Королева Виктория. Женщина-эпоха Павлищева Наталья

Волноваться было отчего. Закончившись плохо, роды могли изменить судьбу не только Виктории или принца Альберта, но и всей Англии. Это первенец и в случае гибели королевы, но жизнеспособности рожденного ребенка регентом становился иностранец, которого далеко не все воспринимали благосклонно. В случае смерти и матери, и ребенка ситуация складывалась еще хуже, принц Альберт наследственных прав на престол не имел и королем мог стать так нелюбимый англичанами герцог Камберлендский.

Кажется, в этот момент все пожалели, что не провозгласили принца Альберта наследником престола. Но вслух никто ничего не говорил. Захлебывались мрачными пророчествами только газеты. Если до замужества королевы они только притворно вздыхали по поводу возможных осложнений ее здоровья в случае беременности, то теперь напрямую смаковали возможные варианты трагических событий.

Принц Альберт прятал от жены газеты, но полностью оградить ее от такой информации не мог. Виктория, злясь, говорила, что назло всем быстро и легко родит здорового принца! Муж целовал жену в голову и соглашался:

– Конечно, дорогая. Непременно сына и обязательно легко.

Ни быстро, ни легко не получалось, роды шли уже двенадцатый час.

Она уже была измучена, но все равно совершенно спокойна. Пусть гадкие газеты захлебываются мрачными предположениями, все будет так, как хочет она. Просто наследник слишком крупный.

Рядом сидели ее любимый Альберт и герцогиня Кентская. Когда начиналась очередная схватка, Виктория закусывала губы, чтобы не кричать на весь дворец, и стискивала им руки.

И вот… крик младенца прорезал напряженную тишину дворца!

– О, мадам, у вас очаровательная принцесса!

Она повернулась к мужу:

– Вы довольны мной?

Альберт наклонился, чтобы поцеловать жену:

– Я – да, но, боюсь, нация ждала принца.

– Ничего, в следующий раз будет принц!

И никто не усомнился, что именно так и случится. Мысленно королева добавила: «И на этом все». Она не собиралась становиться матерью большого семейства, слишком все это тяжело и долго. Мужчины могут хотеть детей, им-то что! А каково женщинам, тем более королеве?!

Виктория не сдержала своего слова, она слишком любила мужа, чтобы не рожать от него детей. Зато самих детей любила не слишком.

– Вик, тебе не слишком удобно на этой кровати. Может, перенести тебя на софу?

Да, конечно, ей неудобно, на софе можно было бы полулежать, а здесь все такое большое и мягкое… Но звать слуг, чтобы те касались ее измученного родами тела? Нет, лучше уж тут.

– Я сам тебя перенесу.

Альберт действительно подхватил Викторию на руки, хотя та и не была легкой, перенес на софу, которую спешно застелили постелью, устроил поудобней.

Герцогиня Кентская смотрела на это проявление мужниной любви сквозь слезы. Если ее Дрине в чем-то и повезло, то, кажется, с мужем, а не с короной. За те часы, что Виктория мучилась, пытаясь родить, герцогиня насмотрелась на поведение ее мужа и пришла к выводу, что лучшего пожелать дочери просто не могла.

Виктория прислушалась, кажется, говорили о ней. Из-за слабости и кровотечения королева оставалась в постели целых две недели после родов. На день Альберт переносил ее на софу, а на ночь возвращал обратно в постель, он все время был рядом, превратился в настоящую няньку для жены, подавал все, что ни просила, читал вслух, что-то рассказывал, даже писал от ее имени письма, чтобы она только подписывала. Это оказалось так приятно! Лучшей няньки и найти невозможно.

За приоткрытой дверью действительно говорили о ней. Там герцогиня и принц ужинали вместе, чтобы не удаляться далеко от спальни и услышать, если проснувшаяся Виктория позовет.

Разговаривали теща с зятем негромко, но все было прекрасно слышно. Альберт расспрашивал, а герцогиня Кентская рассказывала разные забавные случаи из детства дочери. В голосе Альберта сквозил неподдельный интерес, и герцогиня была весьма довольной…

Виктория вдруг глубоко и облегченно вздохнула. Как же это прекрасно! У нее такой заботливый муж, ее любимый Альберт такая умница! Как он толково писал письма, как разбирал срочные бумаги, как говорил о делах!

Теперь муж казался ей не только самым красивым, но и самым умным и образованным мужчиной на свете. Как же она его любила!

К тому же выяснилось, что и члены кабинета министров обращаются к Альберту по самым разным вопросам. А уж когда Виктория узнала, что с ее супругом советовался даже лорд Веллингтон, которого она глубоко уважала, доверие к Альберту стало полным. Он не просто умница, не просто помощник в разборе бумажных завалов, он способен стать ее настоящим секретарем. О том, чтобы совсем передать бразды правления в руки мужа речи не шло вообще.

Прошло совсем немного времени с того дня, как королева встала с постели, оправившись после родов. Она уже не мыслила своей жизни без помощи дорого Альберта во всех делах, в том числе и политических, даже лорд Мельбурн отошел на задний план, теперь у Виктории был советчик, с которым во много крат удобнее.

Это оказалось таким удовольствием – вместе заниматься делами, обсуждать что-то, а потом целоваться и засыпать в объятиях друг друга.

Поведение королевы заметно изменилось, она стала куда терпимей, меньше нервничала, чаще советовалась и терпеливо выслушивала ответы там, где раньше давно взорвалась бы. Все приписывали произошедшие положительные изменения ее величества влиянию мужа.

Участие принца Альберта в делах тоже быстро дало результаты, его оценили сначала в кабинете министров, потом и в парламенте как разумного, осторожного советчика королевы. Теперь модным было хвалить принца.

Жаркие объятия после обсуждения политических вопросов тоже быстро дали свои результаты. Уже через три месяца после рождения дочери королева снова была беременна.

«На самом деле, когда человек счастлив в семейной жизни, как я, например, политика неизбежно отодвигается на второе место».

Прочитав такое откровение своей племянницы, король Леопольд даже закашлялся. Ай да Альберт! Суметь превратить бешенную самовлюбленную тигрицу в ласковую кошечку… на это способна только любовь.

Она действительно была счастлива так, как только может быть счастлива женщина.

В спальню заглянул Альберт:

– Ты не спишь? Мы к тебе…

Виктория протянула руки к дочери, которую принес муж:

– Иди ко мне, моя Пусси.

Это позже Виктория-младшая, Вики, будет возражать, топая, как когда-то в детстве ее мама:

– Я не Пусси! Я принцесса крови!

Она с малых лет знала свое место, свое положение и не позволяла никому об этом забывать.

Но тогда Пусси была в очаровательном белом платьице с голубыми оборочками и так смешно морщила носик, собираясь чихнуть! Платьице ей подарила бабушка – герцогиня Кентская, и это тоже было очень приятно. И рядом на кровати, подложив маме под бочок нарядную крошку, сидел любимый муж.

И где были ее глаза раньше, когда главным казалось ее королевское достоинство, когда не хотелось ни на йоту поступиться им даже ради любимого человека. Сколько же он перетерпел унижений и боли из-за ее дурацкого поведения, как же она виновата перед своим Альбертом!

Наверное, если бы сейчас он потребовал снять корону, чтобы быть рядом с ним, Виктория пошла и на это. Но Альберт не требовал, он прекрасно понимал, что корона пусть теперь и не главная, но столь важная часть ее жизни, что требовать отказаться было просто жестоко. Напротив, Альберт стремился помочь Виктории справляться со всем – с делами, здоровьем, ребенком, развлечениями.

Только странно, теперь вовсе не хотелось скакать всю ночь напролет, напротив, куда больше тянуло посидеть вдвоем, послушать, как играет на органе муж, попеть, вспомнив, что вообще-то у нее неплохое сопрано, самой, послушать его рассказы обо всем. Иногда Виктории казалось, что нет того, о чем бы Альберт не знал. Он не просто знал, но и стремился узнать все досконально.

У нее идеальный муж, и она так счастлива!

Следующую беременность королева переносила плохо, но не столько из-за самочувствия, сколько из-за нежелания снова становиться неповоротливой, неуклюжей, у нее участились приступы раздражительности, страха перед преждевременными тяжелыми родами, несмотря на все свои уверения, что готова рожать для мужа хоть каждый год, Виктория была в ужасе от такой перспективы. Если у нее так часто будут появляться эти орущие сопливые младенцы, то как же тогда жить?!

Она панически боялась всего – новорожденных, самих родов, осложнений после них… Королева все чаще казалась сама себе страшно несчастной, потому что как женщина обречена быть рабыней мужа, жить со связанными крыльями, быть привязанной к дому…

Это страшно обижало Альберта, который очень любил детей и желал иметь их. Неужели Виктория не понимает, что замужество – это семья, а семья – это дети. Или не понимала, когда делала ему предложение, а теперь вдруг осознала? Тогда еще хуже, тогда ссоры у них будут без конца, потому что в постели она горяча, а значит, беременности неизбежны. Но если каждая будет протекать вот так, с отчаяньем, со скандалами, глупыми обидами и оскорблениями, то когда же радоваться?

Когда ссоры становились совсем невыносимыми, Альберт просто норовил сбежать от супруги, понимая, что та наговорит гадостей, а потом будет жалеть. Закрывшись у себя в комнате, он пытался успокоиться и писал жене письма, в которых объяснял свои слова и свое мнение. Королева читала, каялась, просила прощения и… начинала все снова.

Однажды такая ссора произошла прямо на глазах барона Штокмара. Началась из ничего, просто у Виктории снова было дурное настроение, депрессия из-за боязни предстоящих родов. Сорвалась она, конечно, на муже. После нескольких очень резких слов с ее стороны Альберт, прошипев себе под нос, что должен обладать невообразимым терпением, выскочил вон.

Виктория почти сразу разрыдалась, объясняя барону, что у нее сильно болит голова и она сама не понимает, что говорит. Штокмар подумал, что принцу и впрямь нужно великое самообладание.

Правда, потом барон поразмыслил, но не над самой ссорой, а над ее поводом и подумал, что виновный помимо просто взрывного характера королевы в этом есть, но только не принц. Барон давно считал, что королеву против ее супруга активно настраивает баронесса Лецен, стремительно теряющая свое влияние из-за близости Виктории с Альбертом.

Но сразу умный барон говорить ничего не стал, решил подождать и присмотреться.

Лецен действительно чувствовала, что теряет влияние на королеву, вовсе не желала этого и, сама того не замечая, принялась настраивать Викторию против мужа. Едва ли она делала это преднамеренно, но простить молодому человеку, что из-за него ее любимица все реже советуется и совсем перестала секретничать, баронесса не могла. Виктория снова оказалась меж двух огней. С одной стороны, ее любимый Альберт, ради которого она готова на все, с другой – Лецен, которой стольким обязана.

Оставалось надеяться, что родив второго ребенка, королева чуть успокоится, хотя Альберт по этому поводу покачал головой:

– Едва ли.

Барон посоветовал:

– Уберите Лецен.

– Как?! Я сам терпеть не могу эту старую ворону, но и избавиться от нее тоже невозможно.

Вторым ребенком, как и обещано, был сын, названный в честь дедушки Эдуардом и в честь отца Альбертом. Родила его королева 9 ноября 1841 года, то есть меньше, чем через год после дочери. Роды снова были мучительными, хотя и не такими долгими.

И снова рядом терпеливой нянькой был муж. Он поддерживал во время родов, бережно ухаживал после.

Младенец родился крепким и здоровым, но мать это не утешило, ведь дочь Вики тоже родилась здоровой, а теперь все время болела и была физически истощена.

Нация от рождения здорового наследника была в восторге, королевской чете прощали все, их обожали, в их честь устраивали артиллерийские салюты, по всему Лондону ходили ошалевшие толпы, распевая «Боже, храни королеву!». У англичан снова была любимая королева, родившая крепкого наследника, и, уж так и быть, ее супруг, способный на отцовский подвиг, хотя и иностранец. Королевство захлестнула волна всеобщей радости и обожания.

Теперь в детской было уже две колыбели, а королевская чета могла считаться полноценной семьей, поскольку у них было двое детей, причем разного пола.

Мужа не волновало, что жена снова поправилась и затянуться в корсет удавалось уже с трудом. Не слишком красивая девушка стремительно превращалась в совсем некрасивую женщину, но Альберт любил в ней уже не хорошую грудь или большие голубые глаза, которые вообще нравились далеко не всем, не умение красиво нести головку, не королевскую стать, он любил Викторию как свою жену со всеми ее достоинствами и недостатками. Такая любовь рождается, может, и медленней, разгорается неспешно, как огонь в хорошем камине, зато горит потом долго и ровно, согревая куда лучше яркого огня минутной страсти.

Королева по-прежнему смотрела на своего супруга с обожанием даже в присутствии многих людей, даже перед объективом фотокамеры, зная, что снимки донесут это обожание до потомков. Виктория любила и была любима и не собиралась этого скрывать. Большинство англичан поняли эту любовь, поверили в нее и принимали принца доброжелательно.

Многие, но далеко не все. Придворные дамы были совсем не в восторге от нового поведения королевы. Мало того, что она перестала проводить все вечера и даже ночи на балах уже будучи беременной, после родов так вообще спряталась в свою раковину. Это, несомненно, было влияние ее немецкого супруга!

За что же было любить надменного немца леди? Королева занимается делами, она занята… А что прикажете делать остальным? Не всем же заниматься делами или детьми?! Для большинства леди это вообще неприемлемо. Какие могут быть государственные дела у придворной дамы? Если они и есть, то касаются как раз королевы, как у леди Тэвисток, отвечающей за опочивальню, или вон у баронессы Лецен….

Но хмурый вид баронессы недвусмысленно говорил о том, что и ее от дел постепенно отрешают.

Нет, то, что творилось по злому наущению (а как иначе могли назвать влияние мужа негодующие леди?!) этого чопорного иностранца, не поддавалось никакому описанию! И уж тем более не заслуживало ни малейшего одобрения. Леди кипели, они изрыгали по поводу принца потоки яда, негодовали так, что случись Альберту оказаться в их кругу не во дворце, а где-то на темной улице, едва ли остался бы цел!

Такой человек не заслуживал никакого снисхождения. Подумать только, королева прекратила ежедневно устраивать вечеринки, она стала и сама уходить в спальню или кабинет сразу после ужина. Ей, видите ли, куда приятней общество супруга. Она, видите ли, счастлива в семейном кругу.

Променять общество благородных утонченных леди на этого мужлана! Не важно, что он красив или умен, он немец, и этим все сказано! Где это видано, чтобы мужчина не пофлиртовал ни с одной дамой? Не делал комплименты? Вердикт был единодушным: этот мужлан просто не умеет, он и в королеву влюбился потому что никого другого не видел.

Нет, Альберта совсем не любили придворные дамы.

Но принца как-то очень мало расстраивала эта нелюбовь, скорее, она была взаимной. Его занимала Виктория и дети.

Правда, появилась у Альберта еще одна серьезная забота, которая тоже доставила немало недовольства придворным.

Букингемский дворец

Служанки что-то доделывали в наряде королевы, а принц стоял, глядя в окно. Стекла окон королевского гардероба не мылись, видно, давным-давно, но и через грязное тусклое стекло Альберт что-то разглядел. Он подошел близко, а потом даже открыл раму, с трудом повернув заржавевшую ручку.

– Что ты там такое нашел?

– Мусор.

– Что?!

– Мусор на крыше напротив ваших окон, ваше величество, – голос Альберта насмешлив.

– Откуда он там взялся?

– Как и все остальное в этом дворце – ниоткуда. Если попытаться разобраться, то виновных никогда не найдешь. Обязательно окажется, что именно за эту крышу никто не отвечает.

Виктория насторожилась, то как Альберт говорил, заставляло подозревать, что не все так просто. Но времени обсуждать мусорные вопросы не было, их уже ожидали. И все же, проходя мимо окна, королева бросила взгляда в открытое окно. На крыше прямо напротив него действительно лежала гора мусора, явно образовавшаяся после уборки.

Стало смешно. Подхватив мужа под руку, Виктория поспешила с ним прочь, шепча:

– Дорогой, ты не мог бы разобраться с этим безобразием?

Стоило им выйти из комнаты, как принц остановился как вкопанный, серьезно глядя в глаза супруге:

– Вик, разбираться надо со всем в этом дворце. На его содержание тратятся немыслимые деньги, но большая их часть вылетает на ветер! Не жаль, если бы оставшиеся использовались с толком, но удобств нет ни для кого, везде холодно, грязно, беспорядок… Возможно, я переоцениваю свои силы, но мне кажется, я смогу навести хотя бы относительный порядок.

– Наведи.

– Для этого нужны большие права, всем заведуют слишком высокопоставленные лица…

Договорить он не успел, навстречу королевской чете уже спешили придворные.

– Мы договорим вечером, я многое мог бы тебе сказать.

Немного странное поведение королевы заметили все, Виктория была рассеянной в разговоре и словно приглядывалась к собственному дворцу. Время от времени королева недовольно хмурилась, даже закусывала губу, что означало с трудом сдерживаемый гнев.

Придворные гадали, чем это могло быть вызвано, ведь на супруга, с которым она появилась перед ними, ее величество смотрела вполне благосклонно и даже каким-то чуть виноватым взглядом. Наконец, прошелестело по поводу мусора на крыше.

Мусор? Боже, какая мелочь! К таким вещам все давно привыкли, Букингемский дворец самое неудобное в мире жилище, хорошо, что не всем приходилось в нем жить постоянно. Но и гостить здесь тоже небольшое удовольствие. Везде беспорядок, холодно и пыльно, слуги не выполняют своих обязанностей, да и вообще, кто за что отвечает, непонятно…

Но к этому беспорядку относились как к неизбежному злу, как к почти обязательному дождю или холодному ветру, к необходимости менять чулки после прогулки в ненастный день… Все знали о безобразии в Букингемском дворце, и никому не приходило в голову попытаться что-то исправить. Просто службы дворца были столь запутаны и так мешали друг дружке, что разобраться, кто же должен чинить ручки у двери, смазывать скрипящие петли или вставлять в окна выбитые стекла, не представлялось возможным. Службы перекладывали ответственность друг на дружку и ничего не делали.

Неужели этому иностранцу пришло в голову разобраться с устройством служб Букингемского дворца? Наивный он человек! Проще дождаться, пока дворец рухнет сам и, построив на его месте новый, завести там и новые порядки.

Вечер был основательно подпорчен, потому что королеву, кажется, ничего, кроме царившего беспорядка, не интересовало. Она даже обратилась к барону Штокмару с просьбой:

– Вы не могли бы выяснить, почему так холодно в столовой.

Барон усмехнулся:

– Мадам, я задавал этот вопрос и получил весьма интересный ответ. Хотите послушать?

– Конечно.

– Лорд-управляющий отвечает только за то, чтобы в камине были дрова. А лорд-казначей за то, чтобы их зажгли. А поскольку они редко бывают в столовой вместе, камин не горит.

– А нельзя ли как-то упростить, чтобы за дрова и спички отвечал один человек?

– Можно, но тогда придется одного из нынешних уволить.

Королева рассмеялась, но смех был натянутым.

Принц Альберт начал преобразования в Букингемском дворце. И преобразовывать там действительно нашлось что.

Барон Штокмар смехом объяснял своему подопечному (а барон считал себя обязанным помогать Альберту так же, как делал это его дяде Леопольду) суть организации, вернее, ей отсутствия служб дворца. Это Штокмар по просьбе принца некоторое время изучал состав служб и пытался разобраться, кто же за что отвечает.

– Я полагаю, что они и сами этого толком не знают. Но, Альберт, если вы начнете предъявлять по какому-то поводу претензии, то немедленно окажется, что именно за это именно эта служба ответственности не несет.

Из объяснений барона следовало, что все службы Букингемского дворца делились на три основных департамента: лорда-управляющего, лорда-гофмейстера (казначея) и конюшего. Между собой они не только не сотрудничали, но и, наоборот, старались либо не допустить в свою сферу других, либо наоборот, откреститься от каких-то обязанностей.

– Странно…

– Что же тут странного? Например, слуги каждый день меняют свечи даже в комнатах, где их не каждый день зажигают. А куда деваются снятые?

– Не знаю, – пожал плечами принц, – выбрасываются.

– Совсем необязательно, можно же продать или поставить их завтра, а выделенные деньги прикарманить.

– О Господи! Хорошо, что Виктория не слышит этого, был бы скандал.

– Конечно, потому я рассказываю вам, а не ей. Но если нужно что-то починить, лишний раз убрать, вымыть – словом, не положить в карман или нажиться, а поработать, службы норовят отказаться от такой ответственности.

Это было верно, во дворце редко какая дверь открывалась без скрипа, камины часто просто не зажигались, а стекла множества окон были просто разбиты. Если из них не дуло прямо на письменный стол королевы или не задувало свечи в гостиной, то никто не обращал внимания.

– Вы заметили, что окна дворца почти все время грязные.

– Да, мне кажется, что их плохо моют, хотя я сам видел, что это делают!

Штокмар рассмеялся:

– Моют! Но только врозь.

– Что значит врозь?

– Альберт, это смешно, я не знаю, кто и когда так распорядился, но за чистоту окон внутри отвечает служба лорда-казначея, а снаружи – служба лесных угодий, потому что они выходят в парк. Вот и моют каждый в свое время и словно нарочно так, чтобы это время не совпадало. Получается, что с одной стороны стекла всегда грязные.

– А за королевскую гардеробную кто отвечает?

– Как? Леди Тэвисток, насколько я помню.

– Нет, я о стеклах.

Барон чуть подумал и рассмеялся:

– Боюсь, что никто, ведь они выходят на крышу.

– Да, я это сегодня видел. Мало того, на эту крышу просто выбросили мусор после уборки, в результате королева вынуждена из собственного окна любоваться горой мусора. Скоро станут выливать помои прямо нам на головы!

– Королева это видела сегодня? – Штокмар, кажется, понял, с чего загорелся сыр-бор.

– Видела, вернее, увидел я и показал.

– Это хорошо. Хотите что-то исправить, почаще обращайте внимание ее величества на непорядки, на паутину и облупившуюся краску, на скрипучие двери, сквозняки и то, что слуги одного ведомства ни за что не подадут вам воды, если обязаны зажигать огонь в камине. А вообще, Альберт, я вам не завидую, если вы решитесь хотя бы бросить камень в это стоячее болото. На вас выльют такое количество тех самых помоев, которые вы боитесь…

– Но иначе просто нельзя.

Барон снова немного подумал и вдруг вздохнул:

– Альберт, у вас есть очень сильный противник – баронесса Лецен. Она и так обижена, потому что отодвинута на задний план, а уж если вы лишите ее еще и возможности командовать во дворце…

– Я ненавижу эту старую ворону.

– Осторожней, вы можете сколько угодно ненавидеть ее, но ни в коем случае не дайте ей понять, как относитесь. Это опасный враг, она не столько умна, сколько хитра и будет держаться за свое место руками и зубами, просто потому что ей больше нечего делать в этом мире. Пока она хоть как-то нужна королеве, она жива. Это второй лорд Мельбурн, только в юбке и на своем месте. Помяните мое слово, если лорд уйдет в отставку, он долго не проживет.

– И все же бороться с баронессой и беспорядками в хозяйстве дворца придется. Иначе скоро в нем будет просто невозможно жить.

– Бог в помощь.

– Вы мне поможете?

– Да, я уже разобрался с соотношением служб и тем, кто за что отвечает. Должен отвечать, – с усмешкой поправил себя Штокмар. – Посмотрите, вот меморандум. Многих придется просто сократить, а многих заставить отвечать за то, за что им платят. И немалые деньги, уверяю вас. Только не рушьте все сразу, начинайте постепенно.

И еще один совет дал своему подопечному умный барон: не разбираться со слугами и службами самому, а просто заставить кого-то координировать работу всех служб, а уж когда не выйдет, тогда вмешиваться.

Штокмар действительно написал толковый меморандум принцу. В нем нашлось перечисление должностей с указанием их обязанностей и суммами официальных выплат за работу. И еще приведены примеры прохождения распоряжений в случае какой-либо надобности.

Весь следующий день принц изучал эту бумагу, а потом долго хохотал, призывая королеву послушать.

– Виктория, ты только послушай! Если нужно заменить сломанный замок, например, у буфета, нельзя просто вызвать слугу, чтобы это было сделано за десять минут. Нет, сначала нужно составить соответствующую бумагу со строгим перечнем материалов и инструментов…

– Зачем?!

– Таков порядок. Знаешь, я еще и не убежден, что инструменты не станут заново закупать для каждой дверцы отдельно.

– А куда потом денут?

– Либо бросят, либо украдут. Помнишь, я тебе показывал целую связку сметок? Это я собрал всего в двух коридоров. Смели и бросили… Так вот, эту бумагу должны подписать десяток разных ответственных вплоть до мажордома, потом ее рассмотрит лорд-казначей, а потом примет к исполнению ответственный за столярные работы, но этими работами заведует служба лесных угодий! А она, как известно, внутренним порядком во дворце не занимается, лорду-казначею не подчиняется и денег тратить на это не желает.

Виктория прижала пальцы к вискам:

– Альберт, умоляю, остановись! Ты хочешь сказать, что я настолько бездарный правитель, что не могу справиться даже с делами в собственном дворце?

В голубых глазах стояли слезы, а в голосе появились знакомые сердитые нотки, королева была готова сорваться на крик. Он прекрасно знал, что последует за таким началом.

Принц сел на диванчик рядом с супругой, осторожно привлек ее к себе:

– Я хочу сказать, что невозможно заниматься всем самой. Откуда ты могла знать обо всем этом, если барону Штокмару пришлось потратить столько сил и времени, чтобы разобраться, заметь, только разобраться в хитросплетениях разных служб. А уж исправить это все, боюсь, и нашей жизни не хватит.

– Что же делать?

– Ничего, справимся постепенно. Не думаю, что в Виндзорском замке лучше.

Виктория махнула рукой:

– Там вообще можно потеряться в коридорах. – Королева вдруг невесело рассмеялась: – Знаешь, однажды леди Эррол готовилась ко сну, уже сняла все свои накладки, даже вставную челюсть, и была почти неглиже, как вдруг в дверь осторожно постучали. Леди, ожидая компаньонку, которая должна почитать на ночь, открыла дверь и замерла, потому что на пороге вместо компаньонки стоял заблудившийся лорд Балфур, который вышел в туалет и не смог найти дорогу обратно.

– Кстати, о туалетах. Я выяснил, что, кроме нашего с тобой, в остальных вместо бумаги старые газеты!

– Что?! Боже, какой позор!

– Да, дорогая, и в Виндзоре тоже.

– Но ведь на бумагу наверняка выделяются деньги!

– Конечно, и немалые. Расходы огромны, но двери скрипят, окна разбиты, в туалетах газеты, камины некому разжечь, а из королевских окон видны горы мусора, выброшенного прямо на крышу. С этим пора что-то делать.

Альфред решительно притянул жену к себе, заглядывая в голубые глаза. Та кивнула, думая в тот момент совсем не о каминах и мусоре. До дворцовых ли сквозняков ей было, если плечи обняли любимые сильные руки, а к губам приникли любимые губы?

Но наведение порядка во дворце все же началось.

Принц послушался совета мудрого барона и для начала поручил главному дворецкому лично координировать работу служб. Конечно, восторга это у дворецкого не вызвало ни малейшего даже после предложения принца в случае неповиновения и проволочек со стороны служб жаловаться лично ему.

Во-вторых, Альберт объявил о сокращении на 25 000 фунтов ежегодных расходов на дворец. Когда ему попробовали возразить, принц просто перечислил то, на что уже давно не следовало выделять денег. Например, ни к чему оплачивать «доставку вина в Красную комнату», поскольку никто после смерти короля Георга в Красной комнате никакое вино не пил.

Принц потребовал для начала собрать и пересчитать все брошенные замшевые тряпки, швабры и метелки, не говоря уже о перчатках и прочем инвентаре. Конечно, это пришлось не по душе, брошенные тряпки может и исчезли, зато во множестве появились карикатуры, на которых принц Альберт собственноручно все это пересчитывал.

Альберт остался невозмутим. Ради такой экономии он мог вытерпеть и карикатуры. Королева была в восторге.

Битва за королеву

Свеча в маленьком подсвечнике уже давно оплыла, с нее бы снять нагар, но баронесса Лецен не замечала, ей не спалось, а сидеть в темноте не хотелось, потому и горела свеча, пусть и одна.

Старая баронесса размышляла над своей жизнью, вернее, над тем, во что та вдруг превратилась. Она столько лет воспитывала, поддерживала во всем Дрину, потом королеву Викторию, помогала ей советами, а то и делом! Перетерпела столько унижений и издевательств, когда герцогиня Кентская и сэр Джон Конрой вознамерились удалить ее от принцессы! Она была рядом со своей девочкой первые годы ее правления, ее триумфа, взяла в руки, ничего не требуя взамен (получала вознаграждения, конечно, и немалые, но ведь не просила же!), весь ее быт, заботилась теперь уже и о детях…

И все для чего? Чтобы сейчас ее признали ненужной и даже вредной?

Не очень давно герцогиня Кентская, которая стала не нужна Виктории гораздо раньше, посмеялась:

– Что, баронесса, пришел и ваш черед? Теперь узнаете, что такое быть отвергнутой, когда всю душу отдали той, которая отторгает.

Лецен вдруг разозлилась, нет, она не позволит себя отторгнуть! Не позволить этому немецкому мужлану занять все мысли и чувства Виктории, для него должно быть определенное место, но не больше.

Если честно, то баронесса воевала с принцем уже не первый день, все началось, пожалуй, сразу после свадьбы. Виктории почему-то не захотелось брать Лецен с собой в Виндзорский замок, мало того, ее не пригласили ни на следующий день, ни потом. Только когда королевская чета на четвертый день вернулась в Букингемский дворец, старая наставница была допущена к королеве.

Лецен ожидала пикантных подробностей, советов по поводу мужа, жалоб на него, но только не счастливого вида Виктории и ее вскользь брошенного: «Я счастлива!» И никаких откровений, словно появилась тайная, недоступная для нее часть жизни королевы. И это Виктория, которая даже во время влюбленности в русского царевича ежевечерне описывала своей дорогой Лецен чувства и мысли.

Баронесса впервые почувствовала, что пол уходит из-под ног. Ее любимица смогла вот так легко променять ее дружбу на объятия мужчины?! О Господи, чему же она ее учила?! Кажется, с этого момента Лецен и начала ненавидеть немецкого принца. Красив? Да, ну и что. Умен, образован? Ну и что. Зато совершенно не умеет общаться с женщинами, вообще с людьми. Чопорный, строгий… фи!

Вместо того чтобы подружиться с мужем своей любимицы, понять ее страсть к принцу, да просто порадоваться женскому счастью королевы, Лецен принялась искать недостатки у Альберта, ловить каждое его неудачно произнесенное слово, замечать малейшие оплошности, раздувать каждую его даже невольную ошибку до невообразимых размеров и все это преподносить Виктории так, словно та сделала величайшую ошибку, выйдя замуж за Альберта.

На счастье баронессы, влюбленная Виктория не всегда понимала и принимала сказанное Лецен, иначе быть бы той удаленной от двора давным-давно. Если королева смогла без малейшего душевного волнения расправиться с матерью, то и Лецен выгнала бы запросто. Но баронесса оказалась умней герцогини Кентской. Ту больше заботило ей собственное положение при дворе и меньше сердечная связь с Викторией, а Лецен понимала, что для нее главное – королевское доверие.

Внешне принц был любезен с баронессой, но она замечала недовольные и даже неприязненные взгляды Альберта, особенно после того, как они в очередной раз ссорились с Викторией. Лецен захлестывала мстительная радость: что, получил?! Будешь знать, как посягать на чужое!

Почему для Альберта Виктория должна быть чужой, непонятно. Просто Лецен совершала ошибку большинства женщин, ревнующих к мужу своих дочерей, особенно если те с мужем счастливы. Матери всегда кажется, что избранник не достоин ее дочери или делает что-то не так, и если дочери жалуются на мужей, то активно поддерживают их недовольство, а если не жалуются, то стараются всячески принизить избранника. Очень немногие мудрые матери выбирают невмешательство, предоставляя дочерям самим решать быть им счастливыми с мужем или нет.

Баронесса не была матерью Виктории, не она ее родила, но она ее воспитала и вот так просто отдать даже самому красивому, умному, чуткому мужчине не могла! Лецен столько лет довлела над мыслями Виктории вовсе не для того, чтобы теперь кто-то занял их. С лордом Мельбурном, тоже всецело владевшим мыслями Виктории, королева даже по-своему была в наставника влюблена, как влюбляются девочки в своих учителей, баронесса не соперничала, они мирно разделили сферы влияния на Викторию. Лорд наставлял ее в области дел и политики, а Лецен в остальной жизни. Но появился этот немецкий кузен и захватил обе области.

Подумав об этом, Лецен даже фыркнула сама с собой: ведь и лорда тоже отправили в отставку, словно в падении кабинета тори был виноват принц Альберт. Если бы кто-то указал баронессе на это, она ответила бы, что в прошлый раз тоже было это самое падение правительства, но королева же спасла своего дорогого премьер-министра!

Получалось, что во всех неприятностях и в ее жизни, и в жизни всеми уважаемого лорда Мельбурна, и в жизни даже всего двора оказывался виноват кобургский выскочка, отхвативший такую красавицу и умницу и даже не осознающий этого!

Если бы у баронессы в ту минуту была возможность отправить ненавистного принца на эшафот или вообще на костер, она не промедлила!

С ней был согласен и лорд Мельбурн, который тоже неимоверно страдал от своей ненужности. Они обменивались жалобами на принца, и Мельбурн написал своей подруге по несчастью, что принц не имеет права вынуждать королеву приносить в жертву баронессу Лецен. А если принц потребует выбрать между ним и баронессой, то ему придется подумать о возможности жить без супруги!

Два старика, словно потеряв разум, готовы были принести в угоду своим обидам счастье Виктории. Даже герцогиня Кентская оказалась умней, она не противилась браку дочери, видя, что Виктория светится от счастья. Между герцогиней Кентской и принцем Альбертом установились вполне приятные отношения, не чувствуя противодействия, он даже стал постепенно внушать Виктории мысль о том, что к родителям нужно относиться более уважительно и негоже держать мать на расстоянии, как бы она ни была виновата перед тобой. Многие обратили внимание, что королева, хоть и не помирилась с герцогиней, но стала куда чаще разговаривать с ней.

Вести себя также с пониманием у баронессы и лорда Мельбурна не получалось. Но если Мельбурн был далеко в своем имении и его постепенно просто вынудили прекратить писать королеве письма с критикой действующего правительства. То Лецен была рядом. За стенкой, все видела и все слышала и ежедневно вносила свою толику в семейные ссоры.

После того как принц начал наводить порядок в самом Букингемском дворце, чем вызвал неимоверный переполох среди пригревшихся на доходных и бездельных местах придворных, у Лецен оставалась одна область, куда пока не совал нос принц – воспитание детей.

Но в тот день сунул и туда.

Дело в том, что родившаяся вполне здоровой и крепкой Вики, или как ее звали родные, Пусси вдруг стала чахнуть. Болезненная и хилая девочка была на грани физического истощения.

За нянь, как и за все хозяйство непосредственно вокруг королевы отвечала баронесса Лецен. Вдова адмирала Саути, занимавшаяся воспитанием маленькой принцессы, была дамой весьма почтенной, но старомодной и не слишком восторгалась своим положением. Ей куда больше нравилось просто болтать с приятельницей – баронессой Лецен, чем присматривать за няньками девочки. Она не слишком жаловала неудобный дворец и старалась при любой возможности оттуда улизнуть, оставляя ребенка на прислугу и нянек.

Виктория очень боялась совсем маленьких детей, была в ужасе от истощения дочери, но вместо того, чтобы задуматься, отчего оно происходит, слепо выполняла все предписания врача. Сколько бы это продолжалось и чем закончилось, неизвестно, но однажды в детской оказался доктор Штокмар.

Барон не был специалистом по детским болезням и никогда ничего не советовал королеве по поводу ее ребенка, но только взглянув на бутылочку с лекарством, стоящую подле детской колыбели, пришел в неописуемый ужас. Однако Штокмар понимал, что сказать матери о его опасениях, значит вызвать взрыв эмоций и поплатиться возможностью вообще бывать рядом с ней и принцессой.

Но и промолчать барон тоже не мог, он осторожно указал на лекарство Альберту:

– Это хлористая ртуть. Вот причина истощения девочки.

Страницы: «« ... 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Данная монография интересна, в первую очередь, попыткой использовать аналитический метод и структура...
Монография посвящена феномену эмпатии – ключевому «параметру» психотерапевтического процесса и необх...
Когда человечество в опасности, а отвыкшие от войн, избавившиеся от гена агрессивности земляне XXIII...
Что общего между феминизмом и фантастикой? А вот что: некоторые завзятые феминистки пишут отличные ф...
По-настоящему счастливая жизнь – это жизнь, свободная от страха. Освободиться же от страха, по больш...
Культовая книга ведущего историка и публициста патриотических сил! Опровержение самых подлых антирос...