Даниил Галицкий. Первый русский король Павлищева Наталья

Снова заводить этот разговор не хотелось, и он поехал к Сартаку волжским путем, не заезжая во Владимир к брату. По русским просторам двигаться можно только зимой или летом, осенью, когда развозило слякоть, не везде и конному пробиться. И путь хорош речной.

Зимняя дорога на Руси самая добрая. Пусть холодно, пусть стыло, зато путь хорош, особенно когда на реках станет лед. По льду да по снежку путь куда короче и быстрее. А кому знобко, влезай в медвежью шубу, садись в возок, укутывайся волчьей полостью и дремли себе. Возничий на облучке в тулупе, лицо от ветра обильно смазано жиром, на руках рукавицы, знай себе погоняет лошадок! А тех и гнать не надо, сами резво бегут…

Засиделся в санях, снова верхом проехаться можно, промерз – в сани. И так весь путь быстро бежит. На санном пути хорошо думается, когда до носа укрыт теплым мехом, мимо бегут деревья по берегам реки, дома, кое-где встречаются такие же путешественники. Народа много мотается по Руси зимними дорогами.

А летом лучше вплавь, потому как по лесным дорогам намаешься, только верхом и можно двигаться, в возке все бока обобьешь да язык прикусишь не раз за день. Потому славились русские ладьи, из целых дубов долбленные и с бортами досками нашитые. Крепкие, прочные, изукрашенные, они еще во время первых князей даже в Царьграде ценились. Со временем умение не пропало, напротив, красавиц ладей все больше по рекам бегало. Такие и коней в достатке принимали, и людям удобно. А уж вниз по реке, когда течение помогало, тем более хорошо…

Нужно только уметь не заехать в глухомань до темноты, вовремя остановиться и ночлег подыскать. Потому опытные путешественники загодя прикидывают, где голову на ночь приклонят, чтобы ни в лесу с темнотой не остаться, ни к татямне угодить, не то можно вместо ночлега в речном омуте оказаться, лишившись не только скарба и ценностей, но и самой жизни из-за них.

Но князю это не грозило, ехал по проторенному купцами пути, провожатые хорошие, каждую кочку в пути знали, не то что подходящие для ночлега места, вовремя распоряжались с реки свернуть, чтобы к деревне подъехать, и вперед уплыли те, кто уж ночлег готовил. Князю путешествовать – не простому купцу, все для его удобства.

Потому лежал Александр Ярославич на лавке в ладье и думал. А думать было о чем. Андрей женился хорошо, Устинья Невскому очень понравилась, только одного боялся, чтобы не стала молодая жена в уши мужу петь, что пора против татар выступать. Услышал Александр такие речи от Устиньи, так и обомлел, получалось, что вместе с молодой женой в дом вошло то, чего он так боялся. Тишили вдвоем с митрополитом Андрея, тишили, чтоб перетерпел время, пока хоть чуть на ноги встанут, а тут приехала юная лебедушка, и все их старания насмарку пойдут! Ночная кукушка всегда дневную перекукует…

Александр вздохнул: уж лучше бы дурой никчемной была, да в дела не лезла, так ведь нет, Кирилл радовался, что Андрею дочь Данилова достанется, куда как умна и сметлива. И чего лезут в мужские дела? Это у них семейное, Мстиславово, Удатный сам жил точно с ежом в штанах, и детям и внукам нрав передал такой же. Вон вдова Василька Константиновича Мария Михайловна точно дедов характер впитала, сама справляется. А у Устиньи еще и бабка Анна такова же, в обители уж столько лет, а все сыновья на поклон ездят.

Александр был бы не против, только Устинья, судя по ее разговору, в обратную ему сторону гнула. Будь Невский рядом какое-то время, может, и переломил бы Устинью на свою сторону, сумел доказать упрямой девчонке, что его правда. Смешно, девчонке четырнадцать, а он ее опасается хуже монахов, что от папы Иннокентия приезжают! Беда была еще и в том, что, стараясь казаться перед разумной женкой солидней, Андрей и вовсе настоял, чтобы Александр отправился к себе в Новгород!

Конечно, Невский обиделся и после долгих раздумий решился просить Батыя переменить ярлык. Тем паче ханша, что его давала, Ойгуль-Гаймиш, померла, хан Гуюк тоже, Менгу, что ныне в Каракоруме, под Батыем ходит как телок, пока своих сил не собрал, вынужден слушаться. Батый хитрый, знал, что делал, когда силищу в Каракорум отправил, чтобы там Менгу посадили, Великий хан долго будет помнить, кому обязан своим выдвижением и поддержкой. Батыю до конца жизни хватит, а что потом?

Сартак слаб за отцом так же улус держать, быстро либо отнимут, либо отравят, они это умеют. А кто следующий?

Александр невольно перекрестился, хоть Батый и нехристь, а негоже при живом человеке как о мертвом размышлять. Но размышлять приходилось. Северо-Восточные княжества под Сартаком, его территория, Киев, Чернигов, Переяслав под Куремсой. С Сартаком можно договориться по-хорошему, ты ему дань и подарки, он тебя трогать не станет, но, главное, Сартак крещен и женку имеет тоже крещеную. В чем-то он в отца, как и Батый, если можно, старается ни во что не вмешиваться, но и в случае обиды не пощадит. Страшно то, что за обиду на князя вся земля платить будет, потому Невский уже который год словно по жердочке над бурной рекой ходит, стараясь и вниз не смотреть, и не раскачиваться.

А Андрей эту жердочку качать вздумал! К чему было в Каракоруме, скрипя зубами, все их обычаи исполнять, столько подарков возить, выю гнуть, чтобы ныне все одним махом испортить?! Столько твердили они с митрополитом, что помощи от папы Иннокентия и рыцарства ждать не стоит, они либо утешеньем отделаются, либо и вовсе земли заполонят, потом не выгонишь. А Батый, если узнает, головы поснимает! И не одним князьям, как вон Михаилу Всеволодовичу, а всему княжеству!

И было до слез обидно, что разумный брат, стоило зайти речи о покорности, без которой пока не обойтись, становился упрямым. Геройства ему захотелось, верит, что стоит начать, как вся Русь поддержит. Какая Русь?! Новгород за лесами и болотами, к нему попробуй доберись, Смоленское княжество не знает, как самому от Литвы отбиться, Роману Брянскому тоже не до татар, Миндовг покоя не дает, Даниил Галицкий далече, пока сообразят, что к чему, Батый успеет Владимир и Переяславль Залесский с землей сровнять!

Но Андрей Ярославич этого словно не видел, смотрел, все знал, но понимать не желал. Потому и тоскливо у старшего брата на душе, что младший мог отчинные земли снова под напасть подвести своим неразумным поведением. А новая женка ему в том знатная помощница!

И Александр решился: он попросит Батыя отдать ему Владимиро-Суздальское княжество, оставив Новгород, а Киев пусть берет Андрей. С тестем по соседству, пусть с Куремсой бодаются, это не Батый, с ним можно. На Куремсу голос хорошо повысь, со страху пригнется. Конечно, силы у наместника немало, иначе Батый не посадил бы, пожалуй, даже крепче Сартака будет, но у Сартака за спиной Батый, а про Куремсу хан еще подумает… А без поддержки из Сарая и Куремсу побить можно!

От этой мысли на душе у Александра даже посветлело, показалось, что нашел выход – если княжествами поменяться, то и Андрей при деле будет, и ему лучше. С митрополитом бы посоветоваться, но тот снова в поездке, был в Ростове, да уехал… Да и с самим Андреем не мешало бы поговорить, но к тому времени, когда Невский все это продумал, Владимирские земли остались позади. Не возвращаться же, тем паче, что и Андрей должен быть в Сарае, гонец сказал, что Батыга обоих звал. Кроме того, Александр решил сначала остановиться у Сартака, поговорить с ним. Вроде как посоветоваться. Пока он будет у царевича, Андрей успеет приехать в Сарай раньше.

Невский не подозревал, что Андрей категорически отказался ехать в Сарай и страшная лавина уже начала свое движение. Да если бы и знал, то сделать уже ничего бы не успел…

Батый от услышанного просто обомлел – князь Андрей Ярославич женился! Казалось бы, обычное дело, почему бы молодому, сильному князю не жениться? И какое дело хану до женитьбы князя Андрея? Но главным было то, на ком он женился!

Владимирский князь взял в жены не царевну из рода Кият-Борджигин (рода самого Чингиса!), родственницу Бату, как ему предлагали, а дочь галицкого князя Даниила! Неужели в подвластных ему землях вызрел заговор?!

Батый вызвал к себе Сартака. Пусть ответит за своего названого брата, неужели и Александр с ними в сговоре?! Хан не любил в трудные минуты размышлять в юрте, нутро требовало простора. Приказал отвезти себя в степь, но не охотиться (он болел), а просто посидеть, подышать полынным запахом, дать глазам отдохнуть от бесконечных препон в виде юрт, снующих людей, всадников… Это нынешние молодые ханы любят, когда вокруг стены… стены… а старики вроде Бату тоскуют по простору. Разве можно сравнить степь, где глазу вольно, с городом с его домами, заборами, стенами?! Бату не любил городов и редко в них бывал, только по необходимости, когда приходилось осматривать очередной сожженный. В степи даже думалось по-другому, так же вольно…

Вот и теперь хан сидел на холме, оглядывая окрестности. Но отдыхал Бату только глазами, но не душой. Душа болела. Огромный улус раскинулся широко, земли в нем богатые, дань платят исправно, только нужно уметь не разорять, как это до сих пор делает глупый Куремса, а договариваться, как договорились с владимирскими князьями. Столицу Сарай хорошо поставил, угрозы ниоткуда быть не должно, эти неповоротливые рыцари разбиты так, что долго не опомнятся. В Каракоруме свой Менгу сидит, тоже пока тихо. Можно на юг войска отправлять, не ожидая удара в спину.

И вдруг эта женитьба… Нет, не только обида за пренебрежение его внучкой мучила Батыя, через такие вещи он умел переступать, если глупый урус не захотел породниться с самим родом Борджигинов, значит, говорить не о чем. Батыя неприятно поразило другое: один сильный русский князь договаривался с другим, причем хан точно знал, что обоих пытался привлечь к себе папа Иннокентий. Вот это попахивало уже заговором.

Заговоры пресекаются быстро: вызвать к себе и лишить жизни, чтобы некому было сговариваться! Батый не раз так поступал, ни в чем не сомневаясь. Почему же теперь ему не хотелось этого делать? Хан пытался разобраться сам в себе, что мешает показать власть, почему он раздумывает?

Батый смотрел вдаль, но все примечал вокруг: от летней ставки отделилась группа всадников, охрана хана напряглась, но почти сразу успокоилась – увидели высоко поднятый знак царевича Сартака. Тот хорошо понимал, что, не признав его, не только к отцу не допустят, но могут и побить стрелами при подъезде.

Сартак остановился далеко, оставил коня и пошел к сидевшему на кургане Батыю пешком. Приблизившись, он подполз, привычно приветствуя отца и правителя. Тот глазом не повел, выдержал положенное время, сделал знак, чтобы сын поднялся и подошел ближе.

Батый долго беседовал с сыном. Его интересовало одно: не готовят ли братья Ярославичи заговор и знал ли Александр о женитьбе Андрея.

– Конечно, знал. Только они не во всем согласны.

– Я в Сарай звал. Знаешь, что мне этот шакал ответил? Ему некогда!

– Кто, Александр?!

– Нет, Андрей. Александр вовсе ничего не ответил!

– Невский в Новгороде, может, еще не успел.

По едва заметному движению глаз отца Сартак понял, что того новость заинтересовала.

– Думаешь, приедет?

– Думаю, да.

Батый почти с удовольствием огляделся вокруг, хмыкнул:

– Если приедет, ему ярлык отдам! А Андрея вон!

– Куда вон?

– Пусть к своему Даныле едет, там ему место!

Хан сделал знак, чтобы Сартак оставил его одного, но не успел тот отодвинуться, как услышал:

– Я непокорных наказываю. На Андрея Неврюй завтра выходит! Передай, чтобы дальше его земли пока не шел. Если Александр не приедет, то пусть Неврюй сровняет Новгород с землей!

И такое послышалось в голосе Батыя, что даже Сартаку стало не по себе. Отец действительно не прощал предательства.

– И не смей отправлять гонца предупреждать никого из них!

Сын только склонился в знак согласия.

– Тот, кто предал тебя раз, предаст и еще, от него можно получить стрелу в спину, тогда ее меньше всего ждешь. Иди!

Высоко в небе кружил, выглядывая добычу, орел, как раз когда Батый произнес последние слова, птица вдруг устремилась вниз. «Вот еще одна жертва», – подумал Сартак.

За годы общения с татарами их юрты стали привычными, привык князь и к запахам, и к крикам, уже знал язык, и ребятишки больше не дразнили его по-своему. Князя Александра в Орде звали Искандером, ждали его подарков, крупных и мелких, а потому, как только ладья ткнулась носом в берег, по ставке Сартака разнеслось ребячьими голосами:

– Искандер! Коназ Искандер!

Невский усмехнулся: и никаких лазутчиков не надо, не успел приплыть, а уж все знают. Но на сей раз что-то было не так. Над самой большой летней юртой Сартака не было его знака.

– Что случилось?

Знакомый крещеный татарин Давыд помотал головой, принимая повод Александрова коня, которого сводили на берег:

– Ничего…

– А где Сартак?

– В Сарай уехал…

– Что-то в Сарае?

– Бату вызвал.

– Зачем, не ведаешь?

– Не знаю. Гонец приехал, срочно позвал, говорил, что сердит хан очень был.

– Когда уехал?

– Давно уже…

Вставал вопрос: ждать Сартака или отправляться дальше? Решил пару дней подождать, вдруг вернется и что скажет. Может, еще что разузнает…

А на душе было ох как неспокойно! И почему-то точно знал, что это из-за срочного вызова Сартака в Сарай. Больше никто ничего сказать не смог; промаявшись два дня, Александр решил наутро отправляться дальше в Сарай. Небось по пути с Сартаком встретится, Волга она одна, не разминешься. Но такое решение успокоения не принесло.

И вдруг крик:

– Плывут!

Возвращался из Сарая царевич. И эта весть вместо спокойствия добавила беспокойства. Батый вызывал только его? Или вместе с Андреем? Вроде с братом… А зачем там был нужен Сартак? Что, если сам Александр опоздал и Андрей успел что-то натворить в Сарае? От такой мысли стало совсем худо, сильно сдавило грудину слева, в глазах помутилось…

Невский решил сразу Сартаку не навязываться, тот сам увидел его ладьи у берега, если что срочное, то позовет, а если нет, то стоит дать чуть отдохнуть с дороги…

Сартак позвал сам к вечеру. Князь взял подарки, на сей раз были красивейшие ножны для меча, татарские мечи чуть другие, короче, а потому Александр особо радовался, что удалось найти у купцов подходящие. Еще, как всегда, много всякой пушной рухляди, посуды, перстней… Невский знал, что любят татары. И женке Сартаковой тоже привезено немало, но та недужила, потому к ней Александр пока не ходил с дарами.

Сартак встретил чуть странно, вроде и рад, и чего-то опасается одновременно. На дары только глянул, даже ножны не стал вертеть в руках, как обычно делал. Жестом показал, чтобы Невский садился к накрытому столику. Князь ловко сел на корточки, иначе за низкими татарскими столиками не получалось, подогнул под себя ноги…

– Здорово ли съездил?

– Да, – кивнул царевич.

– Здоров ли хан?

В ответ быстрый взгляд и снова лишь кивок:

– Здоров.

– Женка, слышал, недужна?

Сартак махнул рукой:

– Выздоровеет.

– Дары передашь, княгиня прислала?

– Передам.

Показалось, что царевич просто выжидает, пока слуги, ставившие еду и питье на столик, не уйдут. Так и есть, закончили, сделал знак, чтобы вышли, крикнул по-своему:

– Не мешать!

Вот это было уже худо! С Сартаком у Александра хорошие отношения, они названые братья, что для Орды даже крепче кровного родства, кровного брата можно убить, а названого никогда!

– Ешь, пей.

– Благодарствую…

И молчание… это молчание хуже открытого крика, потому что подумать можно все. В конце концов Невскому надоело играть в молчанку:

– Сартак, что случилось?

– Почему ты в Сарай не поехал?

– Я еду, вот на день у тебя задержался, завтра ладился дальше плыть…

Конечно, царевич видел груженые ладьи, видел, что Александр действительно готовился уезжать. Кивнул:

– Вижу.

Александр решил, что уж теперь для начала надо точно поговорить с Сартаком, чтобы не наломать дров в Сарае.

– Сартак, я хотел с ханом поговорить о ярлыке…

– У тебя из Каракорума есть?

– То когда было, да и кто давал, Ойгуль-Гаймиш?

– Чего хочешь? – глаза у Сартака пронзительные, острые.

– Хочу просить, чтобы Владимирское княжество мне отдал, а Киев Андрею.

Невский выдержал пристальный взгляд названого брата. Тот усмехнулся, взял из чаши большой кусок мяса, вгрызся в него зубами. Глядя, как царевич рвет мясо, Александр вдруг подумал: хорошо, что не горло. Мысль была жутковатой, но вполне подходила к тому напряжению, что висело в воздухе. Теперь князь был уверен, что случилось что-то нехорошее.

– Андрей в Сарае?

– Нет. Почему не хочешь быть под братом?

– Сартак, ты старший царевич, ты хочешь править? Я тоже. Я старший, понимаешь? А отчина – Владимир и Переяславль – мне должна была достаться.

Пусть думает, что он из желания власти. И снова Сартак долго молчал, потому покачал головой, бросил обглоданную кость в чашу, вытер руки об себя, выковырял длинным желтым ногтем из зубов застрявшее мясо, сплюнул и потянулся к чаше с кумысом. Он пил кумыс, внимательно поглядывая на Александра поверх чаши. Хотелось крикнуть: «Да что ж ты жилы-то тянешь?!», но Невский и здесь выдержал, спокойно смотрел в глаза, ничем не выдав мыслей. Рядом с этими научишься быть каменным, иногда лицо словно затекало от неподвижности.

– Ты не этого боишься, Искандер. Я понял, ты боишься, что брат против хана пойдет и его убьют, а земли разорят.

Александр понял, что хитрить не стоит, Сартак и Батый прекрасно понимали каждый его шаг и знали все, что происходит в их княжествах.

– Да, боюсь! Потому и прошу отдать мне княжение, чтобы я в руках все держал! Так всем лучше будет! Как думаешь, хан согласится?

– Согласится, – кивнул Сартак. – Только немного Андрея поучит для порядка.

От ласковости в голосе у Невского кровь застыла в жилах.

– Как поучит?!

– Чего испугался? Твой брат у себя в княжестве, на него Неврюй пошел.

– Куда пошел?!

– Искандер, ты слишком долго учил брата уговорами, он не понимает. Неврюй его немного силой поучит. Коназ Андрей перестал дань платить, сам себе хозяин стал, Неврюй покажет, кто хозяин. – Невский не смог сдержать свои чувства, видя ужас на его лице, Сартак усмехнулся: – Не бойся, Батый сердитый, но тайно велел позволить твоему брату бежать. Если, конечно, сам под меч не полезет.

Все ясно, Батый разозлился из-за женитьбы Андрея и вызвал к себе братьев, а Андрей, видно, вздыбился, не поехал, иначе давно был бы в Сарае, к нему первому гонец добрался.

– Сартак, что делать?!

– За брата боишься? Ничего, как у вас говорят: за одного ученого двух битых дают?

– Неврюй земли разорит!

– Твои нет. Если бы ты не приехал, то Новгород бы тоже разорил, а так нет.

– А Переяславль? Я там родился!

– Мало-мало опоздал, князь, раньше про Переяславль думать надо было. Давно попросил бы хана тебе ярлык дать… Езжай скорей в Сарай, не зли отца. – И вдруг глаза Сартака недоверчиво блеснули: – К чему Андрей на дочери коназа Данылы женился, шайтан? Других невест нет?

– Да почему же не жениться-то? Даниил Романович тоже у хана был, встречен хорошо, не от половцев же невеста!

– А Галицкий коназ знаешь, на ком женился? На племяннице Миндовга.

Александр мысленно ахнул от такой осведомленности.

– Не знал? Не верю!

– Знал, ну и что? – Лгать нельзя, они нутром ложь чувствуют, именно потому Александр раз и навсегда для себя определил линию поведения: не врать, не юлить и терпеливо сносить все. – Сартак, с кем тогда родниться? Хан Андрею свою внучку предлагал, а о том не подумал, каково ей будет в русском дому жить да к чужим обычаям привыкать!

– Зато породнились бы… – проворчал Сартак.

– Мы с тобой и так породнились, наше родство куда крепче, чем кровное. Мало?

– Ладно, – чуть смутился царевич, – езжай к отцу. За брата не проси, не время. А про ярлык скажи, он будет доволен.

– Бату-хан меня подождать не мог, я бы все объяснил, к чему было рать-то посылать?

Сартак вскинул на князя изумленные глаза:

– Ты только хану этого не скажи.

– Что я, дурак?

Неврюева рать разорила русские земли хуже Батыевой. Сказано было наказать, наказали. По монгольским законам, за одного отвечали все: за воина десяток, за десяток сотня, за сотню тысяча, за князя весь народ. Именно потому погиб в Сарае Михаил Всеволодович, ведь киевляне убили татарских послов.

Было за полночь, когда вдруг по всему городу забрехали собаки, словно передавая одна другой дурную весть. Гонец разбудил весь Ветчаный посад, пролетел через Серебряные ворота, спеша к княжьему дворцу. Было понятно, что случилось что-то страшное.

Князь вскинулся, пытаясь прийти в себя со сна. Устинья с мальцом уехала к Марии в Ростов, потому он был один. По ступеням крыльца и дальше к ложнице загромыхали сапоги, в дверь, едва стукнув для предупреждения, влетел ближний холоп Ступка, крикнул одно:

– Татары!

– Кто?!

– Там… гонец… от Мурома…

Андрей выскочил из ложницы в чем был, едва успев натянуть штаны, на ходу пытаясь завязать тесемки:

– Что?!

К нему бросился гонец:

– От Мурома я, князь, татары идут на Владимир.

– Какие татары?! Откуда?!

– К Мурому подошли, говорят, на Владимир идут! Рать большущая, Неврюй ведет.

Уже через несколько минут колокол поднимал людей. На княжий двор сбегались дружинники, к утру было понятно, что больше двух тысяч не собрать, да тысячу еще окрестные добавят. У Неврюя небось в несколько раз больше.

Андрей успел отправить гонца к Устинье, чтоб вместе с Марией Михайловной уходили в Новгород к Александру, и теперь ломал голову, где встречать врага. Сесть за стенами Владимира или выйти навстречу? Он еще не до конца поверил, что Батый наслал на него рать.

Рано поутру князь собрал бояр на совет. Бояре собирались медленно, проходили важно, рассаживались широкими задами на отполированные ими же лавки по давным-давно определенным местам чинно. Несмотря на летний день, большинство одеты добротно, тепло, даже в меховых шапках. Главное – важность и родовитость свою показать…

Андрея так и подмывало заорать, чтоб поторопились. Татары почти у ворот, а они друг перед дружкой красуются! Он сдерживался изо всех сил, понимая, что сейчас просить станет. Почему он, князь, должен просить?! Себе, что ли? Его ли беда?

Говорил коротко и резко, что татары близко, что нужно спешно рать собирать, дружины для защиты не хватит, что вооружение спешно нужно… А они смотрели строго и недовольно. Не выдержал, гаркнул-таки:

– Что глядите? Моя ли вина, что защита от поганых нужна?!

И услышал то, чего никак не ждал:

– Твоя, князь.

– Как… моя? Я ли их позвал?!

– Ты не звал, но накликал. К чему было перед Батыгой хорохориться? Отправили бы дань, не переломились, и сам бы съездил, перетерпел.

– Александр Ярославич пока был, ездил и подарки из своих запасов немалые возил, вот и не было никакой рати…

У Андрея даже дыхание перехватило:

– Вы что же, вечно пред погаными выи гнуть собираетесь?! Их бить надо, а не подарки возить!

– Бей, князь…

Тут встал высокий, чуть согбенный от годов Тимофей Давыдович, даже посохом чуть пристукнул:

– Не время укоры говорить, ныне надо думать, как отбиваться будем. После, если живы останемся, считаться обидами станем. Говори, князь, что нужно, пока не поздно, всем миром навалимся, хотя, слышно, больно большая рать идет.

Стали обсуждать, что и как поскорее можно сделать. Андрею советовали послать за помощью к Александру в Новгород, но он мотал головой:

– Послано уж, да не успеют…

Когда дружина выходила за ворота (поневоле пришлось отправляться через Золотые), вслед неслись подбадривающие крики, правда, не слишком уверенные. Помнили владимирцы, как уже однажды уходила рать и как потом горел город. Он и отстроиться не успел полностью. В Золотые ворота уходили дружина и ополчение, а через все остальные – Волжские, Иринины, Ивановскую проездную башню и особенно Медные, ведущие на север к Лыбеди – уходили жители, таща на веревках коров, ведя в поводу лошадей, запряженных в возы, битком набитые всем, что только можно увезти, матери тащили самых маленьких на руках, а дети постарше брели, вцепившись в их подолы… Ветчаный город покидал едва отстроенные дома, прекрасно понимая, что если и вернется, то к головешкам.

Хозяева спешно, но заботливо выпускали из дворов скотину, которую нельзя было увезти или утащить, чтобы не сгорела, не задохнулась, пусть уж лучше одичает… отвязывали собак. Никто не плакал, не жаловался, брели молча и обреченно. И от этой обреченности было особенно страшно. Немногие вернутся к своим прежним местам, даже если останутся живы, люди потеряли веру в то, что князь может защитить, что снова не пожгут поганые, не сгонят.

Князь Андрей смог собрать под свое знамя три тысячи человек, у Неврюя было много больше. Татары наголову разбили русское войско, правда, самому Андрею удалось бежать. Князь отправился прямиком в Новгород, потому что ему уже принесли известие, что Устинья с сынишкой уже уехали из Ростова туда. А Неврюй подошел к Владимиру.

Татары второй раз стояли перед красавцем городом, многие уже видели эти купола церквей, Золотые ворота, даже помнили, как проломили стену рядом с ними, и теперь дивились тому, как быстро вырос заново посад, хотя, конечно, не так, как было в прошлый раз, но все равно красиво. Сам полководец тоже остановился, разглядывая раскинувшийся на берегах Клязьмы и Лыбеди город. Но времени на любование не было, Неврюй пришел карать и торопился сделать это. Его задачей было нанести как можно больший урон Владимиро-Суздальскому княжеству, чтобы его князь понял, что с Батыем шутки плохи. И не только он сам понял, но и все остальные. Хотя полководец сомневался, что князю Андрею позволят вернуться в свой город, не для того гнали. И так странно, что нет приказа найти любой ценой и убить, наоборот, хан распорядился позволить уйти, если сможет, а царевич Сартак этот приказ подтвердил. Видно, действительно решили только поучить.

Но не ходить же зря, татары учили от души, ни одной деревни, ни единого поля, ни единого деревянного здания не оставалось целым на их пути. Выжечь, забрать в полон, разграбить и убить, убить, убить. Любого сопротивляющегося, любого даже глянувшего косо. Всех способных дойти до рынка рабов увести со связанными руками, красивых женщин и девочек забрать, ремесленников тоже, а мужчин лишить жизни.

Жгли с каким-то особенным удовольствием, татары не знали искусной резьбы, для нее нужно дерево, а главное, жизнь на одном месте, что для кочевника пытка. К чему строить красивый дом, украшать его любовно вырезанным деревянным кружевом, если завтра уйдешь со своими табунами и стадами на новое место? А когда вернешься к этому красивому дому, неизвестно. Чужие, пусть и красивые, диковинные, но ненужные вещи вызывали желание уничтожить их.

Татарин подносил факел к резьбе на окошке и дожидался, пока она не займется, или бросал горящую головешку на соломенную или тесовую крышу и любовался, как расползается огонь по всему дому. Русские деревни и города горели хорошо, факелами становились не отдельные дома, а целые посады. В самих городах оставались закопченные стены каменных соборов, их татары жечь опасались, все же Дома Бога, а чужих богов надо пусть не почитать, но хотя бы уважать, это завет Великого Потрясателя вселенной.

Владимирская земля снова узнала беду сполна…

То, что это наказание, стало ясно, когда рать ограничилась землями Владимирского княжества, не пойдя на Новгород.

Андрей с семьей смог бежать не только в Новгород, но и дальше через Ревель к… Биргеру!