Каждый умирает в одиночку Чейз Джеймс

1

Я приехал обратно в Орчид-Сити, когда на город опускались сумерки, и пошел прямиком в контору. Паула все еще была там. Когда я отворил дверь в контору, она взглянула на меня из-за заваленного бумагами столами с выражением облегчения и предвкушения на лице.

— Какие новости? — спросила она. — И как твоя голова?

— Голове стало бы гораздо лучше от капельки виски, — ответил я, падая в кресло рядом с ее столом. — Будь хорошей девочкой и налей мне выпить. Факты прибывают, но дорога пока еще прямая. По крайней мере, я знаю, кто убил Бенни. Парень по имени Ли Тейлер. Он либо здесь, в Орчид-Сити, либо он вернулся в Сан-Франциско. Я оставил там Кермана понаблюдать.

— Тейлер? — повторила Паула, открывая шкафчик в столе и вытаскивая на свет бутылку виски сорта «Хейг», стакан и графин с водой. — Кто он? И как в это замешан?

— Он муж Аниты, — сообщил я, дотягиваясь до бутылки. — Я пока еще не нашел его, но я собираюсь встретиться с ним, хотя при этом могут возникнуть проблемы. Он довольно-таки опасный тип. Сделай несколько кое-каких пометок на всякий случай. Если я здорово влипну и не смогу справиться с ситуацией, то это поможет Миффлину разобраться в этой каше. Но не говори ему ни слова, если со мной ничего не произойдет.

Паула, не моргая, смотрела на меня; ее темные глаза были широко открыты.

— Теперь немного расслабься, — посоветовал я, наливая себе виски. — Это просто предосторожность. Взяла блокнот?

— Но, Вик… — начала она, но я показал ей, чтобы она замолчала.

— Я хочу, чтобы ты это быстро записала. У меня не слишком много времени, чтобы зря его тратить.

Она пододвинула к себе блокнот и взяла карандаш.

— Начинай, — покорно произнесла она. — Я готова.

— Место действия — Сан-Франциско, — начал я, — время — два года назад, начало июня.

Я следил за тем, как ее карандаш летает по листку, выясняя, не слишком ли быстро я говорю.

— Стриптизерша, называвшая себя Анитой Брода, приезжает в город из Голливуда. Ее номер оказался немножко безвкусным для ночных клубов Голливуда, и полиция нравов выслала ее. Она ходит по ночным клубам в Сан-Франциско, пытаясь получить работу, но ночные клубы боятся связываться с ней. Наконец ее представляют Нику Недику, который заведует третьесортным шоу — варьете на углу Бейшор и Третьей. Он решает рискнуть и дает ей срок неделю на испытание. Она имеет большой успех, и после третьей недели ее имя появляется в свете прожекторов на фасаде здания.

Большинство из номеров, которые ставит Недик, постепенно исчезают через пару недель, но посетители восторженно принимают ее, поэтому она становится постоянным гвоздем программы, возглавляя список самых-самых в течение рекордного времени — восемнадцати месяцев.

Есть еще один номер, не такой успешный, как у Аниты, но достаточно хороший, чтобы оставаться вторым постоянным гвоздем программы. Его ставит парень по имени Ли Тейлер, это трюк с метким стрелком, а его ассистентка — девушка по имени Гейл Болас.

Паула сердито подняла глаза, моргнула и спросила:

— Это не та девушка?..

— Да, та самая, — кивнул я. — Давай продолжим. В это дело заложен динамит. Через мгновение ты получишь еще один сюрприз.

— Продолжай.

— Тейлер и Анита полюбили друг друга, и Тейлер решает бросить шоу-бизнес и купить себе долю в фотомастерской, специализирующейся на театральных работах. Владелец этого магазина — мужчина по имени Луис, который на стороне зарабатывает деньги шантажом. Тейлер, возможно, тоже замешан в этом деле. Магазин не приносит большого дохода, и эти двое не могут заработать достаточно себе на жизнь, занимаясь только мастерской.

Я остановился на мгновение, чтобы дать время Пауле дописать, затем продолжил:

— Тейлер женится на Аните восьмого ноября прошлого года. Гейл Болас уходит из шоу-бизнеса. Месяц спустя Анита уходит от Тейлера. Может быть, это не было импровизацией. Я не знаю. Как бы там ни было, она получает место манекенщицы в лавке модных платьев Симеона на Девятнадцатой авеню. Здесь она знакомится с Серфом.

Серф, как ты знаешь, пару лет назад потерял свою жену в дорожно-транспортном происшествии. У него на руках больная дочь, и жизнь у него не сахар. Анита расставляет свои сети, он попадает прямо в них и предлагает ей выйти замуж.

Анита обговаривает это с Тендером, который быстро осознает все преимущества ее связи с миллионером. Он велит Аните не останавливаться и выходить за Серфа. Он не предавал дело огласке, подразумевая, что он будет получать комиссионные со всего того, что Анита сможет вытащить из Серфа. А она намеревается получить от него многое. Анита выходит за Серфа и отправляется жить с ним в поместье «Санта-Роза». Налицо двоемужие.

Я наводил справки об Аните и не смог найти никого, кто подтвердил бы подозрения Серфа о том, что она клептоманка. Я потратил пару часов, перед тем как покинуть Сан-Франциско, разговаривая с людьми, которые знали ее и работали с ней. Ни один из них никогда даже не подозревал, что у Аниты есть такая наклонность. Теперь я почти уверен в том, что чемодан с украденными вещами был подложен в ее шкаф, чтобы дискредитировать ее перед Серфом. Единственный человек, у которого была причина дискредитировать ее, — это Натали, дочь Серфа, которая бы потеряла половину поместья, если бы Анита осталась жива.

Но мы оставим это, потому что у меня пока еще не было времени, чтобы потревожить Натали. Я доволен тем, что связь Аниты с Бар клеем не имеет никакого отношения к делу. Она обнаружила то, что Серф скучен и, наверное, неудовлетворительный любовник, и решила поразвлечься с Барклеем. Она была таковой. Я почти уверен в том, что Бар клей не фигурирует в этом деле, хотя до сих пор есть проблема с тем, как одежда Даны попала в его дом. Я подозреваю, что она была подброшена туда убийцей с целью отвести подозрения, но это всего лишь моя догадка.

Паула сделала достаточно долгую паузу, чтобы собраться с духом и спросить:

— Что произошло с Бенни, Вик?

— Да, Бенни. Записывай. У Бенни не было ни малейшего подозрения, что Луис связан с Анитой. Он пошел в магазин и попал в беду. Там оказался Тейлер. Как только он услышал, что Бенни задает вопросы об Аните, он вышел с пистолетом. Анита уже рассказала Тейлеру, что за ней следит агент из «Юниверсал сервисез». Тейлер занервничал. Он поехал в Орчид-Сити, надеясь увидеть Аниту, в ночь, когда была убита Дана, но не смог связаться с ней. По возвращении в Сан-Франциско он был в состоянии нервного припадка, а тут еще объявился Бенни, Тейлер потерял голову и убил его. Затем он сел на десятичасовой самолет на Орчид-Сити. Может быть, он решил, что самым надежным будет заткнуть рот Аните. Я не знаю. Убил ли он ее или нет — это мне все еще предстоит выяснить. Я уверен, что он был тем, кто ударил меня, когда я обнаружил Аниту. Возможно, он забрал тело. Я не знаю. Это лишь первые кусочки головоломки, которые могут значить что угодно, но они не составляют полной картины. Нам еще предстоит хорошенько поработать, прежде чем мы получим полную картину.

Я допил виски, встал и начал бродить взад и вперед по кабинету.

— Если я смогу выяснить, почему была убита Дана, — продолжил я, — и почему Анита Серф оставила свое ожерелье в квартире Даны, то, думаю, мы получим ответы на все вопросы. Я думаю, эти два кусочка составляют обрамление нашей головоломки. Как только мы найдем ответы на них, то оставшиеся кусочки встанут на место. Я также хочу выяснить, почему Анита была так напугана, когда я нашел ее в «Л'Этуаль», и почему она пряталась там. И почему она была убита, и что стало с телом. Есть куча вещей, которые я хочу выяснить.

— Как насчет Гейл Болас? — спросила Паула, откладывая карандаш. — Где ее место во всем этом?

— Не знаю. — Я присел на край ее стола. — На первый взгляд, я думаю, она все еще связана с Тейлером. То, как она объявилась после того, как меня ударили, слишком странное совпадение, чтобы быть случайностью. Это я собираюсь выяснить.

Я достал сигарету и закурил.

— Еще одна вещь: мне кажется, что в этом деле замешан Цезарь Миллс. Так говорит моя интуиция, а она частенько оказывается права. Настало время съездить в его владение в Феирвью и как следует осмотреть место. Может быть, это пустая трата времени, но я должен убедиться.

— У нас не так много времени, чтобы тратить его попусту, — заметила Паула. — Брендон поднимает шум вокруг убийства Ледбеттера. Он хочет увидеться с тобой. Они сравнили пулю, которая убила Ледбеттера, с той, что убила Дану. Тебе надо быть поосторожнее, Вик. Брендон в опасном настроении.

— Да, — согласился я и нахмурился. — Прямо сейчас мне придется заняться Тейлером, а еще надо разобраться с Миллсом. Дело в том, что я не могу бегать по всему городу, разыскивая Тейлера. Он может быть здесь, а может, вернулся в Сан-Франциско. На его поиски я могу потратить несколько недель.

Я поразмышлял некоторое время, затем поднял трубку телефона.

— Финнеган давний друг Даны. Он предложил помощь. Я думаю, он вполне может найти Тейлера. У него есть связи среди воровских шаек города.

Я набрал номер Финнегана, подождал и, когда в трубке раздался ворчащий голос, сказал:

— Пэт, ты можешь кое-чем помочь нам. Я хочу связаться с парнем по имени Ли Тейлер. Он может быть в городе, а может, и нет. Он трюкач — меткий стрелок, шантажист и, возможно, убийца. Любому, кто поставит меня в известность о том, где его найти, я плачу двести долларов.

— Что ж, хорошо, мистер Маллой, — произнес Финнеган. — Я пущу весточку по свету. Если он в городе, я найду его. Как насчет описания?

— Есть вариант получше. По пути я оставлю его фотокарточку для тебя. Это срочно, Пэт. Он имеет отношение к убийству Даны.

— Оставь мне фотокарточку, — сказал Финнеган, его голос стал жестким, — если его можно найти, я найду его для тебя.

Я поблагодарил его и повесил трубку.

— Так, о Тейлере позаботятся, — удовлетворенно произнес я и соскользнул со стола. — Теперь надо заняться Миллсом. Отпечатай эти заметки, Паула, и положи их в сейф. И еще, отвези это ожерелье Серфу и возьми с него расписку о получении. Мы должны были сделать это раньше. Если Брендон услышит о нем и найдет его здесь, у нас не будет шансов оправдаться. А в руках Серфа оно больше не будет являться уликой.

Паула сказала, что сделает это немедленно.

— Ну, пока. — Я направился к двери. — Если я попаду в беду, поручи всю работу Миффлину.

И до того, как она успела поднять шум, я покинул контору и поспешил вниз по лестнице.

2

Бичвуд-авеню, улица длиной в три мили с двухсторонним движением, разделенная бульваром, который засажен магнолиями, змеей поднималась по холму позади Феирвью и спускалась в долину к Сан-Францисской и Лос-Анджелесской автострадам. Это тихая улица, застроенная по обеим сторонам величественными домами с балконами, с белыми колонами и с очень высокими портиками.

Дом номер 235, принадлежащий Цезарю Миллсу, скрывался за высокой белой отштукатуренной оградой. В лунном свете я смог, проезжая мимо, прочитать хромированные цифры на семифутовых воротах. Из-за ограды была видна лишь крыша дома, выложенная зеленой черепицей.

Примерно в двухстах ярдах впереди я заметил тупик, ведший к одному из огромных имений. Заехав в него, я прижался к краю тротуара, выключил все, кроме габаритных огней, и вышел из автомобиля.

Это была жаркая, тихая, спокойная ночь. Воздух благоухал ароматами цветов, произрастающих в скрытых садах, и магнолий на бульваре. Милое место и подходящее время для целующихся парочек и грабителей.

Я, словно невзначай, пошел к дому 235, не спеша, подобно человеку, совершающему небольшой моцион перед тем, как отойти ко сну. Было двадцать минут одиннадцатого. Я чувствовал себя разбитым и усталым, тяжелая жара отнюдь не придавала комфорта. У меня также было чувство, что я зря трачу свое время и мне здесь абсолютно нечего делать. Я должен был сконцентрироваться на Ли Тейлере, а еще лучше — лежать спокойно в кровати и спать, готовясь к беспокойному утру.

Я остановился около семифутовых ворот и оглянулся. Вокруг никого не было, я поднял задвижку, открыл ворота и всмотрелся в маленький, ухоженный садик, залитый лунным светом. Передо мной стоял дом в полтора этажа с шестью деревянными колоннами, поддерживающими крышу над верандой, в которой было три мансардных окна. Четыре окна выходили прямо на веранду, и сквозь них струился свет. Было похоже, что Цезарь Миллс дома.

Я решил, раз уж я здесь, украдкой посмотреть на него. Пробравшись по садовой дорожке на веранду, я заглянул внутрь через ближайшее окно.

С первого взгляда мне стало ясно, что Миллс живет с шиком. Кругом царили комфорт и роскошь. На паркетном полу лежали китайские ковры, по комнате были расставлены два больших длинных мягких дивана, четыре кресла и тахта, у одной из стен располагался стол из орехового дерева, заставленный бутылками. Лампы с пергаментными абажурами создавали пятна приглушенного света на полированном полу и коврах. Это была прелестная комната: комната, обставленная со вкусом. В такой приятно жить.

Цезарь Миллс сидел в одном из кресел, с сигаретой в зубах и со стаканом виски в руке. На нем был темно-синий шелковый халат, белая шелковая пижама, босые ноги засунуты в шлепанцы. Он читал журнал, и по скучающему, хмурому выражению его лица мне стало ясно, что он не особенно вдумывается в то, что читает.

Я поразмыслил, стоит ли чего-то ждать. Я был бы не прочь попасть в дом и осмотреть его, но не склонен рисковать, мне также не хотелось скандалить с Миллсом. Но поскольку был шанс, что он скоро пойдет спать, я решил полчасика подождать.

Я выбрал место в полумраке и присел на край большой каменной кадки с петуниями. С этого места я мог беспрепятственно рассматривать Миллса, уверенный в том, что он меня не заметит.

Медленно прошло двадцать минут. Время я знал точно, потому что то и дело я посматривал на часы, думая, как хорошо бы было пойти домой и немножко поспать. Наблюдать за Миллсом, расслабляющимся в кресле, пока я сидел на краю каменной кадки, страдая от боли в голове и спине, было не слишком весело. Но я доверяю своей интуиции, и я настойчив, поэтому я ждал. Спустя какое-то время он отбросил в сторону журнал и встал.

Я надеялся, что он собирается запереться на ночь, но вместо этого он подошел к бутылкам на столике из орехового дерева и долил себе в стакан виски. Наблюдая за тем, как течет из бутылки животворящий напиток, от зависти у меня аж горло подергивалось. Мне было жарко, я устал, и хорошая порция виски помогла бы мне взбодриться.

Затем, когда он вернулся в свое кресло, я заметил, как он напрягся, наклонил в сторону голову и прислушался. Я последовал его примеру.

Тишину ночи потревожил звук быстро приближающегося автомобиля. Миллс поставил свой стакан, подошел к большому зеркалу над камином и взглянул на себя, затем он встал у двери, ожидая.

Снаружи к воротам подъехала машина, потом хлопнула дверца и щелкнула щеколда на воротах.

К этому моменту я был на ногах и отступил назад в густую тень дома. Я услышал, как отворились ворота и звук шагов по дорожке: быстрых, легких — шагов женщины.

Я ждал, прижавшись к стене, глядя из темноты на великолепно освещенный сад. Из-за угла дома действительно вышла женщина: женщина в желтовато-коричневых льняных широких брюках и в свободной зеленой спортивной блузе. Ее голова была не покрыта, и она несла сумочку, сделанную из желтовато-коричневой материи, подходящую к ее брюкам.

Она прошла близко от меня, и я уловил запах ее духов. При лунном свете на ее белом лице залегли резкие тени, на ее губах играла невеселая усмешка.

Она торопливо прошла через веранду в комнату. Как только она исчезла из поля видимости, я достал носовой платок и промокнул лицо и руки. Я больше не чувствовал усталости. Моя голова больше не болела. Я был доволен собой — всегда приятно убедиться, что ты не ошибся, доверив своему предчувствию. Женщиной была Натали Серф.

3

Там в полумраке и жаре было очень тихо. Где-то вдалеке я мог слышать звук океанских волн, бьющихся о риф у Ист-Бич: тихий звук, который казался громким в царившем безмолвии вокруг меня.

И пока я стоял в темноте, ожидая, что будет дальше, я пытался вспомнить, что рассказывала Паула о Натали Серф. Два года назад произошло дорожно-транспортное происшествие. Мать Натали погибла, а Натали была сильно покалечена. Ее лечил, просвечивал на рентгене и обследовал каждый хоть чего-то стоивший доктор. Серф выплатил сотни тысяч долларов: никто из них не смог поставить ее на ноги.

Выглядело так, словно медицина пропустила чудесного целителя в лице Цезаря Миллса. То, что не смогли сделать умы лучших в стране медицинских мужей, очевидно, сделал он, так как Натали прошла в его комнату более чем живо.

Я услышал, как Миллс довольно резко произнес:

— Ты не говорила, что приедешь. Я не ждал тебя. Почему ты не позвонила?

Под прикрытием его голоса я подкрался поближе, так чтобы можно было заглянуть в окно.

Миллс стоял в дверях так, словно он только что зашел в комнату. На его лице застыло угрюмое выражение, а его бледные глаза смотрели жестко.

— Я побеспокоила тебя? — вежливо спросила Натали.

С тревожным выражением на лице она прямо сидела на подлокотнике длинного мягкого дивана, ее тонкие руки сложены на сумочке.

— Я собирался идти спать.

— Неужели? Сейчас еще не очень поздно. Это и есть причина, по которой ты выглядишь так угрюмо?

Он зашел в комнату и закрыл дверь.

— Не в этом дело. Мне не нравится, когда ты вот так вот врываешься. У меня мог быть здесь парень или еще кто-нибудь.

Он поднял стакан, который оставил на столике. Она следила за ним, ее лицо внезапно стало таким же ничего не выражающим, как и лицо манекена в витрине магазина.

— Я не думаю, что мне надо спрашивать разрешения для того, чтобы прийти в свой собственный дом, — тихо произнесла она.

Хотя слова были враждебными, ее тон, несмотря на это, был примирительным.

— В следующий раз я это учту.

Миллсу явно не понравилось это высказывание, но он ничего не сказал. Он вернулся к своему креслу и сел в него. Последовала длинная — чрезмерно длинная — пауза.

Она беспечно поинтересовалась:

— Ты не собираешься предложить мне выпить?

Он даже не взглянул на нее:

— Это твой дом. Это твоя выпивка. Налей себе сама.

Она соскользнула с подлокотника и подошла к столику. Я наблюдал за тем, как она налила в стакан виски на три дюйма и бросила в него кусок льда. Ее узкая, худая спина была прямой, ее руки были тверды, но ее губы тряслись.

— В чем причина, Цезарь? — спросила она не оборачиваясь.

Она все еще пыталась сохранить легкий, подтрунивающий тон, но он прозвучал неубедительно.

— Как долго, ты думаешь, это будет продолжаться? — вопросом на вопрос ответил он.

Она плавно повернулась к нему лицом:

— Как долго будет продолжаться что?

— Ты знаешь — это… — Он обвел рукой комнату. — Как долго, ты думаешь, я буду болтаться у ворот, отдавая честь подобно лакею? Как долго, ты думаешь, я буду пробираться в твою спальню, обходя Серфа, который знает, что происходит, но притворяется, что не знает?

— Но что еще мы можем сделать? — спросила она, хмурясь.

— Мы можем пожениться, не так ли? Как много еще раз мне придется это говорить? Мы можем жить здесь, разве нет? У тебя есть свои собственные деньги. Серф ничего с этим не сможет сделать.

Он осушил свой стакан и поставил его на край полки над камином.

— Мы можем пожениться, — убежденно повторил он. — Вот что мы можем сделать.

— Нет, не можем.

— Мы можем пожениться, — настаивал он. — Ты можешь сказать Серфу правду. Ты ведь думаешь, что он тревожится, а? Может быть, он тревожился, когда это произошло, но не сейчас. Парень не может прожить с такого рода вещью два года, не привыкнув к этой мысли. Ты обманываешь себя, если ты думаешь, что он все еще тревожится. Он не тревожится.

— Нет, он тревожится, — возразила она, ее глаза были расширены и резко выделялись на белом напряженном лице.

Он встал и теперь стоял, засунув руки в карманы халата, голова чуточку склонена набок, на бледных губах легкая, насмешливая улыбка.

— Я говорю тебе, что ему все равно, — произнес он.

Они оба разговаривали тихо, но вокруг них была напряженность, которая говорила мне, что они сдерживают себя, словно знают, что, пока они владеют собой, ситуация под контролем. И это было очевидно, так как обоим было что терять, поэтому они не хотели, чтобы ситуация выходила из-под контроля.

— И я скажу тебе почему, — продолжил Миллс. — Посмотри на то, как он обращается с тобой. Как часто он приходит повидаться с тобой? Два раза в день.

Он запнулся, когда она сделала легкое нетерпеливое движение, и сказал:

— Я знаю, что ты думаешь.

— Что я думаю?

— Ты думаешь, что он видится с тобой только два раза в день потому, что ему тяжело приходить чаще. У тебя есть бестолковое убеждение в том, что его беспокоит совесть. Ты думаешь, что каждый раз, когда он приходит в твою комнату и видит тебя сидящей в твоем кресле или лежащей на кровати с этим обиженным, одиноким выражением на твоем озлобленном, маленьком лице, он получает удар по сердцу. Так ты думаешь, правда?

— Нет необходимости быть грубым, — сказала она, сжав за спиной ладони в кулаки.

— Правда? — повторил он.

— Да! Я знаю, что это так! — выкрикнула она, ее голос прозвучал внезапно громко и грубо. — Я знаю, что ему тяжело видеть меня, и я рада! Ты слышишь?! Я рада!

— Настало время тебе прекратить обманывать себя, — произнес он, не повышая голоса, наблюдая за ней, очень уверенный, перекатываясь с мысков на пятки и обратно. — Время посмотреть правде в лицо, детка. Твой обман был раскрыт, когда он женился на этой блондинке.

— Я не собираюсь говорить об этом! — выкрикнула она. — С меня достаточно, Цезарь! И не называй меня деткой. Это пошло и отвратительно.

— Если мы не поговорим об этом сейчас, это будет последний раз, когда мы вообще говорим о чем-либо, — произнес он, пересек комнату, чтобы взять сигарету из серебряной коробочки, лежащей на дальнем столике. — Но как знаешь.

— Что ты имеешь в виду?

— Все достаточно просто. Завтра я сдаю мои красивые высокие сапоги и фуражку. Я сыт по горло стоянием у твоих ворот. Мне надоело пробираться по задней лестнице в твою комнату. Вот что я имею в виду.

Она внезапно грубо рассмеялась. Это был очень неприятный звук.

— Я полагаю, ты откажешься от всего этого?

— Если ты имеешь в виду этом дом и все это барахло, то ты на этот раз права, детка.

Он закурил и выпустил струю дыма сквозь свои тонкие ноздри.

— Я увольняюсь, если мы не поженимся.

— Я не могу выйти за тебя, Цезарь, — сказала она. — Нет, пока он жив, я не могу сделать этого.

— Ты думаешь, кто-нибудь захочет жениться на тебе к тому времени, как он умрет?

— Почему мы не можем оставить все, как есть? Что тебе еще нужно? У тебя есть твоя свобода и вообще все, что ты хочешь. Я не надоедаю тебе.

Он подошел к ней, схватил за запястье и подтащил ее к себе:

— Я устал быть твоим постельным лакеем.

Она ударила его по лицу. Звук удара ее ладони о его упругую, загорелую щеку был громким, как пистолетный выстрел.

Они стояли, глядя друг на друга, затем он отпустил ее запястье и, усмехнувшись, отступил назад.

Она внезапно села, словно силы покинули ее.

— Я не хотела делать этого, — тихо произнесла она. — Извини меня.

— Думаешь, меня это волнует? — Он рассмеялся. — В этот раз я задел тебя за живое, детка. Мне приятно видеть, как ты испытываешь смущение. Рано или поздно это должно было подойти к концу. Что ж, я догадываюсь, что это расплата. С меня довольно.

— Не говори так. Ты же не думаешь так. Ты зол. Я сейчас уйду. Мы можем поговорить об этом завтра.

— Ты и говори об этом завтра. А меня здесь уже не будет.

Он бросил окурок в камин. Ее глаза перескочили с него на тлеющие остатки сигареты, и ее губы сжались. Удостоверившись в том, что девушка смотрит на окурок, он поставил на него ногу и растоптал на плитке.

— Вот так вот, — нежно произнес он.

— Цезарь, пожалуйста…

— Вот так вот, — повторил он. — Ты и я — вот так вот.

Последовала длинная пауза.

Потом она сказала:

— Тебе не будет хватать этого дома и денег. Тебе не будет хватать всего того, что я делаю для тебя.

— Детка, как ты любишь себя обманывать. Не будет хватать этого дома и денег? Это не единственный дом и ты не единственная девушка с деньгами. Ты ведь понимаешь это, правда?

— Давай больше не будем продолжать об этом, Цезарь, — произнесла она, сжимая свои кулаки.

— Мы продолжим об этом. Я могу найти другую девушку, такую же красивую, как и ты, и такую же богатую, как и ты. Это легко. Этот город заполонен девушками, подобными тебе. Девушками, которые ищут парня с мускулами, чтобы поразвлечься; которым нравится покупать для него костюмы и одалживать ему свой дом, щелкать ему пальцами каждый раз, когда они хотят его; и ты знаешь, почему они хотят его, не так ли? Я не должен углубляться в это, а? — Он засмеялся. — Богатые, избалованные девушки, которые не могут сделать ничего лучшего, чем купить мужчину, потому что у него есть мускулы. Что ж, ты не первая, детка, и ты не будешь последней. Если хочешь удержать меня, выходи за меня замуж. Выходи за меня, чтобы я мог запустить свои руки в твои деньги, ведь это единственная причина, по которой я женюсь на тебе.