Архангелы Сталина Шкенёв Сергей

Житие от Гавриила

Вы помните, как все это начиналось? Нет, вы этого и не можете помнить. Это моя история. Или не только моя. Но я вам ее расскажу. И напарник поможет. Вот он рядом сидит, головой кивает. Будто и вправду слушает. Но как проснется, он, конечно, скажет.

Все началось с приказа. Вот какая вроде бы мелочь, приказ о понижении в должности. И что переживать? Не первый он да и не последний, надеюсь.

Изя выскочил из кабинета шефа, имея донельзя бледный вид и повышенную взъерошенность организма. В руке у него был судорожно зажат внушительного вида свиток с яркими восковыми печатями на витых шнурках. Я из интереса пересчитал печати. Три штуки. Почетно. А у меня только две. Ну не считать же ту, что шеф не стал крепить к шнурку, а попросту запустил мне в голову.

– Нет, ты это видел?

– Да видел. Видел.

– Нет! Ты это не видел.

– Изя, прекрати истерику. И вообще перестань тыкать этой бумажкой мне в рожу. И не морочь мне голову. Я такой же папирус получил полчаса назад. Ты почему опоздал?

Изя изобразил удивленную физиономию и попытался свалить все на меня.

– Но, Гиви, ты же не сказал что нам нужно к девяти утра по московскому времени. Я в Лондоне был. Вот и пришел по Гринвичу.

– И что, разница между Москвой и Лондоном только полчаса? – Я безуспешно попытался изобразить сарказм в голосе.

Изя достал из кармана глобус.

– А разве нет? Я по карте смотрел – вроде близко. Да ты сам погляди.

Порой сам себе удивляюсь: и как я за столько лет этого хмыря не прибил? Поистине нужно архангельское терпение. Ах, да. Теперь уже просто ангельское. Почему просто ангельское? Так разжаловали нас с Изей из архангелов в простые ангелы. Вот только что. Ладно еще не в эти… Как их там… С неприличным названием. Точно – херувимы. И зарплату вдвое срезали. Если бы мы ее деньгами получали, то это еще ничего. Но ведь божьей благодатью… По вчерашним котировкам это… Да разве вам, людям, понять, что такое божья благодать.

И свитки папирусные нам на память вручили. А там золотым по серо-желтому такого про нас. И зачем мне эта торжественность?

Вот если бы наградили. Например, Золотым Пером в правое крыло. Хотя бы Серебряное в левое. Но это я размечтался. Перо у нас только угодникам и апостолам положено. И зачем им оно, если крыльев нет? Наш шеф приспособился на лысину награды крепить. Ходит, как Чингачгук, прости меня, Господи.

Или все началось чуть-чуть раньше? Пожалуй, что и так. Началось все с очередного вызова к шефу.

– Итак, господа архангелы – божьи чины, – шеф сделал многозначительную паузу, – вам поручается важная миссия.

– В мусульманском раю девственниц сторожить? – сразу оживился Изя.

– Нет, – отрезал шеф. – Тебя вообще туда на пушечный выстрел не подпустят.

– Но, шеф, в джаханне нет пушек. Рай все-таки.

– Молчать! Смирно! Слушай приказ. Вы оба, для архангела Израила повторю – вдвоем, отправляетесь в качестве моральной, духовной и божественной поддержки на Северный полюс. Старшим назначается архангел Гавриил. Вопросы?

Вопросы у меня были. И самый главный из них я задал:

– А на фига мы там нужны, шеф? Пардон, Ваше Высокочудотворие.

– Будете сопровождать экспедицию Чилингарова. Отплытие завтра утром из Мурманска на «Челюскине». Документы получите в бухгалтерии.

– Извините, шеф, – влез неугомонный Израил, – а я читал, что корабль из Архангельска отходит. И разве на «Челюскине» поплывем?

Недовольный шеф заглянул в ноутбук, мирно жужжащий на столе, и пробежался по клавишам.

– Теперь уже из Мурманска. Послезавтра. За сутки успеют перегнать. И не перебивай начальника! Мне лучше знать название парохода!

Выйдя из кабинета, Изя только жалобно захлопал глазами и потребовал у меня разъяснений.

– Гиви, он что, совсем очумел? Какой пароход? Мы же во льдах потонем. Там ледокол нужен.

– Поздно, Изенька. Нам еще повезло, что шеф нашу экспедицию не на поморских кочах отправил.

– Но почему?

– Элементарно. Он, кроме «Челюскина», других названий не знает. Ему на льдине голову немного отморозило. Наш уважаемый шеф на дрейфующей станции «Северный полюс-1» начальником был.

– Не может быть. Я же там радистом… RAEM – мои позывные. Так вот почему он на меня так нехорошо последние семьдесят лет косится. Наверное, за то, что при чистке оружия пару деталей от примуса подбросил. Товарищ Папанин потом три ночи не спал, пытаясь лишние запчасти к «маузеру» приделать.

– За что ему такие шутки?

– А, – отмахнулся Изя, – политика. Они втроем с Ширшовым и Федоровым под спиртик партийные собрания проводили. А меня, как единственного беспартийного, из палатки на мороз выгоняли. Все окрестные белые медведи меня уже в лицо знали. В него же и смеялись.

Вы удивляетесь такой командировке? Было бы чему. Вполне богоугодное дело укрепления и расширения православно-мусульманского государства. Не зря же мы с Изей в Русском отделе нашей конторы трудимся. А что мусульмане? Как что? Или вы татар нерусскими считаете? То-то и оно. Народу много, а архангелов мало. Но ничего, справляемся. Изю постоянно в качестве ангела смерти привлекают. На полставки. Шеф и то, бывает, святым Хызром подрабатывает. А на Новый год Дедом Морозом.

Структура нашего ведомства проста и незатейлива. В нем всего два отдела, наш – русский и еще нерусский, который и занимается католицизмом, протестантизмом и прочими еретиками, включая бабтистов и англиканцев. Свидетели Иеговы и адвентисты седьмого дня, те стоят на учете у вероятного противника. Еще у нас есть подотдел раскаявшихся грешников. Что? Нет, благородные киллеры, так любимые современными писателями, не по нашему профилю. Также подотдел адаптации и распределения душ (куда нас и сослали обычными сменными дежурными) и управление делами Райских Кущ. Но туда в основном бывшие агрономы попадают. А вот гринписовцев, тех сразу сковородки лизать. Тефаль всегда думает о них.

Ну, это я опять отвлекся. А так, расширение русской территории как раз под наш профиль попадает. Вот, помнится, водил как-то казаков в Сибирь… Да, были времена. Я в золоченых доспехах с орлами. В руке сабля посвистывает. На ногах алые сапоги поскрипывают. Над ухом стрелы повизгивают. И общую идиллию только Изины вопли нарушают. Вот надрывается: «Ерема, к Иртышу отходи, прикрою!» Прикрыл, собака. Я потом полдня крылья над костром сушил. Нашли, блин, водоплавающую лебедушку.

Он мне так обратную амбаркацию решил залегендировать. А мне перед историками стыдно. Их с началом перестройки много помирать стало. И всех в рай направляют. Ну ладно, не всех. Есть еще и лауреаты Нобелевских премий, и германофилы всякие вермонтские. Это, конечно, не наш контингент. А честных, тех к нам. Думаете, мало их, честных историков? Очень даже много. Оба они честные. И Ломоносов, и Гумилев. Правда, и умерли задолго до перестройки.

А перестроечные историки трусами на рынке торгуют. И зря смеетесь. У меня знакомый доктор наук натуральным бельем от кутюр капиталец изрядный сколотил. Жена у него шьет на машинке, а он на рынке стоит. Жена до торговли не доросла. Обычный кандидат.

Опять отвлекся. Да, так и приходится мне от Ломоносова с Гумилевым прятаться. Я же на работе по форме ходить обязан. Все в том же доспехе орленом. Правда, вместо сабли огненный меч положен, да разве в ножнах видно. Как набежали раз да как давай донимать расспросами: «Расскажи, Ермак Тимофеевич, свою родословную». Ладно удачно на Ерофея Хабарова стрелки перевел. А сам бежать. С тех пор от них и бегаю.

Эх, утро, хмурое раннее утро. Да что за сволочь непотребная тебя выдумала. Это не вопрос. Крик архангельской души. С трудом отрываю голову от подушки и безуспешно пытаюсь прихлопнуть надоедливо дребезжащий будильник. Не нахожу заразу. Потом все же осознаю, что это внутренний мой будильник, и прихлопнуть его не получится. Да, как все же въедаются привычки человеческие. Но ведь, с другой стороны посмотреть, созданы-то они по образу и подобию. Так что, может, и мы просто тянемся к эталону? Нет, «Эталон» мы вчера не пили.

Стоп, стоп, стоп. Так и до крамолы недолго додуматься. Но все же, Он тоже так с похмелья страдает? Да, Господи, тогда очень сочувствую. Если у меня, с малой частичкой твоей искры так башка раскалывается, то представляю, как оно по полной программе. Это Изя виноват. «Попробуй, – говорит, – просто божественный коньяк». Вот и накушались во славу Твою, прости меня, Господи, аж до положения риз.

