Посланник смерти Косарев Александр

Глава первая

Легенда об исчезнувшем «мерседесе»

Поздним дождливым вечером 2 ноября 1993 года в одном из плохо освещенных переулков между московскими улицами Трубной и Сретенкой появился одетый в длинный кожаный плащ мужчина. Наклонив голову, он довольно быстро прошел по круто поднимающейся изогнутой улочке и свернул в старую кирпичную арку. Миновав ее, он резво перепрыгнул через большущую лужу и остановился как вкопанный под кроной старого, еще не полностью потерявшего листву тополя. Там он постоял минут пятнадцать, настороженно вслушиваясь в шаги редких в этот час пешеходов и пристально вглядываясь в полумрак слабо освещенного дворика. И только когда вокруг наступила полная тишина, он выскользнул из своего укрытия и торопливо забежал в полуоткрытую дверь подъезда старинного пятиэтажного дома. Он остановился и постоял еще несколько минут совершенно неподвижно, затаив дыхание и напряженно вслушиваясь. Убедившись, что вокруг все так же спокойно, он сдвинул шляпу на затылок и, утерев тыльной стороной ладони пот со лба, начал медленно подниматься по ступеням. Он остановился и постоял еще несколько минут совершенно неподвижно, затаив дыхание и напряженно вслушиваясь. На площадке четвертого этажа мужчина вновь остановился на несколько секунд в некотором раздумье, затем неспешно спустился на этаж ниже и подошел к одной из дверей, обитой дерматином. Вынув из кармана плаща связку ключей, он осторожно, но в то же время уверенно вставил один из них в замок и, потянув на себя глухо скрипнувшую дверь, проскользнул в проем. С трудом ориентируясь во мраке давно расселенной коммуналки, он проскользнул в одну из комнат, после чего включил маленький, сделанный в виде брелока, карманный фонарик. Присев на корточки около массивной чугунной батареи, висящей под единственным, выходящим во внутренний дворик окном, он приподнял с помощью принесенной с собой широкой стамески половую доску. Отбросив ее в сторону, мужчина нетерпеливо запустил руку в образовавшееся отверстие. Нащупав там обмотанную изолентой небольшую металлическую коробку, он удовлетворенно вздохнул и торопливо засунул ее во внутренний карман плаща. Не медля более ни секунды, он двинулся к выходу. На лестничной площадке он наткнулся взглядом на коряво нацарапанные на стене строчки стихотворения:

«Как странно, – подумал мужчина, – написано словно специально для меня. Интересно, кто и зачем это сделал?» Еще раз повторив про себя четверостишие, он начал спускаться по лестнице. Оказавшись на улице, мужчина неторопливо огляделся и выбросил связку ключей в стоявшую неподалеку урну. После чего, глухо пробормотав: «Ну вот, слава Богу, все и кончилось» – он опять надвинул шляпу на глаза и не оглядываясь двинулся в направлении Сухаревской площади.

Таким был финальный акт одной из самых удивительных и загадочных операций, проведенных работниками российских спецслужб в начале девяностых годов.

Утро 8 мая 1991 года не предвещало никаких неожиданностей. За окном вовсю светило солнце, а в постели было тепло и уютно. Вставать, несмотря на довольно позднее время, совершенно не хотелось. Сладкая полудрема вновь и вновь накатывала на меня, удерживая под одеялом. Неожиданно зазвонил стоящий на тумбочке телефон. Повернувшись на бок, я взял трубку.

– Алло, Сань, – услышал я голос своего школьного друга Михаила Воробьева, – ты встал или все еще дрыхнешь?

– Да нет, не дрыхну, – сонно пробурчал я, – уже почти что на ногах.

– А ты знаешь, по какому я тебе поводу звоню-то? – энергично продолжал он.

– Нет, – честно признался я, – не имею ни малейшего понятия.

– Хочу пригласить тебя в гости, на празднование Дня Победы, – сказал мой приятель. – Обязательно приезжай, не пожалеешь!

– Да-а, завтра же праздник, – вспомнил я. – Понял, Миш, обязательно буду. Что мне захватить с собой?

– Возьми, брат, пару-тройку бутылочек портвейна.

– Портвейна? – удивился я. – Ты с каких же пор стал любителем портвейна?

– Да нет, это не для меня, – засмеялся Михаил. – К отцу в гости приехали его бывшие сослуживцы из Рязани. Такие, знаешь, шустрые стариканы, так это для них гостинец.

– Все ясно, – ответил я, – и когда назначен общий сбор?

– Подъезжай к часу дня, – сказал Михаил.

– Договорились, – ответил я и положил трубку.

Вот так, совершенно буднично, началась эта удивительная и в чем-то даже загадочная история. Но о том, что заурядный телефонный звонок явился невольным детонатором произошедших впоследствии событий, мы узнали только по прошествии нескольких лет.

Выйдя из метро на Колхозной (теперь Сухаревской) площади, я прошел метров триста по Сретенке и, миновав выкрашенное грязно-желтой краской здание старой, ныне снесенной, средней школы, свернул в хорошо знакомый переулок. Поднявшись на второй этаж старинного, бывшего доходного дома, я нажал на кнопку звонка. Через несколько секунд за дверью послышались оживленные голоса, лязгнул еще дореволюционный засов и я увидел перед собой отца моего друга, Александра Васильевича Воробьева.

– Ага, – воскликнул он, – вот и Санек к нам пожаловал. Заходи скорее, снимай курточку. Леля (это его жена) только что пироги достала из духовки.

Фирменные пироги хозяйки дома я любил давно и беззаветно. Сказав положенные в таком случае поздравительные слова и вручив Александру Васильевичу авоську с тремя бутылками молдавского портвейна, я поспешил в гостиную комнату. Кроме Михаила и его мамы, раскладывающей на узорчатом фарфоровом блюде румяные ароматные пирожки, за столом сидели трое мужчин.

– Знакомься, Александр, – вскочил со своего места Михаил, – мой двоюродный брат Павел.

Я пожал руку привставшему со своего места молодому парню со светлыми волнистыми волосами.

– А вот и папины однополчане, – продолжил мой приятель, – Федор Леонидович и Николай Владимирович.

Поскольку широкий стол с плотно приставленными к нему стульями преграждал мне подход к гостям, я ограничился учтивым кивком в их сторону, после чего уселся на предложенное мне место. Вошел Александр Васильевич, побрякивая уже откупоренными бутылками.

Программа застолья была обычной: произносились тосты, гости закусывали пирожками, маринованными грибочками и всевозможными разносолами. Наконец все насытились, и слегка захмелевшие старики пустились в воспоминания. Поначалу я не прислушивался к их беседе, но после фразы одного из гостей: «А ты помнишь, Саня, как мы первый раз с немцами столкнулись в лесу под Тосно?» – навострил уши.

– Ну, еще бы, – утвердительно кивнул раскрасневшийся Александр Васильевич, степенно разминая папиросу, – знатный был бой. До сих пор не понимаю, как мы с вами уцелели. Немецкий снаряд так саданул по нашему танку, что прошил его, как картонку. Смотрю – в лобовой броне дыра, повернулся к корме – позади тоже дыра. Так он нас насквозь и продырявил. Просто чудо, что не задел никого.

Увидев, что я проявил к его рассказу интерес, он махнул мне рукой и сказал:

– Что, молодежь, интересно послушать? Пойдем с тобой на кухню, подымим, а заодно я расскажу тебе кое-что интересное.

Мы дружно поднялись. Михаил со своим братом остались в комнате, помогать Елене Петровне убирать со стола, а я вместе с ветеранами перебрался на кухню. Распахнув для притока свежего воздуха балконную дверь, мы закурили.

– Да, Сашок, – продолжил Александр Васильевич, – я и сам удивляюсь, как нашему экипажу удалось уцелеть в полном составе в такой жестокой многолетней бойне.

– Это все благодаря тебе, Василич, – обнял его за плечи Федор Леонидович. – Тебя словно осеняло в самые трудные минуты боя.

– Ты уж скажешь, – смущенно отмахнулся от него Александр Васильевич.

– А под Белгородом, – загудел низким и хрипловатым голосом Николай Владимирович, – помнишь, когда ты нас от смершевцев спас. Можно сказать, вырвал прямо из когтей дьявола.

– От Смерша? – удивился я. – Но ведь эта организация боролась только с германскими парашютистами и прочими диверсантами?

– Эх, молодой человек, – сказал Николай Владимирович, – это вы книжек про войну начитались. Расскажи и ему, Саша, про то, как мы разыскивали утопленный немцами броневик, пусть парень узнает, как оно на самом деле все было.

– Ладно, – кивнул Александр Васильевич, – так и быть.

Он положил пачку «Севера» на подоконник, вытащил оттуда папиросу и, прикурив, начал самый удивительный рассказ о войне, который я когда-либо слышал.

– Случилось сие приключение с нами в июле 1943 года в окрестностях города Белгорода, вскоре после начала немецкого наступления на Курской дуге…

Глава вторая

Шестиколесный броневик

Иногда в жизни происходят столь экстраординарные события, что и спустя десятилетия они вспоминаются свидетелями их во всех, даже самых мельчайших подробностях, так, как будто они случились только вчера. Случай, о котором поведал мне Александр Васильевич, произошел летом 1943 года в разгар боев на Курской дуге. В то время герои нашего повествования воевали на легком танке БТ-7 в составе отдельного батальона огневой поддержки. Находились они в тот момент во втором эшелоне наших войск, стянутых к южному выступу Курской дуги, так как бросать легкие танки против «Пантер» и «Тигров» наше командование посчитало неразумным. Чаще всего их батальон использовали для развития успеха там, где намечался прорыв, или для разведки и сопровождения войсковых колонн. Вот одно из таких, казалось бы, заурядных, заданий и запомнилось нашим танкистам на всю оставшуюся жизнь.

