Хозяин зеркал Зонис Юлия

Глава 14

Птичка-Свобода

Лето пришло в Город неожиданно и страшно. Две недели дул изматывающе жаркий ветер. Ветер кусал острые крыши домов, сбрасывал на тротуар ржаво-красную черепицу, бился в ставни и проникал в щели. С ветром пришел песок. Два дня он желтой стеной стоял над горизонтом, а затем обрушился на Город и ослепил его. Горожане выходили на улицы, прикрыв рот рукавом и зажмурив глаза – и все же под веки пробивалась мелкая пыль. Воспалившиеся глаза слезились, врачи не успевали готовить растворы для промывания. Участились смерти от астмы, сердечного приступа и теплового удара.

В начале третьей недели полегчало. Над Смотровой башней заклубились черные и свинцово-серые тучи. Ветер улегся. Воздух стал недвижен и тяжел. В Городе ждали дождя – живительного ливня, который наконец-то смоет пыль и наполнит легкие измученных обывателей свежестью. Но дождь так и не пролился. Тучи медленно и угрюмо подались к западу, а их место заняло маленькое беспощадное солнце. Ослепительно-белое, оно обрушило на улицы и площади град раскаленных лучей. Лучи отскакивали от булыжников мостовой, витрин магазинов и потрескавшейся штукатурки стен, пропекая горожан насквозь. Люди все откровеннее вздыхали о тех временах, когда зима была бесконечной, а лето – кратким и желанным. Люди вздыхали о холодах, о вьюгах, буранах и метелях, о пляске снежинок за окнами и блеске льда в свете керосиновых фонарей. И все чаще вспоминали Королеву. Уж она-то сжала бы это маленькое яростное солнце в метельной рукавице и спрятала ранящие лучи за полотнищами Авроры. Неужели Повелительница совсем забыла свой Город? Неужели бежала, бросив его на растерзание огню, голоду и болезням? Вернется ли?

Бургомистр и его семейство на Центральной площади оттаивали к полудню. Обычно первым оживал маленький Густав. Младшему сынишке градоправителя не стукнуло еще и пяти, так что солнечные лучи, прожаривавшие мостовую и стены домов, добирались до него быстрее. Меньший объем – меньший расход энергии, как сказал бы Туб, не будь он занят сейчас совсем другими делами.

Итак, тонкая ледяная корка, панцирем покрывавшая тело маленького Густава, давала течь часам к девяти утра. К десяти оживший ребенок падал с импровизированного постамента, куда каждый вечер его водружали вместе с остальными членами семейства, и начинал жалобно плакать. Обычно в толпе, окружавшей странную скульптурную группу, находилась сердобольная душа – толстая булочница или цветочница. Она утирала подолом слезы мальчишки и скармливала ему кренделек-другой под равнодушными взглядами Стальных Стражей, несущих бессменный караул у замороженного бургомистрова семейства. В первый день один из Стражей попытался вырвать мальчонку из рук сердобольной особы и водрузить обратно на постамент, но нарисовавшийся на площади Господин W мягко пожурил подчиненного.

– Разве ж мы звери? – сказал Господин W, рассеянно оглаживая пряжку с Трехглавым Зверем, Выходящим из Моря. – Нет! Достаточно взглянуть в твое доброе и честное лицо, – тут Господин W приподнял маску и благожелательно улыбнулся железному забралу шлема, заменявшему Стражу доброе и честное лицо, – чтобы понять, какое благородное сердце бьется в этой груди. – С тем же выражением благожелательности Господин W стукнул кулаком по нагруднику Стража. В ответ пусто и гулко загудел металл. – Отпусти ребенка. Пусть побегает.

Стальной Страж немедленно отпустил мальчика. Тот плюхнулся на задницу и зарыдал. Сердобольная женщина – на сей раз торговка маслами и притираниями госпожа Зельда Свеннсен – заломила руки, но сказать ничего не решилась…

Через час оттаивали старшие сестры и мать Густава, а уже к полудню, когда солнце взбиралось в зенит и устраивалось над самой верхушкой Смотровой башни, оживал и сам бургомистр. Впрочем, ненадолго. Следующие восемь часов бургомистр подписывал бумаги в ратуше, лихорадочно борясь с желанием завести личный паромобиль, покидать в него стопки купюр и монет из сейфа, сына, дочерей и любовницу и смыться из Города. «Жену можно было бы и оставить», – сладко мечтал глава городского самоуправления, ставя подпись под очередным смертным приговором. Увы, даже поврежденного ледяными кристаллами мозга бургомистра хватало на то, чтобы сообразить: далеко он не уедет.

В восемь вечера Фрост обновлял замораживающее заклятие, и несчастное семейство вновь водружали на постамент. Горожане, с завидной регулярностью собиравшиеся поглазеть на это зрелище, были твердо уверены, что им демонстрируют новейшую технологию, разработанную на заводе «Полярная звезда». Доказательством их легковерия была длинная очередь, выстроившаяся перед станцией недавно открывшейся железнодорожной ветки. Единственный перегон этой ветки, между Храмом Праведных-во-Гневе и заводом «Полярная звезда», был с двух сторон оцеплен колючей проволокой. Обгоревший остов Храма переоборудовали под станцию и контрольно-пропускной пункт. Здесь желающих заморозиться регистрировали и грузили в длинные дощатые вагоны без окон. Тепловоз, тянущий набитые под завязку вагоны, отходил от станции каждые два часа. В заводской ограде открывались огромные железные ворота. Состав, пыхтя и исходя паром, исчезал за ними, и очередь на станции продвигалась – начиналась погрузка следующей партии.

Солнце, жарившее с высоты, недоуменно наблюдало за представлением. Солнце не понимало, почему люди предпочитают ласке его лучей смертный холод промышленных морозильников и ненасытную утробу вакуумной сушки. Фрост – режиссер и главный распорядитель спектакля – довольно усмехался. Идея принадлежала Кею, но за безупречное исполнение отвечал он, Фрост. Слуга Королевы еще помнил, как его госпожа – в то время, впрочем, никакая не Королева, а всего лишь амбициозная молодая ведьма – создавала свое Зеркало. Зеркало «Ничто», которое можно было сделать лишь из последнего дыхания замерзающих людей. У будущей королевы почти двести лет ушло на то, чтобы покрытая тонким слоем инея медная доска превратилась в настоящее Зеркало. Сейчас дело у Фроста продвигалось гораздо быстрее. «Технология, – думал снежный голем, – штука совсем не такая уж плохая». Замерзшие тела горожан помещали в вакуум, где в процессе возгонки мельчайшие кристаллики льда превращались в пар. Сконденсировавшийся пар каплями влаги оседал на серебряной охлажденной подложке и там замерзал, быстро покрывая серебро слоем льда. К возвращению хозяина Зеркало будет готово.

За колонной кандидатов на заморозку наблюдало не только солнце, начавшее уже клониться к закату. В тусклой дымке над городом скользила некая тень. Вот изломанный крылатый силуэт забарахтался над Центральной площадью, уронив на скульптурную группу «Бургомистр с семейством» клочок тьмы – и статуи на мгновение перестали сверкать. Горожане задрали головы, щурясь в измученное жарой небо. В небе неуверенно двигалось нечто, отдаленно напоминавшее гигантского пустынного стервятника. Впрочем, сходство ограничивалось размахом перепончатых крыльев. Там, где стервятник грациозно кружил, высматривая янтарным глазом добычу, летевшее над площадью устройство судорожно било крыльями и бултыхалось, как утопающий в проруби. Зеваки разочарованно отвели глаза и сплюнули. Это зрелище было им уже хорошо знакомо. Махолет Рэма второй месяц разбрасывал листовки над Городом. Листовки, по мнению обывателей, никак не желавших превращаться в революционные массы, годились разве что на самокрутки. Да и то не особо, потому что дешевая типографская краска пачкала пальцы и придавала табаку привкус мазута.

Однако сегодня публика ошиблась. Летательный аппарат Рэма нес намного более интересный груз, чем мешки с листовками. Рэм на переднем пилотском сиденье что было сил крутил педали, истекая потом. На заднем расположился Господин W, для уменьшения нагрузки на махолет ставший Госпожой W. В руках Госпожи была уже знакомая нам снайперская винтовка с ореховым ложем, неведомым образом уцелевшая при пожаре театра. Господин W вылетел на охоту. Он ужасно, невыносимо скучал.

…Кей обещал вернуться через несколько дней, но пошел уже второй месяц с его отлета. Роскошный особняк, и без того утративший большую часть своей роскоши, пришел в окончательное запустение. В развалинах оранжереи свили гнезда аисты с длинными чешуйчатыми шеями. На нижнем этаже обосновались змеи и, по слухам, призрак покойного Вольфенштауэра. Фрост, целиком занятый заводом, проявлял непростительно мало внимания к хозяйскому добру. Не горел уже в витражных окнах свет, не слышалась музыка, не мелькали танцующие пары. Статуи в ледяном саду, не поддерживаемые заклятиями, сначала превратились в лужи талой воды, а зтем пересохшую землю затянуло грязно-желтой коркой.

Любой другой на месте Госпожи W несомненно решил бы, что дружок сердечный просто-напросто смылся из города с красавицей Гердой. Госпожа знала Кея лучше, чем кто бы то ни было, но все же в последнее время и ее начали терзать мрачные сомнения. Терзания усугублялись тем, что Госпожа стала забывать Кея. Войне ни к чему долгая память. Всегда будут другой огонь, другие взрывы, другое усеянное воронками поле боя и другие люди, идущие во имя ее на смерть. Вот и лицо Кея подергивалось дымкой, как раскаленное небо над Городом. Исчезало. Стиралось из памяти, словно и его сожрали волны нагрянувшего из пустыни песка. Зато все сильнее становились досада, обида и оглушительная жалость к себе, такой-на-фиг-брошенной. Все это медленно, но верно переходило в бешенство. Можно было бы сказать «холодное бешенство», но при горячем нраве Госпожи и бешенство было горячее некуда – горячее обжигающих камней брусчатки, горячее завывающего самума, горячее безжалостно бьющих с неба лучей солнца. Ее бешенство плавило Город, и конечно, в Городе вспыхнула самая настоящая эпидемия.

Теоретики и ораторы Сопротивления немедленно обвинили во всем Господина P, выпустившего якобы зловредный вирус из лаборатории. Мол, сбежавшая экспериментальная страусиха перекусала для начала всех домашних страусов, а затем болезнь перекинулась и на людей. И вообще это часть грандиозного Плана по уничтожению всех пассионарно настроенных граждан.

Более здравомыслящие обвинили мигрировавших из пустыни сдрудов. Падальщики хлынули в город, оккупировав все газоны, и их буро-зеленая чешуя яркими пятнами выделялась на фоне сухой и пыльной травы. Вывесив из пастей раздвоенные языки, сдруды шипели на прохожих, жрали бездомных собак, а при случае не брезговали и более крупной добычей. Несомненно, некоторые из сдрудов были бешеными – иначе с чего бы матушка Филимона из квартала Вязальщиц одним прекрасным утром обнаружила здоровенного сдруда, восседающего в ее любимом кресле-качалке и вяжущего из шерсти мохнатые рукавички? Ни один нормальный сдруд так бы вести себя не стал.

Самые боязливые и суеверные поговаривали о Биче Господнем в виде гигантского гребенчатоспинного варана. Якобы тварь проникла в Город вместе с самумом и поселилась на вымерших от жары улицах. Ночами варан, в отличие от своих холоднокровных собратьев, выползал на охоту. Размером с паромобиль, с изогнутыми клыками, каплющими черным ядом, он набрасывался на прохожих и кусал их, оставляя жуткие отметины. Яд всасывался в кровь, и пораженные им заболевали бешенством. Почерневшие, как головешки, они кидались на друзей и домашних и убивали быстро и страшно.

Так, зеленщик Якобсен зарезал жену и семерых дочерей, после чего повесился сам прямо в залитой кровью лавке. Директор зоопарка залез в клетку с сумчатым львом и так искусал несчастного хищника, что тот подох на следующий день, несмотря на все усилия ветеринаров. Исполняющий обязанности полицмейстера инспектор Петерсен, тоже ставший жертвой дьявольского ящера, явился в управление, молча проследовал на оружейный склад, взял там ручной пулемет новейшей конструкции и три ленты патронов и продолжал стрельбу до тех пор, пока его не зарубили мечами явившиеся на шум Стальные Стражи. Полегло тридцать человек, в их числе четыре инспектора, два инструктора по стрельбе, восемь рядовых полицейских и целая группа проституток, неблагоразумно забывших заплатить за лицензию и взятых во время ночной облавы.

Журналисты, однако, настаивали на другой версии. Особенно упорствовал ведущий корреспондент «Городского сплетника» Эркюль Сидэ, заменивший на этой должности почившего Маяка. По словам скандального писаки выходило, что во всем виновата птица. Большая, хищная, мерзкого вида птица, похожая на стервятника. Птица эта якобы слетает с карнизов навстречу одиноким прохожим и с клекотом клюет их прямо в сердце, отчего у прохожих делается помутнение рассудка – все семейные и религиозные ценности улетучиваются из их больной головы, и несчастные, схватив подручные инструменты или просто вывернув булыжники из мостовой, начинают рваться на баррикады. Эркюль Сидэ даже пытался подтвердить свою версию снимком. Правда, фотография у него получилась весьма расплывчатая, и то, что парило в смутном вечернем свете над городскими крышами, можно было с равным успехом принять и за зловредную кусачую птицу, и за летающий бочонок.

