Тень доктора Кречмера Миронова Наталья
Войдя, Лидия Алексеевна огляделась. Кроме девочек, в трехкомнатной квартире никого не было. Зинины родители уехали в отпуск, а ее брат Сергей не жил дома, предпочитая «кантоваться», как он выражался, в порту.
— Мне надо поговорить с дочерью с глазу на глаз, — объявила Лидия Алексеевна Зине.
— Пожалуйста. Я пойду в свою комнату, а вы тут располагайтесь, — Зина широким жестом обвела комнату, служившую столовой и гостиной.
— А почему бы тебе не прогуляться на свежем воздухе? — спросила Лидия Алексеевна.
— Мама! — возмутилась Вера. — Мы не у себя дома. И сейчас уже поздно.
— Не бойтесь, не стану я вас подслушивать, — усмехнулась Зина и ушла.
Лидия Алексеевна села напротив Веры.
— Я не хочу разрываться между двумя дочерьми, — начала она.
— Мама, ты давно сделала свой выбор.
— Не знаю, что ты имеешь в виду, но не будем сейчас об этом. Так получилось, что твой друг отдал предпочтение твоей сестре. Сердцу не прикажешь. Ты должна с этим примириться. Ты должна вернуться домой.
— Это не в ваших с Лорой интересах. Если я вернусь, могу наговорить такого, чего вам вряд ли захочется услышать.
— Ничего подобного ты не сделаешь. Лора ждет ребенка. Ей нельзя волноваться.
Вера уставилась на мать в немом изумлении.
Первый страшный случай произошел еще при папе. Лене — уже тогда она начала называть себя Лорой — было тринадцать, Вере — восемь. Она еще не понимала, в чем дело, просто в очередной раз стала свидетельницей родительской ссоры. Папа на одной стороне, мама — на другой. Как всегда. Только на этот раз они ссорились не из-за Веры, и у нее даже возникло нехорошее, стыдное чувство. Нет, она не злорадствовала. Но она испытывала облегчение и уже тогда понимала, что это нехорошо. Они ссорились из-за Лоры.
— Мы же можем уехать, — уговаривал папа. — Давай уедем, увезем ее к твоим родителям в Джанкой. Вы с ней там останетесь, поживете насколько месяцев, а потом я за вами приеду. Мы его сами вырастим. Скажем, что это наш ребенок.
Мама сразу перешла на крик:
— Да ты с ума сошел! Ты соображаешь, что говоришь?! У меня работа, меня же только что назначили. Ты хоть представляешь, чего мне это стоило — место получить? Не могу я в Джанкой ехать, торчать там бог знает сколько в этой пылище. Меня тут сожрут, пока я там прохлаждаюсь, подсидят как пить дать! И вообще это чушь и бред, ничего ты не скроешь, все прекрасным образом и так догадаются. Ты что ж думаешь, люди идиоты? Нет, я договорюсь, и мы все сделаем тихо, никто ничего не узнает.
— Я ни в какой Джанкой не поеду, — подала голос Лора. — Чего я там не видала?
— Хочешь здоровье загубить? Знаешь, чем это может кончиться? — спросил папа. — И не дай тебе бог узнать.
— Да ну брось, пап, ничего не будет. Мама обо всем договорится, все будет нормалек.
— Скажи мне, кто он, — наступал папа. — Я с ним поговорю, может, вместе что-нибудь придумаем.
— Ничего я тебе не скажу! И ничего ты не придумаешь, мы с мамой уже все решили.
— А ребенка тебе не жалко? — В папином голосе слышалась глубокая горечь. Усталость. Безнадежность.
— В гробу я его видала, — ответила Лора.
На Веру никто не обращал внимания. Маленьких вообще редко замечают, так уж устроены взрослые. Вера сидела тут же в столовой и ничего не понимала, хотя у нее хватило ума не задавать вопросы вслух.
«Что за ребенок? — недоумевала она. — Откуда он взялся? И опять: наш — не наш. Что это значит?»
Но она понимала — ей казалось, что понимает, — почему мама и Лора не хотят ехать в Джанкой к бабушке и дедушке. Бабушка и дедушка приезжали в гости два года назад, когда Вере было шесть, и они ей совсем не понравились.
Бабушка похожа на маму… Нет, наверное, надо говорить, что это мама похожа на бабушку, но мама молодая и красивая, а бабушка старая и совсем… ну, совсем некрасивая… Но они похожи. Глаза у бабушки недобрые, как у мамы, она все время придирается, ворчит. И дедушка Вере не нравится. Он спрашивает, не угостить ли Веру «березовой кашей», и сам разражается хохотом, хотя ничего тут смешного нет. Папа говорит Вере, что это шутка, но Вере все равно страшно.
Кажется, они хотят остаться здесь, поселиться в Сочи, в папином доме, но папа этого не хочет. Вере смутно помнится какой-то крупный разговор на повышенных тонах… «Можете продать ваш дом в Джанкое и купить домик в Крыму, где-нибудь на побережье… Если денег не хватит, я вам вышлю. Хотите здесь? Пожалуйста, я найду вам дом здесь. Но колхоз устраивать не позволю».
Они уехали. Так и не купили домик на побережье, раз папа предлагает маме и Лоре уехать в Джанкой, где «такая пылища». А спор так ничем и не кончился. В Джанкой никто не поехал, и никакого ребенка в доме не появилось, хотя Вере было очень любопытно: откуда он мог взяться? Но она боялась спросить. Она всего боялась.
После первого аборта, как Вере было доподлинно известно, Лора сделала еще два. И это еще до того, как ей исполнилось пятнадцать. А когда Лоре было восемнадцать и она уже окончила школу, Вера как-то раз невольно подслушала еще один крупный разговор. На этот раз ссорились мама и Лора. Они всегда держались заодно, а тут вдруг мама стала кричать на Лору, да так страшно!
— Дура! Идиотка! Корова яловая! Что ты творишь? На панель захотела?
Лора что-то недовольно проворчала в ответ, Вера не расслышала.
— А замуж хрен выйдешь! — продолжала мама.
Опять Лора буркнула что-то, на этот раз явно с вопросительной интонацией.
— Да потому что ты такая дура! Мужиков ловить надо, а ты ни черта не соображаешь! Что ты можешь предложить? Слаба на передок — так это давно уже всему городу известно! Кто на тебе женится? Зачем покупать корову, когда молоко дают бесплатно?!
Кажется, Лора что-то сделала… Дело было осенью, Вере уже исполнилось четырнадцать, но практически она представляла себе все это довольно слабо. Впрочем, она поняла, что у Лоры не будет детей. Никогда. Вспомнила Вера и тот давний скандал, когда папа хотел увезти Лору в Джанкой. Значит, тогда это было в первый раз. Он хотел спасти ребенка, выдать его за своего, вместе с мамой вырастить внука как сына. Но тогда Лора и мама вместе отказались. А теперь они поссорились… и сделать уже ничего нельзя.
— Лора ждет ребенка?! — переспросила Вера, когда к ней вернулся дар речи. — И ты в это веришь? Ты не хуже меня знаешь: у нее не может быть детей.
— Ты просто ревнуешь. Она проверялась в консультации, и все подтвердилось. Они должны пожениться как можно скорее, пока еще незаметно. И ты должна быть на свадьбе.
— Чтобы ее торжество было полным? Ни за что.
Лидии Алексеевне стало не по себе. Никогда прежде она не видела свою младшую дочь, которую в глубине души считала бесцветной тихоней и серой мышкой, в таком ожесточении. Она сменила тактику:
— Вера… Я понимаю, как тебе больно. Но постарайся понять и Лорочку. Она всегда страдала неуверенностью в себе. И всегда немного завидовала тебе. Да, да, не смотри на меня так. Тебе все всегда давалось легко, ты хорошо училась, а ей приходилось полагаться только на свою внешность…
— Бедняжка! — вырвалось у Веры. — И теперь она решила тоже съездить в Москву, причем первым классом.
— Далась вам эта Москва! — с досадой вздохнула Лидия Алексеевна. — Ну, Лору я еще могу понять, для нее это шанс всей жизни. А ты лучше осталась бы здесь со мной…
— Кому лучше? — перебила ее Вера.
— Не валяй дурака, — досадливо поморщилась Лидия Алексеевна. Кротости хватило ненадолго. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Теперь, когда Лора уедет, я здесь останусь совсем одна. А вдруг дом отнимут? Скажут, что он слишком велик для меня одной?
— У тебя столько связей, мама… Как-нибудь отобьешься. И не проси меня сидеть здесь с тобой и сторожить дом. Это я завоевала себе право на поездку в Москву. Я поеду и буду учиться. А вы с Лорой делайте что хотите, но только без меня.
Пришлось сказать правду.
— Коля отказывается идти в загс, пока не поговорит с тобой.
— Но мне не о чем с ним разговаривать. И я ничего не хочу слушать.
— Это он ничего не хочет слушать. Бегает по всему городу как чумной, тебя ищет.
Сердце Веры дрогнуло от этих слов, но устояло.
— А я не хочу его видеть. Значит, положение безвыходное, — отрезала она. И вдруг в голове у нее сложился план. — Ну, хорошо, вот что я тебе скажу. Когда вы собираетесь в загс?
— Да хоть завтра, если он перестанет артачиться. Я там договорюсь, нас даже в неприемный день распишут.
— Вот я же и говорю, у тебя всюду связи, мама, — насмешливо заметила Вера. — Что ж, прекрасно. Давай условимся так. Я приду прямо в загс, так ему и передай. У меня нет ни малейшего желания с ним объясняться, но если он хочет что-то сказать, ладно, я выслушаю. Про Лору не скажу ни слова, можешь не волноваться. Да, кстати, раз уж пошел у нас такой задушевный разговор, давно хотела тебя спросить: Лора ведь мне не родная сестра?
Лидия Алексеевна переменилась в лице.
— Что ты такое мелешь?
— Да брось, мама, до меня доходили слухи. Я с детства помню ваши с папой ссоры. К тому же я как-то раз делала генеральную уборку… Помнишь, ты серьги с кольцом спрятала, а я нашла?
Лидия Алексеевна напряженно кивнула.
— Я заодно нашла ваше свидетельство о браке. Если считать со дня свадьбы, выходит, Лора родилась шестимесячной. Но ведь так не бывает, верно?
— Бывают добрачные отношения… — процедила Лидия Алексеевна. — Тут ничего такого особенного нет. И вообще ты не имеешь никакого права меня допрашивать.
— А я воспользуюсь правом сильного, — усмехнулась Вера. — Вам с Лорой от меня кое-что нужно? Вот и ответь. Иначе свадьбы не будет. Так чья она дочь?
Лидия Алексеевна вскинула голову и с ненавистью посмотрела на Веру. Вера твердо выдержала ее взгляд.
— Был у меня один человек, — наконец заговорила мать. — Учти, я тогда была молода и в санатории работала медсестрой, только-только курсы окончила.
— А он был женат, — подсказала Вера, — и сделал тебе ребенка. А сам уехал.
Лицо Лидии Алексеевны пошло пятнами.
— С каких это пор ты стала мне дерзить?
— С тех пор, как поняла, что мне не завоевать твою любовь, — тихо ответила Вера. — Вернее, с тех пор, как поняла, что она мне не нужна.
— Не смей так со мной разговаривать. Я твоя мать, и ты обязана уважать меня.
— Давай ближе к делу. Итак, он был женат, и ты от него залетела.
— Что за жаргон? Откуда ты нахваталась таких слов?
— Ты бы Лору послушала, — снова усмехнулась Вера.
Вера с детства не любила Лору, да и побаивалась, хотя и не так, как маму. Она видела старшую сестру такой, какой ее никогда не видели родители. При Вере Лора, не стесняясь, говорила с веселым матерком, все человеческие отправления и части тела откровенно называла своими именами, как будто это так клево — материться при малолетних. Но Лора о младшей сестренке даже не думала, просто не замечала. Казалось, это идет от безалаберности, от широты натуры, но Вера видела, как Лора меняется при родителях или при своих совсем взрослых кавалерах. С ними она ворковала по телефону, иногда приводила домой, когда папы и мамы не было, весело подмигивала Вере и просила не выдавать ее. Вера молчала.
Она на многое могла бы открыть глаза матери… Например, на то, что некоторые друзья у нее с Лорой были общие.
Усилием воли она заставила себя вернуться в настоящее.
— Да, он был женат, — продолжала между тем Лидия Алексеевна, привычно повышая голос, в котором появились визгливые нотки, — и в таких чинах, что не мог развестись. А я не могла рожать без мужа. Тогда было другое время, на эти вещи смотрели иначе. Тебе этого не понять, ты тогда не жила.
— Но я много читала, — напомнила Вера. — Я все прекрасно понимаю. Значит, ты вышла за отца обманом, и он тебе этого не простил.
— Он за мной ухаживал. Предложение сделал. Я его на аркане в загс не тащила. И он был никчемным поганцем! — мстительно выкрикнула Лидия Алексеевна. — Он спился! Думаешь, он погиб в аварии? Он попал в аварию, потому что был пьян. Сослуживцы его пожалели и замяли дело с экспертизой.
— Нет, мама, они тебя пожалели, чтобы ты могла получать военную пенсию. Но я одно хотела бы понять: что все-таки ты имеешь против меня? Я-то что тебе сделала?
— Он навязал мне тебя. Я не хотела тебя рожать. Мне было вполне достаточно Лоры.
В горле у Веры стоял ком, она судорожно сглотнула, чтобы не заплакать. Всю жизнь она чувствовала себя нежеланной, ненужной и как будто в чем-то виноватой. В детстве это чувство вины страшно мучило ее, она старалась «исправиться», хотя не понимала, в чем провинилась, старалась «быть хорошей девочкой», но все ее усилия ни к чему не приводили. С годами она поняла, что дело не в ней или не только в ней одной. Вера замкнулась, перестала принимать близко к сердцу отношение матери и сестры. Ей казалось, что она готова ко всему, но откровенность матери все-таки ударила по ней очень больно. Что ж, сама напросилась, сказала она себе.
— Понятно, — кивнула Вера, овладев собой. — Но я вам все-таки пригодилась, не так ли? Если бы не я, Лора никогда не встретилась бы с Колей. Ладно, я все сделаю, как обещала. Поприсутствую на их бракосочетании, а потом сразу уеду.
— Вот я сейчас вернусь домой, а он будет спрашивать, где ты. Он же поймет, что мы с тобой виделись.
— Ну, ты найдешь, что ему ответить. Скажи, что он увидит меня в загсе, а до загса я его видеть не желаю. Это мое последнее слово. Так ему и передай.
Лидия Алексеевна раздраженно хмыкнула.
— Ну, хорошо, смотри не подведи меня. Не вздумай разрушить их свадьбу.
— Боже упаси! Разрушить такую прекрасную пару? Они стоят друг друга. Да, напомни жениху, чтоб вернул дяди-Витину машину. Теперь ты сама сможешь его возить на своей иномарке.
Когда Лидия Алексеевна ушла, Вера вкратце пересказала суть разговора Зине и спросила:
— Сможешь достать мне билет на самолет? На день бракосочетания?
— Без проблем. Забыла, где работает моя мама?
Зинина мама работала в кассах Аэрофлота.
— Она же в отпуске.
— Ну и что? Я знаю всех ее подруг. Не боись, будет тебе билет по первому свистку.
Бракосочетание назначили на послезавтра. Когда жених с невестой и ее матерью отправились в загс, Вера вернулась домой, спокойно собрала свои пожитки, и верный дядя Витя, взявший по такому случаю отгул на полдня, ни о чем не спрашивая, отвез ее в аэропорт.
А в загс пришла Зина и молча протянула жениху конверт. Коля открыл его трясущимися руками. В конверте была записка — без обращения, без даты, без подписи: «Мне нечего тебе сказать. Не ищи меня».
— Где она? — в отчаянии спросил Коля у незнакомой рыжей девушки.
— Прямо сейчас? Думаю, уже в воздухе. Желаю счастья, — насмешливо добавила рыжая, повернулась и была такова.
ГЛАВА 5
И вот теперь его первая, когда-то так жестоко обманутая любовь сидела напротив него, спокойная и уверенная в себе. В ней ощущалась несуетная властность, которую дают только большие деньги. «А может быть, чистая совесть», — тут же одернул себя Николай. Подошедшему официанту она заказала только бутылочку «Перье», хотя Звягинцев — болван! — усиленно предлагал ей завтрак.
Вообще Николай заметил, что поведение Звягинцева изменилось. Он произносил свою заранее заготовленную речь, причем — тут надо отдать ему должное! — вполне свободно, как бы без подготовки, но теперь в его манере появилось нечто новое. Он словно пытался с ходу угадать, какие отношения их связывают, как далеко они зашли и как на этом может сыграть он, Звягинцев. Все это неприятно царапнуло Николая. Он продолжал угрюмо молчать, не сводя с Веры глаз.
— Мы задумали грандиозный телепроект, нечто вроде «Старых песен о главном», — говорил Звягинцев. — Но это будет нечто принципиально новое: известные актеры и певцы будут разыгрывать ключевые моменты великих произведений русской литературы.
— Покажете по Первому каналу, как Раскольников рубит топором старушку? — насмешливо осведомилась Вера.
— Ну, зачем вы так? — поморщился Звягинцев. Тут Николай невольно улыбнулся: с тех самых пор, как Звягинцев загорелся этой идеей и начал ее проталкивать, его все преследовали Раскольниковым и старушкой. — Мало ли других сцен? Сильных, ярких, великолепных! Наша цель — вернуть молодежи вкус к чтению, пробудить интерес к литературе. Пусть гордится нашим наследием!
Он бросил взгляд на Николая, давая понять, что пришел его черед вступать с репликой, но Николай промолчал. Вера неожиданно пришла ему на помощь, вернув разговор в экономическое русло.
— И у вас есть государственное финансирование? — спросила она.
— Разумеется! — снисходительно кивнул Звягинцев. — Государство нас поддерживает.
— Простите, государственное финансирование предполагает строчку в бюджете. Она у вас есть? Будет? Ну, хорошо, допустим. Если она у вас будет, зачем вам участие частных банков? Бюджетные средства, безусловно, разместят в Сбербанке или в ВТБ. Каким же образом вы собираетесь переводить их в частный банк?
Звягинцев прямо-таки забронзовел от сознания собственной солидности:
— Есть система доверенных банков, и банк «Атлант» в нее входит. Если частные банки нам помогут, мы будем вести расчеты не через первичный банк, а через любой по нашему выбору. Если платежи будут проходить через ваш банк, для вас это прямая выгода. А главное, участие в таком проекте для вас — дополнительная и, заметьте, бесплатная реклама. Престиж. Имидж. Это престижно — стать спонсором патриотической акции, поддержанной на государственном уровне.
— Если я правильно поняла, вы хотите обратиться за помощью и в другие коммерческие банки?
— Это не секрет. Мы затеваем предприятие грандиозного размаха, и чем больше средств соберем, тем лучше. А преференция по ведению наших счетов, естественно, будет отдана тому, кто даст нам больше денет. — И Звягинцев опять посмотрел на Николая: поддержи, мол.
— Извините, но у меня создалось впечатление, что никаких госбюджетных средств у вас пока нет и поддержки других банков тоже нет. Вы обратились к нам, чтобы, заручившись нашим согласием, заинтересовать другие коммерческие структуры, а затем и государство. Это похоже на «пирамиду». Я изложу ваш план руководству, — с нажимом продолжила Вера, не давая Звягинцеву возразить, — но дам отрицательное заключение. Мы подобные проекты не финансируем. — Она поднялась из-за стола, открыла сумочку и положила на стол сторублевку: плату за бутылочку минеральной воды, к которой так и не притронулась. — Всего хорошего.
Она повернулась и направилась к выходу.
Звягинцев так и остался сидеть на месте, а Николай, машинально сорвав со спинки стула куртку, бросился за нею следом.
— Вера, подожди!
Она не обернулась. Он нагнал ее уже за дверями зала.
— Нам надо поговорить.
— Нам не о чем говорить.
— Ради бога, позволь мне объяснить! Я не имею к этому отношения.
— Тогда что ты там делал? — нахмурилась Вера.
— Я хочу сказать, это не моя идея. Мне пришлось… Давай присядем где-нибудь. На минутку! — умоляюще воскликнул Николай. Он подхватил ее под локоть и увлек в полутемный бар. — Давай выпьем кофе. Или чаю, — добавил он торопливо. — Я помню, ты всегда любила чай.
— Что, более привычная обстановка? — Вера насмешливо оглядела стойку с высокими табуретами. — «Мы артисты, наше место в буфете»?
Это его задело.
— Если ты хочешь сказать, что я спился или начал колоться, то это не так.
Николай был не вполне искренен, но решил не вдаваться в детали.
— Рада за тебя. Но ты явно опустился, раз имеешь дело с такими проходимцами, как этот Звягинцев.
Николай заказал ей чаю, себе кофе, и они сели за маленький столик.
— Ты недооцениваешь Звягинцева. Он не проходимец, он очень пробивной продюсер. Он своего еще добьется. Не раз добивался. И он искренне считает, что без некоторой доли блефа в его работе не обойтись. Но я сейчас о другом. Вера, если бы я только знал, что в этом зале появишься ты, я бы ни за что…
— А если бы появился кто-то другой? Ему ты морочил бы голову без зазрения совести?
Николай опустил глаза.
— Я собой не горжусь. После того, как мы с тобой расстались, моя жизнь пошла вразнос.
— Думаю, ты драматизируешь, — возразила Вера. — Сам же говоришь, что не спился и не начал колоться…
— Но я впал в ничтожество! — перебил ее Николай. — Я хотел стать режиссером, а сам перебиваюсь какими-то жалкими клипами на ТВ.
— Я как-то раз видела тебя в «Останкино», — призналась Вера.
— В «Останкино»? — встрепенулся Николай. — А что ты там делала?
— Предсказывала финансовую погоду. Речь не обо мне. Ты говоришь, что перебиваешься клипами. И кто в этом виноват?
— Конечно, я сам! Ну, и твоя сестрица руку приложила. Она втянула меня во все это. Фотосессии, кастинги, съемки, клипы… Я и оглянуться не успел, как увяз по горло.
— Не вини ее. «Бачилы очи, шо купувалы», — ответила ему Вера украинской поговоркой. Ее голос стал сух, даже враждебен. — Ты сам виноват. Это не по-мужски: вот так позволить женщине сесть себе на шею. Кстати, вы не собираетесь иллюстрировать «Анну на шее» в своем грандиозном проекте?
— Я вообще больше ничего иллюстрировать не собираюсь, — мрачно буркнул Николай. — Не знаю только, куда мне теперь податься.
— Но ведь когда-то ты собирался стать режиссером. Почему бы не вернуться к старому ремеслу?
— Это невозможно, — вздохнул он. — Я даже курса не окончил. Кто меня теперь возьмет? Куда? Кругом все забито.
— А ты смири гордыню и пойди вторым режиссером.
Николай безнадежно покачал головой.
— Ассистентом? Помощником?
— Разве что рабочим сцены, — с горечью усмехнулся Николай.
— Выход есть всегда, — жестко отрезала Вера. — Некоторые театры умирают на глазах, сдают подмостки под чужие спектакли. Пойди куда-нибудь, может, сгодишься.
— И что я там буду делать? С кем работать? В умирающих театрах нет никого и ничего.
— Ну, когда-то ты славился умением творить из ничего. — Вера вдруг решительно поднялась на ноги. — Что я тебя уговариваю как маленького? Меня все это не касается. Спасибо за чай.
— Постой. — Николай тоже встал и заглянул ей в глаза. — Неужели нам больше не о чем поговорить? Неужели ты никогда не простишь меня?
— Мы уже однажды поговорили. Забыл?
И она ушла. На этот раз он не стал ее преследовать.
Оставшись один в пустом баре, Николай с тоской обвел глазами стойку. Вопреки собственным недавним уверениям, ему безумно хотелось выпить, но он ограничился тем, что закурил. Расплатился за чай и кофе, вышел из ресторана на улицу и закурил.
На Новый Арбат с его толпами и шумом движения идти не хотелось, и он свернул на Старый. В кармане у него зазвонил сотовый телефон. Вынув аппарат и убедившись, что звонит Звягинцев, Николай отключил связь.
Нет, он не забыл последней встречи с Верой, единственной после Сочи, но вспоминать о ней не любил, как не любил вспоминать и о том, что ей предшествовало.
Через обряд бракосочетания он прошел как во сне. Ему это казалось условностью. Просто надо расписаться в какой-то ведомости, а потом его отпустят и он будет свободен. Не тут-то было. Лоре, как чеховским сестрам, хотелось «в Москву, в Москву!». Она не могла скрыть своего торжества и нетерпения. Пришлось звонить родителям и, заикаясь, краснея, потея, объяснять, что он приедет не один, а с женой… И, нет, это совсем не та девушка, с которой он познакомился в мае и которую собирался представить родителям.
Он привез Лору в Москву, в свой дом. Даже сейчас при одной мысли об этом у него начали гореть щеки. Она вошла и, едва поздоровавшись, отправилась осматривать квартиру. Прошлась по комнатам, хотя ее никто не приглашал, окинула взглядом стены и потолки и одобрительно кивнула;
— Кубатура приличная. Но тесновато. На фиг вам столько книг?
— Они нас кормят, — ответила Наталья Львовна.
— А что, это все вы написали? Ну, я торчу… Да нет, не может быть.
На этот раз ей никто не ответил. Впрочем, Лора не нуждалась в ответах. Это Коля готов был сквозь землю провалиться, а она совершенно не смущалась. А что? Она была в своем праве.
Лидия Алексеевна страшно избаловала ее. Вера была в доме вместо прислуги, а Лора жила барыней. И точно так же она вздумала вести себя в его доме! С его мамой! В первый же вечер после ужина, когда Наталья Львовна попросила ее помочь вымыть посуду, Лора отказалась наотрез.
— Я в прислуги не нанималась, — заявила она с простодушной наглостью.
— Я тоже, — спокойно ответила Наталья Львовна. Коля хотел вмешаться, но мама покачала головой и решительно пригласила Лору к себе в кабинет. — Пожалуй, нам нужно потолковать с глазу на глаз.
Коля не хотел подслушивать. Того, что тихо и мягко втолковывала Лоре Наталья Львовна, он не слышал, зато визгливые выкрики Лоры разносились по всей квартире. По ним с легкостью можно было восстановить недостающую часть диалога.
— Я артистка! — кричала Лора. — Я модель! Мне нужно беречь ногти! Мне нужно выглядеть!
Наталья Львовна что-то негромко сказала в ответ.
— А как вы обходились до сих пор? — возмущалась Лора. — Вы же сами мыли посуду! Вам что, влом вымыть еще одну тарелку? Если вам это так принципиально, пусть за меня ваш сын вымоет!
Последнее слово осталось за Лорой. Она выскочила из кабинета, бросилась в Колину комнату, повалилась на кровать и залилась слезами. Верное, не раз испытанное средство опять сработало. Красный, сгорающий от стыда и унижения, от злости на самого себя Коля вымыл посуду, вынес мусор… Ему пришлось сделать то же самое и назавтра, и на следующий день…
Ничего особенно нового для него в этом не было. В доме Галыниных всегда все друг другу помогали. Это было нормально. Только Лора в разделении домашних обязанностей гордо не участвовала. Она торжествовала победу. А одержав первую победу, почувствовала, что можно и дальше хамить безнаказанно. Закрепившись на завоеванных позициях, она изо всех сил принялась развивать успех. Никакие замечания, одергивания, увещевания на нее не действовали. На самый крайний случай она выставляла в оправдание свою беременность.
Впрочем, беременность иссякла очень скоро. Недели через три после приезда Лора вдруг исчезла на целые сутки. Коля места себе не находил, искал ее по больницам и моргам, заявил в милицию, где ему посоветовали еще немного подождать. Через день она явилась. Бледная, непричесанная, без косметики. На улице ей стало плохо, сказала она. У нее выкидыш. В доказательство она протянула ему справку из какой-то частной клиники, коих в Москве развелось великое множество.
Коля ей не поверил.
— Не было никакого ребенка, — глухо проговорил он, не спрашивая, а утверждая. — Когда человеку становится плохо на улице, его везут в больницу, а не в частную клинику. Кстати, больницы я проверил. Все до единой.
— Говорю же тебе, мне стало плохо! Я не знаю, куда меня увезли.
— Врешь. Даже спорить не хочу. Скажи только: то нападение с ножом тоже было подстроено?
— Ты же не единственный режиссер на свете, — презрительно усмехнулась Лора.
Коле хотелось пощечиной смахнуть эту усмешку, но он сдержался.
— Ладно, все это не суть важно. Раз ребенка нет, мы можем развестись.
— Развестись? — взвизгнула Лора. — Да хоть сию минуту! Но я имею право на жилплощадь!
— Нет, не имеешь.
— Я здесь прописана.
— Не прописана, а зарегистрирована, и претендовать на жилплощадь ты сможешь только через пять лет. Но я так долго ждать не буду.
— Ты собираешься выкинуть меня на улицу?!
Лора закатила грандиозную истерику, Наталье Львовне пришлось отпаивать ее валерьянкой. Она уговорила сына потерпеть, попытаться хоть как-то наладить отношения, «раз уж так вышло».
Коля сам не понимал, как дошел до жизни такой. Где были его глаза? Да что глаза, где были его уши? Лора «гыкала», говорила «звунишь», «ляжь», «ехай»… и много чего еще. Как же он раньше не слышал? Чем думал? Уж точно не головой.
Вера, выросшая в одном доме с Лорой, вспомнил он, говорила правильным русским языком. Впрочем, о Вере в это первое время Коля старался не думать. Ему было слишком больно, слишком стыдно. Но ему и не нужно было вспоминать, она стояла у него перед глазами. Ее застывшее, помертвевшее лицо, когда она вошла в его спальню в то роковое утро после ночных бдений с песнями на берегу, преследовало его, как кошмар.
Если друг оказался вдруг…
Бог миловал, Коля так и не узнал, что Лора делала авансы его отцу. Действовала она инстинктивно, сама не задумываясь над своими мотивами, во многом по привычке. Про запас, на всякий случай. Вдруг пригодится?
Расколоть семью, заручиться поддержкой свекра, уважаемого человека, солидного, с положением… Иметь поле для маневра, рычаг для шантажа… Но тут у нее ничего не вышло. При первой же попытке Александр Николаевич крепко взял ее за плечи, отстранил от себя и холодно отчеканил:
— Еще один такой заход, девочка, и вылетишь отсюда, как пух.
Но он ни слова не сказал ни жене, ни сыну.
Стыдясь родителей, Коля снял однокомнатную квартиру для себя и Лоры. За квартиру надо было платить, Лорины прихоти надо было удовлетворять, и он, с трудом урывая время для занятий в РАТИ, освоил многоканальное видеооборудование, стал подрабатывать постановкой музыкальных клипов, рекламных роликов, даже номеров для чужих команд КВН…
Он и сам не знал, зачем так старается. Как будто хотел наказать себя. Все это он делал уж точно не ради Лоры. После переезда в Москву, еще до своего «выкидыша», она совершенно перестала волновать его как женщина. Он постоянно, поминутно вспоминал Веру — тоненькую и хрупкую, как веточка, вспоминал ее доверчивые глаза, ее чистоту и нежность, тот единственный раз, когда они любили друг друга на лесной поляне в горах.
Лора, видимо, что-то чувствовала и злилась. Иногда она влезала к нему в постель, и между ними вспыхивали безобразные сцены. Он не хотел ее, но она умела его «завести», а когда он приходил в бешенство, ловко оборачивала против Коли его же гнев. Секс превращался в нечто омерзительное, грязное, скотское, они рвали друг друга, как дикие звери, но Коле казалось, что чем грубее, тем больше ей нравится.
— Зачем ты это делаешь? — задыхаясь, спросил он после одной такой сцены.
— Оттачиваю технику, — нагло ухмыльнулась Лора ему в лицо. — Тебе ж на меня плевать. Приходится самой о себе заботиться.
Как многие провинциалки, она почему-то воображала, что в Москве для нее зарезервировано место Аллы Пугачевой. Когда выяснилось, что место занято, Лора почувствовала себя обманутой и всю досаду стала вымещать на Коле. Она требовала перспективных знакомств, показов, просмотров, словом, золотого ключика, отпирающего волшебную дверцу.
— Ты что, собираешься сниматься в порнофильмах? — прозрел вдруг Коля.
— Ты мог бы пристроить меня куда-нибудь в театр, — ушла от прямого ответа Лора.
— Разве что в анатомический, — с ненавистью бросил ей Коля.
Шутка не сразу дошла до Лоры, но, когда дошла, она кинулась на него, как кошка, и расцарапала ему лицо. Коля перехватил ее руки, но она брыкалась, вырывалась, уворачивалась, кусалась, а когда ему все-таки удалось ее подавить, опять попыталась перевести драку в секс.
Читать бесплатно другие книги:
