Молодость (сборник) Сегал Михаил
Нет, не «Элегия!» «Элегия» была вначале, но потом мужчина задумался, загрустил. Он наклонился, и Лика с удивлением обнаружила довольно большую лысину на его макушке.
– Банановый бисквит, – твердым голосом сказала она.
Мужчина почесал лысину…
– И горячий шоколад!
– Какой горячий?
– Густой. Из машины… Дальше.
Лика глубоко вдохнула и восстановила в памяти второго мужчину. Тот, как и многие, смотрел на нее с вожделением, и она, как всегда, заметила это. У него были неприятно сросшиеся брови и перхоть на них.
– Бельгийские вафли, – сказала Лика.
– С каким сиропом?
Хороший вопрос. Она сосредоточилась… Мужчина почти неприлично поддергивал свои брюки, усаживаясь на диване. При его комплекции это выглядело максимально неэротично. Тогда она отвернулась и увидела, что за соседним столиком посетитель «за сорок» страстно целует свою спутницу. Но дело было даже не в этом, а в том, что та сняла босоножки, и одна из них упала с деревянного настила в песок. Лика это видела, а сама девушка, видимо, еще нет.
– С кленовым, – произнесла она, – эспрессо и свежевыжатый морковный со сливками.
…Аня суетилась за стойкой. Минута прошла, сейчас все будет готово, Аня поднимет лицо и спросит: «Что дальше?».
Дальше – пустота. Словно стерло из памяти то, что заказывал третий мужчина с телефоном. Если, общаясь с первыми двумя тугодумами, Лика вынужденно концентрировалась и таким образом что-то удержала в голове, то ясность сказанного третьим начисто лишила ее шансов вспомнить хоть слово.
– Что дальше? – спросила Аня.
Ничего дальше! Сказано же – пустота! Я ничего не помню. Это конец. Ничего – это не «может быть», не «сосредоточусь – вспомню». Это действительно – совершенный ноль.
Аня увидела блокнот на подоконнике.
– Ты что, не записала, что ли?
Лика помотала головой.
– Говорила же: всегда писать надо! Это не шутки… Может, все-таки вспомнишь?
Лика села на стул. Ласковое море шумело рядом, ветер касался лица. Усиливаясь и обдавая холодком, а после – затихая, давая почувствовать тепло пришедшего июня. Каким правильным и естественным было то, что она сейчас здесь, что под воротником холодно, а мурашки на шее – такие колкие. И какими нелепыми – утонувшие в диванах оккупанты: люди, не понимающие красоты этого вечера, кутающиеся в пледы от малейшего дуновения ветерка. Привыкшие к кофе, они, как наркоманы, перебирались от одной кофейни к другой. Пережаренный запах въелся в их ноздри и теперь всегда был с ними. Зачем им этот берег? Они не видят его, не слышат волн, не чувствуют соленого запаха моря. Лика поняла, что плачет.
Ветер усилился, чуть не сдул блокнот с подоконника и в один миг добрался до нее. Впервые за последние минуты удалось вдохнуть полной грудью. Запах кофе, от которого некуда было деться, отступил, и она вспомнила, о чем говорил по телефону третий мужчина. Услышала его речь яснее ясного.
– Пиши, – говорил он, – восемь девятьсот шестнадцать… Семьсот сорок четыре, одиннадцать, пятьдесят два. Ты запиши, забудешь. Теперь домашний. Семьсот пятьдесят семь, сорок, шестьдесят четыре. Да… Да… Теперь по смете, давай, записываю… Сколько? Шесть тысяч пятьсот восемь… Шесть тысяч восемьдесят пять… Пять тысяч двести девятнадцать.
И тут он поднял лицо и сказал: «Эспрессо, двойной по объему»…
– Американо, – холодно произнесла Лика. – Триста миллилитров.
– Какой? – переспросила Аня.
– Вот такой! – Лика показала пальцами высоту стакана, расстегнула воротник и почувствовала ветер всей шеей, ключицами и грудью.
– … одиннадцать девятьсот? – продолжал мужчина. – Много! В прошлом месяце это было десять триста. Запиши еще одного человечка: восемь девятьсот три, сто сорок шесть… Пятьдесят три, семнадцать, – он оторвался от телефона, повернул к ней голову и…
– И эклер, – сказала Лика.
Ее трясло. Она встала.
Не прошло и двух минут, как все было готово. С огромным подносом, уставленным дымящимся кофе и пирожными, Лика вышла из кафе. Подошла к парочке. Те терлись носами, мужчина что-то шептал девушке на ухо.
– Ваш чай с мятой и наполеон, ваш эспрессо и трюфельный торт.
Правильно или нет? Вспомнила или?.. Это был момент истины и проверка на прочность всего, что было в ее жизни до этого. Неспроста же прилетел с моря этот ветер, неспроста откуда-то из черных глубин Вселенной принес нужные, волшебные слова! Да, половину заказов он, конечно, нашептал Лике, но вторую-то половину она вспомнила сама! Хватило сил! Сил, которых она в себе не знала, но которые проснулись в критической ситуации!
Так во время боя неуверенный, терпящий насмешки товарищей солдат бросается на вражеский пулемет и гибнет героем. Так, попав в плен, он обнаруживает нечеловеческую силу духа и умирает под пытками, не выдав Военную Тайну! И если силы пришли к Лике, значит, не была никчемной ее жизнь, значит, была она достойна этой минуты.
3
Мужчина и девушка не подняли глаз. Лика составила чашки на столик, подождала секунду, но парочка была настолько увлечена собой, что вообще не обратила внимания ни на нее, ни на кофе, ни на пирожные…
Она взяла поднос и направилась к другим диванам. Сладостное волнение и ощущение триумфа уступили место страшной черной пустоте. Только что там, в кафе, она несколько раз умерла и родилась заново, во всяком случае – постарела на несколько лет. То, через что ей пришлось пройти, навеки закрыло дверь в мир юности и соленого морского ветра. Жизнь, сотканная из ощущений и предчувствий, прошла без следа. Две минуты нечеловеческой концентрации, видимо, теперь уже до самой смерти заставят ее жить логикой, думать и анализировать. И все это ради пустых, ничтожных созданий, предательски появившихся из-за поворота дороги? Ради тех, кто даже не поднял глаз? И дело даже не в глазах, дело в том, что им было все равно, что им принесли. Они так мучительно выбирали, что можно было подумать: у них есть вкус. Можно было предположить, что им хотелось чего-то определенного и хоть что-то в жизни им «не все равно». Они, наверное, тоже так думали, когда выбирали. Но прошло пять минут, и они просто забыли об этом!
Лика подошла к соседнему дивану. Мужчины были увлечены беседой и тоже не подняли глаз. Они лишь инстинктивно отклонились назад, уступая место подносу, а один так же, не глядя, отодвинул пепельницу.
Вот они, враги. Да вас много! Ну, хорошо. Не только вы можете безнаказанно играть чужой жизнью, у меня тоже кое-что есть для вас!
– Ваш заказ, – сказала она первому мужчине и подала… «Американо» и льежские вафли! – ваш, пожалуйста, – и поставила второму… «Элегию» с горячим шоколадом!
Третьему, соответственно, достались морковный сок и эклер.
– Спасибо, – ответили мужчины и не глядя взяли свои кружки. Удаляясь, Лика видела, как они пьют, как отламывают ложечками пирожные. Никто не заметил подмены.
Старая жизнь оставалась за спиной. С каждым шагом, уходя прочь, она чувствовала себя увереннее, теперь уже ничего не зависело от случайных дуновений ветерка, от неуловимых ощущений, которыми приходилось жить прежде. Теперь Лика точно знала, как себя вести с людьми «из-за поворота». В любом случае она победила их: выстояла и вспомнила все. Предательский запах кофе мешал, но даже он не смог помешать тем скрытым силам, которые таились в ней и ждали своего пробуждения.
4
С тихой улыбкой Лика поднялась на крыльцо, открыла двери и вошла внутрь, как вдруг почувствовала чье-то присутствие рядом. Кто-то еще был на веранде, но сидел так тихо, что она не сразу это поняла. Обычно, заходя в кафе, Лика цепляла боковым зрением светлый кусочек неба в промежутке между деревьями. А теперь там было темно, чья-то фигура заслоняла свет. И поняла это она, только спустя несколько шагов, уже внутри помещения.
Вернулась и подошла к человеку на веранде. Это был молодой мужчина. Он откинулся на спинку стула и сидел так тихо, так неприметно, словно слился с окружавшими его предметами: с креслом, со старинным буфетом и с перилами, ограждавшими веранду от поворота дороги. Подошла ближе. Карие глаза молодого человека отражали закатное солнце, а губы были слегка приоткрыты, словно ловили воздух. Одна рука лежала на сердце, а вторая повисла вдоль тела.
Лика вернулась в кафе и ничего не сказала Ане. Никуда не позвонила. Она сделает это через минуту. Начнется шум, крики, приедут «скорая» и милиция. И тогда она не сможет вспомнить главное: что заказал этот молодой человек.
Лика подошла к подоконнику, открыла блокнот и стала смотреть на чистые страницы, словно ожидая от самой бумаги тех слов, которых не услышала. 2008
Почему старик еще жив?
1
Ее шея как молодое дерево под ветром. Гнется, напружинивается от поцелуев, а потом распрямляется обратно. Упругое молодое дерево с тонкой, прозрачной корой. Ее пальцы как листья. Войдешь в сень дерева, подставишь лицо, и вместе с солнечным светом его обласкает юная листва.
2
Он уже не думал, что в его жизни случится это чудо. Ему было сорок. Он лысел, полнел, но все же упорно не хотел жениться, и особенно – на ровеснице. «Пусть она сейчас хороша, – думал он, – но… через несколько лет? В самом расцвете сил я должен буду улыбаться сорокалетней жене, заниматься с ней сексом, а мириады молоденьких девушек будут проходить мимо, присаживаться на согретые солнцем скамейки, есть мороженое, читать книжки в метро? Нет! Не убивайте, я так хочу жить! Пожалуйста, не надо! Я готов жениться, готов сдаться, но пусть она будет моложе меня, ну хотя бы лет на пятнадцать. Например, мне 40 – ей 25. Значит, через пять лет – мне 45, ей 30… Нормально… Дальше: мне 50, ей – 35. Ну… Ок. Дальше… 55 и… Сорок! Опять? В 55 я еще буду так активен! Да, не молод, но – в самом расцвете сил! И снова – сорокалетняя жена? А вокруг – мириады девушек? Нет! Не надо! Спасите! Я так хочу жить!»
Шли годы. У него не было постоянной девушки. Как только отношения грозили превратиться в серьезные, он их тут же «сворачивал», быстро просчитав в уме перспективы старения жены.
Однажды он изложил свою теорию другу, который был женат уже много лет.
– Не парься, – ответил друг, – за временем не угонишься, а семья – это тыл, это дети. Я вот свою жену, знаешь как люблю!
– Но… Ты ей изменяешь?
– Естественно, – ответил друг.
Это не подходило. Жить во лжи, смотреть по сторонам – было не для него. Жениться стоило так, чтобы не хотелось изменять. А значит – нужна разница хотя бы в 20 лет!!!
3
Погожим весенним вечером он стоял в пробке на Волоколамском шоссе, любовался закатом, дышал родным московским воздухом. Порой какая-нибудь старая, никогда не мывшаяся «Лада» обгоняла его и становилась прямо перед глазами. Впечатление от заката портилось, тогда он специально отставал, давая заехать на вакантное место другой, более приятной машине. Но сегодня ни одна из них не радовала взгляд, ни одна металлическая задница не отражала закат так красиво, как хотелось бы.
Вдруг из правого ряда показалась Она. Красная, чистая, только что из мойки. Он притормозил, пропустил ее. Небо окрасилось нежно-голубым, горизонт – нежнооранжевым, шоссе заострилось к горизонту нежнее нежного. Мир стал законченным и прекрасным.
Через пару минут решился: перестроился правее и поравнялся с красной машиной, чтобы посмотреть на водителя. Им мог оказаться кто угодно: ухоженный московский мажор, престарелая тридцатилетняя дама, семейная пара, в конце концов. Он повернул голову.
4
Ее шея как упругое дерево под ветром, кожа – прозрачная кора, улыбка – закат над Волоколамской пробкой.
Из пробок – в кафе. Из кафе – в ночные улицы. С улиц – к нему домой. Сразу, в первый вечер! И уже – никуда до самого утра. Они почти не разговаривали, только смотрели друг другу в глаза, а затем жадно впивались губами в губы. Он падал в нее, как в котел с молодильной водой, и жизнь, еще вчера казавшаяся пройденной до середины, в который раз только начиналась.
5
Весь следующий день на работе он не находил себе места. Смотрел в окно, пил кофе, сидел в «Одноклассниках», словом, пытался работать. Но у окна не стоялось, а в «Одноклассниках» не сиделось. В который раз пришло сообщение от одногруппницы из института.
«Смотри новую фотку, – писала она, – это Алтай, съезд альпинистов. Как я тебе в экипировочке? Один ледоруб чего стоит! С таким хоть на Троцкого идти можно!»
Шутка была сомнительная, одногруппница по определению – старая, а вот солнце… Оно пекло и вытягивало жилы из любого, кто хотел жить сейчас. Как в детстве, на уроке невозможно сидеть, когда реальная жизнь там, за стеклом, и каждая букашка в траве этой жизни радуется, так и сейчас – он томился, меряя шагами офис, ждал окончания рабочего дня и новой встречи с ней. Вспоминал прошедшую ночь и радостное утро.
– Сколько у тебя книг, – говорила она, а он смотрел на ее лопатки, талию, на гибкое оленье тело.
– Ой, вставать не хочется, – мурлыкала, а он радовался тому, как лучи тонут в ее прозрачной коже.
– «Раз пошли на дело – выпить захотелось. В банде были урки, шулера», – пел он под гитару, а она улыбалась и понимающе хихикала.
Все. Шесть.
6
Пробки сковали дороги, ехать домой было бессмысленно. Но они не хотели ждать ни секунды. Сначала сделали это в машине, потом в ресторане, потом уселись пить кофе. Держались за руки, смотрели в глаза, гладили друг друга под столом.
– Меня никогда еще так не тянуло к мужчине, – сказала она, – что-то в тебе есть удивительное.
– Нет, в тебе.
– Скорее, в нас. Я чувствую, сколько между нами общего.
– Как ты смогла понять? Ведь мы все время занимались…
– Я чувствую! – и царапнула его по бедру.
По бедру так по бедру. Скоро пробки закончатся, они снова поедут к нему, и снова всю ночь он будет чувствовать, что живет сейчас.
– Например?
– Например, ты, как и я, любишь красный цвет. У меня – красные машина и телефон, а у тебя дома – холодильник. Холодильник люди не выбирают случайно.
– Еще?
– Еще ты, перед тем как сказать что-то важное, делаешь удивленное лицо и улыбаешься так, что даже лучики от глаз расходятся.
– И что тут общего?
– То, что мне это нравится.
– Это морщины.
– Нет, ты что, нет никаких морщин, – она потянулась через стол и поцеловала его в губы, – между нами очень много общего, ты увидишь, просто надо больше разговаривать!
Ждать больше не было никакой возможности, он взял ее за руку и увел в уборную. Около умывальника никого не было, они проскочили незамеченными.
– Меня так еще ни к кому не тянуло, – повторила она потом за столом.
Захотелось есть. Они попросили меню.
– Ты что будешь? – спросили они друг друга одновременно и засмеялись. Подумали немного и снова, не сговариваясь, сказали хором подошедшему официанту: – Салат с помидорами и моцареллой.
Тот улыбнулся, радуясь их счастью.
– Вот видишь, – сказала она, – у нас даже вкусы одинаковые. Ты чай с сахаром пьешь?
– Без.
– А кофе?
– Ну, одну ложечку могу положить.
– Все сходится. Нужно просто больше разговаривать.
Принесли салат. Стали есть и больше разговаривать.
– У тебя были животные? – спросила она.
– Нет… Разве что рыбки в детстве.
– А у меня кошка. Представляешь, она старая, но, вот если клубок кинуть, побежит, как котенок… А почему нет животных? Не любишь?
– Люблю, но по телевизору. У меня, когда время есть, – лежу на диване, пью чай и смотрю «Animal Planet».
– Забавно, ты такой… уютный… Представляю себе эту картину. Я думала, мужчины только пьют пиво и смотрят футбол.
– Ну и это иногда бывает. Я вот недавно подсел на женский гандбол. Потрясающе увлекательно. Раньше как-то женские игровые виды спорта не ценил, а тут – прямо задело.
Она улыбнулась, но на этот раз неловко, словно чего-то не понимая.
– Там есть своя красота, – продолжил он, – своя тактика… А как они забивают в прыжке – влюбиться можно!
– Гандбол, – робко перебила она, – это с таким овальным мячиком?
Вечерело. Первая невесомая тучка закрыла солнце. Он съел пару кусочков сыра.
– Ты шутишь?
– Я просто спросила.
– Понятно, ты шутишь.
– Я просто спортом не интересовалась особо и поэтому точно не помню. Это когда с овальным мячиком?.. Или… Ну, что ты так смотришь? Я правда знала, но забыла… Подожди… Бол – значит мяч… А, это – в воде когда? – и, наткнувшись на его похолодевший взгляд, поджала губку. – Нет?
Автоматически получалось, что, помимо гандбола, она не знала регби и водного поло.
– Хорошо, – продолжал улыбаться он, – а что тогда такое водное поло?
– Ну как минимум это что-то в воде. Наверное, когда голы забивают.
– А регби?
Она опустила глаза и съела помидорину.
– Пойми, я, правда, спортом – не очень. Я знала, что такое гандбол – просто забыла.
Он стал серьезен.
– Невозможно забыть, что небо голубое, что птицы летают. Если бы ты действительно знала, не забыла бы.
– Но мне просто про него никто не рассказывал.
– Мне тоже. Есть такие вещи, которые сами в тебя входят с детства. Тебя же никто не учит, что трава – зеленая, что снег – белый, что поезд стучит колесами. Это все как-то вокруг присутствует… Все детство по телеку гандбол шел!
– В мое детство – нет.
Он задумался. Дожевал последний кусочек сыра и спросил:
– Значит, ты и женский хоккей на траве не знаешь?
– Ну прошу, не надо меня подкалывать, пожалуйста! Да, я – дура, не увлекаюсь спортом, но зачем издеваться?
– В чем издевательство?
– Я прекрасно знаю, что такое хоккей. Это – на льду с клюшками. И, в отличие от футбола, в него женщины не играют… А на траве – это совсем смешно. Как они могут там скользить? Ты меня совсем за дуру не считай.
– Забудь, – сказал он и потянул ее к себе.
– Опять? Какой ты ненасытный.
7
Утром, устав от продолжавшейся всю ночь сладкой звериной борьбы, они лежали на полу среди простынь, чашек с кофе и бокалов с вином.
– Как будто всю жизнь тебя знала, – сказала она, – я так сильно чувствую, сколько всего нас объединяет.
– Сколько? – спросил он и поцеловал ее.
– Вот столько, – развела она руками, – ты смотришь на меня так, как мне хочется, трогаешь, как мне хочется… Ну и это…
– Что? – улыбнулся он.
– Это… Тоже. Как мне хочется.
– А твой прежний парень? Он… Как был в этом смысле?
– Прошу тебя, давай не будем. Это было давно, и он был совсем юный, мой ровесник. У него не было такого жизненного опыта, такой чуткости… Вот только тебе со мной, наверное, не очень интересно… Я даже не знаю, что такое гандбол. Но я исправлюсь, сегодня обязательно посмотрю в Интернете.
– Посмотри, – сказал он и нежно укусил ее за бок.
– Ай, – она взвизгнула, – ты кусаешься, как зверь настоящий! Как акула! Не вырваться!
Продолжил кусаться.
– Почему тогда, как зверь? Получается, как рыба.
– Но акула же – не рыба, – она сладко застонала.
Он остановился.
– В каком смысле – не рыба?
– Ну, она выглядит, как рыба, а реально: у нее же есть легкие, она… щас, подожди… Млекопитающееся!
– Млеко… что?
– Млекопитающееся! Как кит. Киты ведь тоже плавают, но при этом – не рыбы!
Он отпустил ее.
– Ты с дельфином не перепутала?
– Кого? Кита?
– Нет, акулу.
– Нет. Акула – это морской хищник с зубами, с плавником таким, а дельфины – гладкие, добрые, есть даже дельфинарии.
– Правильно, и кто они?
– В плане?
– Ну, какой вид животного?
– Рыбы? – неуверенно сказала она и, наткнувшись на его взгляд, добавила. – Я могла, конечно, спутать. Может, я болела, когда это проходили? В Интернете обязательно посмотрю.
8
Бессонная ночь давала себя знать. Он клевал носом у монитора, периодически просыпаясь и обнаруживая перед глазами вчерашнюю фотографию однокурсницы с ледорубом.
Свернув фото, он ушел в туалет, заперся, сел на унитаз и решил выспаться. Это был старый, проверенный и, собственно, единственный способ прийти в себя: дремать в офисе строго запрещалось.
Приснились густые июньские луга, пасмурный полдень и они вдвоем в траве. Солнце остановилось за облаками, время не двигалось. Ее тело было как эти луга: в него можно было падать, им можно было укрываться, дышать, оно было гибче травы и моложе едва начинавшегося лета. Вдруг вдалеке послышались глухие раскаты грома. Он посмотрел поверх цветов, увидел стремительно приближающийся плавник акулы и проснулся. В дверь стучал его коллега Олег, тот самый, с которым обсуждали измены и семейную жизнь.
– Старик! Ты тут? Жив еще?
Это означало, что босс приехал и было бы хорошо вернуться на рабочее место.
9
Казалось, что машины за окном припаркованы, но на самом деле они слегка двигались. Начиналась самая главная, самая длинная в неделе пятничная пробка.
Они сидели в другом кафе, потому что идти во вчерашнее было неудобно: официанты к концу вечера уже косо поглядывали.
Она гордо достала из сумочки зубную щетку:
– Я рада, что у нас все серьезно.
– А раньше у тебя было понарошку?
– У меня – нет. Но он… Он был мой ровесник, я тебе уже говорила. Ну и ты понимаешь, ему был нужен только секс.
Он не сводил глаз с мурашек на ее шее, с упругой мышцы, натянувшейся от уха до слегка обнаженной ключицы. Ее коленка, даже не касаясь его под столом, обжигала и дорисовывала в воображении вторую, слегка отведенную в сторону.
– Ты – другое дело… Взрослый, спокойный, ты со мной разговариваешь… А, вот! – неожиданно вспомнила она. – Смотри! – и достала распечатанные страницы. – Акула – самая древнейшая из рыб, обитающая… и так далее, и так далее. Рыб! Ты был прав! С тобой я становлюсь умнее!
Перегнувшись через стол, она поцеловала его – коротко, но так, что он успел опьянеть от запаха ее молодой кожи.
– А гандбол? Еще один поцелуй за гандбол.
– Ой, – смешно поджала губку она, – я не успела посмотреть, работы много было. Можно у тебя дома?
Он не ответил, а только взял ее за руку и повел к автомобилю. Восхищенная уверенностью зрелого мужчины, она оставила на столике фотографии зубастых акул: живых, остервенело бросающихся на жертву, и мертвых, с отрубленными плавниками, безжизненно валяющихся на берегах и палубах.
10
Пока они целовались в пробке, солнце над Волоколамкой почти село.
– Как же я люблю Москву, – сказала она, – с детства здесь живу, каждый уголок знаю, и с каждым местом что-то связано.
– Например?
– Например, в том кафе, где мы сидели, я обмывала машину с подругой полгода назад. На открытой веранде. Была хорошая погода… Сентябрь… И листья падали прямо к ногам. Я подумала: как прекрасно, что мы живем в этом городе, что у нас все здорово, что можно куда-то мчаться на новой классной машине, а потом просто выпить кофе на открытой веранде. Счастье в простых вещах.
– И сколько стоила простая вещь? Или в кредит взяла?
– В кредит. Это ведь тоже классно: вроде ты еще молодая, вся жизнь впереди, а можно взять машину и уже ездить…
– Или стоять в пробках… Волоколамка у тебя с чем связана, с чем ассоциируется?
– С пробками, – засмеялась она, – кстати, почему ты не слушаешь радио?
– А почему я должен его слушать?
– Ну все же в машине слушают… Я вот – постоянно. И в плеере, когда гуляю, и дома… Я не могу, когда тихо.
– А я не могу, когда музыка. И вообще: можно объяснить, почему ты что-то делаешь, а как объяснить, почему ты чего-то не делаешь? Например, многие спрашивают: «Почему ты не куришь?» Вот как я им объясню?
– Ты такой необычный.
– Просто музыку люди слушают в большинстве своем как фон, у них наркотическая ломка без фона, они не могут жить в тишине, наедине с собой и своими мыслями. А мне хорошо с самим собой, зачем мне этот наркотик?
– Ты прав… Конечно же, не включай. Лучше спой мне ту смешную песню про Мурку. Ты так здорово поешь.
Он поцеловал ее и затянул:
– «Прибыла в Одессу банда из Амура. В банде были урки, шулера…»
– А кто эту песню поет?
– В смысле?
– Ну какая группа? Я ее как-то пропустила, хоть у меня и включено радио все время.
– Ты сейчас шутишь?
Читать бесплатно другие книги:
