневую бригаду, включавшую в себя столько же бронемашин. Жестокий бой продолжался два дня. Скоростные и маневренные танки БТ-5 и БТ-7 стремительно атаковали японские позиции, раздавили и уничтожили все японские батареи — около 160 орудий. Японцы отбивались отчаянно, но не могли противостоять мощному танковому удару — позиции их были смяты, и почти все переправившиеся погибли. Картина боя являла собой страшное зрелище — землю устилали тысячи трупов, всюду валялись разбитые орудия и пулеметы.

В следующие месяцы положение японцев еще ухудшилось. Жуков сконцентрировал против них ударную группировку, насчитывавшую 35 пехотных батальонов, 20 кавалерийских эскадронов, 500 самолетов и 500 новейших танков. С этими силами он мог перейти к решительным действиям — окружению и разгрому японской армии. Наступление его войск началось с массированного налета советской авиации. 20 августа 150 бомбардировщиков под прикрытием 100 истребителей обрушили бомбовые удары на японские позиции.

Вслед за тем советские бронетанковые и механизированные части разбили фланги японской 6-й армии, вышли ей в тыл и 26 августа завершили ее окружение. В следующие дни среди глубоких котловин, песков и барханов развернулось ожесточенное сражение. Атакованные со всех сторон, японцы оборонялись с огромным упорством — отстреливались до последнего патрона, а потом кончали с собой. К 31 августа враг был полностью уничтожен. Всего в ходе боев под Халхин-Голом японцы потеряли 61 тысячу человек. Потери советско-монгольских войск составляли 18,5 тысячи.

За эту блестящую победу Жуков получил первую Золотую Звезду Героя Советского Союза, Вместе с тем он обрел славу одного из лучших командиров Красной Армии. По возвращении из Монголии его назначили командующим Киевским особым военным округом. По замыслу советского командования, этому округу предстояло сыграть ключевую роль в грядущей войне с Германией. В мае 1940 г. Жукову было присвоено звание генерала армии, а в июне он был назначен командующим Южным фронтом, который занял аннексированную у Румынии Бессарабию.

В январе 1941 г. в Москве проходило совещание высшего военного руководства страны, на котором отрабатывались вопросы, связанные с грядущей войной. Заключительной частью этого совещания стали штабные стратегические игры. В первой разыгрывались наступательные действия Красной Армии на Восточную Пруссию, во второй — на Южную Польшу, Венгрию и Румынию. Жуков, который играл за «синих», разгромил «красных» в Восточной Пруссии, отбросил их обратно на территорию СССР и прорвался до Барановичей, после чего игра была остановлена по приказу Сталина. Сразу вслед за тем в Кремле в присутствии членов Политбюро состоялся разбор стратегических игр. Все были неприятно поражены разгромом «красных» на Западном направлении. Скованный и сырой доклад начальника Генерального штаба Мерецкова произвел на собравшихся довольно тяжелое впечатление. В тот же день Сталин снял Мерецкова с занимаемой должности и назначил на его место в очередной раз отличившегося Жукова.

На этом посту Жуков встретил начало Великой Отечественной войны. В четыре часа утра 22 июня, получив из всех приграничных округов сообщения о немецких бомбардировках, он сразу понял, что началась война. Однако масштабы трагедии стали ясны только несколькими днями позже. Пока же на фронты была послана директива, составленная на основании старого плана ведения войны: войскам предписывалось отразить нападение противника и перенести боевые действия на его территорию. Но войска не имели уже ни сил, ни средств, чтобы выполнить этот приказ. Война началась с тяжелейших поражений — фактически все сосредоточенные вдоль Западной границы части советской армии либо попали в окружение, либо были разбиты и отступали с жестокими боями. Попытки Генерального штаба поправить положение дали лишь незначительный результат.

Впрочем, после начала войны Жуков возглавлял Генштаб всего несколько недель. В конце июля, когда застопорилось немецкое наступление на Москву, он, оценивая положение воюющих сторон, обратил внимание Сталина на ситуацию, сложившуюся на левом фланге советской армии, — все говорило о том, что немцы готовят сокрушительный удар на гомельском направлении целью выйти во фланг и тыл Юго-Западного фронта. В связи с этим Жукоі предлагал отвести войска фронта от Днепра на позиции по реке Псел, оставив Киев без боя. Но Сталин не хотел даже слышать об этом, и дело кончилось тем, что 29 июля Жуков был снят с должности начальника Генерального штаба. (Как известно, он оказался прав в своих предположениях — в сентябре восточное Киева немцы окружили три советские армии.) Жукову было поручено командовать Резервным фронтом, которому предстояло провести контрудар под Ельней. Этот город был захвачен 19 июля 1941 г. частями танковой дивизии СС «Рейх». Немцы быстро создали здесь хорошо укрепленный плацдарм, который впоследствии мог быть использован как трамплин для прыжка на Москву. Жуков располагал на этом направлении только 24-й армией генерала Ракутина. В августе она перешла в контрнаступление, имея задачу встречными ударами под основание ельнинского выступа окружить и уничтожить группировку противника. Однако немцы отбили все атаки советских войск. В конце августа Жуков провел перегруппировку частей 24-й армии, которая теперь располагала 10 дивизиями, и 30 августа вновь перешел в наступление. 5 сентября после ожесточенных боев немцы оставили Ельню и выровняли линию фронта. Поставленная цель — окружить всю группировку — не была достигнута, так как у Жукова было мало танков. Однако и без этого отрадные достижения под Ельней резко контрастировали с печальным положением на всех остальных фронтах.

Спустя несколько дней после ельнинской победы, 11 сентября, Сталин снял командующего Ленинградским фронтом Ворошилова и поставил на его место Жукова. 13 сентября Жуков уже прилетел в Ленинград. Приняв командование, он начал с того, что направил в войска приказ № 0046, в котором объявлял «командному, политическому и рядовому составу», что любой, оставивший без письменного приказа указанный ему для обороны рубеж, подлежит немедленному расстрелу. К сожалению, это было почти единственное, что он мог противопоставить мощи наступающего противника. По свидетельству тех, кто видел Жукова в эти сентябрьские и октябрьские дни, он был страшен. Фактически каждый приказ его заканчивался короткой фразой: «За невыполнение — расстрел». Он не знал жалости и неумолимо поднимал и поднимал измотанные беспрерывными боями войска и бросал их в контратаку на многократно превосходившего противника. Таким образом, ценой огромных жертв он сумел в конце концов замедлить немецкое наступление.

Внешние обстоятельства также благоприятствовали Жукову. 15 сентября немцы вплотную подошли к Ленинграду. Линия фронта проходила почти перед воротами Путиловского (Кировского) завода. Тяжелые KB, управляемые рабочими, прямо с конвейера отправлялись на передовые позиции. Казалось, немцы вот-вот войдут город. Но Гитлер 16 сентября снял с Ленинградского направления все ударные части и перекинул их под Москву. После этого фельдмаршал Лееб должен был ослабить натиск и вместо штурма перешел к осаде.

Оставив пока северное направление, Сталин срочно вернул Жукова на центральное, где в начале октября немцы начали новое наступление на Москву. В течение двух недель войска фельдмаршала фон Бока, успешно проведя сражения за Вязьму и Брянск, окружили и почти полностью уничтожили в двух огромных котлах семь советских армий. В плен попало около 650 тысяч солдат и офицеров. Были потеряны почти все имевшиеся на этом направлении танки (990 машин) и большая часть артиллерии (7600 стволов). Советское командование больше не располагало резервами для прикрытия столицы. Взбешенный Сталин 5 октября сместил командующего Западным фронтом Конева и командующего Резервным фронтом Буденного, назначив на их место Жукова.

К счастью для советских войск, в начале октября хлынули проливные дожди, началась осенняя распутица, и темпы немецкого наступления сразу снизились. Прибыв под Москву, Жуков должен был, по существу, начинать с формирования новой армии. В те дни он писал Жданову в Ленинград: «Как тебе известно, сейчас действую на Западном направлении — на подступах к Москве. Основное это то, что Конев и Буденный проспали все свои вооруженные силы, принял я от них одно воспоминание. От Буденного штаб и до 90 человек, от Конева штаб и два запасных полка. К настоящему времени сплотил приличную организацию и в основном остановил наступление противника, а в дальнейшем мой метод тебе известен: буду истощать, а затем бить». За несколько недель передышки, использовав остатки Западного и Резервного фронтов, Жуков успел создать глубокоэшелонированную оборону, которая проходила через лесные массивы от Серпухова на юге до Наро-Фоминска и далее на север. Командование успело перебросить из Сибири свежие армейские корпуса и мобилизовать московских рабочих. Теперь войскам фон Бока, измотанным в предыдущих сражениях и совершенно не готовым к ударившим морозам, предстояло наступать на неведомо откуда взявшиеся новые армии противника, которые уже считались полностью разбитыми. Поскольку Жуков не располагал силами для создания сплошной линии фронта, он решил организовать прочную оборону вдоль дорог, по которым продвигались немцы — на Волоколамском, Можайском, Малоярославском и Калужском шоссе. Однако войск катастрофически не хватало: плотность советской обороны едва достигала батальона на 5 км. Немецкие танковые колонны то и дело рвали оборону и неумолимо двигались к Москве. 18 октября пали Можайск и Малоярославец. 27 октября был оставлен Волоколамск. К концу месяца противник вышел на ближние подступы к столице. 15 ноября, подтянув резервы и перегруппировав войска, фон Бок сделал новый рывок к столице. Сначала наступление развивалось успешно, но через пять дней ударили сильные морозы, выпал глубокий снег, и темпы его опять резко снизились. С большим трудом немцы взяли Клин и овладели берегами канала Москва-Волга. Но на этом их наступление окончательно выдохлось." Фон Бок был «истощен» до предела, пришло время его «бить». 5 декабря войска Калининского, а 6 декабря Западного и Юго-Западного фронтов перешли в наступление. Удар советских войск оказался настолько неожиданным и сильным, что измотанная группа армий «Центр» не смогла противостоять ему и стала откатываться назад. Немцы бросали в снегу заглохшие танки и тяжелое вооружение, которое невозможно было вытащить из-за гигантских сугробов. Солдаты тысячами умирали от обморожения. К началу 1942 г. противник был отброшен от Москвы на 100–250 км. Но потом сопротивление его стало нарастать. Весной немцы нанесли несколько мощных контрударов, окружили и разгромили в районе Вязьмы и Ржева две советские армии. Наступление остановилось. Тем не менее общий успех, достигнутый за эти месяцы, был впечатляющим. 1 27 августа Сталин назначил Жукова своим первым заместителем. «С этого момента, — писал позже Жуков, — Сталин почти не принимал решений по вопросам организации операций, не посоветовавшись со мной». Жестокие бои продолжались. Летом 1942 г. немцы перенесли направление главного удара с центрального направления на южное, поставив себе целью взять Сталинград и осуществить блокаду Кавказа. Не зная об этом, советское командование начало весной наступление под Харьковом. В середине мая немцы перешли в контрнаступление и окружили вклинившиеся в их оборону 6-ю и 57-ю армии. В плен попало около 240 тысяч советских воинов. Соотношение сил резко изменилось в пользу противника. Фронт стремительно покатился на восток. В конце июля начались бои на подступах к Сталинграду, а 21 августа б-я немецкая армия Паулюса вышла на окраину города. В это время в Сталинград прибыл Жуков. Сначала он попробовал деблокировать город с помощью контрударов, но убедился, что это ведет лишь к ненужным потерям. Сталин требовал продолжения контрнаступления, но Жуков отвечал, что необходимо переходить к обороне. Вернувшись в Москву, он вместе с Василевским разработал новый план действий, который лег в основу Сталинградской операции.

Было решено активной обороной измотать противника, одновременно подготавливая крупное контрнаступление, которое могло бы в корне изменить стратегическую обстановку на юге. Замысел операции состоял в том, чтобы накопить войска на флангах 6-й армии, нанести с севера и юга от Сталинграда удар на Калач и таким образом окружить Паулюса.

Между тем немцы начали штурм Сталинграда, который вылился в двухмесячные уличные бои. Город вскоре превратился в груду развалин. В этом море руин, бетонньу глыб и битого кирпича шли безжалостные нескончаемые схватки между наступавшими и оборонявшимися. Немцам приходилось брать с боем буквально каждый метр сталинградской земли, с чрезвычайным трудом прокладывая себе дорогу от дома к дому, от подвала к подвалу, с этажа на этаж. К 11 ноября в руках у оборонявшихся остался только кусочек набережной в районе тракторного завода «Баррикады», где сражались остатки 62-й армии. Казалось, дни города сочтены. Но 19 ноября на флангах немецкой армии началось тщательно подготовленное контрнаступление Юго-Западного и Донских фронтов. 21 ноября советские танки прорвали немецкую оборону, а 23-го кольцо окружения вокруг 6-й армии Паулюса сомкнулось. В котле оказалось более 300 тысяч немцев. Это было одно из крупнейших поражений рейха за всю Вторую мировую войну.

Жуков не был свидетелем окончания Сталинградской операции. По приказу Сталина он в начале января 1943 г. отбыл на Северо-Западный фронт и вместе с Ворошиловым координировал прорыв блокады Ленинграда. В январе блокада была снята. В эти дни Жукову было присвоено звание Маршала Советского Союза. 15 марта Сталин направил Жукова на Воронежский фронт, где разворачи-, валось новое грандиозное сражение, вошедшее в историю как битва на Курской дуге. Во время прежнего наступления советские войска глубоко вклинились в немецкую оборону в районе Курска. Стараясь ликвидировать опасный курский выступ, немцы взяли Белгород и развернули наступление на Курск.

Но Жуков успел создать на Северном Донце мощную группировку, которая остановила продвижение врага. Положение в районе Курской дуги стабилизировалось, и обе стороны стали готовиться к решительной битве.

Германский Генштаб принял решение подготовить новое мощное наступление и срезать Курский выступ, являвшийся идеальным плацдармом для наступления вглубь немецкой обороны. Для этой цели предполагалось использовать все имевшиеся в наличие танковые силы. Семь танковых дивизий 9-й армии Моделя должны были ударить с севера, а девять дивизий 4-й танковой армии Гота — с юга. Бронированный кулак 4-й танковой армии был особенно мощным и состоял из лучших танковых корпусов рейха. В его состав входили три танковые дивизии СС: «Адольф Гитлер», «Рейх» и «Тотенкопф».

Вся эта мощь, сосредоточенная на участке фронта шириной всего 45 км, должна была обрушиться на позиции Воронежского фронта. Зная о планировавшемся наступлении, советское командование в апреле приняло решение о преднамеренной обороне. Измотав противника в оборонительных боях, советские войска должны были затем перейти в контрнаступление. План этот, разработанный при самом тесном участии Жукова, удалось блестяще осуществить.

Битва началась 4 июля, когда войска Моделя и Гота перешли в наступление на позиции советских войск. Несмотря на мощную поддержку с воздуха, танки 9-й армии смогли врезаться в линию советской обороны только на 11 км. Через неделю боев между, войсками Моделя и Гота все еще лежали почти 100 км неприступных укрепрайонов Центрального и Воронежского фронтов. Более успешными были действия танковой армии Гота. Уже к вечеру 4 июля она смогли продвинуться вглубь советских позиций на 10 км, а 10 июля дивизии «Рейх» и «Адольф Гитлер» прорвали третий, последний, оборонительный рубеж Воронежского фронта и вышли на оперативный простор у Прохоровой. Навстречу им Жуков бросил 5-ю танковую армию генерала Ротмистрова. 12 июля в районе Прохоровки разыгралось крупнейшее во Второй мировой войне встречное танковое сражение, в котором около 800 немецких танков столкнулось с таким же количеством советских. Потеряв в этом грандиозном танковом сражении 300 танков. Гот должен был отступить.

Измотав противника в десятидневных боях, Жуков перешел в наступление. 12 июля был нанесен первый удар севернее и восточнее Орла по 9-й армии Моделя. Немецкая оборона была прорвана в двух местах. Моделю ничего не оставалось, как начать отвод своих войск. 17 августа были освобождены Орел и Белгород. Ввиду этого Гот также прекратил наступление и к 23 июля отвел свои войска на исходные позиции. Но его основательно потрепанная и утомленная армия не могла уже оказать серьезного сопротивления наступлению Воронежского фронта.

Перед Жуковым и другими командующими была поставлена новая задача — очистить от немцев Левобережную Украину, форсировать Днепр и освободить Киев. В сентябре немецкая группа армий «Юг» отступили за Днепр, закрепилась по обе стороны Киева и заняла оборону по берегу Днепра до самого Запорожья. Широкий Днепр, правый берег которого намного выше левого, был серьезным естественным препятствием для наступающих частей советской армии. Однако уже 27 сентября советские войска форсировали реку южнее Киева у Переяславля. 16 октября, стянув на этот плацдарм достаточное число войск и техники, Жуков начал постепенно его расширять. В начале ноября войска 1-го Украинского фронта (так стали называть с конца октября Воронежский фронт) форсировали реку севернее и южнее Киева. 3 ноября они ударили по позициям 4-й армии Гота. Та не выдержала и откатилась на запад. Через три дня Киев был освобожден, а 13 ноября советские войска уже вышли к Житомиру. 24 декабря 1-й Украинский фронт начал новое контрнаступление, 31 декабря был взят Житомир, а к началу января 1944 г. советские войска вышли на польскую границу.

В мае 1944 г. Жуков был отозван с юга для подготовки наступления в Белоруссии — в Ставке и в Генеральном штабе пришли к мнению, что пора нанести немцам удар на центральном направлении. 23 мая Сталин подписал план операции «Багратион». Замысел ее был прост, но в то же время смел и грандиозен. Предполагалось одновременно прорвать оборону группы армий «Центр» на шести направлениях, окружить и разгромить фланговые группировки немцев в районе Витебска и Бобруйска. После этого планировалось сходящимися ударами трех Белорусских и одного Прибалтийского фронтов в общем направлении на Минск окружить и уничтожить основные силы группы армий «Центр». Жукову было поручено координировать действия 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Наступление готовилось с большой тщательностью. Весь июнь Жуков объезжал подчиненные ему армии, детально разрабатывая с каждым из командующих план предстоящей операции на участке его фронта. 21–23 июня все четыре фронта перешли в наступление. Удары наносились по обе стороны Витебска на Оршу и Могилев, а также севернее и южнее Бобруйска. В наступлении участвовало 2,5 млн. советских солдат. 24 июня Витебск, в котором находились четыре немецких дивизии, был окружен и вскоре взят. 26 июня части 2-го Белорусского фронта прорвали немецкую оборону между Могилевым и Оршей. В те же дни 1-й Белорусский фронт окружил под Бобруйском основные силы 9-й немецкой армии — свыше 40 тысяч человек. Когда окруженные попытались прорваться, Жуков приказал подавить их сопротивление с воздуха. В течение полутора часов около 500 советских бомбардировщиков и штурмовиков поражали немцев бомбовыми ударами, пушечным и пулеметным огнем. Результаты бомбежки были ошеломляющими. По воспоминаниям самого Жукова, в это время на земле горело все, что только могло гореть. Немецкие солдаты как обезумевшие метались во все стороны. Все, кто не пожелал сдаться, погибли в этом страшном аду. 4 июля был взят Минск, 13 июля — Вильнюс, а к концу месяца вся территория Белоруссии была очищена от противника. Группа армий «Центр» подверглась при этом почти полному разгрому. Советские войска форсировали Вислу и создали на ее западном берегу несколько плацдармов. В конце августа наступление приостановилось. В результате проведенной операции было разгромлено 147 немецких дивизий. Войска на центральном направлении продвинулись вперед сразу на 600 км. Жуков за успешно проведенное наступление был награжден второй Звездой Героя Советского Союза.

В ноябре 1944 г. Жуков был назначен командующим 1-м Белорусским фронтом. Тогда же Сталин утвердил план Висло-Одерской операции, в результате которой предполагалось форсировать Вислу и освободить всю территорию Польши. Висленский рубеж имел развитую систему траншей и бетонные огневые точки, прикрытые минными полями, противотанковыми рвами и проволочными заграждениями. Глубина обороны составляла 30–70 км. Однако главные свои силы немцы сосредоточили не в Польше, а в Венгрии, Чехии и Восточной Пруссии, ожидая, что ближайшая цель советского наступления — Прага, а не Берлин. Жукову и Коневу (последний командовал 1-м Украинским фронтом) удалось скрытно сосредоточить на своем направлении большие силы. На направлениях главного удара Жуков имел 15-кратное превосходство над противником на суше и 20-кратное — в воздухе. Наступление началось 14 января 1945 г. В первые же дни были окружены немецкие танковые корпуса. Оборона противника была смята, и советские войска неудержимым потоком хлынули к границам рейха. Впереди наступавших стремительно двигался бронетанковый таран — более 4000 танков. 17 января была взята Варшава. К концу месяца 9-я немецкая армия была прижата к Одеру — последней крупной водной преграде на пути к Берлину. 3 февраля танки западнее Кюстина по льду переправились через Одер и оказались в нескольких часах езды от Берлина. Однако Жуков перенес всю тяжесть своего удара на Восточную Померанию, где оборонялась группа армий «Висла». Спустя десять дней 1-я танковая армия фронта разрезала ее пополам и 4 марта вышла к берегам Балтийского моря, окружив Кольберг. 30 марта был взят Данциг. Война вступила в заключительную стадию. 1 апреля Ставка приняла план Берлинской операции. За всю войну советским войскам еще не приходилось брать такого крупного и сильно укрепленного города как Берлин, занимавшего 900 квадратных км. Подходы к немецкой столице с востока — от Одера — представляли собой сплошную зону оборонительных сооружений, главная линия которых проходила по Зееловским высотам. Немцы называли ее «замком Берлина». Бои за немецкую столицу носили чрезвычайно ожесточенный характер. 16 апреля Жуков начал штурм Зееловских высот и овладел ими, понеся огромные потери, только 19 апреля, когда были прорваны все три линии обороны немцев. 20 апреля советские танки вошли в пригороды Берлина. Одновременно южные пригороды были заняты войсками 1-го Украинского фронта Конева. 25 апреля город был полностью окружен. Начались жестокие уличные бои. Чтобы подавить оборону врага, на немецкую столицу был обрушен сокрушительный огонь артиллерии и авиации. Обстрел города вели 11 тысяч орудий (с 21 апреля по 2 мая они выпустили по Берлину 800 000 снарядов). Советские самолеты, безраздельно господствовавшие в воздухе, постоянно наносили мощные бомбовые удары.

Бывали периоды, когда в воздух одновременно поднималось до 900 бомбардировщиков и штурмовиков. В штурме принимало участие 13 армий Сражение не прекращалось ни на минуту — когда одни части отводились в тыл, на их место выдвигались свежие. 29 апреля войска вышли в центр города. 1 мая был взят Рейхстаг, 2 мая — имперская канцелярия. В тот же день сдавшийся в плен командующий обороной Берлина Ведлинг отдал приказ прекратить сопротивление. Оставшиеся в живых 70 тысяч защитников Берлина сложили оружие. Война закончилась. За проведение Берлинской операции Жуков получил третью Звезду Героя Советского Союза. 9 мая от имени советского командования он подписал акт о безоговорочной капитуляции Германии. 31 мая Сталин назначил Жукова советским представителем в Контрольном Совете по оккупации Германии, а месяцем позже Жуков принимал парад Победы.

Боевые заслуги Жукова не смогли предохранить его в послевоенные годы от жестоких ударов судьбы. Прежде всего сильно повредила его карьере ссора с могущественным ведомством Берии. Первое столкновение с органами госбезопасности произошло в декабре 1945 г. Поводом к этому послужило следующее обстоятельство: заместитель Берии Абакумов прибыл в Берлин и арестовал там нескольких генералов и офицеров (в этих арестах, кажется, не было ничего политического; все виновные были замешаны в казнокрадстве и присвоении трофейного имущества). Жуков, не разобравшись, в чем дело, освободил всех взятых под стражу и выставил Абакумова из Берлина. Абакумов не забыл этой обиды. Вскоре он был назначен министром внутренних дел и стал исподволь подкапываться под Жукова. В 1946 г. был арестован Главный маршал авиации Новиков. Из него стали силой выбивать показания против Жукова. В мае 1946 г. Жукова, которого Сталин только что назначил главнокомандующим сухопутными силами, вызвали в Москву на заседание Высшего военного совета и здесь зачитали показания Новикова. Обвинения были очень серьезными — ни больше ни меньше Жукова уличали в подготовке военного заговора с целью государственного переворота. Однако присутствовавшие на совещании маршалы и генералы встали на защиту обвиняемого. Жукова не арестовали, но сняли с поста главнокомандующего сухопутными силами и сослали в Одессу командовать второстепенным округом. Следствие по его делу не прекратили. Один за другим были арестованы многие офицеры и приближенные к Жукову генералы, из тех, что были вместе с ним в Германии.

Все они получили большие сроки, но каких-либо значительных показаний против Жукова из них выбить не удалось. В 1948 г. Сталин сослал Жукова в Свердловск командовать Уральским военным округом. Ссылка кончилась только в 1953 г. Сразу после смерти Сталина Хрущев вызвал Жукова в Москву и назначил заместителем министра обороны. Несколькими месяцами позже Жуков принял самое деятельное участие в аресте и расстреле Берии. В 1955 г. он стал министром обороны. ' В течение нескольких лет Жуков оставался верным сторонником Хрущева. В конце 1956 г. в связи с 60-летием он получил четвертую Звезду Героя Советского союза. Когда в июне 1957 г. Молотов, Маленков, Каганович и Булганин, не собирая пленума ЦК, попробовали снять Хрущева с поста первого секретаря, Жуков жестко выступил против них. На июньском пленуме он обрушился на оппозиционеров с гневной речью, которая и решила их судьбу — все они были сняты со своих постов и отправлены в отставку.

Однако сам Жуков во время этих событий настолько усилил свое влияние, что сделался опасным для самого Хрущева. В октябре 1957 г., когда Жуков находился с визитом в Югославии, Хрущев собрал пленум ЦК и выступил с резкой критикой министра обороны. Маршалы и генералы, которые в 1946 г. спасли Жукова от расстрела, на этот раз единодушно поддержали обвинения против него. Жуков был снят со всех постов, выведен из членов Президиума и состава ЦК.

Первые семь лет отставки Жукова больше напоминали ссылку. Он постоянно находился под наблюдением органов госбезопасности. Его роль в войне попытались всячески принизить (так, в подготовленной в те годы шеститомной истории Великой Отечественной войны его имя почти не упоминалось).

Протестуя против этого, Жуков начал в 1958 г. писать свои собственные мемуары. Только в 1965 г., уже после смещения Хрущева, о нем вновь заговорили, как о великом полководце. Жукова стали приглашать на конференции, его статьи появились в журналах. В 1968 г. вышли в свет его мемуары, правда, с большими сокращениями и цензурной правкой. В 1967 г. Жуков перенес тяжелый инсульт. Умер он в июле 1974 г.

Александр Радищев — Андрей Сахаров

Личности Радищева и Сахарова всегда оценивались и оцениваются в России неоднозначно. Однако, даже не принимая их, общество все же признает за ними право служить неким высоким нравственным эталоном. Эта двойственность отношений глубоко символично. Известно, что русское общество проникнуто идеями государственности и сильной центральной власти гораздо в большей степени, чем западное, в котором идеалы свободы и демократии превалируют уже с очень давних пор. Западному миру вообще свойственно настороженное и опасливое отношение к государству. Отсюда давнее стремление общества поставить под свой контроль работу государственной машины, отсюда горячая борьба за свободу слова и ревнивая защита прав и свобод отдельной личности. Не то в России, где искони защиты от сильного искали не в общественном мнении, а во власти сильнейшего. Потому так тяжело было в Российском государстве всем проповедникам идей демократии и свободы, ведь им противостояло не только всесилие государства, но и настороженно-враждебная реакция общества.

Голос их был гласом вопиющего в пустыне, а семя учений, посеянное ими, падало на жесткую почву и давало чахлые всходы. Но все же явление таких людей было событием огромной важности и имело сильное и длительное влияние на русскую жизнь, ибо порождало в умах всех честных людей чувство какой-то смутной обеспокоенности, вносившей разлад в сложившееся мироощущение. Во многом не принимая тех мыслей и идей, которые деятели, подобные Радищеву и Сахарову, старались привить на русской почве, наше общество все же не могло не оценить жертвенности и личного мужества самих проповедников. Наблюдая за их, на первый взгляд, нелепой и, очевидно, бесперспективной борьбой против всесилия государственной машины, отдавая их без малейшего колебания в ее власть, русское общество одновременно и поневоле начинало задумываться над смыслом их идеалов и тем самым открывалось для них. Историческая роль Радищева и Сахарова была трудной и неблагодарной — они проповедовали среди холодных сердец и равнодушных взглядов — не им суждено было воодушевить русское общество стремлением к свободе; горький удел их состоял в том, чтобы, не ожидая ни поддержки, ни взаимопонимания, получая лишь упреки в клевете, показать обществу степень его бесправия. Они без колебания пошли на это и заплатили за свою твердость очень многим. Оправдана ли была их жертва? На первый взгляд, вроде бы нет. Борьба закончилась без них — другие присвоили плоды победы и поделили завоеванный трофей. Но нельзя забывать, что общественное сознание (особенно в тоталитарных государствах) очень часто не идет прямой дорогой, а движется темными и извилистыми тропами. И если мы будем следовать этим путем, то увидим, что значение их огромно. Свободолюбие нельзя привить путем отвлеченных рассуждений, оно воспитывается лишь самоотверженным примером. Ведь чувство свободы не свойственно всем изначально. Сколько людей живут и умирают даже не замечая того, что ее нет. И они никогда не узнают о том, что несвободны, пока им не укажут на это. Но и тогда они ни за что не поверят на слово — для того чтобы зажечь сердца сограждан страстным стремлением к свободе, кто-то должен открыто пожертвовать ради нее всем.

АЛЕКСАНДР РАДИЩЕВ

Александр Николаевич Радищев родился в августе 1749 г. в семье помещиков средней руки Дед его вышел в отставку бригадиром, а отец, Николай Афанасьевич, — офицером гвардии. В двух больших имениях, принадлежавших ему, числилось около 1300 душ крепостных.

Первые годы Александра прошли в селе Верхнем Аблязове Саратовской губернии.

Стечение благоприятных обстоятельств послужило к тому, что он получил хорошее образование Русскому языку Александр учился обыкновенным тогдашним способом, то есть посредством часослова и псалтыри Однако это домашнее учение продолжалось недолго, так как Радищев был отдан в 1757 г в дом московского родственника своей матери Аргамакова, человека умного, богатого и просвещенного, бывшего куратором Московского университета Тут вместе с детьми своего родственника и другими молодыми людьми он воспитывался под надзором французского гувернера, а также пользовался уроками университетских профессоров и учителей. Во время коронации императрицы Екатерины Ц Аргамаков записал Радищева в пажи и по возвращении двора в Петербург отправил его в столицу, чтобы он продолжал учение в Пажеском корпусе. В качестве пажа Радищев имел возможность наблюдать жизнь двора Екатерины, где бывал часто по должности. (Тогда пажи служили государыне за столом.) В 1765 г. Екатерина, видя, что в России в самых важных правительственных местах ощущается недостаток в людях, знающих законы и юриспруденцию, приказала выбрать 12 молодых людей, в том числе и шестерых пажей, для отправки их в Лейпцигский университет. Радищев был в числе этих избранных. Все приготовления были сделаны щедрою рукой, содержание молодым людям назначено более чем достаточное (по 800 рублей на человека в год). Каждый студент имел возможность обучаться, кроме правоведения, любым наукам, к которым имел наибольшую склонность. Радищев слушал философию, подробно изучил латинских классиков, а также занимался медициной и химией. Все эти предметы он знал очень основательно. Позже его сын писал, что Радищев был почти универсальный человек. При глубоком знании законов он имел особенные познания и в литературе. Все классические авторы — латинские, французские, немецкие, английские и итальянские — были ему совершенно знакомы, точно так же, как и все, что тогда было написано по-русски. В медицине он мог выдержать докторский экзамен и был на практике очень хорошим медиком. Химия была одно время его любимым занятием. Из языков он в совершенстве владел французским и немецким, а позже выучил также и английский. Он знал музыку, играл на скрипке, был талантливым танцором, искусным фехтовальщиком, хорошим ездоком и удачливым охотником.

По возвращении в 1771 г. в Петербург Радищев и его друг Алексей Кутузов поступили в Сенат на должность протоколистов с чинами титулярных советников. Впрочем, служба здесь продолжалась недолго. В 1773 г. Радищев вышел капитаном в штат тогдашнего главнокомандующего в Петербурге графа Брюса и исполнял при нем должность обер-аудита (докладчика по судебным делам). Это было самое приятное время в его жизни. Начальник любил и отличал его, ввел в лучшее петербургское общество. В эти годы Радищев тесно сблизился с известным издателем и просветителем Новиковым и перевел для него несколько книг с немецкого и французского языков.

В 1775 г. Радищев женился на племяннице своего товарища по Лейпциге кому университету Анне Васильевне Рубановской и вышел в отставку секундмайором. Два года он прожил в своем имении, а также в Москве и нигде не служил. В конце 1777 г. он вновь стал подыскивать себе место и вскоре поступил асессором в коммерц-коллегию, президентом которой тогда был граф Воронцов. Чтобы лучше вникнуть в свои новые обязанности, Радищев, как он сам вспоминал позже, целый год занимался только чтением журналов и определений коммерц-коллегии, так что вскоре приобрел порядочные познания по всем вопросам. Как всегда, он показывал на новом месте непреклонную твердость характера в защите правых дел и необычайную честность. (Об этом говорит хотя бы то обстоятельство, что находясь на таком посту, где другие легко наживали взятками миллионы, он ничего не приобрел и жил всю жизнь на одно жалование.) Граф Воронцов очень высоко ставил мнение Радищева и советовался с ним по всем делам. Вскоре он выхлопотал для него чин надворного советника. В 1780 г. Радищева назначили помощником управляющего Петербургской таможней (в апреле 1790 г. он стал ее начальником). В 1783 г. при родах умерла его первая жена. Это было для него большим личным горем.

«Смерть жены моей погрузила меня в печаль и уныние, — писал он позже, — и на время отвлекла разум мой от всякого упражнения». Он остался с четырьмя маленькими детьми. В их воспитании и во всех домашних заботах Радищеву стала много и постоянно помогать сестра покойной Анны Васильевны — Елизавета Васильевна Рубановская. Постепенно она сделалась самым близким ему человеком.

Все свободное от службы время Радищев посвящал литературным трудам.

Уже в ранних его сочинениях видно глубокое влияние французских просветительских идей, причем влияние не внешнее, умозрительное (как это часто бывало в то время), а глубокое, усвоенное сердцем и всей его горячей натурой.

Радищев обладал обостренным чувством врожденной справедливости. Его возмущало и приводило в негодование всякое проявление деспотизма и рабства, любое злоупотребление властью или ущемление прав личности. Легко понять, каким странным и необычным должен был казаться этот страстный поклонник свободы в России, где самодержавие и крепостничество были официально признанными государственными институтами и глубоко укоренившимися явлениями. Однако долгое время, пока Радищев выражал свои взгляды отвлеченно и без связи с русской действительностью, в них не видели большой беды. Говорить о свободе в России до начала Французской революции было даже модно, и среди высшего русского общества можно было найти много искренних поклонников Руссо и Вольтера. Репрессии и преследования постигли Радищева только после того, как вместо отвлеченных материй он обратился к конкретным образам русской жизни: изобразил рабское состояние русских крепостных, с негодованием обрушился на помещиков-душевладельцев и связал слово «деспотизм» с русской монархией. Тогда в его горячей проповеди свободы сразу увидели крамолу и угрозу для государства.

Между тем взгляды раннего и позднего Радищева только тем и различаются, что имеют разные области приложения, по сути же они всегда были одни и те же.

В 1773 г., переводя для Новикова книгу французского просветителя Мабли «Размышления о греческой истории», Радищев передает слово despotisme как «самодержавство» и тут же в специальном примечании (в полном согласии с теорией «естественного права» и «общественного договора») поясняет, что «самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние…

Если мы живем под властью законов, то сие не для того, что мы оное делать долженствуем неотменно: но для того, что мы находим в оном выгоды. Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природныя власти, то дабы оная употребляема была в нашу пользу: о сем мы делаем с обществом безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от нашея обязанности.

Неправосудие государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему дает закон над преступниками». Ту же идею о главенствующей власти народа видим мы в его трактате «Опыт о законоподданстве», над которым Радищев работал в 1780-х гг. Он писал: «…соборная народа власть есть власть первоначальная, а потому власть высшая, единая, состав общества основати или разрушить могущая…» Радищев безусловно признавал за народом право свергать неправедную беззаконную власть. «Худое власти народной употребление, — писал он, — есть преступление величайшее… не государь, но закон может у гражданина отъяти имение, честь, вольность или жизнь. Отьявый единое из сих прав у гражданина, государь нарушает первоначальное условие и теряет, имея скиптр в руках, право ко престолу». Ода «Вольность», законченная в 1783 г., по сути выражала те же взгляды, однако высказанные с горячим пафосом и страстным поэтическим языком, они обрели совсем другое звучание, и Радищев даже не пытался ее тогда публиковать.

В 1789 г. он приобрел печатный станок, шрифт и устроил в своем доме типографию. Именно здесь была напечатана главная книга Радищева — «Путешествие из Петербурга в Москву», над которой он работал с 1785 г. Внешняя канва этого сочинения представляет собой записки некоего путешественника, который едет на перекладных из Петербурга в Москву. В соответствии с этим каждая из двадцати пяти глав имеет название какой-нибудь станции на дороге между этими городами. Но путевые заметки только внешний прием. Фактически жанр «дорожного романа» дал Радищеву возможность по ходу путешествия обращаться к самым разнообразным темам русской жизни.

Причем сцены, которые видит сам путешественник, перемежаются с рассказами встреченных им людей и с чтением найденных им в дороге рукописей, забытых или потерянных проезжими. Все это предельно расширяет круг описываемых явлений и в целом создает мрачный образ обездоленной и бесправной России, страны, где главенствует произвол и торжествует право сильного.

Так, в главе «Медное» помещен проникнутый негодованием рассказ о продаже с аукциона семейства крепостных; в главе «Торжок» читаем рассуждение о цензуре, давящей свободное слово; в «Любани» и «Пешках» очень наглядно изображен надсадный труд и убогая нищета крепостных крестьян; в главе «Новгород» дан портрет жадного до прибыли купца, готового пойти ради наживы на любой обман, и т. д. Почти в каждой главе встречаются гневные и необычайно сильные нападки на крепостнические порядки. В главе «Зайце во» помещен рассказ об убийстве крестьянами мелкого помещика, жестоко их угнетавшего. В главе «Городня» изображены злоупотребления во время рекрутских наборов. В главе «Спасская полесть» под видом фантастического сна помещен рассказ о царе, с глаз которого вдруг спало бельмо и который с ужасом увидел царящие вокруг его трона произвол и беззаконие (по сути, это очень ядовитая сатира на все царствование Екатерины II). Но в книге была не только критика — во многих главах помещены были проекты и предложения по исправлению общества. Так, в главу «Выдропуск» Радищев включил проект полного уничтожения придворных чинов, поскольку людей, которые обслуживают царя, нельзя даже приравнять к тем, кто служит отечеству. В «Хотилово» изложен проект постепенной отмены крепостного права и т. д. Однако сам автор, кажется, не очень верил в силу своих рецептов и возлагал надежду только на очистительную силу народного восстания. «О, если бы рабы, тяжкими узами отягченные, — восклицает он, — яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятстсвующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы там потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступлення избитого племени, но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены». В целом книга должна была оставлять у тогдашних читателей тягостное впечатление. Еще никогда русская действительность не была показана в столь неприглядном виде, и никто до Радищева не предлагал столь радикальных методов для ее исправления.

«Путешествие» было закончено в декабре 1788 г. Цензурное разрешение на издание рукописи Радищев получил в июле 1789 г. В начале следующего года он приступил к печатанью книги. В мае она вышла в свет без имени автора и поступила в продажу. Вскоре роман стал пользоваться спросом — те экземпляры, которые Радищев дал книготорговцу Зотову, быстро разошлись. Но тогда же «Путешествие…» попалось на глаза Екатерине II и повергло ее в величайшее негодование. Она распорядилась немедленно найти автора. Началось следствие.

Радищев узнал об этом и поспешил сжечь оставшийся у него тираж книги.

Однако это уже не смогло отвратить от него неминуемой беды. 30 июня его арестовали и заключили в Петропавловскую крепость. Дело не могло быть трудным, поскольку все крамольные мысли автора были ясно высказаны в его книге. Уже 24 июля Уголовная палата постановила подвергнуть Радищева смертной казни, а книгу изъять и уничтожить. В сентябре императрица заменила это наказание десятилетней ссылкой в Илимский острог. Для Радищева настала пора тяжелых испытаний.

Первые три месяца на пути к месту своей ссылки он проделал закованным в кандалы. Затем пришел указ от императрицы расковать его. В Тобольске Радищева догнала Елизавета Васильевна Рубановская, решившаяся ехать вслед за ним в Сибирь. Вместе с ней были два маленьких сына Радищева. Приезд свояченицы очень обрадовал его. «Я буду жить, а не прозябать», — писал он по этому поводу. Будущее уже не казалось ему безнадежным. Действительно, в Илимске Радищеву предоставили совершенную свободу, и он получил возможность с удобством устроить свою жизнь. Слуг при нем было восемь человек. Для ссыльного был приготовлен дом с пятью комнатами и многими службами: кухней, людскими, сараями, погребами и пр. Но имея достаточно денег, Радищев сразу начал строить новый дом в 8 комнат, который и был вскоре закончен с помощью плотников, присланных губернатором. Здесь у Радищева был большой кабинет и библиотека. Он тотчас купил несколько коров, двух лошадей, разнообразную птицу и огородные овощи. В ссылке он продолжал вести очень деятельный образ жизни — вставал рано, много читал и писал. В эти годы он написал трактат «О человеке, его смерти и бессмертии», политико-экономическое сочинение «Письмо о китайском торге», а также «Сокращенное повествование о приобретении Сибири». Радищев выписывал несколько столичных и иностранных журналов и находился в курсе всех новостей. В свободное время он много занимался химическими опытами. Сам учил детей истории, географии, немецкому и французскому языкам, летом много охотился и любил плавать на лодке по Илиму. Личная жизнь его также сложилась благополучно. В Сибири Радищев женился на Елизавете Васильевне, которая родила ему в следующие годы троих детей.

После смерти Екатерины II Павел I разрешил Радищеву возвратиться из ссылки и жить в своих имениях. В феврале 1797 г. Радищев оставил Илимск.

В дороге ждало его страшное несчастье — Елизавета Васильевна простудилась, слегла и умерла вскоре после приезда в Тобольск. Овдовев во второй раз, один с детьми Радищев прибыл летом 1797 г. в свое село Немцове. Здесь он жил безвыездно вплоть до смерти Павла I. Занимаясь хозяйством, он не забывал и литературных трудов — написал поэму «Бова» в 12-ти песнях, взятую им из старинной сказки, а также несколько статей.

По вступлении на престол императора Александра I Радищеву были возвращены прежнее звание коллежского советника и совершенная свобода. Он тотчас уехал в Петербург, где император, задумывавший глубокие реформы русского общества, определил его членом Комиссии по составлению законов. Радищев горячо отдался составлению проекта нового «Гражданского уложения».

Мысли, которые он старался отразить в своем проекте, были следующие: 1) все состояния равны перед законом; 2) табель о рангах уничтожается; 3) запрещение пыток при следствии; 4) веротерпимость; 5) свобода слова; 6) отмена крепостного права; 7) замена подушной подати поземельным налогом; 8) свобода торговли. В перспективе он говорил о введении в России конституции. Однако его взгляды ни в коей мере не совпадали со взглядами председателя Комиссии графа Завадского. Граф заметил ему однажды, что слишком восторженный образ мыслей Радищева уже раз навлек на него несчастье и что он может и в другой раз подвергнуться подобной беде. Слова эти, по свидетельству сыновей Радищева, произвели на их отца чрезвычайное впечатление. Он вдруг сделался задумчив, стал беспрестанно тревожиться и был постоянно в дурном расположении "духа. Близкие знакомые стали замечать за ним странности, свидетельствовавшие о начале душевной болезни. 11 сентября 1802 г. Радищев неожиданно для всех принял яд (крепкую кислоту). Все попытки спасти его оказались безуспешны, и в тот же день он скончался.

АНДРЕЙ САХАРОВ

Андрей Дмитриевич Сахаров родился в мае 1921 г. в семье потомственных интеллигентов. Несколько поколений его предков были православными священниками. Дед Андрея Дмитриевича, Иван Николаевич, первым из Сахаровых вышел из духовного сословия. Он стал адвокатом, занимался литературной и общественной деятельностью. Что касается отца, Дмитрия Ивановича, то он был преподавателем физики, известным автором научно-популярных книг, учебников и задачников, по которым училось несколько поколений советских людей. Позже Сахаров вспоминал: «Мое детство прошло в Москве в большой коммунальной квартире, где, впрочем, большинство комнат занимали семьи наших родственников и лишь часть — посторонние. В доме сохранялся традиционный дух большой крепкой семьи — постоянное деятельное трудолюбие и уважение к трудовому умению, взаимная семейная поддержка, любовь к литературе и науке… Для меня влияние семьи было особенно большим, так как я первую часть школьных лет учился дома».

В 1938 г. Сахаров с отличием закончил школу и поступил на физический факультет Московского университета. Окончил он его тоже с отличием уже во время войны, в 1942 г., и был определен инженером-изобретателем на большой военный завод в Ульяновске, где работал до 1945 г. (Здесь в 1943 г. он женился на Клавдии Алексеевне Вихиревой, которая работала химиком-технологом на том же заводе.) В 1944 г. Сахаров написал четыре небольших работы по теоретической физике и отправил их в Москву на отзыв.

Статьи произвели впечатление, и в 1945 г.

Сахаров был зачислен аспирантом в Физический институт АН СССР имени Лебедева (ФИАН). Его научным руководителем стал известный академик Тамм. По свидетельству Фейнберга, в ФИАНе Сахаров сразу завоевал общую симпатию своей мягкостью, интеллигентностью и спокойной доброжелательностью. Жизнь его в Москве поначалу была очень трудной. С женой и недавно родившейся дочкой он жил на аспирантскую стипендию, не имея постоянного пристанища. Сахаровы снимали комнату то в сыром полуподвале, то за городом. Чтобы подработать, он некоторое время преподавал физику в Московском энергетическом институте. Только в 1947 г., после защиты кандидатской диссертации, материальное положение Сахарова несколько улучшилось, а вскоре в его жизни произошли кардинальные перемены.

В 1948 г. в ФИАНе была создана научно-исследовательская группа, занимавшаяся разработкой термоядерного оружия. Возглавил ее Тамм. Сахаров также был включен в ее состав. Последующие двадцать лет его жизни были заполнены непрерывной работой над созданием и усовершенствованием водородной бомбы. Позже он писал: «Я не сомневался в жизненной важности создания советского сверхоружия для нашей страны и для равновесия сил во всем мире. Увлеченный грандиозностью задачи, я работал с максимальным напряжением сил, стал автором или соавтором некоторых ключевых идей».

В основе действия водородной бомбы лежит реакция термоядерного синтеза, сопровождающаяся выделением колоссального количества тепловой энергии, в несколько раз превышающем то, что выделяется при взрыве атомной бомбы. Сама реакция представляет собой слияние двух ядер тяжелого водорода — дейтерия, в результате чего образуется изотоп гелия и выделяется свободный нейтрон. Для ее начала необходимо нагреть дейтерий до температуры в несколько десятков миллионов градусов. Такая температура на Земле возможна только в одном месте — в эпицентре атомного взрыва. Таким образом, было ясно, что будущая водородная бомба должна включать в себя атомный заряд, который будет играть роль своеобразного «запала» для основного «взрывчатого вещества» — дейтерия. Энергия, выделившаяся при взрыве атомной бомбы, должна была нагреть и «поджечь» дейтерий. Казалось бы, сделать это очень легко и для этого достаточно заложить слой дейтерия в обычную атомную бомбу между делящимся веществом (полушариями из урана-235 или плутония-239) и окружающей их оболочкой обычной взрывчатки, кумулятивный взрыв которой переводит делящееся вещество из подкритического состояния в надкритическое. Однако выяснилось, что при этом дейтерий не успевает достаточно нагреться и сжаться, так что термоядерная реакция практически. не идет. Приступив к работе над бомбой, Сахаров уже через два месяца нашел чрезвычайно остроумный способ разрешения проблемы — он предложил окружить дейтерий в описанной конструкции оболочкой из обычного природ-: ного урана-238, который должен был замедлить разлет и, главное, существенно повысить концентрацию ядер дейтерия. В самом деле, при взрыве атомной бомбы этот уран превращался в тяжелый ионизированный газ с большим количеством свободных электронов, которые не позволяли ядрам дейтерия разлетаться. Концентрация дейтерия повышалась более чем в десять раз, что способствовало началу синтеза. Кроме того, ядра урановой оболочки под дей-і ствием быстрых нейтронов начинали делиться, в результате чего мощность взрыва существенно возрастала. Идея Сахарова оказалась очень плодотворной и сразу направила работу советских физиков в нужное русло, В дальнейшем он внес еще несколько, важных усовершенствований в конструкцию бомбы. Вообще его вклад в создание бомбы оказался настолько велик, что его стали, называть «отцом термоядерной бомбы». (Впрочем, сам Сахаров никогда с этим! не соглашался.) Почти одновременно с началом работ по термоядерному оружию, с лета 1950 г., Сахаров вместе с Таммом стал думать об осуществлении управляемой  термоядерной реакции, то есть об использовании термоядерной энергии в  мирных целях. В этой перспективной области ему также принадлежит несколько основополагающих открытий. Так, в 1950 г. он выдвинул идею магнитной термоизоляции высокотемпературной плазмы. В отличие от разрушительного термоядерного взрыва, при котором вся энергия освобождается за считанные мгновения, управляемая реакция должна протекать медленно, синтезирующееся вещество (дейтерий) берется при этом в очень небольших количествах (доли грамма). Технические условия, необходимые для протекания реакции, очень сложны. Чтобы осуществить термоядерное «горение» дейтерия при интенсивной замене выгоревшего горючего свежим, необходимо, вопервых, каким-то образом нагреть его до температуры в несколько десятков миллионов градусов, а, во-вторых, удержать ядра водорода от их соприкосновения со стенками реактора, потому что никакое вещество не способно вынести такой чудовищной температуры.

Сахаров был первым, кто предложил решить две эти проблемы с помощью мощного магнитного поля и разработал конструкцию магнитного реактора, выполненного в виде соленоида, свернутого в тор, то есть имеющего вид «бублика», заполненного дейтерием. Дейтерий в этом реакторе должен был разогреваться мощными зарядами тока, текущего по обмотке. Этот же ток одновременно создавал внутри «бублика» магнитное поле, препятствующее соприкосновению ядер водорода со стенками тора. Конечно, это была первая, еще несовершенная схема, далеко не учитывавшая всей сложности проблемы.

Однако важно заметить, что все дальнейшее развитие термоядерных реакторов пошло по пути, указанному Сахаровым.

В 1950 г. Сахарова перевели на работу в закрытый Всесоюзный научноисследовательский институт экспериментальной физики. «В течение следующих 18 лет, — писал Сахаров позже, — я находился в круговороте особого мира военных конструкторов и изобретателей специальных институтов, комитетов и ученых советов, опытных заводов и полигонов». Самый плодотворный период его деятельности в ВНИИЭФе пал на 50-е гг. Тогда Сахаров предложил несколько оригинальных способов, с помощью которых можно было бы начать термоядерную реакцию, не прибегая к атомному взрыву. Один из них заключался в использовании сверхсильного магнитного поля. Создание таких полей тоже представляет сложную техническую задачу, но в 1952 г.

Сахаров придумал оригинальную установку, в которой сверхсильное магнитное поле получалось за счет сжатия магнитного потока сходящейся взрывной волной.

В июле 1953 г. Сахаров защитил докторскую диссертацию В августе того же года на Семипалатинском полигоне была взорвана первая в мире водородная бомба. Особая роль Сахарова в этом важном успехе была оценена по заслугам: в декабре ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

Вскоре он был избран сразу действительным членом Академии наук, минуя ступень члена-корреспондента, и получил Сталинскую премию в 500 тысяч рублей — совершенно фантастическую по тем временам сумму. Поток материальных благ, пролившийся на него в это время (в виде квартиры, персональной машины, академической дачи, премий и пр.), не иссякал и последующие годы. В 1956 г. после успешного испытания модифицированной водородной бомбы, сброшенной с самолета, Сахаров получил вторую звезду Героя Социалистического труда и крупную Ленинскую премию. (Третью звезду Героя Социалистического Труда ему дали в 1962 г. после испытания на Новой Земле сверхмощной водородной бомбы.) Работая на «объекте», Сахаров не оставлял и теоретической физики. В 1967 г. он выпустил несколько глубоких статей, посвященных фундаментальным проблемам космологии. В одной из них содержался оригинальный подход к проблеме гравитации, которая трактовалась Сахаровым как метрическая упругость пространства. (По определению Эйнштейна, гравитация есть искривление пространства, вызванное присутствием материи (то есть реальных частиц и полей). Сахаров полагал такое определение частным случаем и считал гравитацию свойством самого пространства, которое таким образом как бы «сопротивляется» своему «изгибанию», подобно тому, как обычная упругость тел возникает в результате изменения энергии межмолекулярных связей при деформации.) Другая фундаментальная работа Сахарова была посвящена происхождению барионной (барионы — собирательное название протонов и нейтронов) асимметрии Вселенной. (Здесь Сахаров попытался разрешить одну из важнейших проблем современной космологии — объяснить процессы, происходившие во время так называемого Большого Взрыва, послужившего отправной точкой и началом существования Вселенной. Одна из проблем этой теории — взаимоотношение вещества и антивещества. Суть ее в том, что в момент рождения Вселенной количество частиц и античастиц должно было быть одинаковым, в связи с чем уже в первые мгновения они должны были аннигилировать (взаимно уничтожиться). Однако этого не произошло. Пытаясь объяснить этот феномен, Сахаров построил свою теорию, объясняющую, почему в начальные мгновения Большого Взрыва вещества было значительно больше, чем антивещества (в чем как раз и состоит асимметрия). Однако для этого ему пришлось предположить нестабильность протона. Для конца 60-х гг. это было очень смелое утверждение, поэтому теория Сахарова поначалу не получила признания. Но позже, когда нестабильность протона была доказана экспериментально, теория барионной асимметрии Сахарова приобрела большую известность.) В 60-х гг. научные интересы отступают у Сахарова на второй план. Это было связано с тем, что в 1953–1968 гг. его общественно-политические взгляды претерпели сложную эволюцию. После XX съезда, осудившего культ личности Сталина, он стал все более и более задумываться о проблемах мира и человечества, в особенности о проблемах ядерной войны и ее последствий. По словам Сахарова, участие в разработке термоядерного оружия и его испытаниях «сопровождалось все более острым осознанием порожденных этим моральных проблем». Начиная с 1957 г. он все настойчивее выступает против проведения ядерных испытаний, которые вели к быстрому радиоактивному заражению Земли. Эти усилия не остались тщетны. Позже он очень гордился тем, что сыграл в 1962 г. существенную роль при подготовке международного соглашения о запрещении ядерных испытаний в трех средах. К этому времени уже несколько лет между державами, владевшими ядерным оружием, шли переговоры о запрещении его испытаний. Но все упиралось в трудности контроля за подземными взрывами. Однако радиоактивное заражение возникает лишь при взрывах в атмосфере, космосе и океане. В 1962 г. Сахаров убедил министра атомной промышленности СССР ограничить соглашение об испытаниях этими тремя средами. В 1963 г. был заключен Московский договор, в котором эта идея была реализована.

Начиная с 1964 г. круг волновавших Сахарова вопросов все более расширялся. Его стали занимать глубокие проблемы взаимоотношения государства и научной интеллигенции. В 1968 г. появилась его работа «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Здесь были изложены мысли Сахарова о важнейших вопросах, стоявших перед человечеством, — о войне и мире, о диктатуре, о запретной теме сталинского террора и свободе мысли, о загрязнении среды обитания и той роли, которую сможет сыграть в будущем наука и научно-технический прогресс. Он писал, что со второй половины XX века человечество вступило в особо ответственный, критический период своей истории: опасность термоядерной гибели, отравление окружающей среды, истощение ресурсов, перенаселение планеты, неумеренный рост городов, дегуманизация общества, безумный темп жизни — все это возлагает на политиков, в руках которых находится власть (в особенности на руководителей сверхдержав), огромное бремя ответственности. Ради решения этих проблем Сахаров призывал забыть о вражде, об идеологических разногласиях и объединиться ради будущего планеты. Именно здесь была впервые сформулирована глубинная и очень важная для Сахарова мысль о том, что во имя будущего человечества социалистическая и капиталистическая системы должны сближаться между собой и процесс этот должен сопровождаться демократизацией и демилитаризацией общества.

В Советском Союзе работа Сахарова распространялась нелегально в качестве «самиздата». За рубежом она была переведена на несколько языков, опубликована огромным тиражом и вызвала поток откликов в прессе многих стран.

Советское руководство очень болезненно отреагировало на это выступление Сахарова. Хотя в его книге не было ничего антисоветского, сам факт, что он позволил себе «вмешаться» и говорить партийному руководству о его ошибках в управлении экономикой, о просчетах в его внутренней и внешней политике, вызывало огромное раздражение. В том же году Сахарова отстранили от секретных работ. Однако с этого времени к нему потянулись многие из тех, кто был оппозиционно настроен к советскому режиму и кто был готов участвовать в правозащитном движении. Фактически с этого времени правозащитное движение нашло в Сахарове своего идейного вождя.

Это было очень трудное для него время. В 1969 г. умерла от рака первая жена Сахарова Клавдия Алексеевна (через несколько лет он женился на Елене Боннэр). Во время болезни жены Сахаров передал почти все свои сбережения в фонд государства на строительство онкологической больницы и в Красный Крест. Сам он не без труда, лишь после многомесячной волокиты, смог вернуться на работу старшим научным сотрудником в Физический институт, в котором проработал последние двадцать лет жизни. Но главным делом его в эти годы стала правозащитная деятельность. Именно на этом поприще Сахаров приобрел огромную известность как в СССР, так за рубежом. В 1970 г. вместе с Чалидзе и Твердохлебовым он образовал Комитет прав человека. В марте 1971 г. Сахаров направил Генеральному секретарю Брежневу «Памятную записку», в которой изложил свои предложения о тех демократических реформах, которые необходимо провести в стране. Через 15 месяцев, не получив никакого ответа, он передал ее для опубликования за границу, дополнив «Послесловием». Советское руководство в бессильном раздражении наблюдало за всем, что делал и говорил Сахаров. Писатель Лев Копелев писал: «Его вызывали прокуроры и руководители Академии. Предостерегали. Уговаривали. Угрожали… Но он не сдается. Снова и снова продолжает отстаивать права человека, призывать к справедливости и к политическому здравому смыслу».

Сахаров сознательно выбрал из всех возможных форм протеста правозащитную деятельность, так как считал, что советское общество более всего нуждается в защите человеческих прав и идеалов, а не в политической борьбе, которая, по его словам, неизбежно «толкает на насилие, сектантство и бесовщину». Гневные протесты Сахарова вызывали прежде всего политические процессы, проходившие тогда над инакомыслящими. Он считал своим долгом являться на каждый из них. Если его не пускали в зал суда, он никуда не уходил — часами и днями простаивал перед закрытыми дверями, демонстрируя таким образом свой протест. Вместе с тем он ходатайствовал, обращался в разные инстанции, взывал к международным организациям и Верховному Совету, помогал заключенным чем только мог. На первый взгляд все это выглядело бессмысленной тратой сил. На его ходатайства не отвечали или давали понять, что он вмешивается не в свое дело, его протестов не замечали ~ власть продолжала делать свое дело. Приговоры не смягчали, арестовывали тех, кто помогал Сахарову, высылали его близких. В этом противостоянии слабого человека могучей и отлаженной государственной машине, казалось, было даже что-то нелепое. Многие знавшие Сахарова искренне недоумевали: как он мог променять свое былое высокое положение, славу, деньги, престиж на эту мелочную и никчемную деятельность? Но Сахаров смотрел на происходящее другими глазами, понимая, что в деле защиты человеческих прав нет и не может быть никаких мелочей. Любой факт такого нарушения должен получить оценку в обществе — только таким образом можно заставить государство считаться с общественным мнением. И поскольку советское общество в основной своей массе было пока не готово адекватно реагировать на нарушение своих прав, Сахаров и его незначительные единомышленники должны были делать это одни. Конечно, своим протестом они не могли ничего добиться, но сам факт этого протеста был очень важен. Нельзя не признать, что в этой позиции (как бы не относились мы к самим взглядам Сахарова) было много личного мужества. Противопоставляя себя мощному идеологическому аппарату КПСС, он, конечно, понимал, что будет ошельмован, облит потоками грязи, подвергнется яростным нападкам обывателей, не имея возможности даже слова сказать в свое оправдание. И тем не менее, вступив на выбранный им тягостный путь, он в последующие годы ни на йоту не поддался назад. «У Андрея Дмитриевича, — вспоминал писатель Виктор Некрасов, — много странностей. Не только селедка, кисель (Сахаров всю пищу принимал только в подогретом виде) или полная растерянность у железнодорожной кассы, где книжечка Героя Социалистического Труда (трижды!) в момент решает все транспортные проблемы. Вероятно, есть десятка два или три других еще странностей, но есть одна, к которой никак не могут привыкнуть, просто понять люди, считающие себя руководителями нашей страны. Этот человек ничего не боится. Ничего! И никого!»

Долгое время, расправляясь с его сторонниками, советские власти не решались трогать самого Сахарова. Открытые гонения на него начались только в августе 1973 г. с письма сорока академиков, опубликованного в «Правде». (Поводом к этому письму послужило первое интервью Сахарова иностранному корреспонденту.) Но и это не остановило Сахарова — он продолжал выступать письменно и устно. За рубежом правозащитная деятельность Сахарова, напротив, получила самую высокую оценку. В 1975 г. ему была присуждена Нобелевская премия мира. Получать ее поехала его жена, так как самому Сахарову было отказано в выезде за границу.

Между тем тучи над опальным академиком сгущались. После ввода в декабре 1979 г. советских войск в Афганистан Сахаров трижды выступил с заявлениями протеста и организовал пресс-конференцию, на которой осудил эти действия. Наконец, он направил открытое письмо Брежневу. Дальше терпеть это советское руководство уже не могло. В январе 1980 г. Сахаров был задержан, лишен всех правительственных наград и выслан вместе с женой в Горький — город, закрытый для иностранцев. Здесь он жил под постоянным надзором КГБ. У квартиры Сахаровых, расположенной на первом этаже, был установлен круглосуточный милицейский пост. Без специального разрешения к ним никого не допускали. Телефона в квартире не было. Вне дома Сахаровых сопровождала охрана, следившая, чтобы они ни с кем не встречались.

Трижды (в 1981, 1984 и 1985 гг.) Сахаров объявлял голодовку. Тогда его помещали в больницу, где он провел за эти годы почти 300 дней, и насильно кормили. «Умереть мы вам не дадим. Но вы станете беспомощным инвалидом», — говорил главный врач больницы Обухов. Унизительную процедуру принудительного кормления сам Сахаров описывал так: «Меня валили на спину на кровать, привязывали руки и ноги. На нос надевали тугой зажим, так что дышать я мог только через рот… Чтобы я не мог выплюнуть питательную смесь, рот мне зажимали, пока я ее не проглатывал». В то же время врачи из КГБ насильно вводили ему различные психотропные препараты.

Первое время статьи и письма удавалось передавать за границу через жену Сахарова Елену Боннэр, но потом эта возможность была пресечена. Сахаров оказался в глухой изоляции. Тем не менее он продолжал работать. В 1983 г. в Горьком Сахаров написал одну из своих главных общественных работ «Опасность термоядерной войны» и несколько теоретических работ по физике.

Положение Сахарова изменилось с началом перестройки. В декабре 1986 г. в его квартире установили телефон. На другой день ему позвонил Горбачев и сказал, что принято решение о его освобождении. Вскоре после приезда в Москву Сахаров вернулся к активной политической деятельности. Академия наук избрала его своим делегатом на первый съезд народных депутатов СССР.

Впрочем, и теперь, несмотря на то, что многое, за что он прежде боролся, получило общественное признание, в обществе в целом сохранилось отрицательное отношение к Сахарову. На съезде его встретили враждебно: освистывали, захлопывали, не давали говорить. Но он упрямо выстаивал свою очередь к трибуне и вновь говорил о демократизации общества и о защите человеческих прав. Незадолго до смерти он был избран в состав комиссии по выработке новой Конституции и уже в конце ноября 1989 г. представил свой проект.

Однако до его обсуждения Сахаров не дожил. Он скончался совершенно внезапно 14 декабря 1989 г.

Михаил Сперанский — Петр Столыпин

В силу многих причин российская политическая система склонна к застою и косности. Ее перестройка во все века шла трудно и болезненно, причем усилия государства в этом направлении очень редко совпадали с чаяниями общества. Реформаторам в России всегда было нелегко, и все они, начиная с Ордина-Нащокина, служившего при царе Алексее Михайловиче, и кончая ныне здравствующим Гайдаром, становились мишенью для общественного раздражения, справедливых и несправедливых упреков.

Современники обвиняли их в подрыве общественной безопасности, в развале государства, в узурпации власти и других страшных грехах. Потомки бывали к ним более терпимы и спустя многие годы готовы были признать за некоторыми реформаторами не только большой талант, но и право называться великими.

МИХАИЛ СПЕРАНСКИЙ

Знаменитый государственный деятель.

России Михаил Михайлович Сперанский родился в январе 1772 г. в бедной семье сельского священника села Черкутина Владимирской губернии. Несколько поколений его предков служили священниками. Эта же судьба была с детства предназначена Михаилу Михайловичу. В шестилетнем возрасте он уже читал в сельском храме «часы», «Апостол» и пел на клиросе. Когда мальчику исполнилось семь лет, отец определил его во Владимирскую духовную семинарию. Учебная программа этого заведения включала помимо богословских предметов математику, физику, риторику, латинский и греческий языки. Замечательные способности Сперанского проявились с первых лет обучения, и он до последнего класса удерживал среди учеников первое место. В январе 1790 г. в числе лучших выпускников он был отправлен в Петербург в недавно основанную Первую духовную семинарию. Образование здесь было более «светским» и приближалось к университетскому. Широко изучались гражданская история (античная, средневековая и новая), философия, математика, механика, физика, география, новые европейские языки, особенно французский. После окончания в 1792 г. семинарии Сперанский был оставлен при ней преподавателем математики, физики и красноречия. С 1795 г. — он стал также читать лекции по философии и получил важную должность «префекта семинарии».

Но несмотря на такую разностороннюю деятельность жалование Сперанскому было положено очень маленькое, обеспечивающее лишь скромное существование. Петербургский митрополит Гавриил, желая дать молодому преподавателю «частный заработок», рекомендовал его в качестве личного секретаря богатому и влиятельному вельможе князю Куракину. В виде проверки князь дал Сперанскому задание за ночь составить 11 писем с разным содержанием. К 8 часам утра задание было исполнено. Куракин пришел от писем Сперанского в восторг и без колебания принял его в домашние секретари. В 1796 г. назначенный на должность генерал-прокурора Куракин взял Сперанского на государственную службу и поручил ему заведовать своей канцелярией. Блестящие способности и необычайное трудолюбие обеспечило ему быстрое продвижение по чиновничье-иерархической лестнице. По словам Ключевского, «Сперанский принес в русскую неопрятную канцелярию XVIII века необыкновенно выправленный ум, способность бесконечно работать (48 часов в сутки) и отличное умение говорить и писать. По всему этому он был настоящей находкой канцелярского мира. Этим подготовлялась его необыкновенно быстрая служебная карьера». В январе 1797 г. Сперанский получил чин титулярного советника, в апреле того же года — коллежского асессора (этот чин давал личное дворянство), в январе 1798 г. — надворного советника, а в сентябре 1799 г. — коллежского советника.

Карьера Сперанского не остановилась даже после того, как в августе 1798 г.

Куракин был неожиданно снят со своего поста и отправлен императором Павлом І в ссылку. Сперанский оставался во главе канцелярии и при последующих генерал-прокурорах. В ноябре 1798 г. он женился на англичанке Елизавете Стивене, которую горячо и страстно любил. К несчастью, его супружеская жизнь была недолгой — в сентябре 1799 г., вскоре после рождения дочери, его жена умерла. Сперанский был так потрясен горем, что едва не покончил с собой.

Только любовь к дочери вернула его к жизни.

Подлинный взлет Сперанского начался с восшествием на российский престол Александра I. Как известно, этот государь, принимая власть, имел в душе искреннее намерение провести в России глубокие либеральные реформы. При нем на ведущие посты стали выдвигаться молодые, по-новому мыслящие люди.

Государственные дельцы старого екатерининского поколения постепенно сходили со сцены. В этой ситуации перед деятелями, подобными Сперанскому, открылись широкие перспективы. Уже в марте 1801 г. он был назначен на пост статс-секретаря при государственном секретаре Трощинском, а в июле того же года получил чин действительного статского советника, дававший право на потомственное дворянство. Впрочем, на этом посту Сперанский находился недолго. В 1802 г. он был переведен на службу в недавно образованное Министерство внутренних дел и назначен директором второго, наиболее важного, департамента министерства, в ведении которого находились «полиция и благосостояние империи». Однажды, в 1806 г., министр внутренних дед Кочубей из-за болезни не смог прибыть с докладом к императору и послал вместо себя Сперанского. Первая же встреча с ним произвела на Александра большое впечатление. Он был изумлен четкостью и изяществом его доклада, сразу оценил ум, старательность и исполнительность докладчика и увидел в нем человека, которого уже давно искал. Сначала он приблизил к себе Спе райского как «делового секретаря», а затем как ближайшего помощника — і стал давать ему личные поручения и брать с собой в частные поездки. В сентябре 1808 г. Александр взял Сперанского на эрфуртскую встречу с1 Наполеоном. Здесь Сперанский имел несколько «приватных» бесед с французским императором. Позже Наполеон отзывался о нем как о «единственной светлой голове в России». Александру же он сказал: «Какого человека вы имеете при себе! Я отдал бы за него королевство!» По возвращении в Россию Сперанский сделался наиболее близким к Александру лицом. Они проводили. вместе целые вечера в чтении и обсуждении составленных Сперанским или другими проектов законов и записок по разным вопросам, в беседах об устройстве администрации и совершенствовании законодательства. Кроме военных и отчасти дипломатических сфер в поле зрения Сперанского перешли все стороны политики и управления Россией, а в конце 1808 г. Александр поручил Сперанскому составление Плана государственного преобразования России. Тогда же он был назначен товарищем министра юстиции.

Сперанский принялся за проект с присущей ему энергией и ответственностью. Он весь ушел в это дело, отдав ему всю силу своего ума. Рассказывают, что он превратился на время в отшельника, оставляя свой кабинет только для бесед с императором. При подготовке своего Плана Сперанский исходил из новейших политических учений, утвердившихся в XVIII веке. Согласно ему все сословия русского общества должны были быть уравнены в своих правах и перед законом. Крестьяне должны были государственным указом получить личную свободу (но без земли). Система управления в соответствии с принципом разделения властей составлялась из тройного рода учреждений — законодательных, исполнительных и судебных, причем все эти учреждения сверху донизу, с сельской волости до вершины управления, имели земский выборный характер. Во главе всего этого здания должны были стоять три учреждения: законодательное — Государственная дума, состоящая из депутатов всех сословий, исполнительное — министерства, ответственные перед Думой, и судебное — Сенат. Деятельность трех высших учреждений должна была объединяться Государственным советом, состоявшим непосредственно при императоре.

Работа над Планом проходила с исключительной быстротой. Начатый в конце 1808 г. он в конце октября 1809 г. уже лежал готовый на столе императора. По свидетельству биографа Сперанского Корфа, октябрь и ноябрь «прошли в ежедневном почти рассмотрении разных частей этого Плана, в которых государь делал свои поправки и дополнения». Признав проект в целом «полезным и удовлетворительным», он, однако, отказался целиком вводить его в действие, справедливо полагая, что «необходимы сперва разные переходные меры». В первую очередь указом 1 января 1810 г. был обнародован манифест об учреждении Государственного совета, и в тот же день состоялось его открытие. В состав его входили все министры и высшие сановники, назначаемые государем. В задачу этого важного органа (который просуществовал до 1906 г.) входило отныне рассмотрение проектов новых законов по всем отраслям управления, а также обсуждение всех вопросов государственного устройства. Принятие окончательного решения, однако, оставалось за императором.

Для организации деятельности Государственного совета была создана Государственная канцелярия во главе с государственным секретарем, которым был назначен Сперанский. Поскольку все законопроекты первоначально направлялись в эту канцелярию и редактировались там, значение Сперанского в принятии всех государственных решений было очень велико.

За учреждением Государственного совета последовала другая важная мера в области высшего управления — министерская реформа 1810–1811 гг. Министерства, в которые сентябрьским манифестом 1802 г. были преобразованы петровские коллегии, работали весьма непродуктивно. Причина этого, по мнению Сперанского, заключалась в том, что, во-первых, не была точно определена ответственность министров и, во-вторых, не было четкого распределения сфер деятельности между министерствами, так что они постоянно вторгались в дела друг друга. Исправляя эти недостатки, Сперанский подготовил два важных акта, реформирующих их деятельность. В июле 1810 г. был обнародован манифест «О разделении государственных дел по министерствам».

Здесь провозглашались новые принципы разделения высшего управления и строго определялся круг вопросов, передаваемых в ведение каждого министерства. В июле 1811 г. было издано «Общее уложение министерств». Здесь определены были состав и делопроизводство министерств, пределы их власти, ответственность и другие вопросы министерского управления. Оба эти акта по стройности плана, логической последовательности его развития, по своеобразности и точности изложения являли собой образцовые произведения высшего законодательства. После их введения работа министерств и в целом государственного аппарата заметно улучшилась. Сперанский справедливо гордился этой реформой. (Порядок, установленный им, оставался без изменений вплоть до 1917 г.) Помимо сложных вопросов государственной реформы на Сперанского в 1809 г. возложено было решение еще одной сложнейшей задачи — оздоровление финансовой системы, которая после войн 1805–1807 гг. находилась в состоянии глубочайшего расстройства. Впрочем, еще со времен Екатерины II государственный бюджет России всегда был дефицитным — расходы всегда превышали доходы. Дефицит обычно покрывали за счет займов или выпуска бумажных денег. Но такая политика не могла продолжаться бесконечно. Если в 1807 г. расходы превышали доход в бюджете в полтора раза, то к 1810 г. — уже почти в два раза (при 125 млн. руб. дохода и 230 млн. рублей расходов).

Общий государственный долг достиг астрономической суммы — 677 млн. руб.

Курс ассигнационного (бумажного) рубля по отношению к серебряному упал с 73 коп. в 1807 г. до 25 коп. в 1810 г. Россия стояла на грани государственного банкротства. Предложенный Сперанским план финансовых реформ был основан на двух началах — на совершенном прекращении выпуска новых ассигнаций с постепенным изъятием старых и на повышении всех налогов. В 1810–1812 гг. все налоги были повышены более чем в два раза (в том числе подушная подать с крестьян, сборы с купеческих капиталов, пошлины), увеличилась цена соли и питейные сборы. Были даже обложены налогами все помещичьи земли, чего до этого никогда не бывало. В результате этих мер к 1812 г. государственные доходы возросли сразу до 300 млн. рублей. Таким образом Сперанский не только устранил угрозу банкротства, но и изыскал средства на подготовку к войне.

Однако понятно, что решение финансовых проблем таким образом произвело громкий ропот в обществе. Резкий рост налогов вызвал недовольство крестьян и купечества. Дворянство, которому давно уже были подозрительны реформаторские планы Сперанского, негодовало в полный голос. Но особенно много врагов было у Сперанского среди высших сановников. Его огромное влияние, его близость к государю, его либеральные проекты вызывали-у них сильнейшую ненависть. Был пущен слух, что Сперанский — французский шпион. В то время когда война с Наполеоном была уже не за горами, когда начинало разворачиваться патриотическое движение, это обвинение было весьма опасным. Люди, близкие к Александру, сделали все возможное, чтобы поссорить его со Сперанским. Их старания не были тщетны. Мнительный и весьма чувствительный к обидам император в начале 1812 г. заметно охладел к Сперанскому и начал избегать его. Они встречались все реже и реже. О прежней близости уже не было и речи. А 17 марта неожиданно последовал указ о высылке Сперанского из столицы в Нижний Новгород, причем без всякого указания причины опалы. Сперанский даже не был отправлен в отставку.

В сентябре того же года Сперанского перевели в Пермь, где он и прожил до лета 1814 г. В конце августа был издан манифест «О всепрощении преступников». Среди лиц, получивших амнистию по этому указу, был также Сперанский. Он переехал в свое имение Великополье в Новгородской губернии, где в тиши и научных трудах провел еще два года. За время деревенского уединения он основательно изучил творения святых отцов, написал несколько рассуждений по богословским, философским, юридическим вопросам и перевел большую часть многотомного сочинения Фомы Кемпийского «О подражании Христу». Он занимался также самообразованием — выучил английский, немецкий и древнееврейский языки. Наконец «уединенная и спокойная» жизнь начала тяготить его. Сперанский стремился к государственной службе. В 1816 г. он обратился за содействием к Аракчееву. Всесильный фаворит согласился помочь, и в августе того же года императорским указом Сперанский был назначен Пензенским гражданским губернатором.

Пензенская губерния считалась в то время далекой и глухой провинцией.

Сперанского встретили здесь с сильным предубеждением. Он начал с того, что стал разъезжать по всем местным «знаменитостям», общаться с ними и своим тактом, открытостью расположил многих к себе. Сперанский «открыл свободный к себе доступ» с просьбами и жалобами и принимал посетителей «с утра до вечера». В короткий срок весь аппарат губернского управления был обновлен. Затем, объезжая один уезд за другим, Сперанский произвел ревизию уездной администрации и много сделал для наведения здесь порядка.

В марте 1819 г. Александр назначил Сперанского генерал-губернатором Сибири. Этот отдаленный российский край пребывал в то время в полной власти местной администрации, которая управляла им произвольно и бесконтрольно. Местные губернаторы были печально знамениты своей жестокостью и деспотизмом. Зная об этом, император поручил Сперанскому тщательно исследовать все беззакония и наделил его самыми широкими полномочиями;

Сперанский мог отстранять от должности любого начальника, мог придавать виновных суду и был ничем не ограничен в проведении нужных мер и реформ.

Сперанский немедленно отправился в путь. По мере продвижения к Иркутску рос поток жалоб местных жителей на беззакония и самоуправство местных властей. «Чем далее спускаюсь я на дно Сибири, — писал Сперанский в одном из писем, — тем более нахожу зла, зла почти нестерпимого». Новому генерал-губернатору приходилось одновременно и проводить ревизию вверенного ему края, и управлять им, и разрабатывать основы первостепенных реформ. На помощь Сперанскому пришли его ясный аналитический ум и феноменальная работоспособность. Первым делом он составил себе личную канцелярию из честных и преданных ему людей. Затем он начал инспекционные поездки — объездил Иркутскую губернию, побывал в Якутии и Забайкалье. В начале 1820 г. он добрался до Нерчинска — пограничного центра торговли России с Китаем. Для исследования преступлений сибирских чиновников были образованы три следственных комиссии, которые привлекли к суду около 700 человек. Из них более 400 за злоупотребления и казнокрадство были посажены в тюрьму. Однако Сперанский понимал, что зло коренилось не столько в людях, сколько в самой системе управления Сибирью — в недостатке контроля, в неразвитости учреждений и в плохой разработке основополагающих законов. Стараясь поднять и развить этот богатейший край, он учредил Главное управление торговли Сибири, Казенную палату для решения земельных и финансовых вопросов, принял целый ряд мер для поощрения сельского хозяйства, торговли и промышленности края. Был выработан и принят целый ряд важнейших правовых актов: о порядке управления губерниями, о взаимоотношении различных групп населения (особенно русских и нерусских, например «Устав об управлении сибирских киргизов»), о статусе и положении ссыльных («Уставы о ссыльных»), о торговле и путях сообщения («Положение о хлебных запасах Сибири», «Постановление о пределах плавания и о порядке приморских сношений» и др.). Помимо этого Сперанским было тщательно продумано и разработано множество других «уставов», «положений», «правил» и «табелей». Итогом деятельности Сперанского на посту сибирского генерал-губернатора, по существу, новой главой в истории Сибири, стало фундаментальное «Уложение для управления Сибирью», детально рассматривающее устройство, управление, судопроизводство и экономику этой части Российской империи. (Как и все, что делал Сперанский, эти акты оказались настолько хорошо продуманными, что действовали без всяких изменений до начала XX века.) В марте 1821 г. Александр позволил Сперанскому вернуться в Петербург и назначил членом Государственного совета. Ему поручили разработку важных законопроектов, однако прежнего значения в государственной системе он уже никогда не имел — ближайшим помощником императора вплоть до его смерти оставался граф Аракчеев.

Смерть Александра и восстание декабристов привели к очередным переменам в судьбе Сперанского. Поначалу у нового императора Николая I были сильные подозрения против него. И действительно, выяснилось, что декабристы возлагали на знаменитого реформатора большие надежды и собирались доверить ему важные посты в своем будущем правительстве. Однако полная непричастность Сперанского к заговору вскоре была совершенно доказана.

Следствие по его делу прекратили. Вскоре он был введен в состав Верховного уголовного суда, учрежденного над декабристами, и сыграл в этом судилище далеко не последнюю роль. Хотя Сперанский и старался «держаться в тени» в качестве рядового члена суда, на самом деле он сразу сделался его важнейшей движущей пружиной. Именно он детально разработал всю процессуальную сторону суда и программу его деятельности, ему же принадлежала строго раз- д работанная классификация обвиняемых по разрядам. Свои соображения Сперанский подавал в виде проекта, и рекомендации его были приняты и испол-Ц нены Верховным судом во всех деталях. После окончания следствия и суда над декабристами Сперанскому поруче»! но было другое важное дело ~ кодификация российских законов. Дело это имело давнюю историю. Последняя кодификация правовых актов провод'илась в России в 1649 г. при царе Алексее Михайловиче. За двести последующих лет по самым разным поводам было выпущено огромное количество за- Іц конов. Разобраться в этой огромной массе несистематизированных актов было чрезвычайно сложно, и отсутствие должного порядка в законодательстве порождало многочисленные злоупотребления в судах. На это, кстати, указывали и многие декабристы. «У нас указ на указ: одно разрушает, другое возобновляет, и на каждый случай найдутся многие узаконения, одни с другими несогласные, — читаем в «Своде» их показаний. — От сего сильный и ябедники і торжествуют, а бедность и невинность страдают». Это обвинение соответствовало действительности. Еще Петр I сознавал настоятельную потребность разработать для государства строгий кодекс. Работы над ним с перерывами велись с 1700 г. Но из-за сложности задачи и колоссального объема материала дело за сто с лишним лет так и не сдвинулось с места. Должен был появиться человек со способностями и талантами Сперанского, чтобы привести его наконец к благополучному завершению.

В январе 1826 г. специально для проведения кодификации было образовано II отделение Собственной его императорского величества канцелярии. Во главе него был поставлен Балугьянский, но фактически всей работой этого отделения руководил Сперанский. Он начал с того, что из разных канцелярий и архивов все указы, уставы и регламенты, начиная с Уложения 1649 г. и кончая последним указом императора Александра I, расположил их в хронологическом порядке и напечатал, дав сборнику заглавие «Полное собрание законов Российской империи». Всего было издано 45 объемистых томов, в которые вошли около 31 000 законодательных актов, причем каждый том сопровождался рисунками, таблицами и глубоко продуманными указателями.

На столь грандиозную работу Сперанский затратил менее четырех лет: начав в 1826 г., он завершил ее в 1830-м. Это полное собрание законов Сперанский положил в основание Свода действующих законов. С этой целью из различных актов он брал годные к действию узаконения, облекал их в краткие статьи, применяясь к тексту подлинника, и со ссылками на источник располагал в систематическом порядке, сводя их в особые уставы. Так был составлен «Свод законов Российской империи», изданный в 1833 г. в 15 томах. В первых трех томах были изложены законы «основные и учредительные», то есть определяющие пределы власти и порядок делопроизводства правительственных учреждений. Государственного совета, Сената, министерств, губернского управления и т. д. В дальнейших пяти томах (с 4-го по 8-й) были изложены законы «государственных сил», то есть средств, которыми питается государство, законы о государственных повинностях, доходах и имуществе. В 9-м томе излагались законы «о состояниях», то есть о сословиях, в 10-м — законы гражданские и межевые, в томах с 11-го по 14-й — законы «государственного благоустройства и благочиния», то есть полицейские, и, наконец, в последнем 15-м — уголовные. В январе 1833 г. Государственный совет постановил считать Свод законов основным юр идико-правовым актом Российской империи.

Император очень высоко оценил проделанную Сперанским работу и прямо на заседании совета возложил на него снятую с себя ленту ордена Андрея Первозванного. В том же году Сперанский был назначен председателем департамента законов — самого важного в Государственном совете.

В последующие годы Сперанский привел в надлежащий порядок и кодифицировал огромную массу разрозненных законов, касающихся военного ведомства и национальных регионов России. Под его редакцией вышел 12-томный «Свод военных постановлений», а также Своды законов для остзейских, западных губерний и Великого княжества Финляндского. Наряду с этим в 1834–1837 гг. Сперанский преподавал основы права наследнику престола Александру Николаевичу (будущему Александру II). Исключительная работоспособность не оставляла его до самой старости. Только в 1838 г., на 67-м году жизни, он стал чувствовать сильные недомогания — его донимали гастрит и воспаление печени, но он по-прежнему не оставлял своих трудов. В январе 1839 г. Николай пожаловал Сперанскому графский титул. Эта награда как бы подвела итог его беспримерной деятельности — в следующем месяце Сперанский неожиданно скончался. Император был сильно поражен и расстроен его кончиной и много раз говорил, что найти замену такому человеку будет невозможно. И это была совершенная правда — российская бюрократия никогда более не имела в своих рядах столь гениального и разностороннего деятеля, каким был Сперанский.

ПЕТР СТОЛЫПИН

Петр Аркадьевич Столыпин родился в апреле 1862 г. Он принадлежал к старинному дворянскому роду, из которого вышло много известных русских деятелей. Отец его был генералом, участвовал в Крымской и русско-турецкой войнах, а завершил свою службу комендантом Кремлевского дворца. Детство и юность Столыпина прошли в Литве, в имении родителей Колноберже, неподалеку от Ковно. Закончив в 1881 г. Виленскую гимназию, он обучался затем на физико-математическом факультете Петербургского университета.

Очень рано, еще будучи студентом, он женился на Ольге Борисовне Нейдгардт, которую потом горячо любил дс самой смерти. Также рано, в 1884 г., еще до окончания курса учебы, Столыпин был зачислен на службу в Министерство внутренних дел. В 1887 г. он перевелся в Министерство государственных имуществ, где работал два года помощником столоначальника в Департаменте земледелия и сельской промышленности. В 1889 г. его избрали ковенским уездным предводителем дворянства, а через десять лет, в 1899 г., стал губернским предводителем дворянства Ковенской губернии.

Много занимаясь в эти годы своим имением, он сумел за несколько лет превратить его в образцовое хозяйство с многопольным севооборотом и развитым животноводством. Сельское хозяйство вообще было его горячим увлечением. Сделавшись губернским предводителем, он немедленно основал Ковенское сельскохозяйственное общество, в которое вошли наиболее влиятельные местные помещики. В эти годы российское правительство обсуждало вопрос о введении земства в окраинных западных губерниях- Столыпин послал в 1902 г. по этому поводу докладную записку министру внутренних дел Плеве. Она была составлена с большим пониманием дела и показывала в Столыпине опытного администратора. Плеве сразу оценил его хватку и летом 1902 г. неожиданно назначил фодненским губернатором. С этого назначения начался стремительный, почти невероятный, взлет карьеры Столыпина.

В XX век Россия вступила с тяжелым грузом экономических проблем.

Особенно остро в те годы стоял аграрный вопрос. После реформы 1861 г. два главных класса русского общества — помещики и крестьяне — переживали тяжелый кризис. Потеряв даровую рабочую силу, помещичьи хозяйства повсеместно пришли в упадок. Не лучше обстояли дела у крестьян, которые страдали от острого малоземелья (особенно в центральных губерниях) и влачили нищенское существование. Понятно, что в этих условиях ни о каком высокопродуктивном передовом сельском хозяйстве не могло быть и речи.

Особенностью русской деревни было то, что крестьянская земля не была в то время частной собственностью отдельных хозяев, а принадлежала сельской общине, которая периодически переделяла ее. Чтобы не допустить неравенства, общинники старались поделить ее поровну так, чтобы у каждого были участки плодородной и неплодородной земли. Это вело к дроблению крестьянских наделов и чересполосице (в среднем у каждого крестьянина было 8- 10 полос в разных местах общинного поля).

Столыпин занял свой новый пост, уже имея в голове план кардинальных аграрных преобразований. Общинное землевладение, общинный строй, стремление русского крестьянина «всех уравнять, все привести к одному уровню» он считал безусловно вредным. Из глубокого упадка русской деревни он видел только один выход — в насаждении крепких индивидуальных хозяйств. Среди первостепенных мер он считал важнейшей уничтожение чересполосности крестьянских земель и расселение крестьян на хутора.

В Гродно Столыпин не успел опробовать свои теории. В 1903 г. он был переведен губернатором в Саратовскую губернию. Приехав в незнакомую ему южную Россию, Столыпин долго не мог ни с кем сойтись. Местное общество, видевшее в нем чужака и ставленника ненавистного Плеве, встретило нового губернатора весьма холодно. Объезжая в течение 1904 г. свою губернию, Столыпин не без труда находил общий язык с местными помещиками, однако отношения с земствами у него так и не сложились и в дальнейшем только ухудшались. В январе 1905 г. пришло известие о кровавых событиях в Петербурге. Вскоре в Саратове и других городах губернии начались забастовки, митинги и демонстрации. Поначалу Столыпин старался бороться с начавшейся революцией силами самого населения, не прибегая к помощи войск. Монархические круги нашли в нем деятельного и твердого вождя. Разделен Саратов на три части, Столыпин в каждой из них учредил «народные клубы», превратившиеся в опорные пункты черносотенных дружин. Всякий раз, когда в городе начинались революционные демонстрации, правые устраивали шествия. Каждый нес корзинку с камнями, а во главе колонны шли самые дюжие молодцы. Получая камни из задних рядов, они беспрерывно швыряли их в демонстрантов. Однако в момент наивысшего подъема революции помощи черносотенцев оказалось недостаточно, и пришлось использовать войска. Летом 1905 г. Саратовская губерния стала одним из главных очагов крестьянского движения. В сопровождении казаков Столыпин разъезжал по мятежным деревням; «Высокий рост, косая сажень в плечах, соколиный взгляд, властный тон — придавали ему вид достойного представителя власти, начальника и хозяина губернии», — вспоминал один крестьянин, видевший Столыпина в те дни. Столыпин действовал против крестьян напористо и бесцеремонно.

Выступая на сельских сходах, он употреблял много бранных слов, грозил Сибирью, каторгой, казаками, сурово пресекал возражения. С его ведома проводились повальные обыски, аресты, разгонялись все самодеятельные крестьянские артели и сельскохозяйственные общества. Так, например, о своем пребывании в селе Ивановка он доносил министру внутренних дел СвятополкМирскому: «Все село почти сидело в тюрьме по моим постановлениям. Я занял дома наиболее виновных войсками, оставил там отряд оренбуржцев и учредил в этом селе особый режим».

Осенью, когда крестьянские волнения развернулись с невиданной силой, Столыпин двинул против восставших карательные войска. Жесткими мерами он не только восстановил порядок в своей губернии, но подавил выступления в соседней Самарской. 16 декабря по его приказу войска разогнали митинг в Саратове, убив восемь человек, а через два дня полиция арестовала членов Саратовского совета рабочих депутатов. После этого революционные беспорядки пошли в Саратове на убыль.

В апреле 1906 г. Столыпин неожиданно для всех был назначен министром внутренних дел. Сам он был вполне готов к этому выдвижению и вскоре продемонстрировал на новом посту свои блестящие способности. В это времяНиколай II и весь центральный аппарат власти находились в большой растерянности из-за множества нововведений, навязанных им революцией. Свобода слова, свобода печати, появление Государственной Думы — все это выбивало их из колеи. Министры боялись показываться в Думе, где депутатам ничего не стоило устроить обструкцию любому важному чиновнику. Столыпин выгодно отличался от других министров тем, что никогда не терялся в анархической и бурной стихии Думы. Не раз укрощавший многотысячные, вышедшие из повиновения крестьянские сходы, он и здесь оказался на высоте — без страха поднимался на трибуну, говорил твердо и корректно, хладнокровно парируя выпады. Император, которого давно раздражала беспомощность его министров, сразу отметил это. Под руководством Столыпина началось энергичное наступление на «гидру революции». В июле 1906 г. была распущена I Государственная Дума. Сразу вслед за тем Николай II отправил в отставку Председателя Совета министров Горемыкина и поставил на его место Столыпина, который сохранил за собой пост министра внутренних дел. Он действовал жестко и решительно: восстания, вспыхнувшие после роспуска Думы (в июле восстали Свеаборгская крепость и Кронштадт), были быстро подавлены, причем все зачинщики были расстреляны. Члены распущенной Думы, призывавшие к мятежам, были отданы под суд. В ответ эсеры вынесли Столыпину смертный приговор и начали за ним охоту. 12 августа они устроили мощный взрыв на его даче в Аптекарском переулке. В это время в приемной было много народа — погибло 24 человека, было много раненых, в том числе сын и дочь Столыпина. Сам он не пострадал, но окончательно избавился от тех проявлений гуманности, которые случались у него прежде. 19 августа в чрезвычайном порядке был принят закон о военно-полевых судах, рассмотрение дел в которых ограничивалось 48 часами, а приговор приводился в исполнение в 24 часа. В следующие восемь месяцев этими судами были приговорены к смертной казни 1100 человек (а всего за время премьерства Столыпина было казнено около 3 тысяч — для России, где полтора века смертная казнь была официально отменена, это была огромная цифра).

Однако в отличие от своих предшественников, Столыпин стремился не только подавить революцию при помощи репрессий, но и снять ее с повестки дня путем реформ. «Реформы во время революции необходимы, так как революцию породили в большей мере недостатки внутреннего уклада, — писал Столыпин в одной из своих записок. — Если заняться исключительно борьбой с революцией, то в лучшем случае устраним последствие, а не причину: залечим язву, но пораженная кровь породит новые изъязвления… Это было бы роковой ошибкою — там, где правительство побеждало революцию (Пруссия, Австрия), оно успевало не исключительно физической силою, а тем, что, опираясь на силу, само становилось во главе реформ».

Поскольку главный вопрос революции был земельный, усилия правительства должны были сосредоточиться первым делом на афарной реформе. Целью ее, по мысли Столыпина, должно было стать создание крепких хуторских (как бы мы сейчас сказали, фермерских) хозяйств. Их хозяева должны были сделаться главной опорой правящего режима в деревне. В общем это было верное направление, но Столыпин не мог не отдавать себе отчет в том, насколько далека российская действительность от намеченного им идеала. Сильно усложняло проблему и то, что в своих преобразованиях Столыпин не собирался касаться помещичьего землевладения. Хотя он и находил некоторое ограничение его полезным, вопрос об этом в его время даже не ставился.

Чтобы хотя бы отчасти приблизиться к своей цели, Столыпину предстояло разрешить для начала две задачи: разрушить общину, сделав крестьянскую землю предметом купли-продажи, и покончить с чересполосицей. В ноябре 1906 г. был опубликован указ, позволявший отдельным крестьянам выходить из общины. «Каждый хозяин, — говорилось в нем, — владеющий надельною землею на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли». В южных губерниях, где было достаточно много плодородной земли, этот указ фактически привел к быстрому развалу общины. Но в центральных и северных губерниях он лишь слегка затронул толщу общинного крестьянства.

Здесь из общины выходила в основном беднота, уходившая в город.

Собравшаяся в феврале 1907 г. II Государственная Дума отклонила предложенный Столыпиным план аграрной реформы и высказалась за проведение закона о переделе помещичьей земли. Вообще, она оказалась еще более левой и радикально настроенной, чем Первая. Наладить с ней конструктивное сотрудничество было невозможно. Думу следовало распустить и позаботиться о том, чтобы в дальнейшем такой подбор депутатов больше не повторялся. К лету 1907 г. Совет министров тайно подготовил новый избирательный закон, в котором все преимущества предоставлялись крупным землевладельцам. 1 июня 1907 г. Столыпин потребовал от Думы отстранить от участия в заседаниях 55 социал-демократических депутатов и немедленно лишить 16 из них депутатской неприкосновенности. Не дожидаясь ответа, он в ночь на 3 июля приказал арестовать членов социал-демократической фракции. Утром был обнародован манифест о роспуске Думы и изменении:

Положения о выборах. По существующему закону правительство не имело права менять Положение о выборах без согласия Думы. Поэтому эти события носили характер государственного переворота.

Новая III Дума, собравшаяся в ноябре 1907 г., была уже намного более покладистой, депутаты смирились со своей законосовещательной, а не законодательной ролью и потому проработали до конца установленного срока. Почти все предложения Столыпина по аграрной реформе были ими утверждены.

Ход реформы был чрезвычайно трудным. Земли, перешедшие в 1906 г. в частные руки, по-прежнему располагались чересполосно. Наладить на них хуторское хозяйство оказалось затруднительно. Поэтому в 1908 г. по предложению Столыпина были изданы «Временные правила о выделении надельной земли к одним местам». Здесь проводилась старая столыпинская мысль о том, что «наиболее совершенным типом земельного устройства является хутор, а при невозможности образования такового — сплошной для всех полевых угодий отруб». С этого времени местные землеустроительные органы были ориентированы на разверстание наделов. Процесс этот был медленным, поскольку рождал множество споров и волокиты. Но и после окончательного разверстания наделы большинства крестьян оказывались такими незначительными, что ни о каких крепких хозяйствах не могло быть и речи, ведь главная проблема — крестьянского малоземелья — оставалась нерешенной.

Против этого зла Столыпин видел только два действенных средства государственное перераспределение земельного фонда через Крестьянский поземельный банк и колонизацию пустующих, прежде всего сибирских и дальневосточных, земель. В августе 1906 г. был принят указ о передаче Крестьянскому банку для продажи крестьянам части казенных земель. Вместе с тем банку даны были средства для скупки помещичьих земель (ведь очень многие помещики, напуганные страшным разгулом крестьянских восстаний, спешили избавиться от своих поместий). Из образовавшегося земельного фонда шла продажа цельных земельных участков крепким хозяевам. Но этот процесс также шел очень медленно. (Всего за 1907–1915 гг. было продано около 4000 тыс. десятин земли, разделенных примерно на 280 тыс. хуторских и отрубных участков.) Колонизация скорее могла помочь малоземелию, поэтому Столыпин всячески содействовал этому процессу. За годы его короткого премьерства на восточные окраины империи переселилось около 1,5 млн. человек. К примеру, только в Томской губернии было выделено свыше 2,4 млн. десятин земли для переселенцев, и к 1910 г. все они уже были заняты. Процесс этот был поставлен с большим размахом. Каждый год Переселенческое управление подыскивало площади, пригодные для поселения. Эти земли ежегодно распределялись между губерниями Европейской России, так что каждая из них получала определенное число долей в разных районах Сибири. Затем эти доли распределялись между уездами. Земства назначали ходоков из числа крестьян, желающих переселиться. Ходоки отправлялись в отведенные им места. Если предложенные земли казались им подходящими, производилось закрепление.

Ходоки возвращались на родину, рассказывали о том, что видели, а затем трогалась в путь вся партия переселенцев. Каждый получал на душу 12–15 десятин земли и небольшую ссуду от государства на обзаведение. Столыпин подходил к вопросу о колонизации восточных окраин комплексно. Приток нового населения, по его планам, должен был сопровождаться развитием инфраструктуры, строительством железных дорог (именно он, к примеру, добился строительства Амурской железной дороги), основанием в Сибири университетов и школ.

При всех своих положительных сторонах переселенческая политика была недостаточно хорошо организована. Прибыв в Сибирь и столкнувшись с множеством затруднений, многие крестьяне разорялись и возвращались в европейские губернии. В 1910 г. в Сибири случился сильный недород, после чего обратная волна переселений приняла настолько массовый характер, что это стало всерьез беспокоить правительство. В августе 1910 г. Столыпин сам отправился в Сибирь, чтобы на месте ознакомиться с проблемами переселенцев.

В целом он остался доволен увиденным, хотя обнаружил и много недостатков.

Была намечена программа их исправления, но осуществить ее Столыпин не успел. 1 сентября 1911 г. на глазах у императора он был смертельно ранен эсером Богровым в Киевском оперном театре и скончался 5 сентября. Известно, что Столыпин не хотел верить в надвигающуюся на страну революцию и с оптимизмом смотрел в будущее. Он говорил: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». История, однако, не отпустила этого срока ни ему самому, ни его реформам.

Николай Карамзин — Николай Гоголь Федор Достоевский — Лев Толстой Максим Горький — Михаил Булгаков Михаил Шолохов

Русская литература внесла, быть может, самый значительный вклад в копилку мировой культуры. И это закономерно объясняется той ролью, которую она играла в жизни самой России. С самого своего возникновения литература была для русского общества явлением чрезвычайной важности: подобно тому, как древнегреческое общество осознало себя в мифологии, древнеримское — в истории, немецкое — в философии, английское — в политэкономии, а французское — в политических учениях, русское общество увидело себя в зеркале своей литературы. Особенность русского самосознания заключалась в том, что ответы на насущные вопросы жизни русская публика искала и находила не в политических газетах, не в парламентских речах или философских трактатах, но в романах, стихах и критических статьях своих писателей, совокупность произведений которых составляет самую подробную и добросовестную летопись духовных исканий общества на более чем вековом этапе его развития.

НИКОЛАЙ КАРАМЗИН

Николай Михайлович Карамзин родился в декабре 1766 г. в селе Михайловка Симбирской губернии. Отец его, капитан в отставке, был дворянином средней руки. Начальное образование юный Карамзин получил дома и в симбирском пансионе Фовеля. С 1780 г. он продолжал учебу в Москве, в частном пансионе доктора Шадена — одного из лучших университетских профессоров того времени. Под его руководством Карамзин изучил несколько языков (латинский, греческий, немецкий, французский), пиитику, риторику, мифологию и некоторые другие науки. Кроме того, пансионеры посещали университетские лекции. В 1783 г. Карамзин отправился в Петербург и некоторое время служил подпрапорщиком в гвардейском Преображенском полку. Военная служба, впрочем, мало увлекала его, к тому же и средств, для того чтобы достойно содержать себя в столице, у него не было. Все свободное время Карамзин отдавал занятиям литературой. Его многогранная творческая деятельность началась в 1783 г. с перевода идиллии швейцарского поэта Геснера «Деревянная нога». В 1784 г., узнав о смерти отца, Карамзин вышел в отставку, поселился Москве и с головой окунулся в литературную жизнь. Центром ее в то время был знаменитый книгоиздатель Новиков. Несмотря на свою молодость Карамзин вскоре сделался одним из его деятельнейших сотрудников. В 1785 г. он редактировал журнал «Детское чтение» (это первое в России литературное издание для детей выходило в качестве приложения к «Московским ведомостям» Новикова). В то же время он много трудился над переводами. В 1787 г. появился его перевод трагедии «Юлий Цезарь» Шекспира. Затем последовали «Эмилия Галотти» Лессинга, «О происхождении зла» Галлера, «Беседы с Богом» Штурма.

Постоянно читая и переводя европейских классиков, Карамзин страстно мечтал сам побывать в Европе. Его желание осуществилось в 1789 г. Накопив денег, он отправился за границу и почти полтора года колесил по дорогам Европы. Начав с Кенигсберга, он объехал многие города Германии, прожил несколько недель в Швейцарии, потом отправился во Францию, где стал свидетелем разворачивающейся здесь революции, и закончил свое путешествие в Лондоне. Это паломничество по культурным центрам Европы имело огромное значение в формировании Карамзина как писателя. Позже он вспоминал об этой эпохе своей жизни: «Я видел первые нации Европы, их нравы, их обычаи… Я собрал множество предметов для размышлений, дабы занять душу, разум и воображение мои в сладостные часы досуга…» Он возвратился в Москву, имея множество планов. Прежде всего он основал «Московский журнал», с помощью которого намеревался знакомить соотечественников с русской и зарубежной литературой, прививая вкус к лучшим образцам поэзии и прозы, представлять «критические рассматривания» выходящих книг, сообщать о театральных премьерах и о всем другом, что связано с литературной жизнью в России и Европе. Такого рода сугубо литературный журнал еще ни разу не издавался в России. Дело оказалось чрезвычайно трудным. Карамзину пришлось быть одновременно критиком, писателем, рецензентом, переводчиком, редактором и издателем своего журнала. В течение двух лет он, можно сказать, в одиночку тащил на себе этот тяжелый воз. Позже он признавался, что принужден был работать до изнеможения.

Первый номер вышел в январе 1791 г. В нем помещалось начало «Писем русского путешественника» — произведения, которое принесло Карамзину первую громкую литературную славу. «Письма» были написаны по впечатлениям заграничной поездки и представляли собой интереснейший путевой дневник, в форме посланий к друзьям. Сочинение это имело огромный успех у читающей публики, которая восхищалась не только увлекательным описав нием жизни европейских народов, но и легким, приятным слогом автора. До Карамзина в русском обществе распространено было твердое убеждение, что книги пишутся и печатаются для одних «ученых» и потому содержание их должно быть как можно более важным и дельным. На деле это приводило к тому что проза получалась тяжелой и скучной, а язык ее — громоздким и велеречивым. В художественной литературе продолжали употребляться многие старославянские слова, давно уже вышедшие из употребления. Карамзин первым из русских прозаиков сменил тон своих произведений с торжественного и поучающего на задушевно-располагающий. Он также совершенно отказался от высокопарного вычурного стиля и стал пользоваться живым и естественным языком, приближенным к разговорной речи. Вместо дремучих славянизмов он смело ввел в литературный оборот множество новых заимствованных слов, до этого употреблявшихся только в устной речи европейски образованными людьми. Это была реформа огромной важности — можно сказать наш современный литературный язык впервые зародился на страницах журнала Карамзина. Складно и интересно написанный, он с успехом прививал вкус к чтению и стал тем изданием, вокруг которого впервые объединилась читающая публика. «Московский журнал» стал знаменательным явлением и по многим другим причинам. Помимо своих собственных сочинении и творений известных русских писателей, помимо критического разбора произведений, бывших у всех на слуху, Карамзин помещал в нем обширные и подробные статьи об известных европейских классиках: Шекспире Лессинге, Буало, Томасе Море, Гольдони, Вольтере, Стерне, Ричардсоне. Он же стал родоначальником театральной критики. Разборы пьес, постановок, игры актеров — все это явилось неслыханным новшеством в русской периодике По словам Белинского, Карамзин первый дал русской публике истинно журнальное чтение. Причем везде и во всем он был не только преобразователем, но и "В последующих номерах журнала кроме «Писем русского путешественника», статей и переводов Карамзин напечатал несколько своих стихотворении, а в июльском номере поместил повесть «Бедная Лиза». Это небольшое сочинение занявшее всего несколько страниц, стало настоящим открытием для нашей молодой литературы и явилось первым признанным произведением русского сентиментализма. Жизнь человеческого сердца, впервые так ярко развернувшаяся перед читателями, была для многих из них ошеломляющим откровением. Простая и в общем незамысловатая история любви простои девушки к богатому и легкомысленному дворянину, закончившаяся ее трагической гибелью, буквально потрясала современников, которые зачитывались ею до самозабвения. О необыкновенной популярности этой повести Карамзина говорит то, что «Бедная Лиза», восхищавшая всех образованных людей, породила множество подражаний; пруд у Симонова монастьря, где якобы утопилась бедная поселянка, сделался местом паломничества и был назван Лизиным прудом. Глядя с высоты нашего сегодняшнего литературного опыта, после Пушкина, Достоевского, Толстого и Тургенева, мы, конечно, не можем не видеть многих недостатков этой повести — ее вычурности, излишней экзальтированности, слезливости. Но важно отметить, что именно здесь, впервые в русской литературе, состоялось открытие душевного мира человека. Это был еще робкий, туманный и наивный мир, но он возник — и весь дальнейший ход нашей литературы шел в направлении его постижения. Новаторство Карамзина проявилось и в другой области: в 1792 г. он опубликовал одну из первых русских исторических повестей «Наталья, боярская дочь», которая служит как бы мостиком от «Писем русского путешественника» и «Бедной Лизы» к поздним произведениям Карамзина — «Марфе Посаднице» и «Истории государства Российского». Сюжет «Натальи», разворачивающийся на фоне исторической обстановки времен царя Алексея Михайловича, отличается романтической остротой. Здесь есть все — внезапная любовь, тайное венчание, бегство, поиски, возвращение и счастливая жизнь до гробовой доски.

Девяностые годы XVIII века — важный рубеж в истории русской культуры. Со времен Петра I она развивалась в русле идей Просвещения. Мироощущению этой эпохи были свойственны оптимизм, твердая вера во всесилие человеческого разума и исторический прогресс. Конец этим представлениям положили кровавые события французской революции. В 1793 г., в год якобинского террора, многие мыслящие люди во всем мире, взиравшие до этого с сочувствием на парижские события и видевшие в них реальное воплощение своей мечты, пережили сложный духовный кризис: они вдруг почувствовали, что великая эпоха Просвещения, которая открыла человечеству столько истин и возбудила столько надежд, закончилась, так и не принеся ожидаемого счастья. Карамзин, который как никто в России ощущал свое духовное родство с европейской цивилизацией, переживал крах идеалов Просвещения как свою личную трагедию. В эти дни он пишет исполненное тихой скорби историкополитическое размышление в двух письмах: «Милодор к Филарету» и «Филарет к Милодору».

«Помнишь, друг мой, — пишет Милодор, — как мы некогда рассуждали о нравственном, ловили в истории все благородные черты души человеческой, питали в груди своей эфирное пламя любви, которого веяние возносило нас к небесам, и, проливая сладкие слезы, восклицали: человек велик духом своим! Божество обитает в его сердце!.. Кто более нашего славил преимущества XVIII века: свет философии, смягчение нравов, тонкость разума и чувства, размножение жизненных удовольствий, всемерное распространение духа общественности… Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий человечества и думали… что люди, уверясь нравственным образом в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их в точности, и под сению мира, под кровом тишины и спокойствия насладятся истинными благами жизни». В этих словах заключена живая вера поколения конца XVIII века, его религия, то, что давало цель и смысл жизни. Что же теперь? «О Филарет! — восклицает Милодор, — где теперь сия утешительная система?.. Она разрушилась в своем основании! XVIII век кончается: что же видишь ты на сцене мира? — XVIII век кончается, и несчастный филантроп меряет двумя шагами могилу свою, чтобы лечь в ней обманутым, растерзанным сердцем своим и закрыть глаза навеки!.. Где люди, которых мы любили? Где плод наук и мудрости? Где возвышение кротких нравственных существ, сотворенных для счастья? — Век Просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и пламени не узнаю тебя!» Это письмо — свидетельство крушения целой эпохи. Хотя Карамзин и в дальнейшем не утратил просветительского оптимизма и вера в прогресс у него осталась непоколебима, однако его мироощущение приобрело трагический оттенок — да, человечество движется к какому-то далекому светлому, но неведомому для него идеалу, однако путь к нему страшно труден и извилист, а каждый шаг отмечается кровью и страданием. Острое чувство драматизма жизни — одна из основополагающих черт великой русской литературы, и Карамзин был первым русским писателем, творчество которого отмечено его печатью.

Девяностые годы были для автора «Писем русского путешественника» временем духовного надлома. В 1792 г. он прекратил издание журнала и уехал из Москвы в деревню. Столетие он завершил выпуском двух литературных альманахов — в 1794–1795 гг. в двух томиках вышла «Аглая», а в 1796–1799 гг. читатели получили три части «Аониды». В эти альманахи Карамзин включил все достойные внимания новинки современной литературы, преимущественно поэзии. Подобные сборники в то время были новостью в России и стали для нее заметным культурным событием.

В апреле 1801 г. Карамзин женился на Елизавете Ивановне Протасовой.

Но счастье с ней не было продолжительным — уже на другой год, после рождения дочери, она умерла. (В 1804 г. Карамзин женился второй раз на Екатерине Андреевне Колывановой, внебрачной дочери князя Вяземского, с которой и прожил до самой смерти.) В 1802 г. Карамзин вернулся к журналистике и стал выпускать «Вестник Европы», продолжавший и развивавший традиции «Московского журнала». С первых же номеров он стал популярнейшим в России периодическим изданием. Число его подписчиков за несколько месяцев перевалило за 1000 человек — по тем временам цифра очень внушительная. Круг затрагиваемых в журнале проблем был очень широк. Помимо литературоведческих и исторических статей Карамзин помещал в своем «Вестнике» политические обозрения, разнообразную информацию, сообщения из области науки, искусства и просвещения, а также занимательные произведения изящной словесности. В 1803 г. он опубликовал в нем свою лучшую историческую повесть «Марфа Посадница, или Покорение Новагорода», рассказывавшую о великой драме смиряемого русским самодержавием города, о вольности и непокорстве, о сильной и властной женщине, величие которой проявилось в самые тяжкие дни ее жизни. В этой вещи творческая манера Карамзина достигла классической зрелости. Слог «Марфы» ясный, сдержанный, строгий. Здесь нет даже следа слезливости и умиления «Бедной Лизы». Речи героев полны достоинства и простоты, каждое слово их весомо и значимо. Важно подчеркнуть также, что русская история была здесь уже не просто фоном, как в «Наталье», — она сама явилась объектом осмысления и изображения. Было видно, что автор много лет вдумчиво занимался изучением истории и глубоко чувствовал ее трагический, противоречивый ход.

В самом деле, из многих писем и упоминаний о Карамзине известно, что на рубеже столетий стихия истории все более привлекала его. Он с увлечением читал летописи и старинные акты, доставал и изучал редкие манускрипты.

Осенью 1803 г. он окончательно пришел к решению возложить на себя великую ношу — взяться за написание труда по отечественной истории. Задача эта давно уже назрела. К началу XIX века Россия была едва ли не единственной европейской страной, которая до сих пор не имела полного печатного и общедоступного изложения своей истории. Конечно, существовали летописи, но читать их могли только специалисты. К тому же большая часть летописных списков оставалось неизданной. Точно так же, множество исторических доку- і ментов, рассеянных по архивам и частным коллекциям, оставались за преде-» лами научного оборота и были совершенно недоступными не только читаю-, щей публике, но и историкам. Карамзину предстояло собрать воедино весь этот сложный и разнородный материал, критически осмыслить его и изложить легким современным языком. Хорошо понимая, что труд его потребует многолетних изысканий и полной сосредоточенности, он попросил финансовой поддержки у императора. В октябре 1803 г. Александр I назначил Карамзина на специально созданную для него должность историографа, дававшую права свободного доступа во все российские архивы и библиотеки. Тем же указом ему был положен ежегодный пенсион в две тысячи рублей. Хотя «Вестник Европы» давал Карамзину втрое больше, он без колебания простился с ним и всецело посвятил себя работе над своей «Историей государства Российского». По словам князя Вяземского, он с этого времени «постригся в историки». Со светским общением было покончено: Карамзин перестал появляться в гостиных и избавился от многих не лишенных приятности, но докучливых знакомств. Жизнь его теперь протекала в библиотеках, среди полок и стеллажей. К своему труду Карамзин отнесся с величайшей добросовестностью. Он составлял горы выписок, читал каталоги, просматривал книги и рассылал повсюду письма-запросы» Объем материала, поднятый и просмотренный им, был огромен. Можно с уверенностью утверждать, что никто и никогда до Карамзина не погружался так глубоко в дух и стихию русской истории.

Цель, поставленная перед собой историком, была сложной и во многом противоречивой. Ему предстояло не просто написать обширное научное сочинение, кропотливо исследуя каждую рассматриваемую эпоху; целью его было создать национальное, общественно значимое сочинение, которое не требовало бы для своего понимания специальной подготовки. Другими словами, это должна была быть не сухая монография, а высокохудожественное литературное произведение, предназначенное для широкой публики. Карамзин много работал над стилем и слогом «Истории», над художественной обработкой образов. Не добавляя ничего в перелагаемые им документы, он скрасил их сухость своими горячими эмоциональными комментариями. В результате изпод его пера вышло яркое и сочное произведение, которое не могло оставить равнодушным ни одного читателя. Сам Карамзин однажды назвал свой труд «исторической поэмой». И в самом деле, по силе слога, занимательности рассказа, по звучности языка это, несомненно, лучшее творение русской прозы первой четверти XIX века.

Но при всем этом «История» оставалась в полном смысле «историческим» сочинением, хотя и достигнуто это было в ущерб общей его стройности. Желание сочетать легкость изложения с его основательностью заставило Карамзина почти каждую свою фразу снабжать особым примечанием. В эти примечания он «упрятал» огромное количество обширных выписок, цитат из источников, пересказов документов, свою полемику с сочинениями предшественников. В результате «Примечания» по своему объему фактически сравнялись с основным текстом. Ненормальность этого хорошо сознавал сам автор. В предисловии он признавался: «Множество сделанных мною примечаний и выписок устрашает меня самого…» Но придумать какой-либо другой способ познакомить читателя с массой ценного исторического материала он не смог.

Таким образом, «История» Карамзина как бы делится на две части — «художественную», предназначенную для легкого чтения, и «ученую» — для вдумчивого и глубокого изучения истории.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Недалекое будущее, интересная, продуманная до мелочей игра. Отдых, развлечение, возможность уйти от ...
На страницах остросюжетной книги кладоискателя и писателя Александра Косарева развивается история, н...
Для каждого военнослужащего рано или поздно наступает свое «время Ч»… По пыльным афганским дорогам д...
После присоединения Крымского ханства к России летом 1783 года, ситуация на полуострове оставалась с...
«Невидимой смертью» это оружие окрестили еще солдаты Первой мировой войны. Мины – гроза и ужас пехот...
«Недовольство старого мастера было понятно. Шаманова Гарь слыла в районе, который мы обследовали, са...