Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична Прохницкая Элеонора

— А почему «профессора»?

— А он у нас с высшим образованием. Институт железнодорожного транспорта закончил. Ловкий, зараза! Он и из-под носа у хозяйки породистую собаку уведет, и у старого или у малого с поводком из рук вырвет, и у магазина отвяжет… Из породистых шапки фирменные получаются. Так он их на Рижском рынке по триста рублей после толкает: пуделей взаместо каракуля, а колли как опоссум проходит.

«Профессор» показался довольно быстро. Это был молодой, спортивного типа интересный мужчина, очень подвижный. И, как ни странно, с умным, интеллигентным лицом.

— Это правда, что вы из породистых собак шапки шьете? — спросила я его напрямик.

— И воротники тоже, — ответил он. — Не трудитесь. Не вздумайте мне читать мораль. Ненавижу морали! Хочу так же, как и ОНИ, есть черную и красную икру, мой сын любит электронные игрушки и американскую жвачку, а моя жена любит заграничные тряпки и французские духи.

— Так, если вам завтра предложат приличную сумму, вы и с человека кожу снимите? — В каком-то диком отчаянии от всего происходящего спросила я и пожалела.

В глазах «профессора» блеснул недобрый огонек.

— Ну почему же, — парировал он мне, наклонив голову, словно в реверансе. — С вас я бесплатно сниму.

Он открыл машину. Из будки потянуло запахом крови и смрада. От этих умоляющих собачьих глаз, от вида раненых и трупов, находящихся там же, — мне стало совсем нехорошо. Тишка лежал на боку. Я узнала его по серой шали. Я его погладила, но он уже не дышал.

— Ну, что же вы, берите… хоть кого-нибудь. Вы же очень сердобольная дама. Ведь не напрасно вы в такую даль на такси перлись… Чокнутые вы все с вашими собаками и кошками. И вы, и та, что полураздетая выскочила из дома и под колеса моей машины бросилась за своим облезлым котом. У нее ребенок в ванной остался, а она за котом бежит. Сдирал я шкуры с ваших собак и буду сдирать!

…Я попросила у таксиста сигарету, хотя сроду не курила. Затянувшись два раза подряд, я ощутила тошнотворное головокружение. «Что с нами происходит, — бормотала я всю дорогу. — Что происходит?»

— Да успокойтесь вы, — посоветовал таксист. — Жизнь наша, а особенно сейчас, ох какая суровая. Я вам вот что посоветую. Водка у вас дома есть? Ну и хорошо! Трахните дома с мужем по сто грамм! Здорово стресс снимает! На себе испытал. Я и то сегодня выпью. И черт меня дернул с вами сюда ехать. Теперь всю ночь не заснешь от их стона. Прямо «Освенцим» какой-то! Жалко, живые все-таки души… Так, куда вас?

— В двадцатую больницу.

По выражению моего дурацкого лица, которое всю жизнь подводило меня, Анастасия Павловна все поняла и тихо и, как показалось мне, даже спокойно проговорила:

— А я уже все знаю. Я сегодня сон видела. А с четверга на пятницу сны сбываются. Мне приснилось, что мой Тишка плывет один по реке на маленьком плоту и кричит как ребенок: «Ма-ма! Ма-ма!» А я стою на берегу и ничем не могу ему помочь. А его относит течением все дальше и дальше от меня… Это — конец нашей жизни…

— Ну что вы, Анастасия Павловна! Я приехала вам сказать, что сегодня я не успела съездить туда, а завтра…

— Не надо, милая и добрая, не старайтесь… Я все знала до вашего приезда… Вот это письмо моему сыну, не сочтите за труд, отправьте, чтоб приехал, непутевый, похоронить свою мать… Можете считать меня сумасшедшей, но без Тишки я не смогу больше жить… как бы вам это объяснить… не о ком мне больше заботиться, потерян смысл в жизни… а без смысла… какая жизнь… она и без того у нас бессмысленная… Спасибо вам… утрудила я вас и не знаю, чем отблагодарить…

Анастасия Павловна умерла через два дня, хотя врачи и не предсказывали такого быстрого конца. Ее сыну я дала телеграмму. Хоронили мы ее на далеком кладбище, за окружной дорогой, вчетвером: ее пятидесятилетний сын, мой муж, я и наш девятилетний Сашка.

Мы стали прощаться с Анастасией Павловной. Саша вытащил из кармана курточки сложенный вчетверо бумажный листок и положил его в гроб. Он потянул меня за рукав и прошептал: «Я там Тишку нарисовал. Пусть они теперь будут вместе».

1989 г.