Ануш для искушения Вир Виталий

По пути Джэй утверждал, что при виде этого необычного зрелища в первый раз он испытал некое ощущение, похожее на духовное просветление. Хоть он и мог говорить о ревностном отношении к своей религии, но в данном случае это ему не мешало, поэтому он приехал в Чичен-Ицу во второй раз, и сейчас мы поторапливались, чтобы успеть к началу.

Мы остановились на возвышенности поодаль от остальных, но с прекрасным видом на пирамиду (почти в одиночестве). Если бы мы встали ближе к пирамиде, то рисковали затеряться среди тысячи туристов. Собой они заполонили открытое пространство перед пирамидой, и теперь сборище людей походило на большую темную массу. В предвкушении начала собравшиеся переговаривались, толпа издавала негромкие звуки, и над этим местом стоял приглушенный гул.

Джэй стоял позади меня, и мне настолько сильно захотела оказаться в его объятиях, что я чуть не попросила его об этом. Опомнившись, решила прогнать такие мысли:

– А что у майя означает «Кукулькан»?

– О, я забыл тебе сказать – «Оперенный Змей».

– И тоже не обошлось без жертвоприношений?

– Тоже. И посвящены они были высшему Богу – Ку куль кану.

На таком расстоянии мне бросились в глаза платформы, напоминающие террасы.

– А эти террасы, они для чего?

– На сторонах пирамиды их всего девять. По одной террасе на каждую область царства мертвых. Так майя представляли себе загробный мир – место, куда они отправлялись после смерти.

Я продолжала себе поражаться. Меня кидало из крайности в крайность. На месте храма воинов я спокойно перенесла поклонение мне, а вот сейчас… У меня моментально участился пульс, появилось волнение. Я понимала, с чем это связано, но боялась осознанно провести хоть маломальскую аналогию между силами Света тут и силами тьмы там. Мне захотелось притвориться перед собой, что я ничего не поняла, и попыталась думать только о Джэе.

Но кто-то словно чувствовал во мне борьбу и не унимался, определенно заставляя Джэя говорить дальше:

– Если принять во внимание календарное значение ступенек пирамиды, как и ее ориентацию по сторонам света, станет очевидным – это сооружение символизирует главную ось, вокруг которой вращается мироздание.

Я качнула головой в знак понимания.

– Видишь змеиные головы? – спросил меня Джэй.

Как пояснял он мне, сама пирамида ориентирована строго по четырем сторонам света. Лестница, сбоку которой стояли мы, приходилась на северную сторону пирамиды, и внизу по краям эта лестница оканчивалась змеиными головами.

– Они являются символом Бога Кукулькана. Такое их расположение тоже не случайно. Смотри на часы.

Как по команде, над местом у пирамиды повисло гробовое молчание.

Я посмотрела на свои наручные часы. Еще утром специально для этого момента Джэй выставил стрелки часов идеально точно. Время отсчитало последнюю секунду. Стрелки указали ровно на 17 часов 15 минут. И, как Джэй и обещал мне, с точностью швейцарского хронометра на ступенях северной лестницы из треугольников света и тени начало складываться изображение гигантского Священного Змея, медленно скользящего к основанию пирамиды…

На балюстрадах пирамиды продолжалась игра солнечного света: появилось полноценное изображение, образованное тенью, что отбрасывалась углом пирамиды. Солнце опускалось ниже, а картина становилась более отчетливой. Так продолжалось ровно пятнадцать минут.

Минута в минуту, в 17.30, семь треугольников света полностью обрисовали семь изгибов огромной извивающейся змеи. Ее хвост находился на верхней платформе пирамиды, а тело тянулось вниз вдоль лестницы. У основания пирамиды тень точно по размерам уперлась во внушительную скульптуру змеиной головы со свирепо разинутой пастью.

Я помнила, о чем говорил мне Джэй: «Такая иллюзия продлится ровно 3 часа 22 минуты». Можно только предполагать, что это могло символизировать для майя. Возможно, таким образом почти волшебное явление древнего божества точно сигнализировало о наступлении равноденствия. А возможно и нечто другое, не поддающееся нашему пониманию.

А дальше мне показалось, что священный Оперенный Змей Кукулькан возвращается к жизни. Я хотела повернуться к Джэю и сказать ему об этом, но не смогла. Мне казалось, что мое тело деревенеет. Это показалось мне забавным. Такие ощущения я испытывала впервые и сочла, что это связано с явлением, похожим на духовное просветление, как и у Джэя в первый раз.

Мое внимание привлекли глаза Оперенного Змея. В них появился взгляд. Он цепко, намертво вонзился в меня. Взгляд не отпускал и не позволял мне даже моргнуть. Я еще раз сделала попытку повернуть голову и опять не смогла. Язык начал наливаться словно свинцом, он тяжелел с каждой минутой. Ощущения передались голове и медленно расползлись по всему телу книзу. Со временем все тело налилось свинцовой тяжестью.

У меня началась истерика. Это происходило на уровне сознания и никак не могло выразиться в моем поведении. Словно в тисках, со всех сторон, сжимало мозг, но только он мог позволить себе трепыхаться в поисках выхода. Он метался из стороны в сторону, ища малейшую лазейку, позволяющую вырваться из этого состояния. Или, может, так себя вела моя душа?

Меня магнитом потянуло к голове Оперенного Змея. Я оторвалась от земли, испытывая на себе то, что когда-то видела в Интернете – левитацию. Странички Интернета пестрели видео, запечатлевшими случаи, что происходили при свидетелях, где человек способен был во время молитвы с легкостью парить над землей. В момент отрыва я почувствовала некоторое облегчение, тут же воспользовалась этим и наконец-то повернулась к Джэю.

Я увидела себя со стороны, стоящую на земле рядом с Джэем, по-прежнему находившимся позади меня. Мы стояли с ним с завороженной улыбкой на устах и любовались явлением. Я медленно двигалась по воздуху в сторону Оперенного Змея, а среди людей внизу никто ничего вокруг не замечал и не видел. Хотя себя, летящую, не замечала даже я сама. Там, внизу, собравшиеся пребывали в обыденном состоянии и тихо перешептывались. А по отношению ко мне одной разыгрывалось нечто – в каком-то параллельном мире.

Меня развернуло в воздухе. Мой взгляд снова намертво приковался к глазам Кукулькана. Он продолжал притягивать к себе и, казалось, пожирал меня уже издалека.

Враз вокруг меня, летящей, пространство погрузилось во тьму. Это нельзя было сравнить с просто темным временем суток, я находилась во всепоглощающей темноте абсолютного мрака. Густая по насыщенности темень являлась плотной и непроницаемой. Одновременно с этим исчез постоянно присутствующий шум. Я не слышала перешептываний туристов, голоса птиц, шелеста листьев; а запахи цветов, травы и деревьев канули в небытие, как если бы я никогда не жила с этим.

Перед собой я видела одного солнечного Светлого Змея, но при этом меня не слепило его светом, и он никак не освещал всеобъемлющий мрак. Во мне проявилась свирепая ненависть. Она была намного сильнее сегодняшней злости на Ллойда. После чего я сообразила, что настоящая злость и тем более свирепая ненависть проявились во мне впервые. Я захотела наброситься на змея Кукулькана и разорвать его в клочья. Но сделать это не представлялось возможным. Мои движения полностью подпадали под Его власть. И только переполняющие меня злобные эмоции могли дать себе волю.

Вслед за эмоциями последовало нечто! Налетел безумный порыв ветра. На секунду ветер стих и с новой силой в остервенении начал метаться по сторонам. Он творил все, что ему хотелось: всей массой летел в одну сторону, вмиг менял направление и порывался в другую, подымался вверх, неистово обрушивался. Но порыв ветра не воздействовал на меня никак. Я оставалась, как и прежде, недвижима, мой взгляд удерживал Змей, и он с силой старался притянуть меня к себе, но сделать ему это уже не удавалось: я зависла на одном месте, удерживаясь мощной энергией, появившейся позади меня.

Пространство кромешной темноты, где находилась я, ожило. Бешеный ритм ветра дополнился звериным, неистовым от возмущения ревом за моей спиной. Его оказалось так много, что я могла подумать, будто присутствую на многотысячном стадионе. Сверху, снизу, справа, слева из-за моей спины в хаотичном порядке начали вылетать вперед невообразимые чудовищного вида головы со свирепым саблезубым оскалом, сопровождая выпады воинственным вызывающим рычанием. Их намерения тут же Кем-то осаждались, и они, пятясь, возвращались назад, за мою спину.

В мгновение ока передо мной исчез Оперенный Змей. Вместе с ним исчез непроницаемый мрак: так же неожиданно, как появился.

Мне казалось, что я, погружаясь в это на пятнадцать минут, только что смогла побывать в новой для себя стихии. Я испытывала желание остаться тут навсегда, но с ощущением натянутой пружины, зацепленной за спину, я устремилась назад и почувствовала тот момент, когда буквально врезалась в свое тело. У меня моментально подкосились ноги, я почувствовала, как падаю и теряю сознание…

– Ануш, Ануш.

Приходя в себя, я слышала свое имя, но не могла поднять веки.

– Да-да, – тихо сказала я, шевеля пересохшими губами.

Я открыла глаза и увидела перед собой Джэя. Он находился сбоку от меня, одной рукой придерживал мою спину, а другой гладил по волосам. Мы сидели на земле, и первое, о чем я подумала, как было бы здорово остаться в таком положении до скончания веков. Моим мыслям не суждено было сбыться даже в ближайший час: вечерело, и Чичен-Ицу закрывали на ночь.

– Почти все, кто присутствуют при этом впервые, – заговорил Джэй, рассматривая лицо и поглаживая мне волосы, – признаются, что с ними происходит нечто. Но ты опять оказалась слишком впечатлительна.

Он улыбнулся.

– Змей еще там? – спросила я.

– Нет. Три часа пролетели, как один миг. Я и не заметил.

– Ничего не понимаю, – медленно проговорила я, – как такое могло произойти со мной?

Я имела в виду реальность, в которой только что побывала. Джэй, естественно, этого не понимал и продолжал сочувствовать по поводу моего обморока.

– Ничего, все в прошлом. Мы немножко посидим, и ты наберешься сил, – сказал Джэй и протянул мне фляжку с водой, которая, благодаря Джэю, всегда находилась при мне с тех пор, как я поселилась в лагере.

Подобная забота со стороны Джэя периодически подогревала мои чувства к нему, что, конечно же, в большей мере можно отнести к моему воображению.

После нескольких глотков прохладной воды мне стало легче, но произошедшее со мной по-прежнему занимало все мои мысли.

– Я находилась в каком-то другом пространстве.

Мне хотелось выговориться. Я попыталась это сделать вкрадчиво, помня реакцию и Ллойда, и Джэя после погребальной камеры.

– Я тоже погрузился в какое-то невообразимое состояние, – сказал Джэй; нахмурив лоб, задумался и непонимающе добавил: – Не могу припомнить, о чем мы с тобой говорили во время явления.

Продолжать мне не стоило. Джэя намеренно ввергли в состояние покоя, чтобы я могла пребывать в каком-то ином мире, не отвлекаясь ни на кого. Нехотя, но мне поверилось, что жертвоприношения в какой-то мере предназначались для Оперенного Змея: только что я испытала себя в качестве жертвы (благо, без продолжения). И в том, что Джэя сознательно ввели в состояние забытья, я уже не сомневалась. Я знала это наверняка. И мне не стоило рассуждать о плоде моих фантазий. Я прекрасно знаю себя, впрочем, настолько, насколько каждый из нас может знать что-то о себе, но этого вполне достаточно, чтобы признаться себе в том, на что я способна. В детстве я могла мечтать о принце. Взрослея, могла представлять его. А найдя Джэя, я способна выдавать желаемое за действительное. Но чтобы хоть раз в жизни подумать об историях, как, например, в погребальной камере или здесь и сейчас – этого не было и в мыслях. И поэтому «это» происходит в действительности. Но почему именно со мной?!

Я переключила внимание на Джэя. Он говорил о пирамиде и восхищался познаниями майя.

– Мы не знаем, знакомы ли майя с понятием 360° для измерительных целей, но пирамида развернута относительно сторон света точно на 18°.

Джэй начал предполагать, что у древних майя существовала развитая геодезия и астрономия. Пребывая в возможности после погребальной камеры соприкоснуться с чем-то иным, я соглашалась, что древние люди-майя способны на жертвоприношения, но на высокоточное творение… Я не могла теперь поверить, что на это вообще способна рука человека.

Я подумала, почему бы нам, человечеству, сейчас не попытаться построить хотя бы то же самое. Чтобы воочию убедиться, кто обладал более развитыми возможностями: мы – с технологиями на сегодняшний день, либо они – с чем-то более могущественным, нежели механическая техника. Это была бы стройка века с многотонными каменными глыбами. И что бы из этого получилось? И получилось бы так точно и ровно до градуса с учетом сторон света? И чтобы ни на градус не просел фундамент за три тысячи лет!

Джэй продолжал:

– Если бы они повернули огромнейшую пирамиду в сторону хотя бы на один градус, удивительная игра тени и света ни за что бы не проявилась! Такое могла сотворить только цивилизация с высококвалифицированными топографами и астрономами, – говорил он и искренне поражался. – Добиться столь высокой точности, чтобы получить из игры света и тени уникальное изображение… в точно заданном месте!.. В точно заданный момент!

Он замолчал и, оставляя дальнейшие комментарии, восхищаясь, отвел свободную руку в сторону.

Время неумолимо шло вперед, и мне надо было вставать. После того, как я поблагодарила Джея, мы поднялись.

На удивление я чувствовала себя хорошо, голова была ясной, пожалуй, как никогда. С моим здоровьем все повторялось, как после погребальной камеры, когда я быстро отошла от потрясения.

– Джэй, но майя жили несколько тысяч лет назад. В то время существовали, по нашим современным меркам, примитивные изобретения, а поверхностные знания тесно переплетались только с религиозными.

– Ты права. В этом и пытаются разобраться ученые, в том числе и я. Может, и ты со временем присоединишься к ученым нашего направления. Вот тогда вместе и попытаемся разгадывать.

Он приветливо похлопал меня по плечу.

– Раз у тебя вторая половина дня исключительно для удивлений, пойдем, до закрытия я успею показать площадку для игры в мяч. Вот она – прямо напротив нас. Лучше будет самой оценить, нежели услышать мой рассказ об этом.

– А что это будет? – спросила я, не желая на сегодня приключений. – Очередное место жертвоприношений, только теперь для проигравшей команды?

Джэй улыбнулся. Понимая меня, он ответил с долей иронии, чтобы тема жертвоприношений прозвучала по-другому:

– Пожалуй, если каждый раз всю команду – так и игроков не наберешься. Вот этим соображением, вероятно, майя и руководствовались, поэтому нам удается находить подтверждение только тому, как капитан выигравшей команды обезглавливает капитана проигравшей команды.

Глядя на меня, Джэй поджал губы. Мне захотелось его рассмешить и я ляпнула:

– То-то они играли с адреналинчиком. Нынешним болельщикам такого реального азарта не пережить.

Джэй поначалу не знал, как на это реагировать. Впрочем, как и я.

– Я дура, да?

До этого момента мне тяжело было представить, что Джэй способен так хохотать. В отличие от смеха в «приюте», теперь он это делал до слез. Чем заразил меня и мы какое-то время предавались веселью, позволяя себе разнообразные колкости.

Начинало темнеть, и хотя туристы расходились, мне казалось, что их сколько было, столько и оставалось на открытом пространстве.

– Идем, покажу то, о чем говорил. Пока разойдутся туристы, мы успеем.

Мы направились к площадке для игры в мяч. По пути нам встретились участники нашей экспедиции, с которыми приехала я, и Джэй предложил им присоединиться к нам. Они отказались, ссылаясь на то, что уже там были, а теперь направляются к стоянке автобуса. Джэй предупредил, чтобы они уезжали без меня, а мне предложил добраться на его машине, и я, естественно, не была против.

Вечер от ночи отделяли минуты, когда мы зашли на площадку для игры в мяч. Несмотря на позднее время, мы не были тут одни. Малочисленные группы туристов переговаривались между собой и разглядывали древнее спортивное сооружение.

– Не страшно? – спросил меня Джэй.

– Нет, – слукавила я, немного побаиваясь.

– Не испугаешься остаться одна в темноте?

Вспоминая пережитое сегодня и усмехнувшись по поводу постепенного наступления всего-то навсего ночи, я добавила:

– Если надо, то останусь.

– Надо. Я не смогу пересказать, тем более передать, как выглядит это явление. Поэтому будет лучше, если ты испытаешь на себе действие непостижимого для разума чуда.

Все же мне становилось страшно, но одновременно и жутко интересно. Джэй так и не раскрыл то, ради чего он привел меня сюда. До этого всегда происходило наоборот – мы шли к объекту, он много говорил, затем показывал. А теперь он не проронил ни слова.

– Что для этого надо сделать? – спросила я.

– Справа и слева от меня два храма – Северный и, соответственно, Южный. Я предлагаю тебе подняться, допустим, в Южный, он ближе к нам, а я тем временем заберусь в Северный. Поднимешься вон на ту площадку, – он указал пальцем, – оставайся там на месте лицом ко мне и ничего не предпринимай. Просто стой.

– В Южный – так в Южный, – повторила я с надеждой на благополучный исход задуманного Джэем.

Он взял меня за руку. Я приготовилась закрыть глаза, а на губах почувствовать его поцелуй. Мне хотелось ощутить, как он целуется. Собственно, я вообще еще не целовалась.

– Не бойся. Доверься мне.

Я улыбнулась, кивнула, и, не теряя времени, мы разошлись.

Поднимаясь на площадку в Южном храме, я спешила, почти бежала. Справлялась с дыханием и без устали в ногах бежала. Мне хотелось быстрее покинуть ограниченное пространство лестницы и оказаться на площадке, где можно хотя бы видеть, что происходит вокруг. Волнительно стучало сердце в груди, но я старалась ничего не бояться. Конечно, я доверяла Джэю. Я не доверяла темноте. У меня были свежи воспоминания о пережитом в течение светового дня. А в предшествии ночи со мной могли происходить не менее чудовищные вещи.

К положенному месту в Южном храме я добралась первой. На площадке, где остановилась я, не было никого. Немногочисленные группы туристов находились внизу. Там, где должен был находиться Джэй, он не появился.

Темноты становилось больше, и теперь я могла различать только силуэты людей. Я подняла голову и посмотрела на вечернее небо. Уже проступали звезды, но пока, в ожидании «звездного часа», когда они смогут «соревноваться» в яркости и размерах, они могли указывать на небе свое место в виде точек.

Напротив меня показался Джэй. Он делал последние шаги, чтобы подняться на площадку и занять место по центру, как я. Между нами пролегало колоссальное расстояние, около ста пятидесяти метров! Поэтому я могла видеть его как небольшое темное пятнышко, где совершенно невозможно было разглядеть, как раньше, его руки, плечи, волосы, глаза. Я смотрела на родные для себя очертания Джея и подумала: если на этот раз мне будет суждено куда-то попасть и оттуда не вернуться, то он так и не узнает, что я люблю его.

Джэй остановился по центру площадки в Северном храме напротив меня. Я приготовилась ко всему, что может со мной произойти. Не ожидая для себя ничего хорошего, я впервые произнесла вслух те слова, которые постоянно повторяла про себя:

– Господи, Джэй, как я тебя люблю.

От произнесенных наконец-то вслух слов, когда Джэй стоит напротив, пусть и очень далеко, я закрыла глаза. Когда я их открыла, ровным счетом ничего не произошло: Джэй стоял, как прежде, и я могла видеть его темный маленький силуэт. Мне по-прежнему было страшно. Но теперь мной овладело желание говорить о чувствах вслух и далее, представляя его рядом со мной. Я так долго молчала, находясь с ним, и так часто признавалась в любви к нему про себя, что сейчас, стоя в одиночестве, но глядя на него, я могла наполнить речь словами любви к нему:

– Господи! Я уже не могу представить себя и не рядом с ним. Когда я засыпаю – я долго думаю о нем. Просыпаясь наутро – я первым делом вспоминаю его…

Я повременила, чтобы перевести дыхание, окутанное волнением.

– Джэй…

Мой голос задрожал, в глазах появились слезы, и я на миг остановилась.

Снова погрузиться в молчание я уже не могла. Ладонью вытирая со щеки покатившиеся капельки слез, я продолжила говорить то, о чем всегда думала:

– Не знаю, по какому принципу я полюбила тебя: по принципу бытия, как говорила мама, или по принципу обладания именно тобой, как я читала об этом в книгах. Но я точно знаю, что хочу заботиться только о тебе, познавать тебя и при этом, если я найду отклик в твоей душе, я стану самой счастливой на нашей Земле… Находясь рядом, мне не хочется скрывать от тебя чувства, мне хочется наслаждаться тобой. Когда я думаю о тебе, я испытываю душевный трепет, и это усиливает во мне ощущение полноты жизни. Я уже способна понять, что это чувство никогда не покинет меня, потому что иначе это не любовь, если нет постоянного самообновления и самообогащения тобой… Уже ничто не способно подавить или тем более убить мою любовь. До тебя я много думала, что такое настоящая любовь? Когда же мы повстречались, то я поняла, что до этого во мне только брезжили зачатки незрелой любви, и это служило причиной непонимания. Без настоящих чувств я просто ничего бы не смогла разобрать. С твоим появлением во мне разгорелось чувство Зрелой Любви, и не важно, в каком возрасте это произойдет. Главное, когда чувствуешь Зрелую Любовь внутри себя, то это и называется настоящей любовью… Господи! Если б ты дал мне надежду, что он полюбит меня, то мне неважно, когда это произойдет, главное – я смогу знать, что отныне только его любовь дарует мне жизнь…

Я замолчала, чтобы немного поплакать.

Джэя уже с трудом можно было разглядеть в темноте. Я могла различать одни только двигающиеся силуэты туристов внизу, но не заметить звезд на темном небе теперь было невозможно.

– Я боялся этого.

Мне отчетливо послышался голос Джэя. Настолько отчетливо, будто он стоял со мной. Я огляделась и никого не отыскала рядом с собой.

– Я боялся, что это может произойти между нами.

Снова я услышала голос Джэя. Покрутившись, я точно убедилась, что стою совершенно одна, а силуэт Джэя – напротив. Но его голос я не могла спутать ни с чьим другим. Голос совершенно точно принадлежал ему.

– Ты мне тоже сразу понравилась…

Я продолжала его слышать, пребывая в состоянии, как если бы у меня развилась телепатия. Но если это и телепатия, и я могу на расстоянии читать его мысли, то скорее всего это не выглядело бы так, будто я отчетливо слышала его голос.

– Поначалу я поймал себя на мысли, что думаю о тебе, когда мы не вместе. Потом наступил момент, когда ты приходила ко мне во сне. Каждый раз мне виделся солнечный остров, пальмы, голубое небо и такое же голубое море. Под шум набегавшей волны мы держались за руки и бродили по мелкому пляжному песку, испытывая абсолютное чувство счастья. Во сне иногда мы целовались…

Голос Джэя смолк, а я продолжала напряженно всматриваться в его силуэт напротив и вслушиваться в тишину, боясь спугнуть непонятное для меня явление.

– Но наша жизнь не состоит из одних снов. После сна всегда наступает момент, когда ты просыпаешься, и с моментом пробуждения ты возвращаешься к жизни…

Шло время, голос Джэя больше не проявлял себя, и мы, как и прежде, находились по разные стороны.

– Джэй, – тихо спросила я, обращаясь, но не к нему, а к его голосу, – почему ты замолчал?

– Я пока не готов говорить об этом дальше.

– Джэй, а это правда ты?

– Ты видишь меня напротив, но при этом мы можем разговаривать с тобой, как будто мы рядом. Именно это я хотел тебе продемонстрировать. Просто я хотел минуту полюбоваться тобой… ты заговорила первой.

У меня жутко защемило в сердце.

– Так вы слышали? – спросила я, снова обращаясь на «вы», а не как ранее к силуэту Джэя или к его голосу – на «ты».

– Каждое твое слово.

Мне стало так стыдно за себя… Как бы я могла такое представить? Если помечтать о том, что я способна ему сказать именно такие слова любви, глядя в его глаза – это одно. Но смогла бы я сделать это наяву? Мне казалось, что даже если бы мы поженились, то я бы так и не смогла себе позволить говорить об этом открыто. Я убеждена, что носила бы эти слова у себя в душе до скончания дней и была бы не менее счастлива с ним. А чтобы отважиться и сказать об этом открыто…

– Это слышали и те, кто находится внизу?

– Нет-нет, Ануш. Не переживай. Тебя слышу я один. Это удивительные акустические свойства. Мы с тобой находимся в разных храмах и можем совершенно спокойно беседовать друг с другом. Никто другой не сможет услышать нас. Несмотря на то, что сейчас тихо и звуки лучше слышны.

В это верилось с трудом, если бы я не являлась тому свидетелем.

Я пребывала в шоке от происходящего. Прежде всего от того, что все услышал Джэй. Я не знала, как вести себя дальше.

– В это верится с трудом, – сказал Джэй, наверное, понимая меня и заполняя паузу в нашей с ним беседе, – но такая «возможность для разговора» существует. Никто не знает, предусмотрен ли древними строителями заранее такой акустический эффект или они случайно его обнаружили и довели до совершенства?

Джэй смолк и, вздыхая, добавил:

– Мы можем только наблюдать за этим в наши дни.

– Почему об этом вы не сказали мне заранее?

Прежде чем ответить, Джэй помедлил.

– Извини меня, Ануш.

– Господи, Джэй, я не это хотела сказать. Я… Я сама не знаю, что мне теперь делать и как вести себя дальше?

Джэй продолжал молчать, а пауза для меня становилась настолько невыносима, что я начала говорить обо всем, приходившем в голову:

– И правильно, Джэй, ты не можешь говорить об этом ни сейчас, ни потом. Я не очень высокая, чтобы подходить для тебя. У меня ужасный нос. Я слишком стеснительна. Я слишком эмоциональна, но при этом не могу говорить комплименты или ласковые слова. Из-за этого моя подружка считает меня ледышкой. Хотя ласковые слова всегда есть в душе, но они будут оставаться со мной. И вообще, даже я не люблю себя, потому что я – эгоистка. Хоть и звучит странно: как можно себя не любить и одновременно быть эгоисткой. Но это так! Порой я не могу обнять даже маму, хотя знаю наверняка, что ей это нужно. Просто я почему-то думаю – а вдруг это не так? И ей совсем это не нужно, и тогда всё будет выглядеть нелепо и глупо. Я знаю, что многое можно исправить, но мне сложно это сделать, потому… Потому что я такая, как говорила о себе выше…

Я закрыла лицо руками и расплакалась.

– Иди ко мне… Глупенькая ледышка.

Расстраиваясь и плача, я не сразу поняла, о чем сказал Джэй. Когда я убрала руки с глаз, на прежнем месте его не было. Я кинулась к нему: шмыгая носом, засеменила ногами, перебирая ступеньки. Их было так много, а ноги так долго делали одно и то же движение, что на миг показалось, я никогда не окажусь внизу. Выбежав на площадку, я успела протянуть к нему руки, как он схватил меня, крепко прижал к себе и прокружился со мной. Мы остановились, он поставил меня на ноги и, одной рукой за спину прижимая меня к себе, другой удерживал мою голову на своей груди. Я слушала, как бешено колотится его сердце, и точно знала, что давно подарила ему свое, и теперь его сердце бьется для нас двоих.

Джэй поцеловал меня в макушку и сказал:

– Пока не спрашивай меня ни о чем. Дай мне, пожалуйста, время.

Под его теплой ладонью я часто-часто закивала головой.

По дороге домой я испытала облегчение. Джэй повел себя прекрасно. Он не говорил ничего, что могло бы во мне вызвать смущение. Сначала Джэй размышлял о разном, обыденном, потом мы вспоминали случаи из детства, и когда он пожелал мне спокойной ночи, я шла к палатке, будучи самой счастливой на свете. Я шла и благодарила Господа за то, что именно я повстречала его, и при этом Он дал мне надежду.

Утром я проснулась с тревожными мыслями. Душа испытывала беспокойство. Мы находились в изоляции от мира, и я не знала, что там происходит. То, что творилось со мной в последние дни, особенно вчера в Чичен-Ице, отныне не позволяло мне относиться к этому как к простой мистике. Не уверенная до конца, руководил ли кто-то вчера действиями Джэя, я точно знала, что это звенья одной цепи. И не тревожиться по поводу выпущенного наружу Чувства Сгущенной Вражды далее я не могла. Я помнила, о чем говорилось в манускрипте – процесс уже никто и ничто не остановит, но не волноваться мне казалось невозможным: я являлась непосредственной причиной, позволившей вырваться замыслам абсолютной власти сил тьмы наружу.

Прошедшей ночью мне приснился сон – в точности то, что случилось со мною вчера: недвижимой я зависаю в кромешной тьме, светлый образ Оперенного Змея передо мной, свирепость ветра вокруг меня и безумие происходящего за моей спиной – громогласный гул ненависти с короткими выпадами в саблезубом оскале обезображенных чудовищных голов. Но на этот раз я изредка улавливала стоны, плач и мольбу о помощи.

Как и вчера, после ужаса у меня совершенно не болела голова. Наоборот, она была ясной и светлой. Теперь я понимала – там я бываю той силой, которая способна возглавить армию тьмы, что находится за моей спиной. Армию, которая, и я это чувствовала, с каждым разом, как я нахожусь рядом с ними, набирает мощь в численности своих рядов по всей планете.

Джэя я нашла в хорошем расположении духа и еще раз отметила, что ему можно отдать должное. Он вел себя непринужденно, и мне не пришлось испытывать неловкость и тем более оправдываться взглядом за вчерашнее. Но все же мне удавалось подмечать, что он не забыл о разговоре, который состоялся, когда мы стояли в разных храмах. При этом я помнила главное – он попросил время. И мне этого было достаточно.

Наконец-то Джэй порадовал меня с утра. Он сказал, что ему позволили взять меня в помощники для его переезда в общину майя. В отдаленном окраинном районе, куда труднее проникает современная цивилизация, в общине проживают предки майя с традиционными для них нормами жизни. Наша экспедиция подходила к концу, и ему необходимо было перевести туда его имущество для ведения дальнейшей работы. Но тут же Джэй сильно расстроил меня. Когда вся наша экспедиция вернется в Англию, в отдельной общине ему предстоит прожить полгода. Там он планирует собрать материал о традициях и обычаях майя. Таким путем уже исследованы несколько общин майя.

В последние десятилетия многие ученые, особенно те, кто готовит диссертации, часто проживают в отдаленных общинах, где собирают сведения об уникальных обычаях и традициях. В результате чего появилось много книг, изобилующих подробностями, а собранные сведения оказались весьма полезными для восполнения пробелов в наших представлениях о погибшей цивилизации майя.

Меня же это не радовало. Вернее, за исследования майя я порадовалась, а из-за полугодичной поездки Джэя я очень расстроилась. Но тут мне ничего нельзя было поделать, и мы подъезжали со всем его имуществом к «его» общине.

До поездки в Мексику я ничего не знала о майя. Конечно, я о них слышала, но не более того. Меня увлекали другие, не менее интересные направления в археологии, коих очень много. Но волею судьбы мне суждено было с головой окунуться в наследие погибшей цивилизации майя. И теперь, подъезжая, я чувствовала, что в общине меня ожидают некоторые ответы на вопросы о том, что происходит, в том числе и непосредственно со мной.

В общине нам предстояло пробыть пару-тройку дней. Джэю необходимо было обустроиться и более близко познакомиться с общиной, чтобы затем со спокойной душой вернуться сюда на полгода, когда вся наша экспедиция на днях покинет этот прекрасный, утопающий в зелени, полуостров Юкатан.

Когда Джэй остановил машину, пикап обступили местные жители: мужчины, женщины, включая стариков и детей. Джэй вышел первым. К нему подошел индеец в годах, и они, мягко улыбаясь, поприветствовали Друг друга. Джэй заговорил с ним на испанском языке. После чего обратился ко мне, чтобы я вышла и он смог представить меня им. Я могла сказать точно, что у собравшихся радости поубавилось: они кого-то узнали во мне.

Джэй шепнул, обращаясь ко мне, чтобы никто не заметил:

– Это обычная реакция на появление в их стане нового человека.

Я же расценила их взгляды иначе. Мне казалось, они выражают и опаску, и в то же время почтение ко мне.

А вот Джэя встречали тепло и дружелюбно. Перед тем как приехать сюда с намерением поселиться на полгода, он побывал в селении не раз. Потому Джэю и, как я поняла, мне предложили поселиться в одном из жилищ на выбор. Но мы привезли с собой палатку и намеревались разбить ее, заполнив всем необходимым для дальнейшей работы Джея. В последующем, конечно, он мечтал проводить время непосредственно внутри семьи и оставаться на ночлег, но пока я находилась с ним, Джэй планировал обустроить место работы, а остальное – со временем. Из деликатности он пока ничего не объяснял, и мы последовали к предлагаемому жилью.

Отдаленная община «в труднодоступном месте» оказалась очень маленькой: пара десятков отдельных семей. Они расположились около большого колодца, где протекала жизнь. У них было два типа жилья, сильно различавшихся меж собой. Стены одного типа – плетневые, и кровлей тут служили пальмовые листья. А стены другого жилища сделаны из вертикально поставленных досок, и крышей являлась оцинкованная жесть.

Каждое строение возведено на невысокой платформе и… округлое по форме. На меня нахлынули воспоминания о круглом помещении развалин храма. Настроение испортилось, что никак, естественно, не вязалось с улыбкой на лице. Тревожные воспоминания усилились, когда мы зашли внутрь: в жилище отсутствовали окна. Пожалуй, более мне ничто внутри не напоминало о круглом пространстве разваленного храма. Пол состоял из утрамбованной земли и кое-где был покрыт слоем извести. Помещение, где живет вся семья, разделялось на две части: одна служила кухней, а другая – спальней. Что сразу бросилось в глаза, так это большой настил, служивший для хранения различных предметов или маисовых початков.

Для сна майя использовали кровать, сделанную из досок. На ней находилась циновка, а укрыться можно было одеялом-сарапе. Мебель дополнялась корзинами, деревянными ящиками, баулами для хранения одежды, парой небольших стульев, и еще плетенкой-чаролой, служащей для хранения продуктов и подвешенной к кровле. Ко всему прочему нам указали на большое корыто, где мы могли стирать белье.

Каждый дом имел несколько хозяйственных построек, таких как курятник, свинарник, загон для скота, амбар. А еще поселение держало пасеку, и они сожалели, что пришло то время, когда пчелинные семьи начали покидать ульи. По их словам, через несколько лет пчел не останется вовсе.

После осмотра Джэй поблагодарил местное население за предложение поселиться нам в этом жилище и разъяснил о необходимости разместиться в палатке. Объяснения я понимала и по его жестам (в том числе указывающим на привезенную палатку), и прикладыванию руки к сердцу, и по радостному лицу.

Согласившись с ним, майя куда-то нас пригласили.

– Мы идем на церемонию. Четырехмесячного ребенка ритуально нарекут именем, – пояснил мне Джэй, ведя меня за руку.

Далее, как бы он ни успокаивал меня, я совершенно точно чувствовала отношение майя ко мне. Майя очень настороженно обходились со мной в общении, и выглядело это так, как если бы кого-то не прогоняли и одновременно, побаиваясь, уважали.

Местные жители собрались у большого колодца – центра селения. Мы выбрали место и присели на бревно.

На середину большого круга, образованного местным населением, вынесли младенца, это была девочка, и ее положили на одеяло-сарапе. Она вела себя тихо и только рассматривала всех, кто ее окружал, покачивая головкой из стороны в сторону. Из одеяния на ней был небольшой шарик на голове, удерживаемый веревочкой.

Джэй комментировал происходящее. Он говорил тихо в непосредственной близости от уха. Помимо слов, я улавливала его дыхание. В эти моменты на теле проступали мурашки, и мне приходилось сдерживать себя от избытка чувств к нему.

У племени майя с раннего детства родители заботятся не только о том, чтобы ребенок не пострадал физически, но и чтобы он, как говорят майя, «не потерял душу». Они считают, что в этом им может помочь магия. С этой целью майя прикрепляют ребенку восковой шарик к голове. С этой же целью через три-четыре месяца после рождения ребенка устраивается церемония, когда его нарекают именем и «представляют» святому, считавшемуся его покровителем.

После прохождения церемонии «представления» святому младенцу предстояло пройти особую церемонию, когда его первый раз посадят на бедро матери. До сих пор местные женщины носят ребенка, привязывая его шалью к бедру. Это необходимо, чтобы руки матери оставались свободными для работы.

После того как девочку привязали к матери, у меня появился повод для умиления. Ей показывали предметы, которыми она будет пользоваться в жизни: ножницы, иголки и метате. А если бы это был мальчик, Джэй сказал, что ему показали бы мачете, топор и, чему я удивилась, карандаш.

Я вспомнила своих родителей. Маму, как всегда хлопотавшую в большей мере по дому, и требовательного папу. Их усилия тоже сводились к тому, чтобы я в конечном итоге «не потеряла душу» в круговороте Взрослой Жизни. Помимо бытовых навыков, от родителей я получила и духовное воспитание, каждые выходные я посещала церковь. И ничто не могло бы послужить поводом, чтобы не ходить на службу, включая болезнь: если, конечно, она не приковывает тебя к постели. Но за все восемнадцать лет со мной такого не случалось.

Я представила, как мама прижимает меня к себе, и мы разговариваем без серьезных ноток в голосе. Как это можно видеть сейчас, когда мама умиленно разговаривает с девочкой, находясь в близком контакте с ней, а малышка непосредственно чувствует ее тепло.

Джэй вернул меня из воспоминаний, спросив, понравилось ли мне. Он судил по тому, как я обворожительно смотрела, а улыбка не сходила с моего лица. После упоминания о родителях он понимающе взял меня за руку.

По окончании церемонии мы занялись обустройством палатки. До этого я не подозревала, что палатки бывают двойные, утепленные и с кодовым замком. Теперь, при закрытом замке, не зная кода, внутрь не попасть, конечно, если палатку не разрезать.

Быстро темнело, в то время как мы готовились ко сну. Джэй предложил мне занимать мою половину палатки и вызвался сам посетить встречавшего нас индейца: он просил зайти к нему вечером. Я согласилась. После чего быстро оказалась в спальном мешке.

Джэй отсутствовал недолго и не заставил себя ждать.

– Ты еще не уснула? – спросил он, находясь за перегородкой и располагаясь на своей половине.

– Нет.

Можно было добавить: «Ждала твоего возвращения», – но, естественно, я промолчала.

– Нам везет на церемонии. Нас пригласили на церемонию бракосочетания. Она пройдет завтра. Мы – в роли почетных гостей.

Я захлопала в ладоши, но тут же озадачилась:

– А как мы пойдем без подарка?

– Именно к этому я не готовился, но прихватил с собой сигары, шоколад и ром. Местные жители подобное подношение расценят на уровне ювелирного изделия. В основном тут дарят продукты питания и напитки. Ювелирные же изделия, как и наши подарки, очень редки в приношениях.

Каждый погасил свой фонарик, и мы легли спать. Я засыпала в приподнятом настроении, с удовольствием слушала ночную жизнь леса и вспоминала прошедший день. Вместе с Джэем сегодня мы видели ребеночка, а завтра нас ожидала церемония бракосочетания. И на свадьбу нас пригласили вместе! Ну кто бы сдерживал радость на моем месте? В обеих церемониях я видела особый для себя знак.

Для меня церемония бракосочетания началась с самого утра с момента пробуждения. Джэю пришлось подождать, пока я полностью соберусь, и теперь мы вынуждены были спешить к месту сбора, к колодцу, чтобы наше опоздание не явилось причиной задержки.

С головой погружаясь в ожидание начала основной церемонии, я схватила ладонь Джэя обеими руками. С любопытством смотрела и с интересом слушала его комментарии.

Оказывается, у майя традиционный брак, как правило, оговаривается родителями или профессиональным посредником. И это происходит без согласия и без консультации с заинтересованными сторонами, то есть без жениха и невесты! Мы присутствовали как раз на церемонии традиционного брака… После этого пыл мой угас.

Джэй понял меня и решил пожалеть; стараясь приободрить, пояснил, что нередко и сами молодые люди принимают решение о своей свадьбе; они даже убегают, чтобы затем вступить в брак или просто жить в свободном союзе.

«Наш» же брак не походил на «жить просто в союзе».

Церемония подошла к тому, что семья жениха принялась одаривать семью невесты. У приданого существовало название – «ценажены». Джэй оказался знатоком, в чем я, конечно, не сомневалась, но когда видишь это воочию и сопоставляешь… В общем, «цена жены» состояла главным образом из пищи: мяса, перца, лепешек, хлеба, фасоли, яиц и напитков; еще в «цену» вошли ткани, шнурки, наши сигары, шоколад и ром. Увенчало подарки одно ювелирное изделие от жениха. Мы с Джэем так и не поняли, что оно из себя представляло.

По мере того как церемония набирала обороты, я видела, что свадьба у майя – это прекрасный повод для праздника. Джэй порадовал меня, сказав, что празднование и вручение подарков повторится еще три раза. Это будет происходить каждый раз через некоторое время. И ему надо быть, как и сегодня, к этому готовым: на обратном пути нам стоило заехать в город.

К вечеру же сегодняшнего дня все приглашенные родственники и друзья закончили торжество, по словам Джэя, как и остальные праздники, всеобщим опьянением.

К большинству опьяненных мы с Джэем не относились, и нас отправили с еще несколькими молодыми парами сопроводить молодоженов к дому. Последующее пояснение Джэя меня позабавило. Как правило, у племени майя молодые около года живут в доме семьи жены. В течение этого времени муж обязан работать на родителей жены.

По дороге Джэй узнал, что жених обручился во второй раз, и он не сожалеет об этом: первый брак случился в раннем возрасте, потому он так и не смог полюбить бывшую жену.

Когда мы проводили их, пожелали молодоженам всего наилучшего и наконец-то отправились к себе. К вечеру Джэй изрядно устал и неважно выглядел. Из-за чего неохотно разговаривал со мной.

– Я и не думала, что в таких отдаленных селениях есть случаи развода.

Джэй ответил не сразу. Мне показалось, что церемония бракосочетания его изрядно притомила.

– На Юкатане довольно часто супружеская пара расходится, и каждый из супругов вступает в новый брак, – сказал он, и выглядело это, как мысли вслух.

Я пожалела, что полезла к нему с разговором. Джэй как бы опомнился и добавил со знанием дела:

– Благодаря нагуализму хотя бы случаи многоженства среди племен майя редки. Правда, исключение составляют лакандоны, – и как бы в оправдание, он пояснил: – У них мужчин меньше, чем женщин.