Фебус. Принц Вианы Старицкий Дмитрий
Мэтр Тиссо поставил рядом с подоконником свой сундучок и вынул из него кожаный несессер, в котором обнаружился набор разнообразных отверток, шпилек и выколоток. И даже маленький молоточек.
— Ваше высочество, — отвлек меня девичий голос, — пусть папенька возится с железками, а мне позвольте снять с вас мерку.
Пока меня девушка обмеряла куском веревки с равномерно завязанными на ней узелками и что-то отмечала на натертой воском дощечке, я краем глаза с некоторой опаской смотрел, как мэтр Фелисьен уверенно раскидывал антикварный итальянский замок на составляющие части.
— Что скажете, мэтр, про этот замок?
— Забавная конструкция, ваше высочество, но перспективная, особенно эта V-образная пружина. Затравочное отверстие удачно закрывается в походном положении, и порох не вытряхивается при движении. Клеймо мне не известно, но, судя по манере, этот замок делал итальянец. А судя по состоянию металла — не более чем пять лет назад. Хотя относились к этому механизму просто варварски, придется вычищать его полностью. Кстати, откуда он у вас? Я нечто подобное видел у того божьего башелье, который подавал на меня в суд.
Говоря все это, он ловко очистил все детальки, смазал их костяным маслом, убрал лишнюю смазку ветошью и так же ловко и быстро все собрал обратно. Закрепив замок на стволе, он вставил в губки кусочек пирита. Завел длинным ключом пружину замка. И спустил гашетку.
Появился сноп искр, как от бенгальского огня.
— Я бы, ваше высочество, будь моя воля, устроил такой замок несколько по-другому.
И увидев в моих глазах заинтересованность, продолжил:
— Я бы вместо этого большого внешнего колеса поставил бы колесико меньшего раза в три диаметра и убрал бы его внутрь замка за щечку. И не нужен был бы этот громоздкий кожух. Наружу выступала бы только та рабочая часть колеса, которая трет при вращении пирит. И губки поставил бы не сверху, а в горизонталь к колесу, чтобы сноп искр сразу летел прямо на полку.
При этом он завинтил последние винты на замке. Оглядел подоконник и спросил:
— А где от него ложе?
Ложе от пистоля дон Саншо после осмотра оставил на столе, и оно, так получилось, укрылось под сдвинутой скатертью.
— Вот оно, — откинул я край скатерти.
— Ничего не понимаю, ваше высочество, — мастер озадаченно поднялся с колен, на которых он стоял у подоконника и, подойдя к столу, взял в руки восточную диковинку от укуренного ювелира. — Так не должно быть. Эти продавшие Бога венецианские торгаши стали продавать пистоли туркам?
— Почему сразу «продавать»? — возразил я. — Возможно, это трофей.
— Нет, ваше высочество, это не переделка, это родное ложе к этому пистолю.
— Вам виднее. Вы — мастер, — ушел я от ответа на вопрос, который мог бы оказаться щекотливым.
— Сами посудите, ваше высочество, — мэтр никак не хотел слезать с любимого конька, — в трофеях редко бывают родные пулелейки. Продавался не пистоль целиком, что запрещено, но отдельно замок с ключом и отдельно ствол с пулелейкой. Но тут заранее сделано так, чтобы они подходили друг к другу, с минимальной притиркой, хотя и сработаны в разных местах.
— И как ты себе представляешь такую торговую операцию?
— Сначала закупили замки в Италии или сделали в Венеции. Потом переправили в Рогузу, где к ним изготовили стволы, но поставили туркам все по отдельности. Там же, на Балканах.
— Почему именно в Рогузу? — Мне стали интересны его рассуждения.
И, кстати, почему у такого образованного отца дочь такая «курица»? Вон рядом стоит, глазами лупает, ничего не понимая. Красивые, однако, глаза.
— Потому что так куют и сверлят стволы только мастерские дома Толе, ваше высочество. И потому что Рогуза ближе всего к туркам. Все. Готово.
Вбив последний пин в ложу и надев последнее кольцо, мастер с поклоном передал мне пистолет.
Повертев в руке оружие, я положил его обратно на подоконник.
— Теперь, мэтр, можете показать мне то, что вы хотели.
Мастер поднял с пола кожаную сумку, развязал ее горловину и вынул оттуда большую полированную воском коробку из можжевельника, оббитую по углам начищенными медными уголками. Запиралась эта коробка на простой плоский крюк сбоку.
— Что это?
— Это то, за что я попал в долговую кабалу к португальскому ордену Сантьяго.
— Им не понравилась полировка?
— Нет, ваше высочество, им не понравилось то, что внутри.
— А что там внутри?
— Морской хронометр.
Дорогая редакция, я худею, дайте два. Это то, что мне нужно для моих далеко идущих планов.
— Хронометр? И чем отличается от часов? — на всякий случай спросил я мастера, а то вдруг мы понимаем под одним термином совсем разные вещи.
— А вот этим, ваше высочество. — Мастер открыл крышку коробки и…
И моя тушка стала охудевать в два раза быстрее.
Внутри находились большие корабельные часы в позолоченном корпусе. Почти такие же, как и в мое время. Качающийся корпус на карданной сцепке, гасящей излишние волновые колебания. Циферблат, разделенный на двадцать четыре часа. Стрелка была всего одна, надежно и неподвижно закрепленная, как здесь и принято. Вращается сам циферблат, разделенный с точностью до минуты. Ну и где тут хронометр, который от нормальных часов долгое время отличался только повышенной точностью хода и наличием СЕКУНДНОЙ стрелки?
— А куда вы убрали маятник? — включил я дурака.
— Тут нет никакого маятника, ваше высочество, совсем.
— Интересно, интересно…
— В качестве внешней силы спускового механизма, которая приводит в движение шестеренки самого часового механизма, здесь стоит кольцевая пружина, совмещенная со свободно двигающимся якорем. Именно постоянное волнение на водах заставляет этот якорь совершать по кругу возвратно-поступательные движения и постоянно немного подзаводить пружину. Немного, но достаточно для того, чтобы пружине хватало упругости равномерно спускать храповик. И конечно же главный секрет — в особом способе нарезания зубьев шестерен. Так сказать, тайна изобретателя. Уже через час нахождения на корабле они начинают точно ходить. И не имеют большой погрешности, которая бы сказалась на навигационных исчислениях. Я специально баркас купил для испытаний.
— И почему заказчик от них отказался? Я пока вижу недостаток только в двадцатичетырехчасовом циферблате. Если поставить сюда еще и минутную стрелку, то она будет один оборот проходить не за одну, а за две минуты, что совсем неудобно для наблюдения. Двенадцатичасовой циферблат был бы предпочтительнее. Потому как тогда и секундную стрелку можно было бы на нем нормально устроить. Не так ли, мэтр?
По виду мэтра можно было понять, что двадцатичетырехчасовой циферблат был его любимым детищем. А я как слон наступаю на его любимые мозоли.
— Мои часы с двадцатью четырьмя делениями циферблата имели успех, ваше высочество.
— Но они, наверное, не нужны были для морской навигации?
— Вы правы, ваше высочество, это были большие часы с заводной пружиной. Даже с курантами, отбивающими каждый час кратное число ударов в гонг.
— Так чем же был недоволен представитель ордена Сантьяго?
— Он хотел, чтобы этот хронометр всегда точно показывал световой день, разделенный на двенадцать часов, ваше высочество, на всех широтах. Я не смог его убедить, что в точной механике это невозможно. Слишком много переменных. Световой день на разных широтах разный. А он подал в суд, потребовав, чтобы я вернул денежный залог в двойном размере. Это он так в договоре аванс на материалы назвал. Суд встал на его сторону, огласив: я должен был сделать требуемое заказчиком или заранее отказаться. Правда, мне, как городскому цеховому мастеру с хорошей репутацией, сделали поблажку в виде рассрочки долга, приняв к сведению, что эти деньги я не растранжирил, а сделал на них реально работающий прибор, хоть и не тот, который хотел заказчик. Прибор теперь моя собственность, но отныне должен я даже не самому башелье, который заказывал мне морские часы, а непосредственно ордену Сантьяго. Потому как действовал тот от имени ордена.
— Что еще заказывал этот орден у вашего цеха?
— Большое количество деревянных астролябий и новомодные буссоли. Просто компас их не устраивал.
— Их выкупили?
— Все выкупили, ваше высочество.
Ага…
И закадровый голос Копеляна прозвучал в моей голове: «Информация к размышлению…» Новый португальский король уже реанимировал программу покойного принца Энрике Мореплавателя по заморским завоеваниям. На ходу подметки рвут эти галлы из Порту. Впрочем, до успехов Васьки Дагамова — еще почти десять лет. Я должен первым успеть на юг Африки. Черт с ними, с алмазами «Берега скелетов», но коренное месторождение Витватерсранд, с рудников которого добыта половина всего извлеченного из земли золота, я просто не имею права упустить.
— А почему эти часы у вас никто не купил?
— После того как от моей работы отказались божьи башелье, у меня никто не покупает больше часов. И не заказывают. Считают, что я их делаю неугодными Богу. Даже епископ на проповеди объяснял, что это глупое заблуждение. Но моряки суеверны.
— А буссоль или астролябию сделать сможешь?
— Могу, ваше высочество, но по цеховым правилам не имею на это права. Это делают другие мастера. Но сейчас они все заняты наперед португальскими заказами.
— А что еще покупают в городе португальцы?
— Бусы.
— Бусы?
— Да, ваше высочество. Самые дешевые стеклянные бусы, которые самая бедная наша горожанка постесняется носить. Даже вилланы для своих жен покупают бусы подороже и поизящней.
— И много бус покупают португальцы?
— Много. Бочками. Мастера цеха стеклодувов жалуются, что на таких примитивных заказах можно и квалификацию потерять. Да только выгодно им это.
— А кроме португальцев кто-либо покупает бусы в таком количестве?
— Кроме них — никто.
А вот это уже существенная информация к размышлению. Если заказы на буссоли и астролябии еще вписываются в политику расширенного, но начального поиска новых земель, то бусы… бусы из самого простого стекла в товарном количестве свидетельствуют уже о развитой торговле с аборигенами. Свидетельствуют о том, что португальские мореплаватели вышли на широту, по крайней мере, Гвинеи и стакнулись с местными вождями чернокожих.
— И среди такого активного спроса у тебя нет заказов? Мог бы, к примеру, делать колесцовые замки для пистолей и аркебуз.
— Мог бы, но это прерогатива цеха оружейников, ваше высочество. Я много чего умею, но в Нанте на продажу имею право делать только часы. Таковы правила.
— Таким образом, — подытожил я беседу, — у тебя здесь нет никаких перспектив?
— Бог не выдаст, — убежденно сказал мастер.
Вот черт, уже второй человек, встретившийся мне за день, вместо того чтобы подорваться и что-то делать, просто уповает на Бога. И это не тупые забитые крепостные землепашцы, а вполне интеллектуально развитые люди. Грамотные, что характерно.
— Бог-то он Бог, но сам будь неплох, — перевел я ему русскую пословицу.
Как-то мне сразу перестал быть интересен этот безынициативный мужик.
— А твои как дела? — спросил я девушку, отворачиваясь от часовщика.
— Благодаря вам, ваше высочество, мы расплатились с долгами, и я продала за ненадобностью свое место подмастерья цеха веселых женщин. — Девушка снова сделала книксен.
В дверь постучали, потом в приоткрытую щель показался бургундский колпак Микала.
— Сир, пора собираться на прием к вашей тетушке дюшесе. Ее люди прибыли нас проводить в замок.
— Пришли ко мне Филиппа, — приказал я и, видя недовольную рожицу раба, добавил: — Ты, как казначей, остаешься на постоялом дворе. Под охраной. И это не обсуждается.
Как жаль, что пристрелять пистолет я так и не успел…
— Я могу здесь остаться и поработать для вас? — спросила девушка, скромно потупив взгляд. — Дома не совсем подходящая обстановка сейчас для тонкой работы.
Надо же? И куда делась вчерашняя разбитная шлюшка? Как резко меняет женщину принятая на себя социальная роль!
— Можешь, — разрешил я. — Если что понадобится — спрашивай у Микала.
Отец ее с недовольным видом, громко сопя, собирал свои приборы и инструменты в мешок и сундук. Видимо, он надеялся, что я заинтересуюсь и куплю его морские часы, но обломился. Может быть, потом как-нибудь, когда дорасту до открытия собрания технических курьезов, — обязательно куплю. Но особого желания собирать, как Петр Первый, разных заспиртованных уродцев я в себе не ощущаю.
Пришел Филипп и принес мои парадные одежды. Пора переодеваться.
Мэтр Тиссо, собравшись, поклонился мне в пояс и, испросив разрешения, ушел, а его дочь с удовольствием стала помогать Филиппу — облачать меня к светскому рауту.
Вопреки обыкновению, оделся я на этот раз в цвета Фуа, надеясь сделать тетушке приятное. Все же граф де Фуа — один из моих основных титулов, да и сопровождает меня вассальное копье из Фуа. Вассальное мне, именно как своему графу и пэру Франции, а не принцу Вианскому из Наварры. Тем более всех дел-то было гербовую котту поменять с красной на желтую.
Из оружия взял шпагу, золотой кортик, клевец и пистолет. Пусть даже пока с одним зарядом в стволе — в случае чего и он лишним не будет. А так — пусть торчит из-за пояса вместе с кортиком, как украшение вполне годится. Пыль в глаза. Понты не в мое время родились. Как говорится, по одежке встречают, а по белью провожают.
Плюнув на условности, остался в сапогах — я в походе. Да и некогда мне новую обувку искать. Даже если найду, то такое безобразие, как тут носят, я не надену. Не цирковой клоун же я, в конце концов, чтобы рассекать в ботинках с такими уродскими носами. Да еще на деревянной подошве, без супинатора и амортизирующих стелек.
Чмокнув девушку в носик — надо будет как-нибудь ее имя узнать, а то уже неудобно как-то, — вышел из комнаты.
И Филипп за мной вприпрыжку с подскоком — чисто дите еще. Разве что членишко побольше, а умишка поменьше.
Глава 12
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
У крыльца во двор Микал держал под уздцы вороного, на которого надел седло из резной слоновой кости — память от павшего на барке скоттского барона. Понимает раб толк в понтах, не то что бароний сын Филипп.
Придерживая мне стремя, Микал торопливо прошептал:
— Ваша тетушка, сир, вышла замуж за местного дюка ровно десять лет и один месяц назад. Свадьбу играли в Клиссоне. С тех пор вы не виделись. Так что пока ничего страшного. Детская память — короткая.
— Молодец, — похвалил его я, утвердившись в этом красивом, но очень неудобном седле. — Узнай, как зовут ту девушку, что осталась в моей комнате. Если ей что-нибудь понадобится — раздобудь.
И, повернувшись к караульным, приказал:
— Открыть ворота!
Посадка в настоящем рыцарском седле была мне непривычной. Хотя это, вероятно, чисто психологический эффект, ибо тело нисколько не протестовало против такой позы, когда ноги полностью вытянуты в стременах. Наверное, так даже удобнее нестись в копейную атаку на галопе с копьем наперевес — упор ног жестче. Шагом тоже комфортно. Но вот рысью я бы не рискнул — седалище все отобьется о резную «слонячью кистку».
Нашим сопровождающим был уже знакомый нам паж герцогини — Конон, и с ним четыре конных латника с копьями сидели на мышастых ронсенах. Закованные в полный кастенбруст[197] и в шлемах с поднятыми забралами. Плюмажи из белых петушиных хвостов. Кони в попонах. Сами в гербовых коттах с «горностаями». Сержанты.
Местные вояки и возглавили нашу кавалькаду. За ними уже, бок о бок, я с Саншо. За нами — наши пажи и стрелки из Фуа. Все колонной по двое. Кроме пажа герцогини, который в одиночку возглавлял колонну — работал Сусаниным. Внушительный получился отряд, идущий крупным шагом в сторону городских ворот, заставляя отражаться от стен громкий цокот кованых копыт по брусчатке.
Город прошли за полчаса без эксцессов. Улицы впереди нас от людей как подметало.
Выехав наконец-то из узких ущелий защищенного стенами города на предзамковую площадь, а скорее — широкую набережную замкового рва, поразились мощностью этих укреплений из темного гранита. Жаль, что в моей истории этот замок сдали французскому королю без боя. Сколько средств и труда ушло напрасно!
Шириной эта набережная у рва метров двадцать — двадцать пять. Никакой растительности на ней не осталось, даже самый маленький кустик безжалостно вырублен. А вот сам ров — намного шире, чуть ли не вся сотня шагов: на выстрел из арбалета с уверенным поражением. Ров заполнен водой из соединяющейся с ним реки. Стенки рва со стороны города облицованы гранитом с небольшим наклоном, а стены и башни замка уходили в воду отвесно.
Барбакана перед мостом не наблюдалось. Двухсекционный мост с деревянным настилом начинался прямо с набережной и не имел ограждения. Со стороны города он был стационарный на каменных быках, а около замковых стен — подъемный, возносящийся в нишу между двух толстых круглых башен, охраняющих ворота. Между башнями — надвратное укрепление.
Сейчас мост был опущен.
При приближении к мосту нашей кавалькады один копейщик в воротах резко развернулся и побежал внутрь замка. «Махальный, — догадался я. — Знать, встречу меня, любимого, здесь готовили заранее. Одна надежда на то, что и герцог Бретонский и гостящий у него герцог Орлеанский Пауку как бы ни разу не друзья в создавшийся политический момент…»
Наши кони дробно застучали подковами по толстым доскам моста и без препятствий вынесли нас через воротный туннель в просторный замковый двор, отсыпанный толстым слоем чистого белого песка. Ну ваще… Принимают на высшем уровне. Это сколько же народу пласталось на таких плоскостных работах? Сначала все убрать и вывезти, а затем привезти новый песок и рассыпать равномерным слоем на такую большую площадь…
На правой от ворот стороне стояла трехэтажная капелла, судя по кресту на ее крыше. А еще дальше вознесся на пять этажей белоснежный герцогский замок, построенный тупым углом, с узкой сдвоенной башенкой в соединении корпусов-крыльев. В правом корпусе высокое — на второй этаж — крыльцо с двумя спусками. Напротив дворца — четырехэтажные казармы гарнизона. В остальном просторный двор замка — пустой.
Когда мы подъезжали к герцогскому дворцу — иного слова и не подобрать, настоящий дворец, не носящий никаких функций укрепления, — то на крыльцо со второго этажа, спустившись немного по левой лестнице, неторопливо вышли три персевана[198] в коротких плащах герольдов. Вознесли к губам настоящие серебряные фанфары с развевающимися лентами и гербовыми штандартами Бретани, Наварры и Фуа. Ну и попали мы, «под панфары»… Трижды сыграли они для нас характерными мажорными звуками сигнал, отдаленно напоминающий «Слушайте все». То ли в нашу честь, то ли оповестили хозяев, что гости уже приперлись.
Из темной арки под крыльцом выбежали десятка два герцогских конюхов, которые моментом расхватали под уздцы наших лошадей.
Мы спешились.
Я, дон Саншо, наши пажи и шевалье д'Айю прошли к крыльцу с правой стороны, оставив наших стрелков общаться с конюхами.
Поднял голову и увидел стоящую на самом верху лестницы женщину в длинном парчовом одеянии и плоском головном уборе, закрывающем уши по самую шею, богато расшитом крупным жемчугом. Плечи ее скрывала пелерина из горностая. У ног ее стояла худющая гладкошерстная и длинномордая борзая пепельного окраса, с любопытством поглядывающая на нас сверху.
«Грейхаунда[199], наверное, англичане подарили, когда женихались к малышке Анне, — подумалось мне мимоходом. — А хозяйка собаки — это вряд ли кто другая, как не моя новообразованная тетя Рита. Кто еще из людей ее уровня выйдет встречать гостей без свиты, если только гость — не близкая родня?»
Поднявшись до середины лестницы, мы остановились, и я обратился к хозяйке:
— Дорогая тетя, позвольте вам представить моих благородных спутников: дона Саншо, инфанта Кантабрии; моего верного вассала — шевалье д'Айю из Фуа; а также дамуазо Филиппа из Фезансака — моего эскудеро, и дамуазо Энрике из Сантандера — пажа дона Саншо. — Друзья, это моя тетя — ее светлость Маргарита де Фуа, дюшеса де Бретань.
— Иди ко мне, несносный мальчишка, я обниму тебя. Годы идут, а ты все такой же баловник… — Улыбающаяся женщина распахнула руки для объятий. — Хоть и любящая тетя у тебя оказалась на последнем месте в моем же городе, — попеняла мне тетка, крепко при этом обнимая. — Ты вырос, Франсуа, совсем мужчина стал. Красавец. Не зря тебя кличут Фебом. Повезло Наварре, что у нее будет такой рей[200].
Отпустив наконец мою тушку после троекратного поцелуя, герцогиня обратилась к моей свите.
— Ваша светлость, — отвесила она дозированный поклон дону Саншо.
Ответный почтительный поклон инфанта. Чуть ниже, чем тетин. И ответное приветствие:
— Ваша светлость.
— Мон сьеры, — общий тетин поклон: так, слегка, — прошу вас посетить мое скромное жилище.
И повернувшись, вошла в двери, которые перед ней раскрылись как автоматические.
За ней и мы прошли во дворец под звуки фанфар, которые снова затрубили.
А красивая у меня тетя. И молодая. На вид и не дашь больше двадцати.
Дорогая редакция, я худею…
Я ее уже хочу.
Парадный прием тетя скомкала. Все свелось к формальному представлению нам ее фрейлин и ближников, которых было на удивление немного. Ларчик открывался просто — здесь гостит герцог Орлеанский и большинство придворных сопровождают герцогов на охоте. И Бретонского дюка, и Орлеанского. С ними же развлекается стрельбой фазанов и граф де Вертю — герцогский бастард, который вполне уютно себя чувствует в доме своего отца, при отсутствии у Франциска Второго законных наследников мужского пола.
Кульминацией торжества был показ мне моих кузин. Первой вынесли трехмесячную графиню Изабеллу д'Этамп, которую мне дали на минутку подержать из рук ее кормилицы. Обычный краснорожий запеленатый младенец, сыто лупающий на окружающих светлыми глазенками. Младенец как младенец — я в них, откровенно говоря, ничего не понимаю, а держать на руках и вовсе боюсь. Слава богу, меня от этой участи графинюшкины кормилицы быстро избавили.
Вторую тетину дочку, юного ангелочка, в тронный зал привела за ручку дородная нянька. И представили мне четырехлетнюю Анну, графиню де Монфор, которую, несмотря на младенческий возраст, уже засватали за наследника английской короны.
Анна сделала мне вполне правильный реверанс, хотя смотрелось это забавно для такой крохи, и выдала хрустальными колокольчиками заученную наизусть фразу:
— Я счастлива видеть вас у себя в гостях, мой дорогой наваррский кузен.
Я взял это запакованное в парадные одежды маленькое тельце в руки, поднял на уровень глаз, слегка подбросил к потолку, вызвав задорный детский смех, и, чмокнув кузину в щеку, поставил на пол.
— А ты красивый, — заявила Анна, — мне такие мальчики нравятся.
— Не сравниться мне с тобой в красоте, Анна. Быть тебе королевой, — сказал я девочке. — А если захочешь, то станешь и императрицей всего христианского мира.
— Я буду бретонской дюшесой, как мама, — строго сказала девочка и даже ножкой притопнула.
И так это чопорно у нее получилось, что вызвало у всех окружающих непроизвольный смех, разрядив строгую атмосферу официального приема.
Сидящая на троне тетя просто цвела, когда демонстрировала мне своих крошек. И явно хвалилась детками на вырост, чтобы я тоже мог хвалить ее дочерей в местах их потенциального замужества.
Когда девочек увели, мажордом всех пригласил к столу.
В обеденный зал я шел, держа на вытянутой руке тетину ладонь.
За нами сарабандой потянулись и остальные присутствующие в тронном зале.
— Как твое здоровье? — тихо озаботилась герцогиня, чтобы остальные не слышали этого вопроса.
— Уже хорошо, тетя. Не стоит беспокоиться, — так же тихо ответил я. — Я отлежался на барке, пока плыл к вам.
— Здесь у тебя врагов нет, — обнадежила меня тетя. — Но мой тебе совет: уезжай домой как можно быстрее. Я рада тебя видеть, но обстановка вокруг не соответствующая. Ты же знаешь, что мне приходится делить своего мужа с Антуанеттой де Меньеле. Мы с ней неплохо поладили в некоем вооруженном нейтралитете. Но вот как она воспримет тебя, я боюсь загадывать.
— Она столь сладострастна?
— Отнюдь. Она искренне любит моего мужа и верна ему. Даже д'Орлеан получил от нее щелчок по носу. Но это в куртуазных играх, а что может статься в играх политических… Все же она вышла из рассадника Паука, и куда ее занесет, никто не может сказать. Повторюсь: она верна моему мужу, а не мне. А Паук уже послал посольство к твоей матери в По. И деньги.
— В По? Разве маман не в Помплоне? — Это была новая для меня информация, и неожиданная.
— Нет. Ее туда так и не пустили кортесы. Развернули на Ронсевальском перевале. И повторно не признали за ней статус регины[201]. Правит страной пока мой брат — кардинал.
Ага… Кардинал все же не Валуа. Очень хорошо. «Как я рад, как я рад, что мы едем в Ленинград!»
— Почему так? — Я пристально посмотрел на тетю, и она не отвела своего взгляда.
— Потому что Мадлен — сестра руа франков и, как французская дюшеса на апанаже, ест у него с руки. Тебе придется отныне с кортесами бодаться напрямую самому, так как ты теперь полноценный монарх по Наваррским фуэрос, хоть и не вошел в возраст. Интрига Паука состояла в замене тебя на твою сестру. Надев на Каталину корону, он намеревался выдать ее замуж за своего клеврета и получить посредством такого брака послушную марионетку на наваррском троне.
— Кто этот клеврет? Или там их целая кучка на сестренкин выбор?
— Сеньор д'Альбре. У него обширные земли к югу от Гароны.
Вот мы и пришли к еще одной фамилии, знакомой по учебникам.
— А что со мной они планировали сделать? — задал я давно мучивший меня вопрос.
Уже в дверях обеденного зала тетя сказала:
— Постричь в монахи, — и тут же переменила неприятную тему: — Хорошо, что у нас коридоры такие длинные. За столом нам не удалось бы поговорить. В смысле — о серьезных вещах.
Обед входил в заключительную фазу, к десерту, когда в зал буквально ворвался, потрясая в каждой руке красивой пестрой тушкой — с синими крыльями и бледно-красным хвостом, сам бретонский герцог. Тезка мой, тоже Франциск, только его порядковый номер — два. Мужчина в самом расцвете сил. Лет сорока пяти. Стройный. Бритый. С живыми голубыми глазами, цепко ухватившими диспозицию обеденного стола. В остальном, говоря языком протокола, — «без особых примет».
Ворвался он в обеденный зал и закричал:
— Дорогая, смотри, каких я тебе красивых петушков настрелял тупой стрелой! Еще пару-тройку этаких птичек — и у всех твоих пажей будут такие броские султаны, каких ни у кого нет. И не будет. Так как эту привилегию я жалую только тебе.
И герцог поклонился герцогине, смешно расставив в стороны руки с фазанами.
Поднявшись с поклона, он как бы только сейчас заметил всех нас за столом. Актер, епрть. Роль: «Веселый небожитель, случайно заметивший мурашей».
— О-о-о… Так у нас гости… Как хорошо и неожиданно, а то нам с Орлеаном уже скучно. Охота порядком поднадоела, а новых развлечений не предвидится. Представь меня поскорее, дорогая.
— Дядя, если вам скучно, то я могу послать за моим шутом, — выпалил я, не вставая с места, так как меня очень раздражала это монаршая клоунада.
— А-а-а… Наваррский племянничек. Мое почтение, — герцог сделал какое-то па в присяде с расходящимися руками, не выпуская из них фазанов.
Непонятно, но здорово. И неожиданно красиво. Предтеча Марлезонского балета, епрть.
— Шут — это хорошо, — продолжил спич мой бретонский дядюшка. — Но насколько мне сообщали, в гости к руа франков ты приехал без шута.
— Я его нанял по дороге оттуда, дядя. Прямо на реке.
— И хороший шут? — улыбнулся герцог.
— Это лучше спросить у дюка д'Орлеана, так как именно в их доме, в Блуа, он служил в шутах.
— Тогда быстрее идем… Стащим этого лентяя с кровати, куда он завалился прямо в сапогах вместе с настрелянными им курочками, и спросим. Пошли… Пошли, племянничек. Господа, мое почтение, но государственные дела не дают мне возможности присоединиться к вам, хотя я и проголодался. Мы будем в вашем распоряжении немного позже. А пока нам крайне необходимо обсудить нового наваррского шута.
И после такой шпильки в мой адрес он добавил уже персонально мне голосом, в котором ощущался укутанный в бархат металл:
— Наварра, ты идешь?
С этими словами бретонский герцог швырнул на обеденный стол своих мертвых фазанов.
Тетушка мне поощрительно подморгнула.
— Куда я денусь, — пробурчал я, вылезая из-за стола и показывая жестом своей свите, чтобы они оставались на местах. — Веди, Бретань.
Все. Отпуск кончился.
Начался большой европейский реалполитик.
Герцог Луи Орлеанский валялся на большой кровати под шелковым балдахином в обнимку с охотничьей сукой неизвестной мне породы и что-то довольно мурлыкал себе под нос. Вокруг них на смятом покрывале валялось пяток тушек фазанов, на которые собака не обращала никакого внимания. Надо же, не обманул Франциск Бретонский — д'Орлеан действительно валялся на шелковом покрывале в заляпанных грязью сапогах. И это третье лицо французской короны! Первый принц Франции. О, нравы…
Закатное солнце разбивало свои лучи в мелких цветных стеклышках витража, окрашивая эту большую комнату в самые феерические цвета. Казалось, что в таком волшебном освещении может случиться любое чудо.
«Как, впрочем, и любая пакость», — злорадно подсказало послезнание.
— Луи, хватит валяться! — прикрикнул герцог Бретонский, едва войдя в помещение. — Я его привел, и теперь не время для лени.
Орлеан сел на кровати и помахал мне рукой. Своей растрепанной прической он был похож на хиппи после бразильского карнавала.
— Привет, кузен, я рад наконец-то с тобой познакомиться, — поприветствовал он меня.
Теперь я смог его рассмотреть. Лет около двадцати. Русый. Бритый. Интересно, а при повальной европейской моде на бороду это можно рассматривать как знак принадлежности к фронде или нет? Нос у Людовика был длинный и острый с выраженными ноздрями. Подбородок квадратный, слегка выдающийся вперед; из тех, про которые говорят — волевой. Глаза как бы вдавленные в глазницы, но при этом зримо навыкате. Тонкие губы. Цвет глаз в таком освещении под витражами не разобрать. Очень трудно представить в этом шалопае одного из выдающихся королей Франции в недалеком будущем.
— Я тоже буду рад, дорогой кузен, особенно если ты в меня не будешь кидаться свинцовыми шарами, — ответил я ему.
— Это когда я в тебя ими кидал? — слегка по-детски обиделся Луи.
— В Плесси-ле-Туре, — ответил я ехидно и с наглой мордой.
— Неправда ваша. Не было меня там. Я был в Амбуазе. — Ну прям уличный хулиган, пойманный за руку, а не герцог. — В Плесси я попал, когда ты уже оттуда сбежал и, крупно поругавшись с Пауком, я последовал за тобой. Вы только представьте себе, мессиры: этот старый пердун — Паук, желает, чтобы его уродка Жанна от меня понесла. И повелевает мне один раз в месяц устраивать свидание с собственной женой в постели. Чуть ли не со свидетелями…
— Это к делу не относится, — перебил я его. — Хочешь, дери свою Жанну — она твоя жена, в конце концов. Не хочешь — не трогай. Ты лучше скажи: что там с моими людьми? Теми, которые прикрывали мой отход?
— А что с ними станется… — с ленцой поведал Орлеан. — Тех, кто мертв, отпели и похоронили с дворянскими почестями — все же погибли в бою. А те, кто жив, сидят в башне.
— Кто погиб?
— Насколько мне сказали, с твоей стороны только твой казначей отдал богу душу, перед тем заколов двоих и еще троих серьезно ранив. Остальные твои вассалы в разной степени порезанности, но живы все. А вот милый дядюшка недосчитался восьмерых своих любимых гвардейцев из скоттов. И был очень зол.
Вошли слуги в ливреях бретонского дома и быстро «накрыли поляну» на столе у окна. Ничего особенного — холодные закуски, хлеб и вино.
Вставили по факелу в напольные треножники, на стол — пятирогий подсвечник, запалили светильники и так же молчаливо удалились, как и вошли. Просто тени, а не люди.
Орлеан наконец-то слез с кровати и, волоча за собой трехногий табурет, подсел к столу, где мы с бретонским герцогом оккупировали оба стула. Больше не было.
Читать бесплатно другие книги:
