История Пурпурной Дамы Крючкова Ольга

Свиток первый

Своё детство я провела в краях Кадзуса[41], откуда начинается Великая дорога, что ведёт в столицу Хэйан. С ранних лет я пристрастилась к рисованию, а затем, освоив владение кистью в совершенстве, пыталась под руководством отца отображать на рисовой бумаге иероглифы простого женского письма.

Едва переступив свой восьмилетний рубеж, я написала первое произведение, пытаясь передать те чувства, переполнявшиеся меня в столь нежном возрасте.

Как-то местный мастер, служивший моему отцу всесильному Фудзиваре Садатоки, приказал вырезать из дерева изваяние Будды, которому всё чаще поклонялись в столице. Изваяние поставили в специальном павильоне и я частенько, тайком ото всех, пробиралась туда, падала ниц перед божеством, дарующим цепь бесконечных перерождений, и молилась. В те далёкие годы желание у меня было лишь одно: поскорее попасть в столицу, а затем – императорский дворец.

И вот мне исполнилось тринадцать лет, в имении отца с пышностью, характерной для провинции, отметили моё совершеннолетие. Теперь я считалась взрослой девушкой, готовой вступить в брак и служить императорской семье. Отец мой не делился со мною своими планами, мать же была немногословной, пребывая в вечной печали.

Тогда я ещё не знала, как несчастна моя бедная матушка, ведь она всю жизнь любила другого мужчину. Он происходил из знатной, но обедневшей семьи, и был третьим сыном своих родителей. А это звучало, как приговор и означало, что тайный возлюбленный моей матушки вынужден сам зарабатывать себе на хлеб. Он и мечтать не мог, чтобы жениться на такой женщине, как моя мать. Итак, этот славный юноша стал буси, то есть наёмным воином, добывавшим своим мечом пропитание для себя и своей семьи, если таковая на тот момент имелась. Но герой наш был холост, не обременён брачными обязательствами, предпочитая дарить любовь хорошеньким юдзё. Проявив незаурядный талант организатора, юный буси набрал небольшой отряд, который включал лучников из бывших охотников и городских стражей, отменно владевших мечом и имевших вполне приличную экипировку. С этим отрядом буси явился в дом моего отца.

Отец только женился. Он души не чаял в юной жене. Но она (моя матушка) влюбилась в того самого буси… История эта имела печальный конец. В одной из стычек с соседом-даймё[42], с которым отец постоянно враждовал из-за приграничных земель, буси погиб. Моя матушка слегла в горячке и пометалась в ней почти месяц. Она выжила, но потеряла интерес к окружающему миру, перестала разговаривать. Она почти всё время проводила в святилище-адзэкура, что была сооружена недалеко от нашего имения. А затем, когда отец приказал изготовить деревянную статую Будды, матушка беспрестанно молилась, чтобы душа её возлюбленного обрела покой в Чистой земле[43].

И вот настало время, когда служба моего отца в провинции Кадзуса закончилась. Отец приказал своему предсказателю определить наиболее удачное время для отъезда в столицу. И предсказатель, повинуясь приказу, доложил отцу, что в такой день, такого-то месяца настанет самое благоприятное время для «Церемонии выхода из ворот», то есть путешествия в столицу.

Моя матушка приняла отъезд из дома, где она прожила почти четырнадцать лет, как должное событие. Ничто не удерживало её здесь, кроме тягостных воспоминаний. В какой-то момент мне даже показалось, что на её лице промелькнуло подобие улыбки.

Я же была полностью поглощена предстоящим путешествием. Мне казалось, что я покидаю клетку – я птица – и теперь весь мир будет у моих ног.

И лишь в последний момент, когда всё наше семейство погрузилось в экипаж, а прислуга – в многочисленные повозки с домашним скарбом, я в последний раз взглянула на дом, в котором родилась и отпраздновала совершеннолетие.

Дом стоял разорённый, взирая тёмнотой, таящейся за распахнутыми сёдзи, на бренный мир. К тому же неожиданно, несмотря на час Дракона, опустился густой туман, он словно пеленой накрыл наш кортеж, дом, сад и все окрестности. Чувство необъяснимой грусти объяло меня. Я выглянула в окно экипажа, пытаясь навсегда запечатлеть в памяти дом своего детства и юности – впереди в Хэйане меня ждала взрослая жизнь.

К вечеру, измученные дорогой, мы остановились в одиноком покосившимся доме, стоявшим на обочине дороги. В нём даже не было ставен, чтобы закрыть их на ночь. И растерянный, суетливый хозяин занавесил окна тряпками. Помещение дома являло собой общее пространство, уединиться было негде. Тогда отец приказал разделить комнату на две части при помощи полога, натянутого на деревянные жерди. Таким образом, мы с матушкой разместились в импровизированной спальне.

Однако, я не удержалась и на заходе солнца в час Змея, отбросила тряпичный занавес и выглянула в окно. Бледно-розовые лучи освещали поля и равнины, раскинувшиеся, казалось, повсюду. И не было им конца… А чуть позже с окрестных гор в долину стал спускаться туман. Вскоре туман пытался проникнуть в наше временное пристанище через окна. Я улеглась подле матери, накрылась тёплым кимоно и сладко заснула. Мне снился императорский дворец, о котором так много рассказывал мой отец.

Через несколько дней под проливным ливнем в сумрачный день мы миновали границу нашей провинции и вступили на землю Симоса[44].Наш экипаж увязал в грязи размытой дождём дороги. Бык, надрываясь, истошно мычал; погонщик нещадно лупил его хлыстом. Мне было жаль измученное непогодой и дальней дорогой животное. Однако, я понимала: чем быстрее мы достигнем жилища, тем лучше. Ибо по стенкам экипажа вовсю струилась вода. Отец не выдержал, вышел из экипажа и его ноги тотчас увязли по щиколотку в грязной липкой жиже. Он громко выругался и начал отдавать приказания: кортеж тотчас обрёл прежнюю живость.

Вскоре мы голодные, промокшие, измученные достигли одинокой брошенной хижины, стоявшей подле дороги. Когда мы с матушкой и прислужницами вошли в неё, что были крайне разочарованы царившим внутри запустением и грязью. Невольно я вспомнила нашу предыдущую остановку, когда липкий туман, сгустившийся в долине, пытался проникнуть через окна, занавешенные тряпками в наше временное пристанище. Пожалуй, та хижина была роскошна и комфортабельна.

Здесь же на полу валялись старые полуистлевшие тряпки, сломанная мебель плотно сгрудилась в дальнем углу; в окна без ставен беспрестанно бил дождь; с крыши струилась вода – и в довершении всего мы до такой степени промокли, что зубы выбивали дробь.

Однако, усилиями прислужниц внутренне пространство брошенного жилища было приведено в относительный порядок. Мы выпили сакэ, даже я сделала несколько глотков по настоянию отца, дабы не простудиться. Затем прислужницу распаковали сундуки, которые также подмочил дождь. Впрочем, хвала Будде Амиде, наша одежда оказалась почти сухой. Лишь верхние кимоно впитали влагу.

Это была худшая ночь в моей жизни. Однако после сакэ у меня закружилась голова, я заснула на футоне расстеленном на земляном полу.

Утром я и матушка проснулись, когда солнце стояло высоко, лаская лучами влажную землю. От испарений, исходивших от земли, было трудно дышать. Служанки, постоянно утиравшие рукавами кимоно крупные капли пота со лба, развешивали промокшую под дождём одежду на ветвях ближайших деревьев. Позавтракав и, сложив скарб, обратно в сундуки, по приказу отца мы снова двинулись в путь.

Впереди постирались земли Мусаси. В час Петуха мы достигли реки Футоигава, а затем и переправы[45]. Не успели мы приблизиться к переправе, как у моей кормилицы начались роды. Служанки тотчас перенесли её в отдельный шалаш, наспех сооружённый на берегу реки. Подле роженицы матушка оставили опытную женщину из свиты, мы двинулись дальше.

Итак, наш кортеж вступил в край Мусаси…

Отец приказал разбить лагерь и готовится ко сну. Я же отужинав с родителями, улучила момент и тайком вернулась на противоположный берег реки. Не знаю, что я хотела увидеть – возможно, то, как на свет появится ребёнок моей кормилицы.

Я украдкой приблизилась к шалашу, в котором она расположилась и тотчас услышала истошные женские крики. Кровь застыла у меня в жилах.

«Неужели и мне придётся так страдать при родах?..» – подумала я. Несмотря на то, что я уже считалась совершеннолетней, я ни разу не видела, как на свет появляются дети. Теперь же я затаилась и решила, во чтобы то ни стало устранить пробелы в своих знаниях. О, Великий Будда, лучше бы я этого не делала. Мне казалось, что кормилица умрёт, раздираемая болью! А ребёнок никогда не родится. Но вот я услышала детский плач…

Разрыдавшись от радости и пережитых впечатлений я бросилась через переправу наутёк, обдумывая, что же скажу матушке, мотивируя своё длительное отсутствие. Ибо уже сумерки окутали землю: час Свиньи вступал в свои права.

Разумеется, я получила нагоняй от родителей. Правда, в основном от отца. Мать по-прежнему молчала, как-то загадочно улыбаясь. Думаю, она прекрасно поняла причину моего отсутствия. Отцу же я сказала, что увлеклась прогулкой и забрела слишком далеко от лагеря…

Не буду отписывать, как наш кортеж последовал через земли Мусаси, переправился через реку Асуда и достиг Сагами[46].

Горы в местности Наситои напомнили мне расписные ширмы. За ними открывалось море. Несколько дней наш кортеж двигался по прибрежному песку и вскоре достиг горы Асигара, мы заночевали у её подножья.

На следующее утро мы совершили переход через горный хребет, с которого с шумом сбегают к морю три водных потока. После мучительного перехода мы разместились в горной заставе – отсюда начиналась страна Суруга[47].

При переправе через реку я серьёзно заболела. Не помню, как кортеж двигался дальше – мне становилось всё хуже, и отец приказал построить временное пристанище, покуда я не поправлюсь. Наступила осень, всё чаще шли холодные дожди. Оставаться во временном пристанище становилось всё опаснее, и отец отдал приказ двигаться дальше.

Впереди нас ждал ещё один мучительный переход через горы. И вскоре мы увидели первый снег. Люди были измучены, отец пытался подбодрить их. Одна лишь матушка казалось не уставшей. В тот момент я и не подозревала, что она по мере удаления от нашего дома чувствовала себя всё лучше и лучше. Её горестные воспоминания остались позади – впереди нас ждала императорская столица.

И вот показалось селение Авадзу, что на озере Бива. Теперь до столицы оставалось два дня пути. Однако я и не предполагала, что наша остановка окажется долгой. Дело в том, что мой отец увлёкся младшей дочерью здешнего даймё. Девушка была хороша собой, и все-то на пару лет старше меня. Ни я, ни матушка не посмели претить отцу в его выборе. В итоге отец отправился в столицу с новой наложницей и даже проделал остаток пути в её экипаже. В какой-то момент у меня создалось впечатление, что матушка рада этому обстоятельству. Неожиданно она распахнула шторки на окне, поморщилась от яркого солнечного света и начала напевать какую-то старинную песню.

Мурасаки, сидя на коленях, подле столика, дочитала первый свиток до конца. Она аккуратно свернула его и отложила в сторону. Слог госпожи Фудзивары Ацуко показался чтице несколько сдержанным. Что и говорить, времена императора Сейва канули в Лету. Теперь в Хэйане принят другой стиль написания дневников и записок.

Но, несмотря на это, молодая женщина невольно представила себе: проливной дождь, под ним – кортеж… Юная Ацуко больна, она мечется в горячке… Кортеж следует через горы и, наконец, достигает столичной провинции, приближаясь к озеру Бива. Именно там отец девушки влюбляется в дочь даймё…

Мурасаки развернула следующий по порядку свиток и углубилась в чтение.

Свиток второй

В начале двенадцатого месяца наш кортеж вошёл в столицу. Час Собаки близился к концу, город плотно окутали зимние сумерки. Я мечтала о горячей фураке, тёплой постели и еде. Ощущение того, что наше длительное путешествие, наконец, закончено, придавало мне сил. Вскоре мы добрались до нашего столичного дома, расположенного на Третьей линии.

Столичное имение отца выглядело огромным, угрюмым и неухоженным. Я вслед за матушкой вышла из экипажа: на какой-то миг мне показалось, что мы снова находимся в одной из провинций и должны миновать лесные заросли, кишащие дикими животными. Я поёжилась от холода и усталости. Казалось, окончание путешествие доставляло удовольствие только наложнице моего отца. Та без умолку щебетала и смеялась. Мне хотелось подойти к ней и засунуть ей рот рукав кимоно… Но, увы, я не могла этого сделать.

Нас встретил управляющий дома. Как выяснилось, ещё будучи на озере Бива, отец отправил в столицу гонца, дабы он отдал распоряжение домашней челяди о приезде господина. В общем, к нашему прибытию всё было готово и мы с матушкой, скинув несвежие одежды с наслаждением окунулись в горячую фураке. Отец же предпочёл принять водные процедуры с наложницей. Но матушку это обстоятельство вовсе не опечалило.

На следующий день, поутру, сразу после завтрака, я отправилась изучать дом. Он оказался просторным: пожалуй, отец при желании смог обзавестись ещё парой наложниц, дабы не утруждать себя визитными жёнами. Места хватило бы всем. Но более всего меня поразила библиотека, наполненная старинными свитками, со всем тщанием собранными ещё моим прадедом. Вскоре библиотека стала моим излюбленным местом время препровождения.

К концу луны наложница окончательно овладела помыслами моего отца, и матушка решила постричься в монахини и уединиться в храме Корюдзи. Однако, вняв моим мольбам, она хоть и приняла монашеский сан, но всё же решила остаться в доме, заняв самую отдалённую комнату в Северном крыле.

Отец отреагировал на решение матушки сдержанно, уважая её выбор. Не прошло и нескольких дней, как наложница стала официальной хозяйкой дома. Мне это не нравилось, я всё больше проводила времени за чтением свитков: с утра, как только рассветёт и дотемна, пока окончательно не одолеет сон.

Наступили новогодние празднества. Знатные семейства устремились в императорский дворец, дабы поздравить небесного государя и его супругу. Отец, облачившись в лучшие одежды, также поспешил это сделать: он так надеялся получить новую хлебную должность!

Отцу досталось назначение в дальнюю восточную провинцию, что сильно его опечалило. Остаток зимы мы с матушкой провели в молитвах и посещении близлежащих храмов. Я беспрестанно молила Будду Амиду, чтобы он смилостивился надо мной и матушкой. Но вероятно у Будды были свои планы…

В начале весны следующего года, как только дни стали длиннее ночей отец покинул столицу вместе с наложницей, отправившись на новое место службы, оставив нас с матушкой фактически на произвол судьбы. Мне уже шёл четырнадцатый год, и я решила, что сама должна о себе позаботиться. В конце концов, я юна, образована и недурна собой! И все эти благодати, данные свыше, должны сослужить мне верную службу!

Лето и осень выдались для нас с матушкой тяжелыми. Мы были вынуждены продать некоторые украшения и экипаж.

Нежданно-негаданно в начале двенадцатой луны прибыл гонец от нашей дальней родственницы. В короткой записке она приглашала меня ко двору императора. Я сразу же поняла: это мой шанс!

Я отправилась во дворец. Честно говоря, прибыв к воротам Сакухэй-мон в наёмном экипаже, так как мы с матушкой обеднели до крайности и свой содержать просто не могли, я не на шутку растерялась. Старший стражник, охранявший ворота, поинтересовался: кто я такая и по какому делу прибыла в Кокидэн? Я в свою очередь ответила, что явилась по приглашению госпожи Фудзивары Амиро, которая служит в Кокидэне фрейлиной. Стражник тотчас приказал пропустить мой экипаж, я решила, что фамилия Фудзивара возымела на него магическое действие.

Далее экипаж остановился около Усадьбы ароматов, и я окончательно растерялась: куда мне идти? Где искать госпожу Амиро? Дверь экипажа неожиданно открылась: передо мной предстал юный прислужник, облачённый в ярко-синие одежды.

Он поинтересовался моим именем. Я, заикаясь от волнения, назвалась: Фудзивара Ацуко. Прислужник ловко подхватил быка, запряжённого в экипаж, по уздцы, и указал дорогу погонщику. Так мы достигли Павильона Павлоний, выкрашенного в сиренево-зелёный цвет. Вокруг павильона густо произрастали павлонии, присыпанные снегом, деревья, давшие непосредственное название строению. Сам павильон соединялся с Кокидэном специальной галереей.

Прислужник помог мне выйти из экипажа и поводил в небольшой приёмный зал, украшенный росписями нежных цветов павлонии. Я послушно присела на татами и стала ждать…

Вскоре фусуме, ведущие вглубь павильона, распахнулись, моему взору предстала дама дольно зрелого возраста, но одетая богато и со вкусом. Я сразу же поняла: это Фудзивара Амиро.

Новая покровительница сдержанно поприветствовала меня, окинула придирчивым взором мой наряд. Я была облачена, как и подобает в данных случаях в восьмислойное кимоно оттенка хризантем, то есть, начиная с оттенков бледно-розового, жёлтого и заканчивая белым цветом. Волосы мои были распущены и скреплены лишь на макушке изящной заколкой, которую подарила мне матушка.

Госпожа Амиро проводила меня в другой зал, с более скромной отделкой: стены его не были расписаны, а ширмы, стоявшие по углам, являли собой цвет прелой листвы.

Это была комната младших фрейлин, сейчас они все исполняли свои непосредственные обязанности. В мои же обязанности входило сопровождать госпожу Амиро и по её приказу прислуживать матушке императора. Жить же я буду в той самой комнате для младших фрейлин…

Я несколько растерялась, потому, как привыкла иметь свои собственные покои и не делить их с посторонними людьми. Тем более, как я выяснила: состав младших фрейлин часто менялся. Кто-то выходил замуж, кто-то из них за малую повинность или непочтительность к знатным особам (особенно сановникам) удалялся от двора, некоторые девушки не выдерживали подобной жизни и просто возвращались домой.

Вечером по распоряжению госпожи Амиро в Павильон Павлоний доставили мои вещи. Они заняли своё место между многочисленными сундуками младших фрейлин. Всё это мне не нравилось…

Первая ночь прошла ужасно. Я спала бок о бок с незнакомыми мне дамами. Мне казалось, что все подглядывают друг за другом. А я так вообще являюсь предметом насмешек. Впрочем, это было лишь моё разыгравшееся больное воображение. Зачастую дамы не знали друг друга, и им дело не было до того, кто спит рядом с ними.

Моё посвящение в младшие фрейлины продолжалось семь дней, затем господа Амиро позволила мне ненадолго вернуться домой. Однако, взяла с меня обещание, что я прибуду на Праздник провозглашения имён Будд[48].

На празднестве присутствовало около сорока гостей, знатных дам и сановников. Все они были облачены в белые нижние кимоно, а поверх них – кимоно цвета тёмного пурпура. Один из сановников как-то странно смотрел на меня…

Я старалась спрятаться за спину госпожи Амиро, дабы как можно меньше привлекать к себе внимания. После празднества я узнала от госпожи Амиро, что этот сановник ищёт визитную жену, и я приглянулась ему. Я, разумеется, смутилась… Но моя покровительница так восхваляла этого сановника, Тайра Каору, что у меня создалось впечатление, что они заодно. Я пообещала подумать над полученным предложением и посоветоваться с матушкой.

Когда я садилась в экипаж, теперь мне было по средствам содержать его, ведь фрейлина получала некоторую сумму денег на расходы, дабы поддерживать свой статус – начался снегопад. Снежные хлопья летели со всех сторон, моё шелковое верхнее кимоно стало влажным, казалось, в его широких рукавах отражался бледный лик луны…

В таком настроении я прибыла домой и поделилась с матушкой последними дворцовыми новостями, и в частности рассказала о полученном предложении от Тайра Каору стать его визитной женой.

Матушка горестно вздохнула и сказала, что это мой единственный шанс выжить. Она же наконец удалится в монастырь. Я заплакала, мне вовсе не хотелось ублажать перезрелого сановника. Но, увы, матушка была права – выхода не было – нищета стояла на пороге нашего дома.

После празднеств имён Будд, матушка затворилась в монастыре. Я же дала согласие сановнику и стала визитной женой, однако службу фрейлины не оставила. Я решила, что должна твёрдо стоять на ногах. А вдруг моему мужу вздумается завести вторую визитную жену и пару наложниц? Что тогда меня ждёт? Зыбкое будущее? А, если у меня родиться ребёнок? Кто мне поможет? Я фактически осталась одна! Итак, я приняла твёрдое решение упрочить своё положение при дворе.

Через пару дней я вернулась в Кокидэн и объявила госпоже Амиро, что согласна принять предложение Тайра Каору. Она искренне обрадовалась и пообещала, что если я не оставлю службу во дворце, то она выхлопочет мне отдельные покои, дабы я могла проводить ночи с супругом. Я очень этому обрадовалась: по крайней мере, буду слышать лишь храп одного мужчины, нежели сопение незнакомых мне женщин.

Вскоре я получила обещанные покои. Они располагались в Павильоне Павлоний. Как я узнала: многие из фрейлин были визитными жёнами и делили ложе со своими мужьями, не покидая службы. Я решила: ну что ж, может быть всё – к лучшему!

Новоявленный супруг был со мной нежен и проявлял всяческую заботу и внимание. Жаловаться мне было не на что… Пока я не понесла ребёнка и живот мой не округлился.

Я была вынуждена вернуться домой. Но теперь денег у меня было достаточно, и мой ребёнок родится в тепле и заботе. В положенный срок у меня родилась девочка. Невольно перед родами я вспоминала, как подглядывала за своей кормилицей, когда мы с отцом и матушкой следовали в столицу. Сцены всплывали у меня в памяти: одна неприятней другой. На удивление роды прошли благополучно: старая повитуха, присланная госпожой Амиро, отлично знала своё дело.

Однако, до меня дошла новость: мой муж, пока я вынашивала ребёнка, обзавёлся второй визитной женой. Я решила, что мне это безразлично. И немного оправившись, поручила заботу о дочери кормилице, сама же вернулась к своим обязанностям в Кокидэне. Как выяснилось, в императорском дворце за время моего отсутствия многое изменилось.

Моя покровительница госпожа Фудзивара Амиро попала в немилость и была вынуждена покинуть императорский дворец. Первой, кого я встретила из старой свиты, стала госпожа Хакаси, женщина преклонного возраста, на редкость умная и проницательная.

Под предлогом того, что мы желаем помолиться богине солнца, Аматэрасу, основательнице императорского рода, мы уединились в самом укромном углу Павильона Павлоний, найдя прибежище за ширмой.

От госпожи Хакаси я узнала, что император завёл очередную наложницу, поселив её, как и надлежит в Сливовом павильоне. Теперь все вновь прибывшие ко двору дамы вынуждены идти к ней на поклон. Наложница же молода, красива и явно злоупотребляет вниманием императора. Она же изъявила желание обзавестись собственной свитой и, вероятнее всего, мне придётся поступить к ней в услужение. Я тяжело вздохнула, понимая, что госпожа из Сливового павильона, покуда в силе, будет непременно наслаждаться временно обретённой властью и всячески выказывать её, в частности тираня своих фрейлин.

Я решила смириться со своей участью: что ж, я была преисполнена готовности служить наложнице! Госпожа Хакасии посоветовала мне тотчас отправиться во дворец Глициний, принадлежавший юной принцессе, дочери императора. Госпожа из Сливового павильона сумела найти с ней общий язык, ведь была немногим старше принцессы.

Я поблагодарила вездесущую фрейлину и отправилась на поклон к наложнице, а заодно и принцессе. Я поспешила ко дворцу Глициний и увидела, как наложница выходит из его ворот, направляясь в свой павильон.

Разумеется, я поспешила преклонить колени (правда, жаль было кимоно – но что поделать!) Госпожа из Сливового павильона была действительно красива. Меня окутало облако тончайшего аромата, исходившего от её пышных роскошных одежд.

Наложница заметила, как я торопливо опустилась на колени и поинтересовалась: кто я, к какому роду принадлежу. Я, разумеется, назвалась…

Наложница улыбнулась и предложила присоединиться к её свите. Я с благодарностью поспешила это сделать, ибо это приглашение означало, что участь моя разрешилась – я буду служить новой госпоже. Что ж, меня это вполне устраивало.

Однако рано я радовалась – удача в придворном деле весьма переменчива…

Весь последующий год прошёл в беспрестанных хлопотах. Я буквально разрывалась между службой и домом, стараясь при малейшей возможности навещать дочь. Она же быстро росла…

С мужем я практически не виделась, однако знала, что в моё отсутствие он часто навещает нашу дочь. По правде говоря, я была ему благодарна за это. Ибо дочь росла признанной со стороны отца, а это немало важно для её будущей репутации.

Со временем госпожа из Сливового павильона начала проявлять беспокойство: она так и не смогла понести ребёнка от императора. Положение её пошатнулась. Помимо наложницы своей участью были обеспокоены и фрейлины малого Сливового двора. Мы опасались, что вскоре останемся и вовсе не у дел.

Тогда я осмелилась посоветовать госпоже: совершить паломничество в Нару, на территории которой располагался бывший императорский дворец и множество храмов.

Она тотчас оживилась и решила отправиться в путешествие с началом седьмой луны. Вскоре госпожа получила разрешение и одобрение императора, начались активные приготовления к отъезду.

Нара внушала мне священный трепет. Каждая фрейлина знала, что император Дзимму, праправнук богини Аматэрасу, спустился с небес и прибыл в Нару верхом на олене. Так маленькое селение стало впоследствии столицей молодого государства Ямато.

Многочисленный кортеж Сливовой госпожи достиг бывшей столицы за два дня. Она решила остановиться во дворце Хэйдзё, названном так по имени последнего императора правившего в Наре.

Всё было готово к нашему приезду. Комнаты тщательно убраны, татами вычищены, ширмы обновлены, сёдзи и фусуме двигались бесшумно (несомненно, управителю дворца пришлось изрядно постараться).

Отдохнув после дороги, госпожа на следующий день решила посетить кумирню Касуга-тайся, принадлежавшую роду Фудзивара[49], и помолиться древним синтоистским богам.

Фрейлины в единодушном порыве присоединились к своей госпоже. Они с жаром молили Аматэрасу подарить Сливовой госпоже младенца, ибо от этого зависело их будущее.

Госпожа весь день провела в молитвах, посте и лишь в час Петуха покинула кумирню…

В последующие дни своего пребывания в Наре она посетила буддийские храмы: Тодай-дзи (мы помолились Будде Вайрочане), Кофуку-дзи, Якуси-дзи, Тосёдай-дзи, Ганго-дзи.

Проведя почти десять дней в постах и молитвах, я почувствовала себя необычайно легко и спокойно. Помимо молитв, возносимых в честь Сливовой госпожи, императора и их будущего ребёнка, я украдкой молилась за свою дочь и матушку, которая, увы, была скупа на весточки и крайне редко присылала мне письма из своего монастыря.

Через три месяца по возвращении из Нары Сливовая госпожа почувствовала явные признаки беременности. Император одарил её дорогими подарками, мы с фрейлинами вздохнули свободно: теперь пребывание наложницы при императорском дворе обещает быть долгим. Я надеялась, что с рождением ребёнка император и про нас не забудет: каждая фрейлина, как и положено в таких случаях, получит отрез шёлка на кимоно и один золотой обан[50].

Также я надеялась, что Сливовая госпожа по достоинству оценит мой своевременный совет, ведь именно я направила её в Нару…

Мурасаки дочитала третий свиток рукописи.

– Ничего не изменилось… – печально прошептала она. – Женщина по-прежнему должна заботиться о своём будущем… Мужчины же вольны поступать так, как им заблагорассудится. Что ж, в таком случае я при дворе поступлю, как госпожа Фудзивара Ацуко: упрочу своё положение, чего бы мне это ни стоило.