Тем не менее скучающий Господин W провозгласил сезон охоты открытым. За шкуру гребенчатоспинного варана и чудо-птицы объявили награду в пятьсот долларов. Горожане взбодрились, и уже на следующий вечер проклятая птица была доставлена в замок Господина W – угрюмое сооружение из гранита и оникса, уродовавшее северо-восточную окраину Города.

Господин W не любил свой замок. Не любил ни глубокий, наполненный кипящей смолой ров, ни подъемный мост с тяжелой решеткой, ни черно-красные бастионы, возносящиеся вверх – выше и выше, словно запятнанные кровью клыки, готовые сомкнуться на сияющем шлейфе Авроры. Не любил подземелье с томящимися узниками и обширный, вымощенный камнем плац, где проходили учения Стальных Стражей. Не любил и все же последние два месяца проводил там большую часть времени, потому что в опустевшем особняке Кея делать было нечего, а во дворцы F и P триумвира не допустили бы без предварительного приглашения. Приглашать же его никто не спешил.

Отловленную доброхотами птицу приволокли в замок и выгрузили из комка сетей во дворе. Господин W, скучающий и рассеянный, поднялся из подвала, где в приятной прохладе развлекал себя воплями и стонами пытаемых узников, и уставился на трофей. При ближайшем рассмотрении птица оказалась нелепым крылатым механизмом, в седле которого барахтался молодой тролль. Господин W уже совсем было собрался приказать выдать доброхотам по пятьдесят плетей, а тролля швырнуть в ров с кипящей смолой, когда блуждающий взгляд пленника остановился на лице хозяина замка. У себя в резиденции Господин W маску не носил, и это решило дело. Мутные глаза воздухоплавателя прояснились и просияли. Восторженно ухнув, он возопил:

– Черныш!

Собственные узкие глаза воителя изумленно расширились. Доброхоты съежились и начали медленно пятиться к воротам. Между тем Рэм, а это был именно он, радостно продолжал:

– Ну ты же помнишь? Томная Гретхен, громила Фред. Ты провел меня в весьма почтенное заведение. А потом целовался с русалкой! А еще потом бил о стену замороженным толстяком. А потом мы пошли искать махолет, но нашли прекрасную фрау в клетке. А потом моя прекрасная фрау улетела… – Тут тролль хлюпнул носом и горько вздохнул. – Совсем улетела, разбив мне сердце и бросив меня в печали и в снегу, и с тех пор я ее не видел никогда, хотя искал каждый день. А Вигго говорит, что никакой фрау не было и мне все приснилось спьяну. Но я же видел! Ты тоже видел и помнишь. Скажи, что помнишь! Она ведь была, так?

Доброхоты замерли от ужаса. Они тщились вообразить, какой немыслимой пытке гневливый Господин W подвергнет наглого тролля, да и их за компанию.

Господин W напряг память. Где-то он точно видел этого чудака. Но где? И при чем тут птица, какая-то фрау и особенно Вигго?

Тролль, неловко дрыгая ногами, наконец-то выбрался из сетей. При этом одна из притороченных к седлу кожаных сумок лопнула, усыпав плац своим содержимым. Господин W, нагнувшись, лениво подобрал листовку.

В листовке, как обычно, обличались гнусные махинации триумвиров, устроивших эпидемию и превращавших живых людей в удобрения на заводе «Полярная звезда». За этим следовали призывы к революционной борьбе и праведному отмщению. Под всем этим красовалась размашистая подпись: «R.V.S.S.», причем буква R ощутимо и нагло довлела над своими товарками.

Господин W нахмурился. Смял листовку в кулаке. И обернулся к неудачливому воздухоплавателю.

– А ну пошли! – рявкнул он, ухватив тролля за воротник широкой рубахи и вздернув на ноги.

– Куда?

– Да уж не к Вигго, – саркастически усмехнулся W. – Пошли искать твою фрау. А точнее – полетели.

Вот так и получилось, что в этот закатный час Рэм вовсю крутил педали, а Госпожа W на втором сиденье вглядывалсь в зубчатый ландшафт городских крыш сквозь прицел снайперской винтовки.

«Все не то», – думала Дафна, щуря раскосые скифские глаза. Даже этот черепичный лабиринт, сложный, запутанный и немного таинственный, суливший еще недавно славные приключения, превратился в вырезанную из жести плоскую картинку. Жестяной пейзаж заливала гнойно-желтая краска заката, и уныло бугрились на нем серые волдыри полицейских дирижаблей. Удручающее зрелище.

Так уже было однажды. Давно – пять или даже шесть лет назад, что для существа с короткой памятью целая вечность. Тогда Кей тоже ушел из Города и пропадал где-то почти год. Но кем был Кей для тогдашней Госпожи W? Игрушкой, мальчишкой, одним из многих и многих. Одним из миллионов мальчишек, попавшихся ей на пути. А теперь?

А что теперь? Дафна сердито тряхнула головой, смахивая с ресниц едкие, такие неприятные слезы. «Это ветер, – решила она. – Проклятый ветер бьет в глаза, вот они и слезятся». Девушка прикрыла лицо рукой в грубой кожаной перчатке. В другой руке она по-прежнему сжимала винтовку.

Наверное, все дело в том, что Война не создана для одиночества. Ей нужен если не друг, не любовник, не соратник, то хотя бы достойный враг. А этот Город был пуст и мертв. В нем не осталось ни друзей, ни врагов, лишь нестерпимый зной и серая пыль. На секунду Дафне неистово захотелось прижать прохладный ствол винтовки к подбородку и надавить на спуск. Или еще лучше… тут девушка уставилась на гладко выбритый и мокрый от пота затылок тролля. Еще лучше – приставить винтовку к этому затылку, вынести пилоту мозги и рухнуть на постылые городские крыши.

Однако Госпожа W так и не подняла винтовку. Вместо этого она спросила – негромко, но так, что голос перекрыл и треск крыльев, и скрип ремней передачи, и хриплое дыхание тролля:

– Эр-Вэ-Эс-Эс. Что означает буква R?

На рассвете того же дня предмет столь пристального интереса Госпожи проводил дерзкий научный эксперимент. В эксперименте участвовали: конденсаторная батарея (одна штука), катушка медной проволоки (одна штука), трубка, начиненная динамитом и снабженная взрывателем (одна штука), адская машинка с аккумулятором (одна штука), Стальной Страж (одна штука), моток проводов и мастер-тролль, более известный читателям как Туб. Вигго, тоже находившегося на полигоне, можно было смело назвать наблюдателем, ибо в электромагнетизме он не смыслил ни бельмеса.

Нетрудно понять, что нагло выпирающая буква «R» в революционной листовке обозначала никого иного, как бывшего доктора Бенджамена Клайва Иенса и нынешнего господина R. С «V» тоже понятно – это был конечно же Вигго. А вот «S.S.» требует некоторых пояснений. Дело в том, что Туб наотрез отказался ставить свое имя под воззванием.

– Эр-Вэ-Тэ, – разорялся механик, – почти Эф-Пэ-Вэ! Такой же триумвират. Проклятая трехглавая гидра! Вы там как себе хотите, но я в этом участвовать не собираюсь.

– А что такое «гидра»? – спрашивал любопытный Рэм.

– Такая ядовитая болотная гадина, – отвечал Туб, недобро щурясь на Иенса-R.

Новые угольно-черные глаза доктора не нравились мастеру-троллю. Взгляд их, немигающий и липкий, напоминал о расплавленной смоле, о яде, которым сатсу смазывали наконечники стрел, о непроглядных глубинах Мертвого озера и о тварях, охотящихся в темноте. Если бы Туб знал о кое-каких ночных прогулках соратника, причин для негодования у него стало бы намного больше.

Вигго, которому на гляделки доктора и вообще на все на свете, кроме водки и боеприпасов, было начхать, орал в ответ:

– Ну и да! Ну и трехголовая гадина! Их трое, и нас трое. И мы уж точно не слабее. Вот смотри сам: «Эр-Вэ» – что это за жалкое блеяние? А «Эр-Вэ-Тэ» – это уже сила, это масса, это символично!

В конце концов Туб смирился и угрюмо нацарапал в конце подписи две угловатые буковки «S».

– А это еще что? – взъярился Вигго. – Штрик, штайне? Проклятая поговорка Василисков?

– Болван, – устало вздохнул тролль. – Шутсштаффел. Отряды защиты. Они прикрывали отступление наших основных частей во время Подземных Войн. Как и я прикрою вашу задницу, когда вы, придурки, доиграетесь.

Вигго заржал, R улыбнулся редкой улыбкой, и спор на этом завершился.

Господин R, после исчезновения Герды поселившийся в катакомбах, полюбил ночные прогулки. Пожалуй, он многое мог бы рассказать о похождениях гребенчатоспинного варана, найдись благодарная аудитория. Однако что-то подсказывало Господину R, что соратники не одобрят его развлечений, поэтому в последнее время он старался извлечь из прогулок не только удовольствие, но и пользу. Речь конечно же шла о Стальных Стражах.

Неплохо устраивать революцию, когда на стороне правительства толпа голодных, оборванных и разуверившихся во всем солдат. В принципе даже сытые и дисциплинированные солдаты не смутили бы бравых ребят Вигго, но вот Стальные Стражи – дело совсем другое. Железные големы не знали ни страха, ни усталости, ни сомнений, подчинялись только Господину W и были практически неуязвимы. Пожалуй, повредить Стальному Стражу мог бы разве что солидный заряд взрывчатки, да и то если запихнуть его прямиком под забрало шлема – а на такой фокус не были способны даже лучшие подрывники Туба.

Итак, вопрос встал ребром: революция возможна лишь после того, как Сопротивление найдет способ разобраться со Стражами.

Каждый выдвигал свои варианты. Вигго, к примеру, считал, что следует уничтожить Господина W – тогда заклятие распадется и непобедимые воины превратятся в груды мертвого железа. Все бы хорошо, но ни у кого из подпольщиков не было ни малейшего представления о том, как именно уничтожить жизнелюбивого Господина W. Рэм предложил бомбометание с воздуха. Молодой помощник Туба настаивал на том, что Стражей следует заманить на минное поле. Сам Туб работал над новым пароаммиачным двигателем, намного более мощным, чем обычный паровой. Усовершенствованный мотор способен будет привести в движение тяжеленный, окованный многослойной броней фургон, где бойцы Сопротивления смогут прятаться от Стальных Стражей и вести по ним огонь.

Господин R подошел к делу более практично. Он использовал арбалеты и Крыс.

Арбалеты стреляли мелкоячеистой и удивительно прочной металлической сеткой. Примерно такие же использовали добрые горожане, несколько дней спустя отловившие махолет с Рэмом – правда, у тех сетка была веревочной. Старинное оружие предназначалось для ловли перепончатокрылых стервятников, слетавшихся в Город летом и терроризировавших помойки и домашних питомцев.

Крысы, около дюжины отборных молодчиков из бригады Рыжего Пета, вооружились арбалетами и притаились у ворот Ржавого рынка. Тускло светила луна. Ряды покосившихся прилавков и шатры Караванщиков отбрасывали длинные тени. Спустя какое-то время раздались гулкие шаги. Металл ударил о камень – это патруль Стальных Стражей маршировал по брусчатке. Лунные блики заиграли на серебристо-серых доспехах.

Один из крысиной братии, верткий и длинноногий парнишка, выскочил перед самым патрулем и, выкрикнув длинное ругательство, помчался вверх по проулку. Стражи разделились: первый остался на месте, второй погрохотал за обидчиком. Когда железный воин вступил в тень между двумя глухими стенами домов, в воздух взвились металлические сети. От первой Страж увернулся, вторую разорвал, но остальные настигли добычу – и вскоре воин превратился в гремящий, ворочающийся на земле ком. На этом работа Крыс была закончена, и ночные братья быстро растворились во мраке. Что касается Господина R, то он приблизился к запутавшемуся в сетях Стражу, поднатужился, крякнул и, взвалив груз на плечо, направился к катакомбам. Луна изумленно пялилась ему вслед. Луне казалось, что есть в этом зрелище нечто неправильное: тщедушный, среднего роста человечек, волочащий на спине огромного разъяренного Стража.

То же самое подумал и Вигго, встретивший соратника у лаза. Подумать подумал, однако ничего не сказал. Как и многие вожди революции, Вигго умел ценить силу союзников и до поры до времени закрывать глаза на их странности.

Так Сопротивление заполучило экспериментальный образец противника. Плененного Стража опутали цепями и приковали к рельсу узкоколейки в одном из бесчисленных подземных залов. После чего каждый желающий мог опробовать на нем свое патентованное средство. Стража обстреливали. Стража взрывали. Стража поливали горючим жиром сирен. Стража даже пробовали распилить, но пила, по счастью, быстро сломалась, даже не оцарапав броню. Через неделю у всех экспериментаторов опустились руки, и пленника пересадили в прочную железную клетку, где голем развлекал себя попытками разогнуть прутья и монотонным металлическим бренчанием. На второй день заключенному удалось отогнуть два прута. Сумей он расширить дыру, Сопротивлению было бы несдобровать, но тут, по счастью, вернулся дежуривший у клетки подмастерье и поднял тревогу. Стража вновь запихнули в клетку, дыру заделали, а обозленный Туб приволок аккумуляторную батарею и подключил к прутьям электрический ток.

Это и оказалось волшебным ключом, решившим проклятую головоломку.

Страж, упрямый, как и все големы, вцепился в прутья. Полыхнула дуга электрического разряда. После чего все подпольщики, окружившие клетку, стали свидетелями необычного спектакля.

Пораженный током Страж отшатнулся от прутьев и нетвердой походкой направился к центру клетки. При этом железная махина задрала шлем и, выписывая ногами кренделя, немелодично заорала песню:

– Клянусь подвязками Королевы, – пробормотал ошеломленный Туб, – стальной болван спятил.

– Или пьян, – деловито заметил Вигго, знавший толк в таких делах. – Может, разряд действует на них, как глоток хорошего первача?

Словно услышав последние слова вождя, Страж хмыкнул, кивнул сам себе и с грохотом повалился на пол. Стоявшие ближе к клетке могли бы поклясться, что из доспехов доносится тоненький и противный храп.

– Осталось сообразить, – подытожил R, – как доставить разряд одновременно ко всем Стражам.

Вигго принялся жевать бороду. Тролли-механики загомонили. Туб нахмурился. Наконец-то ему предстояло решить что-то стоящее – все эти прокламации, Эр-Вэ-Эсы и прочие ребячества изрядно достали основательного и серьезного тролля.

– Мы сделаем бомбу, – поразмыслив, изрек мастер. – Электрическую бомбу.

Электрическая бомба в исполнении Туба выглядела как начиненная динамитом стальная трубка с мотком медной проволоки внутри. Перед взрывом на проволоку подавался ток из конденсаторной батареи. Взрывная волна, направленная внутрь трубки, давила на проволоку, уменьшала ее объем и увеличивала энергию электромагнитного поля, создавая сильный импульс… Так, по крайней мере, объяснил Туб. Никто ничего не понял, кроме, возможно, Иенса-R, принимавшего самое деятельное участие в создании бомбы.

Мастер угрюмо почесал в затылке и объяснил по-другому:

– Вот, Вигго, представь, что у тебя в руке пружина.

– Ну.

– И ты ее сжимаешь.

– Ну.

– А затем отпускаешь, и она бьет тебя по лбу.

– Ну?!

– Чем сильнее сожмешь, тем сильней она тебе врежет, так?

– Так. А при чем здесь твоя электромагнитная энергия?

Туб хмыкнул:

– Да в общем ни при чем. Но ведь так понятней?

Вигго потер лоб и согласился, что да, так ему все понятно.

Бомбу положили в двадцати футах от клетки с протрезвевшим Стражем, и Туб провернул ключ своей «адской машинки». Ток из аккумулятора потек на конденсаторную батарею и на электродетонатор с гремучей ртутью. Вспыхнуло. Громыхнуло. Едко запахло жженой проводкой. Тусклая лампочка под потолком – недавнее нововведение Туба, стоявшего за электрификацию подземелья, – мигнула и погасла. В воцарившемся мраке Страж заскрежетал, залязгал и заголосил:

– Как же, уже стою и жду, – сердито прокашлял Вигго.

– Испытание можно считать успешным, – холодно констатировал R. – Но для того чтобы нейтрализовать всех Стражей, снаряд должен быть намного больше. Туб, сколько у нас осталось динамита?

Лампочка снова вспыхнула, осветив серые лица подпольщиков и приплясывающего в клетке голема.

– Мало, – вздохнул Туб. – Мы уйму извели на фонтан.

R нахмурился:

– Надо делать новый.

Мастер-тролль окинул его весьма недоброжелательным взглядом:

– Надо-то надо. Только где мы возьмем глицерин для синтеза? Тебя-то с завода поперли, так что больше со склада не накатишь. В аптеках покупать – заметят. Все аптеки у полиции под прицелом. И что же у нас выходит? Выходит, придется использовать черный порох, а у него мощность куда меньше…

Вигго сморщил нос и снова запустил пальцы в бороду.

– Погоди. Как же так? Что, кроме как в аптеках и на заводе, негде глицерин достать?

Туб проковылял через комнату к остаткам бомбы и стоял сейчас над ними, уперев ладони в колени и внимательно изучая вздувшуюся трубку. Ее стальной конец раскрылся, подобно лепесткам уродливого цветка. В ответ на слова Вигго мастер-тролль, не разгибаясь, буркнул:

– Ну почему негде? Наверное, в кондитерских можно. Его в шоколад добавляют. И в булки. И в торты. Только добавляют-то немного. Этак нам придется все кондитерские в Городе прошерстить.

Вигго дернул себя за бороду и расхохотался. R и Туб недоуменно воззрились на него.

– Шоколад, говорите? – прокудахтал вождь революции, брызгая слюной в приступе неуместного веселья. – Знаю я, где готовят столько шоколада, что в нем хоть утопиться можно.

Ученые переглянулись. Вигго, отсмеявшись, надул щеки и обнял руками нечто невидимое, но весьма объемистое – возможно, ствол баобаба или бочонок тролльского эля. Или, скажем, необъятное брюхо Господина F.

Каждое утро Рэм садился в махолет и отправлялся в рейд над городскими крышами. Все бойцы Сопротивления считали, что молодой тролль усердно распространяет листовки. На самом деле воздухоплаватель распространял листовки без особого усердия, чтобы не сказать – нехотя и вполсилы. Последние пачки он обычно, не распечатав, скидывал над Ржавым рынком на радость торговкам соленой, вяленой и жареной рыбой. Торговки заворачивали в листовки свой товар, а Рэм грезил о прекрасной фрау. Конечно, основной целью его полетов была именно она.

