Восьмой грех Ванденберг Филипп
— Марлена?..
Ответа не было.
Мальберга охватил панический, почти парализующий страх. Он внезапно почувствовал ужас перед неизвестностью.
— Марлена?
Мальберг двигался осторожно, стараясь производить как можно меньше шума. В воздухе стоял терпкий запах, похожий на запах лилий. Скорее подсознательно он замечал позолоченные парчовые обои в коридоре, дорогую отделку и антикварную мебель.
Прихожая была обставлена роскошной, но громоздкой мягкой мебелью, на полу в беспорядке лежали американские ковры с длинным ворсом. Марлена насчет квартиры не преувеличивала: вид на Рим открывался потрясающий. Здесь можно жить.
Но еще до того как Мальберг погрузился в свои мечтания, его вернул к действительности телефон: он лежал на полу, а шнур был выдернут из розетки. Что-то явно было не так.
Мальберг нагнулся, чтобы поднять телефон, но вдруг заметил, что дверь в ванную открыта.
На черном плиточном полу блестела большая лужа воды. Мальберг подошел поближе. Теперь он понял, откуда доносился запах лилий. Дорогая пена для ванн. Когда он вошел в ванную комнату, его сердце бешено забилось.
Как зачарованный, Лукас уставился на роскошную белую джакузи. Марлена лежала в переполненной до краев ванне. Голова находилась под водой, но белки глаз, закатившихся под лоб, были хорошо видны. Лицо женщины исказилось в гримасе, словно она кричала в смертельной схватке. Длинные темные волосы струились в воде, будто водоросли. Хотя ее прекрасное загорелое тело было обнажено, от него исхо дил какой-то неведомый страх. Ноги и руки были вывернуты, и Марлена напоминала выброшенную прибоем мертвую птицу.
— Марлена, — произнес Мальберг, едва не плача. Он понимал, что ей уже ничем не поможешь. — Марлена…
Мальберг не знал, как долго он простоял в дверях ванной комнаты. Но когда на лестнице раздались голоса, в голове тут же мелькнула мысль, что ему нужно поскорее убираться из квартиры. Если его здесь застанут, он сразу же попадет под подозрение. Лукас не мог поверить, что Марлену убили: ее смерть казалась абсурдной.
Уходя, Мальберг еще раз окинул взглядом гостиную и внезапно заметил записную книжку, лежавшую на столике. Он решил забрать ее, подумав, что Марлена могла указать его имя, адрес и телефон. Сунув записную книжку в карман куртки, Мальберг ушел, не забыв тихонько прикрыть дверь.
Но как незаметно выбраться из этого дома? Он не настолько велик, чтобы незнакомый посетитель остался незамеченным.
Мальберг уже спустился на цыпочках на два этажа ниже, когда старый лифт пополз вверх. Сквозь сетку проволочного ограждения шахты он увидел женщину средних лет. Казалось, она его не заметила. Добравшись до первого этажа, он остановился.
Как и раньше, дверь в комнату консьержки была приоткрыта. Там громко играло радио. Мальберг все не решался идти. Если бы он прошел мимо, консьержка наверняка бы заметила его. Но тут ему помог случай.
Пушистая толстая кошка выскочила из за двери, держа что-то в зубах. Громко ругаясь, консьержка, полная женщина с короткой стрижкой и блестящими серьгами в ушах, преследовала животное вплоть до выхода из подъезда. Этим и воспользовался Мальберг, чтобы выскользнуть из дома.
Лукас неспешно шел по Виа Гора в направлении Тибра. Он сильно нервничал и чувствовал, как холодные капли пота стекают по спине. Он хотел убраться отсюда как можно скорее, но какой-то внутренний голос предостерегал его: бежать нельзя — это вызовет подозрение.
Странно, но Лукас чувствовал себя отчасти виновным в смерти Марлены. Он вспомнил, как еще утром она весело го ворила по телефону. Почему он так долго ждал? Почему не поторопился? Он пришел слишком поздно, и вот… Не в силах больше сдерживаться, Мальберг разрыдался. Он плакал так безутешно, что слезы ручьем потекли по его лицу.
Что же случилось на пятом этаже дома № 23 по Виа Гора? Еще три часа назад он разговаривал с Марленой по телефону. Теперь она мертва. Убита. Марлена!
Когда он свернул на оживленную Виа деи Трастевере, которая вела прямо к берегу Тибра, перед глазами все еще стояла картина убийства: плавающее в ванне тело Марлены. Он посмотрел на солнце, чтобы избавиться от этого видения. Мальберг шел по улице, ничего не видя перед собой. Только бы уйти подальше от этого ужасного места! Он попытался поймать такси, но все машины проезжали мимо.
Мальберг вышел на обочину дороги, чтобы быть заметнее. И тут он почувствовал удар чудовищной силы, от которого у него перехватило дыхание. Мгновение ему казалось, что он куда-то летит. Второй удар пришелся в голову, и в глазах Лукаса потемнело.
Глава 3
Когда Мальберг очнулся, он увидел перед собой строгое лицо медсестры. Рядом с ним раздавался нервный пикающий сигнал.
— Где я? — поинтересовался он у нее.
— В клинике «Святая Сицилия». С вами произошел несчастный случай.
Только теперь Мальберг почувствовал головную боль. Его тошнило, дышать было тяжело.
— Несчастный случай? Я не могу припомнить…
Мальберг попытался сконцентрироваться, но ничего не получалось.
— Неудивительно, ведь у вас сотрясение мозга, — сказала медсестра. — Но вам крупно повезло. И хотя вы получили травму головы, считайте, что легко отделались.
Мальберг ощупал лоб и почувствовал под пальцами повязку.
— Так вы говорите, это был несчастный случай?
— Да, на Виа деи Трастевере. Водитель скрылся.
В измученном мозгу Мальберга, в темных закоулках памяти не осталось и легкого воспоминания о несчастном случае. Но вдруг как будто кто-то включил свет и перед глазами возникла отчетливая картина: плавающий в ванне труп Марлены. Мальберг застонал.
— Вам не нужно волноваться, — предупредительно произнесла медсестра, — через неделю вас выпишут. Все, что вам сейчас нужно, — это покой.
Мальберг поднял брови и вопросительно посмотрел на медсестру.
— И все?
— Что вы имеете в виду?
— Со мной больше ничего не происходило?
Сестра покачала головой и спросила в свою очередь:
— Я могу вас оставить на минутку?
— Конечно, — ответил Мальберг.
Он остался в холодной белой палате один на один со своим страхом. Электрокардиограф, к которому он был подключен, нервно пищал. Сосредоточившись, Мальберг постарался упорядочить воспоминания: прибытие ночным поездом в Рим, регистрация в гостинице, звонок Марлене, а потом, будто кошмарный сон, мертвая Марлена, лежащая в джакузи.
При мысли об этом пиканье аппарата резко участилось. В тот же момент вошла медсестра вместе с доктором.
— Доктор Лиззани. — Врач протянул Мальбергу руку. — А как вас зовут? — деловито осведомился он.
— Лукас Мальберг.
— Вы немец?
— Да, доктор, но я не могу вспомнить, как произошел несчастный случай.
Лиззани многозначительно посмотрел на сестру. Затем неожиданно спросил:
— Сколько будет трижды девять?
— Доктор, — упорствовал Мальберг, — я в полном порядке. Вот только… Не могу вспомнить о каком бы то ни было несчастном случае!
— Трижды девять?.. — настойчиво повторил врач.
— Двадцать семь, — недовольно проворчал пациент. И страдальчески добавил: — Если я не ошибаюсь.
Но доктор Лиззани все не успокаивался:
— У вас есть родственники в Риме, которым мы могли бы сообщить о вас?
— Нет.
— Вы здесь в отпуске?
— Нет, я скорее по делу.
Беседа между доктором и пациентом закончилась заверением Лиззани:
— Мы вас пару дней понаблюдаем, синьор Мальберг. А что касается провала в памяти в связи с несчастным случаем, то вы не переживайте. Это абсолютно нормально. Рано или поздно вы все вспомните.
— А аппаратура? — Мальберг настороженно взглянул на провода, ведущие к прибору.
— Ее отключит медсестра.
После того как сестра освободила Мальберга из пут проводов и вышла из палаты, он огляделся.
Но кроме прибора ЭКГ, провода которого свисали, как щупальца, в комнате ничего не было. Только белые холодные стены и такая же белая мебель. А еще белоснежный стул, на котором висела одежда Лукаса.
На ночном столике лежали его бумажник и записная книжка, которую Мальберг нашел в квартире Марлены. От одного ее вида Лукасу стало плохо и его едва не стошнило.
Когда Мальберг начал листать записную книжку, он заметил, что у него дрожат руки. Корявый детский почерк не соответствовал внешности Марлены. Еще большее удивление вызвали записи в книжке: ни имен, ни адресов, только странные ключевые слова. Что могли значить все эти записи?
Laetare: Maleachi
Sexagesima: Jona
Reminiscere: Sacharja
Oculi: Nahum
Опасения Мальберга, что его имя может быть в записной книжке Марлены, не подтвердились. Там не было имен вообще. Чувствуя себя совершенно беспомощным, он отложил ее в сторону.
Марлена! У Лукаса перед глазами снова всплыла картина: голова — под водой, а распущенные волосы похожи на водоросли. Он знал, что этот момент не забудет никогда. Он все размышлял, правильно ли поступил, поддавшись панике, и не лучше ли было заявить в полицию.
Почему он сбежал? Разве своим бегством он не включил себя в список подозреваемых? А консьержка? Действительно ли она его не заметила? Узнает ли она его на опознании?
Калейдоскоп мыслей о возможных поворотах дела вертелся у него в мозгу и не давал ни минуты покоя. Всплывавшие картины делали его еще более беспомощным. Образ Марлены, ее лицо под водой, закатившиеся глаза — все это заставляло думать о том, как она, должно быть, страдала перед смертью.
Еще никогда в жизни Лукас не видел смерть так близко. Он наблюдал за ней со стороны, когда читал в газетах сообщения о том, что кто-то умер. Он просто отмечал про себя этот факт, по еще никогда смерть не касалась его лично. Смерть Марлены застала Мальберга врасплох. Только теперь он понял, что ехал в Рим с большими надеждами на роман со своей красивой школьной подругой.
Измученный тревожными предчувствиями, Лукас приподнялся на кровати. Он должен знать, что произошло с Марленой. Он не хотел, он просто не мог здесь больше оставаться. В тот момент Мальберг был еще слишком слаб. Но завтра, твердо решил Лукас, он уйдет из клиники.
Глава 4
Узкая дорога вела круто в гору. Соффичи, секретарь кардинала, сменил за рулем шофера после его долгой ночной работы. Теперь Альберто спал на соседнем сиденье, и даже тряска на глубоких колдобинах не могла разбудить его.
Соффичи вел «фиат» по узким поворотам дороги на первой передаче скоростей. Низко нависшие над дорогой ветви били по лобовому стеклу.
— Будем надеяться, что нам навстречу никто не будет ехать, — после долгого молчания сказал секретарь кардинала.
Его преосвященство по-прежнему сидел сзади. За всю дорогу он ни разу не сомкнул глаз.
После того как они съехали с автобана за Висбаденом, Гонзага стал показывать дорогу. Путь был начерчен на листе бумаги. Он проходил по правому берегу Рейна, устремляясь в сторону замка Лаенфельс. В Лорхе, городке с тысячелетней историей, проселочная дорога шла по долине Висперталь, окруженной обширными виноградниками, пока не уперлась в развилку.
Гонзага, не любивший носить очки, показал лист секретарю и хриплым голосом произнес:
— Теперь все время налево.
Начался дождь.
— Вы уверены, ваше преосвященство, что мы на правильном пути? — осторожно поинтересовался Соффичи.
Гонзага ничего не ответил. Он в очередной раз принялся изучать бумагу с описанием дороги. В конце концов кардинал просипел:
— Как я могу быть уверен, если еду сюда впервые? Но куда-то же эта проклятая дорога должна вести!
Секретарь вздрогнул, а шофер Альберто проснулся. Заметив неуверенность Соффичи, он предложил ему снова поменяться местами.
Секретарь остановил машину и заглушил мотор.
Шоссе было слишком узким и так заросло, что мужчины с трудом выбрались из машины, чтобы совершить рокировку.
Сюда не доносилось ни звука. Слышно было лишь, как капли падают с кустарника. Свежий, сырой воздух заполнил салон автомобиля. Гонзага жадно вдохнул. Где-то вдалеке залаяла собака.
— Поехали дальше! — приказал кардинал.
Альберто повернул ключ, но мотор почему-то не желал заводиться.
— Что это еще такое! — недовольно проворчал Гонзага.
— Ради Пресвятой Девы! — заклинал Альберто, чувствуя себя виноватым в неприятной ситуации. — Моя машина еще никогда не подводила меня. Это в первый раз, ваше преосвященство.
Кардинал недовольно махнул рукой. Потом похлопал по плечу Соффичи. Альберто вытащил из бардачка шапку и протянул секретарю.
— Дальше так продолжаться не может, — прокричал Гонзага Соффичи через опущенное стекло.
Вскоре секретарь исчез за ближайшим поворотом.
Монсеньор, несмотря на всю свою смиренность, проклинал кардинала. Недаром в курии его за глаза называли Гонзага-гиена. Никто не мог сказать точно, кто за ним стоял. В любом случае у второго человека после Папы в Ватикане врагов было не меньше, чем друзей.
И Соффичи нельзя было причислить к друзьям кардинала. Тем не менее монсеньор верно служил своему начальнику. Такой человек, как Соффичи, на первое место ставил служебный долг. Он без колебаний дал священную клятву, что унесет тайну с собой б могилу, когда Гонзага иод большим секретом посвятил его в свои планы.
Дорога все круче уходила в гору, идти становилось тяжелее. Соффичи с трудом дышал, хватая ртом воздух. Он не был любителем спорта. Мокрые ветви кустарника по обеим сторонам дороги хлестали его по лицу, вся одежда промокла насквозь, и это, разумеется, не вызывало положительных эмоций.
Вдруг после очередного крутого поворота, за густыми зарослями, Соффичи различил каменную ограду. Он остановился и, взглянув вверх, увидел за деревьями массивные каменные стены и башни громадного замка.
— Господи Иисусе, — прошептал он. Вид строения с зубцами и эркерами вызвал в нем беспокойство. Соффичи представлял замок Лаенфельс более дружелюбным.
Секретарь нерешительно направился к воротам замка. Приблизившись, он разглядел караульную будку, стоявшую возле решетчатой двери. В маленьком окошке горел свет, хотя было уже довольно светло. Все выглядело угрожающим и таинственным. Соффичи с трудом представлял, для каких целей был воздвигнут этот замок на высоком берегу Рейна и зачем он нужен Гонзаге.
Из замка не доносилось ни звука: ни голосов, ни шагов — ничего. Поднявшись на цыпочки, Соффичи попытался заглянуть в окно будки. Крошечное квадратное помещение больше походило на келью монаха-отшельника. Голые стены, грубо отесанный стол, перед ним стул, напротив окна — простая деревянная лежанка без подушек, на стене — старомодный телефон. На неудобной лежанке дремал охранник. Яркая лампочка без абажура, висевшая под потолком, мешала ему окончательно уснуть. Нарушал идиллию только автомат, в боевой готовности лежавший на стуле.
Соффичи хотел было постучать, по вдруг услышал звук мотора. Альберто все же удалось завести свой «фиат». С черепашьей скоростью автомобиль полз в гору.
Охранник в будке всполошился и, прихватив оружие, подошел к окну. Соффичи посмотрел на бледное тощее лицо.
— Кодовое слово! — требовательно произнес охранник.
— Кодовое слово… — Соффичи запнулся, увидев перед собой дуло автомата, — «Апокалипсис 20:7».
Охранник вяло кивнул и закрыл окно. Соффичи видел, как пи взял телефонную трубку и что-то в нее сказал. Через несколько секунд тяжелая стальная решетка со скрипом поднялась, будто вздымаемая демонами, и исчезла в верхней части ворот.
Тем временем Альберто остановил машину у ворот. Охранник вышел к ним и попросил прибывших следовать во двор замка. Их уже ждали. Из крытой галереи, ограждающей внутренний двор своим пятигранником, высыпали люди, одетые в черное. В мгновение ока они окружили машину.
Подошел Соффичи и помог кардиналу выйти из машины. Тот выглядел смущенным в виду такого количества народа.
Высокий узкоплечий человек в черном сюртуке и с черными же длинными волосами, зачесанными назад, обратился к Гонзаге с вопросом, даже не поприветствовав его:
— Все прошло хорошо?
Его звали Аницет.
Занимая пост государственного секретаря, Гонзага привык, что к нему обращаются почтительно. Положение обязывало его вести себя с большим достоинством, но как раз почестей ему почему-то не оказали.
— Доброе утро, господин кардинал! — поздоровался Гонзага, не отвечая на вопрос. — Ужасное место.
Оба кардинала были знакомы очень давно. И оба видели друг друга насквозь. Судьбоносным в этой ситуации было то, что кардинал Аницет не просто оказывал влияние на государственного секретаря, а держал его в кулаке. За это Гонзага его ненавидел. Аницет хвастливо называл себя магистром — это больше, чем полагалось христианину, а про кардинала уж и речи не могло быть.
— Что касается вашего вопроса, — после паузы сказал Гонзага, — то все прошло по плану.
Аницет уловил иронию в голосе кардинала, но вел себя так, будто не заметил этого. На его тощем лице появилось даже некое подобие вежливой улыбки, когда он сделал Гонзаге приглашающий жест рукой.
Замок Лаенфельс в середине девятнадцатого века построил по образцу средневековых укреплений один сумасбродный англичанин. Строительные работы так до конца и не были завершены, поскольку Джеймс Томас Балвер (так звали того англичанина) в одну страстную пятницу перевалился через перила башни и в результате падения с тридцатиметровой высоты расстался с жизнью.
Один прусский промышленник, который занимался производством пуговиц, купил недостроенное здание. Но и ему не посчастливилось увидеть замок во всей красе. Незадолго до окончания работ его из ревности пристрелила одна из любовниц — танцовщица берлинского кабаре.
С тех пор и пошел слух, что на замке Лаенфельс лежит проклятие. Здание это через несколько десятилетий превратилось в руины, потому что так и не нашлось покупателя, который был готов выложить за него помимо цены еще и миллионную сумму на реставрацию и окончательное восстановление.
Чиновники из муниципального совета города Лорх (замок на тот момент давно перешел во владение городской общины) были крайне удивлены, когда вдруг объявился некий итальянец по фамилии Тецина. Вид у него был презентабельный: дорогой костюм и темно-коричневый пятисотый «мерседес». Но на самом деле это оказалось единственным, что можно было сказать о нем.
Одни утверждали, что Тецина — адвокат, представляющий какой-то неизвестный орден, другие говорили, будто он связан с русской мафией. Однако же доказательств ни тому, ни другому не было. Тецина выписал чек на оплату наличными — цену за покупку и реставрацию. Правда, вскоре встал вопрос о происхождении этих денег.
