Русалка и зеленая ночь Буркин Юлий

Сказано это было так, что все насторожились и даже невольно оскалились. Кто-то захлопал в ладоши, кто-то крикнул: «Молодец!», а кто-то резюмировал: «Хорошо сказал». И, сделав вид, что тост закончился, гости уже было собрались выпить, но взмокший от волнения Даниил нервным взмахом руки остановил их:

– Строки эти родились у меня в те часы, когда мы с вами бок о бок боролись за чистоту Божьего творения.

Он опять закашлялся, замер, а затем, не отнимая руку от уст, закрыл глаза и пошатнулся. Присутствующим показалось было, что он сейчас упадет, но он встрепенулся и, бросив тревожный взгляд в пустоту над головами собравшихся, начал читать. Кто-то, устав держать поддетый на вилку пельмень, медлительно и как бы незаметно для себя погрузил его в рот, но жевать поостерегся. А Даниил декламировал:

  • Васильками космос весь расцвел,
  • И в груди моей весна уже нежна,
  • Во вселенной я, как запертый орел,
  • И душа моя, как ты, обнажена,
  • О, русалочка, о, ласточка, Oh, Girl,
  • По которой я рукой своей провел.

Гости растерянно помолчали, с одной стороны удивленные сказанным, с другой – не веря, что он закончил. Наконец бригадир подытожил:

– Справедливый стих, – и выпил, горько затем сморщившись. И все тогда тоже, наконец, выпили.

Застолье продолжилось. Продолжились и пьяные пересуды.

– Нет, наш малой, конечно, любит иногда безо всякой нужды соврать… Или, скажем, приукрасить истину, но… крановщик он хороший…

– Малой – человек, – заметил кто-то.

– Человечище! – подтвердил другой.

– А люди, люди – это ведь главное, – заявил третий.

– Люди? – поморщившись, промычал кто-то отвлеченно и горестно. – Людей я в жопу имел! Вот животные – это вещь.

– Х-ха! – радостно донеслось с другого конца стола. – Наливай!

– Смешно дураку, что нос на боку.

– А где ты видел, чтобы прямо было?! Всё у нас вкривь и вкось.

– Поделом же говорят: «Эх, Русь – обосрусь, не утрусь…»

– А вот не надо этого! Что за самоуничижение?! Во всем инородцы виноваты!

– Ну-ка, пойдем, выйдем!

– Это что, приглашение на секс?

– Допустим. Но только по-настоящему, по-мужски.

– Х-ха! Наливай!..

В иллюминаторе отражалась гостиная и застолье. Линза была чуть выпуклой, и отражение длинного белого стола в ней сужалось, как зимняя дорога на повороте. А за иллюминатором дремал бездонный-бездонный умудренный веками Космос. Чего только не доводилось видеть ему с тех пор, как его сотворили. И многое из этого повторялось миллионы раз. А от вечеринок на станции «Русь» его уже и вовсе мутило.

Красный от напряжения Даниил забыл даже выпить. Но кого это волновало? Сейчас он проклинал себя за то, что обнажил перед посторонними свои самые сокровенные чувства. Капелька пота, поблескивая, свисала с его носа, как лампочка новогодней гирлянды. Он просидел так, зависший как процессор, за столом еще минут двадцать и очнулся лишь тогда, когда гости хрипло завели:

  • Тяжелым басом гремит фугас,
  • Ударил фонтан огня,
  • А наш пустолаз вдруг пустился в пляс —
  • Какое мне дело до всех до вас,
  • а вам – до меня?
  • Трещит Земля как пустой орех,
  • Как щепка трещит броня,
  • И лишь пустолаза бросает в смех —
  • Какое мне дело до вас до всех,
  • а вам – до меня?..

Когда рычали звуки последних куплетов, Даниил тихо выбрался из гостиной в темную прихожую, притворил за собой дверь и застыл возле нее. В уединении и мраке даже приятно было слушать, как по соседству веселятся бравые трудяги. Он поплыл по коридору водопьяновской квартиры, и звуки застолья стали чередоваться то со смехом молодежи, то с ритмами дискотеки, то со звуками фортепьяно тупо и неритмично повторявшего начало «Лунной сонаты». Не пожелав менять одну шумную компанию на другую, где к тому же придется пить штрафную, Даня предпочел пробраться на кухню.

К его разочарованию и там стояла все та же кутерьма, если даже не хуже. И дым тут был, хоть топор вешай. Как раз сюда понемногу сползались самые невменяемые гости, и одни раскуривали кальян, другие смолили сигареты, стряхивая пепел на потолок или в соленые огурчики. Таким же сизым туманом, что и дым, висели тут и дремотные разговоры на фоне бормочущего в дальнем углу телевизора, на большом экране которого пестро менялись объемные картинки. Это Машенька, упершись локтями в коленки, упрямо пыталась смотреть серию своих любимых вечерних мультиков. Заметив родную душу, Даниил поспешил к девушке.

– Отстань! – вдруг выкрикнула та, отшатнувшись от его обнимающей руки, словно та была раскаленной чугунной болванкой. Маша мотнула головой, линзы ее раскосых очков метнули в Даню сноп искр негодования и вновь вернулись в параллельную экрану плоскость.

Недоумевающий друг присел рядом и потупился. Не отрываясь от мультиков, Маша бросила:

– Я знаю, о ком ваше стихотворение.

– Я тоже, – невпопад ответил юный крановщик.

Машенька фыркнула. А мультики продолжались. Какие-то три толстяка в белых камзолах наступали, как Годзиллы, на город, в центре которого возвышался увенчанный двуглавым орлом небоскреб. Вдруг из-за высотки выскользнула стая самолетов-истребителей и принялась расстреливать зловещих толстяков. Но те все наступали и наступали. Тогда один, самый отчаянный, летчик на красном допотопном биплане пошарил в бардачке и вытащил оттуда обыкновенную рыболовную закидуху. Скользнув под крайнего из монстров, он, как назойливая муха, начал крутиться вокруг него, обматывая ноги леской.

Даниил набрался смелости и по-мужски решительно положил руку Машеньке на бедро. Румянец на лице девушки стал таким отчетливым, что его можно было принять за свежую ссадину. Бледная, холодная, тонкопалая конечность Даниила поползла отличнице под юбку. Внезапно Машенька схватила его руку и переложила в другое место. От волнения и неожиданности у Дани потемнело в глазах, а когда секунду спустя очнулся, он обнаружил, что его хваткая десница крабом уцепилась за левую грудь девушки. Под воздействием приступа робости Даниил медленно, как со взведенного боеприпаса, снял свою пятерню с тела оцепеневшей подруги и опустил обе кисти на свои сдвинутые острые коленки.

Так, в позе воспитанников подготовительной группы детского сада, они и просидели почти весь оставшийся вечер перед окутанным табачным дымом мерцающим и бубнящим телевизором. Пока к ним не присоединился третий.

* * *

Не было на станции «Русь» мусорщика сердечнее Ивана Петровича Антисемецкого, или просто Ванечки. А сейчас не было и пьянее. Подсев к ним, он тихо сказал:

– Тошновато мне здесь что-то. Тошновато и грустновато.

– И мне, – отозвался Даниил.

– И мне, – подхватила Маша.

– А пойдем, Машенька, к тебе, – предложил Ванечка. – Посидим своей компанией…

Остаток этого лихого вечера они пили портвейн под номером 32 дома у Машеньки. Даниилу она отказала бы, но ранить сердце добрейшего Ванечки девушка не смогла.

Вот тогда-то, довольно быстро дойдя до Ваничкиной кондиции, наш юный крановщик начал рыдать и рассказывать трагедию своей жизни.

– Я же люблю ее, люблю больше всей вселенной! – плакал он. – А она такая холодная…

Машенька, демонстративно заткнув уши, уселась к ним спиной и уставилась теперь уже в маленький, но свой собственный телевизор.

Ванечка, внешне – стандартный русский мусорщик бомжеватой внешности с круглой небритой ряхой и в вечной вязаной шапочке-«петушке», готов был не только подставить своему сопливому другу грудь, но и разрыдаться сам.

– И вот теперь она, мертвая, лежит там, в морге, или, может быть, изменяет мне с каким-нибудь красивым очкастым патологоанатомом, – сипло нес Сакулин уже полную ахинею. – Сволочь! Ненавижу! Ну не могу я так больше, Ваня, – захныкал он. – Не могу я вынести этой жизни…

Сказав это, Даниил залил горе очередным стаканом портвейна. Ванечка, травмированный в самую душу, вылупился в Машенькину спину и выпятил нижнюю губу – так, будто его отшлепали. Опомнившись, он торопливо опустошил стакан, и когда он морщился, его красные глаза наполнились слезами, а гримаса сострадания неожиданно превратилась в гримасу неизбывного горя. Резким выпадом он обхватил Даню руками и разрыдался наконец на его впалой груди, оставляя на белой рубашке крановщика практически туринский отпечаток.

Когда оба несколько успокоились, но объятия их все еще были тесны, Ванечка сказал икающим голосом:

– Скажи мне, друг мой, что я могу сделать, чтобы хоть как-то смягчить твои терзания?

– О, Ванечка! – отчаянным, полным безнадежности голосом воскликнул Даниил и принялся слезно расцеловывать обветренное, красно-серое лицо родного человека.

* * *

… Что было дальше, Даня наутро не помнил. Проснулся он с ощущением несвежести во рту и небритости той щеки, под которую была подложена рука. Волосы на его тяжелой голове торчали дыбом, а внутри нее стоял такой звон, будто его оглушили рельсом, и этот самый рельс, словно камертон, до сих пор держит свою невыносимую ноту. Его душевное состояние наиболее сопоставимо было, наверное, с чувствами гражданина Шарикова, который, проснувшись после операции, обнаружил, что он опять собака.

Первые десять секунд Даня старательно соображал, какая из окружающих его плоскостей все-таки является полом, чтобы плюнуть туда. Отчаявшись, он смачно харкнул на ближайшую и поплыл к раковине, чтобы попить воды. И вот тут… Неизвестно откуда взялись у него силы, но закричал он так, будто станция падала на Землю. В этом-то протяжном гортанном крике он и пришел в себя. А придя, испугался, что соседи вызовут орбитальную милицию, и судорожно закрыл пасть ладонью.

Разодетая как прожженная шлюха, в кружевных чулочках, пристегнутых пажиками к трусикам, Русалочка сидела тут, привязанная к стулу, вылупив свои фарфоровые накрашенные глаза. И волосы ее, заплетенные в косы с бантами, как щупальца, извивались в невесомости.

5

Когда феникс садится на насест,

он делает это хуже, чем курица.

Китайская пословица

А было так. Напившись вчера до посинения, Ванечка глубоко проникся горем Даниила и по-отцовски пожурил товарища за малодушие. Он решительно поднял его на подвиг и, вывалившись из квартирки прикованной к телеэкрану отличницы, друзья прямиком направились в скорбное хранилище усопших. Но путь этот оказался не столь прямым и кратким, как им хотелось. На полдороге их остановила милицейская карета, и из окошка высунулся лейтенант:

– Куда, откуда и зачем?! – поинтересовался он.

– По любовным делам, – с вызовом ответил Ванечка и слегка грузанулся, стоит ли добавить «в морг». Но решить не успел, так как милиционер, внимательно оглядев обнявшихся друзей, понял все по-своему.

– А-а, – кивнул он с дурашливым участием. – Ну, это у нас не возбраняется. Только напиваться-то так зачем?

– Для храбрости, – пискнул Даниил. Ведь и впрямь, не напейся он так, никакими уговорами его было бы не заставить опять отправиться в царство суровой моржихи.

– Боишься? – усмехнувшись, гнул свою линию мент. – В первый раз, что ли?

– Во второй, – признался Даня.

– Так ежели во второй. Зря тогда боишься, малохольный.

Из кареты раздался радостный гогот ментовского напарника.

– Отставить страх, резьба-то уже сорвана, – добавил лейтенант.

Не въехав в замшелую шутку про резьбу, Сакулин понял только то, что милиционер его порыв одобряет.

– Спасибо вам, товарищ майор, – сказал он серьезно (он видел на погонах две звездочки, но думал, что это у него двоится в глазах). – Есть отставить страх.

– Какой же я тебе майор? – удивился мент.

– Самый на-на-настоящий, – осознав свою ошибку, стал оправдываться Даня. – Только будущий. Вот увидите.

– Экий ты ловкий, – усмехнулся лейтенант. – Ну, ладно, спасибо на добром слове. Проходите с богом.

– А пошли с нами?! – невпопад предложил душевный Ванечка.

– С вами? – удивился лейтенант. – Э-э… Нет, ребята. Жалко прямо, но с вами – никак. Служба, понимаете ли.

– Товарищ милиционер, – не унимался любвеобильный Ванечка, – а можно мне вас поцеловать на прощание?

Гогот из кареты раздался еще куражестей прежнего.

– И взасос, конечно? – мрачнея, уточнил лейтенант.

– А как же ж еще?! – все так же радостно вскричал Ванечка.

– Может, тебе еще и минетом услужить, брат мусорщик? – в голосе лейтенанта послышалась усталая угроза.

– Да нет, не стит, – не заметив ее, с сожалениям вздохнул Иван. – Теперь ведь пост на Руси. А я такой человек, что и за тысячу рублей не захочу оскоромиться.

Мент немного помолчал, пристально вглядываясь в лицо Ванечки и решая, дурак тот или издевается, потом сказал недобро:

– Ступайте-ка вы с миром, добропорядочные наши православные граждане.

– До свидания, – кивнул Ванечка.

– Бывайте, бывайте… – бросил мент, и карета, покачиваясь, неспешно отлетела от путников.

* * *

В те, позже преданные забвению, минуты Даня одновременно и жаждал встречи с дежурившей давеча в морге женщиной, и страшился ее. Жаждал оттого, что хотел оправдаться хотя бы перед самим собой за случившийся с ним утром приступ робости, страшился же потому, что понятия не имел, что скажет ей теперь. Но в морге ему пришлось столкнуться с разочарованием и, в то же время, облегчением: двери отпер невысокий бородатый дяденька. Кто он – сторож ли, ночной ли дежурный, этого друзьям узнать было не суждено. Человек этот не дал застать себя врасплох и встретил гостей напористо:

– Ну что, принесли?

Ванечка с обиженным выражением лица достал и предъявил две бутылки горючего.

– Тогда проходите, – сказал ночной хозяин заведения.

Похоже, ситуация эта была ему привычной. Почти не глядя на гостей и не уточняя цели их прибытия, дяденька сразу повел их к рефрижератору. Вся стена здесь, как цинковые соты, была поделена на ячейки с усопшими. Ловко выдвигая и задвигая шестигранные полки с нагими покойниками, дяденька демонстрировал свою скорбную коллекцию.

Вж-жик.

– Эта?

– Не-а.

Щ-щик… Бум! Вж-жик.

– Этот?

– Не-а.

Щ-щик… Бум! Вж-жик.

– Этот?

– Нет.

Щ-щик… Бум! Вж-жик.

– Эта?

– Она! – истошно выкрикнул Даниил.

– Приходите утром, – сказал дяденька, – все оформим по закону.

– По закону не выйдет, – признался Даня с дрожью в голосе.

– Вы что, не родственники? – удивился дяденька.

– Нет, не родственники, – покачал головой Ванечка.

– А кто? – удивился дяденька еще сильнее.

–Э-э… – замялся мусорщик.

– Го-го-го… Горячие поклонники, – вмешался влюбленный крановщик.

– Тогда не положено.

Не сводя глаз с покойницы, Даня дрожащими руками вытащил из кармана бумажник и протянул вершителю судеб всю имеющуюся у него наличность.

– Обижаете, – помрачнел дяденька и как-то особенно негуманно задвинул покойницу: «Вж-жик… Бам-м!!!» – Русские за деньги не продаются.

– Даня, ты чего? – принялся укорять товарища Иван. – Ты чего делаешь-то, Даня? Разве можно так с человеком?.. – потом выхватил у него червонцы, заглянул в глаза хозяину и, подняв ладонь, мол, «спокойно!», бросил: – Я мигом!

Даниил, потупившись, остался висеть возле презрительно разглядывающего его хозяина, но на счастье вернулся Ванечка действительно очень быстро. Притом в руках его, между каждыми двумя пальцами торчало по горлышку. Усердно загребая этими стеклянными ластами в невесомости, он напоминал толстую, плывущую под водой лягушку. Приняв бутылки, страж покойных подобрел и от щедрот предложил:

– Может, еще кого возьмете? – ввиду занятости рук он описал дугу бородой, указывая ею на ячейки. – От чистого сердца…

– Не, нам кроме нее никого более не надобно, – помотал головой Ванечка.

– Ну что ж, – вздохнул дяденька. – Жаль. А то ведь, знаете, как… Не всегда в хорошие руки отдавать приходится. Бывает, и медики для опытов забирают. Просто сердце тогда кровью обливается. Ну что ж, берите на здоровье. Заходите еще. Милости, как говорится, просим. Только вот вы что: будет баба Зина дежурить – про меня не спрашивайте. Я здесь на хорошем счету, знаете ли. Сразу когти рвите, а спросят чего, говорите, мол, ошиблись…

– Хорошо, хозяин, – покивал головой Ванечка, беря невесомую покойницу на плечо. – Слышь, еще чё… Мы в этом деле новички, ты уж посоветуй нам, как за ней ухаживать.

Дяденька с озадаченным выражением заглянул Ванечке в лицо и пожал плечами.

– Ухаживать? В смысле, цветы, там, дарить, в киношку?.. Чего за ней ухаживать-то, она же мертвая.

– Я, в смысле, чтобы не испортилась, – разъяснил Ванечка.

– А-а, вот ты про что! Так не роза, не завянет. Консервант – штука надежная.

– Это что же получается, она вообще никогда не испортится?

– Нет, конечно! Орбитальное погребение, это, брат, тебе не мавзолей имени Ленина.

* * *

… После обнаружения в каюте покойницы с Даниилом сделалось нехорошо. Забившись в самый дальний угол, он спрятался за шкаф и изредка украдкой выглядывал из-за него. Каждый раз убеждаясь, что русалочка ему все еще мерещится, он тут же прятался обратно. Та же, в свою очередь, вместе со стулом совершала в невесомости медленные кульбиты.

«Белая горячка!» – вот первое заключение, которое сделал Даня. Он действительно весь взмок, и у него скакнула температура. Как это бывает в экстремальных ситуациях, он потерял ощущение времени и потому позже не мог припомнить, сколько минут или часов длилось это их первое свидание с глазу на глаз. Но конец ему положил нежданный негаданный звонок в дверь.

Что тут началось! До этого Даня боялся к русалке даже приблизиться, но теперь, по сравнению с опасностью оказаться застуканным в компании с миловидной покойницей в кружевном белье, страх этот превратился в никчемное суеверие.

Оперативно отвязав русалку от стула, Даня принялся, как тряпичную куклу, запихивать ее в шкаф. Когда он убедился, что из-за полок она туда не поместится, он пристроил ее в угол возле входа, так, чтобы пришедший не мог увидеть ее от двери. А за порог он решил никого не впускать.

– Здравствуйте! Меня зовут Вениамин Светлов, – с привычной торжественностью представился наделавший переполоху гость в невзрачном сером плаще. – Будучи французских кровей, я предлагаю вам себя на весь остаток жизни. Ежедневный завтрак в постель и кофе; тихая, уравновешенная свекровь или, если хотите, теща; зарплата от трехсот долларов США и выше. А также в ассортименте имеется толстенный фаллос длиною, и это не шутка, в фут. – Торговец распахнулся…

Даниил облегченно выдохнул и хлопнул по красной кнопке.

– Что за жизнь? – риторически промямлил коммивояжер, повесив голову перед задвинувшейся дверью.

* * *

…Что греха таить, Даниил подумывал даже, как от нее избавиться. Опасаясь ответственности, в первые минуты он забыл про любовь и, хватаясь за голову, метался по каюте. А прекрасная русалочка, распушив банты, как танцовщица в замедленной съемке, вертелась от создаваемых им вихревых потоков воздуха.

Не найдя решения самостоятельно, Даня хотел было спросить совета у людей духовного звания, коим беззаветно доверял, но, припомнив последнего орбитального батюшку, от этой идеи отказался.

А если не в церкви, то где же она – истина? Как и большинство благочестивых русских людей, Даниил ответил на этот вопрос так: у гадалок и экстрасенсов. Он знал, что путь оккультизма не ведёт ни к чему хорошему, но только здесь он мог надеяться на, хотя бы платное, понимание.

Сначала он записался на прием к орбитальному экстрасенсу Брюквину, но, обнаружив, что почти все его наличные деньги куда-то пропали, он посчитал оставшуюся мелочь и направился в цыганский блок. Гадание заказал на бубновую даму.

Раскинув на столе намагниченные карты, толстая старуха в цветастом платке удивленно сморщилась.

– Бриллиантовый мой, – сказала она, – тяжелый рок висит над тобой! – и, смешав колоду, начала в третий уже раз раскладывать ее сызнова. Истомившийся бледный как стена Даниил смиренно ждал. Наконец, цыганка, вздохнув, вскинула на клиента притворно сочувствующий взгляд:

– Женись, карта говорит. Теперича не отвертишься.

– Жениться?! – опешил Даня. – Как так жениться?!

– Как-как? Как русским людям положено. И не тяни с этим. А то хуже будет.

– Но она же мертвая.

– Вот как? – подняла бровь цыганка. А затем развела руками: мол, я-то тут причем?..

«Господи, помилуй меня, окаянного, – молился Даня по пути домой. – За что мне такие наказания? Я же и впрямь люблю ее. Всем сердцем люблю. Но как быть-то мне, а?»

6

Белый холст боится попасть в чан

с индиго.

Китайская пословица

Позже к Дане и Русалочке присоединились Ванечка и Маша. Было похоже на похороны. Все сидели молча, потупившись. Даже принесенный душевным пустолазом портвейн они пили, не чокаясь. Особенно страдал Даня. Машенька же, будучи добрейшей девушкой, забыв обиды, прониклась к нему искренним состраданием.

– Она, конечно, невесомая, – вздохнув, сказал Даня, – но, может быть, вы все ж поможете мне в церковь ее сносить? Цыганка ведь сказала, женись, а то хуже будет… Боязно мне одному-то.

– Так не повенчают же! – помотал головой Ванечка.

– Знаю, что не повенчают, – кивнул Даня. – Но попытаться я должен, иначе не прощу себе. Мы в грехе жить не станем. Я обожаю ее и преклоняюсь. А потому до венца ничего между нами не будет… Так поможете?

– Об чем речь, Даня?! – заверил Ванечка. – Конечно же, мы поддержим товарища в такой недобрый час. Но сперва договориться надо.

Пока Маша приводила Русалочку в порядок, друзья-мусорщики направились в часовню.

– Батюшка, как у вас тут венчаются? – спросил Ванечка.

– Вы закажите побольше в свечном ящике, я вас хоть сейчас сочетаю, – улыбнулся батюшка понятливо. – Дело-то хорошее.

Сакулин и Антисемецкий переглянулись.

– Да нет, батюшка, вы нас неправильно поняли, – робко улыбнулся Ванечка. – Это вот товарищ мой с девушкой своей обвенчаться хочет.

– С девушкой? – переспросил батюшка, озадаченно погладив бородку. – Ну что ж, можно, конечно, и с девушкой. Но дороже встанет.

– Только вот тут какая штука получается… – замялся Ванечка. – Она… Ну, в общем… Она у нас мертвая.

– Как? – испугался батюшка и, прикрыв рот рукой, осмотрелся по сторонам. – Что, совсем?

– У нас и свидетели имеются, – с успокаивающей интонацией заверил Ванечка.

Но слово «свидетели» напугало батюшку еще сильнее.

– Видите ли, – перекрестившись, сказал потемневший челом служитель культа, и его передернуло. – В церкви есть свои традиции, и мы непременно должны соблюдать их. В общем, извините, молодые люди, но – только с высочайшего благословения. Порядок есть порядок…

– Как же мне быть?! – вмешался Даниил. – Ведь я люблю ее, я жить без нее не могу!

– Ну, коли так, – вдруг смягчился батюшка, – можно подождать до Воскресения.

– Да?! – радостно удивился Ванечка. – А по воскресеньям и с покойницами венчают?

– Нет, – помотал головой батюшка. – Но хоть просто, по-человечески, подружат, поболтают…

Ваня и Даня вконец запутались.

– Она что, оживет, что ли? – осторожно спросил влюбленный.

– А куда ж она денется? Конечно, оживет. Ведь сказано: «… И мертвые воскреснут нетленными…»

Тут только Даня сообразил, о каком Воскресении толкует батюшка, и опечалился.

– Так мне что, до Судного дня свадьбы ждать, так что ли выходит?!

– Нет, юноша, свадьбы тогда будут не положены. Ибо сказано: «… Когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как ангелы на небесах». Так что, извините, но с венчанием у нас ничего не получается. Вот отпеть её если – это завсегда.

С этими словами батюшка удалился в алтарь.

– Им бы только отпевать, – недобро буркнул Ванечка вслед.

* * *

Безразличная ко всему невеста и растерянная свидетельница, как и полагается, ждали дома. Жених с товарищем вернулись невеселые.

– Свадьбы не будет, – с порога объявил Даня и повесил голову.

– Почему? – нахмурившись, спросила Машенька.

– Батюшка ерепенится, – объяснил Ванечка. – Этого и бутылкой не возьмешь. Пока за столом украдкой не напоишь, дело с ним не сладишь.

– Так пригласите его, – предложила Машенька. – Все ж куплено.

– Нет, – отрезал жених. – Духовные дела так не делаются. Раз батюшка сказал нельзя – значит, такова воля Божья.

– А вот и неправда! – как матрос на митинге, взорвался Ванечка и взмахнул кулаком. – Это папа римский непогрешим, а наши попы как раз очень даже погрешимые! Один не повенчал, другой повенчает!

Даня потупился, потом поднял голову и поскреб подбородок.

– Что-то в этом есть, – наконец согласился он. – Можно и в другой раз счастье попытать. – Он снова задумался, затем добавил. – Только уже не с каким попало батюшкой, а с тем, который наверняка волю Божью исполнит.

– Где ж ты такого найдешь? – вмешалась Машенька.

– Найду! – отозвался крановщик решительно, вспомнив при этом о своем логопеде, который был когда-то попом и наверняка имел в этих сферах какие-нибудь связи и знакомства.

* * *

Доктор Аркадий Эммануилович Блюмкин обитал в центре Екатеринбурга – столицы Российской Империи, в огромном здании, где только по официальным пропискам насчитывалось более ста тысяч жителей. Пространные комнаты его захламленной квартиры были обставлены старомодной мебелью красного дерева, стены и паркет не видали ремонта, минимум, полвека, а тяжелые шторы создавали здесь вечный полумрак и прохладный сонный покой.

Доктор имел уже внуков, но, будучи человеком разведенным, давно жил один, если не считать английского бульдога по кличке Пиночет да кота с благозвучным именем Отец Виктор.

Тут же, прямо в квартире, была у доктора небольшая приемная и логопедический кабинет. Занимался он в основном с детьми, потому у него было полно всевозможных игрушек – крокодил Гена и Винни Пух, юла и кубики с буквами… А также Терминатор и голограммка ядерного взрыва – излюбленная концовка всех детских игр. Когда-то, еще ребенком, бывал в этом кабинете и Даня, и с тех пор, когда он заходил к доктору в гости, у него екало сердце и просыпалось чувство сладкой ностальгии.

Благообразная внешность Блюмкина выдавала старого интеллигента. Аккуратная бородка, густые брови над хитроватыми глазками и взбитые на затылке кудри. Несмотря на возраст и грузное телосложение, почему-то всегда казалось, что он вот-вот пустится в пляс. Доктор любил выпить водки, но не по-русски, а на западный манер, чтобы не вдруг и в хлам, а регулярно и по чуть-чуть. Хобби ж его было – изготовление коктейлей, хотя сам он их не пил, а лишь пробовал, угощая гостей, так как его собственный организм перестал с некоторых пор выдерживать «алкоголесодержащие смеси».

Когда раздался звонок из космоса, доктор занимался работой.

– Ну-ка, высунь язычок, – просил он семилетнюю девочку.

– Мама мне запретила язык показывать, – категорично отозвалась та.

– Это дома и в школе, – увещевал Блюмкин. – А здесь тебе за это никто ничего не сделает.

– Все равно не буду.

– Ну, пожалуйста, ну, деточка, ну, я тебя очень прошу. Я тебе и спасибо скажу, и конфетку дам.

– Точно?

– Всенепременно!

– Бе-е-е!!! – оттянулась девочка на полную катушку.

И тут зазвонил телефон.

– Блюмкин слушает, – нахмурился логопед, прижав трубку плечом.

– Здр-здра-здравствуйте, док, это я.

– А, Даня! – несмотря на то, что его оторвали от работы, доктор искренне обрадовался. – Как твоё здоровье? Чем обязан?

– Аркадий Эммануилович, у меня к вам дело, и очень серьезное.

– Понятно, понятно… – все также обрадовано, но уже с некоторым угасанием интонации произнес доктор. – Однако, знаешь ли, дорогой, прямо сейчас я работаю. У меня тут ребенок. Перезвони-ка ты мне вечерком. Часа эдак через три.

– Ладно, док, – в голосе Сакулина прозвучали нотки разочарования. Не замечая этого, Блюмкин сказал:

– Тогда удачи, дружище.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга посвящена церковным аспектам русской политики в Балканском регионе. Общность веры с христианск...
Ольга всегда знала, что достойна самого лучшего. Девушке из провинции пришлось многим пожертвовать и...
Эпоха меж двух великих войн, которая закончится крушением Империи Человечества, эра лютых псов, стре...
Ануш – молодая девушка, с поступлением в Кембриджский университет, воплощает в жизнь заветную мечту ...
Английская баронесса Барбара Кэмпбелл всегда мечтала поближе познакомиться с русской культурой и тра...
Грязные дела наркоторговца Тошали Бобошерова переполнили чашу терпения не только простых людей, но и...