Рэм смутно помнил, как, несмотря на предостережения Черныша и Беляка, пробрался в клетку. Помнил жаркие объятия, от которых по всему телу распространилась такая сладкая боль. Но затем воспоминания путались. Врывающийся в клетку Черныш. Возмущенный крик фрау. Белые полные руки, захлопавшие, как крылья. А потом фрау вылетела из-за железной решетки и скрылась в матово-черном небе. На прощание она оглянулась на Рэма и сказала ласково и печально: «Нас разлучили, и теперь ты будешь искать меня всю жизнь, потому что в этом суть служения Прекрасной Даме. Но однажды мы воссоединимся, и все станет очень-очень хорошо». И Рэм заснул с блаженной улыбкой на губах, но проснулся уже почему-то без улыбки и с дыркой в ноге. Разбудил тролля тычок метлы сторожа – тот сметал снег с дорожек. Рэму сильно повезло. Сторож оказался его соплеменником, и лишь это помешало старику скормить нарушителя обитателям соседних клеток. Прихрамывая и поминая недобрым словом загулявших Черныша и Беляка, Рэм добрался до подполья. И с тех самых пор искал свою фрау.

Нынешним утром он, как обычно, обшаривал взглядом коньки крыш, мансарды, карнизы и выгоревшее от жары небо над ними. Наверное, махолет опустился слишком низко, потому что в воздухе вдруг мелькнули какие-то серые тени, раздались крики и под треск крыльев Рэм вместе с машиной полетел вниз. Падение оглушило тролля, так что очнулся он уже в каком-то угрюмом каменном колодце. Над ним стоял высокий человек – смуглокожий, узкоглазый, в военном мундире. Губы человека кривила презрительная гримаса. Рэм ни за что бы не узнал его, если бы не думал о своей фрау – как, впрочем, и всегда. Мысль о Прекрасной Даме потянула за собой цепочку других воспоминаний, в конце ее болтался черноволосый юнец со своим белобрысым дружком. Тролль даже изумленно тряхнул головой, потому что стоявший перед ним воин несомненно и был тем самым юнцом – только отчего-то сильно подросшим, повзрослевшим и с морщинкой, залегшей между бровей. Будь на месте тролля человек, он наверняка бы решил, что повстречал кровного родственника веселого юноши – отца или, скажем, дядю. Но тролли умеют зреть в корень и видеть истинную суть вещей. Черныш был Чернышом, пусть и сильно изменившимся. С другой стороны, если он умел перекидываться в дамочку, то отчего бы ему не стать и мрачным рослым воителем?..

И вот теперь они с изменившимся Чернышом – опять превратившимся в девицу, хотя и довольно хмурую девицу – летели на поиски фрау. Рэму это представлялось вполне закономерным и весьма удачным поворотом. Когда он, Рэм, встретил Прекрасную Даму в первый раз, Черныш был с ним. Значит, в присутствии Черныша шансы найти фрау заметно увеличиваются. Жаль, что и Беляк им не составил компанию. Рэм, оглядываясь через плечо и перекрикивая треск крыльев, пару раз пытался вызнать, где же сейчас ошивается светловолосый красавчик. Но Черныш отвечал угрюмым молчанием. А теперь вдруг спросил:

– Эр-Вэ-Эс-Эс. Что означает буква «R»?

Рэм тряхнул головой и пустился в длинное объяснение:

– Понимаешь, «R» – это как бы Иенс. Я его раньше не видел, то есть ровно в тот день, когда я прилетел в Город, он вроде как исчез. А потом вроде как объявился, но сказал, что он уже никакой не Иенс и что звать его R. Вроде как он воплощение праведной мести или что-то такое. А Вигго говорит, что Ледяной Герцог увел у Иенса девушку – вот он и бесится. А Туб его не любит. Хотя раньше любил. Туб рассказывал, они славно веселились, строя всякие механизмы. Однажды даже взорвали фонтан. А сейчас не любит и говорит, что он сам себя проклял и что он плохой. Но лично мне R плохого не делал, хотя он почти не улыбается и глаза у него довольно-таки злые…

– Хватит! – рявкнул Черныш, заметно увеличиваясь в росте.

Махолет начал опасно крениться.

– Прекрати болтовню и просто скажи, где сейчас этот R.

– А вы, – тролль почувствовал, что к этому, новому, Чернышу лучше обращаться на «вы», – не могли бы снова стать дамочкой? Иначе мы упадем. Уже падаем.

Махолет действительно лег на бок и начал сужающимися кругами опускаться к площади перед летней резиденцией Королевы.

Бывший королевский дворец, а ныне жилище господина F, без сомнения, знавал лучшие времена. Сложно вообразить парящую в воздухе огромную гроздь сосулек, но именно так выглядело здание раньше. Эффект легкости и прозрачности достигался с помощью специальной краски, освещения и хитроумной оптической системы. Лучи света, отражаясь и дробясь, придавали дворцу образ под стать владелице. Однако любой красоте отпущен свой срок. Новому хозяину был безразличен не только собственный, далекий от совершенства облик, ему претило внешнее как таковое. Господин F больше задумывался о мире внутреннем, утробном, а потому всем достоинствам резиденции предпочитал кухню. В итоге, навеки угаснув после нескольких ремонтов, здание обрело невыразительный цвет старой кости и напоминало скорее обглоданные свиные ребрышки, чем рассыпающую искры глыбу льда.

В этот вечер, как и все последние три недели, перед дворцом дымили походные кухни. На кухнях суетились поварята, безжалостно согнанные из окрестных забегаловок и – к великому горю Господина F – с его собственной кухни. Революционная обстановка требовала радикальных мер. Господину F поручили избавить Город от продовольственного кризиса. Господин F отнюдь не намерен был делиться с озверевшими от голода горожанами собственными запасами, и взор его обратился на завод «Полярная звезда». Там производили сублимированные продукты. Из чего их производили, не его, F, дело. В документации сказано: «сушеные овощи, фрукты и мясные изделия». Сушеные овощи, фрукты и мясные изделия как нельзя лучше подходят для избавления от продовольственного кризиса.

В результате вот уже третью неделю котлы на походных кухнях бурлили и плевались грязной пеной. От котлов несло машинным маслом и тухлятиной. Толпы голодающих под бдительным надзором Стальных Стражей образовывали некое подобие очереди. Ровно в восемь вечера нуждающимся гражданам выдавали по миске супа. Сам Господин F в это время обряжался в парадный мундир, выходил на балкон своей резиденции и швырял вниз, в толпу, пакетики с сублимированным мясом, овощами и фруктами. Содержимое пакетиков подозрительно смахивало на сушеную пеньку, но народ брал. И как же не взять, если раздают даром?

Итак, часы на Башне Висельника пробили восемь. Толпа у дворца заволновалась в предчувствии дармовой жрачки. В море людских голов то и дело слышались голоса:

– Эй, куда прешь, урод?

– А у него миска больше! Смотрите, смотрите, какая у него миска! Ты б еще корыто приволок, на казенный-то хавчик…

– Позовите Стража, пусть его вышвырнут!

– Ой, ногу, ногу отдавили!

– Закрой хлебало, пока те кой-чего еще не отдавили!

– Тетенька, посторонитесь, задыхаюсь…

– Ай, люди добрые, да что ж это делается – кошелек увели!

– Кошелек! Ну ты даешь, ворона. Ты чего с кошельком-то сюда приперся? Ты на рожи их погляди – они кошельков, кроме как чужих, отродясь не видели.

– А сосед мой, Гюнтер, вчера в похлебке колечко нашел. Золотое.

– Свезло.

– Что колечко! Шурин мой, слышь, ноготь человеческий выловил. Правда, маленький.

– Врешь.

– Королевой клянусь – сам видел.

– А у меня доча вчера пропала. Искали, искали, соседка говорит – видела ее в очереди на заморозку…

– А у меня жена туда же подалась. Видеть тебя, грит, оглоеда поганого, не могу больше, всю-то душу мою выел. Как помрешь, так, грит, разморожусь… И детей увела.

– Это всё от бешенства. По стране ходит…

– Это птица…

– Это варан…

– Это Мор…

Неизвестно, до чего бы договорились нуждающиеся в продовольственном пособии горожане, если бы сверху не раздались свист, треск и самая грубая солдатская ругань. На толпу упала тень. Люди задрали головы, и перебранка сменилась воплями ужаса. На площадь валилась огромная птица. На голове у птицы болтался один человек, а второй вцепился в хвост и неистово сыпал проклятиями. Но и это еще не всё. Сверху, с темнеющего неба, падала еще одна птица. Голошеяя, в синем с пролысинами оперении, она вытянула когти, явно метя в первую птицу с седоками. Толпа вскипела. Одни пытались убраться подальше, другие, напротив, пробивались к месту событий. Стальные Стражи вскинули алебарды. Господин F, как раз выступивший из балконной двери, замер, приоткрыв рот и позабыв о режущем под мышками мундире. Толстяка смутили даже не странные пернатые и их воздушный поединок, а то, что во втором пассажире падающей птицы он безошибочно признал собрата-триумвира. Никто больше не мог ругаться так хлестко, красочно и похабно.

– При других обстоятельствах никакая сила не заставила бы меня перелезть через эту решетку, – буркнул Вигго, задумчиво водя по прутьям короткопалой пятерней. – Но сейчас вариантов нет.

Революционеры стояли перед узорчатой решеткой зоосада. Ветер уныло скрипел ветвями каштанов, пытаясь найти хоть один уцелевший листок, но листву напрочь сгубила засуха. Фонарь отбрасывал двойную тень. Быстро темнело, хотя часы на Башне Висельника лишь недавно пробили восемь.

Подпольщики решили, что это самый подходящий для диверсии час. Активность на кухне Господина F не стихала ни днем, ни ночью – повара исходили потом, пытаясь удовлетворить ненасытный аппетит хозяина, и лишь в районе восьми вечера получали краткую передышку: как раз в это время, по недавней традиции, триумвир потчевал голодающих продукцией завода «Полярная звезда». Как бы ни был прожорлив Господин F, даже у него вид и запах жуткой балнды отбивал аппетит. Пусть и ненадолго, но повара покидали пышущую жаром кухню и толпой вываливали в дворцовый парк, чтобы глотнуть чуть менее раскаленного воздуха. А заодно и полюбоваться фейерверком, который устраивали на Центральной площади в честь очередного Оледенения Бургомистра.

– Что за забором? – поинтересовался R.

– Зоосад Ее Величества, ныне находящийся под попечительством Господина F, – пояснил Вигго. – Когда я был слишком молод, глуп и горласт, отсидел здесь под замком несколько месяцев. Господа выводили меня к пьяным гостям, как цепного медведя. Дамочки, хе-хе… – Слегка раскрасневшийся вождь прыснул в кулак – не то от нахлынувших воспоминаний, не то от очередного глотка «Бозо». – Дамочки так пугались живого бунтаря, что сами вешались на шею гусарам. А какие тогда были пиры! Господин W кидал мне со стола лучшие куски и поил с руки горящим пуншем. В конце концов мне и самому стало нравиться выступать в роли чудища.

Последнюю фразу Вигго проговорил уже с высоты забора, сопровождая ее надсадным кряхтением.

– И что потом? – глядя снизу вверх, спросил R.

– Суп с котом! – заорал вождь и, тщательно примерившись, спрыгнул на садовую дорожку. – Лезь давай.

Его спутник легко перемахнул через острые пики решетки и с любопытством оглядел заросшие травой клумбы и ряды клеток вдалеке.

– И что было дальше?

– Что дальше, что дальше… Сбежал я! Благодаря дочке смотрителя. Она украла у отца ключ от вольера с полярными оленями. А из той клетки, где меня держали, можно было пролезть в вольер сквозь прутья. С той поры всегда ношу тот самый ключик на шее – на удачу.

Иенс-R недоверчиво заломил бровь:

– Хочешь сказать, что ты прошел через клетку с оленями Королевы и остался жив?

Вигго довольно осклабился:

– Ага. Смотритель-то был человек понимающий. Оленей при нем кормили жиром чернобрюхих сирен, чтоб они были добрые и смирные. А теперь оленей вообще не кормят, зато господин F по утрам выпивает на завтрак большую кружку сиреньего жира с булочкой.

– И что олени?

– Подохли олени. Истаяли от голода. Смотри туда! – И бывший сиделец зоопарка указал рукой в направлении пустого и темного вольера. – Видишь, одни шкуры лежат?

R пригляделся. Действительно, в углу клетки громоздились рога и вечерний бриз трепал груду грязно-белых мехов.

– Вижу. Только я бы не сказал, что они мертвы…

В этот момент и Вигго показалось, что шкуры в углу пошевелились. Хотя, скорее всего, повинен в этом был не в меру распоясавшийся ветер.

Вождь смачно сплюнул, пытаясь скрыть невольную дрожь.

– Не каркай. Нам ведь как раз туда и лезть. Ты ведь наверняка слышал в детстве про королевскую кухню и кастрюлю без дна?

– Нет, – отрезал R.

Даже Иенс не любил вспоминать свое детство, что же касается того, кто нынче занял место Иенса, у него вообще не было никакого детства. Месть – чувство зрелое, чтобы не сказать старое.

– Правильно, – ухмыльнулся вождь. – Потому что это вранье. На королевской кухне не было никаких кастрюль, ни с дном, ни бездонных. Старуха ничего не жрала и терпеть не могла огонь. А вот жирняге F идея пришлась по душе. Один повар рассказал мне по секрету, что тайный подземный ход начинается на кухне старого королевского дворца, в той самой кастрюле, а заканчивается вот здесь. – Он просунул руку в вольер, указывая, где именно – «здесь».

«Здесь» было склоном небольшого насыпного холма. Черное отверстие дыры почти скрыли заросли кустарника. R снова с сомнением поглядел на останки полярных оленей. Жир там или не жир, но во времена Королевы ее отборных скакунов кормили человеческим мясом. Впрочем, R не был человеком, а судьба Вигго его не особенно волновала.

Скрипнул тугой от ржавчины замок. Взвизгнули петли. Сонно крикнула неподалеку какая-то птица – разбуженный голошеий орлан или аист-перепелятник. Две тени прошествовали в вольер и, обойдя стороной груду шкур, скрылись в лазе. Рогатая голова-череп проводила их взглядом пустых глазниц, в которых медленно разгорались голодные желтые огоньки.

Рэм уже попрощался с жизнью и с махолетом. Машина, изрядно помятая утром, когда угодила в сети, трещала по швам. Вцепившийся в хвост Черныш все никак не мог перекинуться во что-то менее увесистое. Из его слов Рэм многое узнал о своей родне: например, что бабушка Минни была выдрой легкого поведения, а дедушка Ральф чем-то таким, о чем не говорят вслух в приличных домах.

Рэм, в общем, не прочь был умереть. Согласно рассказам дедушки Ральфа, все умершие тролли попадают в рай, где куча красивых и интересных вещей, зеленые горы под шапками ледников, сколько угодно чистой воды и правит Королева. Только не злая старая Королева, а добрая, молодая, смешливая, любящая заводные игрушки и покровительствующая троллям. В общем, смерть была не таким уж плохим выходом из положения. Огорчали Рэма всего две вещи.

Первое – если махолет свалится на толпу, умрут еще многие. А поскольку эти многие – не тролли, то и рай им после смерти не светит, а светит вечное пламя Нижних Кругов.

И второе – ему, Рэму, никогда больше не увидеть прекрасную фрау и не рассказать ей о своей верной любви.

И вот, когда смерть подобралась уже вплотную и кувыркающаяся машина оказалась в каких-нибудь десяти футах над бегущими людьми, из неба вынырнула ОНА. Фрау. Она простерла к Рэму нежные руки и подхватила махолет. Было непонятно, как фрау, такая легкая и воздушная, удерживает Рэма, Черныша и падающую машину, но она удержала и понесла их вверх, вверх, в чистое морозное сияние вдруг вспыхнувшей над крышами Авроры. Рэму отчего-то показалось, что спасительница их плачет. На нос его упала горячая капля. А потом случилось совсем непонятное.

Господин F, вылупив глаза, наблюдал за тем, как огромная облезлая птица падает с неба на вторую, бессильно сложившую крылья и несущуюся к земле. Выпустив когти, первая птица вцепилась в свою товарку и с усилием потянула ее вверх. Охота? Поединок? Или странная птица хотела помочь погибающей соплеменнице и ее наездникам? Сцепившись в темный клубок, пернатые поднимались выше и выше в сгустившихся сумерках.

Зрение Господина F не отличалось остротой, потому что глаза скрывались в складках плоти, зато нюх и слух были отменные. Триумвир ясно ощущал зловоние, струящееся от котлов с дармовой баландой, но облезлая синеперая птица смердела еще хуже. От нее несло мертвечиной, дымом пожарищ, кровью и пороховой гарью. Тем неуместнее был разнесшийся над площадью крик:

– Ты вернулась за мной! Ты обещала и вернулась! Ты сказала, что мы будем вместе, и вот ты прилетела за мной, моя прекрасная фрау!

Господин F заворочал головой, пытаясь разглядеть прекрасную фрау в синевато-сером, повисшем над площадью мареве. Вместо этого он увидел вспышку выстрела и услышал сухой треск.

«Винтовка», – определил триумвир, слишком долго общавшийся с воинственным Господином W.

Из синей птицы полетели перья. Кто-то – поклонник неизвестной фрау? – отчаянно закричал. Злобно каркнув, птаха выпустила добычу. Но прежде чем темный ком распался, гибкая фигура перескочила с хвоста погибающей птицы на синеперую бестию. Та завопила еще яростнее и, тяжело хлопая крыльями, стала подниматься. Она неслась почти вертикально, явно пытаясь сбросить непрошеного седока. Вторая, пролетев тридцать футов вниз, рухнула на деревья дворцового парка. Толпа ахнула и загудела. Люди, переворачивая котлы и сбивая друг друга с ног, кинулись к ограде. Господин F навострил уши и сквозь рев одуревших горожан различил ликующий клич – высокий и чистый, как звук боевого горна. Похоже, Дафнис нашел себе новое развлечение. Проклятый мальчишка решил заняться укрощением хищных птиц.

Господин F вздохнул. От его вздоха скопившаяся на балконных перилах пыль взметнулась небольшим смерчем, а из-под козырька крыши рухнуло старое ласточкино гнездо. Толстяк всегда втайне завидовал собрату-триумвиру. Господин W мог позволить себе массу вещей, о которых он, F, и не мечтал. Полеты на птицах. Танцы до рассвета. Рискованные любовные интрижки. Зато кое в чем Дафнису за ним не угнаться. Как ни всепожирающа Война, до Голода ей далеко. Голод пожал куда больше людских жизней, чем все войны во все времена, в Кругах и в Первообразе.

Снова вздохнув – ткань мундира опасно затрещала, – Господин F развернулся и грузно зашагал прочь. Он направлялся на кухню. После всех треволнений сегодняшнего дня определенно следовало подкрепиться.

Преодолев восемь лестничных пролетов, толстяк, постанывая и кряхтя от усилия, распахнул кухонную дверь. Поварят в жарко натопленной кухне не было. По углам жалась темнота. Единственная включенная лампочка бросала свет на стоящий посередине стол.

За столом сидели двое. На одном красовалась распахнутая до пупа рубашка черного шелка, другой, несмотря на жару, зябко кутался в пальто. На столе выстроилась целая батарея стеклянных банок, наполненных прозрачной жидкостью. Этикетки на банках гласили: «GLCRN». Здесь же валялись два больших заплечных мешка. Похоже, до прихода F молодчики развлекались тем, что распихивали его лучший, чистейший, кондитерский глицерин по рюкзакам.

– Это что еще за клоуны? – протерев подслеповатые глаза, спросил Господин F. – И что вы делаете у меня на кухне?

– Я – Хлеб, – с готовностью отозвался чернорубашечный и выразительно почесал ножом живот. – Отрезать вам хрустящую горбушку, или Господин предпочитает мякиш?

– А меня зовут Сахар, – подхватил игру второй. – И вместо пальцев у меня леденцы. Не хочешь пососать?