Казалось, государственный секретарь догадывался о том, что таят стены старого замка. Он все время думал о том, что, возможно, происходит в Лаенфельсе, и эти мысли настолько волновали Гонзагу, что его даже тошнило, когда он в очередной раз вспоминал о братстве, обосновавшемся в замке. Он чувствовал себя униженным, оттого что Аницет приказал ему следовать за ним, но, тем не менее, семенил за магистром, как собака.
Их путь проходил по внешней каменной лестнице, которая вела на второй этаж замка. Лестница круто возносилась вверх, но на ней не было поручней, за которые можно было бы взяться. Гонзага устал. Силы покинули его. Боясь упасть, он с трудом управлялся со своей драгоценной мантией, в которую был облачен.
За кардиналом, подобно похоронной процессии, следовали люди в черном. Одни бормотали что-то невнятное, другие шли молча, полностью погрузившись в себя. Поднявшись наверх, кардинал увидел узкую кованую дверь, ведущую прямо в парадный зал. Над узкой комнатой вздымался громадный цилиндрический свод. В хорошо освещенном зале, кроме трапезного стола, не было никакой другой мебели.
Кардинал Гонзага осмотрелся в поисках своего секретаря. В зале находились около ста человек. Соффичи пробрался к Гонзаге и помог ему раздеться. Люди окружили кардинала, как гончие псы, настигшие зверя, когда увидели, что он достал из-под мантии. Будто по команде, они вытянули шеи.
Только Аницет мог противостоять той невидимой силе, которая исходила от кардинала Гонзаги. Он ждал. На лице отражались его чувства — смесь триумфа и любопытства. Он смотрел, как Соффичи разворачивает грубую ткань, которую кардинал намотал вокруг туловища в виде корсета.
Гонзага был обернут ею трижды, и Соффичи, смотав полотно, уложил его на середину стола. Люди, наблюдавшие за всей процедурой, не проронили ни слова.
— In nomine domini,[4] — самодовольно пробормотал Аницет и начал разворачивать полотно.
Сотни глаз внимательно следили за каждым движением магистра. Хотя все в зале знали, что им предстоит увидеть, атмосфера накалилась до предела.
Наконец Аницет развернул ткань, которая в длину достигала двух метров. Теперь кардинал подошел к другому концу, и вдвоем с магистром они развернули вдвое сложенную ткань.
— Это начало конца! — торжественно объявил Аницет. До этого момента магистр старался сдерживать эмоции. Но теперь, когда ткань была расправлена, он вздохнул и еще раз произнес: — Начало конца.
Люди за его спиной скептически переглядывались, некоторые казались обескураженными. Маленький лысый человек повернулся к соседу и уткнулся тому в грудь, будто не мог вынести этого зрелища. Другой качал головой, словно хотел сказать: «Нет, этого не может быть!» Третий, чья тонзура выдавала в нем монаха, хотя он не был одет в сутану, а всего лишь в темный костюм, бил себя в грудь, будто в экстазе.
Перед ними лежала ткань, в которую был завернут Иисус из Назарета после смерти на кресте. На негативном снимке ткани был виден туманный образ умершего человека. На фото отчетливо проступали очертания передней части тела и спины. И нужно было долго смотреть на то место, где находилось лицо, чтобы увидеть трехмерное изображение.
Государственный секретарь тяжело вздохнул. Он был так напряжен, что ненависть к Аницету смешалась с братским чувством.
Магистр подошел к Гонзаге. Не взглянув на драгоценную реликвию и словно прочитав мысли кардинала, он шепнул ему на ухо:
— Я могу вас понять, кардинал, если вы меня ненавидите. Но поверьте мне, другой возможности не было.
Глава 5
Спустя три дня Лукас Мальберг покинул клинику «Святая Сицилия». Это случилось против воли врачей, которые настоятельно рекомендовали Лукасу избегать перенапряжения и любых нервных потрясений и волнений.
Это было легче сказать, чем сделать. В своем душном номере, как раз на феррагосто,[5] Мальберг в очередной раз попытался проанализировать ситуацию. Невольная причастность к таинственной смерти Марлены пагубно сказалась на его рассудке и способности логически мыслить. И спустя некоторое время Мальберг всерьез начал сомневаться, действительно ли все это произошло с ним, не привиделось ли. Он задумчиво гладил обложку записной книжки Марлены и думал: «Нет, это был не сон. Я должен узнать, что произошло на самом деле».
Раздираемый сомнениями, Мальберг достал листок, на котором был записан телефон Марлены, и потянулся к телефону. Он набрал номер и, к своему удивлению, услышал длинный зуммер.
— Алло?
Мальберг до смерти испугался. Он не мог произнести ни слова.
Женский голос повторил вопрос, теперь уже более настойчиво:
— Алло? Кто это?
— Это Лукас Мальберг, — начал заикаться он. — Марлена, это ты?
— С вами говорит маркиза Лоренца Фальконьери. Так вы Мальберг? Антиквар из Мюнхена?
— Да, — тихо ответил Лукас и растерянно посмотрел на бумажку.
— Я должна вам сообщить трагическое известие, — нерешительно начала маркиза. — Марлена умерла.
— Умерла, — машинально повторил Мальберг.
— Да, полиция еще не знает, было ли это самоубийство или несчастный случай…
— Самоубийство? — возмущенно произнес Мальберг. — Никогда в жизни!
— Еще ничего не известно, — холодно сказала маркиза и продолжила: — Вы полагаете, что Марлена была из числа тех женщин, которые не могут совершить самоубийство? Может быть. Вероятно, я ее плохо знала. Впрочем, кто может сказать, что у другого человека на уме? Тогда, скорее всего, это был несчастный случай.
— Это не был несчастный случай! — выпалил Мальберг. И испугался собственных слов.
Маркиза на секунду замолчала.
— Откуда вы это знаете? — насторожившись, спросила она.
Мальберг потерянно молчал. У него появилось недоброе предчувствие, что он снова вляпался в историю, к которой не имел никакого отношения. В левой руке он держал бумажку с номером телефона Марлены. Внизу было написано слово «маркиза». От возбуждения он, очевидно, перепутал номера.
— Так вы интересуетесь моими книгами? — услышал он голос маркизы.
Ее вопрос был неожиданным и звучал по-деловому, как будто они и не говорили только что о смерти человека, которого знали лично.
— Я антиквар, — ответил Мальберг. — Я существую на то, что покупаю и перепродаю ценные книги.
— Я достаточно знаю о вашей профессии, синьор. Маркиз, упокой Господь его душу, покупал книги не только на аукционах, но и у антикваров в Германии. Он был одержим книгами.
Некоторые экземпляры стоят целое состояние. Дилетанты никогда не смогли бы оценить эти книги по достоинству. Поэтому я надеюсь на вашу порядочность, если мы будем иметь с нами дело. Когда вы сможете приехать?
— Когда вам будет удобно, маркиза?
— Если это будет около пяти?
— Мне удобно.
— Адрес у вас есть, синьор Мальберг.
— Я его записал.
— Ах, вот еще что: вы не пугайтесь, когда увидите мой дом. На первых четырех этажах никто не живет. Я живу на пятом. Виип giorno!
Дом стоял недалеко от Пьяцца Навона в маленькой боковой Виа деи Коронари, совсем рядом с гостиницей Мальберга. Он отправился пешком.
На улице стояла нестерпимая летняя жара. Большинство жителей Рима уехали из города. Несло пылью и выхлопными газами. Мальберг шел по затененной стороне улицы.
Хорошо, что маркиза предупредила его о состоянии дома, иначе он наверняка прошел бы мимо. Нет, здание не вызывало решительно никаких положительных эмоций и выглядело скорее убого для дома, в котором живет настоящая маркиза. Это строение видело времена и получше. Лепка в стиле барокко вокруг оконных рам кое-где отвалилась, с фасада осыпалась штукатурка, а входную дверь не красили уже лет сто.
Мальберг вошел внутрь. На темной лестнице ему в лицо ударил влажный прохладный воздух, и он невольно вспомнил дом Марлены.
Когда он поднялся на самую верхнюю площадку, в дверях его встретила изящная, одетая в черное женщина. Ее волосы были зачесаны назад, на лице — великолепный макияж. На ней были черные чулки и безупречные черные туфли-лодочки на высоком каблуке. Таким же строгим, как и одежда, было и выражение ее лица, когда она протянула Мальбергу руку и вежливо произнесла:
— Синьора!
Больше она ничего не сказала.
— Мальберг, Лукас Мальберг. Очень рад, что вы меня приняли, маркиза!
— О, какие манеры, — ответила маркиза и крепко пожала руку. У нее были темные заплаканные глаза.
Мальберг смутился. Ее тон вселил в него неуверенность. Может, она хочет над ним посмеяться?
— Следуйте за мной, синьор, — сказала хозяйка и прошла в квартиру.
Лукас Мальберг представлял себе маркизу совсем другой: не маленькой, не изящной и, конечно же, не такой привлекательной. Ей было около сорока пяти, может, даже пятьдесят лет. Но в любом случае была видна порода, которая не зависит от возраста.
Лоренца Фальконьери провела Мальберга в большую квадратную комнату. Он сразу отметил, что все четыре стены от пола до потолка, за исключением оконного и дверного проемов, были уставлены книжными полками. В центре комнаты, у большого круглого стола с львиными ножками, стояли потертый диван и гигантское кресло с подголовником.
— Хотите кофе? — спросила маркиза, когда Мальберг уселся.
— Охотно, если вас не затруднит.
Маркиза удалилась, а Мальберг воспользовался возможностью, чтобы ознакомиться с библиотекой. Корешки книг говорили о многом.
— Можете пока осмотреться, — донесся из кухни голос маркизы. — Вы же за книгами сюда пришли!
Мальберг, подстегиваемый любопытством, поспешил к полкам напротив окна и взял с одной из них коричневый фолиант в переплете из телячьей кожи. Он посмотрел первую и последнюю страницу и уважительно кивнул. Потом он взял с полки второй, похожий на первый, том и проделал такую же операцию, затем — третий и четвертый.
— Я думаю, вам известно, что у вас стоит на полках, — сказал Мальберг, когда маркиза внесла в комнату две чашечки кофе на серебряном подносе и поставила на стол.
Лоренца села на диван и стала наблюдать за восторженным Лукасом, который держал в руках фолианты.
— Честно говоря, нет, — ответила она. — Я лишь знаю, что маркиз выложил за них целое состояние. К сожалению, я ничего не смыслю в старинных книгах и вынуждена довериться такому эксперту, как вы.
Мальберг двумя руками поднял над головой тяжелый том, как трофей.
— Это четвертый том Кобергерской Библии, инкунабула от 1483 года, первоклассный раритет. Но самое поразительное, что остальные три тома тоже у вас есть. Такие книги — большая редкость и, конечно же, стоят немало. — Он открыл последние страницы фолианта и пальцем указал маркизе на абзац в самом конце: — Посмотрите, здесь выходные данные!
— Выходные данные?
— Запись печатника. В пятнадцатом веке, когда печатное искусство только зарождалось, печатник вносил в день готовности книги короткую запись на последней странице. Это все равно что подпись у художника. Вот здесь, взгляните: Explicit Biblia Anthonij Koberger anno salutis M. CCCC. LXXXIII. V. Decembris. Это значит, что данная Библия закончена Антоном Кобергером 5 декабря 1483 года от Рождества Христова.
— Интересно, — удивилась маркиза. — Я же говорю, что никогда не интересовалась старинными книгами мужа. Сказать по правде, я их даже ненавидела.
Мальберг подсел к ней за стол.
— Ненавидели? Как можно ненавидеть книги?
Читать бесплатно другие книги:
