Заклятые пирамиды Орлов Антон

– Решить кое-что надо. Нам же теперь с хозяином чайной расплачиваться. Говорят, он недоволен.

Чем не предлог для разговора? Уважающие себя мужчины после дебоша в приличном заведении или сами платят за ущерб, или заставляют платить других. Хорошо бы этот мерзавец взял на себя часть расходов, а то Дирвен вовсе без карманных денег останется.

– Еще б он был доволен, – фыркнул собеседник. – Ты не стой на пороге, присаживайся. Хочешь, на стул, хочешь, ко мне на кровать.

Дирвен, само собой, выбрал стул.

– Я вчера погорячился. Я не сильно тебя отделал?

– Не надейся. А я тебя?

Захотелось вмазать по этой удлиненно-треугольной физиономии с выразительным ртом и бесстыже-ироничными глазами, переливчатыми, словно камень амитал. Пришлось напомнить себе, что он пришел сюда налаживать отношения, чтобы позже с блеском отомстить.

Голос у этого жабьего выкормыша был ниже, чем у Энги. Видимо, раньше пользовался заклинанием или зельем, чтобы изменить тембр, для мага дело нехитрое. И щеки гладкие, словно у девушки – благодаря тому снадобью из его склянки, оно, как выяснилось, любую растительность без остатка сводит. Дирвен тогда послушался и тоже сдуру попробовал: в результате едва наметившихся усов – нескольких драгоценных волосинок над верхней губой – как не бывало, однако эту потерю он заметил только по возвращении в Аленду.

Лицо то же самое, но теперь, когда глаза и губы не накрашены, нипочем бы не принял его за девичье.

– Зачем тебе понадобился такой маскарад?

– Ты уверен, что узнать об этом – в твоих интересах?

Дирвен разглядывал негодяя, продолжая сравнивать с Энгой. Похоже, секрет успеха его игры заключался в том, что он не пародировал женщин, как балаганный клоун, и в то же время не подражал расхожему обобщенно-жеманному эталону, как поступил бы на его месте конспиратор из недалеких. Он слепил образ Энги, словно хороший актер, избегая избитых приемов, которые неминуемо привели бы к провалу. Мелькнула мысль, что все это стоит запомнить как пример правильного подхода к маскировке, вдруг когда-нибудь пригодится.

– Как тебя зовут на самом деле?

– Ормье Нечди Сомайди, путешествующий аристократ из Нангера, к вашим услугам.

– Врешь ведь.

– А кто ты такой, чтобы знать обо мне правду? – сощурил длинные зеленовато-лиловато-серые глаза так называемый Ормье. – И так ли уж сильно она тебе нужна?

Заглянувшая в палату милосердница переполошилась, увидев их вместе, но когда все поняли, что Дирвен и Ормье драться больше не будут, волнение улеглось.

Покинув лечебницу, они вместе позавтракали в трактире. Ормье согласился возместить владельцу «Столичной белки» некоторую часть убытков, но драконья доля все равно легла на плечи Дирвена.

– Ты же зачинщик, – безмятежно улыбнулся этот мерзавец. – Вот и плати по своим счетам.

«Ничего, ты мне тоже по счету заплатишь! Посмотрим, как тогда будешь улыбаться».

Несколько раз Дирвен переводил разговор на красоты природы в окрестностях Аленды. Сейчас у него экзамены, а после хорошо бы выбраться за город и устроить пикник: если Ормье и Нальва захотят, он им такие чудесные места покажет… Нальву специально упомянул, чтобы недруг не заподозрил нехорошего умысла. Впрочем, сторонний наблюдатель не усмотрел бы в его плане ничего зловещего: отправиться с компанией в сельскую местность, полюбоваться пейзажами… Но если Дирвен все оценил правильно, один из этих пейзажей произведет на Ормье сокрушительное впечатление.

Вскоре выяснилось, что в Дом Инквизиции Орвехта вызывали в преддверии повышения. Дабы удостовериться.

Поднявшись на очередную ступеньку, он узнал некоторые весьма любопытные вещи. Кое о чем и раньше догадывался, кое-что его удивило, так что новые знания своей цены стоили – если считать ценой моральные мытарства и общение с прилипчиво-въедливыми доглядчиками.

Дирвен возместил ущерб почтенному Шайму, оставил в покое Хеледику и успешно сдавал экзамены. Песчаная ведьма тоже сдавала экзамены. Благодарение богам, ее отношение к мнимому нангерцу не выходило за рамки легкого увлечения, и печалиться девочка перестала, хотя временами на нее нападала задумчивость. О смысле жизни, видите ли, и о своем месте в этой жизни.

Воспитанники взялись за ум, Светлейшей Инквизиции можно не опасаться, дел на службе невпроворот, но Орвехту бередила душу, словно привязавшаяся на улице скрипичная мелодия, мысль об Итосии. Он пытался что-нибудь разузнать о ней, однако ясноглазая лекарка из Молоны как сквозь землю провалилась.

Ну уж нет, с угрюмым азартом решил Суно, от меня не уйдешь. Будем считать, что это неофициальное расследование.

После встречи в лечебнице Зинта ходила сама не своя. Тот маг понял, что она из Молоны. И она чуть не назвала ему свое настоящее имя. И в придачу ко всему он ей нравился.

– Тебе не стоило там задерживаться, – заметил Эдмар.

– Там было много тех, кто нуждался в моей помощи, – отрезала она, сознавая, что и впрямь чуть не попалась.

Зинта бросилась туда, поймав его «зов боли», и еще по дороге уловила, что Дирвен, которого после путешествия через границу она знала, как облупленного, находится где-то рядом, тоже в неважном состоянии. Сразу стало ясно, что эти двое столкнулись и наваляли друг дружке, пустив в ход и кулаки, и магию.

В отличие от Дирвена, так и не признавшего в ней перемазанную пылью лекарку, встреченную на приморской дороге, его учитель, похоже, определил, что это была она.

Эдмар выяснил, что зовут его Суно Орвехт. Один из тех немногих, кто силен по-настоящему и не нуждается в подкормке из Накопителя. На свое великое счастье, он не из древних и наверняка не устает возносить за это богам благодарственные молитвы, добавил Эдмар с кривой улыбочкой.

Он усилил, насколько смог, прячущие чары, которые не позволяли разыскать Зинту с помощью ворожбы, и посоветовал ей не выходить за пределы сурийских кварталов. При этом сам по-прежнему чуть не каждый день исчезал, сменив тюрбан с матхавой и куфлу на ларвезийскую одежду.

– Ты там поосторожнее гуляй, – попросила Зинта. – А то Дирвена встретишь, и опять друг друга побьете.

– Да мы не раз уже встречались, – усмехнулся Эдмар. – Мы помирились, так что не беспокойся.

Несмотря на это заверение, она забеспокоилась пуще прежнего:

– Совести у тебя нет! Не вздумай на него дурно влиять.

– На него повлияешь… – собеседник скроил презрительную мину. – Абсолютное отторжение. Да он мне и не нужен, в Разлучных горах я его обрабатывал, чтобы заставить дать клятву. Зато он забавный, мы вместе к модисткам ходили.

– А что у тебя с той девушкой, Хеледикой?

– Время от времени видимся, но она как будто находится за стеклом. Или, точнее, в стеклянном флаконе, словно драгоценные духи. Она песчаная ведьма, а стекло получается из песка, ты об этом знаешь? Мы с ней как два сорванных ветром листа, плывущие рядом по воде, и я не могу исправить тот вред, который причинил ей Дирвен. Тебя интересовало это?

– Ты выразился чересчур поэтично, но я все поняла. Бедная девочка.

– Дирвена за одно это стоило проучить. О, вот бы загнать его в ситуацию, чтобы он был вынужден выкупить свою жизнь такой же ценой, как Хеледика в тот раз, это было бы интересно.

– Да что ты несешь? – рассердилась Зинта. – Не слушайте его, боги! Как ты можешь о таких подлых вещах думать?

– Думать можно о чем угодно. Я же не говорю, что я что-нибудь в этом роде сделаю. Больно надо. Я всего лишь заблудившийся маг, который не может найти дорогу домой, тут бы самому уцелеть, чтобы не сожрали те или другие.

– Целее будешь, если выкинешь из головы недоброжительские мысли.

Зинте по горло хватало хлопот с пациентами, и сурийского языка она не знала, но все же заметила, что в кварталах, занятых переселенцами с юга, что-то назревает – и вряд ли хорошее. Голоса звучали резче, чем раньше, молодежь собиралась кучками. Ощущение было, как перед грозой, когда ветер хлопает оконными рамами и гоняет по улицам пыль.

– Зинта, завтра, как рассветет, уходим отсюда, – сообщил вечером Эдмар, выглядевший крайне раздосадованным. – Все, что у нас есть ценного, берем с собой, на случай, если больше не вернемся. Наденешь ларвезийское платье, а сверху покрывало и матхаву – это снимешь, как только отойдем от их кварталов.

– Почему? У меня же здесь пациенты, и Джеманха учит меня танцевать!

– Завтра здесь такие танцы начнутся… Дурачье собирается поднять мятеж и наказать ларвезийские власти. У старейшин не хватает влияния, чтобы эту глупость предотвратить. Сурийцев и так в Аленде недолюбливают, и я не удивлюсь, если у Ложи после этого окончательно терпение лопнет.

– Из-за чего мятеж?

– О, повод просто шикарный! На днях один предприимчивый юноша из тех, кто носит матхаву, завернул в галантерейную лавку, вырвал кошелек у зазевавшейся покупательницы и пустился наутек. Мимо проходил полицейский патруль, началась игра в догонялки. Парень, потеряв голову, полез прятаться в подвал заброшенного дома с дурной репутацией на улице Глиняных Мисок. Облезлое архитектурное чудище из кирпича цвета несвежего мяса, выглядит так, словно притащилось в город с кладбища старых кирпичных домов. Местечко вроде паянских Паленых Гнезд, а что там водится – никто вразумительно рассказать не может. Нечто крайне опасное. Стражи порядка следом за воришкой не полезли и вскоре услышали жуткий крик. Потом вызвали магов – те тоже не знают, что за напасть в этом подвале обитает, и рады любому гостинцу, который можно поизучать. Вытащили труп. Голова была целая, а все остальное напоминало кровавую перекрученную тряпку, и на лице – соответствующая гримаса. Жаль, я не видел. Вроде бы инцидент исчерпан, но его приятели решили отомстить за товарища и преподать урок злой алендийской полиции, загнавшей невинную жертву в логово демона. Скорбящих приятелей набралось, как собак нерезаных, и предполагается, что беспорядки начнутся завтра. Так что придется нам с тобой уносить ноги, а ведь так хорошо устроились…

– Может, их как-нибудь отговорить? Мальчишку жалко, но ведь, если начнется мятеж, пострадавших будет больше.

Зинта растерялась, она при таких известиях всегда в первый момент терялась, если только от нее не требовалось немедленных профессиональных действий.

– Да их даже старейшины унять не могут. Мое мнение, дураку дурацкая смерть, однако гордые сыны Суринани одержимы отмщением, – Эдмар говорил с издевкой, но еле слышным шепотом, хотя их соседи не знали молонского. – Собираются перевернуть Аленду вверх тормашками, дабы защитить свое право хватать чужие кошельки, и чтобы после этого никто не кидался за ними в погоню. Если Ложа не подавит эти беспорядки с максимальной жестокостью, она совершит большую глупость.

– Тем, кто нас приютил, придется плохо. Разве совсем никак нельзя этому помешать? Ты же маг, и среди старейшин есть маги…

– Среди мятежников тоже. Ясно, что горячих сурийских парней подзуживают Овдаба и Ктарма, наверняка без засланцев не обошлось. Они давно к этому готовились, эпизод с воришкой послужил поводом. Со старейшин общины это вины не снимает, нечего было выпускать ситуацию из-под контроля.

– Хорошо тебе со стороны рассуждать! – упрекнула Зинта. – Ты же не знаешь, каково это – за другими присматривать.

– Представь себе, знаю. В паянской гильдии контрабандистов я как раз этим и занимался, и недоумков вроде того быстроногого вора, и его опечаленных дружков я бы сам скормил какому-нибудь демону, пока они всех остальных не довели до беды. Но у нас таких не было, добрый управитель таможни никчемную дрянь в дело не брал.

– То подпольная зложительская гильдия, а то община, – вздохнула лекарка. – Не все же родятся и вырастают разумными.

– Значит, неразумные должны быть тише воды, ниже травы, не открывать рта лишний раз и во всем подчиняться разумным, – безапелляционно парировал Эдмар. – И если старейшины не смогли соблюсти этот принцип, им придется заплатить за свой просчет. Зинта, мы с тобой не сможем предотвратить мятеж, так что готовься к побегу.

– Но если я останусь, я хотя бы смогу помочь пострадавшим, особенно тем, кто из мирного населения.

– Как бы тебе самой не пострадать. Смотри, если тебя арестуют и маги Ложи выяснят, что ты знаешь правду о Накопителях, – тебе конец.

– Вряд ли они рискнут убить лекарку под дланью Тавше.

– Зато рискнут держать тебя взаперти под охраной и вовсю эксплуатировать на благо Ложи. Останешься жива, и будут хорошо кормить, но свободы никогда не увидишь.

Последний довод ее убедил. Весь остаток дня Зинта носилась по сурийским кварталам, лечила, раздавала лекарства, хмуро поглядывая на попадавшихся навстречу парней – экие недоумки, правильно Эдмар высказался, нет бы о своих близких подумали! С вечера собралась в дорогу. На душе было грустно и тяжело, но уснула, как убитая, а в самую рань маг поскребся в дверь, она повязала матхаву, набросила покрывало, взяла свою котомку, и вдвоем выбрались на улицу.

Аленда была окутана дымкой снов и утренним молочным туманом, но все же в окрестностях попадались прохожие – или, скорее, дозорные? Шепнув: «Идем, я отведу им глаза», – спутник взял ее за руку. И вправду отвел, на них не обратили внимания.

В закоулке с дощатым мусорным домиком, в котором кто-то копошился, то ли крыса, то ли гнупи, Эдмар велел Зинте снять накидку и матхаву. Свернув ее тряпки, швырнул в окошко мусорницы. Внутри забормотали, оттуда выглянул, подслеповато щуря глаза, сердитый коротышка с длинным сизым носом и черной щетиной вместо волос, переходящей с затылка на хребет, – и впрямь гнупи, застигнутый рассветом вдали от своего логова. Этот волшебный народец, бывает, роется по ночам в помойках. Опознав мага, он тотчас юркнул обратно в вонючую темноту.

– Зачем выбросил, хорошие же вещи! – возмутилась Зинта. – Накидку можно было оставить, пригодилась бы…

– На всякий случай, чтобы нас не приняли за подстрекателей из Овдабы. Идем.

На ней было темно-зеленое платье с золотисто-коричневыми вышитыми вставками на пышных рукавах и на лифе, с янтарными пуговками, какое не стыдно надеть хозяйке галантерейной мастерской или жене должностного человека средней руки. Эдмар в белой рубашке, в голубом камзоле и такого же цвета штанах, заправленных в летние сапоги, напоминал студента из богатой семьи. Котомки новенькие, украшены галуном. Двое зажиточных жителей столицы отправились на пикник, и никто не примет их за бездомных бродяг, каковыми они на самом деле являются.

Остановив наемную коляску, Эдмар велел вознице ехать на вокзал.

– И куда мы собрались? – поинтересовалась Зинта, недовольная тем, что он до сих пор не посвятил ее в свои планы.

– Понятия не имею. В какое-то красивейшее место, где полно белых лилий. Ты любишь лилии?

– Наверное, да. Но как мы туда доберемся, если ты понятия не имеешь?

– Нас туда Дирвен пригласил.

– Ох…

Больше Зинта ничего не сказала, пока не выбрались из экипажа – возница небось слушает, о чем они между собой толкуют. Уже на привокзальной площади, перед длинным зданием в два этажа, похожим на разглаженную полоску кружев, обеспокоенно прошептала:

– А он не устроит нам неприятностей? Он, должно быть, не на шутку на тебя зол.

– Зол-то зол, но ты же знаешь, какую клятву я с него взял. Могу побиться об заклад, какую-то каверзу он задумал, это на его миловидной конопатой физиономии прописными буквами написано, однако с Ложей это никак не связано. Что-то по-мальчишески дурацкое и наивное, вроде классического трюка с прислоненной к двери шваброй, на которую надето ведро. Он думает, что приготовил мне сюрприз, но я собираюсь его переиграть. На эту загородную вылазку он давно уже меня подбивал, а теперь в самый раз принять его приглашение: вдруг нам с тобой после этого сурийского безобразия алиби понадобится. К тому же, если по случаю беспорядков выезд из Аленды перекроют, лучше находиться снаружи, а не внутри.

– Мне-то как раз внутри надо бы находиться, – вздохнула лекарка, с печалью подумав и об общине, и о жителях окрестных кварталов, которые тоже могут пострадать.

– Что ж, когда все закончится, сможешь вернуться в город и лечить раненых, – судя по его тону, Эдмар нисколько по этому поводу не переживал.

– А Дирвена разве не пошлют усмирять мятежников, раз он амулетчик на службе у Ложи?

– Вряд ли. Амулетчиков и без него хватает, а Дирвен с его даром – штучное изделие для особых случаев, и было бы неразумно рисковать, что он в общей катавасии схлопочет булыжник или арбалетный болт. Я бы его туда не послал. Вчера он сказал, что экзамены сдал, новых заданий пока нет и у него сейчас каникулы. Да вот он и сам идет.

Выпрыгнув из подъехавшей коляски, Дирвен издали помахал им рукой. На нем был такой же костюм, как на Эдмаре, только камзол и штаны цвета бронзы, с искрой. Зинта порадовалась, что надела нарядное платье, а то рядом с ними, такими красивыми, выглядела бы совсем невзрачно – и тут же помрачнела: до нарядов ли, когда в городе назревает беда? А они, вместо того чтобы попытаться ее предотвратить, бегут туда, где тишь да гладь и полным-полно белых лилий.

Поздоровавшись, Дирвен назвал ее «госпожой Нальвой». Ага, не следует забывать о том, что она для него Нальва Шенко. Насчет Эдмара он ничего не сможет выболтать, однако на нее это не распространяется.

Купили в вокзальном буфете две бутылки вина, копченую курицу, дюжину капустных пирожков и три плитки шоколада, сложили все это в котомку к Дирвену.

Тот, как выяснилось, тоже знал о грядущих беспорядках.

– «Столичная белка» до сих пор закрыта, хозяина предупредили не начинать ремонт, пока с сурийцами не разберутся.

– С какими еще сурийцами? – изобразил искреннюю неосведомленность Эдмар.

Зинта смотрела на проплывающие за окном фруктовые сады, луга и виноградники. Мало ли, отчего она грустная. Может, о своей нескладной личной жизни задумалась. Да никто и не интересовался, в чем дело.

Ехали несколько часов. Стюард в застиранном переднике принес в купе обед в кастрюльках с хитроумными защелками на крышках. Зинте кусок в горло не лез, а ее спутники поели с аппетитом.

Станция, на которой они сошли вскоре после полудня, называлась «Храм Кувшинок». Неподалеку от деревни в несколько домишек стоял небольшой храм Госпожи Развилок, потемневший и замшелый от старости, возле него зеленел затянутый ряской лягушачий пруд с белыми кувшинками.

– Хм, это и есть обещанные лилии? – поддел провожатого Эдмар. – Что-то негусто.

– Цветочки тебе дальше будут, – с нехорошим блеском в глазах пообещал Дирвен.

Сухопарый пожилой жрец в темной рясе с фрактально ветвящейся вышивкой, когда-то многоцветной, а теперь невыразительно блеклой, наблюдал за ними с крыльца с добродушной укоризной.

Приотстав, Зинта поклонилась храму и положила в прибитую к столбу деревянную чашу мелкую монету: нехорошо скупиться, когда имеешь дело с богами, но деньги следовало экономить. После этого она быстрым шагом догнала своих спутников. Дирвен как раз объяснял Эдмару заговорщическим шепотом, что к тому самому, на что здесь стоит посмотреть, надо идти не по дороге и даже не по тропкам, а напрямик через лес, где кустарника побольше, иначе их застукают и не пустят, потому что посторонним проход воспрещен. Вернее, ему туда можно, поскольку он амулетчик Ложи и уже там бывал, а Ормье и Нальву завернут обратно, и тогда получится, что зря сюда ехали.

– Так, может, лучше сами повернем обратно? – рассудительно предложила законопослушная Зинта.

– Вы же тогда не увидите, как там красиво! Да на самом деле туда много народу ходит, за всей территорией не уследишь, и если кто-то пользуется хорошими амулетами, он запросто проскочит. У меня амулеты, а ты, Ормье, заклинанием прикройся. Знаешь ведь, наверное, как это делается?

– Представь себе, знаю, – промурлыкал Эдмар, глядя на охваченного энтузиазмом Дирвена с задумчивым изучающим прищуром.

В душе у Зинты шевельнулось недоброе предчувствие, но когда она снова завела речь о том, чтобы вернуться на станцию, ни тот ни другой не внял голосу разума. Вдруг опять подерутся… И тогда они будут нуждаться в неотложной помощи, так что надо тащиться за ними, пригибаясь под нависающими ветвями и подбирая подол, чтобы не цеплялся за что попало. Два жабьих паршивца… Стоило ли надевать такое платье ради прогулки с кавалерами такого пошиба? Вдобавок припекало, то и дело приходилось утирать мокрое от пота лицо.

– Эй, вы, подождите! – сердито окликнула Зинта. – Я переоденусь.

Хвала богам, юбка не порвалась, плотный китонский шелк с честью выдержал знакомство с сучьями и репьями. Натянув за кустом барбариса, увешанного кистями желтых соцветий, свои старые штаны и тунику, Зинта свернула платье и запихнула в котомку поверх лекарской сумки.

Теперь она не так сильно изнывала от жары, и никакой возни с подолом, можно смотреть по сторонам – на цветы, возле которых вьются шмели и пчелы, на ярких бабочек, на лиственные и хвойные деревья, каких она в Молоне не видела. Все пронизано солнцем, воздух напоен ароматами. Здесь, наверное, никакой лесной жути не водится, не то что в Разлучных горах. Эдмар с Дирвеном тоже принялись вспоминать Разлучные горы, вовсю поддевая друг друга.

До места добрались к вечеру. Дирвен наконец-то остановился и объявил: «Все, пришли». Сбросив котомку, Зинта уселась на траву. Укромная прогалина посреди зарослей бузины с кремово-белыми цветами. Знатная вышла прогулка, и все тревожные мысли по дороге рассеялись, попросту сил на них не осталось. Если б еще комарье не липло… А лилий им попалось по дороге не так уж много.

Дирвен вытащил снедь и расстелил плед, занимавший большую часть его котомки. Эдмар эффектно, словно фокусник в балагане, «распаковал» еще два пледа, прежде свернутых заклинанием до размеров носового платка.

– Если ты это умеешь, какого демона мы с тобой в тот раз мерзли?

– Чтоб тебе жизнь шоколадом не казалась.

Зинта осуждающе вздохнула: ну, почему бы Эдмару не сознаться, что тогда он ничего подобного еще не умел? Недавно научился, подсмотрел у кого-то из магов сурийской общины. Благодаря этому они смогли захватить с собой теплую одежду, спальные принадлежности и даже палатку – все было уменьшено до кукольных размеров, замечательный способ, а Дирвена дразнить совершенно незачем. Тот на миг насупился, взгляд стал колючим, но потом конопатое лицо разгладилось. На удивление быстро разгладилось: словно он вовремя вспомнил о том, что в рукаве у него еще какой козырь припрятан.

– Надо сходить посмотреть на лилии, пока солнце не село. Это недалеко, только придется ползти под кустами, а поужинаем лучше потом, когда вернемся. Наши вещи тут никто не тронет. Пойдемте?

Под кустами Зинта за сегодняшний день наползалась на полжизни вперед, но Эдмар согласился, а у Дирвена глаза сияли, как у мальчишки, задумавшего недобрую шалость. Сейчас начнется выяснение, кто кого, и без присмотра этих двоих лучше не оставлять.

Пробираться внаклон под нависающими ветвями все же куда легче без котомки на спине, но толку-то лезть за какими-то сомнительными удовольствиями на запретную территорию, если за вычитанием перенесенных мытарств удовольствия останется с воробьиный нос? Дважды пришлось пережидать в зарослях: Дирвен шепотом предупреждал, что «идет дозор». Один раз издали донеслись умноженные эхом голоса – здешнему дозору, в отличие от незваных гостей, таиться не приходилось.

На полянах и впрямь росли роскошные лилии, но провожатый говорил, что главная достопримечательность впереди. Почти пришли, оно вот здесь, за деревьями. Ага, по этой круговой тропинке ходят сторожа, но они уже далеко. Давайте сюда, подойдем поближе, тут можно пролезть между кустами.

Впереди росли ивы. Потянуло сыростью и холодом.

– Смотри, Ормье! – с плохо скрытым торжеством произнес Дирвен.

Лицо Эдмара, секунду назад невозмутимое, с улыбочкой «и чем же ты можешь меня удивить?», побледнело и застыло. Он был готов к чему угодно, только не к встрече со своим наваждением.

Перед ними лежало озеро с непроглядной водой, неподвижной и блестящей, словно черное стекло. Берег обрывистый, хотя и не слишком высокий, отраженные в темной глади ветки ив до поверхности не дотягиваются, но правее видна сырая низина, заросшая высокой изумрудной травой.

– Ну, как тебе это? – Дирвен смотрел победителем.

– Ничего себе картинка, – своим обычным чуть насмешливым тоном отозвался Эдмар, уже совладавший с шоком.

– Это Лилейный омут. Слышали о нем когда-нибудь?

– Какая-то сказка насчет исполнения желаний, – припомнила Зинта.

– Ага, есть поверье, что, если загадать желание и туда окунуться, оно исполнится, только это неправда, на самом деле все желающие тонут. Там вода холоднющая, как лед, и не водится ни рыб, ни улиток, ни лягушек – вообще ничего, зато оно никогда не замерзает, так и глядит всю зиму черным глазом. Его наши амулетчики охраняют.

– Хорошо охраняют, раз мы здесь, – фыркнула лекарка. – Идемте отсюда.

Ее опять охватило беспокойство, предчувствие чего-то непоправимого.

– А здесь не устережешь, потому что Лилейный омут волшебный и подыгрывает тем, кто сюда идет. Может, он питается людьми. Хотя утопленники, которых потом достают тралом, нисколько не объеденные. Тут повсюду прямо от берега страшная глубина, только в воду шагнешь – и провалишься с головой. И везде спущены тралы, их раз в месяц поднимают с помощью амулетов, там обязательно кто-нибудь есть, хотя дозоры следят, чтобы никто не топился. Я тоже здесь дежурил. Ну как, Ормье, этот водоемчик похож на то, что тебе снилось? А то бледный ты стал, как барышня, которая мышь увидела!

– Мышь я вижу, – согласился Эдмар. – Точнее, мышонка – зеленоглазого, хвастливого и нахального, уверенного в том, будто он круче всех. А что касается барышни… В Разлучных горах юбку носил я, но барышней был ты, чуть что – сразу спасите-помогите, пусть это сделает вместо меня кто-нибудь другой!

– Не ври! – Голос Дирвена, все еще по-мальчишески ломкий, обиженно зазвенел. – Когда было нужно, я сам выстрелил!

– Один-единственный раз. И целоваться ты так и не научился, сколько я ни старался…

– Ах ты, сволочь!

Он двинул оскорбителю кулаком в челюсть, и все бы ничего, но стояли-то они на краю. Уклонившись от удара, маг не удержал равновесия, пошатнулся – и исчез. Раздался тяжелый всплеск.

Зинта рванулась вперед, распласталась на кромке берега и, ухватившись одной рукой за плакучие лапы ветлы, другую опустила вниз. Давай же, Эдмар, хватайся… Рядом с ней тот же маневр проделал Дирвен, глаза распахнуты ошеломленно и жалобно – топить недруга в его планы не входило.

Эдмар медленно погружался, даже не пытаясь выплыть. Длинные высветленные волосы тянулись вверх, словно белесые водоросли. Рискуя свалиться, Зинта свесилась еще ниже, пытаясь поймать тихо колышущиеся пряди. Едва коснувшись студеной, как лед, воды, пальцы заныли и начали неметь. Видимо, Эдмара сразу сковало непреодолимым холодом: судорога, паралич дыхания, остановка сердца. Он уже мертв. Несколько мгновений спустя его неподвижный труп канул в темную глубь. Лилейный омут проглотил очередную жертву.

Кто-то тянул ее прочь от края.

– Нальва, я не хотел! Честное слово, не хотел! Сами не упадите, его теперь не достать, тралом потом поднимут…

Она отползла в сторону и выпрямилась. Кончики пальцев до сих пор ныли. Вот и сбылся сон Эдмара.

– Я же не думал, что он свалится… – потерянно произнес Дирвен.

– Ладно, от судьбы не уйдешь, – лекарка вздохнула. – И ничего теперь не поделаешь. Добрых посмертных путей тебе, Эдмар, Эдвин Мангериани.

– Так его звали на самом деле?

Она кивнула. Не сказать, чтобы она его любила, однако привыкла к нему и привязалась, и столько вместе пережили за эти два года… Но если разобраться, участь ему выпала не настолько страшная, как могло быть, если б его забрали в Накопитель.

Еще раз вздохнув, Зинта поглядела на мальчишку, победившего противника и совершенно этой победой раздавленного.

– Я никому не скажу, что ты его толкнул. Это был несчастный случай. Тем более ему снилось, что это должно произойти. Но ты все-таки подумай над тем, что сделал, чтобы не повторить то же самое в будущем с кем-нибудь еще.

Дирвен покаянно опустил голову.

– Пошли, – позвала лекарка.

Они вернулись к стоянке – вдвоем, хотя уходили отсюда втроем. Зинта уселась на плед, на нее только сейчас навалилась усталость после сегодняшней беготни, а ее спутник открыл бутылку, налил доверху вина в походную жестяную кружку и взахлеб выпил.

– Нальва… – Язык у него начал заплетаться. – Вы мне верите или нет – я не хотел!

– Верю.

Удовлетворившись ответом, он снова налил и припал к посудине.

– Послушай, не стоит тебе столько пить.

– Н-нет, подождите… – с надрывом возразил Дирвен. – Почему он меня обманул? Я полюбил девушку, а она оказалась не девственницей, потом я снова полюбил девушку, и она оказалась переодетым парнем! Вы можете сказать, почему вокруг столько предательства?

– Может, потому, что ты, когда влюбляешься, не видишь самого главного – человека, с которым имеешь дело? Смотришь вместо этого на морок, который сам же и создал, а после расстраиваешься из-за несовпадений своего морока с действительностью.

Уж кому, как не Зинте, об этом знать, если у нее с Улгером так получилось. Собеседник бурно запротестовал:

– Какой еще человек, я же говорю о девственности! П-почему они… Ну, не это самое… Не девстве…

После первой бутылки он забыл о том, что утопил Эдмара, и принялся слезно обвинять покойного во всех своих неприятностях, даже в тех, которые произошли задолго до их знакомства, а после второй растянулся на пледе и погрузился в пьяный сон, время от времени издавая стоны, напоминающие поскуливания побитого животного.

Укрыв мальчишку, Зинта устроилась от него подальше, тоже завернулась в плед. Сгущались сумерки, а они и круг не очертили, и сухих веток для костра не приготовили. Но костер тут, наверное, жечь не стоит, чтобы охрана Лилейного омута не заметила нарушителей.

Ей больше незачем скрываться. Пожалуй, она останется в Аленде и для начала будет помогать тем, кто пострадал во время беспорядков, а потом как-нибудь да устроится, в Ларвезе не слишком много лекарей под дланью Тавше. Если начнут расспрашивать, скажет, что из Паяны сорвались, потому что так решил Эдмар – будто бы у него случились неприятности, а какие, он с ней не делился. Не пропадет она без него. Хотя все равно грустно, и рыжая Мар останется без лекарства, которое могло бы ее спасти. Эдмар успел найти половину ингредиентов для противоядия. Пусть он мечтал вылечить Мар, чтобы посрамить ее отца и продемонстрировать свое превосходство над окружающими, для больной девочки это по-всякому было бы хорошо, несмотря на ничуть не доброжительские побуждения Эдмара.

Вдобавок, желая ему добрых посмертных путей, Зинта ощущала тягостное беспокойство: если его душа останется в Сонхи и в будущем, когда он в другой раз родится, в нем опять признают древнего мага, его по-всякому ждет Накопитель. А потом то же самое повторится снова, и еще раз, и еще… Нет, не будут его пути добрыми. Подумав об этом, лекарка съежилась от ужаса, протеста и сострадания, кутаясь в плед.

Сумерки сгустились до иззелена-синей летней темени, в небе появился жемчужный месяц. Вокруг переливисто стрекотали невидимые цикады, шуршали ночные бабочки и мерцали крупные светляки. В той стороне, где находилось озеро, плеснула вода, потом послышались шорохи, словно кто-то неуклюже ломился через заросли, тревожа траву и кустарник. Лесное животное – или утопленник?

Зинта замерла, прислушиваясь. Что бы это ни было, оно направляется сюда. Дать отпор нежити может маг либо амулетчик, но мага больше нет, а амулетчик вдрызг пьян, его сейчас не растолкаешь.

Отбросив плед, она схватила свою котомку. Спички лежали в боковом кармашке, который застегивался на пуговицу. Хотя бы ветку поджечь… Пальцы дрожали, спички вспыхивали и гасли. Шорох приближался, из-за кустарника донесся слабый голос:

– Зинта… Зинта, помоги мне…

Ноги враз стали ватными, непослушными. И впрямь мертвец! Не тот у Эдмара характер, чтобы дожидаться, когда его тралом поднимут: сам из омута вылез – и прямиком отправился живых донимать.

– Зинта…

В панике она пихнула ногой Дирвена. Тот издал скулящий стон, но не очнулся. Придется без его помощи от нежити защищаться.

Зинта достала кинжал Тавше. Мелькнула мысль, что с ним вроде бы что-то не так – хотя разве подобное возможно? Утопленник уже продирался через заросли бузины, еще немного – и будет здесь.

Боги милосердные, вот он: облепленный мокрой одеждой, из последних сил ползет на четвереньках, белеют рукава рубашки, длинные слипшиеся волосы свисают озерными водорослями. В звездном свете ничего больше не разглядишь, но Зинте не хотелось бы увидеть его посиневшее мертвое лицо.

– Отправляйся в Хиалу, беспокойный дух, тебе не место среди живых! Добрых тебе посмертных путей! Живые и мертвые ходят разными дорогами, не нарушай сей закон!

Зубы у нее стучали. У покойника тоже.

– Зинта, я живой!

– Ты утонул! Я сама видела! Смирись со своей участью, не тревожь добрых людей!

– У тебя нож Тавше, ты же говорила, он отличает живых от нежити, вот и посмотри. Я пока жив, но если ты не дашь мне плед, скоро околею!

Ох, и в самом деле: кабошон, венчающий рукоять, не светится. Значит, нет рядом ни беспокойных мертвецов, ни волшебных существ, способных принимать людской облик, а она до того перепугалась, что упустила это из виду. Убрав оружие, Зинта бросилась к Эдмару. Мокрый, кожа ледяная, но жилка пульса на запястье бьется – последнее окончательно убедило лекарку в том, что перед ней живой человек.

– Тебе надо немедленно все снять и завернуться в сухое. Давай, шевелись, я помогу. Как тебе удалось выплыть?

– Я загадал правильное желание… – выдавил маг, сдирая с себя до нитки промокшую одежду. – Успел, когда падал. Единственно правильное желание – остаться в живых, и омут меня отпустил. А если загадать что-нибудь другое, утонешь. Хороша ловушка, правда?

Он то ли засмеялся, то ли закашлялся.

Лекарка набросила ему на плечи плед, потом сдернула другой с Дирвена и укутала Эдмару ноги. Он не болен, и сейчас нет смысла черпать силу у Тавше, его просто надо поскорее согреть.

– Костра не нужно, – остановил он, когда Зинта кинулась ломать ветки. – Не хватало, чтобы нас тут изловили. Лучше дай вина.

– Ничего не осталось, Дирвен выпил.

– Было же две бутылки!

– Вот он все и выхлестал. Тебя поминал.

– Восхитительно…

– У меня есть немного согревающей мази.

Перцовой мази было на донышке, потому Зинта и не оставила эту склянку своим пациентам из сурийского квартала.

– Погоди, есть еще способ.

Сбросив тунику и штаны, она расстелила на траве плед, улеглась вместе с Эдмаром, обняла его и прижалась всем телом, грея собственным теплом. Вторым пледом они с головой накрылись. Холодный, как ледышка. Хорошо еще, что в этих краях в начале лета ночи достаточно теплые.

Сначала он лежал молча, только хрипло дышал и дрожал. Потом пробормотал:

– Зинта, ты угадала. Мар болеет из-за меня. Это был я. Спасибо, что не удавили в колыбели… Хотя я ведь родился на четыре года раньше, они еще не знали… Ничего, теперь я ее вылечу. Лекарство для своей дочери Хальнор должен получить от меня.

– Ее отца зовут Хальнор?

– Раньше звали. Давно. Мерзавец об этом не помнит.

– Почему – мерзавец?

– Потому что он превратился в дикого кота и убежал. И никто не мог его поймать, даже сам Дохрау. Попробуй отыскать в популяции болотных кошек того, кто сам от себя отрекся, с такой задачей ни маги, ни боги не справятся. Если б он тогда нашелся, я бы его домой к себе взял… Надел бы ему ошейник с колокольчиком, чтобы снова не потерялся… Но ему бы колокольчик не понравился, при его-то свободолюбии… Он чуть что выпускал когти и шипел, даже когда снова стал человеком.

Ясно. Уже бредим. Немудрено после такого купания.

Мало-помалу согревшись, он погрузился в забытье. Зинта тоже прикорнула, прижавшись к теперь уже теплому Эдмару.

Проснулась она первая. Выбралась из-под пледа, торопливо натянула штаны и тунику. Развешала на кустах мокрую одежду Эдмара. Взяв бутылки, сбегала к ручью, через который вчера пришлось перепрыгивать. До Лилейного омута было ближе, но черпать оттуда воду не хотелось. Когда вернулась назад, похмельный амулетчик все еще дрых без задних ног, а Эдмар сидел одетый, на нем была бутылочно-зеленая фланелевая рубашка, замшевая жилетка с бахромой и зеленовато-коричневые походные штаны. Значит, он уже в состоянии «распаковать» вещи, свернутые магическим способом.

– Достань мою жакетку, – попросила Зинта, усаживаясь рядом.

Лес окутывала утренняя прохлада. Солнце едва поднялось, все было исчерчено длинными тенями, которые перемежались с освещенными участками, сверкающими мириадами росинок.

– Я вчера проговорилась, как тебя зовут. Ну, когда мы желали тебе добрых путей…

– Тронут! – хмыкнул Эдмар. – Впрочем, не страшно, он же поклялся богами и псами, что ничего обо мне не выболтает. Все равно хочешь – не хочешь придется тащить его с собой.

– Куда – с собой?

– Мы едем на юг. До пустыни Олосохар – поездом, а дальше как получится. Нам нужны деньги, паянские сбережения скоро закончатся.

– Думаешь, в пустыне деньги прямо на песке валяются?

– Под песком. Будем искать клад, о котором мне рассказал один старый суриец. Стоит зарисовать то, о чем он говорил, а то еще одно такое приключение – и все из головы вылетит.