Легенда об ангеле. Книга 1. Провидение Макгвайр Джейми

ГЛАВА 1

ПОТЕРЯННЫЙ И ОБРЕТЕННЫЙ ВНОВЬ

Обычно дочери уважают отцов. Дочь может считать отца настоящим героем или вознести на такой высокий пьедестал, что не взобраться больше никому из людей, к которым она испытывает привязанность. Мой отец, как я считала, заслуживал не просто уважения или преданности, или даже любви. Я перед ним благоговела. Он был для меня больше чем сверхчеловеком — он был богом.

Одно из моих первых воспоминаний: двое мужчин стоят, сжавшись от страха, в кабинете отца, а тот говорит им вещи, которых я не понимаю. Его слово всегда было последним, никто не смел перечить отцу. Разжалобить его не могла даже смерть.

Моя прежняя жизнь закончилась 14 декабря, когда я ответила на телефонный звонок.

— Нина, — тихо проговорила мама, — ему осталось совсем недолго. Ты должна приехать сейчас же.

Я поставила телефон рядом с собой на кровать, изо всех сил стараясь унять дрожь в руках, но аппарат все-таки свалился на пол. Две недели я будто жила в ином мире; звонки, звонки, один ужаснее другого. Сначала медсестра из больницы сообщила, что отец попал в аварию. Мой номер он набирал на мобильнике последним, чем возложил на меня ужасающую обязанность передать эту сокрушительную новость матери. В последние дни краткие отчеты об отсутствии изменений сменялись мягкими предложениями приготовиться к неизбежному, и я едва ли не радовалась, что близится момент, когда звонки наконец прекратятся.

Странно было идти в прихожую, брать пальто и ключи. Действия казались такими обыденными. Разве может начинаться с этого поездка для прощания с отцом? Казалось, обычная жизнь осталась далеко в прошлом, и я оплакивала ее, пока шла к машине и запускала мотор.

Отец стоял у руля кораблестроительной индустрии и правил ею железной рукой, но я знала его нежным и ласковым — мужчиной, который прерывал важные встречи, чтобы ответить на мой пустячный звонок, осыпал поцелуями мои ссадины и переписывал сказки так, чтобы принцесса всегда выручала из беды принца. А сейчас он беспомощно лежал на кровати в спальне, которую делил с моей матерью, и таял на глазах.

У двери меня встретила домоправительница Агата:

— Мама ждет тебя, дорогая. Поднимайся наверх.

Агата взяла у меня пальто, и я поползла по лестнице, чувствуя, как с каждым шагом комок подступает все ближе к горлу. При входе в комнату мимо меня проскользнула сиделка, я вошла и, увидев отца, содрогнулась. Лицо его было желтым и блестело от пота; обычно чисто выбритый подбородок потемнел, над пересохшими губами топорщилась щетина; грудь тяжело вздымалась и опускалась, и после каждого вздоха мама ласково говорила отцу слова утешения. Приглушенное пиканье мониторов и сопение насосов — аккомпанемент к моему самому страшному ночному кошмару.

С момента аварии всякий раз, когда я приходила к отцу, мои ноги превращались в корни — пробивали ход сквозь туфли и врастали в деревянный пол. Я не могла двинуться с места — ни шагнуть вперед, ни убежать.

Мама посмотрела на меня усталым, полным страдания взглядом и сказала:

— Нина, подойди, дорогая.

Она подняла руку, подзывая меня, однако ноги не слушались. Мама понимающе вздохнула и приблизилась ко мне, так и держа руку вытянутой вперед. Я не могла оторвать взгляда от отца — каждый вздох давался ему с трудом. Мама взяла меня за плечи и осторожно подтолкнула вперед. Сделав несколько неуверенных шагов, я остановилась.

— Я все понимаю, — шепнула мама.

Буквально отдирая ноги от пола, я позволила матери подвести себя к отцовской кровати.

— Джек, дорогой, — произнесла мама успокаивающим тоном, — здесь Нина.

Я вновь увидела отчаянную борьбу отца за глоток воздуха, наклонилась к нему и шепнула в самое ухо:

— Я здесь, папочка.

Дыхание сбилось, и отец что-то неразборчиво пробормотал.

— Не пытайся говорить. Просто отдыхай. — Дрожащими пальцами я прикоснулась к его руке. — Я побуду с тобой.

— Синтия, — позвал маму из дальнего угла комнаты поверенный в делах и друг отца Томас Розен.

Со страдальческой миной мама глянула на папу, наскоро прижала меня к груди и бесшумно пошла к Томасу. Шелест их голосов влился в поток звуков, которые издавали прицепленные к отцу аппараты.

Отец втянул в себя воздух, а я мягко отвела с его влажного лба седоватые волосы.

— Нин… — сглотнул он, — Нина.

Я поискала взглядом маму, пытаясь в последний раз найти в ее глазах признак надежды, но увидела только неизбывную печаль и повернулась к отцу, чтобы сказать последнее прости.

— Папочка… — начала я и запнулась, слова не шли с языка. Мне так хотелось облегчить его страдания, что я закрыла глаза, медленно выдохнула, борясь с неуверенностью, и начала заново: — Я должна бы сказать тебе, все нормально… тебе не стоит держаться за жизнь ради меня, но я не могу.

Дыхание отца замедлилось. Он слушал меня.

— Я не хочу быть единственной, кто позволяет тебе уйти, папочка. Я хочу, чтобы ты поправился, но знаю, ты очень устал. Так что если хочешь уснуть… спи. — Отец попытался улыбнуться, уголки рта дрогнули.

Мои губы растянулись в улыбке, а лицо исказила гримаса.

— Мне так не хватает тебя, папа! Как я буду жить без тебя? — Я втянула воздух, отец сделал то же, но на этот раз как-то иначе. У него не осталось сил для борьбы.

Я снова обернулась к маме, она смотрела на меня тяжелым взглядом, с глазами, полными слез. Отец сделал еще один глубокий вдох и медленно выпустил воздух. Вместе с ним из тела выскользнула жизнь. Звук напоминал свист спускающей шины — медленно, ровно и неуклонно сходящий на нет. Тело обмякло, и взор безучастно уставился в пространство.

Медсестра отключила кардиомонитор, а я все смотрела на спокойное лицо отца. Он умер. Осознание этого окатило меня волной. Внутри все сжалось, руки-ноги стали чужими, будто и не мои вовсе. Я кивнула и улыбнулась, а по щекам текли слезы. Он поверил моим словам и уснул… навсегда.

Томас прикоснулся к моему плечу и подошел к изголовью кровати. Он протянул руку и прикрыл ладонью глаза отца, произнося какие-то красивые слова на иврите. Я склонилась и приникла к отцовской груди. Впервые в жизни он не ответил на мое прикосновение.

Глядя вниз, я изучала зажатый в руках некролог с похорон. На титульной стороне, напечатанные изящным шрифтом и разделенные коротким штрихом тире, — даты рождения и смерти. Крошечная черточка типографской краски означала жизнь отца. Эта мысль заставила меня поморщиться.

Карточку я засунула во внутренний карман пальто, она пришлась как раз по размеру. Подъехал автобус; прошлепал мокрыми шинами, замедлил движение и остановился прямо передо мной.

Дверь открылась, но я не подняла глаз. Шума выходящих на тротуар пассажиров не последовало. Мои соседи не нуждались в общественном транспорте, особенно в такой поздний час. Автобусами пользовалась только обслуга, нанятая на работу в роскошные апартаменты по соседству.

— Мисс?

Водитель откашлялся, чтобы привлечь мое внимание. Я не отреагировала, и дверь затворилась. Вздохнули, отпуская колеса, пневматические тормоза. Автобус медленно отчалил от поребрика. Я старалась не думать о событиях прошедшего дня, но память полнилась мучительными воспоминаниями.

Чтобы успокоиться, я раскачивалась взад-вперед, как делала в детстве. Теплый персиковый оттенок давно сошел с моих пальцев; теперь они цветом напоминали сложенные на груди руки отца, когда тот лежал в гробу.

Легкие наполнились холодным воздухом, грудь поднялась, давая выход плачу, который уже давно прокладывал себе путь наружу. За мгновение до этого я подумала: наверное, из моих глаз больше не выкатится ни слезинки, никогда. Теперь пришлось удивляться, сколько еще слез способен выжать из себя мой организм, пока не истощится до предела.

— Прохладный вечер, да?

Я всхлипнула и бросила раздраженный взгляд на мужчину, который возник из ниоткуда. Как он подошел, я не заметила. Незнакомец подышал на руки, потер их и улыбнулся, ища поддержки.

— Вроде того, — ответила я.

Мужчина посмотрел на часы и вздохнул.

— Черт возьми, — пробормотал он чуть слышно. — Похоже, мы упустили последний автобус.

Он вытащил мобильный телефон из кармана куртки, какие носят мотоциклисты, и стал набирать номер. Поприветствовав кого-то, заказал такси.

— Хотите составить мне компанию? — спросил незнакомец.

Я вгляделась в него пристально, тут же заподозрив неладное. Моя реакция вызвала удивление: незнакомец приподнял одну бровь, а потом прищурил серо-голубые глаза. Должно быть, вид у меня был как у помешанной, и незнакомец задумался, не погорячился ли он с предложением.

Внезапно я ощутила, что на улице все-таки зима: холод пронизывал насквозь — пролезал под одежду, впивался в кожу и добирался до самых костей; я обхватила себя руками. Надо было вернуться в колледж: мне еще предстояло дописать курсовик.

— Да, спасибо, — сказала я дрожащим голосом.

Поколебавшись какое-то мгновение, мужчина продолжил:

— Вы тут работаете?

— Нет. — Я засомневалась, стоит ли поддерживать беседу, но обнаружила, что мне самой любопытно узнать больше. — А вы?

— Да.

Вот как. Он не походил на человека, нанятого помогать по хозяйству. Уголком глаза я посмотрела на его часы. Нет, он точно не из обслуги.

— Чем вы занимаетесь?

Незнакомец помедлил с ответом.

— Я… имею отношение к охране домов. — И он кивнул как бы в подтверждение собственных слов.

— А я учусь, — подкинула я тему, стараясь унять постыдное дрожание голоса.

Мужчина устремил на меня взгляд, значение которого я не смогла расшифровать, а потом уставился вдаль. Он был старше меня, но всего лет на пять или шесть, не больше. Я подумала: интересно, а знает ли он, кто я? В его глазах читался намек на узнавание, хотя я не была в этом уверена.

Зажужжал мобильник моего нежданного компаньона, и тот откинул крышку, чтобы прочесть сообщение. Он постарался не выдать эмоций и захлопнул телефон, оставив эсэмэску без ответа; пока не приехало такси, мужчина больше не проронил ни слова.

Он открыл для меня дверцу, и я забилась в дальний угол, а мой спутник устроился рядом с водителем.

— Куда едем? — прохрипел таксист.

— Университет имени Брауна, — распорядилась я и добавила: — Пожалуйста.

— Угу. И все?

— Нет, — сказал мой случайный попутчик.

Я отметила, что он не хотел называть при мне свой адрес, и это показалось мне странным. Может, ничего особенного в этом и не было; вероятно, незнакомец вызвал во мне большее любопытство, чем я сама готова была признать. Удивительно, но в тот момент я обращала внимание на любые мелочи; хорошо, что подвернулся этот парень и помог мне отвлечься, сам о том не помышляя.

— Кстати, меня зовут Джаред. — Новый знакомый широко улыбнулся и протянул мне руку.

— Нина.

— Ой, у вас руки ледяные! — сказал он, накрывая ладонью мою кисть.

Я отдернула руку, отметив про себя: а ладони-то у него теплые, и посмотрела на попутчика внимательно, прислушиваясь к внутреннему голосу, не предупредит ли об опасности? Однако единственным несомненным чувством оставалось любопытство.

Поняв, что проявил бестактность, мой спутник виновато улыбнулся. Я заправила волосы за уши и уставилась в окно. На улице задувал ветер, он сгребал с дороги снежинки и нес их вперед змеящейся поземкой. От этого зрелища я поежилась и поплотнее запахнула полы пальто.

— «Браун», значит? — спросил Джаред.

У него в кармане снова завибрировал телефон, и он опять откинул крышку.

Я кивнула:

— «Браун». — Джаред продолжал смотреть на меня, поэтому я добавила: — Экономический факультет.

Как только наши глаза встретились, остаток раздражения, вызванного у Джареда нежеланным звонком, развеялся. Кажется, только сейчас он заметил, что я плакала.

— Что-то случилось?

Я принялась разглядывать свои ногти:

— Сегодня похоронили моего отца.

Сама не понимаю, с чего вдруг я стала делиться личными проблемами с незнакомцем.

— Вы с ним были близки, — сказал Джаред.

Слова прозвучали скорее как утверждение, а не как вопрос.

Я ждала, что в его глазах отразится сожаление. Напрасно. Вот и хорошо. Я расслабилась и улыбнулась. Джаред в ответ тоже криво ухмыльнулся. Тут я заметила, что он симпатичный. Даже больше, раз уж я обратила на это внимание. Он и правда был с виду ничего себе…

— Куда тебе? — рявкнул таксист.

Я оторвала взгляд от Джареда и указала в направлении общежития.

— «Ист-Эндрюс-холл».

Машина остановилась, и Джаред тут же вылез наружу. Как только захлопнулась дверца с его стороны, моя распахнулась.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Приятно было познакомиться, Нина.

Слова прозвучали пронзительно. Это была не просто вежливость или даже искренность. Джаред говорил убежденно.

Я кивнула и сделала шаг в сторону общежития. Мой новый знакомый сел в машину не сразу; он задержался и улыбнулся мне еще раз, и впервые за последние несколько недель я ощутила внутри нечто отличное от пустоты. Я посмотрела вслед отъезжающему такси, после чего развернулась навстречу ветру и пошла к «Эндрюс-холлу».

Очутившись в своей комнате, я взглянула на себя в зеркало и вздохнула. Боже правый, неудивительно, что Джаред почувствовал себя обязанным прийти мне на помощь! Я выглядела как бездомная наркоманка, опоздавшая принять очередную дозу! Щетка с трудом продралась сквозь светлые волосы, подстриженные в боб. Я зачесала назад и заколола челку, чтобы она не падала на лицо, потом подошла к раковине и соскребла размазанный макияж. Нахмурившись, вынула из кармана мобильник и нажала кнопку быстрого набора, чтобы позвонить маме.

— Нина? — раздался в трубке ее голос.

— Уже у себя, мам.

Она вздохнула:

— Хорошо. Ты знаешь, мне не нравится, когда ты ездишь на автобусе. Роберт мог отвезти тебя. Прими две таблетки из тех, что я дала тебе сегодня, ладно? Они помогут тебе уснуть.

У меня округлились глаза. Моя мать — частый гость в аптеках Провиденса.

— Вероятно, я засну в ту секунду, когда моя голова коснется подушки.

Не совсем так, но должно сработать, чтобы удержать моего личного фармацевта в пределах разумного.

— Ладно, дорогая. Спи спокойно.

Казалось, что комната в общежитии стала меньше. Белые стены на моей стороне выглядели пустыми и жалкими. Чувствуя, что за мной наблюдают, я покосилась на подружку, с которой мы жили вместе. На ее половине все было сплошь увешано картинками с медвежатами Тедди и таблицами с цветами спортивных команд. У меня из украшений имелась только фотография в красивой рамке на прикроватной тумбочке: я с родителями на школьном выпускном несколько месяцев назад.

— Как твоя мама? — спросила Бет из-под розового, как у младенца, одеяльца.

— Она… в печали.

— А ты?

— Тоже, — вздохнула я.

Мой отрывистый тон, казалось, успокоил Бет, и пока я переодевалась в пижаму, она уже глубоко и размеренно дышала.

Я села на кровать и придвинулась спиной к подушкам. Попыталась сконцентрироваться на событиях последнего часа. Без толку. Улыбка Джареда занимала мои мысли совсем недолго, а потом я снова оказалась на похоронах. Перекатившись на бок, носом к стене, я свернулась клубком и заплакала, стараясь не производить ни звука. Наконец на смену сокрушительному горю пришел покой, я ускользнула из сетей сознания.

Перевернувшись на край кровати, я на мгновение открыла глаза: в поле зрения оказались крупные красные цифры — пять часов. Как быстро наступило утро! Глаза опухли и чесались. Только теперь я осознала жестокость увиденного во сне. Чудес не бывает, отец не вернулся к жизни.

Произошло самое страшное событие в моей жизни, но страдания не прекратятся оттого, что я превращусь в затворницу.

Я выбралась из кровати и открыла ноутбук, полная решимости закончить курсовую к восьми утра. Экран засветился, и я мельком взглянула на Бет: та зарылась головой под подушку. Пальцы механически набрали код следующей перекрестной ссылки и вскоре начали выстукивать на клавиатуре симфонию.

Параграф появлялся за параграфом, и к четверти восьмого дело было сделано. Я кликнула мышкой. Заворчал и зажужжал принтер, приступив к выполнению новой задачи. Я окинула взглядом Бет, зная, что ее и печатный станок не разбудит, и собрала туалетные принадлежности, намереваясь совершить ежедневную утреннюю прогулку через холл в душевую.

Раскрасневшаяся и тщательно отмытая, я запахнула халат и совершила обратный переход. Пока я чистила зубы над причудливой формы раковиной в нашей комнате, Бет села в кровати и потянулась. Ее темно-рыжие волосы длиной до подбородка были примяты с одной стороны и стояли дыбом с другой.

— Доброе утро, — прощебетала она. Потом осознала реальность. — Ох… то есть…

— Все в порядке, Бет. Утро чудесное.

Выглянув в окно, я заметила, что небо не предвещало ничего хорошего, но не стала об этом говорить.

Бет улыбнулась и начала убирать постель, как попало усаживая своих набивных зверюшек перед отделанной рюшем подушкой.

— Ты придешь на игру в субботу? — спросила она.

— Не знаю. Может быть.

Бет всегда приглашала меня, иногда даже настаивала, чтобы я пришла, неизменно бодрым, приятным голосом. Она была родом с юга, усердно трудилась и получила несколько стипендий на обучение, что позволило ей сбежать из маленького городка Оклахома, который она называла домом. Ее половина комнаты полнилась трофеями, лентами через плечо и коронами с бессчетных подиумов, на которые она вступала и которые покоряла. Она не была типичной королевой красоты. Хороша, конечно, но слишком углублена в себя. От этой черты характера Бет отчаянно хотела избавиться. В тот день, когда мы въехали в общежитие, она объяснила мне, что подиумы — неизбежное зло, иначе ей не получить образования.

— Ладно, на этой неделе дам тебе передышку, раз ты решила устраниться. Я же понимаю, экзамены и… все прочее, — шла на уступки Бет, не глядя в мою сторону.

— Ценю твою заботливость.

Я собрала волосы в высокий озорной хвост и распушила его; получилось, будто у меня на затылке — букет колосьев, которые рассыпаются стрелками в разные стороны. Заглянув в шкаф с одеждой, я тяжко вздохнула и прочла самой себе нотацию, после чего смирилась с неизбежным и стала натягивать на себя слой за слоем: лифчик, майку, рубашку, свитер, носки, джинсы, ботинки, пальто.

Рюкзак буквально лопался по швам, поэтому я выдвинула ручку и поставила его под углом на колесики.

— Выхожу пораньше, чтобы выпить кофе.

Бет улыбнулась, включая комп:

— Желаю тебе удачно протащить эту штуку по льду.

Выйдя из лифта, я шла по коридору и раздумывала, права ли Бет относительно погоды. Я придержала дыхание и надавила на дверь, готовясь к тому, что меня ужалит мороз. Ветер навалился на тяжелую стеклянную дверь, упорно сопротивляясь несильному нажиму с моей стороны. Я ведь могла орудовать только одной рукой. Плечом я все-таки сумела открыть дверь и тут же захлебнулась порывом ледяного ветра, который обжег мне лицо.

Я ввалилась в столовку, которую студенты с любовью и очень метко окрестили Крысярней, и скинула пальто. Бесшумно шаркая ногами по гладкому кафельному полу, я прямиком направилась за кофе. Взяла кофейник и наполнила походную кружку почти до самого края, добавила своих любимых арахисовых сливок и два пакетика бескалорийного подсластителя «Спленда».

— Это же смерть в пакетике, разве не знаешь? — встряла из-за спины Ким.

— Говоришь, как моя мама, — буркнула я.

— Не думала сегодня тебя встретить. Дерьмово, что твой отец умер во время экзаменов.

Ким не отличалась способностью придерживать, когда надо, язык или выбирать выражения. Обычно мне это казалось забавным, но сейчас у меня не было времени подготовиться к удару; ребра болезненно сжались в ответ на ее слова.

— Да уж.

Какое-то мгновение Ким смотрела на меня, а потом сунула мне под нос кукурузный маффин с голубикой.

— Позавтракаешь?

Я покачала головой, отводя взгляд от маффина.

— Нет, спасибо. Мне надо успеть на занятия.

— Я пойду с тобой, — сказала Ким и положила кекс на место.

Она натянула на коротко стриженные каштановые волосы выцветшую охотничью кепку из красной шотландки, снабженную опускающимися ушами. Если бы я могла смеяться, то засмеялась бы.

— Ох, Ким, — сказала я, стараясь придать своему голосу озабоченное выражение.

— Что? — спросила она, останавливаясь.

— Ничего. — Я покачала головой, решив не вмешиваться.

Если на свете существовала шапка, созданная специально для Ким, то это была именно та кошмарная нелепица, которую она нацепила на голову. Ким была ростом выше среднего, мои пять футов семь дюймов она переросла на голову. Короткие волосы цвета карамели обрамляли ее лицо вихрастыми волнами. Сумасшедшая и непредсказуемая, она привлекала к себе людей. Как только мы с ней встретились в коридоре «Эндрюс-холла», я поняла, что мы станем друзьями. Едва ли в моей жизни был человек интереснее.

Ким прошла вместе со мной через университетский двор в класс, попутно перечисляя все свои немыслимые промахи и неурядицы, в которые она попала за неделю; это не давало мне погрузиться в печальные раздумья. Ее непримиримая честность и неспособность отфильтровывать мысли от слов всегда забавляли меня.

Когда мы оказались в классе, Ким наклонилась ко мне и, понизив голос, начала:

— Так что с похоронами…

Я вжалась в стул:

— Мне бы не хотелось…

— О да, конечно. Так… это было вчера?

В отличие от Бет, Ким не считала нужным уклоняться от болезненных тем. Временами казалось, она с разбегу вламывалась в запретный угол, не успев даже убрать улыбку с лица.

— Да, — вздохнула я. — Все прошло очень хорошо.

— Очень хорошо, — эхом отозвалась Ким и закивала. — Я звонила тебе вчера вечером. Ты не ответила.

— Я вернулась поздно. Последний автобус ушел из-под носа, пришлось вызывать такси.

Ким пялилась на меня, не веря своим ушам.

— Последний автобус? Не знала, что у общественного транспорта бывает комендантский час.

Я задумалась об этом, а Ким продолжила:

— Почему ты не приехала на машине? Ведь за тобой приезжала мама?

— Я взяла такси.

— С мамой?

— Нет, Ким, без мамы, — с невозмутимым видом сообщила я. — На остановке встретила одного парня. Мы оба опоздали на автобус.

Я не призналась, что на мгновение отключилась и потому не успела в автобус.

— Ты ехала в такси с каким-то неизвестным парнем с автобусной остановки?! Интересно.

— Не все истории имеют такие драматические развязки, как у тебя. Мы просто вместе ехали в такси, — сказала я, пытаясь этим ответом поставить точку в разговоре.

— Он старый?

Я выпучила глаза:

— Нет.

— Противный?

— Нет, Ким. Он был симпатичный.

— Я не спрашивала, симпатичный ли он. Так… он милашка, молодой?..

— Ким, вчера похоронили Джека. Я была сама не своя, — говорила я, чувствуя, как у меня невольно хмурятся брови.

— Почему ты так поступила?

— Как «так»? — спросила я, начиная раздражаться.

— Назвала своего отца Джеком? Я думала, вы с ним были близки?

— Да, мы близки. Были близки. Я не знаю… просто его так звали. — (Ким сверлила меня взглядом, не удовлетворенная ответом.) — Всегда неловко называть его папой при людях. Я же не стану говорить своему парню «милый» при тебе. Это очень… личное.

— Это странно, Нина.

— Да, ты великий спец по странностям.

Ким кивнула; мой выпад на нее не подействовал.

— Так кто же был тот загадочный парень? Он ехал сюда?

— Не думаю. Ему надо было дальше, — пробормотала я, вертя в пальцах авторучку.

Я вышла первой, и теперь мне было любопытно, далеко ли от университета живет мой случайный знакомый и можем ли мы с ним нечаянно встретиться еще раз. Не слишком приятная перспектива. Что я ему скажу? «Привет, Джаред. Помнишь меня? Это та, что похожа на Элис Купер, мы с тобой минут двадцать ехали в такси?»

— Что у тебя с лицом? — Ким скривилась, вероятно копируя мое выражение.

— Ничего. Просто… — Я пожала плечами. — Он, наверно, решил, что я чокнутая.

— В жизни не слыхала более скучной истории, — разочарованно сказала Ким. — Похоже на то.

— Я старалась не грузить тебя лишними подробностями. Хотя у него была очаровательная улыбка, — задумчиво добавила я.

Ким взглянула на меня с новым интересом в глазах и уже открыла рот, чтобы изречь нечто, но тут в аудиторию вошел профессор Хантер. Я и не заметила, что в классе полно пустых мест. Некоторые студенты выкладывали работы на стол преподавателю и удалялись той же дорогой, какой приходили, вместо того чтобы пробираться на свои места, как обычно.

— Что вы здесь сидите? Сдавайте работы и можете идти. Оценки смотрите на сайте. Счастливо отдохнуть в каникулы, — сказал профессор рассеянным по классу студентам.

Когда неделя сессии подошла к концу, обычай сворачиваться в клубок и плакать по ночам стал превращаться в привычный ритуал. На первой неделе каникул мне уже чуть лучше удавалось контролировать приступы опустошенности, когда меня накрывало. Потом несколько ночей я вообще забывала о своем горе. С новой силой печаль охватила меня в Рождество, но, к счастью, засыпать без слез к окончанию каникул стало легче.

Хотя постепенно наступало облегчение, но и время, когда Джек был частью моей жизни, уходило все дальше в прошлое. Это меня беспокоило. Дни тянулись томительно долго, ведь теперь я не могла позвонить отцу или услышать его голос. Со временем успокоение и тревога переплелись и стали как близнецы-братья.

Начался весенний семестр, образ Джареда почти стерся из памяти, хоть я и стремилась не забывать тот день. И вдруг я увидела его в нескольких шагах от себя — он стоял в очереди у кассы в магазине «Урбан аутфиттерс», рядом с университетом. Я сперва глазам не поверила: неужели это он? Но вот парень получил у кассира чек и развернулся, я рассматривала его уже достаточно долго, чтобы удостовериться. А сам Джаред ни секунды не колебался, не то что я.

— Нина?

У меня брови поползли вверх, пока я придумывала, что бы такое ответить, кроме дежурного «да». Я открыла рот, но ничего не произнесла.

Парень ткнул себя рукой в грудь, будто говорил с глухонемой, и сказал:

— Я Джаред. Мы ехали вместе в такси.

Он терпеливо ждал, пока произойдет опознание, а я поняла, что помню черты его лица в мельчайших подробностях.

— Я подумала, что это ты, — выдавила из себя я и попыталась вежливо улыбнуться.

Что-то случилось с горлом — вроде как пересохло, и в то же время я будто захлебывалась собственной слюной. Я натужно сглотнула и попыталась припомнить, чего не надо делать, чтобы не выглядеть глупой полувзрослой недоучкой.