...И в трещинах зеркальный круг Кристи Агата
– Да, он поднимался с Лолой Брюстер.
– Сразу после мэра?
Секунду подумав, она согласно кивнула:
– Да, кажется.
– А вы не заметили, что примерно в это время Марине Грегг вдруг стало нехорошо? Не заметили какое-то необычное выражение на ее лице?
Марго Бенс наклонилась вперед, открыла портсигар и извлекла из него сигарету. Закурила. Она не ответила, но Дермот не стал ее подгонять. Он ждал, пытаясь догадаться, что именно она сейчас прокручивает в мозгу. Внезапно она бросила:
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Потому что очень хочу услышать ответ – надежный ответ.
– Вы считаете, что мой ответ будет надежным?
– Да, именно так. Вы ведь привыкли всматриваться в лица людей, подлавливать какие-то благоприятные моменты, ждать, когда появится нужное выражение лица.
Она кивнула.
– Так вы заметили что-то необычное?
– Не я одна, да?
– Да. Несколько человек, и все говорят разное.
– Что именно?
– Кто-то сказал, что она была на грани обморока.
Марго Бенс медленно покачала головой.
– Другой свидетель утверждает, что она словно чего-то испугалась. – Он выждал паузу, потом продолжил: – А третьему показалось, что у нее был застывший взгляд.
– Застывший… – задумчиво повторила Марго.
– Вы согласны с последним наблюдением?
– Не знаю. Может быть.
– Мне это преподнесли в более изысканной форме, – продолжал Дермот. – Словами давно почившего поэта, Теннисона: «…И в трещинах зеркальный круг. Вскричав: «Злой рок!» – застыла вдруг Леди из Шалотта».
– Никакого зеркала там не было, – возразила Марго Бенс. – Но, будь оно там, оно вполне могло бы дать трещины. – Она резко поднялась. – Минутку. Я вам предложу нечто поинтереснее описания. Поглядите своими глазами.
Она оттолкнула занавеску в дальнем конце комнаты и ненадолго исчезла. Он слышал, как она ворчит за занавеской.
– Черт подери, – выругалась она, появившись снова. – Никогда сразу не найдешь то, что нужно. Вот.
Подойдя ближе, она протянула ему глянцевую фотографию. Дермот взглянул на нее. Перед ним был очень хороший фотоснимок Марины Грегг. Она сжимала руку женщины, стоявшей перед ней и потому обращенной спиной к фотоаппарату. Но Марина Грегг не смотрела на собеседницу. Она уставилась… в камеру, но чуть левее и по диагонали. Любопытно, отметил про себя Крэддок, на лице никаких чувств. Ни страха, ни боли. Женщина на что-то смотрела, она что-то увидела, и охватившие ее чувства оказались столь сильны, что она была физически не в состоянии выразить их на лице. Однажды Дермот Крэддок видел такое лицо – лицо мужчины, который через секунду был застрелен, убит наповал…
– Удовлетворены? – спросила Марго Бенс.
Крэддок глубоко вздохнул:
– Да, спасибо. Знаете, иногда очень трудно определить, преувеличивают свидетели или нет, домысливают что-то или нет. Но тут, как выясняется, ничего подобного не было. Она действительно что-то увидела. Могу я попросить у вас фотографию?
– Пожалуйста. У меня есть негатив.
– В газеты вы ее не посылали?
Марго Бенс покачала головой.
– А почему? Ведь снимок, вообще-то говоря, довольно драматичный. Наверняка нашлась бы газета, заплатившая за него хорошие деньги.
– Нельзя же все мерить на деньги, – сказала Марго Бенс. – Если ты заглянул в чью-то душу по чистой случайности, наживаться на этом как-то неловко.
– Вы Марину Грегг раньше знали?
– Нет.
– Вы приехали сюда из Штатов?
– Родилась я в Англии. А учиться уехала в Америку. Года три назад приехала сюда.
Дермот Крэддок кивнул. Он заранее знал ответы на эти вопросы. Они лежали в его кабинете на столе, вместе с другой информацией. Похоже, девушка не собиралась ничего скрывать. Он спросил:
– Где вы учились?
– В студии Райнгардена. Какое-то время – у Эндрю Куилпа. Он многому меня научил.
Студия Райнгардена и Эндрю Куилп… Внезапно Дермот Крэддок насторожился. Где-то он эти фамилии уже слышал.
– Вы жили в Севен-Спрингс?
Она заметно удивилась:
– Вам, я вижу, обо мне многое известно. Наводили справки?
– Вы, мисс Бенс – известный фотограф. О вас можно прочитать в газетах. Почему вы приехали в Англию?
Она пожала плечами:
– Не люблю сидеть на месте. К тому же в Англии я родилась, хотя и переехала ребенком в Штаты.
– В раннем детстве?
– Вас интересуют такие подробности? Мне было пять лет.
– Интересуют. Мне кажется, мисс Бенс, вы рассказали далеко не все.
Лицо ее напряглось. Она пристально посмотрела на него:
– Как вас понимать?
Дермот Крэддок взглянул на нее и решил рискнуть. Собственно, почти никаких улик у него нет. Студия Райнгардена, Эндрю Куилп и название города. Но, казалось, старая мисс Марпл сидит рядом и толкает его в бок.
– По-моему, вы знаете Марину Грегг гораздо лучше.
Она засмеялась:
– Докажите. У вас просто разгулялась фантазия.
– В самом деле? Сомневаюсь. А доказать можно, надо только постараться. Может быть, мисс Бенс, лучше самой сказать правду? Признаться, что Марина Грегг удочерила вас и вы жили в ее доме четыре года?
С резким шипением она втянула в себя воздух.
– Пронюхали, черт вас дери! – воскликнула она.
Он даже чуть вздрогнул, настолько это не вязалось с ее прежней манерой. Она поднялась, тряхнула копной черных волос.
– Да, да, это правда! Правда. Марина Грегг забрала меня с собой в Америку. У моей матери было восемь детей. Мы жили в каких-то трущобах. Сотни таких, как она, писали кинозвездам, о которых узнавали совершенно случайно, рассказывали им горькую историю своей жизни и умоляли взять ребенка, потому что сами ничего не могли ему дать. Об этом и вспоминать-то противно.
– Вас было трое, – сказал Дермот. – В разное время Марина Грегг взяла троих детей из разных мест.
– Верно. Меня, Рода и Энгуса. Энгус был постарше, Род совсем крошкой. Жизнь у нас была – лучше не придумать. Ах, какая жизнь! Все, что твоей душе угодно! – Она заговорила громче, слегка кривляясь: – Тряпки, машины, шикарный дом, гувернантки, хорошее образование, еда, что пальчики оближешь! Все одно к одному! И она – наша мамочка! «Мамочка» в кавычках! О-о, она честно играла свою роль, сюсюкала с нами, фотографировалась с нами. От умиления прямо плакать хочется.
– Но ей действительно хотелось иметь детей, – заметил Дермот Крэддок. – Тут никакой игры не было. Она взяла вас отнюдь не ради рекламы.
– Может быть. Пожалуй, вы правы. Ей хотелось иметь детей. Но ей не были нужны мы! По-настоящему – нет! Игра, представление, показуха: «Моя семья», «Так прекрасно, когда у тебя есть семья». И все это – при попустительстве Иззи. Уж он-то должен был понимать.
– Вы имеете в виду Изидора Райта?
– Да, это ее третий муж, если не четвертый, точно не помню. Кстати, замечательный человек. По-моему, он ее понимал и иногда беспокоился о том, что будет с нами. К нам он был очень добр, но отцом не прикидывался. Да и не чувствовал себя таковым. По-настоящему его волновало только его писательство. Я потом кое-какие его книги прочитала. Все больше мрачное и жестокое, но написано сильно. Наверное, когда-нибудь его причислят к великим писателям.
– И долго это продолжалось?
Марго Бенс криво улыбнулась:
– Пока эта игра ей не надоела. Нет, не совсем так… Оказалось, что она ждет ребенка.
– И что?
Она засмеялась с неожиданной горечью:
– Тут нашему счастью и пришел конец! Мы ей стали не нужны. Как заменители мы ее устраивали, но на самом деле ей было на нас наплевать, совершенно. О-о, она дала отставку на вполне приличных условиях. Дом, приемная мать, деньги на учебу и кругленькая сумма, чтобы запустить нас на орбиту, – все это мы получили. Никто не отрицает, она соблюла все приличия, была достаточно щедра. Но мы никогда не были ей нужны – ей был нужен ее собственный ребенок.
– Едва ли ее следует за это винить, – мягко заметил Дермот.
– Я не виню ее в том, что ей хотелось иметь своего ребенка, вовсе нет! Но как же мы? Она оторвала нас от наших родителей, от родных мест. Моя мать, можно сказать, продала меня за тарелку похлебки, но о своей выгоде она при этом не думала. Она продала меня, потому что была дурой и искренне считала, что я получу какие-то выгоды, образование и вообще буду жить как у Христа за пазухой. Она считала, что делает это для моего же блага. Знала бы она, какое это благо!
– Я вижу, рана саднит до сих пор.
– Нет, не саднит. Я это пережила и успокоилась. А горечь от того, что вспомнилось прошлое. Нам всем тогда было горько.
– Всем?
– Разве что кроме Рода. Род вообще никогда не переживал. К тому же он был совсем малыш. А мы с Энгусом страдали, только он, пожалуй, жаждал мести куда больше, чем я. Он сказал: «Когда вырасту, убью этого ребенка, который у нее родится».
– А про ребенка вы знали?
– Конечно. И о том, что случилось дальше, известно всем. Она с ума сходила от радости, что у нее наконец-то будет свой ребенок, а он родился идиотом! Так ей и надо. Как бы то ни было, забрать назад нас она не захотела.
– Вы ее ненавидите?
– А вас это удивляет? За всю жизнь никто не причинял мне такой боли. Думаешь, что ты любима и желанна, а потом оказывается, что тебя просто надули!
– А что случилось с вашими… Удобства ради назовем их братьями?
– Потом нас всех развело в разные стороны. У Рода ферма где-то на Среднем Западе. Он из тех, у кого всегда легко на душе. Про Энгуса ничего не знаю. Начисто потеряла его из виду.
– А жажда отмщения у него осталась?
– Не думаю, – сказала Марго. – Обычно такое со временем улетучивается. Когда мы виделись в последний раз, он сказал, что собирается стать актером. Стал или нет – не знаю.
– Во всяком случае, этот разговор вам запомнился, – сказал Дермот.
– Да, запомнился.
– А Марина Грегг удивилась, когда увидела вас в тот день, или вас пригласили по ее просьбе – ей хотелось сделать вам приятное?
– По ее просьбе? – Девушка презрительно усмехнулась. – Да она и понятия не имела, что я здесь. Мне было любопытно ее увидеть, вот я и подсуетилась, чтобы получить эту работу. У меня в мире фото и кино свои связи. Хотелось посмотреть, как она нынче выглядит. – Марго провела рукой по крышке стола. – Она меня даже не узнала. Как вам это нравится? Я жила у нее четыре года. С пяти лет до девяти, а она меня даже не узнала.
– Дети меняются, – заметил Дермот Крэддок. – И очень часто до неузнаваемости. Я на днях встретил на улице племянницу, и, не останови она меня, клянусь вам, я бы прошел мимо.
– Это вы чтобы я так сильно не расстраивалась? Да мне вообще-то все равно. Впрочем, какого черта? Если честно, мне совсем не все равно. И никогда не было все равно. Есть у нее какие-то чары. Марина! Чары, перед которыми невозможно устоять и которые тебя губят. Можно человека ненавидеть и при этом по-своему его любить.
– И вы не сказали ей, кто вы?
Она покачала головой:
– Нет. Не сказала. И ни за что не скажу.
– А вы не пытались отравить ее, мисс Бенс?
Ее настроение изменилось. Она поднялась и засмеялась.
– Ну и вопросики вы задаете! Впрочем, куда вам деваться? Такая работа. Нет, могу вас заверить, я ее не убивала.
– Я вас спросил не об этом, мисс Бенс.
Она взглянула на него и озадаченно нахмурилась.
– Марина Грегг, – пояснил он, – пока еще жива.
– Надолго ли?
– Как вас понимать?
– Разве вам не кажется, инспектор, что кто-то попробует повторить попытку, и на сей раз, скорее всего, добьется успеха?
– Приняты меры предосторожности.
– Разумеется. Обожающий муж бдительно несет вахту и следит за тем, чтобы с женой ничего не случилось? – В голосе ее явно слышалась издевка. – Значит, вы спрашивали меня не об этом, – сказала она, видимо все еще озадаченная. – О чем же?
– О том, пытались ли вы убить ее. Вы ответили, что вы ее не убивали. Это правда, но другой-то человек умер, другого человека убили.
– Вы намекаете на то, что я пыталась убить Марину и по ошибке убила миссис… не помню, как ее звали. Если вам требуется полная ясность, могу сказать: я не пыталась отравить Марину и не отравила миссис Бэдкок.
– Может быть, вы знаете, кто это сделал?
– Уверяю вас, инспектор, не знаю абсолютно ничего.
– И даже никого не подозреваете?
– Ну, подозревать и строить догадки может любой, – она улыбнулась ему, опять-таки насмешливо. – В числе прочих убийцей может быть – вы со мной согласитесь? – черноволосая робот-секретарша, элегантный Хейли Престон, слуги, горничные, массажистка, парикмахерша, кто-то с киностудии, и, вполне возможно, этот человек совсем не тот, за кого себя выдает?
Неосознанно он сделал шаг в ее сторону, но она яростно замотала головой.
– Успокойтесь, инспектор, – сказала она. – Я просто вас поддразниваю. Кто-то жаждет Марининой крови, но кто – понятия не имею. Честное слово. Не имею понятия.
Глава 16
1
В доме номер 16 по Обри-клоуз миссис Бейкер разговаривала с мужем. Джим Бейкер, видный здоровяк блондин, в эту минуту собирал макет стратостата и был полностью поглощен этим занятием.
– Соседи! – воскликнула Черри. И тряхнула своими черными кудрявыми локонами. – Соседи! – ядовито прошипела она еще раз.
Она осторожно подняла сковородку с плиты, аккуратно переложила содержимое в две тарелки, сделав две неравные порции. Тарелку, где еды было больше, она поставила перед мужем.
– Сегодня у нас жареное мясо, – объявила она.
Джим поднял голову и оценивающе потянул носом воздух.
– Чувствую, – сказал он. – Что у нас сегодня за праздник? Мой день рождения?
– Тебе нужно хорошо питаться, – объяснила Черри.
В кремово-белом полосатом переднике с оборочками она выглядела обворожительно. Джим Бейкер чуть сдвинул в сторону составные части стратостата, чтобы освободить место для тарелки. Одарив жену широкой улыбкой, он спросил:
– Это кто сказал?
– К примеру, моя мисс Марпл! Если на то пошло, – добавила Черри, садясь напротив Джима и пододвигая к себе другую тарелку, – ей и самой не мешало бы подкормиться. Эта ее старая пантера, мисс Найт, потчует ее одними углеводами. Только и знает, что «чудесная каша», «чудесный пшеничный пудинг с маслом», «чудесный сыр с макаронами». И снова мягкий пудинг в розовом соусе. И целыми днями не дает ей покоя. Кажется, может заговорить до смерти.
– Ну, знаешь, – неопределенно пробурчал Джим. – Может, для инвалидов такая диета – в самый раз.
– Ничего себе, – фыркнула Черри, – для инвалидов! Мисс Марпл совсем не инвалид, просто лет ей много. И главное, всегда во все влезает!
– Кто, мисс Марпл?
– Нет. Эта ее мисс Найт. Меня учить изволит! Даже имеет наглость советовать, как готовить. Уж в готовке я как-нибудь лучше ее разбираюсь.
– Ну, тут тебе просто нет равных, – уважительно вставил Джим.
– Готовка – еще не все, – заметила Черри. – Надо еще, чтобы было из чего готовить, во что зубы вонзить.
Джим засмеялся:
– В это мясо зубы можно вонзать смело. Интересно, почему твоя мисс Марпл сказала, что меня надо подкормить? Когда я приходил к ней чинить полку в ванной, она решила, что у меня изможденный вид?
Теперь засмеялась Черри.
– Знаешь, что она мне сказала? «У вас красивый муж, моя дорогая. Очень красивый». Прямо как из романа, какие частями читают по телевизору.
– Надеюсь, ты с ней согласилась? – ухмыльнулся Джим.
– Я ответила, что муж у меня ничего.
– «Ничего»! По-моему, это слегка пресновато.
– А потом она добавила: «Дорогая моя, вы должны как следует ухаживать за вашим мужем. Как следует его кормить. Мужчине нужно много хорошего, отлично приготовленного мяса».
– Что верно, то верно!
– А еще она сказала: «Обязательно готовьте ему сами, а не пичкайте его всякими полуфабрикатами, которые только надо в печке разогреть». Вообще-то я этим и не злоупотребляю, – тут же оправдалась она.
– Ну, иногда можно, – разрешил Джим. – Эти полуфабрикаты на вкус очень разные.
– Лишь бы ты обращал внимание на то, что ешь, – сказала Черри. – И не слишком увлекался этими своими стратостатами и прочими моделями. И не говори мне, что этот набор ты купил в подарок своему племяннику Майклу на Рождество. Это ты купил игрушку себе.
– Он до нее еще не дорос, – извиняющимся тоном проговорил Джим.
– Знаю, ты хочешь провозиться с этой штукой целый вечер. Может, послушаем музыку? Ты купил пластинку, которую все нахваливал?
– Купил. Чайковский – «Тысяча восемьсот двенадцатый год».
– Бравурная такая музыка, будто идет битва, да? – спросила Черри. Она скорчила гримасу. – Наша миссис Хартуэлл тебе за это спасибо не скажет. Ох, эти мне соседи. Мочи нет их терпеть. Все время скулят и жалуются. Даже не знаю, кто из них хуже. То ли Хартуэллы, то ли Барнаби. Хартуэллы иногда барабанят в стену без двадцати одиннадцать. Это уж слишком, ведь еще не поздно! Даже телевидение и Би-би-си так рано не заканчивают. А нам, значит, нельзя музыку послушать? Только и знают: сделайте, пожалуйста, потише!
– Такую музыку нельзя делать потише, – авторитетно заявил Джим. – Если мало мощности, пропадает весь эффект. Это любому дураку известно. Для тех, кто любит музыку, это азбучная истина. Между прочим, их кошка все время наведывается в наш сад и раскидывает мои любимые клумбы.
– Если честно, Джим, мне здесь жуть как надоело.
– В Хаддерсфилде ты не очень тяготилась соседями, – заметил Джим.
– Там все было иначе! – воскликнула Черри. – Там мы были сами по себе. А если что приключится, знаешь, что тебе помогут, да и ты готов помочь другим. Но в чужую жизнь никто не совался. А в таких новых застройках людям почему-то не дают покоя их соседи. Наверное, потому, что все мы здесь – приезжие. Сколько здесь сплетен, пересудов, жалоб – с ума сойти! В настоящих городах людям просто не до этого.
– Да, радость моя, может, ты и права.
– Тебе-то здесь нравится?
– Работа подходящая. Да и дом новехонький. Тесновато, правда, не могу как следует развернуться. Мне бы здесь мастерскую – было бы то, что надо.
– Сначала мне тут понравилось, – сказала Черри. – А сейчас сомнения берут. Дом вроде бы ничего, и синий цвет радует глаз, и ванная – загляденье, но люди… Что-то тут носится такое в воздухе… Нет, есть вполне симпатичные. Я тебе говорила, что Лили Прайс со своим Харри разбежались в разные стороны? Помнишь эту дурацкую историю, когда они пришли дом смотреть? И она чуть из окна не выпала? Так она потом сказала, что Харри даже не шевельнулся, так и стоял как истукан.
– И слава богу, что она от него убежала. Мерзавец – каких мало, – заметил Джим.
– Раз ребенок скоро появится, значит, надо замуж, да? Совсем не надо. Он на ней и жениться-то не хотел. Не шибко он симпатичный. И мисс Марпл так сказала, – добавила Черри задумчиво. – Самой Лили. Лили решила, что старушка совсем сбрендила.
– Мисс Марпл? Я и не знал, что она его вообще видела.
– Видела, она как раз в тот день здесь прогуливалась и упала, а миссис Бэдкок помогла ей подняться и завела к себе. Как думаешь, у Артура и миссис Бейн что-нибудь получится?
Джим, чуть нахмурившись, взял в руки часть стратостата и сверился со схемой сборки.
– Мне неприятно, когда ты меня не слушаешь, – проворчала Черри.
– Что ты сказала?
– Артур Бэдкок и Мэри Бейн.
– Господи, Черри, да его жену только похоронили! Ох, женщины! Я слышал, у него сейчас с нервами совсем никуда – прямо подскакивает, если к нему обратишься.
– Вот уж странно. Никак не думала, что он будет так переживать. А ты?
– Убери, пожалуйста, все с этого края стола, – попросил Джим, не проявляя даже мимолетного интереса к делам соседей. – Тогда я смогу попросторнее разложиться.
Черри горестно вздохнула.
– Чтобы в этом доме на тебя обратили внимание, – язвительно сказала она, – надо как минимум быть турбореактивным двигателем. Жизни нет из-за этих твоих моделей!
Составив на поднос остатки ужина, Черри понесла его к раковине. Мыть посуду она не любила и оттягивала эту неизбежную процедуру до последней минуты. Вывалив посуду в раковину, она накинула вельветовую куртку и вышла из дому, бросив через плечо:
– Забегу к Глэдис Диксон. Хочу взять у нее выкройки из журнала мод.
– Давай, давай, старушка. – И Джим снова занялся моделью.
Метнув ядовитый взгляд в сторону соседской двери, Черри прошла мимо, свернула за угол на Бленхейм-клоуз и остановилась у дома номер 16. Дверь была открыта. Черри постучала, вошла в холл и позвала:
– Глэдис? Ты дома?
– Это ты, Черри? – миссис Диксон выглянула из кухни. – Она наверху, в своей комнате, что-то там кроит.
– Ладно, я поднимусь.
Черри вошла в маленькую комнату, там Глэдис, пухленькая простушка, раскрасневшись, стояла на коленях с булавками во рту и колдовала над бумажной выкройкой.
– Привет, Черри. Смотри, какую прелесть я купила в Мач-Бенэме на распродаже. К поперечному рисунку хорошо пойдут оборки, какие я сделала на териленовом платье.
– Должно получиться ничего, – одобрила Черри.
Глэдис поднялась, отдышалась.
– Нажила себе несварение желудка, – пожаловалась она.
– Нельзя тебе сгибаться вдвое сразу после ужина.
– Наверное, надо сесть на диету, – сказала Глэдис. Она опустилась на кровать.
– Что нового на студии? – спросила Черри, как всегда охочая до сплетен из мира кино.
– Ничего особенного. Правда, языками чесать не перестали. Вчера на площадку вернулась Марина Грегг – и тут же устроила кошмарную сцену.
– В смысле?
– Ей не понравился вкус кофе. По утрам, чуть попозже, на съемках всегда пьют кофе. Короче, она сделала глоток и говорит: вкус какой-то странный. Чушь, ясное дело. Никакого странного вкуса быть не могло. Кофе приносят в кофейнике прямо из столовой. Ей-то я, конечно, наливаю в специальную фарфоровую чашку, шикарную такую, не как у других, – но из того же кофейника. Так что ничего странного в этой чашке быть не могло.
– Нервы, наверное, – предположила Черри. – И что дальше?
– Да ничего. Мистер Радд быстро всех успокоил. У него насчет этого настоящий талант. Он забрал у нее кофе и вылил в раковину.
– Между прочим, довольно глупо, – медленно сказала Черри.
– Почему… что глупо?
– Если с кофе что и было не так, теперь об этом никто не узнает.
– Что могло быть не так? – с тревогой в голосе спросила Глэдис.
– Видишь ли, – Черри пожала плечами, – в коктейле у нее в день приема что-то оказалось, верно? Такую штуку можно провернуть и с кофе. Не вышло с первой попытки – вдруг выйдет со второй?
Глэдис поежилась.
– Уж больно не нравится мне все это, Черри, – сказала она. – Кто-то ведь на нее взъелся. Были новые письма с угрозами… а тут еще эта история с бюстом.
– С каким бюстом?
– Мраморным. В павильоне на съемочной площадке отстроили кусочек то ли австрийской усадьбы, то ли дворца. С каким-то смешным названием, Шотбраун, кажется. По стенам развешали картины, кругом фарфоровая посуда, мраморные бюсты. Этот стоял наверху, на полке, – видно, не затолкнули его назад как следует. В общем, по дороге прогромыхал тяжелый грузовик, и от тряски этот бюст слетел вниз – прямо на то самое место, где Марина сидит во время большой сцены с графом… не помню, как его. Размолотил это кресло вдребезги! Слава богу, что в это время не снимали. Мистер Радд велел не говорить ей об этом ни слова и притащил вместо разбитого другое кресло, а когда вчера она появилась и спросила, почему поменяли кресло, он сказал: то кресло, мол, было из другой исторической эпохи, а это к тому же лучше смотрится в кадре. Но больно не понравилось ему все это, точно могу сказать.