Восьмой грех Ванденберг Филипп

Глава 32

Ночью начался дождь. Это был первый дождь за последние два с половиной месяца сухого жаркого лета.

Хотя Барбьери предупреждал Мальберга, чтобы тот не посещал места, связанные с делом об убийстве Марлены, Лукас с утра направился на Кампо Верано, где ее похоронили. На вопрос, что он там забыл и почему пренебрег всеми предостережениями, Лукас не ответил бы и сам. Он просто испытывал непреодолимую тягу.

Он до сих пор болезненно переживал разочарование в брате Катерины, Паоло. Но еще сильнее он переживал по поводу предательства самой Катерины. После их ссоры на Кампо деи Фиорд о ней ничего не было слышно. Для Мальберга это было лучшее доказательство ее лицемерия. Может, ревность к Марлене вынудила Катерину предать его? Мальберг пожал плечами. Теперь он дошел до такого состояния, когда жить становилось все сложнее. К тому же у него с собой была бутылка «Аверны», которую он купил в магазинчике по дороге сюда. Сладкое пойло заменило ему утренний кофе.

Крупные капли дождя падали на лицо, когда Лукас шел на кладбище. Мокрая одежда прилипла к телу, как вторая кожа. Он стал похож на одного из бездомных, которые шатались по вокзалу Термин и.

Мальберг был уверен, что запомнил место, где находилась могила Марлены. Но в тот день, взволнованный и отчаявшийся, он не отметил деталей, и теперь ему понадобилось некоторое время, чтобы сориентироваться на длинном кладбище среди мавзолеев, фигурок безвкусных ангелов и помпезных памятников со слезливыми эпитафиями.

Хотя было еще раннее утро, на кладбище царил дух деловитости, как на римском рынке. Каждый был занят своей скорбью и старался по-своему справиться с ней. Перед неприметной, но украшенной могилой сидела под зонтиком старая женщина и громко читала газету — вероятно, так же она делала много лет по утрам у себя дома. У другого надгробия громоздились плюшевые медведи, цветы из шелка и красные пряники в виде сердечек — все это походило на призы в ярмарочном тире. Издалека доносилась елейная надгробная речь, после смерти превращавшая любого человека, независимо от его достоинств, в пример для подражания: «Он всегда был для нас образцом…»

После долгих блужданий Мальберг наконец вышел в квадрат 312 Е. Но вместо могилы Марлены он увидел надгробие из черного мрамора, на котором были выгравированы слова, которые вызвали у Лукаса недоумение:

Иезавель,[27]

Не страшись того, что тебе придется пострадать

Иезавель? Мальберг огляделся по сторонам. Он был абсолютно уверен, что это могила Марлены. Что бы могла означать эта странная эпитафия?

После всего, что произошло с ним за последнее время, Лукас уже не удивлялся этой дьявольской путанице. В такие моменты он ощущал могущество своего противника.

Пока он думал над смыслом надписи и именем, сзади послышался рокочущий звук мотора. Мальберг обернулся и увидел узкий экскаватор, который двигался прямо на него. «Времена, когда могилы копали лопатами, — подумал Мальберг, — давно прошли. О гробокопателях теперь не может быть и речи. Скорее гробоэкскаваторщики».

Он отвернулся от экскаватора, глотнул из бутылки и закрыл глаза, чтобы попытаться поговорить с Марленой, которая, он шал, лежала на глубине двух с половиной метров под землей.

Попытка не удалась. Экскаваторщик остановился через ряд могил от него и заглушил мотор. Гидравлика машины отреагировала на это громким шипением. Водитель открыл боковую дверь.

Лукас с удивлением наблюдал, как из кабины вылез маленький коренастый человек, о котором нельзя было сказать наверняка, мужчина это или женщина. У него — или у нее — было подвижное лицо, а черные волосы так коротко подстрижены, что через них просвечивала кожа головы. Его — или ее — маленький рост компенсировался глазами. Мальберг еще никогда не видел таких больших глаз.

Когда маленький человек направился к нему, Лукас, наблюдая за его походкой, понял, что перед ним все-таки мужчина. Конечно, всем известно, что гробокопатели по природе своей люди необычные, но тот, что подошел к Лукасу и приветливо кивнул, был, без сомнения, самым необычным из всех.

Он делал странные движения руками и при этом не говорил ни слова, во всяком случае их не было слышно. Он шевелил губами, будто произносил какие-то звуки. Постепенно Мальберг понял, что экскаваторщик был глухонемым. Указательным пальцем он поочередно тыкал то на Лукаса, то на могилу Марлены. Мальберг расценил это как вопрос: есть ли между ним и покойной какая-то связь?

Лукас согласно кивнул.

Тогда мужчина с подвижным лицом положил правую руку на сердце и посмотрел на Мальберга большими глазами.

Мальберг снова кивнул. Да, он ее любил. Лукас удивился, как этот человек может изъясняться без слов. Подумав, Мальберг вынул из кармана бутылку, отвинтил крышку и протянул незнакомцу.

Тот сделал отрицательное движение рукой — отказался. Только после того как Мальберг приложился к бутылке, мужчина согласился отпить. При этом он поперхнулся и сильно закашлялся, но затем жестом показал, что «Аверна» ему понравилась, и улыбнулся.

— Ты вырыл эту могилу? — поинтересовался Мальберг, отчетливо произнося слова. Он догадался, что коротышка читает по губам.

«Да», — ответил тот, махнув рукой в сторону экскаватора. Но потом случилось нечто неожиданное. Коротышка указал на могилу Марлены и приложил указательный палец к губам, словно хотел сказать: «Мне нельзя об этом говорить».

— Что это значит? Тебе запретили об этом говорить?

Мальберг удивленно следил за движениями экскаваторщика, а тот делал вид, что перекладывает деньги из одной руки в другую.

— Тебе дали денег за то, чтобы ты молчал?

— «Да».

— Кто?

На этот вопрос Мальберг получил четкий отказ. Видимо, коротышка чего-то боялся.

Но когда Лукас вытащил из кармана банкноту в пятьдесят евро, коротышка кивнул в знак согласия и сложил руки в молитве. Потом экскаваторщик замахал руками и указал на небо.

— Тебя подкупил благочестивый человек и сказал, чтобы ты молчал?

— «Да».

Мужчина руками изобразил головной убор. Он показывал все с такой точностью, что у Лукаса не осталось сомнений.

— Епископ или кардинал из Ватикана?

— «Да».

Выразительные глаза экскаваторщика радостно светились. Он был доволен, что ему так доходчиво удавалось общаться без слов.

— Ты знаешь этого человека?

— «Да».

— Это случайно не государственный секретарь Филиппо Гонзага?

— «Именно он». — Гробокопатель дотронулся указательным пальцем до левой ладони.

— А надпись на надгробии? Иезавель. Ты знаешь, что это значит?

Коротышка энергично покачал головой, но у Мальберга возникло подозрение, что его собеседник знает больше, чем выдает. Может, ему стоило еще раз полезть в карман, чтобы заставить его «говорить»? Человек, разъезжающий с пакетом, в котором сто тысяч долларов, вряд ли заплатил за молчание всего пятьдесят евро.

Думая о сумме, которую следует дать экскаваторщику, Лукас еще раз хлебнул из бутылки. Он не заметил, что за ним уже некоторое время наблюдают. Когда он снова хотел засунуть бутылку в карман, к нему кто-то подошел сзади и попытался отнять ее. Мальберг обернулся.

Катерина. Она с упреком посмотрела на него, но не сказала ни слова.

— Что это значит? — запоздало спросил Мальберг. — Откуда ты узнала, что я здесь?

Гробокопатель сделал беспомощный жест, залез в экскаватор и уехал.

— Я не знала, — ответила Катерина, — но у меня было предчувствие, что ты когда-нибудь здесь появишься.

— Вот как, предчувствие! — Мальберг горько улыбнулся и еще раз отхлебнул из бутылки. — К сожалению, я ничего не подозревал и доверился тебе. Сколько тебе предложили за информацию, которую ты собрала обо мне? Поздравляю, ты хорошо сыграла свою роль, заслуживаешь «Оскара»! Никогда бы не подумал, что имею дело с актрисой. Секс с тобой — высший класс! А то, как ты изобразила любовь и страсть, просто великолепно! Где ты этому научилась? Наверное, у продажных девушек с Трастевере?

Катерина размахнулась и заехала правой рукой Лукасу по лицу.

— Ты пьян, — сказала она, — и несправедлив ко мне. Не осуждай меня. Я клянусь, что ничего не знала о махинациях Паоло.

Конечно, Паоло не тот человек, которому можно смело доверять, но он мой брат. И до этого он мне говорил только правду, если я интересовалась его мелким мошенничеством, которым он зарабатывает себе на жизнь. Я пустила его жить в свою квартиру, чтобы мне было легче его контролировать. Паоло слабохарактерный: если он видит деньги, его уже не удержать. За деньги он сделает все, даже то, обо что обычный человек не захочет марать руки. Поверь, я тоже очень разочаровалась в Паоло.

Мальберг потер щеку и, не удержавшись, съязвил:

— У меня на глаза просто слезы наворачиваются. Ты, надеюсь, не думаешь, что я по-прежнему доверяю тебе?

Катерина пронзительно посмотрела на него, будто хотела сказать: «Что мне сделать, чтобы вернуть твое доверие?», но вслух произнесла:

— В любом случае ты должен знать, что я выгнала Паоло. Я выставила его вещи за дверь, благо их было не так много, и поменяла замок. Я больше не хочу иметь с ним дело. Он даже не пытался со мной спорить. Уходя, он плакал, как ребенок, и говорил, что хочет все исправить.

— Ты можешь рассказывать что угодно, — настаивал на своем Мальберг.

— Поверь, Лукас, прошу тебя! Прямо сейчас, когда все складывается так, что вместе мы сможем продвинуться в расследовании дела Марлены Аммер.

На мгновение Мальберг прислушался.

— Мне звонил молодой прокурор, — продолжала Катерина, — некий Ахилл Мезомед. Он хочет заново возбудить дело.

— Не смеши меня! — фыркнул Мальберг. — И это сейчас, когда дело закрыто по указанию сверху? Он пришел именно к тебе? Может, это очередная из твоих историй?

— Прокурор спрашивал о тебе, — продолжала Катерина, не обращая внимания на издевку в голосе Лукаса. — Я сказала, что ничего не знаю о том, где ты скрываешься.

— Ну, тут мне опять повезло, — цинично прокомментировал Мальберг.

— Каким же отвратительным ты можешь быть! — воскликнула Катерина и рассерженно посмотрела на него. — Тем не менее я хочу сообщить тебе еще одну новость.

Лукас сделал вид, будто слова Катерины вовсе не интересуют его. Он безучастно уставился на черное надгробие с именем Иезавель. «Иезавель? Не упоминалось ли это имя в Ветхом Завете? Дочь царя Ефваала, которая вышла замуж за израильского царя Ахава…» — думал он. В отличие от своей помощницы фрейлейн Кляйнляйн, Мальберг не настолько хорошо знал Библию. Но он был уверен: Иезавель — женщина, которая, как говорится в «Откровении» Иоанна, склоняла слуг к распутству.

Пока Лукас думал над значением фразы «Не страшись того, что тебе придется пострадать», он словно издалека слышал голос Катерины.

— Маркиза мертва.

Мальберг в ужасе посмотрел на девушку.

— Повтори, что ты сказала!

— Маркиза мертва. Ее застрелили из машины почти сразу после освобождения из-под стражи. Как ты знаешь, я говорила с ней за день до этого в тюрьме, надеясь узнать что-нибудь об их отношениях с Марленой Аммер.

— И у тебя ничего не вышло.

Катерина отрицательно покачала головой.

— Если говорить честно, ничего или почти ничего.

— Что значит «почти ничего»? — вскинулся Лукас.

— Ничего такого, что помогло бы тебе или мне продвинуться дальше. Она говорила только общие фразы о мужчинах. Например, Лоренца заявила, что все мужчины…

— Сволочи!

— Именно так она и выразилась.

— Любимая фраза разочарованных женщин. Хотя, может быть, и вполне заслуженная. И это все, что тебе удалось выяснить?

— Мне показалось, что она уже попрощалась с жизнью.

— Как это?

— Я не знаю. Лоренца сказала, что еще жива только благодаря тому, что находится в тюрьме, поскольку там по меньшей мере она в безопасности. Вероятно, маркиза предчувствовала, что ее ждет. Я не смогла понять тогда значения этих слов. Ни один нормальный человек не смог бы сделать из этой фразы вывод, что за ней охотятся мафиози.

Мальберг растерянно вытер рукавом мокрое от дождя лицо.

— О том, что маркиза убита, — продолжала Катерина, — мне сказал прокурор Мезомед. Иначе я бы об этом не узнала. Случай с Фальконьери очень похож на смерть Марлены Аммер. Хотя речь идет об убийстве, ни одна газета не сообщила о нем.

Мальберг задумчиво кивнул.

— А когда я попрощалась, Лоренца Фальконьери сказала, что мы никогда не узнаем о взаимосвязях, — произнесла Катерина.

— Ты уже говорила это на Кампо деи Фиори.

— Да, но на прощание маркиза задала вопрос, над которым я до сих пор ломаю голову. Она спросила, знаю ли я «Откро вение» Иоанна. Я же не монашка и со школьной скамьи не читала Ветхий Завет, поэтому ответила, что пет. А потом маркиза посоветовала мне прочитать двадцатую главу, стих седьмой. При этом она странно ухмыльнулась. Это было ужасно.

— Так подробно я Апокалипсис тоже не знаю! — Мальберг вымученно улыбнулся.

— Тебе и не нужно. Я уже все прочитала.

— И каковы результаты?

— Этот стих гласит: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей». У тебя есть какие-нибудь предположения, как это все может быть связано со смертью маркизы и Марлены Аммер?

Ответить Мальберг уже не успел, потому что еще до того, как она договорила, Лукас бросился бежать, будто за ним гнался сам нечистый, и исчез в лабиринте памятников.

Глава 33

Когда церковный служка из Сан Себастьяно незадолго до шести утра хотел войти через боковую дверь в церковь на Виа Аппиа Антика, он испугался. За более чем тридцатилетнюю службу у него еще не было случая, чтобы oh забыл закрыть узкую дверь ризницы. Но в это утро ключ отказывался поворачиваться, потому что дверь была не заперта.

Сальватор, так звали старого служку, своей кустистой бори дой напоминал пророка из Ветхого Завета. Объяснив случившееся возрастной забывчивостью, он начал готовить в ризнице литургическое одеяние. Тем временем появилась утренняя смена уборщиц, которые разбрелись выполнять свои обязанности в церкви.

В тот момент, когда служка закончил свои приготовления, из-за двери, ведущей в алтарное помещение, донесся пронзительный крик. Сальватор выскочил наружу. С хоров он увидел уборщиц, которые сбежались в конец нефа, к исповедальне.

Насколько позволяли старые ноги, Сальватор поспешил туда, чтобы посмотреть, что произошло.

— Лючия хотела прибрать в исповедальне, — закричала одна из уборщиц, — и обнаружила его!

— Кого?

Уборщица показала на открытую дверь исповедальни. Сальватор перекрестился. На скамейке в неестественной позе сидел лысый человек с закрытыми глазами. Он был мертв.

— Пресвятая Дева! — выпалил служка, и его борода задрожала как осиновый лист. — Если я не ошибаюсь, это его преосвященство Гонзага, государственный секретарь!

Самая старшая из женщин упала на колени и сложила руки в молитве. Некоторые начали причитать над покойником, как это было принято на юге, другие закрыли лицо руками.

Сальватор подошел к безжизненному телу кардинала. Мертвенно-бледное лицо Гонзаги походило на маску, глаза запали. Только через несколько минут служка заметил, что правый висок кардинала едва заметно подрагивает.

— Он живой! — взволнованно закричал Сальватор. — «Скорую», быстро!

Кто-то из женщин бросился к телефону в ризнице. Прошло всего две минуты, а уже откуда-то издалека донесся вой сирены. Сальватор успел открыть главный вход, когда машина «скорой помощи» с бешено вращающимися мигалками подкатила к церкви.

Почти бегом молодой мускулистый врач лет тридцати и сопровождающие его санитары с носилками прошли к исповедальне.

— Это государственный секретарь, — встретив их, пояснил служка и оттолкнул в сторону уборщиц. — Поторопитесь!

Врач приложил ухо к груди кардинала, потом приподнял его веки и проверил рефлекс зрачков. Когда врач хотел проверить пульс, он вздрогнул: в кулаке кардинал сжимал коробку из-под ампул с надписью «Dormicum 5x2».

Санитар вопросительно посмотрел на врача, вид у того был растерянный.

— Анастетик! — глухо сказал он.

— Это значит, что кардинала усыпили, сделав укол, а потом принесли сюда?

Врач кивнул и осмотрел сначала правую, затем левую руку Гонзаги.

— Вот. — Он указал на след от двух уколов. — Пульс максимум сорок. Мы дадим аленксад, два кубика.

Санитар достал из чемоданчика два одноразовых шприца и нужные ампулы. Недрогнувшей рукой врач сделал укол.

Через несколько секунд кардинал открыл глаза: сначала левый, потом правый. Испуганные уборщицы, словно стайка шумных кур, разлетелись кто куда. По нефу разнеслись истерические крики: «Un miracolo, un miracolo — чудо!»

Врач низко склонился над кардиналом, вглядываясь в его лицо:

— Вы меня слышите, ваше преосвященство?

— Я же не глухой! — громко ответил Гонзага с юмором висельника. — Где я?

— В Сан Себастьяно, на Виа Аппиа. Вы знаете, как попали сюда? — осторожно поинтересовался врач неотложки.

Гонзагу затрясло.

— Мне холодно, — ответил он и потер руки. — Неудивительно, при минус восемнадцати в холодильной камере бойни…

— Вас обнаружили уборщицы, — вмешался в разговор служка, чтобы скрасить неловкую фразу кардинала. — Черный ход был не заперт, хотя я могу поклясться Мадонной, что при вчерашнем вечернем обходе лично его закрывал.

Врач озабоченно осмотрел государственного секретаря и сказал:

— Мы должны сообщить в полицию. Очевидно, вас усыпили инъекцией и принесли сюда против вашей воли.

— Никакой полиции! — заявил Гонзага глухим голосом. — Я не хочу никакой полиции и прошу вас никому об этом не докладывать. Я говорю сейчас как государственный секретарь Ватикана. Вы меня поняли?

— Как хотите, ваше преосвященство! — ответил врач. — Хотя я считаю, что вас необходимо отправить в клинику «Гимелли» на обследование. Я не знаю, долго ли продлится ваша эйфория и нет ли у вас каких-нибудь травм. Я бы настоятельно советовал…

— О пребывании в больнице не может быть и речи! — Кардинал в ярости замахал руками. — Я хочу избежать скандала. — Надеюсь, мы понимаем друг друга?

С большим трудом Гонзаге удалось встать с исповедального стула в стиле барокко. Когда санитар хотел взять его под руку, кардинал оттолкнул его с такой силой, что тот чуть не упал.

— Если мне понадобится помощь, я дам вам знать, — злобно прошипел Гонзага. А когда он увидел у главного входа в церковь машину «скорой помощи» с включенными мигалками, то изо всех оставшихся у него сил крикнул: — И выключите наконец эту чертову цветомузыку! Что подумают благочестивые христиане, когда увидят неотложку возле Сан Себастьяно?

— Может, вас хотя бы отвезти обратно в Ватикан? — озабоченно спросил врач. — То, что сделали с вами, ваше преосвященство, меня не касается. У вас свои причины скрывать это преступление от общественности. Но, как врач, я обязан сказать вам, что есть определенный риск для вашего здоровья.

— Ваше упорство льстит вам, доктор, — ответил Гонзага, — однако ваши опасения беспочвенны. Дайте мне пару минут прийти в себя.

— Как хотите, ваше преосвященство… — Судя по тону, каким ответил врач, он был абсолютно не согласен с государственным секретарем.

Санитары взяли носилки и вышли из церкви, а врач сел на последнюю лавку в зале и достал рабочий журнал, в котором записывались все вызовы. Он оценивающе поглядывал на Гонзагу.

Кардинал глубоко вдохнул и с шумом выдохнул. В церкви было душно, и пребывание здесь явно не шло Гонзаге на пользу.

— Не лучше ли вам выйти на свежий воздух? — услышал он голос врача.

Гонзага не отреагировал. Он был погружен в свои мысли, которые в одночасье нахлынули на него: «Почему меня привезли именно сюда, в базилику Сан Себастьяно? Случайность?.. Или за этим скрывается какое-то намерение?»

Под церковью были километровые ходы, так называемые катакомбы. Базилика и катакомбы были хорошо известны кардиналу. Подземные захоронения Сан Себастьяно ежегодно становились целью для тысяч паломников. Они были не такие обширные, как катакомбы Калликста, что всего в нескольких кварталах отсюда. Там ходы располагались в четыре уровня друг над другом и соединялись двадцатью километрами подземных ходов, поэтому люди, попавшие туда, чувствовали себя, как в лабиринте.

Подземные ходы Сан Себастьяно назывались просто ad catacumbas — так древние римляне в поздней античности обозначали таинственное место, над которым уже при цезаре Константине возвели церковь. Еще до строительства собора Святого Петра здесь были похоронены апостолы Петр и Павел, после того как приняли мученическую смерть. Только потом церковь и катакомбы назвали в честь Себастьяна, который погиб здесь страшной смертью. Палачи стреляли в беззащитного человека из луков, а потом, когда он все еще подавал признаки жизни, забили его до смерти палками.

Над этим Гонзаге стоило задуматься. Он смотрел в пустоту. И вдруг ему опять вспомнился голос из громкоговорителя в холодильной камере: «Не думаю, что вы попадете в Martyrologium Komanum… Свежезамороженный мученик — это что-то новое!»

«Это не могло быть случайностью», — пронеслось в голове кардинала. Его начал бить озноб, хотя в церкви стояла ужасающая духота. «У организаторов похищения явно теологическое образование. Судя по высказываниям, они изучали древнюю филологию или историю. Или даже оба предмета сразу…»

Врач заметил, что кардинал весь дрожит. Откуда-то вынырнул служка из Сан Себастьяно.

— Вам нужно на свежий воздух! — твердо заявил врач.

Доктор и служка, заботливо поддерживая Гонзагу, вывели его наружу, и там он присел на каменный выступ.

— Все в порядке, — отозвался кардинал, быстро придя в себя. — Я просто вспомнил ужасную вещь. — И повернувшись к врачу, добавил: — Можно я воспользуюсь вашим мобильным телефоном?

Врач передал ему трубку. Гонзага набрал номер и прислушался.

— Ради всего святого, отзовитесь уже! — негодовал кардинал. Когда государственный секретарь уловил неодобрительный взгляд врача, он заговорил с подчеркнутой сдержанностью: — Соффичи, брат во Христе, отзовитесь же!

В трубке раздалось сообщение оператора:

— Абонент временно недоступен.

Глава 34

Бреясь, Мальберг угрюмо смотрел на себя в зеркало. Он уже просто не узнавал своего лица. И неудивительно: обстоятельства не способствовали тому, чтобы Лукас выглядел молодым и здоровым.

Пока Мальберг занимался утренним туалетом в тесной ванной комнате Барбьери, он размышлял над тем, почему маркизу убили, а он все еще жив-здоров. «Возможно, я слишком незначительная фигура в деле Марлены, — думал Лукас. — Или же еще могу кому-то пригодиться».

До поздней ночи он и Барбьери сидели вместе, пытаясь восстановить малейшие детали. Они договорились до полусмерти, чему способствовали две бутылки вина «Кастелли». Лукас Мальберг предложил Джакопо Барбьери называть друг друга на «ты». Около половины второго они наконец легли спать, условившись на следующий день разработать стратегию дальнейших действий.

Во время общего завтрака, который скорее походил на трапезу в монастыре траппистов, Мальберг хрипло сказал:

— Вчера вечером я кое-что утаил, и это не идет у меня из головы.

Барбьери заинтересованно взглянул на него.

— Вчера на кладбище, на могиле Марлены, — продолжил Лукас, — у меня состоялась странная встреча. Я не был уверен, привиделось ли мне это. Пока Катерина под проливным дождем разговаривала со мной и цитировала строчки из «Откровения» о сатане, который выйдет из темницы, за могильным камнем я вдруг увидел темный силуэт. Там стоял мужчина в черном плаще. Он словно вырос из-под земли и смотрел на нас.

— Ты же не будешь сейчас утверждать, что это был нечистый, — перебил его Барбьери.

— Могу поклясться, что это был кардинал Гонзага.

— И что? — взволнованно спросил Барбьери.

— И ничего. У меня сдали нервы, и я убежал, — сказал Лукас.

— Ты думаешь, он тебя преследует?

— После истории с Паоло я этого не исключаю.

Легким движением руки Барбьери отодвинул посуду в сторону, потом взял блок бумаги для записей, положил перед собой и записал: «Маркиза Лоренца Фальконьери». Возле имени он поставил крест.