История Пурпурной Дамы Крючкова Ольга

В начале весны наследнику трона исполнилось полтора месяца. Погода стояла тёплая, холода, наконец, отступили. Природа явно пребывала на стороне младенца, даруя ему своё благословение. Придворные дамы, истомлённые зимой, тотчас преобразились, облачившись в нежные весенние тона шёлковых одежд. Многие фрейлины в это время предпочитали избавиться от тёплых кимоно, отдавая предпочтение просторным хакама неярких цветов и укороченным нарядам, подпоясанным разве что лентой.

Митинага решил непременно отпраздновать это событие и приказал со всем тщанием приготовить один из парадных залов к приёму гостей и дочери.

Для этого регент приказал, как и положено, в подобных случаях, соорудить помост, поставить на него резное деревянное кресло. Рядом с помостом были установлены два резных столика, предназначенные один для Акико, другой – для внука. Затем помост и столики окружили рядом занавесок и расписных ширм[72].

Стол Нефритовой госпожи был накрыт самым изысканным образом – серебряной китайской посудой. Для наследника, которого держала на руках кормилица, также приготовили столик, он скорее напоминал кукольные принадлежности. Потому как на нём стоял маленький подносик, крошечные чашечка и мисочка.

Шторы с восточной стороны помоста были приподняты, дабы фрейлины могли вносить новую смену блюд, прислуживая госпоже. Гости же разместились на внешнем пространстве за ширмами и занавесками, с удовольствием вкушая яства и запивая их сливовым вином.

Во всём ощущалось особенная радость. Вероятно, она исходила от сознания того, что Нефритовая госпожа скоро возвращается в столицу. А значит и фрейлины, дамы и сановники будут её сопровождать и, наконец, снова вернутся к привычному ритму жизни.

Один из сановников изрядно выпил и, заметив сидевшую за бамбуковой шторой напротив себя Мурасаки, произнёс:

– Прошу прощения, здесь ли пребывает малютка Мурасаки?

Старшая фрейлина опустила очи в долу, не желая вступать в перепалку с нетрезвым господином. Однако тот не унимался.

– О, я читал ваше произведение! Уж больно много в нём легкомыслия… М-да… И главные герои явно списаны с ныне здравствующих особ!

Наконец старшая фрейлина не выдержала, отодвинула штору и пресекла его разглагольствования:

– Если вы ищите малютку Мурасаки, главную героиню романа, то её здесь явно нет. Зачем ей приходить, если Гензи не получал приглашения на званый ужин?

Дамы, сидевшие подле Мурасаки, дружно рассмеялись. Сановник обиженно насупился… Некий столичный аристократ, также попавший под коварное влияние сливового вина, начал ощупывать рукава одеяний близ сидящей дамы. Та встрепенулась и сделала ему замечание. Однако аристократ не унимался. Наконец Мурасаки не выдержала:

– Стыдитесь, вы отнюдь не Гензи!

На что весельчак заметил:

– И я весьма сожалею по этому поводу! Вы даже не представляете, как я хочу им быть!

Дамы снова засмеялись… Наконец один из сановников поднял чашу и провозгласил здравницу в честь наследника. Придворные тотчас его поддержали.

Митинага, также пребывавший навеселе, держал младенца на руках, пытаясь кормить его рисовой лепёшкой-моти. Наконец кормилица, не выдержав этого зрелища, унесла младенца прочь под предлогом, что ему требуется поменять пелёнки.

Мурасаки и ещё несколько молоденьких фрейлин, опасаясь последствий предстоящей пьяной ночи, решили потихоньку покинуть пир. Однако не успели они миновать распахнутые фусуме, как услышали шум в коридоре. Фрейлины решили ретироваться за ближайшую ширму. Но не тут-то было…

– А, вот вы где, беглянки! – прогремел голос пьяного Митинаги. – Я нашёл вас, и теперь вы должны сложить по стихотворению. Иначе я вас не отпущу…

Мурасаки никогда не видела Митинагу в таком состоянии: лик его раскраснелся, одежда сбилась, взгляд блуждал…

– Как вам угодно, господин регент… – спокойно произнесла она и тотчас продекламировала:

– Превосходно! – воскликнул регент и, немного подумав, сложил ответ:

– Мы можем удалиться? – вежливо поинтересовалась Мурасаки.

– Хм… – только и смог произнести регент, пожирая её взглядом.

Однако старшая фрейлина не стала дожидаться ответа и увлекла за собой своих подопечных девушек. Они благополучно расположились на ночь вдали от пьяного шума.

Тем не менее, Митинага не унимался. Он приблизился к дочери, сидевшей за ширмой и также изрядно утомлённой пиром.

– Ты знаешь, что сочинила твоя любимица Мурасаки? – развязано поинтересовался он и тотчас прочитал свежее пятистишье.

Акико благосклонно его выслушала и произнесла:

– Моя старшая фрейлина, безусловно, наделено многими талантами.

Мысленно регент согласился с дочерью. Хмель постепенно начал отступать и Митинага ощутил жгущую потребность насладиться одним из талантов Мурасаки – талантом любить…

Третья луна близилась к завершению. Наследник окреп, его упругие пухленькие щёчки, ручки и ножки «вперевязочку» вызывали у Нефритовой госпожи, регента и всех обитателей Цутимикадо восторг.

Фрейлины пребывали в постоянных заботах. Акико, дабы отвлечься от тревожных мыслей, а новая наложница императора не давала ей покоя, занялась переплетением книг.

Рано утром в час Дракона фрейлины являлись в её апартаменты, подбирали нужную по цвету и качеству бумагу, затем отправляли её вместе с рукописью к переписчику. Так Нефритовая госпожа решила пополнить императорскую библиотеку следующими произведениями: записками госпожи Сей Сенагон, стихами Акадзомэ Эмон и Идзуми Сикибу, и разумеется, нескончаемым повествованием о Гензи.

В конце концов, регент обеспокоился состоянием дочери. Как-то раз он пришёл к ней, принёс тонкую изумительную бумагу, тушь, кисти и настоятельно заметил:

– В твоих покоях прохладно… Прикажу принести ещё одну жаровню! Теперь ты – мать и, потому должна беречь себя.

– Мне не холодно… – вяло ответила Акико. – Я тепло одета.

Митинага прошёлся по покоям, окинул взором фрейлин, занятых рукописями, остановил взор на Мурасаки. И подумал: «Вот так всё проходит… И чувтсва улетучились, словно утренняя дымка…»

Ему стало невообразимо грустно, тем более что старшая фрейлина не подняла головы и не одарила его взглядом, делая вид, что полностью поглощена очередной рукописью Идзуми Сикибу.

Однако Мурасаки невольно охватил трепет, но был он отнюдь не любовным. Женщина также поняла: всё прошло, страсти больше нет…

Регент ещё прошёлся по покоям и приблизился к дочери. Он увлёк её за расписную ширму.

– Я догадываюсь о причине твоих тревог… – начал он. – Ещё раз повторяю: они напрасны. Завтра же я отправляю в столицу верного человека. Не буду называть его имени, тебе оно хорошо известно. Могу только заверить, что он вхож в покои императора. Твоей сопернице осталось жить недолго…

Акико при упоминании наложницы встрепенулась и заглянула отцу прямо в глаза.

– Я хочу забыть о ней…

– К твоему приезду в Хэйан всё будет кончено… – заверил регент. – Время твоего очищения завершилось, и ты сможешь возлечь с императором на ложе, полностью завладев его сердцем и помыслами.

Акико улыбнулась…

Не успел Митинага удалиться под предлогом повидать внука, как Нефритовая госпожа взяла рукопись «Похождений Гензи», выполненную на грубой неотбелённой бумаге.

– Надобно её в первую очередь отправить переписчику, – заметила она, развернув один из свитков. – Верно, переписывала госпожа Акадзомэ Эмон, это её рука.

Мурасаки приблизилась к госпоже и заглянула в рукопись.

– Да, похоже… Позвольте мне самой переписать рукопись для императорской библиотеки, – неожиданно попросила старшая фрейлина, утомленная разбором многочисленных свитков, выполненный разными людьми и порой на дурной бумаге.

– Разумеется, – с готовностью согласилась Акико. – Ты прекрасно владеешь китайским письмом! Вот возьми тонкую отбелённую бумагу, кисти и тушь.

Мурасаки с благодарностью приняла письменные принадлежности и поспешила удалиться в свои крошечные покои, дабы посвятить ближайшие дни, вплоть до отъезда императрицы из родовой резиденции, переписыванию похождений Гензи.

Лишь вечером Мурасаки выходила подышать свежим воздухом. Закутавшись в тёплое зимнее кимоно, она шла по берегу озера, изредка бросая взгляды на павильон Цубоми, где ещё недавно пережила восторг любви с Митинагой.

У кромки берега сгрудились утки, с нетерпением ожидая, когда их покормят. Мурасаки разломила лепёшку на мелкие кусочки и бросила в воду. Утки тотчас накинулись на угощение. Это зрелище отчего-то привело женщину в ещё большее уныние. Она подумала, что настало время покинуть Цутимикадо…

– Я следил за тобой… – раздался знакомый голос за спиной Мурасаки.

– Вы решили покормить уток? – с грустью в голосе спросила она.

– Нет, я хотел поговорить с тобой… – признался регент.

Мурасаки отвлеклась от уток, неспешно, откинув полы кимоно, повернулась к регенту и процитировала пятистишье Идзуми Сикибу, своей двоюродной сестры:

Этим вечером с час Собаки регент и фрейлина в последний раз предавались любовным безумствам в павильоне Цубоми.

Хэйан. Императорский дворец.

Мизутама, наложница императора, пребывала в забытьи. Около её ложа вот уже несколько дней неусыпно находился придворный лекарь. Император, обеспокоенный здоровьем наложницы, решил навестить её и потребовать подробный отчёт от своего эскулапа.

– Госпожу Мизутаму мучает лихорадка, причину которой установить я не в силах. Однако я провожу всё возможное лечение…

– И разве оно даёт результаты? – поинтересовался Итидзё, с жалостью воззрившись на наложницу.

Та выглядела бледной, черты лица заострились, она изредка открывала глаза и обретала сознание.

– О, мой господин… – едва слышно прошептала Мизутама, очнувшись.

Император присел рядом с ней на краешек ложа и взял за руку.

– Любовь моя, как ты? – участливо поинтересовался он.

– Мне уже лучше… стараниями лекаря… Я непременно поправлюсь и сыграю вам на кото… – с трудом произнесла наложница и снова закрыла глаза.

– Мизутама, Мизутама! – воскликнул император. – Очнись! Лекарь, сделай же что-нибудь!

Тот тяжело вздохнул и произнёс:

– Я делаю всё, что могу, о, Нефритовый господин!.. Но в данном случае надобно уповать на милосердие Будды…

– Эта девушка нужна мне!

– Да, мой государь… Однако я не обладаю божественной силой… – печально ответил лекарь.

Разгневанный император покинул павильон наложницы, отправившись во дворец Когосё.

Садако, госпожа из Северных покоев, пребывала в окружении фрейлин. Они занимались стихосложением. Разумеется, своим дарованием в очередной раз блеснула Издуми Сикибу.

Завидев императора, Садако поднялась с подушек, и поклонилась.

– Рада видеть вас, мой господин… – произнесла она, как и положено супруге императора. – Отчего я читаю грусть в ваших глазах?

– Я только что из павильона Мизутама… – признался Итидзё.

– А-а-а… – понимающе протянула Садако. – До меня доходили скверные вести о здоровье ваше новой наложницы. Вы знаете, какая болезнь мучает её?

– Лекарь говорит: доселе неизвестная лихорадка…

– Странно… Если в столицу приходит лихорадка с дальних земель, то болеют многие придворные. В данном случае недуг постиг одну лишь Мизутаму… – высказалась Садако.

Император невольно задумался.

– Что вы хотите сказать, Садако?

– Лишь то, что сказала, мой господин. Вы же делайте выводы…

Император покинул дворец Когосё в дурном настроении, сомнения по поводу болезни наложницы беспрестанно терзали его мысли.

Через два дня Мизутама скончалась. Опечаленный император приказал передать тело наложницы её родителям. Один из придворных поэтов сложил на смерть красавицы следующее стихотворение:

К отъезду госпожи Акико всё было готово. Дамы сидели одетые и причёсанные в её покоях, ожидая распоряжения к отъезду. Наконец, Митинага, отдал долгожданный приказ. Акико села в утепленный паланкин, позади неё расположилась кормилица с наследником на руках.

Фрейлины также расселились по крытым повозкам. Кортеж покинул Цутимикадо в час Овцы. По расчётам регента, если следовать с двумя остановками, кортеж достигнет столицы поздно ночью в час Свиньи.

На протяжении всего пути Нефритовая госпожа не проронила ни слова. Отец известил её о смерти наложницы: мысленно она ликовала – ложе императора было свободно. Садако, эта неудачница из южной ветви Фудзивара, не в счёт. Впрочем, у Акико созрел план, как избавиться ещё от одной соперницы.

На первой же остановке она поделилась своими мыслями с отцом.

– Итидзё далеко не глуп, чтобы поверить в скоротечную лихорадку, – сказала она. – Необходимо, чтобы у него возникли подозрения…

Митинага с удивлением воззрился на дочь.

– Подозрения? Какие?

– Пусть у него возникнут подозрения, что виной смерти наложницы стал яд…

Митинага удивился ещё больше.

– Объясни мне: зачем это нужно? Ты поставишь себя по угрозу!

– Ничуть! Надо направить подозрения императора в нужное русло. Скажем, покинутая им Садако повинна в смерти наложницы…

Митинага рассмеялся.

– Акико, ты становишься настоящей императрицей!

… В час собаки кортеж Нефритовой госпожи миновал ворота Кэнрэй и ступил на территорию императорского дворца.

Садако прекрасно знала о возвращении Акико. С чувством нарастающей тревоги она ожидала этого события.

Когда кортеж достиг дворца Сэйре, луна ярко освещала территорию дворца и прилегающие к нему павильоны. Мурасаки не чаяла, как добраться до своей комнаты, третьей по счёту во Внутренней галерее.

Вскоре появилась молодая фрейлина по имени Косё, бедняжка не могла отделаться от назойливого сановника, и потому решила найти защиты у своей старшей наперсницы.

Мурасаки видя такое дело, тот час поняла: сановник слишком самонадеян и явно рассчитывает этой ночью на благосклонность молодой фрейлины. Дамы с удовольствием сняли с себя задубевшие от мороза одежды и облачились в кимоно, подбитые ватой. Мурасаки подбросила угля в жаровню: живительное тепло наполнило комнату. Затем, решив немного расслабиться и окончательно согреться, она извлекла закупоренный кувшинчик вина из стоявшего в углу китайского шкафа, и разлила напиток по чашам. Фрейлины с удовольствием их осушили, и уже было намеревались лечь спать, как фусуме распахнулись: перед ними предстал тот самый назойливый сановник. Молодая фрейлина тотчас метнулась за ширму. А Мурасаки решила во что бы то ни стало дать отпор наглецу.

– Что вам угодно в столь поздний час в моей комнате, господин младший советник? – решительно спросила она не прошеного гостя.

Тот уже был навеселе и не преминул ответить:

– Нынче ночью нам не спиться… Поэтому я и мои друзья решили навести вам визит, – нагло ответил тот.

Мурасаки было собралась возразить, но не успела: в комнату буквально ввалились Левый советник и младший левый советник, неразлучные друзья и страстные поклонники творчества старшей фрейлины. Дама поняла: это расплата за популярность при дворе.

На рассвете в час Зайца мужчины, наконец, откланялись, и покинули гостеприимный очаг Мурасаки. Однако Левый советник, особенно почитающий творчество дамы, пообещал:

– Очень холодно сегодня, мы окончательно продрогли… (И это после того, как Мурасаки потратила весь уголь для жаровни!) Мы зайдём к вам днём, госпожа Сикибу.

Мурасаки лишь кивнула в ответ, так возмутила её наглость и невоспитанность поклонника!

Утром император поспешил нанести визит Акико. Та же встретила своего супруга во всеоружии: то есть в ночном полупрозрачном одеянии с распущенными волосами. Едва бросив взгляд на жену, Итидзё тотчас возжелал её. И Акико раскрыла ему объятия.

Император был преисполнен страсти. Супруга с лихвой компенсировала ему их вынужденную разлуку. И, улучив момент, перевела разговор в нужное ей русло:

– Новости в Цутимикадо доходили исправно. Я слышала, что ваша наложница умерла, якобы от какой-то странной лихорадки… Мне очень жаль, поверьте!

Император склонился над женой, заглянув ей в глаза: они выражали искреннее сочувствие и любовь.

– Я был привязан к этой милой девушке. Её непосредственность, свежесть и юность подкупали меня… – признался он.

«Она всего-то на два года младше меня!» – возмущенно подумала Акико.

– Я непременно распоряжусь, чтобы её несчастным родителям отправили дары утешения… Недавно я стала матерью и понимаю, как страшно и тяжело потерять своё дитя в каком бы возрасте оно ни было…

Император расчувствовался и привлёк к себе Акико.

– А вы не думали мой господин, что завистники могли лишить жизни вашу любимицу? – как бы невзначай спросила интриганка.

– Но зачем? – недоумевал Итидзё.

– Скажем, ваши братья, рождённые от наложниц… Ведь они никогда не унаследуют трона. Теперь у вас есть законный наследник! Они просто хотели досадить вам… А может быть…

Император напрягся.

– Говори! – с нетерпением воскликнул он.

– А может быть, яд предназначался для вас. Ведь вы вкушали пищу вместе в Мизутамой…

Страх и холод закрался в душу императора.

– Я даже подумать об этом не мог… Какое коварство!

Акико, окрылённая успехом, продолжала гнуть свою линию:

– Думаю, что здесь явно прослеживается женская рука… Яд – удел слабой женщины…

– Садако… – прошептал Итидзё.

Акико была готова возопить от радости, но сдержалась: участь Садако предрешена, соперница погибла!

– Госпожа из Северных покоев давно сетовала на то, что вы уделяете ей мало внимания. А учитывая последние события, когда появился на свет наследник, положение её как матери одних лишь принцесс явно пошатнулось…

– Ты на редкость проницательна… Моя матушка умеет разбираться в людях. Она не ошиблась в тебе…

Через некоторое время императорскую семью постигло тяжёлое несчастье: принцы Тамэтака и Ацумити, приходившиеся императору братьями по отцу и рождённые от наложницы, внезапно умерли от точно такой же лихорадки что и Мизутама.

После кремации принцев Акико демонстративно выказывала свою печаль и даже отправилась помолиться в святилище Камо за упокоение их душ. Мурасаки сопровождала свою госпожу. Она догадывалась о происхождении таинственной болезни, тяжело переживая разочарование в Нефритовой госпоже и в придворной жизни в целом. Мурасаки старалась как можно чаще посещать свой дом и уделять внимание дочери. Однако, несмотря на частые отлучки из дворца Сэйрё, она сохранила статус старшей фрейлины – Акико при всей своей жестокости и жажде власти была привязана к Мурасаки.

Айшу – печаль

Ояко, потеряв почти одновременно двух блистательных любовников, была безутешна. Вскоре, чтобы забыть о потерях, она вышла замуж за высокопоставленного сановника Фудзивару Ясумасу и покинула двор. Покидая дворец Когосё, она даже не предполагала, что спустя десять лет её единственная дочь Косикибу станет наложницей императора. Косикибу, унаследовавшая поэтический талант и влюбчивость матери, родит императору сына. А после смерти Итидзё удачно выйдёт замуж и навсегда покинет столицу.

Император удалил из дворца госпожу Садако, обвинив её в том, что одна из дочерей рождена ею от любовника, начальника дворцовой стражи. Тот же прилюдно подтвердил, что был вхож в покои Когосё. Убитая горем, опозоренная Садако подстриглась в монахини и затворилась в дальнем горном монастыре. Там она предавалась написанию стихов и воспоминаний, которые сгорели во время пожара, охватившего храм. Не выдержав очередного удара судьбы, бывшая Госпожа из Северных покоев умерла.

Утончённая госпожа Сей Сенагон оставила придворную службу сразу же после того, как Садако затворилась в монастыре. Сей Сенагон прожила яркую, но недолгую жизнь, покинув бренный мир в расцвете лет. По преданию она прожила последние годы всеми забытая, даже мужем и дочерью. Единственной, кто помогал ей, была Мурасаки Сикибу.

Акико полностью завладела помыслами императора. Она лично контролировала «поставку» ко двору наложниц. И выбирала девушек юных, неопытных, не представляющих опасности для её рода.

Но амбиции Нефритовой госпожи не знали предела. Когда наследнику трона исполнилось четырнадцать лет, официально он стал мужчиной и мог править государством, император занемог от лихорадки. Симптомы болезни были в точности такие же, как у наложницы Мизутамы и принцев. По дворцу поползли слухи, что смерть императора – дело рук рода Фудзивара.

Яшмовая госпожа, к тому времени постаревшая, наконец, поняла какую змею она пригрела на своей груди. И всеми фибрами души возненавидела Митинагу и Акико. Казалось, старая женщина не могла противостоять преступному союзу отца и дочери. Однако, она нашла в себе силы объединить недовольных аристократов и возвела на трон Сандзё, одного из своих внуков, рождённого от наложницы. Юноша правил, покуда не скончалась Яшмовая госпожа.

Акико, Митинага и законный наследник трона, получивший впоследствии имя Го-Итидзё, укрылись в резиденции Цутимикадо под охраной гвардии рода Фудзивара, где прожили последующие пять лет вплоть до смерти Яшмовой госпожи. Мурасаки последовала в изгнание вслед за своей госпожой и полностью посвятила себя творчеству. В это период из-под её пера вышли свитки, повествующие о последнем периоде жизни Гензи. Глава под названием «Сокрытие в облаках» так и осталась незавершённой, ибо романистке не хотелось навсегда прощаться со своим героем.

Митинага, несмотря на все доводы дочери, не хотел ввергать Хэйан в гражданскую войну и терпеливо выжидал все эти годы. После смерти Яшмовой госпожи её сторонники дрогнули, испугавшись бывшего регента. Они безоговорочно пустили Го-Итидзё во дворец. Сандзё же постригся в монахи.

Акико ликовала: северная ветвь рода Фудзивара получила безграничную власть! Однако Го-Итидзё, несмотря на молодость лет, оказался умным человеком и прозорливым политиком. Он удалил свою матушку в родовую резиденцию и под страхом смерти запретил покидать её.

Император Го-Итидзё правил в течение двадцати лет. Он часто навещал свергнутого Сандзё в монастыре, где тот посвятил себя изучению китайских мудрецов и написал множество знаменитых трактатов. После смерти Сандзё был провозглашён синтоистским божеством.

Мурасаки Сикибу, как творческая и ранимая натура не могла смириться с тем, что происходит в Хэйане. После восшествия на престол законного наследника она оставила двор и перебралась в своё родовое поместье, где и умерла в возрасте сорока двух лет.

Её нескончаемая повесть о Гензи пользовалась при дворе неизменной популярностью на протяжении нескольких последующих веков. Многие современники, а затем и почитатели творчества Мурасаки, видели в собирательном образе её героя императора Итидзё, принцев Тамэтаку и Ацумити, а также ещё ряд бастардов и известных сановников.

Идзуми Сикибу надолго пережила свою двоюродную сестру и скончалась в глубокой старости. О последних годах её жизни ничего неизвестно.