Кстати, о ризах. Я так и уснул вчера одетый. Так-с, а почему в валенках и тулупе? Какие тулупы? Хоть бы какая собака кофе сварила. Собака? Собака… Кажется, были вчера собаки. А лучше рассолу… Или квасу. И пиво тоже буду… Но пива нет. Есть собаки. Какие еще собаки? Откуда у меня в спальне ездовые собаки в комплекте с нартами? Так, в холодильнике тоже нет пива. А собаки были… Точно, это собаки выпили мое пиво. Но не в холодильнике. Да снимите с меня этот тулуп. И дайте квасу. Или минералки холодной. И пиво тоже буду. А коньяк больше не буду. Разве что водочки. Но самую капельку. Только холодную-холодную до тягучести. И из хрустального графинчика налью ее в хрустальную же рюмочку… И под селедочку… А собакам не налью. Они мое пиво выпили. Или это Изя выпил? Изя – собака! А разве бывают ездовые таксы? Кто притащил в мой дом таксу? Такса, у тебя есть пиво? Мое пиво. Да, и своего нет. Есть только короткие кривые ноги, длинные уши и наглая, длинная морда. Убери морду и перестань меня лизать. Собака. А ведь от тебя тоже пахнет винищем. Кто напоил таксу? Изя? И снимите с меня этот тулуп. И валенки снимите. И сварите мне кофе. Такса, ты умеешь варить кофе? А что ты вообще умеешь? И не лезь под диван. Чем ты там звенишь? Такса, дай я тебя поцелую. Ну и что, что коньяк? Мы по чуть-чуть. Лекарство. Такса, ты пьешь коньяк? Ой, как хорошо! Ты закусывай, ушастый, закусывай. Погоди, окурки из шпротов уберу. Ну что, еще по стописят? Да помню я про командировку. Нет, такса, кофе мне варить ты не будешь. Да ладно, чего нам с бутылки на двоих будет. А под диваном точно ничего нет? Да верю я тебе. А на полюс со мной поедешь? На охоту пойдем. Не веришь? Зря. Что значит, какой из меня охотник? Да я весной на открытии охоты… А ты знаешь, что весной уток девочек нельзя стрелять? Точно тебе говорю. Только селезней. Ты не знаешь, кто такие селезни? Ну, ты тундра неогороженная. Селезни в садах и огородах живут. Мерзкие такие, склизкие. А по ночам они вылезают и жрут клубнику. Вот за это их и стреляют. Как это на полюсе уток нет? А куда же они весной летят? Ах, не долетают… Что, ты по уткам не спец? Тогда на медведя пойдем. На белого медведя. Норы? Да, наверное, в норах живут. Там же деревьев нет, гнезда вить негде. И я говорю, что втроем веселее. Третий? Изя. Это он наше с тобой пиво выпил. Изя – собака!

Житие от Израила

Я знал, знал, что такому негодяю, как Гиви, нельзя доверить нашу летопись. Вы считали, сколько раз он назвал меня собакой? А сам? А сам приперся на причал за двадцать минут до отхода парохода изрядно поддавши, с таксой на поводке, ружьем на плече и с сумкой, в которой что-то заманчиво звякало.

– Сколько лет – одна зима! Где тебя вероятные противники носили? Почему в тулупе посреди лета и что это за барбоска за тобой увязался?

Гиви, видимо, был не в состоянии усвоить столько информации зараз и потянулся к сумке, решив помочь себе очередным апгрейдом. Но передумал и поднял на меня свой ясный взор.

– Не трогай такса, гнида ооновская! Нашел барбосу. Это, между прочим, родной папа лабрадора Кони. Он еще твою жену научит щи в сортире варить. Изя, твоя жена умеет варить щи?

Не понял. Мой непосредственный начальник уже не знает моего семейного положения? Да и своего, кстати. Нам жены по рангу не положены. Ну, разве что во время командировок в качестве прикрытия. Оно, конечно, качество разное бывает. Но после двух-трех командировок иллюзии развеиваются. Это людям хорошо. Пожили чуток женатыми, и вот уж помирать пора. А у нас… Жуть. Представить себя женатым на молодке возрастом по десять тыщ лет? Увольте. Лучше уж как Люцик. Ему, кстати, отдельное спасибо. Именно после его бунта наше безбрачие было утверждено официально. Во избежание, так сказать, и впредь.

– Где наш корабль? – Гиви мутным взглядом изобразил разглядывание порта. – И ты зачем выпил мое пиво? Наше с таксом пиво.

– Да никакого пива я не пил. Ни с таксами, ни с раками.

Гиви не поверил почти чистой правде и опять спросил:

– А корабль?

Я махнул рукой в сторону тринадцатого причала.

– Вот он, наш красавец. Не видишь что ли?

– Ой мать… мать… мать… мать… – Чайки долго вторили эху, метавшемуся в тесноте Кольского залива.

Житие от Гавриила

Вот мать моя. Хоть и не было у меня ее никогда, а вспомнить пришлось. Даже протрезвел сразу. Нет, ну что творят. Что творят, уроды. Ну зачем же понимать так буквально! Или это я просто чего-то не понял?

– Изя, я, правда, вижу это?

– К сожалению. Наши придурки, тебе ли не знать наших придурков, шутить не умеют. Приказ шефа выполнили точно и в срок.

Я не знаю, почему Изя так спокоен, но меня уже начало колотить от злости. Это надо же было догадаться! У тринадцатого причала попыхивал дымком, как недорезанный большевиками буржуй сигарой, самый настоящий «Челюскин», кокетливо украшенный разноцветными флажками. Да еще издевательски поблескивал под незаходящим ночным солнцем надраенными медяшками, словно только что сошел со стапелей копенгагенской верфи. Еще раз – мать… мать… мать…

– А наши уже погрузились? В смысле из экспедиции.

Напарник злым жестом выбросил недокуренную сигарету в зеленую волну и отпихнул такса, пытавшегося заменить Изиной же ногой отсутствующие столбики.

– Вот и хрен-то в том, командир, что нет тут наших. И слава богу, что нет. Это тот самый пароход из тридцать третьего года. Наши умники его вместе с командой умудрились перетащить. Но и это еще не все.

– Говори сразу.

– Час назад отсюда же ушла «Пижма». На нее погрузили глубоководный аппарат, кучу всякой аппаратуры сопутствующей и в нагрузку Сагалевича под конвоем привезли.

– Когда? Да я им сейчас… Да карающим мечом. – Я попытался стащить тулуп, мешающий расправить крылья. Но был остановлен благоразумным Изей.

– С ума сошел, над Мурманском летать? Да тут система ПВО не хуже, чем Москву прикрывает. А может, и лучше по причине удаленности от Москвы. Собьют на хрен. И перьев на память не оставят. Чего командовать будешь?

– Айда на корабль. Нам еще расположиться надо до отплытия.

– Отхода, – машинально поправил напарник.

– Без разницы. Такса, веди. – И будущий охотник на полярных медведей повел нас к трапу, возле которого стояли два бойца с карабинами в подозрительно знакомой форме.

Странно, а почему никто из громадного количества народу в порту не замечает этих самых странностей? Во-первых, странно-древний пароход у причала. Во-вторых, энкавэдэшники у трапа. Или тогда были еще огэпэушники? Не помню. А в-третьих, какое отношение ко всему этому имеет наш шеф? Он хотя угодник и чудотворец, но не дурак же, в конце концов. Тем более издавна считался покровителем русского флота и в капризном желании утопить повторно ранее благополучно утопленную посудину его заподозрить трудно. Значит, тут есть какая-то интрига. Ненавижу интриганов. У нас этим делом в основном херувимы занимаются. А мы, архангелы, народ простой. Войска, там, в битву вести. Или флоты, что не менее почетно. Грудью на грудь, мечом на вилы. Пожалуй, за исключением хитрож… хм, хитрокрылого напарника. Вот и сейчас, видно, задумал какую-то комбинацию. Сотовый телефон терзает. Неужели нельзя пользоваться мыслепередачей, как все нормальные ангелы и архангелы? Нет, названивает, как последний херувим. Что-то пробормотал вполголоса в трубку и мне ее передает.

– Гавриил Родионович, к аппарату пожалте. Илья– пророк на связи.

В трубке были слышны грозовые разряды и глухое ворчание дальней грозы. И конечно же, запахло озоном.

– Гиви, – прямо по башке бил бас из телефона, – я, конечно, послал этого прохиндея на все известные адреса. Но ты скажи, может, и правда моя помощь требуется?

Я огляделся по сторонам, прикидывая, где бы пригодилась Илюшина помощь. Может, кого стоит молнией по тыкве прогладить? Но если Изя чего-то просил… При всей его прохиндейности мой напарник никогда не был не прав. Только когда мое пиво выпил.

– Дык, ведь оно, Перун Родионович, – я осторожно начал охмурительную работу, – он же по моей просьбе звонил. Зря не побеспокоил бы. Уважение понимает. Но ведь точно край у нас. Ситуация, так сказать. Уважь по-свойски.

Ой, чего я несу? Перед бывшим языческим божком распинаюсь, который из простых генералиссимусов выбился, а теперь у нас квислингует. Не зря же напарник рожу ехидную состроил. Изя – собака. Кстати, и наглый такс ухмыляется. Ты-то что ржешь, морда?

– Хорошо, – донеслось из телефона, – через две минуты буду. Ждите меня за ближайшим углом.

Действительно, через минуту из-за ближайшего угла выехал роскошный открытый лимузин неизвестной марки с сидящим на заднем сиденье комиссаром госбезопасности 1-го ранга. Рядом с водителем скромно маячил невзрачный тип кавказской наружности, не менее скромно поблескивающий на солнце стеклами старомодного пенсне.

Я подошел к лимузину и предупредительно открыл дверь.

– Илюша, ты теперь кто? – я все же решил уточнить диспозицию.

– Расслабься, Гаврила, – донесся из-за плеча голос напарника, – это Глеб Бокий, почти собственной персоной.

– Точно, – подтвердил Илья-пророк, не выходя из машины. – А в кого прикажете нарядиться? Уж не в Гершеля ли Иегуду? Или в товарища Менжинского?

Кавказский тип, услышав это имя, передернул плечами и дополнил:

– Зарэжю ссюку!

– Кого из них? – спросил Изя.

– А обоих и зарежу, – пояснил кавказский тип уже без акцента.

– Да, – чуть отвлекся Илья-пророк, – знакомьтесь, это Лаврентий Павлович. С вами поедет.

– Тот самый? – решил уточнить Изя. Он же не мог молчать более минуты подряд.

– Почти, – подтвердил бывший Перун. – Из рая забрали в порядке мобилизации. Работа как раз по его профилю. Я, правда, не в курсе, что тут у вас случилось, но вышестоящее командование настоятельно рекомендовало.

Я уже заинтересованно посмотрел на Лаврентия. Изя с таксом тоже посмотрели. А чего там смотреть? Невысокого роста интеллигент в пенсне. Ничего из ряда вон выходящего. Лаврентий даже смутился от столь пристального внимания. И попытался что-то объяснить.

– Позвольте сказать, товарищи… Ээээ… Господа… архангелы, так сказать.

– Лаврентий, не суетись, – раздался начальственный голос Ильи-пророка, – я сам тебя представлю. Знакомьтесь еще раз, господа. Это Лаврентий Павлович Берия, мобилизованный от проживания в райских кущах приказом № 315 бис. Он обеспечит вам полное прикрытие со стороны ОГПУ.

– Илюша, а ты точно с дуба не рухнул? Какое ОГПУ в XXI веке?

Илюша задумчиво почесал огненно-рыжую репу и глубокомысленно произнес:

– Это ваши проблемы. Мне вообще на них наплевать. Я тут извозчиком подрабатываю по твоей, между прочим, просьбе. Ладно, потом разберетесь со своими проблемами. Поехали.

Когда черный лимузин подъехал к причалу, то часовые, явно не страдающие дефектами зрения, стояли уже по стойке «смирно». Ну еще бы. Я бы тоже вытянулся. Сами представьте, к причалу, единственной достопримечательностью которого являлись несколько чугунных кнехтов, вдруг подкатывает шикарное авто, из которого вылезают, рубинея петлицами и золотея нарукавными шевронами, такие чины…

Еще бы они не тянулись. Из машины не торопясь вылез сам Глеб Бокий, а за ним еще трое из этой же конторы, но в форме старшего армейского комсостава, звании комбрига, но в фуражках с голубым околышем.

Постовой у причала вытянулся еще больше физиологической нормы, когда увидел представительную депутацию, подкатившую прямо пред ясные очи караула.

– Eфрейтор внутренней службы Фарадей! – с ярко выраженным малоросским акцентом представился бравый усач.

– Вольно, солдат, – скомандовал новоявленный Глеб Бокий.

– Старший солдат, – решился поправить караульный. И пояснил: – Я тут старший. За порядком на причале смотрю.

– Смотрящий, значит? Ну-ну. А почему не по форме? Откуда погоны? Или тебя пан Пилсудский заслал?

– Но, товарищ комиссар госбезопасности… – жалобно протянул смотрящий. – Нельзя мне никак без погон. Куды ж я буду тогда лычки пришивать? А меня без лычки с армии домой не пустят.

Илья махнул рукой и потребовал предъявить вышестоящее начальство.

– Начальника караула позови, – вальяжно скомандовал Илья.

– Сей момент. – Фарадей принялся бодро накручивать ручку полевого телефона. – Несмотря на внешний вид, аппарат работал исправно, и голос на той стороне провода попросил позвать Илью к телефону.

Наш Перун (не спорьте, я его несколько тысяч лет под этим именем знаю) начальственно взял трубку и пророкотал в нее:

– Бокий слушает… Что?.. Какие полномочия?.. Давайте их сюда.

Изя не преминул влезть со своими комментариями:

– Илюша, а чего они тебе дадут, если им вовсе наоборот, твои полномочия требуются?

На палубу «Челюскина» выскочили, блистая шикарными кожаными регланами, двое штатских и быстро спустились по трапу на причал.

– Отто Юльевич, – укоризненно покачал головой Бокий, – ну какие же вам от меня полномочия требуются? Может, в качестве мандата пароход одноименный предъявить?

Начальник Главсевморпути товарищ Шмидт на пароход «Глеб Бокий», совершающий регулярные рейсы из Архангельска на Соловки, посмотреть не пожелал.

– Да вы что, товарищ Бокий, какие полномочия, – развел руками Отто Юльевич. – Это Кандыба все. Сейчас пытается с Москвой по радио связаться, инструкции получить.

Ну тут уже и моя очередь вмешаться настала.

– Какие ему, трам-парам, еще инструкции? И почему он не на «Пижме»? Он же там должен быть как начальник охраны. Я сейчас этому Кандыбе такую инструкцию дам, что пешком за своим пароходом побежит. – Решив, что достаточно уже изобразил начальственный гнев, я уже спокойнее произнес: – Впрочем, это к делу не относится. Рад с вами познакомиться, товарищ Шмидт. Я… ээээ, точно, я комбриг Архангельский. Можно попросту, Гавриил Родионович. А это…

– А я комбриг Раевский. – Изя небрежно вскинул руку к фуражке и чуть запнулся, видимо, придумывая себе более благозвучное имя. – Изяслав Родионович.

Илья усмехнулся и пояснил:

– Они братья. По отцу. А это их младший, так сказать, сотрудник, Берия Лаврентий Павлович. Тоже почти родственник. Но уже по матери. Собака звания не имеет. Но находится на довольствии в органах.

– А почему Воронин не встречает? – Блеснул стеклами пенсне Берия. – Или не уважает товарищей?

– Да вы что, товарищ Берия. Как можно? – вклинился в разговор второй штатский. – Позвольте представиться, секретарь партийной организации «Челюскина» Белецкий Михаил Израилевич и по совместительству старпом вместо заболевшего Гудина. А капитана Кандыба в карцер посадил.

– Зачем? – удивился я. Всякое за свои тыщи лет видел, но чтобы капитана за несколько минут до отплытия арестовывали? Даже Саблина, хотя того и было за что. А тут? – Ладно, разберемся.

И повернулся к Илье.

– Ну что, товарищ Бокий, напророчьте нам счастливого плавания и семь футов под килем.

– Плывите-плывите. Селедок мне там только не подавите.

Товарищ Бокий лично пожал каждому руку и пошел к машине. Что же, и нам пора.

– Такса, вперед!

Житие от Израила

Уже на борту парохода я обернулся к часовым и остановился. Странности все продолжались. Вот он, борт. Вот трап, по которому я поднялся. Дальше – часовые. А за часовыми нет Мурманска. Ну не так чтобы уж совсем. Вон вижу несколько бараков на берегу. Изба есть старая, покосившаяся. Одна штука. Кранов портовых, правда, три штуки осталось. Но какие-то маленькие, почти не настоящие. А порт где? Люди куда подевались? Ага, вон та кучка с флагами, наверное, нас провожает. Но было же больше.

Незаметно дергаю Гиви за рукав и киваю в сторону берега. Тот бросает мимолетный взгляд за спину и с невозмутимым видом спрашивает у Белецкого:

– А что, Михаил Израилевич, тут всегда так безлюдно?

Белецкий с пониманием улыбнулся.

– Ну, у нас тут не Москва. Вот и Отто Юльевич безлюдью удивлялся. Но нас весь город провожать вышел. Шутка ли сказать, два новейших парохода одновременно отходят. Тут же почти все жители с морем связаны. На причалы ходят, словно москвичи на бульвар.

– Ну что же, – Гиви важно надул щеки, – не будем разочаровывать советский народ. Пусть этот ваш Кандыба выпускает капитана. Товарищ Шмидт, передайте ему мой приказ. А вы, Михаил Израилевич, тут еще и старпом? Так покажите нам нашу каюту. И непременно трехместную. Сами понимаете, секретные документы, то да се. Опять же времена сейчас тревожные, враги пролетариата не дремлют. А втроем вроде как на казарменном положении будем. Надеюсь, вы понимаете, как должны выглядеть казармы для старшего комсостава?

Восхищаюсь я Гаврилой в такие моменты. Какой талантище. Сталь во взгляде, гранит в голосе. Но и я молчать не намерен. Кем мне тут покомандовать? О, вот они, родимые. Может, оставить этого ефрейтора в порту? А потом его за дезертирство шлепнут. Да хрен с ним, пусть едет с нами.

– Так, товарищи красноармейцы, караул на сегодня заканчиваем. Живо на борт. Разводящего дожидаться не будем. И телефон не забудьте. Потом его в музей сдадим. И, кстати, товарищ Фарадей, где ваши погоны?

– Шутите, товарищ комбриг? – расплылся в довольной улыбке красноармеец. – Мы не для того с проклятым гнетом кровавого царизма боролись, чтобы пережитки прошлого на плечах носить.

Мне осталось только тяжело вздохнуть в ответ на мини-политинформацию и отправиться с Белецким искать трехместную каюту. Только все-таки почему этот красноармеец на причале был ефрейтором с погонами?

Житие от Гавриила

Изя чуть ли не с разбегу плюхнулся на койку возле иллюминатора, заняв тем самым лучшее место в каюте. И мотивировал эту беспардонную наглость тем, что у него самый чуткий сон, а потому враг, попытавшийся залезть в иллюминатор, будет немедленно обезврежен. Невозмутимый старпом с пониманием отнесся к требованиям безопасности и показал, как этот иллюминатор открывать на случай, если придется выбрасывать за борт труп капиталистического диверсанта-террориста. Ушел Белецкий, предварительно заверив, что через полчаса товарищей командиров будет дожидаться легкий завтрак в кают-компании.

Я тем временем пытался связаться с базой. Телепатия, она же мыслесвязь, она же «глас Божий», в полярных широтах не работает. Что-то там связано с проходимостью и ионосферой. Сотовый телефон по традиции показывал отсутствие сети, а применение нимба как средства экстренной связи означало «Вызываю огонь на себя». А вот этого бы не хотелось.

Лаврентий Павлович, сидя на койке, одной рукой что-то пытался достать из своего объемистого чемодана. Другой же чесал за ухом моего такса. А Изя, уже удобно развалился, закинул руки за голову и спросил:

– Что, нет связи? А Кандыба наверняка по рации с Москвой связался. Точно вам говорю, в прошлое мы попали.

– Наукой перемещения во времени не подтверждены.

– Какая наука, Палыч? – Изя повернул голову к Берии. – Наука и твое теперешнее существование объяснить не сможет. Нету тебя, Лаврентий. Нету.

– А вот в мою жизнь пусть наука не лезет, – нахмурился Берия. – А если больше заняться нечем, так я найду.

– Приземленные вы личности, товарищи комбриги. Нет в вас романтики. А вот представьте… Мы – настоящие попаданцы!

– Куда ты попаданец?

– Так в прошлое же! Нет, вы представьте, каких мы тут дел можем наворотить!

– Ну и каких же?

– Ну, что я, книжек не читал? Да я даже на форуме альтернативной истории зарегистрирован. – Изя привстал, выставил перед собой руку и принялся по очереди загибать пальцы. – Во-первых, по традиции мы должны научить аборигенов прогрессивному сексу.

– Это без меня, – сразу вскинулся Берия, – я человек пожилой, консервативный. И все больше по старинке предпочитаю, без новомодных штучек. Вот Карл Маркс был человек прогрессивный, а что получилось? Товарищу Энгельсу потом подарки на Восьмое марта дарил.

– Да я ничего такого и не подразумевал. – Изя в оправдание даже руками замахал. – Ладно, но во-вторых, нам надо обязательно изобрести порох, отлить пушки, построить самогонный аппарат и вселиться в тело Николая второго.

– Изя, ты совсем дурак? – спросил я сквозь смех. – Если сейчас точно тридцать третий год, то кому нужны твой порох и пушки? Не говоря уже о самогонном аппарате. А про Николая второго что скажу, ты что, бес, чтобы в людей вселяться? Нам не положено.

Я тоже прилег на кровать и достал сигарету. Но закурить помешал все тот же Изя.

– Гиви, ну что ты делаешь? Мы же настоящие попаданцы. И потому ты должен сигарету не спеша понюхать, соблюдая положенный ритуал, а уже потом прикурить от длинной спички и со вкусом затянуться.

– Со вкусом чего?

– Не знаю. Да и какая разница? Главное – со вкусом.

– Изя, это было написано про сигары. Даже могу сказать где и на какой странице.

– Сигары? – переспросил Изя. – Нас не поймут. Сигары слишком вызывающе и буржуазно. А мы, как красные командиры… Постойте, так мы что, не будем делать развилку истории? Я знаю ближайшую.

– Какую?

– Ну хотя бы «Варяг»…

– «Варяг» не трогай. Его в хороши руки отдали. Без тебя справятся. Да и как ты туда попадешь? У них там сейчас свой параллельный мир, и пересечься у нас не получится.

– Но сюда-то мы попали. Так, значит, и татаро-монголов не получится победить? А жалко. Но зато у Лаврентия ноутбук есть.

– А ты откуда знаешь, товарищ Раевский? – подозрительно прищурился Берия.

– Так у тебя же чемодан открытый. А зачем тебе ноутбук, Лаврентий Павлович? Или ты знал, что мы в прошлое попадем? Заранее готовился к прогрессорству? Может, там у тебя и эскиз атомной бомбы есть?

– Не говорите ерунды, Изя. То есть Изяслав Родионович. У меня действительно в ноутбуке есть много чего интересного. Да что там говорить, у меня там все есть. Но нужен он мне для совершенно других целей. – Берия поправил пенсне (наверное, оно мешало говорить). – Я пишу диссертацию, и мне просто необходимо иметь при себе кучу документов. Не таскать же с собой сотню чемоданов с бумагами.

– Ага, диссертация. – Изя радостно потирал руки. – Я знал, что товарищ Сталин был прав, называя тебя гнилым интеллигентом. А зачем вам, товарищ Берия, диссертация?

– Для повышения квалификации. Сейчас я просто один из новомучеников, на земле русской воссиявших. А сдам кандидатский минимум, то могут и к великомученикам причислить. А это Божьей благодати уже вдвое против прежнего. Тем более – подготовительная работа уже ведется. Да на любой сайт фантастики можете заглянуть, – ответил Лаврентий Павлович.

– Я так и думал, – Изя ханжески возвел взгляд к небу, – даже в раю меркантильные интересы. А вот скажи, Лаврентий…

Закончить вопрос Изя не успел, так как в дверь вежливо постучали. В коридоре с несколько растерянным видом стоял Шмидт.

– Что, уже завтрак готов? А почему до сих пор у причала стоим?

– Извините, Гавриил Родионович, – замялся Шмидт, – но капитан Воронин заперся в карцере изнутри и выходить отказывается.

– И чем товарищ Воронин объясняет свой отказ?

– А непечатными словами и объясняет. Вы бы поговорили с ним, Гавриил Родионович. Прикажите, в конце концов. Владимир Иванович дисциплину понимает, он еще в германскую на «Савватии» торпедирован был. Человек-то почти военный.

– Разберемся. Товарищи, пойдемте. Такс, остаешься на посту. В случае постороннего проникновения кусать на поражение. И еще, Отто Юльевич, пусть тогда старпом командует.

Ох и нелегкая это работа – вытаскивать упрямого капитана, забаррикадировавшегося на продуктовом складе.

– Не поведу я это корыто никуда, и не надейтесь, – доносилось из-за запертой двери.

– А кто же тогда?

– Вот Шмидт пусть и рулит. – Воронин замолчал на минутку, после которой послышался шумный выдох и довольное кряканье. – Он мне эту калошу сосватал, вот пусть и разгребается сам.

– Какая же калоша? – не выдержал Шмидт. – Завтра только два месяца, как на воду спустили.

– Сам дурак. – за переборкой что-то звякнуло. – Надо было не на воду, а под воду спускать. Как в унитазе. Мы же чуть не утонули, пока из Ленинграда в Копенгаген шли. Ни хрена твой ботик волну не держит. Так это еще в Балтике. А выйди на нем куда посерьезнее, так пойдет на дно за милую душу. Вместе с патефоном и портретом Веры Холодной.

– Да что вы такое говорите, Владимир Иванович? – похоже, возмущение Шмидта было искренним. – Мы заходили на верфи, и инженеры «Бурмейстера и Вэйна» заверили в полной готовности корабля к дальним походам.

– Кого ты тут лечишь, Юльич? Ты бы так могилевского ребе в детстве обманывал. Вот попробуй объяснить теперь товарищам чекистам, почему это тебе вместо нормального корабля одноразовое изделие подсунули. Два месяца пароходу, а уже машины ремонтировали.

– Какого еще ребе? – повысил голос начальник Севморпути. – Я, между прочим, наполовину немец.

– На которую половину? – засмеялся Воронин. – Если ты могилевский немец, то я – поморский эфиоп.

Я подошел ближе и постучал в переборку.

– Владимир Иванович, я комбриг Архангельский. Может, пустите меня к себе? Посидим, поговорим. Объясните, наконец, что в «Челюскине» не так.