Дело было так. Ранним утром 11 июля 1943 года немецкая армия нанесла невиданной силы удар со стороны Белгорода. Танковый батальон, укрывавшийся от налетов авиации противника в редколесье западнее города Обояни, был поднят по тревоге, и экипажи спешно заняли свои места в боевых машинах. Однако ожидать приказа им пришлось довольно долго. Наконец на просеке, где стояла танковая колонна, появился командир батальона майор Усов. Переходя от танка к танку, чего никогда ранее не бывало, он лично ставил задачу каждому командиру экипажа отдельно. Дошла очередь и до рязанцев. Приказ его оказался краток и на редкость необычен – развернуться спиной к фронту и прочесать окрестные балки и перелески, при случае перехватить и любой ценой остановить небольшую немецкую автомотоколонну, состоявшую из трех автомобилей и нескольких мотоциклов, которая прорывалась по нашим тылам навстречу немецкому танковому клину.

– Задача чрезвычайной важности, лейтенант, – предупредил Воробьева майор, спрыгнув на землю. – На радиосвязь во время движения выходить категорически запрещается, – добавил он. – Для оценки оперативной обстановки постоянно слушайте переговоры летчиков на частоте 9740. Постарайтесь вернуться в район сосредоточения не позднее двадцати четырех ноль-ноль.

Усов побежал к следующей машине, а танк Воробьева завел дизель и двинулся вслед за другими боевыми машинами, которые веером расползались по лесу. Примерно через полчаса они выбрались из леса на открытое пространство и остановились, чтобы наметить дальнейший маршрут. В наушниках командира экипажа сначала было тихо, но скоро зазвучали позывные трех или четырех пилотов, которые вели параллельный поиск с воздуха. По их торопливым переговорам стало ясно, что колонна пока не обнаружена. Воробьев после некоторого раздумья решил двигаться по направлению к реке Псел.

Около двух часов пополудни, когда экипаж порядком устал от бесцельного блуждания по пыльным проселкам, на волне авиаразведки прозвучал совсем другой, более энергичный голос. Он доложил неведомому «Роману», что разыскиваемые «букашки» наконец-то обнаружены в квадрате 28 – 16 и ему удалось с трех заходов поджечь две из них, но шквальным ответным огнем из пулемета подбит сам и идет на вынужденную посадку.

«Фрицы уходят по проселочной дороге в сторону Синьково или, может быть, Алешкино, короче говоря, в сторону реки», – прохрипел голос пилота и исчез из эфира. Александр Васильевич торопливо открыл свой потертый планшет и отыскал на карте деревушку с названием Синьково.

– Да мы совсем недалеко от этой деревушки, – сказал он. – Еще километра три, не больше, а в двух километрах от нее переправа. Очень удобное место для засады.

Он выглянул из башенного люка и осмотрелся по сторонам. Где-то вдали надсадно ревела тяжелая артиллерия, и черные клубы дыма от горящей солярки и взрывов, поднимаясь на юге, постепенно сливались в одно громадное грозовое облако.

– Заводи мотор, мужики, – скомандовал он, опустившись на свое сиденье. – Егор, рули налево, к деревцам на холме. Если мы успеем раньше немцев оседлать Алешкинскую переправу, то им хана.

Заскрежетав гусеницами, танк пополз на пониженной передаче к холму, за которым протекала река. Командир высунулся из люка и внимательно осматривал окрестности, чтобы не пропустить появления немецкой автомотоколонны. Наконец подъем закончился, и танк замер на заросшей орешником вершине холма. В бинокль командир хорошо видел на противоположном берегу деревню Алешкино и деревянный мост, ведущий с выступающей в реку отмели на эту сторону. Присмотревшись повнимательнее, он заметил, что настил моста у противоположного берега реки сильно поврежден.

– Смотри, Федор, а переправа-то разбита вдребезги. Посмотри-ка туда, – он передал бинокль заряжающему, также вылезшему по пояс из башни.

– Да, точно; наверное, бомба в мост попала, а то и две, – ответил тот. – Нам там точно не проехать.

– Немцы, немцы, да вон же они! – завопил механик-водитель, указывая на проселочную дорогу, которая, огибая холм, где они стояли, шла к переправе.

Колонна состояла из шести или семи мотоциклов с колясками, за которыми мчался громадный легковой автомобиль совершенно необычного вида. Черный корпус машины без дверей и боковых окон размещался на странном шестиколесном шасси. Немцы еще не видели, что мост, к которому они так стремились, разрушен, и неслись к реке, за которой, как им казалось, их ждало спасение.

– Ну все, засранцы иноземные, попались, – злорадно пробормотал Александр Васильевич, спускаясь во чрево танка. – Заряжай, – приказал он Федору, а сам взялся за рукоять башенного пулемета. – Покажем фрицам, где живут большие красные раки. Полный вперед!

Заревел дизель, и БТ-7, набирая скорость, помчался с холма вниз, отрезая немецкой колонне единственный путь к отступлению. Поневоле снизившие скорость мотоциклисты выскочили на мост и только тут увидели, что настил разрушен и проехать на другой берег реки невозможно. После секундного замешательства они начали разворачиваться, но въехавший в этот момент на мост черный автомобиль перекрыл им дорогу. И, видимо, в ту же минуту кто-то из немцев увидел несущийся на них с холма танк.

– Огонь, – скомандовал Александр Васильевич и, держа мост в перекрестии прицела, начал бить короткими очередями из пулемета.

Грохнула пушка. Но посланный второпях снаряд, никого не задев, разорвался в камышах, довольно далеко от моста. И в этот драматический момент танкисты стали свидетелями странной сцены. Вначале они подумали, что черный автомобиль даст задний ход и попытается уйти обратно по той же дороге, пока танк лавирует среди ям и крутых откосов на склоне холма. Но произошло нечто, прямо противоположное. Приплюснутая многотонная машина внезапно рванулась вперед, ударом бампера сбросив в воду один из мотоциклов, и резко затормозила только у самого пролома, примерно на середине моста. Из ее кабины выскочили два человека в черной форме, и тут же, видимо, повинуясь их командам, все мотоциклисты разом прекратили огонь и бегом бросились к остановившейся у пролома машине. Не ожидавшие такого поворота событий, но ободренные тем обстоятельством, что немцы не разбегаются по камышам, а держатся кучно, танкисты тоже прекратили обстрел и использовали эту неожиданно образовавшуюся паузу, чтобы спуститься с холма на дорогу. Совершая маневр, они на несколько секунд все же потеряли немцев из виду, так как им пришлось свернуть в сторону и двигаться метров сто по довольно глубокой промоине. Когда же они вновь поймали в прицел сгрудившихся на мосту немцев, то увидели, что передние колеса черного броневика свесились с настила, а вся немецкая команда, дружно орудуя выдранными из пролома бревнами, старается сбросить машину в воду. Озабоченный тем, как бы не упустить столь благоприятный для удачного выстрела момент, Александр Васильевич, понимая, что у него в запасе всего несколько секунд, крикнул водителю:

– Стой, Федя!

Танк резко замер. Противников разделяло не более двухсот метров, и промахнуться на таком расстоянии было невозможно. Немцы, видя поворачивающееся в их сторону башенное орудие, отчаянно нажали на бревенчатые рычаги, и автомобиль круто накренился над рекой.

Дав заряжающему еще мгновение на наводку, лейтенант Воробьев выдохнул:

– Oгонь!

Снаряд взорвался в самой гуще немцев. В воздух взлетели обломки досок, части тел и военной амуниции. В то же мгновение, видимо получив дополнительный толчок, бронеавтомобиль съехал с настила, тяжело накренился и, заваливаясь на крышу, плавно, словно в замедленной съемке, рухнул в воду. Мгновение стояла оглушающая тишина, которую тут же вспорол грохот обоих танковых пулеметов.

Все было кончено в считанные секунды. Расстреляв по два диска и видя, что никто из немцев не подает признаков жизни, танкисты решили сходить на разведку. Они достали автоматы и выбрались наружу. Прячась за кустами, они приблизились к мосту. Осмотрев тела, они убедились, что все немцы мертвы. Но удивительно, что все без исключения трупы были в офицерской форме, русских солдатских сапогах и без каких-либо знаков различия. Лейтенант Воробьев приказал своим подчиненным быстро их обыскать. Однако ни у кого из немцев не оказалось не только каких-то документов, но даже пустяковой бумажки. Только у одного, лежавшего у изрешеченного пулями мотоцикла, человека в черной эсэсовской форме, во внутреннем кармане френча Александр Васильевич обнаружил прямоугольную серебряную табличку с выгравированными на ней несколькими рядами букв и цифр.

Танкисты скинули трупы в реку. Туда же они скатили и приведенные в негодность мотоциклы. Еще раз осмотрев изуродованное полотно моста и толкнув напоследок ударом сапога в зеленую воду реки соскочивший с автомобильного колеса никелированный колпак с отчеканенной на нем «мерседесовской» звездой, лейтенант Воробьев посчитал задачу выполненной и приказал возвращаться к своей машине. Отъехав от места боя примерно на километр, они замаскировали танк под кронами буйно разросшихся прибрежных деревьев, после чего устроили себе небольшой, но несомненно заслуженный отдых. Вволю накупавшись в теплой мутноватой воде и закусив, чем Бог послал, танкисты двинулись в обратный путь, так как время шло к вечеру и следовало поторапливаться. И тут судьба приготовила им новое, но как впоследствии оказалось, спасительное испытание. В сумерках танк напоролся на вкопанный в землю рельс и порвал правую гусеницу. Поняв, что вернуться до полуночи они не успеют, лейтенант Воробьев, невзирая на запрет, попытался связаться со штабом батальона по радио, но безрезультатно. Разводить костер было рискованно, так как можно было привлечь внимание ночных бомбардировщиков. Поэтому пришлось ремонтировать гусеницу в темноте при свете единственного, довольно слабого фонарика. На рассвете, вконец измученные и ожидающие хорошего нагоняя за опоздание к контрольному сроку, они на всех парах примчались на оставленную вчера лесную просеку, но родного батальона там уже не застали. Некоторое время они невесело размышляли о том, что дальше предпринять, но тут на просеке показался знакомый почтальон из их полка.

– Вы что тут встали, мужики? – удивился тот, приблизившись к танку. – Ваш Усов с утра рвет и мечет по поводу вашего отсутствия.

– Да понимаешь, дело-то какое, – ответил за всех Александр Васильевич. – Гусеница у нас вчера в пути лопнула, вот мы и припозднились. Ты не подскажешь, где теперь наши стоят?

Почтальон объяснил им, как быстрее добраться до расположения батальона, и, прощаясь, добавил:

– Поспешайте, товарищ лейтенант. А то с самого утра по всему полку Смерш всех подряд трясет. Все какие-то немецкие машины ищут или мотоциклы, не знаю.

Танкисты озадаченно призадумались. Неожиданное появление в их части особистов Смерша, к тому времени уже заслуживших в армии репутацию садистов, скорых на расправу, не сулило им ничего хорошего. Времена-то были суровые. За малейшую ошибку и даже за двусмысленную фразу можно было запросто угодить туда, куда Макар телят не гонял. Танкисты поняли, что вчера они, видимо, влипли в какую-то крайне неприятную историю. Искоса взглянув на командира, заряжающий проронил:

– Хорошо, что мы пушку поутру почистили – получается теперь, что мы как бы и вовсе не стреляли!

– Точно, Федор, ты совершенно прав, – сказал Александр Васильевич. – Слушайте, братцы, меня теперь очень внимательно, – со значением произнес он. – Давайте договоримся: на рельс мы с вами напоролись, когда двигались к реке. Именно к реке, а не в обратную сторону. Поняли меня? Не ляпните чего-нибудь лишнего. И целый день мы провозились с гусеницей в овраге. Уловили, мужики? А ночью мы все спали, поскольку не решились в темноте двигаться. Думали, что в сумраке попали в полосу противотанковых заграждений, и опасались еще раз на что-нибудь налететь.

– Да, и накануне левая фара у нас перегорела, – вставил механик-водитель. – Я, кстати, об этом и помпотеху докладывал. А что если нас вдруг спросят, почему мы по рации со штабом не связались?

– Kомбат сам запретил, – сказал лейтенант, – как раз перед самым выдвижением на задание. И вообще, прикидывайтесь-ка лучше полными лопухами. Сидели, мол, в броне, да прятались в кустах от немецких «фоккеров». Итак, – грозно нахмурился он, – еще раз спрашиваю, вы все поняли?

Танкисты согласно закивали головами.

– Все по местам, – скомандовал лейтенант, – а то и так припозднились.

Через полчаса они благополучно прибыли в расположение своей части и как ни в чем не бывало зарулили на стоянку. Доложили о поломках машины по команде, и сразу же все трое были вызваны в штаб, где по отдельности выдержали жесткий допрос в особом отделе. Спасло их только то, что тут же проведенная проверка установила наличие свежих ссадин на гусенице, и то, что они дружно придерживались общей легенды. Видимо, не было в тот момент у контрразведчиков надежных доказательств, и поиск свидетелей произошедшей накануне схватки они вели наугад, во многих находящихся поблизости и постоянно передислоцирующихся воинских частях. Скорее всего, именно это обстоятельство и спасло экипаж Воробьева от весьма крупных неприятностей. Ведь те, кто, польстившись на обещанные во время допросов награды, заявил, что имеет какие-то сведения о пропавших немецких машинах, сами исчезли мгновенно и без следа, и об их судьбе ничего не было известно.

Александр Васильевич затушил в пепельнице очередной окурок «Севера» и поднялся с подоконника.

– Ну что ж, мужики, – произнес он, – покалякали, пошли теперь чай пить.

Глава третья

Размышления о тайне

Вечером, возвратившись домой, я некоторое время смотрел по телевизору праздничный концерт, но вскоре мне наскучило, и я вышел на улицу, благо погода в тот день была прекрасная. Солнце еще стояло довольно высоко, и я двинулся в направлении бывшего учебного хозяйства «Отрадное», туда, где ныне находится депо «Владыкино». В те же времена здесь была живописнейшая пойма речки Лихоборки. Неторопливо шагая по протоптанной вдоль речушки тропинке, я размышлял об услышанном: «Это что же получается? Где-то в окрестностях Белгорода, на дне реки Псел, сорок с лишним лет валяется бронеавтомобиль, за которым в свое время гонялась не только вся фронтовая разведка, но и легендарный Смерш. И явно не потому, что эта небольшая группа немцев представляла угрозу для наших войск, заранее стянутых в район Обояни. Наверняка их интересовал груз таинственной машины. К тому же поведение самих немцев в тот критический момент совершенно необъяснимо. Топить какую-то машину, пускай даже и набитую золотом, ценой собственной жизни? Тогда мне это представлялось далеко не самым умным поступком. И вообще, каким образом немецкая автоколонна оказалась в нашем тылу, причем в самый разгар тяжелейших боев? Что же все-таки вез странный черный автомобиль?

Чем дольше я размышлял об этом, тем больше меня мучило любопытство. Вот тоже растяпа, ругал я себя, даже не поинтересовался у стариков, в каком именно месте с ними произошло сие замечательное событие. Впрочем, зачем это тебе, усмехнулся я про себя, не собираешься же ты отыскать броневичок? И тут же сам и возразил: чем черт не шутит, может быть, именно мне повезет. Не всю же жизнь мне быть инженером второй категории. Короче говоря, я довольно быстро убедил себя в том, что кладоискательством занимались и более именитые люди, и повернул к дому. Вскоре уже набирал номер телефона моего друга.

– Привет, Миш, как там твои гости, спать еще не улеглись? – спросил я.

– Да нет, – ответил он, – угомонились наконец. А что?

– Понимаешь, хотел выяснить кое-что у них, вернее, уточнить кое-какие сведения.

– Так ты мне скажи, что именно, а я завтра у них поспрашиваю, – предложил он.

– Хорошо, – нехотя согласился я, – только ты расспроси их, пожалуйста, таким образом, чтобы они на твои вопросы отвечали не все вместе, а по отдельности.

– Чем же ты так заинтересовался? – удивился Михаил. – Что они тебе такого порассказали?

– История и впрямь была замечательнейшая, – отозвался я. – Про тот шестиколесный «мерседес», что сами немцы в речке утопили.

Михаил, давясь смехом, захрюкал в трубку:

– Слышал я ее, сто раз слышал. А ты что же, никак на поиски его собрался?

– Собрался не собрался, но, согласись, интересная ситуация складывается. Машина лежит, судя по всему, на весьма небольшой глубине, и если ее не удастся достать, то можно попробовать в нее залезть и выяснить, что же в ней везли эти ребята в черной форме. С одной стороны, это очень интересно, а с другой, так сказать финансовой – весьма выгодно.

– Ты так считаешь? – задумчиво пробормотал Михаил, сразу перестав хихикать.

– Конечно. Ты сам посуди. Немцы не стали бы рисковать из-за пустяка. Даже когда танкисты прижали их к разрушенной переправе, фашисты повели себя совершенно неестественно. Вместо того чтобы разбежаться по кустам, они все как один бросились топить автомобиль, а не спасаться. Вот и прикинь, какова должна быть ценность груза, если броневик охраняло и самоотверженно защищало столько народа.

– Это верно, – без энтузиазма отозвался Михаил, – но ты представляешь себе, сколько сил и времени придется потратить на поиски утопленного бронеавтомобиля?

– А ты для чего? Выведай у своих гостей все подробности, пока они у вас гостят: район, место, где вся эта история происходила. Да, и вот еще что. А карта Белгородчины у тебя есть?

– М-м-м, – замычал в трубку Михаил, – точно не уверен, но вряд ли.

– Ну ничего, об этом я позабочусь, – сказал я.

В молодости я был заядлым туристом и много лет собирал всевозможные туристические схемы и карты. Таким образом я оказался мало-помалу обладателем неплохой коллекции карт и путеводителей как минимум половины областей Российской Федерации да и других интересных для туристов районов. Перекопав, несмотря на позднее время, весь свой архив, я отыскал среди массы ненужной макулатуры весьма неплохую туристическую карту Белгородской области.

На следующее утро, дождавшись десяти часов, я позвонил моему приятелю.

– Как там твои рязанские стариканы, встали? – спросил я.

– Да что ты? – ответил Михаил. – Так вчера наклюкались, что еще и не пошевельнулись ни разу.

– А я карту уже нашел. Хотел им показать.

– Это хорошо, – саркастически хихикнул Михаил, – но, мне кажется, им с утра понадобится совсем другое.

– И что же? – не понял я сразу его намек.

– Принеси им вместе с картой еще портвешка на опохмелку.

Через полчаса я вновь был на Сретенке. После плотного завтрака ветераны несколько приободрились, и мы с Михаилом принялись за перекрестный допрос. Пока мой друг осторожно подготавливал своих гостей наводящими вопросами, я расстелил на столе карту Белгородской области, и когда те прониклись важностью задачи и снова вжились в ситуацию тех военных лет, я спросил в лоб:

– А что, гвардейцы, можете вы показать место, где немцы утопили бронемашину?

– Еще бы, мы их накрыли вот здесь, – хором заявили все трое и дружно ткнули пальцами в совершенно разные участки реки.

Наступила неловкая пауза. Мы с Михаилом удрученно переглянулись.

– Пап, – взял он инициативу на себя, – да ты не торопись, давайте все вместе припомним, где вы стояли накануне того дня, куда перемещались, где оказались потом.

– Верно ставите вопрос, молодые люди, – поддержал моего друга Николай Владимирович, – так что, мужики, давайте не будем торопиться. Лучше сделаем так. Каждый из вас припомнит все, что удастся, о тех днях. Глядишь, сообща и установим истину.

На несколько минут за столом установилась тишина.

– Кажется, накануне всех этих событий мы стояли у села Храпуново, – неуверенно произнес, наконец, Федор Леонидович.

– Да, да, – воодушевился и Александр Васильевич, – точно, в Храпуново наш батальон трое суток торчал. Помнится, нас местные бабы отменной самогонкой угощали.

– Стоп, мужики, не отвлекайтесь, пожалуйста, – прервал его Михаил, видя, что однополчане сразу расслабились и мечтательно заулыбались. – Давайте-ка вернемся к нашим баранам, то есть немцам.

– Да вот я и говорю, что 3 июля мы все еще стояли на окраине Храпунова, а на следующий день мы с утра двинулись к линии фронта. Она, как мне вспоминается, была вот тут, – продолжил Александр Васильевич.

Теперь нам с Михаилом осталось только навострить уши и внимательно слушать, вступая в разговор только в том случае, когда однополчане чересчур распалялись в споре. Примерно через час удалось приблизительно установить район, где на Курской дуге воевал наш бравый экипаж. Но когда мы с Михаилом, уединившись в его комнате, прикинули протяженность отрезка реки, обведенного Александром Васильевичем на карте карандашом, то у нас получилось, что поиск придется вести на участке длиной не менее пятнадцати километров.

– О-го-го, – протянул Михаил, – пахать нам не перепахать. А ты с масштабом, случаем, не напутал?

– Да нет, – уверенно ответил я, – все вроде верно посчитал. Масштаб на карте указан как 1 к 500 000. Значит, в одном сантиметре пять километров.

– Да, но кружочек-то не более двух сантиметров в диаметре, – указал пальцем на карту Михаил.

– Совершенно верно. Но хочу тебе напомнить поговорку: гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Любая река только на карте кажется прямой, на самом же деле она петляет из стороны в сторону. Так что не будет в том большой натяжки, если мы заранее прибавим на всякие извивы еще пяток километров.

– Хорошо, – согласился Михаил, – но как же мы там искать будем, с аквалангом, что ли? Я прошлым летом нырял с маской в одну речку и хочу сказать со всей ответственностью, что не видно там ни черта. Вода в наших реках такая мутная, что при погружении в любую из них видно максимум на метр.

– Неужели так плохо? – поразился я.

– Увы. Да ты сам посуди. Реки у нас по большей части равнинные, медленные. Навоз в них льют со всех сторон, водорослей там море и, соответственно, видимость под водой нулевая.

– Как же нам в таком случае быть?

– Думать надо, – озабоченно ответил Михаил, поднимаясь со стула и направляясь в большую комнату, – размышлять.

– А, кстати, на каком танке твой отец воевал в сорок третьем году?

– На БТ, – сказал Михаил, – у меня где-то и снимок есть. Они фотографировались на борту своей боевой машины как раз в начале сорок третьего года, в марте или апреле…

Тут открылась дверь и в комнату заглянула вернувшаяся из магазина Елена Петровна.

– Мальчики, пошли чай пить, – улыбнулась она, – я торт принесла!

Мы вернулись к гостям, которые оживленно обсуждали повседневные насущные проблемы. Утонувший сорок пять лет назад неизвестно где и неизвестно с чем черный немецкий бронеавтомобиль временно отступил на второй план.

Какое-то время мы с моим другом не виделись, занятые своими делами, но в начале июня решили вместе провести воскресный денек на ВДНХ.

– Как ты считаешь, Миш, возьмись мы с тобой за поиски утонувшего автомобиля, каковы бы были наши шансы? – спросил я, когда мы прогуливались по аллее.

– Думаю, очень небольшие, – ответил он. – Можно даже сказать, мизерные. Во-первых, когда это было! А во-вторых, нам ведь толком не известно, где его искать. И в-третьих, мы с тобой совершенно не представляем, как его поднять со дна реки, если даже удастся обнаружить.

– Ты, Миш, не гони лошадей, – постарался успокоить я его, – не так страшен черт, как его малюют. Собственно говоря, у нас только три основных препятствия, а именно: отсутствие точных данных о месте затопления броневика, полное незнание того, как искать на дне реки здоровый кусок железа, к тому же покрытого сейчас толстым слоем ила, и, наконец, деньги на поиски, вернее их отсутствие. И если мы приложим усилия, то сможем, как мне кажется, довольно быстро разрешить все эти проблемы.

– Это как же? – поднял брови Михаил.

– Давай мы разделим их пополам, – предложил я. – Я разузнаю все о методах поисков крупных масс металла под водой, а ты попытайся найти какого-нибудь любителя старой военной техники, готового хотя бы частично субсидировать поиски. А что касается подъема затонувших на небольших глубинах объектов, мне это дело знакомо.

Михаил ненадолго задумался и сказал:

– Думаю, далеко ходить за спонсором не придется.

– Да ну, – обрадовался я, – неужели у тебя есть подходящая кандидатура?

– Мне кажется, есть! – прищелкнул пальцами он. – Видишь ли, месяца два назад я нашел себе подработку у одного новоявленного предпринимателя. Зовут его Туницкий, Сергей Викторович. Начинал он скромненько, с маленькой мастерской по ремонту автомобилей, но довольно быстро его бизнес пошел в гору, и теперь его фирма изготавливает различные металлические ограждения, стальные двери, сейфы и прочие, совершенно необходимые современным бизнесменам вещи. Но первое свое занятие он, тем не менее, не оставил. К тому же он является владельцем хорошо оснащенного подземного гаража. Правда, теперь в нем хранятся автомобили работников его фирмы, но я несколько раз заходил туда по делам и заметил, что там стоят на ремонте один, а то и два старинных автомобиля. К сожалению, я точно не знаю, для кого их там восстанавливали, но это можно легко выяснить.

– Вот и прекрасно, – похлопал я его по плечу, – давай с этого и начнем.

Минуло три дня. Следующий звонок Михаила принес весьма обнадеживающие известия.

– Саша, – произнес он таким вкрадчивым голосом, что я сразу догадался: он задумал какую-то аферу. – Я узнал, для кого восстанавливались у нас в гараже эти старые колымаги. Одна – для некоего торговца мануфактурой из славного города Иваново, а другая – для самого господина Туницкого.

– Ты это узнал у него самого? – спросил я.

– Мой начальник не первый год занимается восстановлением раритетных автомобилей и даже успел прославиться этим своим хобби в соответствующих кругах. Я выждал благоприятный момент, когда он отправился обедать, и увязался за ним. И в кафе, между первым и вторым блюдами, будто бы невзначай, завел разговор о старых автомобилях, причем сделал вид, что совершенно не догадываюсь о его увлечении. Когда он поддержал мои разглагольствования на эту тему, я, как бы между прочим, проговорился о том, что знаком с одним человеком, который знает о некоем совершенно уникальном автомобиле, произведенном во время войны в Германии и притопленном в какой-то речушке то ли в Курской, то ли в Воронежской области.

– И что? – я уже сгорал от нетерпения.

– Он чуть пельменем не подавился, – сказал Михаил. – Но, сам понимаешь, я даже виду не подал, что мне это интересно, наоборот, сразу постарался сменить тему.

– А он?

– До самого вечера житья мне не давал, все про автомобиль разговоры заводил. Наконец, якобы сломавшись, я пообещал свести его с тем человеком, который имеет точные сведения о затонувшей машине.

– И кто же он? – спросил я.

– Да ты, конечно, – изумился моей тупости Михаил. – Кто же еще?

– Вот дьявол, а ты что, сам не мог ему обо всем рассказать?

– Как ты не понимаешь? Будет гораздо солиднее, если он услышит эту историю из твоих уст. А кроме того, учти: скорее всего, он захочет проследить за тем, как расходуются выделенные им денежки, и кого-то пошлет на поиски вместе с тобой.

– И ты уверен, что он пошлет именно тебя? – дошло до меня наконец.

– Естественно, – завопил в трубку Михаил, – больше некого!

– Что ж, разумно, – согласился я, – только не будем пока форсировать события, пусть он малость помучается от нетерпения глядишь, и посговорчивее будет.

Так все и получилось. Промариновав своего шефа до следующего вторника, Михаил свел нас у станции метро «Полежаевская», как раз у граненой будочки воздухозаборника метрополитена.

– Здравствуйте, Александр Григорьевич, – приветствовал меня плотный, атлетического вида мужчина, которого подвел ко мне Михаил, едва я вышел из подземного вестибюля на улицу, – очень приятно познакомиться!

Обменявшись обычными при первом знакомстве общими фразами, мы перешли к делу. Выяснив, что вожделенный автомобиль еще предстоит найти, Сергей Викторович погрустнел.

– И как долго, по вашему мнению, могут продлиться поиски? – спросил он.

– Полагаю, что не менее двух недель, – честно признался я, – но и то при благоприятном развитии событий.

– А что, бывают и неблагоприятные?

– Сами понимаете, – развел я руками, – с войны в лесах и болотах осталось немало предметов, и среди них бывают опасные.

– Спасибо за интересную информацию, – протянул мне на прощание руку Туницкий, – я подумаю над этим вопросом.

Тем же вечером мы созвонились с Михаилом вновь.

– Рассказывай скорее, – атаковал я его, едва он поднял трубку, – какое впечатление на твоего начальника я произвел?

– О-о, – устало зевнул Михаил, – мне кажется, благоприятное. Пока мы в контору ехали, он раза три, не меньше, спросил меня, порядочный ли ты человек.

– Что же здесь благоприятного? – изумился я. – Такие справки обычно наводят о негодяях.

– Нет, ты просто его не знаешь, – сказал Михаил, – все как раз наоборот. Больше всего он вопросов задает о тех людях, с которыми собирается сотрудничать или собирается дать им деньги на то или иное дело. А о тех, кто его не заинтересовал, он, как правило, даже и не упоминает.

– Тем не менее на него надо как-то надавить, вот только я пока не знаю, как.

Михаил помолчал некоторое время, обдумывая мои слова, а затем предложил:

– А что, если моему шефу подсунуть каталог изделий «Мерседеса», а? Надо полагать, что его интерес от вида живой машины возрастет многократно.

– Что ж, идея неплохая, – согласился я, – но где же нам такой каталог найти?

– Попробую через межбиблиотечный абонемент провернуть, – пообещал он, – есть у меня такая возможность. Ладно, это я сделаю, а у тебя как обстоят дела?

– У меня тоже есть некоторые успехи. Ты помнишь Кирилла Волкова?

– Кто такой Волков? – не понял Михаил.

– Геолог, – напомнил я ему, – в семьдесят третьем году на Колыме вместе работали.