Восьмой грех Ванденберг Филипп
— Я уж и сам не знаю, во что мне верить.
— Эй! — приглушенно вскрикнул Паоло. Он энергично делал им знаки. На стене, в четырех метрах от пола, прыгал луч фонаря. Нужно было умудриться, чтобы заметить дверь в обветшалой стене.
— Лестницу! — скомандовал Паоло.
Мальберг подставил лестницу и осторожно взобрался по ней.
У двери не было ручки, только замочная скважина. Без ключа или специального приспособления ее вряд ли можно было открыть.
— Позвольте мне, — нетерпеливо сказал Паоло, который уже приготовил простую велосипедную спицу.
Одно движение — и дверь была открыта. Изнутри на запыленные балки чердака упал слабый луч света.
— Что ты видишь? — спросила снизу Катерина, стараясь говорить потише.
Не проронив ни слова, Паоло спустился и только тогда сказал:
— Там галерея с лежанкой, роскошный секретер и стул со спинкой. Все выглядит достаточно опрятно. — Он показал наверх. — Я не удивлюсь, если сейчас оттуда высунется голова.
Мальберг и Катерина переглянулись.
— И что теперь? — нетерпеливо спросил Паоло.
Мальберг молча поднялся по лестнице и исчез в дверном проеме. Он понятия не имел, что его там ждет. Лукас лишь жаждал увидеть то, за чем гонялся несколько недель.
— Эй, — позвал осторожно Мальберг, — есть тут кто-нибудь?
Из галереи, по бокам которой шли деревянные поручни, он заглянул в уже знакомую, тускло освещенную гостиную. Почему здесь горел свет, если никого не было?
— Эй! — снова позвал Лукас, но и на этот раз никто не ото звался.
Лестница с деревянными ступенями в противоположном углу галереи вела вниз. Стараясь идти как можно тише, Мальберг начал медленно спускаться. Преодолевая одну ступеньку та другой, он насчитал их четырнадцать. В квартире, как и во всем доме, стояла мертвая тишина.
Оказавшись в гостиной, Лукас огляделся. Будто парализованный, он неловко повернулся вокруг своей оси. Его взгляд невольно остановился на двери в ванную комнату. Он тяжело дышал и чувствовал, как в ушах шумит от прилива крови. Хотя Мальберг был уверен в безрассудности своей мысли, он смотрел на дверь и ждал появления Марлены. Казалось, она выйдет сейчас из ванной в своем белом халате, с полотенцем на голове и скажет: «Почему ты пришел только сейчас? Я тебя заждалась. Мы же договорились». А Мальберг ответит: «Да, конечно. Но мне привиделся дурной сон. Я не хочу об этом говорить. Главное, что мы нашли друг друга. Все, что было, мы должны забыть как можно скорее». Он подошел бы к ней, обнял и прошептал на ухо: «Теперь все будет хорошо».
Внезапно Мальберг услышал, что его зовут, и очнулся.
— Лукас! Лукас!
Он почувствовал, как кто-то схватил его обеими руками и начал трясти. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, кто перед ним стоит. Женщина в его объятиях была не Марлена. Это была Катерина, которая тихо подошла к нему.
— Где Паоло? — взволнованно спросил он, с трудом возвращаясь к реальности.
Катерина все еще крепко держала его.
— Не беспокойся, — ответила она, — Паоло сторожит внизу, возле двери.
Мальберг резко высвободился из объятий Катерины и показал на дверь в ванную.
— Это было там! — воскликнул он дрожащим голосом. От тягостных воспоминаний у него перехватило дыхание, в горле застрял комок. Он не мог больше произнести ни слова.
Катерина кивнула и подошла к двери, затем повернулась, будто хотела спросить: «Стоит ли мне это делать?» Но Лукас молчал, и она взялась за ручку двери, включила свет и исчезла в ванной комнате. Мальберг нерешительно последовал за ней.
Комната с белой плиткой и латунными кранами была вычищена до блеска. Своей стерильной чистотой ванная напоминала операционную. Это впечатление усиливалось еще и отто го, что тут Tie было ни полотенца, ни мыла, ни зубной щетки, ни шампуня — ничего. Никаких признаков того, что здесь было совершено убийство.
Выйдя из ванной комнаты, Мальберг обратил внимание на место, где, как он помнил, дожжен быть вход в квартиру. Он подал Катерине знак. Прежде чем повернуть ручку двустворчатой двери, Лукас на секунду замер. Потом он открыл дверь.
За ней была глухая кирпичная кладка.
Катерина, не веря своим глазам, покачала головой. На лице Мальберга просияла улыбка победителя.
— Ну, теперь ты мне веришь? — спросил он, не ожидая ответа. После этого Лукас закрыл дверь, которая вела в никуда.
Гостиная представляла собой уютно обставленную комнату. Левая стена напротив ванной была заставлена книжными полками от пола до потолка, посередине стены — дверь в спальню.
Дверь была приоткрыта, словно кто-то в спешке покидал комнату. Мальберг колебался, он боялся так просто входить в спальню Марлены. Но потом он сделал шаг и распахнул дверь. Правой рукой Лукас нащупал выключатель, и два светильника, с тремя лампами каждый, залили комнату мягким светом. Большая кровать занимала почти всю противоположную стену.
Мальберг насторожился. Над кроватью висели такие же откровенные фотографии, которые он видел в спальне маркизы Фальконьери.
— Это она? — поинтересовалась Катерина, подходя поближе, чтобы рассмотреть фото.
— Угу, — ответил Лукас с наигранным безразличием.
Она была необычайно красивой женщиной, — сказала Катерина, разглядывая снимки с искорками ревности в глазах.
Мальберг, словно не слыша слов Катерины, подошел к платяному шкафу у левой стены. В нем было полно одежды: платья, костюмы и юбки всевозможных фасонов. Без сомнения, Марлена жила на широкую ногу.
Вернувшись в гостиную, Мальберг принялся искать улики, благодаря которым можно было приподнять завесу, скрывающую истинные причины смерти Марлены. Между тремя арками, ведущими на террасу, висело множество фотографий в рамках самых разных размеров. На одной — фотография с выпускного, Мальберг даже нашел себя, он стоял в ряду позади Марлены. Как она изменилась!
На других фотографиях Марлена, очевидно, была запечатлена во время отпуска: одна у Эйфелевой башни, на верблюде в пустыне, на борту круизного корабля в Карибском море. Лукас обратил внимание на фотографии, на которых она была в сопровождении мужчины: в гондоле в Венеции, на Эмпайр-Стейт-Билдинг в Нью-Йорке и перед Бранденбургскими воротами в Берлине.
Кто этот человек? — спросила Катерина, которая тоже рассматривала фото.
— Не имею понятия, — честно ответил Лукас.
Мужчина был явно старше Марлены. Высокий, с редкими седыми волосами, он при ближайшем рассмотрении выглядел не очень симпатичным. Количество фотографий, на которых он встречался, позволяло предположить, что это была не случайная встреча и не короткий роман. При Лукасе Марлена никогда о нем не говорила. У Мальберга сложилось впечатление, что она гордится своим одиночеством и ничего не хочет слышать о мужчинах. Нет, фотографии на стенах ничем не помогут ему, понял Лукас, они только пробудили первые сомнения в том, что он слишком одержим поисками улик в квартире Марлены. Необычный порядок и стерильная чистота свидетельствовали о том, что те, кто нес ответственность за смерть Марлены, уничтожили все следы, которые хоть немного могли пролить свет на это дело.
Мальберг разочарованно открыл старый секретер в стиле барокко, который стоял у входа в ванную комнату. Здесь был тот же безупречный порядок, что и везде: бумага для писем и конверты аккуратно сложены, скрепки в прозрачной пластиковой коробочке, липкая лента, канцелярский нож и ножницы. Ни одного личного письма, ни одной записки, ни одного рисунка — ничего.
Мальберг открыл маленький ящичек посередине. Он немного заедал. Лукас потряс ручку, и ящик открылся с тихим металлическим стуком. Он был пуст. Но когда Мальберг хотел закрыть его, он почувствовал, что что-то мешает. Лукас пригляделся и увидел цепочку с простым медальоном. Подошла Катерина и осмотрела находку.
— Что это за странный символ на медальоне?
Мальберг пожал плечами и ответил:
— Кажется, какие-то руны.
Подумав немного, он положил медальон в карман.
Затем Мальберг повернулся к незаметному сейфу, встроенному в стену на уровне глаз. Дверца размером пятьдесят сантиметров на тридцать с кодовым цифровым замком была не заперта. Когда он ее открыл, в нос ударил резкий запах чистящего средства. Как и ожидал Лукас, сейф тоже был пуст.
— Они сделали свое дело, — тихо сказал Лукас. — Здесь работали профессионалы, которые ничего не упустили из виду.
Катерина кивнула и, скользнув взглядом по книжным полкам, задумчиво произнесла:
— И это придает делу еще больше загадочности.
Книги, а их здесь насчитывалось более тысячи, не были достаточно старыми, чтобы пробудить в Мальберге интерес антиквара. В основном это была научная литература, а также книги по искусству и путеводители, составлявшие большую часть библиотеки. Ни одной художественной.
Невольно взгляд Мальберга упал на маленькую книгу с красным кожаным корешком. Он сразу узнал ее. Этот школьный плутовской роман под названием «Feuerzangenbowle» Лукас подарил Марлене на встрече одноклассников. С самого детства это была его любимая книга.
Он взял ее с полки и открыл на первой странице. Лукас сделал тогда дарственную надпись: «На память о нашей первой встрече одноклассников и нашем общем школьном прошлом. Лукас».
Мальберг задумчиво перелистывал страницы книги и вдруг остановился. Между сто шестидесятой и сто шестьдесят первой страницами лежала квитанция «Люфтганзы».[19] Лукас отложил книгу в сторону и взял листочек.
— Что это? — заинтересовалась Катерина, заметив в руках Мальберга квитанцию.
— Рейс во Франкфурт, билет на имя Марлены Аммер. — Мальберг сделал паузу. — Но дата, дата! — невольно вскрикнул он.
Катерина взяла квитанцию и вопросительно посмотрела на Лукаса:
— Двадцать шестое августа?
— В день, когда Марлена должна была лететь во Франкфурт, ее убили. И хотя мы собирались вместе провести пару дней в Риме, она и словом не обмолвилась о своих планах.
— Тогда я ничего не понимаю, — сказала Катерина, внимательно разглядывая квитанцию на свет. — Может, она перекомпостировала билет на другом день?
— Да, наверное, так и было, — покорно согласился Лукас. С минуту он молча смотрел в пустоту. А если Марлена просто хотела сбежать? Мальберг с горечью отметил, что совсем не знал женщину, которая совершенно негаданно стала для него такой важной.
Квитанция была единственной уликой, которая ускользнула от глаз полиции, или преследователей Марлены, или того, кто стоял за всем этим делом. Может, она намеренно спрятала квитанцию в его книгу, чтобы оставить хоть какую-то наводку? Шанс, что он обнаружит квитанцию, был один к тысяче. «Но если она хотела о чем-то сообщить мне, то почему таким стран иым образом? — думал Мальберг. — Почему она не оставила прямых указаний? Что значит весь этот спектакль?»
Мальберг усиленно думал. Но чем больше он ломал голову, тем яснее ему становилось, что квитанция в книге оказалась случайно. Скорее всего, Марлена в это время читала книгу. Тут позвонили в дверь и, чтобы никто не догадался о ее планах, она сунула квитанцию в книгу и поставила ее на полку. Лукас потер виски и вздохнул.
Катерина вернула ему квитанцию. Ей стало жалко Мальберга, который сейчас выглядел беспомощным и каким-то ноте рянным. Катерина, хотя и обладала аналитическим складом ума, не знала, что делать дальше. Она чувствовала себя неуютно в чужой квартире, в которой скрывалась мрачная тайна.
— Паоло, — позвала она брата, стараясь говорить почти шепотом. — Ты еще там?
— Не переживай, — послышался в ответ такой же шепот. — Но я был бы вам благодарен, если бы мы поскорее убрались отсюда. Мы торчим тут уже четыре часа, и батарейки в фонаре вот-вот сядут. Кроме того, я чертовски устал. Года дают о себе знать.
Проигнорировав шутку Паоло, Мальберг сказал:
— Парень прав. Давай закругляться. — Он снова взял книгу и, вложив в нее квитанцию, спрятал ее в карман. — Нам действительно лучше уйти отсюда.
Катерина с облегчением кивнула. Она была рада, что они наконец-то покинут эту странную квартиру.
— Оставь свет включенным! — шепнула она, когда Лукас проходил по галерее.
Глава 23
Под картиной святого Карло Борромео, которого в шестнадцатом столетии назначил государственным секретарем его дядя, Папа Пий IV, встретились шестеро мужчин в черном. Все они имели довольно решительный вид. Монументальная картина в приемной префекта конгрегации была единственным настенным украшением скудно обставленной комнаты. В торце комнаты громоздился письменный стол гигантских размеров. Посередине — трапезный стол с четырьмя угловатыми стульями по бокам. Один стул стоял во главе стола, прямо напротив распятия, висевшего на стене.
Вначале встреча проходила в молчании. Мужчины, входя в комнату, приветствовали друг друга важным кивком.
Выглядело это собрание вполне обычно, потому что кардинал Бруно Моро, глава Святой Палаты, ненавидел праздные речи. Необычным было время встречи. Светящиеся стрелки «ролекса», который кардиналу подарило епископство на семидесятилетие, показывали двадцать три часа. В это время в Ватикане обычно уже царили мир и согласие.
Пока Моро все еще сидел за письменным столом, увлеченно просматривая документы, в комнату друг за другом входили мужчины. Они усаживались за пустой трапезный стол и так же, по очереди, складывали руки на столе: левую — снизу, правую — сверху, будто в ожидании Страшного суда. Слева, напротив высокого окна, сидели монсеньор Джованни Саччи — личный секретарь последнего Папы, бритый наголо, в дешевых никелевых очках. У Саччи было такое выражение лица, словно он ожидал, что его в эту ночь высекут розгами. (Ходили слухи, что Саччи якобы желает провести самобичевание, подражая святому Доминику.) Во власти Саччи — он был также главой архива Ватикана — находился тайный архив его свет лости. Он хранил документы, которые нельзя было увидеть простому христианину. Это были бумаги о тайных монастырях, где воспитывались дети священников и епископов; рукописи о святых, которые при жизни совсем не были святы ми, но которых в таком виде преподнесла верующим Церковь; секретные документы об аннулировании браков высокопоставленных лиц и записки с их сомнительными оправданиями.
Рядом с монсеньором сидел седой Франтишек Завацки. Он так согнулся, будто нес на своих узких плечах все грехи мира. Ему было за пятьдесят. Он был префектом по делам Церкви с общественностью. Завацки состоял на неблагодарной должности, поскольку в его обязанности входило оглашение решений его светлости народу. Он ловко задушил в зародыше дискуссию о крайней плоти Иисуса и вопрос, вознесся ли Спаситель вместе с ней или она осталась на земле и ее нужно чтить, как и многие другие реликвии.
Далеко от такого рода мыслей, но рядом с ним сидел Арчибальд Зальцманн и морщил нос от едкого запаха средства для полировки, который исходил от темной поверхности стола. Зальцманн пришел в Римскую курию со стороны, что заставило поволноваться всех клерикальных завистников. В юном возрасте, а в Ватикане это около шестидесяти, он стал просекретарем но образованию и заведовал всеми церковными университета ми и другими учебными заведениями. Не раз завистники порицали его за то, что у него нет церковного образования.
Напротив Зальцманна, спиной к окну, сидел глава Института по делам религии Джон Дука, как всегда, в сером фланелевом костюме. Он явно скучал, на лице застыла чуть заметная ироничная улыбка, которая отличала его от всех присутствующих.
В глубокой печали, но правую руку от Дуки, сидел профессор Джек Тайсон, сын легендарного гарвардского профессора Джона Тайсоиа, который предложил Ватикану заменить оригинал Туринской плащаницы фальшивкой. Пытаясь скоротать время, он тихо барабанил по столешнице пальцами правой руки. Если прислушаться, можно было понять, что он выстукивает «Марш гладиаторов».
Это вызывало недовольство монсеньора Абата, личного секретаря кардинала Бруно Моро, который уселся возле Тайсона с карандашом и пачкой чистых листов. Он собирался все запротоколировать: кардинал был уверен, что только написанное, но не произнесенное слово имеет значение. Абат негодующе посмотрел на Тайсона, но это не подействовало. Тогда монсеньор сделал знак, и профессор, извинившись, прекратил барабанить по столу.
Кроме Тайсона, который прилетел на встречу специально из Массачусетса и впервые оказался в стенах Ватикана, всех печальных присутствующих здесь людей объединяло одно — они были ярыми противниками государственного секретаря, кардинала Филипно Гонзаги.
— Я пригласил вас всех сюда в столь поздний час, — разорвал напряженную тишину хриплый голос кардинала Моро, который поднялся из-за письменного стола и пересел во главу трапезного, — потому что здесь, в этих стенах, было совершено страшное преступление.
Кардинал сделал приглашающий жест начальнику тайного архива Папы.
И без того угрюмое лицо Саччи помрачнело еще больше, п он, не взглянув на монсеньора, сказал:
— Плащаница Господа нашего Иисуса, предположительно оригинал, исчезла из сейфа тайного архива.
Франтишек Завацки взволнованно вскочил с места.
— Что значит «исчезла», брат во Христе? Вы не могли бы выражаться яснее? — потребовал он.
— Исчезла — это значит, что ее там больше нет! — Архивариус поднял глаза.
— Погодите, — вмешался Арчибальд Зальцманн, — насколько мне известно, тайный архив Ватикана защищен не хуже государственного банка Англии. И на этой планете есть только три человека, которые беспрепятственно могли туда попасть. Это его святейшество, государственный секретарь Гонзага, и вы, монсеньор, глава тайного архива. И это весьма ограничивает круг подозреваемых. Разве не так?
Саччи кивнул и беспомощно оглядел собравшихся. При этом его никелевые очки блестели так, будто хотели защитить хозяина от враждебных взглядов.
— Для меня остается загадкой, как такое могло произойти, — тихо ответил он.
— А когда вам стало известно о пропаже, ваше высокопреосвященство? — поинтересовался Джон Дука, повернувшись к кардиналу.
— Вот уже три недели, — ответил Моро и нервно стиснул подлокотники стула. — Прежде чем рассказать вам о катастрофе, я хотел бы предоставить возможность монсеньору Саччи разъяснить дело.
— Кто об этом знал до сих пор? — Арчибальд Зальцманн, просекретарь по вопросам образования, заерзал на стуле.
Саччи хотел было ответить, но кардинал опередил его:
— Когда мне сказал об этом монсеньор, я попросил ничего пока не сообщать его святейшеству. Он сейчас как раз проводит отпуск в Кастель Гандольфо. А когда Саччи призвал к ответу государственного секретаря Гонзагу, того обуял приступ ярости, который чужд христианину, и это навело подозрение на самого архивариуса.
Личный секретарь кардинала, не отвлекаясь, стенографировал.
— Ради Пресвятой Девы и всех святых! — Зальцманн хлопнул ладонью по столу. — В конце концов, есть только два подозреваемых: монсеньор Саччи и государственный секретарь Гонзага!
— Если позволите… — Моро сложил руки, будто хотел об ратиться в усердной молитве, и продолжил: — Мы все, собравшиеся здесь, отнюдь не являемся друзьями Гонзаги, да простит нас Бог. Ведь нигде не сказано, что мы должны любить зло…
— Ваше высокопреосвященство, говорите то, что думаете, — перебил кардинала Франтишек Завацки. — Гонзага подвергает курию риску. Он должен уйти.
Монсеньор Абат вопросительно посмотрел на кардинала Моро, словно хотел сказать: «Стоит ли записывать эти слова?» Но префект указал пальцем на протокол, и Абат беспрекословно повиновался.
— Если я правильно понимаю, — тихо заметил Арчибальд Зальцманн, — вы намекаете на отстранение Гонзаги от должности? В последний раз это случилось в средние века и то только с помощью грубой силы!
Кардинал Моро пожал плечами и промолчал.
Джон Дука нерешительно вмешался в разговор, что ему было несвойственно:
— Если позволите сделать замечание, я хотел бы напомнить, что курии в последнее время очень не везло с кардиналами…
— Вы намекаете на экс-кардинала Тецину? — спросил просекретарь Зальцманн.
— Именно.
— Это дела минувших дней! Он, кажется, переехал в какой-то замок на Рейне. Наверняка он до сих пор не забыл обиду и злится, что его не избрали Папой.
— Тецина? — переспросил Завацки.
— Теперь он называет себя по-другому, произносит свое имя наоборот, — добавил Дука.
— Что это значит? — заинтересовался Завацки.
— Бывший кардинал произносит свое имя не слева направо, как подобает благочестивому христианину, а справа налево, как те, кто противостоит нашей вере.
— А-н-и-ц-е-т, — вполголоса произнес по буквам монсеньор Абат.
Кардинал Моро инстинктивно перекрестился.
Арчибальд Зальцманн посчитал нужным уточнить:
— Это имя демона, антихриста и воплощения зла.
Прищурив глаза, кардинал внимательно посмотрел на Джона Дуку и спросил:
— Откуда вам это известно?
— Я думаю, — начал Джон Дука, — что мне следует вам кое-что рассказать.
— А вот это уже любопытно! — не скрывая раздражения, воскликнул кардинал Моро.
Дука кивнул и продолжил:
— Если быть кратким, несколько дней назад я тайно встречался с экс-кардиналом, которого теперь зовут Аницет…
В комнате повисла гнетущая тишина. Через несколько секунд раздались голоса:
— Изменник!
— Этого не может быть!
— И что же дальше?
Дука поднял руки вверх.
— Вы не будете осуждать меня, если узнаете подробности. К сожалению, должен констатировать: сейчас Аницет держит всю курию в кулаке. Он предъявил мне списки «Ордо JP» и угрожал опубликовать их, если я не выполню его требования. Мне не нужно лишний раз напоминать, чьи фамилии стоят в этом списке.
В тот же миг все умолкли.
Моро покачал головой и сказал:
— Бывший кардинал превратился в шантажиста! О чем вы говорили с ним?
— О плащанице Господа нашего Иисуса!
Все за столом уставились на Джона Дуку, будто он пригрозил им вечными муками в аду.
— Откуда, — пробормотал Моро хриплым голосом, — откуда ему известны подробности о плащанице? Есть только несколько посвященных людей, в том числе и профессор Джон Тайсон. Но тот дал священную клятву и унес ее с собой в могилу. Так ведь? — Моро бросил пронзительный взгляд на Тайсона-младшего.
Джек, ожесточенно жестикулируя, ответил:
— Господин кардинал, отец рассказал мне все это только перед смертью. И будьте уверены, что я ни при каких обстоятельствах не раскрою тайну и буду нем как рыба.
Моро оглядел мужчин, сидевших по обе стороны стола. Наконец он остановил взгляд на Джоне Дуке.
— И что же было нужно Тецине, или Аницету, или как он там сейчас называет себя?
— Он утверждал, что плащаница находится у его братства.
— Это невозможно!
Я тоже так думал. Но Аницет настаивал на своем, сказав, что якобы один человек лично привез реликвию в замок братства Fideles Fidei Flagrantes.
— Ничего больше не говорите! — перебил банкира кардинал Моро. — Этот человек — Филиппо Гонзага!
Джованни Саччи быстро записывал, как будто ему в спину упиралось острие кинжала.
— Гонзага, государственный секретарь, — простонал он и покачал головой.
— Но здесь есть одна тонкость, — продолжил Джон Дука, — и и этом кроется причина, почему он обратился ко мне. Одаренный ученый, один из членов братства, утверждает, что Гонзага передал не оригинал плащаницы, а фальшивку, которая была изготовлена по заказу курии.
— Неправда! — зло выпалил кардинал. Его лицо налилось кровью. — Это значило бы, что оригинал находится в Турине. Но все обнародованные исследования утверждают обратное. Нет, это полный абсурд!
— Я так и сказал. Но Аницет считает, что этому есть простое объяснение. Мастер изготовил не одну, а две копии!
Монсеньор Завацки согнулся так, что его подбородок едва не касался стола.
— Но с точки зрения фальсификатора, это означало бы двойную выгоду!
— Братья во Христе, — произнес Арчибальд Зальцманн, — предположим, ваши догадки верны, но тогда возникает вопрос: где находится оригинал плащаницы Иисуса? — Он окинул всех вопросительным взглядом. — Кто стоит за этим преступлением?
— У меня есть только одно предположение, — ответил кардинал Моро.
Саччи согласился с кардиналом, как, впрочем, и монсеньор Завацки.
— Государственный секретарь Филиппо Гонзага, — сказал Джон Дука. Он повел плечами и вздрогнул, как будто эти ело ва причинили ему боль.
— Гонзага, Гонзага, Гонзага! — раздраженно закричал кар динал Моро. — Иногда мне кажется, что Бог послал нам дьявола в облике этого человека, чтобы проверить нас!
Секретарь Абат опустил голову и сложил руки в молитве Он уже давно перестал записывать, Опыт подсказывал Абату, что эти записи могут стать страшным оружием в руках противника. Повернувшись к Дуке, кардинал Моро спросил:
— Брат во Христе, вы можете нам рассказать, для чего предназначались сто тысяч долларов, которые нашли у Гонзаги во время несчастного случая?
— К сожалению, нет. Мы знаем, что у государственного секретаря есть средства для особых случаев. Они находятся на отдельном счету, который не включен в баланс банка Ватикана Насколько мне известно, они хранятся в одном из семи сейфов тайного архива, где была и плащаница.
Тогда все взоры обратились на Джованни Саччи, главу тайного архива.
Но монсеньор только отрицательно покачал головой:
— Нет, нет, нет! Упаси меня Господь от этого. Вступая в эту должность, я дал священную клятву Богу, что буду соблюдать все законы Церкви. К этому относится и хранение тайн. Когда же настанет мой час, я унесу эти тайны в могилу.
— Даже если на кону стоит судьба святой Церкви?
— Церковный закон не знает исключений. И вам, ваше высокопреосвященство, не нужно этого объяснять. Я думаю, что не возьму грех на душу, если скажу вам, что я знаю, где Гонзага хранит данные о счете.
По комнате прокатился глухой рокот, а затем вновь вег умолкли.
Монсеньор Завацки удивленно посмотрел по сторонам и, не обращая внимания на архивариуса, в гнетущей тишине произнес:
— Но кто, собственно, сказал, что Гонзага тратил эти деньги на плащаницу нашего Господа? Принимая во внимание значение предмета, сто тысяч долларов — это просто богохульство. А Гонзага не тот человек, который может продать плащаницу за такую смехотворную сумму.
— Может быть, — вмешался Арчибальд Зальцманн, — мы все думаем об одном и том же?
— Награда за молчание! — воскликнул кардинал.
— Гонзага с помощью этих денег хотел заставить замолчать соучастника, — поспешил вставить Зальцманн.
Джон Дука кивнул и продолжил:
— Нужно установить слежку за государственным секретарем. Его частые поездки, его сомнительные встречи вне курии — все это вызывает подозрения.
Бруно Моро уныло произнес:
— Как вы себе это представляете, братья во Христе? Гонзага, в силу своих служебных обязанностей, поддерживает контакты курни с внешним миром. Он не только министр иностранных дел города-государства, но и глава правительства в стенах Ватикана. Как вы намереваетесь следить за ним и при лом оставаться незамеченными?
— Позвольте сказать, — вмешался монсеньор Абат. — Нужно попытаться привлечь на свою сторону секретаря Гонзаги, Джанкарло Соффичи.
Предложение вызвало неоднозначные отклики. Завацки и Зальцманн посчитали, что это весьма рискованно. В качестве аргумента монсеньор Завацки предложил подумать, что будет, если Гонзага подойдет к монсеньору Абату и попросит шпионить за кардиналом Моро. Разумеется, Абат все расскажет высокопреосвященству.
Джон Дука, напротив, считал Соффичи человеком, страдающим от высокомерия и властолюбия государственного секретаря: несмотря на выгодную должность и возраст, помощник кардинала еще ни разу не избирался панским капелланом.
— Могу себе представить… — продолжил Дука.
— Кардинал Гонзага мог бы предложить Соффичи должность папского капеллана, — будто прочитав мысли Дуки, ска зал Моро.
— Ваше высокопреосвященство, — откликнулся тот, — вы серьезно считаете, что его святейшество откажет вам в продвижении по службе Соффичи? Причина найдется всегда. Для кардинала Гонзаги это было бы сродни позору. А Соффичи, я в этом уверен, просто будет готов на все от благодарности. Таким образом, мы сможем насолить Гонзаге.
— Неплохая мысль! — На лице Моро впервые за весь вечер появилась улыбка, хотя и сдержанная.
Тут вскочил монсеньор Саччи и взволнованно закричал:
— Братья во Христе, разве вы еще не поняли, что мы поощряем зло? Мы, люди Церкви, последователи святого Петра, ведем себя подобно фарисеям. Наши интересы сейчас касаются греха и преступления, а не веры и избавления. Ради власти и влияния апостолической иерархии уже не останавливаются перед убийством. Как говорит пророк Иеремия? «Воистину, вы надеетесь на обманчивые слова, которые не принесут вам пользы. И потом приходите и становитесь пред лицом Моим в доме сем, над которым наречено имя Мое, и говорите: „Мы спасены, чтобы впредь делать все эти мерзости. Не соделался ли вертепом разбойников в глазах ваших дом сей, над которым наречено имя Мое?“»
Монсеньор снял очки и протер стекла белым платком. Потом он снова уселся на стул.
Кардинал Моро долго смотрел на Саччи испытующим взглядом. Он не ожидал такой вспышки гнева от обычно сдержанного архивариуса. Когда их взгляды пересеклись, префект угрожающим тоном тихо сказал:
— Монсеньор, ваше благородство и вера в законы красят вас, но факт остается фактом: в наших стенах появился дьявол. И как учит нас история Церкви, дьявола в особых случаях нужно изгонять огнем и мечом. Скажите мне, брат во Христе, как мы можем освободиться от цепей, в которых при скверных обстоятельствах оказалась наша Церковь? — Моро заговорил громче: — Я спрашиваю вас: как? Отвечайте, монсеньор!
Саччи молча смотрел в пустоту.
Речь Моро становилась все экспрессивнее.
— Разве вы не понимаете, что речь идет о вас, обо мне, о на шем существовании? — вопрошал он. — Но речь не только о нас — вопрос стоит о дальнейшем существовании Церкви. И ключевая фигура здесь — Филиппо Гонзага.
— А что, собственно, мешает провести отстранение его от должности? — осторожно поинтересовался Джованни Саччи. — Вы, ваше высокопреосвященство, принадлежите, по-моему, к двадцати пяти членам правления.
— Ах, брат во Христе, это было бы самое непростое решение пашей проблемы. Sacra Romana Rota[20] состоит из представителей различных групп и течений в Ватикане: консервативных и прогрессивных, элитарных и популистских. Большинство голосов получить крайне сложно. К тому же этот процесс проходит под надзором нескольких апостолических инстанций. Приговора суда можно ждать годы, если не десятилетия. К тому времени дьявол уже наверняка завершит свое дело. Нет, мы должны найти другое решение. Теперь вернемся к вам, профессор Тайсон! Причина, по которой мы вас сюда пригласили… — Кардинал Моро запнулся и посмотрел на дверь. Он узнал звук опускающейся дверной ручки. Теперь насторожились и все остальные. В следующую секунду в дверном проеме показалась лысая голова Гонзаги.
— Я увидел, что у вас горит свет, — произнес государственный секретарь. — А что это Святая Палата[21] заседает так поздно?
Когда он вошел и закрыл за собой дверь, в комнате распространился терпкий запах дорогого мужского парфюма. Но в данной ситуации он ассоциировался у собравшихся здесь людей с запахом дьявола.
Глава 24
Постепенно у Мальберга закончились деньги. Он знал, что, пользуясь своей кредитной карточкой, оставляет следы. Поэтому Лукасу нужны были наличные. Конечно, он мог бы позвонить своей правой руке, фрейлейн Кляйнляйн, чтобы та перечислила деньги на счет Катерины. По и это было рискованно. Поэтому Лукас решил поехать в Германию на старом «ниссане» Катерины. Он обещал, что вернется на следующий вечер.
Приехав в Мюнхен, Мальберг даже не стал заходить в квартиру и прямиком отправился в свой антикварный магазин на Людвигштрассе. Было около четырех часов дня. Он осмотрелся и, убедившись, что за магазином никто не наблюдает, незамеченным вошел внутрь.
Лукас едва не столкнулся с высоким, хорошо одетым муж чиной, который выходил из магазина с пакетом в руках. Обернувшись, Мальберг увидел, как тот сел в стоявший на площади лимузин и уехал в сторону центра.
— О, господин Мальберг! — приветствовала его фрейлейн Кляйнляйн. — Вы не поверите, что здесь было. Уже дважды приходила полиция!
Читать бесплатно другие книги:
