Иная вера Эльтеррус Иар
– Поначалу вроде бы вместе, а потом… сам понимаешь. Не всем в радость было постоянно контактировать с людьми, с которыми связывало такое прошлое. Вначале ушел Василий – ну, Шестой. Честно сказал, что хочет забыть все это и начать новую жизнь, но оставил контакты, по которым его можно будет найти, если вдруг понадобится его помощь. Если честно, даже когда совсем прижало, я ему не звонил. Потом Антон отвалился. Но этот просто исчез. Оставил письмо на электронке – типа, извините, но хочу в свободный полет. А мы впятером остались. Живем потихоньку, встречаемся хотя бы пару раз в месяц, если получается – то чаще.
– Кто как живет-то? Расскажи!
– Лучше всех Алекс устроился: он частным репетитором трудится. Очень неплохо получает, график сам себе составляет, живет в свое удовольствие.
– Игорь, я даже не знаю, кого из вас как звали, кроме тебя! И, тем более, не знаю, у кого какие имена сейчас. Ты объясняй! – взмолился Стас. – Алекс – это кто? Десятый?
Галес рассмеялся, и Ветровский в третий уже раз за весь разговор, длившийся не более двадцати минут, отметил, что смеялся бывший Восьмой неискренне – в глазах его не было ни тени веселья.
– Алекс – это Александр Валентинович Резченко, семидесяти одного года от роду!
– Третий?
– Он самый. Знаешь, несмотря на все это его «соответствие образу» – костюм, портфельчик, очки и прочее, он себя ощущает, мне кажется, моложе любого из нас.
За последующий час Стас узнал обо всех бывших сокамерниках. Первый, Артемий Деменьтев, работал в «Такси Санкт-Петербург», единственной таксомоторной компании центральных районов города, Второй – Сергей Градов – устроился охранником в какую-то небольшую фирму, потом фирма выросла, и Сергей занял появившуюся должность начальника службы безопасности. Десятый, Дмитрий Миронин, подрабатывал на нескольких «студенческих» работах и учился на хирурга – его арестовали на первом курсе, но парень хотел все же получить медицинское образование и поступил заново в другой вуз.
– А ты сам? – поинтересовался Ветровский, когда Игорь замолчал.
– А что я? Живу как-то, занимаюсь мелким бизнесом – пишем по заказу клиентов всякие программки, настраиваем компы, делаем комповые системы безопасности в небольших фирмах и все такое прочее. Для души музыкой занимаюсь… вернее, пытаюсь заниматься. Живу вместе с Алексом, мы на двоих двухкомнатную квартиру в кредит купили. Словом, веду вполне насыщенную и небедную жизнь.
– Знаешь, ты мне сейчас напоминаешь Портоса – он примерно так же вздыхал, когда к нему д’Артаньян от Мазарини приехал, – осторожно заметил Стас, сдувая пенную шапку с кружки.
– Кого?
Настала очередь Ветровского тяжело вздыхать.
– В интерсети должно быть, найди и почитай. Книга «Три мушкетера» и ее продолжение.
– Гм… хорошо. Но ты все же поясни, что ты имел в виду.
– То, что у тебя вроде бы все хорошо – жилье и деньги есть, свой бизнес, музыка. Как ты сам сказал – «насыщенная и небедная жизнь». Но по мне, так ты не стал сильно счастливее с тех пор, как мы виделись в последний раз, – честно сказал Стас.
Игорь прищурился, чуть улыбнулся – на этот раз вполне искренне, вот только очень грустно.
– А я и не говорил, что счастлив, – сказал он через минуту тишины. – Меня только Алекс держит, а то я давно бросил бы все, сделал что-нибудь эдакое и застрелился. Но мы с ним сдружились, не хочется его одного бросать. Но ему уже за семьдесят, здоровье слабое после корпы, так что когда он уйдет в мир лучший – продам квартиру, отдам деньги кому-нибудь, кому реально надо, и таки сделаю что-нибудь эдакое. А потом сумею не ошибиться повторно в подсчете пуль.
Ветровский в растерянности сунул сигарету в рот не тем концом, долго плевался, пытаясь избавиться от вони подожженного фильтра на языке, а Игорь, помолчав, продолжал:
– Я тебе не рассказывал, как я сел.
– Рассказывал.
– Очень кратко и без подробностей. Хотя я и сейчас не буду в них вдаваться. За несколько месяцев до того я отбил у трех придурков девушку. Взял к себе в банду, научил выживать… влюбился. Взаимно влюбился, заметь! Все хорошо было до неприличия. Иванушка этот всплыл, деньги хорошие появились. А потом нас загребли из-за одного идиота. Перестрелка была… всех моих убили, и Юкку тоже. Меня ранили, но я сумел уйти, хоть и недалеко. Прежде чем уйти, увидел Юкку с дыркой во лбу. Меня так переклинило… забился на какой-то чердак, вытащил этот мобил, через который с Иванушкой переписывался, чип-карту спалил на зажигалке, а мобил решил расстрелять. Проверил обойму – три пули. Думаю, одна в мобил, вторая в висок. А третья лишняя, я ее и выкинул, чтобы символичности не портила. Выстрелил в мобил, он вдребезги, естественно. Тут шаги на лестнице – полиция выследила-таки. Вышибают дверь, я вспоминаю, что было три пули, стреляю, попадаю прямо в голову ему, потом пистолет к виску, и… ну, ты понял. Символичность, мать ее. Так вот, в следующий раз я не ошибусь.
Сначала Стасу казалось, что Галес просто пьян. Потом он заметил безумный блеск в совершенно трезвых глазах, подрагивающие пальцы, лихорадочную бледность… и внезапно эмпатическая вспышка, короткая, как молния, но столь же убийственная, пронзила его разум.
От боли Ветровский едва не потерял сознание. Никогда раньше не было… так, но никогда еще, если не вспоминать Косту, он не чувствовал эмоции другого человека действительно как свои собственные.
– Все еще помнишь ее, и все еще любишь, – прошептал Стас. Игорь вздрогнул, в глазах отразились попеременно боль, страх, недоверие, опасение и снова боль.
– Да. Тогда – у меня была цель. Достать денег на легализацию, вернуться в нормальную жизнь, жениться, и чтобы дети были… Знаешь, такая идеальная семья – папа работает, мама дома с детьми, папины выходные все вместе проводят, гуляют, фильмы смотрят, и так далее. А потом один выстрел – и все. Сейчас вроде все есть – бизнес, деньги, жилье и прочее, – вот только Юкки нет. А нет Юкки – нет и жизни, потому что если нет цели, то зачем жить?
– Ты говорил, что хочешь «сделать что-нибудь этакое». Например, что?
– Не знаю. Пристрелить какого-нибудь мудака из правительства, чтобы самого мудачного из всех, к примеру… в общем, что-нибудь хорошее.
– Только затем, чтобы потом сдохнуть?
– А смысл жить? Цель будет достигнута, а снова в корпу я не хочу.
– Я могу дать тебе цель, – негромко произнес Стек, ловя взгляд Игоря. – Настоящую цель, ради достижения которой придется трудиться всю жизнь. Но она того стоит, поверь.
Вопросы, уточнения, сомнения, восторги, скепсис – все это было уже потом, когда они поехали вдвоем домой к Галесу, Стас поговорил с Алексом, рассказал об Ордене и ему и тоже получил согласие присоединиться. А сейчас Игорь поднял взгляд, в котором на мгновение яркой звездой вспыхнула надежда, и даже не сказал – выдохнул:
– Да.
На следующий день после встречи со старыми друзьями – Ветровский совершенно искренне всегда называл их так, даже в мыслях – пришел курьер от Косты.
Вечером, запершись в своей комнате, Стас вставил чип в ноутбук и принялся изучать его содержимое. Первым ему в глаза бросился лежавший в корне текстовый файл – остальные были рассортированы по папкам.
«То, что я обещал. Информация к размышлению. Сперва читаешь общую информацию из первой папки. Потом смотришь голографии из нее же. Если все еще не передумаешь – открывай вторую папку. Сперва текст, потом голографии. Не передумаешь – третью. Текст, голографический фильм. Все еще не осознаешь, на что идешь, – в четвертой папке голофильм об одной из операций. Реальная съемка. Каждый труп – настоящий. Учти.
Если даже после этого ты не обретешь способность думать – адрес в пятой папке.
Коста».
После такого сопроводительного письма Стасу хотелось отказаться, даже не открывая первую папку. Но Стек для себя уже все решил.
После прочтения первых текстовых документов стало несколько не по себе, после просмотра голографий – стало попросту страшно. Прикусив губу и собравшись с силами, он открыл вторую папку. Тексты – сухая статистика, страшная своим полным равнодушием. От голографий затошнило – досмотрев их, Ветровский долго и с ожесточением плескал в лицо ледяной водой, а потом около получаса сидел на подоконнике и курил, не решаясь открывать третью папку.
Первый раз его вырвало на десятой минуте голографического фильма. Второй раз – на двадцать пятой. Вырвало бы и еще несколько раз, но больше было нечем.
Голофильм из четвертой папки Стек смотрел в состоянии полной невосприимчивости к чему бы то ни было. Досмотрев до последних секунд, поставил на паузу, тихо вышел в коридор, дошел до комнаты Алькано – из-под двери выбивалась полоска света. Постучал.
– Да?
– Гранд, это я.
– Стек? Заходи, только у меня тут бардак – завтра очень важный день в инсте, надо подготовиться…
– Я на секунду. Гранд, у тебя водка есть?
– Именно водка? – удивился испанец. – Была где-то… А тебе зачем?
– Выпить. Только не спрашивай ни о чем, пожалуйста. Мне очень погано и нужно выпить. Потом я сам все расскажу, если смогу.
– Как скажешь, Стек. – Алькано, ничуть не обижаясь, пожал плечами и вытащил из недр шкафа полную бутылку. – Хватит, я надеюсь?
– Вполне. Спасибо, друг.
– Да не за что… если вдруг могу помочь…
– Я знаю. К сожалению, с этим мне самому разбираться надо.
Вернувшись в свою комнату, Стек воспроизвел голофильм сначала. К концу бутылка наполовину опустела, а в голове стало пусто-пусто, и бесплодные попытки осознать увиденное словно плавали в вакууме.
Перед тем как ложиться спать, Ветровский тщательно запер дверь изнутри, вынул чип из гнезда и спрятал в щель под подоконником.
Всю ночь его преследовали кошмары. Куда более реальные, чем все просмотренное. Измученный ими, Стас проснулся через несколько часов. Постоял несколько минут под холодным душем, тщательно почистил зубы, стараясь не поднимать взгляд на зеркало, но что-то изнутри давило, вынуждало – и он, стиснув зубы, взглянул в глаза самому себе.
«Ты должен», – сказал Стек. «Я должен».
– Я должен, – повторил вслух Стас.
После ночи голофильм уже не казался таким страшным, как вчера, – скорее отвратительным. Завтракать перед просмотром Ветровский предусмотрительно не стал и отделался легкой тошнотой и пугающим пустым звоном в голове. Весь день молодой человек ходил как будто в тумане – перед глазами то и дело все плыло, он все время натыкался на предметы, отвечал невпопад, ухитряясь отнекиваться от всех вопросов, ссылаясь на проведенную без сна ночь.
Вечером он открыл пятую папку, прочитал адрес, запомнил его наизусть и отформатировал чип.
Решение принято и назад дороги нет, пусть даже и кажется, что все еще можно свернуть. Он искал другие пути, но не нашел – значит, пойдет по этому. Вне зависимости от того, какую цену придется заплатить. Главное, что заплатит он, а не другие.
Орден стоит любой цены, которую Стас сможет заплатить.
Утро выдалось холодным и промозглым. Стас, вышедший на полчаса раньше, чем следовало, успел за пятнадцать минут дороги до метростанции накрутить себя до состояния, близкого к панике. Он раз за разом обдумывал перспективы, пытаясь все же найти в эти последние мгновения другой путь, который не потребует от него подобного, искал, искал, искал – и не находил.
Только один вариант, только одна цена. И никак иначе.
Он вышел на одну станцию позже, чтобы пройтись по набережной и успокоиться, но вместо этого довел себя почти до истерики. Почему-то именно сейчас хотелось жить так отчаянно, как никогда раньше, хотелось быть обычным человеком, не брать на себя никакой миссии, влюбиться наконец по-человечески, получить образование и создать семью, просто дружить с теми, с кем свела судьба, не затягивая их в обреченный водоворот требующей невозможного Идеи… Хотелось просто жить, не думая о великой цели, не стремясь к ней, не отдавая ей всего себя без остатка. В конце концов, можно просто быть хорошим человеком, стремиться совершать добрые поступки, быть может – выучиться не на психолога, а на педагога и работать в школе, воспитывая в детях лучшие качества, а не только потребительство и стремление к удовлетворению потребности в удовольствиях. Просто жить. Так просто и так невозможно.
Последние двести метров Стас преодолевал минут десять. Остановившись у двери, взглянул на часы – без пяти семь. Еще пять минут… целых пять минут на то, чтобы передумать, отказаться, уйти, навсегда выкинув из памяти крылатого. Забыть, как страшный сон, все, что было на том проклятом чипе, поверить – это был всего лишь кошмар, не имеющий ничего общего с реальностью…
Шесть пятьдесят восемь.
Ноги подкашивались, тошнило, перед глазами все плыло, сердце то принималось бешено колотиться о ребра, то замирало, охваченное смертельным ужасом.
Семь ноль-ноль.
Он глубоко вдохнул, шагнул к двери, поднял руку и постучал.
Все. Пути назад нет.
Часть пятая
V. I
Страшные игры в «простит – проклянет».
Слабой улыбкой своей – не позволь.
Казалось бы, хороший вечер, заслуженно оканчивающий тяжелый день. Ночевка в другом городе, утром – не очень благополучный перелет, днем – много сложной работы, несколько важных и, что скрывать, опасных встреч, необходимость быстрого принятия решения, от которого зависело непредставимо многое… и наконец вечер. Крохотный, невероятно уютный ресторанчик с великолепной кухней, приятной и ненавязчивой живой музыкой, безупречным обслуживанием. Вкусный ужин, старое вино, интересный разговор с любимой женщиной…
Любимой? Да. Олег сомневался долго и сопротивлялся упорно, но в этот раз чувства взяли верх над разумом. В конце концов, чего плохого в том, что он позволит себе немного душевного тепла? Работе это не помешает, долг – в любом случае превыше всего, а свое личное время он волен проводить так, как ему заблагорассудится. Кроме того – и это объективный факт – с тех пор как Черканов позволил себе влюбиться, он заметил, что его самочувствие заметно улучшилось, он стал не таким нервным, быстрее успокаивался, легче принимал решения, по-прежнему не ошибаясь. Любовь, как выяснилось, оказалась полезной штукой!
И все сегодня было хорошо… Было бы. Но Марина, хоть и пыталась поддерживать разговор, смеяться над шутками, интересоваться рассказом собеседника, в то же время словно была в каком-то другом мире. Когда Олег обращался к ней, девушка порой вздрагивала, в ее глазах появлялось затравленное выражение. Она мало ела, но много пила, нервно кусала губы, веки слегка опухли, а белки глаз покраснели – Марина явно плакала, и плакала немало. Большую часть времени ее взгляд был совершенно отсутствующим, она словно не слышала того, что он ей говорил…
– Что случилось? – не выдержал Черканов, когда бокал любимой опустел в пятый раз, а еды на тарелке не стало меньше. – Тебя кто-то обидел?
– Нет, что ты… все в порядке, – тяжело вздохнула Велагина. – Просто… давай считать, что я просто устала, хорошо? Плохо себя чувствую, и оттого настроение плохое, хотя причины на самом деле вроде бы и нет.
– Как скажешь… но если тебе вдруг нужна помощь или еще что-то – только скажи. Я сделаю все, что нужно.
– Спасибо, Олег, но я и правда в порядке. Давай лучше о чем-нибудь другом поговорим. И налей мне вина, пожалуйста.
– Это уже пятый бокал, а ты так ничего и не съела, – тихо заметил молодой человек.
– Правда? Ой, и в самом деле… Ничего, я сейчас поем. Не обращай внимания, пожалуйста. Может, поговорим о чем-нибудь отстраненном, а?
– Поэзия Серебряного века? Архитектура Ренессанса? Музыка Вагнера? – Он с улыбкой протянул ей наполненный едва ли на треть бокал.
– Нет, нет, на такое я сейчас не способна. Это же надо даты и имена вспоминать, произведения, смысл… не в таком состоянии, – ее улыбка вышла натянутой и вымученной. – Давай лучше о чем-нибудь более эфемерном и отвлеченном.
– К примеру?
– К примеру, этика. Этика большой политики. Или даже нет, не так – этика большого бизнеса. Тебе это все-таки ближе.
– Думаешь, стоит? – с сомнением сказал Олег, но, видя некоторую оживленность девушки, вздохнул. – Хорошо, давай попробуем.
– Возьмем, к примеру, тебя. Тебе двадцать три года, пять лет назад ты не имел ничего, кроме таланта, фантастической работоспособности и непробиваемого упрямства. Сейчас ты – владелец и руководитель крупной корпорации, также тебе принадлежит несколько немаленьких отдельных компаний, все это имеет миллиарды годового оборота и приносит многомиллионный доход. Ты сам, только своим трудом, добился этого за какие-то три года…
– Четыре с половиной, – поправил Олег. – Я начал строить свое будущее еще на первом курсе.
– Хорошо, за четыре с половиной года. Ты не получал наследство, не выигрывал в лотерею, не грабил банк – только сам. Скажи, только честно – возможно ли достичь подобного, не нарушая закон?
– Нет, – совершенно спокойно ответил он. – Во-первых, я проявлял чудеса бухгалтерии, укрывая от государства большую часть своих доходов в первые три года, что позволило сэкономить немалую сумму – налогообложение у нас совершенно запредельное. Больше того, я и сейчас недодаю в казну страны пару миллионов в год. И, раз уж мы говорим об этике большого бизнеса, я попробую предупредить твой вопрос: угрызения совести меня не мучают совершенно. Я слишком хорошо знаю, как это все устроено, и не испытываю желания наполнять с таким трудом заработанными мною деньгами карманы чиновников. Во-вторых, поначалу я проворачивал дела… скажем, так: достаточно сомнительные с точки зрения законов. Не прямой криминал, но что-то очень близкое. Я оставался как будто бы чист – ничего не знал, ничего не видел, ничего не понимал, доказательств нет. Но в то же время надо быть идиотом, чтобы не понимать, что проданная за треть цены на перепродажу партия новых флаеров, у которых отсутствует блок электроники, определенно имеет что-то общее с захваченным и ограбленным составом, перевозившим – вот ведь совпадение! – точно такие же флаеры из Берлина в Москву. Я идиотом не был никогда. Понимаешь?
– Ну… это, конечно, незаконно…
– Смотря для кого. Мне продали – я продал. Я – чист. Доказательств того, что флаеры украденные, нет. А если и есть – пострадаю не я, пострадают те, кто мне эти флаеры продал. И, опять же, предугадывая, что ты спросишь – да, если бы меня приперли к стенке, я легко и без лишних угрызений совести сдал бы своих поставщиков. Это бизнес. Он жесток. Говорить об этике бизнеса – все равно, что говорить о духовности денег. Кто сильнее, смелее, умнее – тот и в выигрыше. Слабаку-идеалисту в мире большого бизнеса места нет – сожрут и не подавятся. Я же и сожру, если встанет на пути и не захочет решать дело миром, – жестко сказал Олег, глядя Марине в глаза. – Я не хочу, чтобы ты пыталась меня идеализировать, хотя я в каком-то смысле тоже идеалист. У меня есть цель-мечта, но для ее реализации нужны большие, нет, огромные деньги. Огромные, по моим меркам. Я, если можно так выразиться, идеалист в перспективе.
– Я не пытаюсь тебя идеализировать, – тихо сказала девушка. – Я просто хочу знать… не делал ли ты чего-нибудь действительно страшного. Мне нужно это знать от тебя, чтобы потом не узнать от кого-то другого.
Черканов на минуту задумался.
Могла ли она подслушать его злополучный разговор с Березинским? Нет, в номере идеальная звукоизоляция. Хотя в любом случае больше нельзя допускать никаких встреч с представителями «теневого» бизнеса там, где кто-то может увидеть, услышать, узнать. Быть может, его кто-то сдал? Нет, в таком случае Марина здесь не сидела бы. Значит, она просто опасается? Скорее всего… Но что же делать? Говорить правду нельзя ни в коем случае: во-первых, Велагина не сможет понять, что все, им совершенное, оправдывается целью, ради достижения которой действительно хороши любые средства, а во-вторых, ей просто не нужно знать этого кошмара. Ни к чему впутывать любимую женщину в собственную грязь.
– Когда я строил первую компанию, то делал много всего, что можно охарактеризовать, как «страшное», – наконец медленно проговорил он. – В какой-то момент я, хоть и не по своей воле, вляпался в дела с наркотиками, но при первой же возможности вышел из дела. Я был связан с «черной» продажей недвижимости и именно на ней заработал свой первый миллион – после чего, опять же, бросил. Несколько раз мне приходилось отдавать приказы об устранении конкурентов – разными методами, от угроз и подтасовок документов и до оплаты заказного убийства. В то же время не сосчитать случаев, когда покушались на меня. Я живу с волками и вою по-волчьи – иначе меня загрызут.
– То есть тебе постоянно угрожает опасность? – изумление и отторжение в глазах Марины сменились страхом. Она боялась не Олега – она боялась за Олега.
«Из всего, вами сказанного в монологе, собеседник отчетливее всего запоминает последнюю фразу».
– Нет, не все время, – как можно мягче сказал Черканов, беря девушку за руку – она не попыталась освободиться. – У меня очень хорошая служба безопасности. Кроме того… не уверен, что ты хочешь это знать.
– Хочу, – твердо сказала Велагина.
– Каждый раз, когда на меня покушались, моя служба безопасности находила того, кто оплачивал киллера. Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет, верно? Я держу в штате охранников великолепного снайпера. Меня просто боятся трогать, понимаешь? Если бы не это, я давно был бы мертв. И мне совершенно не стыдно. Да, я убиваю тех, кто пытается убить меня, но первый шаг делают всегда они.
– А если тебе кто-то мешает? Ну, как ты мешаешь тем…
– Да как тебе сказать, – Олег напряженно рассмеялся. – Дело в том, что мне сейчас проще купить конкурента, чем застрелить его. Я не люблю кровь, мне не нравится, когда кто-то умирает, я не хочу связываться с тем, что приносит объективный вред людям – я не работаю даже с алкоголем, не говоря уже о наркотиках, работорговле, продаже органов, «черных» порностудиях…
– А это что такое?
Черканов прикусил язык. Черт, надо же было такое ляпнуть! Теперь придется объяснять…
– Если вкратце, то это студии, изготавливающие порнографические фильмы с настоящими пытками, расчленениями, убийствами… редчайшая мерзость. Кстати, если тебе интересно – одну из таких студий уничтожили по моему приказу. Там крутятся огромные деньги, но я даже на грани банкротства к этому не притронусь, – честно сказал он.
– Какой ужас… А откуда они берут… ну, девушек?
– Не только девушек, – уточнил Олег. – Есть немало тех, чье исчезновение не вызовет большого шума. Недавно выпустившиеся из детских домов – и не выпустившиеся, кстати, тоже. Проститутки. Просто одинокие. Еще те, кто попадается на завлекающие объявления «работа няней за границей за десять тысяч евро в месяц». Ты уверена, что хочешь об этом говорить?
– Нет, я уверена, что не хочу! – смертельно бледная, Марина залпом осушила бокал красного вина, одна капелька сорвалась с хрустального ободка, упала на подбородок. Олег протянул руку, осторожно стер рубиновый брызг.
– Тогда не будем. Я просто хотел тебе объяснить, что я действительно не делаю сейчас чего-либо «страшного», если меня не принуждают обстоятельства. Но если кто-то попытается покуситься на мою – или, тем более, твою – жизнь, я отвечу предельно жестко.
– Я поняла… прости, что заговорила об этом. Просто…
– Марина, я понимаю. Бизнес – такая штука… Если мы доверяем друг другу, мы должны быть друг с другом откровенны. Могу я спросить тебя?
– Да, конечно.
– Почему ты заговорила обо всем этом? Я вижу, что есть какая-то причина, больше того – я почти уверен, что эта причина связана с твоим состоянием.
Она колебалась всего несколько минут. Олег все это время терпеливо ждал, нежно поглаживая ее пальцы, не торопил, молчал. И Марина рассказала обо всем – о девочке-горничной, изнасилованной постояльцем, о плохо закрытой дверце шкафа-купе, о подслушанном ею разговоре насильника с Черкановым…
С каждым словом Велагиной Олег мрачнел. Дослушав до конца, кивнул.
– Ясно. Позволь, я сделаю несколько звонков.
– Э… Да, конечно…
– Спасибо.
– Елена Владимировна, здравствуйте. Скажите, пожалуйста, постоялец из триста двадцатого, Березинский, он сейчас в отеле? Хорошо. Если он попытается уйти – задержите любым образом. Спасибо.
– Юрий, добрый вечер. Немедленно свяжитесь с майором Леновским, скажите – Березинского можно брать. Он в «Островной звезде», номер триста двадцать. Пусть поторопятся. По всем основным пунктам плюс изнасилование – но его предъявлять пока не надо, я не знаю, будет ли жертва подавать заявление: возможно, Березинский сможет откупиться напрямую.
– Ирина Витальевна, это Черканов. Скажите, Анна Мельтисова сейчас на работе? Пожалуйста, задержите ее как-нибудь, мне нужно с ней поговорить лично. Только не упоминайте моего имени.
– Все, – сказал Олег, закончив разговор со старшей горничной. – Теперь объясняю: с Березинским у меня были дела в конце семьдесят третьего, тогда он еще пытался изображать честного человека. Потом мне надоели его выходки, я закончил с ним работать. Недавно он снова объявился с ведром компромата на меня. И, наглец, остановился прямо в моем отеле. Я планировал протянуть время, сделал вид, что соглашаюсь на его условия и готов снова с ним работать. Этот разговор подслушала бедная горничная. На самом деле, как я уже говорил, я не имею дел с продажей наркотиков, это слишком грязно, несмотря ни на какие миллионы. У меня был план, как избавиться от Березинского, но теперь можно сделать гораздо проще.
– Как?
– Поехали, – он встал, жестом подозвал официанта. – Принесите счет, пожалуйста, и как можно быстрее.
Расплатившись, Олег быстро вышел из ресторана, увлекая за собой девушку. На улице их ждал флаер.
– Так что ты собираешься делать? – осторожно спросила Марина через несколько минут.
– Сейчас все увидишь. – Он был спокоен, собран, и даже Велагина не могла разглядеть потаенный злой огонек, горевший в глубине его глаз.
В отеле царила обычная дружелюбно-тихая атмосфера. Черканов сразу направился к стойке администратора.
– Майор здесь?
– Нет еще.
– Значит, скоро приедет. Пропустите в грузовой лифт, заблокируйте все пассажирские – больше пяти минут не потребуется. Если кто-то из постояльцев будет жаловаться – сошлитесь на обеспечение их же безопасности, принесите извинения от лица руководства, будут требовать компенсацию – пусть их, только в разумных пределах.
– Как скажете, Олег Андреевич.
Стеклянный лифт за несколько секунд поднял Черканова и Марину на последний этаж, где в комнате старшей горничной ждала Аня Мельтисова. При виде владельца отеля она испуганно вскрикнула, вскочила, с упреком глядя на Велагину.
– Ирина Витальевна, пожалуйста, оставьте нас, – спокойно сказал молодой человек хозяйке комнаты. Та, кивнув, вышла. – Анна… позволите называть вас так? Так вот, Анна, я хотел бы поговорить с вами по поводу случайно подслушанного вами разговора.
– Я так и поняла… – помертвевшим голосом произнесла бедная девушка. – Только зачем говорить? Я ж знаю, что кто такое подслушает, долго не живет.
Олег тяжело вздохнул, подошел к бару, плеснул в стакан виски на палец.
– Анна, хотите выпить? Не отравлено, клянусь. Не хотите, как хотите. Так вот. Постоялец из триста двадцатого – мой давний враг. Он узнал обо мне некоторую неприятную для меня информацию и решил шантажировать меня ею, вынуждая участвовать в его делах. Думаю, вы помните, как неохотно я соглашался на его условия. Кроме того, вы можете себе представить, чтобы я позволил с собой разговаривать так, как разговаривал он? Поверьте, я никому подобного не позволил бы, даже министру. Разумеется, я не собирался выполнять обещанное, намереваясь каким-либо образом забрать у него доказательства того, чем он хотел меня шантажировать, а потом сдать его полиции. Но вмешались вы… и все значительно упростилось. Березинского дважды судили за изнасилование. За новый рецидив ему грозит такой штраф, что он разорится, а вы ведь подтвердили факт насилия у врача? Вот и хорошо. Березинский пойдет на все, чтобы уговорить или заставить вас не подавать заявление. Потребуйте у него те материалы, которыми он хотел меня шантажировать. Я, в свою очередь, приобрету их за ту сумму, которую вы назовете – разумеется, в разумных пределах. Также я обеспечу вам охрану – просто на всякий случай. И еще: вы навсегда забудете об этой истории. Признаюсь честно, в тех материалах содержится достаточно много неприятного для меня. Ничего противозаконного, но репутацию мою испортит. Так что, пойдете мне навстречу?
Мельтисова, кажется, потеряла дар речи. Неудивительно – горничная готовилась к тому, что ее будут убивать, а ей предложили награду.
Запищал мобил Олега.
– Да. Взяли? Хорошо. Мне нужно с ним поговорить без лишних свидетелей. Только те, кого я приведу сам. Через пять минут, – он закончил вызов. – Анна, решайтесь.
– Я… я согласна! – выпалила девушка.
– Отлично. Тогда идем.
Березинский согласился на любые условия, лишь бы избежать обвинения в изнасиловании.
Аня долго благодарила «за все», Олег дружелюбно улыбался, вызвал и оплатил ей такси, напомнил, чтобы она определила размер награды за сотрудничество. А Марина тихо стояла в стороне, сгорая от стыда – не разобравшись в ситуации, она заподозрила любимого человека в торговле наркотиками и… нет, об этом даже думать было стыдно и противно!
Посадив Мельтисову на такси, Черканов повернулся к Марине.
– Ну что, поедешь сегодня ко мне или тебя домой отвезти? – мягко поинтересовался он.
– Если можно – к тебе…
– Ты еще спрашиваешь – можно ли? Глупая. Хочешь, по дороге заедем в кондитерскую?
– Ничего не хочу, просто… поехали домой, а?
– Поехали…
Через десять минут флаер летел по полюбившейся Олегу с некоторых пор набережной, Марина сидела рядом, крепко обняв и спрятав лицо на груди молодого человека, он мягко обнимал ее в ответ, гладил по волосам и думал. Думал о том, что надо поручить Кречету найти исполнителя, который сможет устранить Березинского в СИЗО, и еще неплохо бы, по идее, устроить «несчастный случай» Мельтисовой, пока ей еще не перечислены деньги, но черт с ней, пускай живет. Еще он думал о том, что если бы Марина не узнала о его делах с Березинским, то заработок на новой модификации нитаспана мог составить около миллиона только в первый месяц продажи, но это оказался риск, на который Черканов не хотел идти. И вообще, пора завязывать с этим грязным бизнесом – Олег вполне способен зарабатывать достаточно денег и без торговли наркотиками.
Тишина, наполнявшая просторную спальню, казалась осязаемой. Ее прерывало только спокойное дыхание спящего Олега, и Марине казалось, что каждое ее движение создает столько шума, что вот сейчас Черканов проснется, увидит, поймет, и… нет, об этом не хотелось даже думать.
Не зажигая свет, она на ощупь нашла лежавший в прикроватной тумбочке миникомп Олега. Стараясь ступать беззвучно и ни в коем случае не потревожить спящего, девушка осторожно вышла из спальни.
Тщательно заперев дверь ванной комнаты, Велагина включила комп. Несмотря на позволяющую максимальную степень защиты системы, он почему-то не был заблокирован на скан сетчатки глаза или отпечатка пальца, требуя только пароль, который она знала – не зря несколько раз следила краем глаза за вводящим его Олегом.
Проекты, договора, электронные свидетельства на собственность, банковские выписки с нескольких десятков счетов, огромная база данных – нигде нет ничего интересного. Деловые контакты, корпоративные счета, общая информация о конкурирующих и партнерских компаниях – и ни слова о наркотиках, продаже органов, торговле людьми… В ежедневнике тоже не нашлось ничего предосудительного.
Выключив комп, Марина сползла по стенке на пол и тихо, истерически расхохоталась. Какая же она дура! Из-за ошибки одной несчастной горничной подозревает любимого человека в страшных преступлениях, роется в его документах, как ревнивая жена…
Через пять минут, успокоившись и умывшись, она точно так же тихо вернулась в спальню, осторожно вернула комп на место и легла.
Через минуту Олег приподнялся на локте, повернулся к ней, обнял свободной рукой.
– Посмотри на меня, пожалуйста, – негромко сказал он. Похолодев, Марина открыла глаза. Олег грустно улыбался. – Ну, как? Нашла что-нибудь?
– Нет, – нестерпимо хотелось отвести взгляд, но она пока держалась. – Олег, пожалуйста…
– Не надо. Не надо просить прощения. Ты не виновата в том, что тебя ввели в заблуждение. Просто скажи – теперь ты мне доверяешь?
– Доверяю… Олег, я не…
– Не надо. Я не обижаюсь и не злюсь, ты поступила разумно и правильно. Но теперь, убедившись в том, что я не занимаюсь чем-то преступным и отвратительным, ты будешь мне верить?
– Да.
– Вот и хорошо. Если бы мне не верила, я бы не смог сказать тебе то, что понял сегодня.
– Что?
– Я люблю тебя.
V. II
Охота жить – до смертной тоски,
Охота жить – ну и пусть бесполезно!
Не рассчитывай на многое. Я научу выживать. Я научу убивать. Я научу уничтожать. Но я не научу ни жить, ни спасать жизнь, ни создавать и сохранять. Не надейся – я не сделаю из тебя машину смерти, универсального солдата, непобедимого супергероя – слишком поздно, а у нас слишком мало времени. Я всего лишь сделаю из тебя того, кто сможет выжить там, куда ты отправляешься, не больше и не меньше.
Но выжить – это четверть дела. Даже уцелеть – четверть дела. Вернуться живым, не покалеченным, свободным, с деньгами и некоторым полезным грузом – полдела. Для любого другого было бы достаточно, и для любого из твоих собратьев по оружию будет достаточно, но не для тебя. Слушай меня внимательно и запоминай: если ты вернешься таким, какими оттуда обычно возвращаются, – здесь тебя буду ждать я. И поверь мне: крыло не дрогнет. Для тебя же смерть окажется лучшим выходом. Помни об этом, помни об этом всегда и везде. Ты должен выжить, заработать свои деньги и остаться человеком. Иначе я уничтожу тебя, уничтожу так же легко, как сотни других нелюдей до тебя.
Цель оправдывает средства, цель не оправдывает средства – все слова, только слова. Всегда смотри в суть, умей расставлять приоритеты, умей понять, какая цель каких средств стоит. И не забывай: за все, что ты делал, делаешь и сделаешь, на самом деле платить будет только один человек – ты. И если награду за твои добрые поступки я обещать не могу, то приговор за совершенное зло – гарантирую.
А теперь вставай. Достаточно разговоров. Нет, ребра не сломаны. Тебе только так кажется. Вставай!
– Все собрались и ждут тебя.
Стас оторвал взгляд от экрана, улыбнулся заглянувшей в комнату Инге.
– Я буду через одну минуту. Сейчас, распечатаю все – и приду. Можно пока налить всем чай.
– Чай уже у всех есть, включая тебя.
– Черт… все, все, я уже иду! Одну минуту, пожалуйста!
– Мы ждем тебя, – вздохнула девушка, закрывая дверь.
Ветровский не глядя ткнул в экран, отправляя документы на печать, встал, посмотрел в зеркало. Попытался ободряюще улыбнуться – вышло натянуто и неискренне.
Стас закрыл глаза.
Всегда себя контролировать. Каждую минуту, каждую секунду. Взгляд, движения, мимика, эмоции – все должно быть под контролем. Никто не должен видеть твоей слабости, кроме тех, кому тебе нужно ее показать. Никто не должен знать, о чем ты думаешь. Никто не должен иметь возможность предсказать тебя. Никто не должен знать тебя-настоящего. А самое главное – никто из тех, ради кого ты живешь, никогда не должен узнать уплаченной тобой цены. Идя на смерть, улыбайся им, как будто собираешься на праздник. Не можешь скрыть всей правды – лги, но лги до конца.
Стас открыл глаза.
Из зеркала на него смотрел молодой привлекательный парень с располагающим лицом, веселой улыбкой, прячущейся в уголках глаз и губ, честными и проницательными карими глазами. В самой глубине этих глаз мрачно и тихо смеялся Стек, смеялся с болью и вызовом – но Стека теперь не знал никто, включая Гранда. Да что там Гранд! Стека не знал даже Коста.
Подмигнув Стеку, Стас взял распечатки и вышел в гостиную.
Первым делом в глаза бросалась граница. Четкая, будто бы специально прочерченная граница между левой и правой половинами комнаты. Молодой человек физически ощутил, как давит на нервы висящее в воздухе напряжение.
Справа – Орден. Алик, Женька, Инга, Азамат, Виктор, Саша, Гранд, Саша. Слева – те, с кем прошел ад. Седьмой – Игорь, Третий – Алекс, Первый – Артем, Второй – Серг, Десятый – Митя. Разные, совершенно разные – по возрасту, профессиям, характерам, роду деятельности, взглядам на жизнь. Их объединяет только одно – каждый из них хочет изменить мир, сделать его лучше, чище, живее, честнее, добрее… Все они почему-то согласились идти за Стасом, признав его духовное лидерство, хотя многие опытнее и мудрее, многие – образованнее и умнее, многие увереннее, многие обладают куда более яркими лидерскими качествами. Но почему-то все пошли за ним.
Стас говорил с каждым из собратьев по заключению, говорил один на один и вместе со всеми. После того, что случилось в конце его второго курса, он не мог больше сказать себе, что уверен в них всех на сто процентов – но все же он был в них уверен.
С соорденцами он тоже говорил. Рассказал подробнее про пребывание в корпорации, про людей, с которыми свела судьба, рассказал о том, как удивлялся отношению «рабов» друг к другу – но так и не смог полностью перебить предубеждение против тех, кто отсидел в тюрьме. Оставалась надежда на встречу.
И вот сегодня состоялась эта встреча.
Висящее в комнате напряжение едва ощутимо царапало кожу. Незримая граница между членами Ордена и бывшими сокамерниками Стаса, казалось, с каждой минутой становилась все шире. И те, и другие доверяли Ветровскому, но не доверяли второй стороне: Орденцы, естественно, побаивались беглых заключенных, а экс-рабы корпорации, в свою очередь, прекрасно это чувствовали и заранее сторонились людей, которым придется – Стас предупреждал об этом отдельно – рассказать о тех моментах своей жизни, о которых вовсе не хотелось лишний раз вспоминать.
С каждой стороны от двери, через которую вошел молодой человек, стояли свободные стулья, причем какой бы из них Ветровский ни выбрал, он неминуемо оказался бы ближе к одной из групп. Неслышно вздохнув, он пересек комнату и остановился у окна, повернувшись к нему спиной.
– Простите, что заставил ждать, друзья. – Стас улыбнулся, вкладывая в свою улыбку всю любовь и тепло, которые он испытывал к собравшимся здесь людям. – Я рад, что вы все смогли сегодня прийти, и я, наконец, смогу собрать воедино две разные стороны себя, без любой из которых меня не было бы. И в первую очередь я хотел бы поблагодарить вас всех – просто за то, что вы появились в моей жизни. Второе, что я хотел бы получить от сегодняшней встречи, – это уверенность в том, что у нашего Ордена есть ровная и надежная площадка для возведения фундамента. Третье – хотелось бы обсудить с вами этот фундамент, точнее, его проект – но не будем гнать лошадей.
Все вы сделали для меня очень и очень многое. Всем вам я благодарен. И больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы вы все стали если не друзьями, не говоря уже о братьях и сестрах, – то хотя бы приятелями. Иначе мы не сможем работать вместе. Поэтому сейчас я прошу вас отнестись друг к другу с пониманием и без предубеждения…
– Стас, позволь мне сказать, – внезапно перебил его Второй. Черт, надо уже запомнить – не Второй, Серг!
Читать бесплатно другие книги:
