Фебус. Принц Вианы Старицкий Дмитрий

В «Петухе и устрице» дым коромыслом закончился, но разнузданность продолжалась. Девки никуда не ушли и теперь, сидя на коленях у кнехтов, развлекали их хоровым пением заунывных бретонских баллад. Ну да, куда же они уйдут, если вчера мы только задаток «мамке» дали.

Никуда не исчезнувший молодой дамуазо в жакете с «горностаями» при моем появлении в харчевне стряхнул с колен юную прелестницу, выскочил из-за стола, брякнулся передо мной на одно колено и протянул из-за пазухи мятый пергамент.

Это было письмо от «тетушки» — бретонской герцогини, в котором она пеняла «дорогому племяннику» за то, что он предпочел постоялый двор ее гостеприимству в герцогском замке. Ну и далее про то, что я «совсем как не родной» бла-бла-бла-бла… А то не знаем мы этих «родных». Паук мне тоже вроде как родной дядя.

— Как тебя звать, юноша? — спросил я, закончив чтение.

— Конон, ваше высочество, виконт де Поэр, паж ее светлости дюшесы.

— Передай ее светлости, что мы обязательно будем ее гостями, как только приведем себя в порядок. Скажем так… сегодня к ужину. Потом возвращайся — будешь нашим поводырем, а то мы города не знаем.

Отпустив домой дамуазо, впрочем, не дамуазо уже, а целого виконта, я проследовал в свой номер. Сопровождал меня только Микал, нагруженный деньгами и оружием не хуже иного осла.

Сейчас сядем, монеты высыплем, на кучки поделим: куда, кому, за что. Потом и поесть можно будет.

Микал ключом отпер дверь и открыл ее, пропуская меня вперед…

Чезанах?

В номере у окна сидела красивая девушка и что-то вышивала на пяльцах, тихонечко напевая себе под нос. Волосы ее были полностью убраны в некое подобие тюрбана, частично закрывающего уши.

— Мадмуазель… — протянул я, реально не зная, что дальше говорить.

Не поверите, но я несколько растерялся от неожиданности.

Микал со стуком бросил сумки с деньгами и покупками на пол и завел левую руку за спину. Видать, за дагу ухватился.

Девушка встала, сделала классический придворный реверанс и, не вставая из него, произнесла:

— Ваша милость, я так счастлива, что вы пришли. Дело в том, что я проснулась в этом номере запертая, и слава Деве Марии, что мне тут оставили кувшин с водой и ночную вазу.

— И чем вы тут занимались?

— Вышивала платочки для наваррского принца, которого вчера я так и не сподобилась увидеть.

Она протянула мне батистовый платок, на котором в уголке белым шелком был вышит вензель — двойная буква «F» под условной короной. Причем вышиты весьма аккуратно и искусно. Я бы даже сказал — красиво.

М-дя… Совсем плохой стал. Не узнать девицу, которую сам же в прошлую бурную ночь неистово совокуплял, — это что-то… Нормально так, да? Только по голосу и опознал. А тут еще такое… «Была я раньше белошвейкой и вышивала часто гладью…»

— У вас, оказывается, талант, мадемуазель, — оценил я ее работу. — Так почему же вы с таким талантом всего лишь подмастерье цеха блудниц?

— Белошвейка слишком мало зарабатывает для того, чтобы я смогла выкупить свою семью из долгов.

— И сколько стоит в этом городе такой вышитый уголок?

— Обол. Один обол. И это еще дорого. У лучших мастериц. А так — обол за дюжину.

— Сколько вы вышили платков, пока сидели тут в заточении?

— Все, что были тут на полочке, — полдюжины. Нитки с иголкой и складные пяльцы всегда со мной.

Мне были продемонстрированы остальные платки, которые хозяин постоялого двора оставил здесь для моего удобства.

— Как велик долг твоих родителей?

— Ваша милость, мне еще долго его отрабатывать. Не только его, но и лихву.

— Сколько?

Девушка залилась краской и тихо произнесла:

— Пять золотых.

Вынул из лядунки трофейный кошелек и отсыпал оттуда шесть «конных» франков. Вложил монеты в узкую ладошку девушки.

— Наваррский принц оценил твое искусство, и это тебе по золотому за каждый платок. Если быстро пошьешь мне шелковое белье с такими же монограммами, то заработаешь еще. Хоть и не так много, как сейчас. А теперь иди что-нибудь поешь. Вечером скажешь мне, как дела с моим новым бельем.

Закрыл ей ладошку с монетами в кулачок, поцеловал в носик и хлопнул по тугой попке, направляя к двери.

— Так это вы — наваррский принц? — восхищенно спросила девушка, оглядываясь в дверях. Глаза у нее при этом были — как у юной фанатки группы «Иванушки International».

— Это я, — согласился с очевидным, — самый настоящий принц Вианы и Андорры, инфант Наварры.

Девушка еще раз присела в реверансе и вышла.

— Я осмелюсь спросить вас, сир: почему вы так необычайно много заплатили за полдюжины платков? — спросил Микал, когда за девушкой закрылась дверь.

— Я платил не за платки, мой верный Микал. Я сейчас на твоих глазах купил легенду. Легенду о красивом, добром, справедливом и щедром принце. Всего за шесть золотых. Недорого.

Сел за стол, посмотрел на чистую столешницу. Немного помолчал, разгладил скатерть и сказал:

— Закрой дверь, Микал, и неси сюда деньги.

Когда Микал выполнил приказ, я поинтересовался:

— Когда последний раз платили жалованье моим людям?

— Да после того, как сошли с корабля в Руане, сир.

— Сколько прошло времени?

— Ровно месяц, сир.

— Сколько получает конный стрелок в Беарне?

— Денье в день, сир. Сержант — два денье. На войне — в полтора раза больше.

— Итого?

Микал скривился правой стороной верхней губы, задрав глаза под брови. Высчитывает, наверное. Через минуту выдал:

— Одному стрелку — тридцать один денье на всем готовом, шесть стрелков, сир, — сто восемьдесят шесть денье. Вру, сир, пять стрелков — я ведь уже не стрелок. Пять стрелков — это будет сто пятьдесят пять денье. И сержанту шестьдесят два денье. Всего двести семнадцать денье.

— Молодец, — оценил я способности раба к арифметике. — Не зря тебя меняла хвалил. Математикус! Отсчитывай их долю. Половину в денье, половину в оболах. А люди из Фуа на каких условиях служат?

— Шевалье д'Айю, сир, со своими людьми выполняет перед вами свой вассальный долг на собственный кошт. Почти два полных месяца.

— И сколько я ему должен заплатить сверх сорока дней?

— Лично ему — три доли, как кабальеро. А его людям — по одному денье. Итого шестьдесят денье его стрелкам и тридцать денье ему самому. Всего девяносто денье, сир. Выдайте все деньги ему сразу, а он сам разберется в своем копье, кому сколько.

Приготовили на столе две кучки монет, и я накрыл их платками. «Красивый вензель», — снова отметил я работу девушки.

— Зови сержанта первым и скажи, чтобы взял пустой кошелек.

А сам, пока Микал бегает, выложил на подоконник все причиндалы к огнестрелу и сам пистолет.

— Сир, — послышалось за спиной.

Невысокий квадратный сержант, казалось, занял собой все пространство. Не в первый раз я удивляюсь такому эффекту.

— Сержант, тебя-то мне и не хватало. Как идет служба?

— Все согласно положенному распорядку, сир. Два часа как моих людей сменили стрелки сьера Вото. Мои бойцы надеются догнать вас вчерашних в бражничестве и распутстве.

Шутит — значит, настроение хорошее. Кстати, о шутках.

— Что-то я давно не видел своего шута…

— Сьер дю Валлон, сир, сказал, что пройдется по окрестностям, послушает, что говорит народ в городе. Ушел вчера вечером, как только вы уединились, и до сих пор еще не пришел.

— Придет?

— Думаю, придет, сир. Скорее всего, он завис в каком-нибудь кабаке, в городе. Вчера, пока хозяин постоялого двора за девками бегал, он сказал, что прелестницы нынче интересуют его только эстетически. И что его старая харя нам только будет мешать веселиться.

— Эрасун, — наконец-то я вспомнил, как сержанта кличут.

— Слушаю, сир.

— Я тебе денег должен за август.

— Мы все понимаем, сир, что обстоятельства чрезвычайные, и решили, что с жалованьем мы вполне можем подождать до дома.

Вот, блин, чуть слезу не вышибло. Не ожидал я такого отношения, откровенно говоря. К тому, что с задержкой жалованья, идущей сверху, стрелки скрепя сердце согласятся, я внутренне был готов — да и куда они денутся? Сами же домой хотят не меньше нашего. Но вот чтобы самим предложить заплатить им за службу когда-нибудь потом — это для меня, как человека третьего тысячелетия, как-то чересчур. Слишком въелся под кожу принцип — никаких услуг без вознаграждения. Иначе кинут.

— Спасибо, сержант, я тронут такой заботой обо мне с вашей стороны, но в данном случае в этом нет необходимости. Вот ваши деньги, — я снял платок с большей кучки монет. — Ссыпай в свой кошель, и делите там их сами меж собой. Свободен, отдыхайте все.

Когда довольный сержант ушел, я приказал Микалу позвать шевалье. И тот незамедлительно прибыл. Одновременно с вернувшимся посыльным.

— Шевалье.

— Сир, — поклонился дворянин из Фуа в дверях.

— Шевалье, приведите ваше копье в парадный вид. Сегодня вечером вы сопровождаете меня во дворец к моей тетушке — дюшесе. Она родом де Фуа, и ей будет приятно видеть земляков.

— Я помню, что она сестра вашего батюшки, сир. На моих глазах она очень убивалась, когда конт Гастон де Фуа-Грайя погиб на турнире в По. И потом носила весь положенный траур. Даже свадьбу отложила.

А вот это — информация в кассу. Тетушка Маргарита к Валуа отношения не имеет. И это есть гут. А я, оказывается, — Франциск Гастонович. Тоже красиво…

— Шевалье, за сколько дней я вам должен плату за службу?

— За девять дней, сир.

— Тут серебро твоему копью за десять дней. И готовьтесь к ужину в шато бретонского дюка. Пусть все стрелки будут в кольчугах со шлемами, и рогатины не забудут. После Плесси-ле-Тур мы должны быть готовы ко всему. Хоть тут и другая моя родня.

Когда шевалье ушел, я сказал своей «тени»:

— А теперь пошли обедать.

Микалу, Филиппу и де Валлону на это раз денег не обломилось — они еще на барке получили по золотому как мои ближники; это большие деньги тут, оказывается.

Кормили в обед не как вчера — закуской к выпивке, а по-настоящему честной и сытной пищей простых людей. Но одновременно эти блюда сделали бы честь хорошему этническому ресторану, будь они более изящно оформлены и поданы. И в другой посуде. Нет тут пока не только фарфора, но даже фаянса. Полное господство красной глины, хотя и интересной по дизайну.

На первое подали горячий мусс из устриц и креветок с жареной ветчиной и протертыми грибами. Этакий крем-суп. Очень модный в моей России на бизнес-ланч, как теперь стали называть советские комплексные обеды.

К супчику прилагались одновременно гречневые… блины не блины, но что-то на них похожее, свернутое над начинкой конвертиком под названием «галет». Нечто подобное, только более тонко распластанное и без такого разнообразия начинки, делают под названием «кутаб» кавказские татары, которых с советских времен называют азербайджанцами. Мне достался галет сначала с начинкой из морских гребешков со сливками и молодым зеленым луком, потом принесли еще один с начинкой из ветчины, сыра и крутых яиц с тимьяном и лавровым листом. Вот не знал никогда, что в Бретани наша русская гречка — чуть ли не основная еда. Надо будет у тетушки выклянчить мешок-другой посевного материала. Люблю я иногда гречневую кашу с молоком навернуть. Или по-купечески. Да и в походе солдатам разнообразие — не последнее дело. И хранится она хорошо. Стратегический продукт, наравне с горохом, как показала Великая Отечественная война.

Ну и дошедший до нашего времени традиционный «поднос морепродуктов» — все же океан в сорока километрах, и рыбаки прямо в Нант с ловли плывут расторговываться. Естественно, помимо омаров и прочих морских гадов царствовали на подносе устрицы, уже раскрытые и уложенные на льду. Возможно, это единственная в Европе еда, которую едят живьем, разве что только полив выдавленным из половинки лимона соком.

— Устрицы, ваше высочество, ешьте обязательно не менее дюжины, — мурлыкал над ухом мэтр Дюран, самолично порхающий между мной и кухней. — После ваших вчерашних подвигов они хорошо восстановят мужскую силу. И даже добавят. А запивать их лучше всего белым мускаде или ледяным сидром.

— Ледяным? — удивился я. — Вы его вымораживаете, как свей[195] зимнее пиво?

— Никоим образом, ваше высочество, — прошелестел ресторатор, — просто его приготавливают из яблок, выдержанных на холоде, как рябина.

И высоко подняв на вытянутой руке кувшин, тонкой янтарной струйкой он налил мне в кружку пальца на два этого напитка. Ловко так, не расплескав ни капли.

— Доливай уже, — сказал я ему, когда он остановил свое акробатическое действо.

— Ваше высочество, только так — падая с высоты и разбиваясь о стенки стакана, сидр как следует набирает по дороге воздуха и обретает все тонкости своего вкуса. Вы пейте, мне нетрудно вам так налить еще. Этого же сидра или, если вы любите грушу, то пуаре.

— Давай следующим пуаре, — ответил я, отпив ледяного сидра, — устроим дегустацию.

«Девушки для удовольствия» с завистью смотрели, как меня обхаживает хозяин заведения. Стрелкам же этот выпендреж был перпендикулярен в принципе. Главное, чтобы в кувшине не кончалось. Дон Саншо был с ними вполне солидарен.

Я несказанно удивился, когда увидел, что мои люди больше налегают на сидр, игнорируя вино. Попробовал глоток — хорошее вино, вкусное; не то, что в сетевом супермаркете продают. Но этот факт надо взять на заметку. Все же люди с Пиренеев, с виноградного края, а вину предпочитают легкий сидр. «Чудны дела Твои, Господи»…

Впрочем, несмотря на видимую легкость поданных блюд, наелся я основательно. И лишний раз убедился, что традиционная русская кухня — самая тяжелая в мире; возможно, климат холодный сказался.

Глава 11
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ПРОГРЕСС

После сытного обеда для старого музейщика нет ничего приятнее, чем повозиться с историческим железом. Устроившись у окна, где яркое солнце давало очень хорошее освещение, разложил свои покупки на подоконнике, и уже внимательно осмотрел пистолет на предмет, возможно, чего и пропущенного мной в лавке.

Итак, приступаем к музейной экспертизе. На замке пистолета после тщательного осмотра все же обнаружилось мелкое клеймо «G.G.», почти под колесом. С ходу так и не заметишь. Немцы отпадают, там подобные клейма датируются не ранее семнадцатого века, были крупнее и ставились всегда напоказ. Вспоминай, старый черт, вспоминай, как заучивал наизусть клейма из дефицитных в советское время забугорных каталогов в столичных библиотеках. До наших губернских палестин такие издания доходили крайне редко.

Какой оружейник может быть с таким клеймом в конце пятнадцатого века? Их ведь не так и много осталось в анналах.

Пожалуй, есть персонаж на подозрении. Некто Бартоломео Кампи — оружейник, механик, художник, ювелир, чеканщик, гравер, декоратор и военный инженер. Типичный разносторонний человек Ренессанса. Правда, он умер почти через сто лет. Через девяносто — точно. Если память не врет, то в тысяча пятьсот семьдесят третьем году, в Гарлеме, в испанской Северной Голландии, будучи на службе у небезызвестного герцога Альбы. Кстати, в каком возрасте он умер, никому не известно. Но в тот период он клеймил свои работы как «B.C.F.». А вот ранее, когда служил дожу Венеции, герцогу Урбинскому и французскому королю, на свои изделия он ставил именно такое клеймо — «G.G.» с характерными нижними закорючками.

Эти два клейма и разночтения с его местом рождения, когда одни источники показывают, что он родом из Пезаро, а другие сообщают, что он родился в Кремоне, вызвали в научных кругах с восьмидесятых годов прошлого века подозрение, что это все-таки два разных человека. И вот этот девайс, который я сейчас держу в руках, был бы в третьем тысячелетии той последней соломинкой, которая ломает хребет верблюду. Научное открытие, епрть. Интересно, а сколько я еще тут сделаю таких научных открытий? Страшно подумать. И почему все в жизни приходит, когда уже не нужно?

Отобрав у Микала его маленький, с тупой оконечностью клинка ножичек — блин, как страшно не хватает мне здесь даже примитивного китайского мультитула, не говоря уже о нормальном инструменте! — справился с винтами, а пин выбил с помощью новой даги. И тут моя первоначальная догадка, возникшая, еще когда я вертел в руках этот пистолет в лавке оружейника, полностью подтвердилась. Ствол не восточный, а европейский. Но экзотик — венецианский. Закрытое новодельным ложем клеймо на стволе указывало на семью де ла Толе — литейщиков ружей, из которых самым знаменитым был Джованни, умерший в тысяча пятьсот сороковом году. Это уже «ближе к телу, как говорил Ги де Мопассан».

Итого, мы имеем в руках композицию деталей из разных европейских мастерских, которые объединил некий восточный оружейник — возможно, даже из разных поломанных пистолетов — и создал не столько оружие, сколько роскошный представительский аксессуар. Показатель статуса.

Все. Можно садиться и писать статью. Но я этого делать не буду. Просто почищу пистолет и пойду во двор проверять, как он стреляет.

Бли-и-ин, а чем же смазывали такие замки в это время? Веретенного-то масла нет как нет. Как нет и самой переработки нефти. Совсем.

Засада!

Что тут в данный момент есть из смазочного материала? Растительные масла сразу отметаем, так как они полимеризуются, а это точной механике — гроб.

Нутряное сало.

Рыбий жир.

Китовая ворвань.

Жир… Жир… Масло…

— Микал?

— Слушаю, сир, — отозвался раб, который что-то себе шорничал, сидя на полу невдалеке от меня.

— Сбегай к хозяину, спроси у него немного костяного масла. Совсем немного. И чистую ветошь. А пока пригласи ко мне дона Саншо.

Но тут дверь открылась, и искомый инфант Кантабрии самолично возник на пороге с наездом.

— С чего это вдруг тебя отшельничать понесло? А, Феб? — выпалил дон с порога. — Вроде еще рано тебе грехи замаливать.

— И тебе не хворать, брат, — откликнулся я. — Я только что Микалу приказал найти тебя. Примета есть такая: если человека поминают, а он тут как тут, то его теща любить будет. Только учти, что моя маман — сестра Паука, сиречь сама Паучиха, — подмигнул я Саншо.

И, повернувшись к рабу, повторно приказал:

— Марш отсюда, и без костяного масла не возвращайся.

— Зачем тебе костяное масло? — поинтересовался инфант, проводя глазами ускакавшего стремянного.

— Замок у pistoleta смазать.

— Так отдай эскудеро, чего ты сам с этим возишься, пока твой юный Филипп в поте лица прелестниц Нанта осеменяет. Не понимаю я тебя иной раз после Плесси-ле-Тура.

— Сначала надо самому во всем разобраться, затем уже Филиппа этому обучать, и только потом с него требовать, чтобы все было в порядке. Это же не ножик. Пистоль — механика хитрая.

— Пистоль? Флейта? — улыбнулся дон Саншо. — Не можешь ты и дня прожить без флейты.

— Зато это убийственная флейта, — парировал я, — никакие доспехи не спасут.

Дон Саншо, взяв в руки отделенную от ствола рукоять с ложем, громко поцыкал языком.

— Пышная вещь, — оценил он. — Хорошая работа. Красивая. Дорого взяли?

— Полтора турских ливра, — откликнулся я.

— Транжиришь последние деньги, — с некоторым осуждением попенял мне он. — Надеешься на тетушку?

Я глянул на заинтересованного инфанта, подмигнул и сказал:

— Сейчас, если найдется чем смазать у пистолета замок, то пойдем во дворе из него постреляем. Проверим бой. А пока давай займемся нашими финансами. Спешу тебя обрадовать, что в этом городе я нашел кредит, не прибегая к посредству тетушки дюшесы. Так что на переезд в Сантандер у нас деньги есть. Радуйся.

— Я всегда говорил, что ты везучий. Мне вот так не повезло, — дон Саншо сокрушенно развел руками. — Все церкви плотно забиты на несколько дней вперед заказами на молебны об избавлении от огня.

— Давай лучше об этом мою тетку попросим, — пришла мне в голову удачная мысль, — она обязательно найдет, кого из церковников пришпорить, чтобы нас пропихнули вне очереди. Это мы тут пришлые, ponaechavschie, а кто ей-то откажет? Давай уже решим все по финансам и закроем temu. Деньги счет любят, как поучал меня местный меняла. Потом будешь готовиться для визита к тете вместе со мной. От вас — ты и твой паж. Остальные в карауле. Эскорт — копье из Фуа.

Микал вернулся примерно через полчаса, и не один.

Он настолько резко открыл дверь, что я еле успел прикрыть скатертью разложенные на столе деньги.

С ним в комнату вошла моя ночная златовласая пассия, осчастливленная шестью золотыми, уже успевшая переодеться добропорядочной горожанкой, со свертком в руках. За ней вошел худой жилистый бюргер, но наверняка не обделенный физической силой, так как в левой руке он нес тяжелый даже на вид окованный медью деревянный сундучок с ручкой на крышке, как у чемодана. А его правую руку оттягивал примитивный баул, в котором находилось что-то квадратное, судя по распирающим кожу углам. На человеке была потертая, но когда-то приличная одежда. На ногах вязаные полосатые носки и деревянные сабо, на голове вязаный полосатый колпак.

— Что это за конвент? — поднял бровь над единственным глазом дон Саншо.

— Ты принес костяное масло? — одновременно спросил я Микала.

— Нет, сир, я его привел, — ответил мой импровизированный стремянной.

Видно, это была попытка отпустить шутку.

— И где оно?

— Вот, — показал раб на бюргера.

— А сейчас все выйдите из комнаты и зайдите, когда вас позовут, — резко сказал дон Саншо. — А ты, Микал, если не научишься стучать в двери, прежде чем тебе будет дозволено войти, то прикажу выпороть тебя я, если Феб такой добрый.

Еще минут пятнадцать мы с инфантом раскладывали монеты по кучкам и ссыпали в разные кошельки. По моему предложению создан форс-мажорный фонд. А то мало ли что может по дороге возникнуть. Пусть даже просто непредвиденные накладные расходы. Саншо нашел эту мысль разумной.

Усмехнулся, вспомнив, как Саншо, увидев высыпаемую мной из расшитого кожаного кошеля на стол кучу флоринов, ошарашенно произнес:

— Умеешь же ты находить общий язык со всеми. Завидую.

— А ты попробуй, брат, видеть в них людей, а не быдло, — ответил я ошарашенному инфанту. — Особенно это касается простецов, которые сумели скопить немалые состояния. Или имеют выдающиеся таланты в чем-либо. Они гордятся этим, потому что создали все сами, своими руками и головой, а не тупо получили в наследство. Это очень полезные для нас люди, и если им подать самую малость уважения, они это всегда оценят и отслужат. По крайней мере, просто не презирай их.

— И все? — не поверил мне инфант.

— И все, — подтвердил я. — Настоящий аристократ может позволить себе говорить на равных с кем угодно, не роняя своей чести. Хоть с папой, хоть с императором, хоть с купцом, хоть с подмастерьем.

— Странные вещи ты говоришь, брат… — почесал затылок дон Саншо.

— Однако действенные вещи, — и показал ему на кучу флоринов на столе.

— Но за эти монеты, брат, придется еще отдавать лихву, — хмыкнул мой собеседник.

— Не придется. В сегодняшнем случае — не придется. Нет лихвы в этом займе.

— Всего лишь за уважение?

— Не совсем. За честь. За совместно распитые со мной две чашки кофе, — задорно засмеялся я.

Мне было прикольно видеть ошарашенную рожу инфанта, у которого в голове происходит революция понятий.

Для того чтобы ничего случаем не попутать, располосовали кинжалом пергамент и свинцовым карандашом надписали, на что будет тратиться данная сумма. И разложили эти кусочки по кошелькам. Так я создал первый свой бюджет в этом времени. Из моих денег и оставшихся у Саншо монет, сложенных в общий кошт. А то до сегодняшнего дня все он за меня платил…

Позвали Микала, и он все эти кошельки сложил в свою новую денежную сумку; мы опечатали ее своими перстнями. Я с одной стороны «замка», дон Саншо — с другой.

— Теперь ты еще и казначей нашего отряда, — сказал дон Саншо рабу. — Дон Франциск за тебя поручился, и ему я верю. Но если что — шкуру спущу.

Микал надел на себя денежную сумку и опустился на колени.

— Сир и ваша светлость, я оправдаю возложенное на меня доверие.

— Потом подойдешь, я научу тебя двойной итальянской записи, — пообещал я рабу.

— Ты и это знаешь? — удивился дон Саншо.

— Все, что помогает управлять государством, монарх должен знать сам, а не слепо слушаться советов своих придворных. Ибо их советы могут быть не только дурными, но и корыстными и даже изменническими.

— А как же монаршая щедрость? — переспросил меня дон Саншо.

— Щедрость монарха основана на точном расчете, иначе это будет безумное транжирство, которое ведет только к упадку государства, — назидательно произнес я своему старшему другу.

— Не был таким ты раньше, — покачал головой инфант и почесал свой единственный глаз.

— Детство кончилось, Саншо, — вздохнул я лицемерно, но как можно горестнее, — самому жалко.

Вот ни словечка в простоте: живу как на сцене. А еще тетушка-герцогиня на повестке дня. Очередной экзамен по сценодвижению, епрть!

И повернувшись к Микалу, сказал:

— Неси костяное масло.

Дон Саншо встал из-за стола и произнес:

— Ну я пойду, погоняю пажа подготовкой к аудиенции. Ковыряться в твоей механике мне неинтересно. Пошли, казначей, — хлопнул он Микала по плечу.

Микал аж присел от легкого удара инфанта. Брызнул в мою сторону жалобным взглядом, но я ничего не сказал, и он послушно вышел за дверь, вслед за Саншо.

Впрочем, почти тут же вернулся, ведя за собой прежнюю парочку.

Я почувствовал себя директором в день первого приема по личным вопросам. Все же этому телу пятнадцать, а не сорок. И усидчивость не входит в число подростковых добродетелей.

Девушка присела в глубокий реверанс, а мужчина встал на колени.

— Я хочу принести вам свою искреннюю благодарность, ваше высочество, за спасение моей семьи из долгового плена и избавление меня самого от долговой ямы. Я до сих пор не в ней только потому, что моего займодателя нет в городе, а кормить посаженного за долги обязан кредитор.

При этих словах он резко поклонился до полу, чуть не стукнув лбом о половицу. Я же загрустил. «Не корысти ради, а токмо волей пославшей меня царицы Тамары», — проходили уже. Да и какой папаша мог быть у такой курицы… Небось хоть и хороший, но ремесленник, обученный годами точить одну и ту же деталь. Ноближ оближ, епрть. Придется потерпеть для создания красивой легенды.

— Из-за чего хоть был весь этот сыр-бор? — спросил я даже не из любопытства, а чтобы не торчать болваном.

— Вы позволите это вам показать, ваше высочество?

— Потом. Сейчас давайте костяное масло. Мне надо почистить колесцовый замок в пистоле.

— Я с удовольствием это сделаю за вас, ваше высочество.

— А ты сможешь?

— Смогу. Я все-таки часовой мастер из цеха механиков этого города.

— Вставай и иди к подоконнику.

А девица все так и стоит в реверансе восковой фигурой музея мадам Тюссо.

— Отомри и займись делом, за которым пришла, — сказал я ей.

И повернувшись к мастеру, спросил:

— Как тебя зовут?

— Фелисьен Тиссо, ваше высочество. Вы позволите взять мне мои инструменты, а то кто-то очень варварски обошелся с этим пистолем.

— Что не так? Ты имел дело с таким оружием?

— Пару раз я делал подобные замки на охотничьи аркебузы[196] для наших купцов, ваше высочество, наша аристократия подобное оружие презирает. Но потом старшины цеха запретили мне перебивать хлеб у оружейников.

«Вот те раз», — сказал Штирлиц. — «Вот тебе два», — подумал Мюллер, скидывая ему на голову второй кирпич. Кто еще будет утверждать, что колесцовый замок изобрел Леонардо да Винчи? Причем он изобрел такой замок, который ни разу не работал на реальном оружии, — это я вам как музейщик говорю. По крайней мере, мне такие девайсы не встречались, и о нахождении их в каком-либо европейском музее мне ничего не известно. А я очень информированный в этом вопросе человек.