Ануш для искушения Вир Виталий

Глава шестая (стр. 89)

Майя настоящего/прошлого

Прошло больше двух недель с тех пор, как я приступила к раскопкам. И менее двух недель оставалось до завершения археологической экспедиции.

Раскопки велись на полуострове Юкатан. В двухстах километрах от города Канкун и невдалеке от древнего города Чичен-Ица, знаменитого наследием цивилизации майя.

Район раскопок сверху утопал в солнечном свете, а снизу пребывал в тенистой части высоких деревьев с первозданной зеленью.

Там, где мы находились, от самого древнего города мало что осталось. Зато неплохо сохранились некоторые развалины стен, представляющие ценность для археологов. Куски бывших строений состояли из довольно грубо вытесанных камней, скрепленных между собой очень плотным раствором. Поэтому некоторые фрагменты стен простояли тысячи лет. Период расцвета этого поселения приходился примерно на 600–100 годы до нашей эры, а около 1400 года город внезапно, как и Чичен-Ица, был оставлен жителями и заброшен. Ученых интересовало это, потому раскопки могли пролить свет на загадки древних цивилизаций.

Мне тут очень нравилось. А если без лукавства – я разве что не порхала от счастья. Так получилось, что любимым делом я занималась в обществе Джэя. Мне даже не хотелось ни с кем особо знакомиться.

Первое, с чего началось мое счастье, – я попала в состав его группы. А затем мне удавалось выбирать участок работы в непосредственной близости от него. В дальнейшем Джэй вообще начал брать меня в помощники. За время совместной работы мы с Джэем очень сблизились. Я настолько привыкла к этому, что больше не представляла себе, как можно проснуться и весь день не проводить совместно. Но я, как и прежде, не могла называть его на «ты». Сам Джэй это сделал давно и, снисходя к моему воспитанию, смирился с моим обращением на «вы». Мы много болтали. Предметом разговора могло стать все, что угодно. Затрагивал новую тему всегда он, и мы говорили обо всем, порой мне казалось, что я для него та единственная, с кем ему будет хорошо, как с самим собой.

Джэй был очень увлеченным, его основные исследования сосредоточены на классической цивилизации эпохи майя и системе их письма. Он настолько увлечен непосредственно делом, что остальное, не относящееся к его профессии, идет своим чередом. На это он даже не тратит время. Джэй просто с азартом погружен в работу, а те предложения, что до сих пор поступают к нему, удивительным образом благоволят продвижению его познаний дальше и дальше. Как промежуточный итог – к 24 годам он уже являлся научным сотрудником в Кембриджском университетском колледже археологии и антропологии.

Кроме того, Джэй чрезвычайно жизнерадостный человек. От него исходит такая энергия, что она способна увлечь и встряхнуть кого угодно. Я была очевидцем того, как ему начинали нехотя верить самые убежденные пессимисты, которые затем шли за ним, и тут мы становились свидетелями новой находки на земле. А точнее – в земле.

И Джэй как один из людей, чье предназначение на Земле – продолжение рода человеческого, чертовски непозволительно красив и крайне привлекательно сложен. Он не просто интересен, он умопомрачительно прекрасен, просто до дрожи в коленках! Джэй отличается от всех тонкими, красивыми чертами лица и манерой держаться, что демонстрировало некую самоуглубленность и отстраненность от окружающего мира. По крайней мере, я находила его таким. Я вообще не знаю, почему в него не влюбились все девушки экспедиции. Конечно, мне это не нужно! Для меня достаточно, что он возбуждает меня втайне от всех. Даже втайне от самого себя. А почувствовать рядом соперницу было бы равносильно пробуждению во мне хищницы.

Так я полюбила Джэя, но не могла говорить об этом во всеуслышание. Подойти к нему первой и заговорить с ним о моих чувствах к нему для меня означало… Да и ни при чем тут мое воспитание – жить в кротости. Просто с этим подойти не смог бы никто. А больше этим и поделиться-то не с кем было.

Ллойд по приезде работал в совершенно другом месте раскопок. Участков оказалось много, Ллойд вызвался на дальний из них. Настолько дальний, что мы не виделись вовсе. Плюс к этому меня поселили в противоположной от Ло части палаточного лагеря. Так что за последнее время я встретила его всего один раз. При этом он меня не видел.

К тому же нас перестала объединять общая тема – события, связанные с погребальной камерой. На следующий после прибытия в лагерь день я попросила Джэя показать мне то самое настенное изображение. Амулет я узнала в точных подробностях. Об этом я решила не говорить Джэю. Тогда мне не хотелось ворошить прошлое, вспоминалось, мягко говоря, скептическое его отношение к моему рассказу о предсказаниях из манускрипта. Тем более я испугалась, что он начнет относиться ко мне с подозрением (в лучшем для меня случае – как к большой фантазерке). А мне этого не хотелось.

Изо дня в день меня больше заботили хорошие отношения с Джэем: старалась не давать повода, чтобы он подумал обо мне не так, как я этого хотела. У меня даже на пару дней напрочь стерлись воспоминания о событиях в погребальной камере. Тем более Джэй все взял на себя, а мы с Ло ограничились подробным письменным изложением случившегося.

Я не знаю, о чем написал Ло. Но в своем отчете я намеренно не упоминала о манускрипте. Подробнее всего описала то, чего хотел экспертный совет – феномен шести ступеней! Решила, что если спросят о манускрипте, расскажу, как о видении. Я реально не могла описывать уверенно то, что видела я одна! В погребальной камере мы оказались вдвоем. Манускрипт при этом видела одна я. Кроме того, я продолжаю в одиночестве настаивать на этом. За отсутствием самого документа результат моего диагноза налицо. Поэтому о манускрипте я не забыла, но и упоминать о нем не захотела.

Дни проходили, а я больше думала о Джэе и меньше – о манускрипте.

Сегодня, 22 сентября, после обеда, немалая часть членов экспедиции собиралась в город Чичен-Ица, чтобы посмотреть на чудо. Не думали ехать те, кто это видел не один раз. Я решила воспользоваться случаем, чтобы заглянуть к Ллойду. Меня интересовало, почему он так избегает встречи со мной. Я мучилась этим вопросом, потому что ничего такого особенного за собой не чувствовала.

Ближе к обеду я нашла его в палатке за кучей книг и не в одиночестве.

– Привет, – поздоровалась я (в принципе, со всеми).

– Привет, – ответил Ло абсолютно обыденно.

Он и не думал подымать голову и отрываться от чтения. Те же, кто находились еще здесь, трое молодых ребят, продолжали увлеченно доказывать что-то друг Другу, не обращая ни на кого внимания.

– Ты с кем сегодня поедешь? – спросилая, будто тоже ни на что не обратила внимания.

– Мне работу надо писать. У меня нет времени.

Я не знала, как вести себя дальше. Неуклюже скрывая растерянность, я спросила:

– А ты уже видел это?

– Нет.

Короткий ответ прозвучал как призыв к завершению общения.

– Но такое происходит всего два раза в год.

Зачем-то я сделала попытку продолжить этот бессмысленный разговор.

– В дни весеннего и осеннего равноденствия, что бывает дважды в году, когда солнце проходит непосредственно по экватору Земли и день равен ночи, на пирамиде возникает особый визуальный эффект, – проговорил Ло с ленивой усталой интонацией, не отрываясь от строк в книге и изображая ответ, как если бы он присутствовал на экзамене. – Я знаю, Ануш. Но, правда, некогда.

Такое поведение выглядело бы невыносимым хоть для кого.

– Что ж, извини, – с обидой сказала я. – Не хотела мешать. Пока.

В ответ Ллойд позволил себе неслыханную наглость: он просто «угукнул»!

Я вышла из палатки и быстро зашагала к себе. Из-за того, как он повел себя, меня чуть ли не распирало от злобы. Я не знала, как взять себя в руки. Думала о том, что он наглый и избалованный отпрыск богатеньких родителей. Видите ли, я задела его самолюбие – какая-то простолюдинка. И эта простолюдинка не просто не ответила на его чувства, а не оставила шанса. Какой он наглец! Какие только мысли у меня не возникали в этот момент. Это продлилось вплоть до отбытия.

После получаса мучений наконец-то меня отвлек отъезд.

Джэя в автобусе не было. Но я не сильно из-за этого расстроилась. Он должен был на машине приехать отдельно от нас. Я знала, что ему надо заехать по делам в город, а после он собирался сразу же присоединиться к нам.

Мы направлялись к одному из самых популярных древних городов на Земле – к городу Чичен-Ица, или городу Колдунов. Тысячи туристов ежегодно едут в непроходимые джунгли, чтобы увидеть таинственный заброшенный город. А именно сегодня тысячи людей стекаются непосредственно к пирамиде Кукулькан в ожидании удивительного зрелища.

На месте прибытия еще в автобусе через окно я увидела Джэя, встречающего нас.

Я не спешила: из автобуса вышла последней. Остальные разбредались по группам, и некоторые из них уже отправились осматривать достопримечательности древнего города. Мне пришлось остановиться, так как Джэй не стоял ни с одной из групп. Увидев меня, он попрощался с собеседником и подошел ко мне.

– Ты с кем?

– Собственно, и не знаю, – ответила я, будучи озадаченной его вопросом, и далее просто слукавила, – я и не думала.

– Хочешь, я тебя познакомлю с некоторыми объектами, пока у нас есть время?

– Спрашиваете!

Жаль, что Джэй не знал, что именно я вкладываю в ответ.

– Идем.

Чичен-Ица состоит из двух частей – старой и новой. Джэй решил мне показать самые популярные строения.

Прежде всего мы отправились к главной достопримечательности Чичен-Ицы – 25-метровой пирамиде Кукулькан. Джэю хотелось продемонстрировать пирамиду, пока туристы не начали обступать ее в поисках лучшего места в ожидании чуда.

Вообще пирамиды майя в Мексике являются истинными памятниками древности. Их в стране достаточно много, но, по словам Джэя, доступны для посещения далеко не все. Многие пирамиды покрыты густой тропической растительностью либо погребены под землей и представляют собой зеленые холмы.

Моему взору предстало нагромождение грубо отесанных камней.

– Сколько ей лет? – спросила я, находясь в некоем трепете.

– Точная дата строительства не известна. Учеными принято считать, что почти всем пирамидам майя приблизительно три тысячи лет.

– Интересно, сколько лет ее строили?

– Много. Ее достраивали каждые 52 года. Индейцы верили, что именно через такой период времени мир полностью обновляется.

Его слова послужили для меня толчком к воспоминаниям. Хотя я и не собиралась вспоминать о погребальной камере, но мне пришлось это сделать.

– Скорее всего, – продолжал говорить Джэй, – окончательно эту пирамиду достраивали не племена майя, а тольтеки – грозные завоеватели, покорившие город.

Я подумала, что, возможно, грозные завоеватели тольтеки и есть прототип армии тьмы. Я стала задавать Джэю вопросы, чтобы отвлечься от воспоминаний и упорядочить мысли именно об этой пирамиде Кукулькан.

Она вызывала во мне и недоумение, и восхищение. Меня поражало то, что она определенным образом ориентирована относительно сторон света, составляя с осью вращения Земли угол в 18°, что позволяет вычислять моменты солнцестояния, а следовательно, рассчитывать календарь. К тому же меня удивила и невероятная прочность пирамиды, благодаря чему она дошла до наших дней, не изменив угол наклона ни на градус за три тысячи лет!

Джэй с удовольствием предложил продемонстрировать мне еще одну ее особенность, сохранившуюся до наших дней! Я еще не знала, что это такое, но во мне его рассказ вызвал еще большее уважение к древним строителям. Стоя у основания пирамиды, Джэй похлопал в ладоши, что вызвало многократно усиленное эхо на ее вершине.

Теперь же от таких наглядных воспоминаний меня бросило в дрожь. Они настолько гармонично подводили меня к прошлым событиям, что я испугалась и подумала, не управляет ли кто-то и на этот раз – теперь Джэем. При этом мне даже в шутку не хотелось думать о том, схожу ли я с ума окончательно.

Джэй подошел ко мне и обхватил за плечи.

– Ты чего так испугалась?

– Наверное, жара, – растерянно произнесла я.

– Присядем? Отдохнешь?

Его слова прозвучали для меня столь трогательно, что я смогла отвлечься. Волнение оставалось, но сидеть мне не хотелось. Тем более я видела, насколько увлечен Джэй, рассказывая мне обо всем.

– Нет, спасибо. Мне полегчало. Лучше покажите, что запланировали, – снизу вверх глядя ему в глаза, я добавила: – Правда, хочется.

Он отпустил мои плечи, и мы пошли дальше.

– Не знал, что ты такая восприимчивая и до такой степени тебя может впечатлить грандиозность сооружения.

Я виновато пожала плечами. Мои чувства к Джэю убедительно советовали мне не вспоминать о манускрипте, о погребальной камере и о схожести звуковых эффектов в разных ситуациях.

Я отвлеклась ненадолго. Еще издалека, взглянув на постройку майя, я снова заволновалась.

Джэй привел меня к интересному зданию в Чичен-Ице, именуемом Караколь: на испанском языке это означает «улитка». Он завел меня внутрь круглого сооружения. Там находилась винтовая лестница, ведущая в верхнее помещение.

– Из-за винтовой лестницы здание и получило название.

Я почувствовала, как напрягается тело. Мне пришлось приложить усилия, чтобы Джэй не догадывался об этом.

– Среди исследователей, – продолжал увлеченно говорить Джэй, – бытует мнение, что эта камера с маленькими окошками ни что иное, как астрономическая обсерватория для наблюдения за планетами. Особенно за Венерой. Для меня эта лестница – свидетельство тяги древнего народа к неизведанному на небесах.

Он повернулся ко мне и предложил:

– Посмотрим, что наверху?

– У меня немного кружится голова, – моментально ответила я, находясь в растерянности от заранее незапланированного отказа.

– Собственно, у нас остался еще один объект – храм воинов, – сказал Джэй и, поразмыслив, добавил: – До явления, благодаря которому мы здесь, как раз успеем осмотреть его подробнее. Храм находится на северо-западе Чичен-Ицы, недалеко от пирамиды Кукулькан.

Мы шли по направлению к храму воинов, я старалась непринужденно поддерживать беседу, а сама думала об армии тьмы и уже ничего не могла с собой поделать.

Храм явился взору во всей красе. Это великолепное творение расположилось на вершине ступенчатой платформы. В основу сооружения легла пирамида с основанием, как пояснял Джэй, 40x40 метров, имеющая четыре уровня.

У ее подножия расположился целый лес из потемневших каменных колонн.

– Видишь колонны?

– Да.

– Это большое количество колонн несет в себе изображения воинов. Некогда они поддерживали массивную крышу. Идем, пройдемся меж ними.

Частокол колонн-воинов состоял из отдельных квадратных на срезе фигур.

– Все четыре стороны каждой колоны украшены изображениями знатных тольтекских воинов.

Я слушала и продолжала идти за Джэем. У меня появилось ощущение, что колонны провожают меня взглядом. Не останавливаясь, я медленно повернула голову и глянула назад. Пройденные колонны немного наклонялись и подавались в мою сторону. Я резко вернулась в нормальное положение при ходьбе и уткнула взгляд в спину Джэя. Продолжая думать, что слушаю его, повременив, я всеже посмотрела назад еще раз. Для меня то, что я ожидала, предстало явью: спереди колонны стояли, как и должны стоять, а за спиной они выворачивались и провожали меня взглядом, принадлежавшим изображениям воинов-тольтеков.

На этот раз я не могла сказать, что испытываю ужас или хотя бы страх. Во мне поселилось чувство, что я своя среди этих воинов. Более того, у меня появилась уверенность в предводительстве над ними. Я решила ничего не предпринимать. Просто продолжила идти за Джэем, старалась внимательно его слушать и более не оборачивалась.

Мы поднялись на вершину храмовой лестницы. Здесь я увидела скульптуру «чак-мулл». Она изображала сидящего человека-идола, сильно откинувшегося назад. По его каменному выражению лица я без труда узнала в нем воина из погребальной камеры. С вершины воин-идол занимался тем же, что и в пирамиде – приглядывал, но теперь за собратьями – воинами-тольтеками. Его спина зависла в неустойчивом положении. Мне казалось, что идол стремится встать. Окажись я права, то его рост составил бы метра два с половиной.

У входа в храм воинов нас встретили две фигуры в форме оперенных змеев. Они увенчали собой вход, располагаясь по бокам. Их головы лежали у земли, тела вертикально вытянулись кверху, а хвосты в виде латинской буквы «L» обращались к небу.

Вслед за Джэем я прошла дальше. Он шел впереди меня и, казалось, безостановочно говорил о храме. Проходя мимо оперенных змеев, я сначала почувствовала их недобрый взгляд на себе, а затем ощутила, как и они провожают меня. Я резко обернулась. Но на сей раз ничего подобного предыдущему не увидела.

Мы вышли из храма, и я остановилась около идола. У восседавшего руки прикасались к поверхности живота, и он удерживал предмет, по форме напоминающий блюдо.

– Не напугаю деталью? – поинтересовался Джэй.

– Я думаю, вы не напугаете меня уж ничем.

– Интересно. Ты имеешь в виду события погребальной камеры?

– Именно их, – ответила я.

– И правильно. Занятие нашим делом не предполагает сильной впечатлительности. Это как у хирургов, иначе не сможешь работать. Так вот, есть предположение, что на это блюдо клали сердца принесенных в жертву людей.

– Мало того, что убивали, так еще потом вынимали сердце?

– Нет, не так.

– И какже?

– Ты готова услышать о сердце, далеко не сраженном стрелой любви?

– Да, – определенно ответила я, радуясь аналогии.

– Далее говорю, как есть: ножом из обсидиана – это вулканическое стекло.

– Я знаю.

– Ну да. Так вот, жрецы вспарывали грудь жертвы, вырывали из нее трепещущее окровавленное сердце и бросали богу Солнца в жертвенный сосуд. То есть сюда, – Джэй, сомкнутыми вытянутыми пальцами указал на блюдо у идола в руках.

– Звери какие-то.

– Нравы того времени, – поправил меня Джэй. – Об этом говорят разные плиты в храме воинов с изображениями ягуара и орлов, которые находятся в центре рисунка, поедающих человеческие сердца.

Творившееся в моей голове, пожалуй, можно было разбирать до конца моих дней.

Для начала я решила сопоставить Джэя и Ллойда. Мне было интересно, говорил ли Джэй сам или я опять становилась жертвой «чьего-то» рассказа, а Джэй, как и Ло, тоже ничего не вспомнит. То, что делал Джэй, каждый его шаг, вынуждал меня предаваться воспоминаниям о событиях в погребальной пирамиде.

Я подумала, что не знаю, как насчет «сопоставить» произошедшее с Ло в погребальной комнате и то, как себя ведет сейчас Джэй, но хотя бы сравнить – мне необходимо. Тем более Ло со мной больше не разговаривал. Да о чем я думаю! Даже если бы он и разговаривал, как я могла прийти и поделиться с ним впечатлением о поездке? Рассказ снова станет походить на плод моей необузданной фантазии. Такое уже происходило. Поделиться сейчас с Джэем? Нет, правда, он примет меня за полную идиотку. Джэй не находился в погребальной камере и поэтому трудно надеяться, что он поймет меня. Я задумалась и нехотя добавила: подобное с Джэем я недавно пережила. Получается, я оставалась одна наедине с собой. И со мной происходило нечто странное.

– Все равно это выглядит ненормально. Столько ненависти в подобных жертвоприношениях, – прокомментировала я с опозданием слова Джэя, для себя увязав жертвоприношения у обоих храмов (там, где располагалась погребальная камера, и здесь, у храма воинов).

– Ну, положим, жертвоприношений сейчас нет, а вот у них не было ненависти по отношению к жертвам, в отличие от сегодняшнего дня.

– Не руководствуясь ненавистью, можно убить?

– Руководствовались самым благим и святым, какое может быть в нашем сегодняшнем сознании, – Богом.

– Бог и смерть, я понимаю, это не чуждо. Но убить – и Бог?! Конечно, я знаю, что жертвы предназначались Богам. Но все же…

Я пожала плечами. Моему удивлению не было предела.

Джэй заговорил о мифе, и тут я старалась слушать внимательно. В погребальной камере-пирамиде – манускрипт, а здесь, мне казалось, миф.

В мифе о первой жертве рассказывается: «Вначале Пятое Солнце не двигалось. Тогда Боги сказали: «Как будем жить? Солнце не двигается!» Чтобы придать ему силы, сами же Боги и пожертвовали собой, предлагая для этого собственную кровь. Один из Богов бросился в огонь, чтобы превратиться в Солнце. Вскоре подул ветер и, двинувшись, Солнце продолжило путь».

То, о чем говорил Джэй дальше, могло окончательно свести меня с ума: речь снова шла о Вселенной.

Народы Мезоамерики верили, что жизнь и Солнце существуют благодаря жертве. А чтобы предотвратить гибель Вселенной, что четырежды случалось в прошлом, нужно непрерывно питать Богов сердцами и кровью. И вся надежда на отсрочку надвигающейся катастрофы увязывалась только с человеческими жертвоприношениями. Так ацтеки сохраняли жизнь Пятому Солнцу. Для этого они воевали и «поили» Бога Тонатиу кровью своих пленников.

Совершенно обалдевшая, я старалась не выдвигать свое состояние на передний план и не давать повода для подпитки эмоций. Я попыталась увидеть главное в его рассказе – они оба – и Ло, и Джэй – говорили об одном: Вселенная и жертвы во имя продолжения жизни. Мне не хотелось, чтобы Джэй прерывал рассказ. Я желала убедиться, что Джэй излагает свои мысли, а не «чьи-либо» еще.

– Что ни говори, – сказала я и ойкнула, пальцами прикрыла рот и осеклась.

Джэй улыбнулся: он не раз предлагал мне перейти на «ты».

Я же увлеклась размышлениями, но теперь поправилась:

– Что ни говорите, руководствовались они своими соображениями (их никто не заставлял), и поэтому я могу расценивать их жертвоприношения как убийство.

Джэй не согласился со мной. Он сказал, что инки и индейцы майя считали кровавое жертвоприношение угодным Богам, и поэтому Высшая Сила сама двигала рукой жреца, когда тот ритуальным ножом протыкал горло жертве. Такими жертвами чаще всего становились военнопленные, чья кровь приносилась в дар соответствующему на тот момент божеству.

Несмотря на кровавую мерзость, мне хотелось двигаться дальше. Я желала что-нибудь нащупать:

– И это делалось исключительно для того, чтобы не погибла Вселенная?

– Не только. К примеру, индейцы верили, что после жертвоприношения Боги даруют им хороший урожай, а стихийные бедствия пройдут стороной.

– Бедные военнопленные, – произнесла я, сочувствуя их участи. – Не позавидуешь.

Не будучи уверенной, что кто-то управляет речью Джэя, я хотела понять, что происходит. После моей фразы такая возможность появилась: было очевидным то, что в Джэе говорит настоящий ученый-майянист (а не кто-то другой со стороны темных сил).

Для того чтобы у меня окончательно сформировалось мнение о том времени, Джэй решил описать наиболее древний ритуал. Он оказался еще более жестоким, чем приношение военнопленных в жертву Богам. Сначала для древнего ритуала, стреляя из лука, убивали жертву, отрубали голову, а кровь собирали в особые чаши. В дальнейшем жрецы посчитали, что божествам нужна совершенно свежая кровь. Чтобы получить ее, несчастную жертву привязывали к столбу, к нему подходил жрец, ножом вспарывал живот, а затем еще теплой кровью натирал статую Бога, в честь которого обряд совершался. После этого тело жертвы обмазывали глиной или краской, а вокруг сердца рисовали белый кружок, изображающий символическую мишень для стрельбы из лука. В таком виде труп закапывали у входа в дом, а землю орошали собранной кровью. После этого хозяин дома мог спать спокойно (!), зная, что дух умершего будет его охранять.

– Такова история, таковы нравы, – закончил Джэй тем, с чего завязался наш разговор.

От услышанного на душе становилось жутко и продолжать далее мне не хотелось.

Тем более Джэй как истинный майянист решил воспользоваться свободным временем и показать мне еще одну историческую достопримечательность.

– Идем, Ануш, разомнемся, – позвал Джэй и протянул мне руку.

За руку с ним я готова была идти хоть на край света. Мы же спустились по ступенькам, где Джей меня придерживал, не позволив мне оступиться, после чего он выпустил мою руку.

Невдалеке от пирамиды храма воинов располагался уникальный природный колодец. Он был круглым. Этот знаменитый гигантский колодец, созданный природой, и сейчас продолжают называть священным. Он поразил меня размерами. Джэй сказал: «Его словно кто-то высверлил огромным коловоротом». В диаметре он достигает шестидесяти метров. При этом до сих пор ученые затрудняются сказать, насколько глубоко уходят его крутые отвесные стены. Однако хорошо известно расстояние от естественной кромки колодца до мутной глади поверхности его воды – это двадцать метров!

– Колодец почитался у майя как священное место. В его сине-зеленые воды жрецы майя сбрасывали жертв, чтобы умилостивить богов. Поэтому он получил название Колодец Смерти.

– Джэй, пожалуйста. Для меня уже этого много. Сдаюсь. Не получается из меня настоящего майяниста.

Я не знаю, увлекал ли «кто-то» Джэя в такие места, чтобы мне на «что-то» указать, но он, как и прежде, оставался веселым, а я же походила на измученную жертву, как перед актом жертвоприношения… наверное.

Джэй улыбнулся. Мне показалось, что ему хочется прижать меня к себе и пожалеть. Но вместо этого, глядя на меня и улыбаясь, он сказал:

– В принципе, древнее поселение предназначалось прежде всего для церемоний жертвоприношения, в том числе и человеческих. Я ничего не могу поделать.

– Ну да, – по-детски согласилась я. – Но что за культура могла питать и стимулировать такие нравы?

– В Чичен-Ице более 1200 лет назад сформировалось «гибридное» общество. В нем объединились элементы культур майя и ацтеков. Какую цель преследовало это маниакальное душегубство? – он пожал плечами. – Ученые точно не знают. Надеюсь, пока не знают. А согласно утверждениям ацтеков, как я уже говорил, это делалось, чтобы задержать наступление конца света.

Наш разговор опять выходил на интересующую меня тему, но я морально изрядно подустала, потому сегодня к новому витку совершенно не хотела проявлять интерес. Под давлением этих мыслей я посмотрела в глаза Джэя и выразила на лице сожаление, поджав губы.

– Не расстраивайся так сильно. В доколумбовы времена человеческие жертвоприношения считались нормой.

Джэй не знал, о чем я сожалею. Но он был так мил в стремлении успокоить меня, что снова виделся мне только желанным и, как прежде, тайно моим.

Спохватившись, Джэй вскинул руку и посмотрел на часы:

– Вот это мы заболтались. Если мы хотим успеть, то нам придется поспешить. Я знаю одно шикарное местечко, оттуда хорошо видно.