Пять минут прощания (сборник) Драгунский Денис

цыганка гадала, за руку брала БЮДЖЕТНАЯ КОЙКА

– Савкин пристает на полном серьезе, – сказала Лена Лицкая.

– Какой Савкин? – не понял Сережа Лицкий.

– Завотделением, – сказала Лена.

– Тварь! – крикнул Сережа. – Пойти ему морду набить?

– Лежи! – сказала Лена. – Лежи спокойно, куда ты пойдешь, миленький, ты что! – и она погладила ему голые, почти бесчувственные ноги.

Разговор шел в больничной палате. Сережа потихоньку приходил в себя после автокатастрофы. Доктор Савкин – известный, кстати, врач – пообещал, что ноги вернутся. Постепенно. Нужно только время. И весьма интенсивная терапия.

– Зачем ты мне это сказала? – Сережа чуть не заплакал.

– Я всегда тебе доверяла, – сказала Лена. – И сейчас доверяю абсолютно.

Сереже не понравилось это холодное слово.

– И что? – тоже холодно спросил он.

– И то, что у нас кончаются деньги. Мы ведь гордые, мы ведь не хотим, чтоб наша жена бегала по приемным Минздрава. Мы ведь богатые, мы привыкли сами за все платить.

– У нас есть еще четыре миллиона.

– Они на депозите, ты что! – вскрикнула Лена. – Прости. Твои деньги, твое решение. Но Савкин обещает перевести тебя на бюджетную койку. Все процедуры, все лекарства, все бесплатно. Плюс личное наблюдение.

А действительно, что это он. Деньги отложены на покупку коттеджа. Они с Леной мечтали перебраться за город.

– Он тебе нравится? – спросил Сережа. – Этот дотторе-профессоре?

Савкин, кстати, был красивый. Жгучей неаполитанской красотой.

Лена вцепилась в Сережину руку, зарыдала, стала целовать ему пальцы, сползла с табурета и встала на колени у изголовья.

– Я для тебя, я для тебя на все готова, а ты сердишься…

– Но почему я должен за тебя решать?

– Потому что ты муж, – она подняла на него преданные зареванные глаза.

– Тогда давай, – сказал он. – Иди к нему. Ты хорошая. Спасибо.

– Круто, – сказал я моему другу, художнику Коле Мастеропуло, который на днях рассказал мне эту историю. – Мелодрама.

– Куда денешься, – сказал Коля. – Он так объяснил: «Я, говорит, ей как бы разрешил этот блядский подвиг, потому что все равно жить бы с ней не смог. Даже если б запретил, не смог бы». А кроме того, не факт, что он выздоровел бы. Или вообще бы выжил.

– Но он ведь выжил? Выздоровел?

– Ненадолго, – сказал Коля. – Его перевели на бюджетную койку. Процедуры, лекарства, все на совесть. Более-менее оклемался. Но на коляске. Но с хорошей перспективой, так Савкин сказал. Развелся с Ленкой, женился на массажистке, которая его выхаживала.

– А почему ненадолго?

– Купили коттедж, обставили, и она его в ванне утопила, когда мыла. Так устроила, как будто он случайно утонул. Сергей говорил, что гадко было тонуть и обидно. Ленку вспоминал.

Потому что он умер девять лет назад, и на днях мне приснился, и рассказал, что там познакомился с неким Лицким Сергеем Михайловичем, и вот, значит, какую услышал от него историю.

давить-давить, никак не выдавить ДЕВОЧКА ИЗ БЕЛЬЭТАЖА

– Ты что! – сказал я маме. – Пусть она сама приедет.

– Я уже обещала, – сказала мама. – Она очень просила.

– Позвони и откажись, – сказал я.

– Ну, теперь неудобно, – сказала мама. – Да это и недалеко.

Разговор шел о ее ученице Леночке Ф.; мама давала домашние уроки английского, и к ней постоянно ходили две-три девочки. Мальчиков почему-то не было.

Но Леночка была непростая ученица.

Она была из того дома на улице Грановского, где жила моя мама в детстве и где несколько лет прожил и я с мамой и папой. Дом весь увешан мемориальными досками: сплошные маршалы и министры.

Это потом мы переехали на Каретный Ряд, в большую отдельную квартиру на одиннадцатом этаже. А там мы жили в полуподвале, в коммуналке, поскольку мой дедушка, мамин папа, был шофером в гараже Совмина. А Леночкины родители жили в бельэтаже: очень высокий первый этаж, на самом деле второй, если наш полуподвал считать за первый. Потому что ее дедушка был зампредсовмина. Мама знала эту семью с детства. Точнее сказать, видала, как «хорьх» Леночкиного дедушки въезжал во двор. А также слышала рассказы Леночкиной мамы о том, кто у них был в гостях на 7 ноября. Я помнил эту Леночку, когда мы там жили: она была помладше меня.

О том, что Леночка через каких-то знакомых стала маминой ученицей. Мир тесен. Или круг широк? Неважно. Мама говорила: «Девочке двенадцать лет, а сидит нога на ногу и туфелькой покачивает, как взрослая».

Вот. И однажды Леночка забыла у нас тетрадку. Мама сама ей позвонила: «Лена, это твоя тетрадь?» «Какой кошмар! У меня завтра контрольная!» – сказала Леночка. И тут же попросила маму ей эту тетрадку привезти. На остановку троллейбуса.

Мама вернулась через час или даже позже.

Мама смеялась, стряхивая снег с платка – у нее был светлый зимний платок в розах, и вообще она была настоящая русская красавица.

Рассказала:

– Приезжаю, выхожу из троллейбуса. Пять минут, десять, пятнадцать. Ищу автомат, звоню ей.

– Зачем? – спросил я.

– А вдруг я перепутала, не на ту остановку приехала? Звоню, она подходит: «Какой кошмар! Я совсем забыла!»

– Ты бросила трубку и поехала домой?

– Но у девочки завтра контрольная, – сказала мама. – Я сказала: «Давай быстро, я тебя подожду». А она говорит: «Какой кошмар, я только что вылезла из ванны!» Она так забавно говорит «кошмар», явно подражает кому-то, – мама засмеялась.

– И ты понесла тетрадку ей домой?

– Ну, а что было делать?

– В урну выбросить, – сказал я. У меня больно билось сердце.

– Неудобно как-то, – сказала мама. – Она меня встретила в розовом пеньюаре. С волосами, замотанными полотенцем. Ну, просто взрослая дама двенадцати лет! – и мама захохотала.

Но как-то ненатурально.

А я чуть не заплакал и сам себе поклялся, что устрою революцию.

рассказ Исая Константиновича Кузнецова

Драматург Исай Константинович Кузнецов лет тридцать пять назад пересказал мне один замечательный рассказ. Автора не назвал: сказал, что забыл. Какой-то, сказал он, американский автор. Я искал, искал, искал. Не нашел.

Возможно, это действительно рассказ некоего малоизвестного новеллиста, переведенный и опубликованный в 1960-1970-е годы в каком-нибудь тонком журнале или вообще в газете.

А может быть, он сам сочинил этот рассказ, но не хотел признаваться.

В общем, вот.

ЗОЛОТЫЕ ОБОИ

Дело было в Америке в начале XX века.

Жил-был один скромный клерк. Он работал в одном из банков Нью-Йорка и жил неподалеку от своей службы. У него была невеста, которая жила в пригороде. Каждое воскресенье он уезжал на поезде из города, чтобы провести с ней выходной день.

Но однажды в субботу его начальник сказал, что в их отделе накопилось очень много дел и служащим придется в этот раз остаться без выходного дня. Наш герой был страшно недоволен, потому что у него было так заведено – каждое воскресенье он проводит со своей невестой. А тут он даже не мог ее предупредить, что не приедет, и она могла подумать неизвестно что. Однако, по зрелом размышлении, он решил, что не стоит рисковать своей работой ради одного выходного дня. И согласился поработать в воскресенье. Через неделю он опять приехал к своей невесте. Она немножко посердилась на него, но потом они помирились. А потом поженились. У них родилось двое детей. Он получил повышение по службе. Они теперь жили в доме его жены – в том самом пригороде.

Прошло несколько лет. И вот однажды ненастным зимним вечером он после ужина читал газету у камина, жена сидела с томиком модного романа на диване, а дети – мальчик и девочка – играли на ковре в кубики и куклы.

Вдруг в дверь кто-то постучал.

Он пошел открывать. На пороге стояла продрогшая, плохо одетая женщина. Она сказала, что заблудилась в бесконечных улочках их поселка, что замерзла и голодна. Наш герой хоть и нехотя, но все же оставил ее ночевать в маленькой комнате для гостей. Тем более что в прихожую выбежали дети, и он решил дать им пример христианского милосердия.

А наутро эта женщина, уже стоя в прихожей, сказала:

– Спасибо, что вы меня приютили на эту ночь. Я вам отплачу. Я дам вам все, что бы вы ни пожелали!

– То есть как? – удивились наш герой и его жена.

– А вот так, – сказала она. – Я великая волшебница, и в награду за ваше гостеприимство просите у меня все, что хотите.

– А у меня и так все есть, – сказал наш герой. – Все, что мне нужно, все, о чем я мечтал, я получил. Я полностью доволен своей жизнью. У меня есть все!

– Неужели все? – прищурилась волшебница. – Такого не бывает.

– Хорошо, – сказал наш герой. – Ладно. Отлично. У меня действительно есть все. Но! Но, госпожа волшебница! Если вы действительно волшебница, тогда дайте мне самую малость. Верните мне то воскресенье, которое я так хотел провести с моей невестой, с ней то есть, – он показал на стоящую рядом жену, – и которое у меня бессовестно отнял начальник отдела, заставив работать в выходной день.

И наш герой увидел, как в ответ на приказ поработать в выходной день он отказался, нагрубив начальнику, и был в тот же час уволен. Но ему было море по колено. Он настоял на своем, он был молод, энергичен, он знал, что найдет новую работу, а пока ему хотелось развеяться, гуляя со своей невестой по цветущим улочкам пригородного поселка.

Утром в воскресенье он отправился на вокзал, чтобы ехать к своей невесте. Купил билет, сел в вагон. Поезд тронулся. Напротив него сидела какая-то молодая дама в шляпке с вуалью, закрывающей лицо. Вдруг она уронила перчатку. Наш герой тут же ее поднял и вежливо подал даме. Они на мгновение встретились глазами.

Он уже забыл, куда он едет и зачем. Он проехал остановку, на которой жила его невеста. Он сошел с поезда вслед за незнакомкой, тайком шел за ней по улицам пригорода. Это был уже совсем другой пригород по сравнению с тем, где жила его невеста. Это был очень фешенебельный поселок, с красивыми решетчатыми заборами и большими роскошными домами, настоящими виллами.

Он запомнил адрес ее дома. Он следил за ее калиткой, он подстерег ее, он заговорил с ней, он познакомился с ней – и скоро она полюбила его так же, как он любил ее. Он сделал ей предложение – она была согласна.

Не согласен был ее отец. Он был банкиром и промышленником и, конечно же, мечтал выдать свою единственную дочь за сына такого же, как он, богача.

Но его дочь была своенравной и непокорной. Она тайком повенчалась с нашим героем. А отец выгнал ее из дома и лишил наследства.

Наш герой тем временем искал работу и нашел где-то в Австралии, на медных рудниках, должность старшего бухгалтера.

Они долго добирались до Австралии – сначала на дешевом поезде через всю Америку, из Нью-Йорка до Сан-Франциско, а потом в третьем классе парохода через весь Тихий океан.

Место было гиблое. Молодая жена нашего героя чахла на глазах. У нее действительно открылась чахотка. Все деньги, которые зарабатывал наш герой, уходили на лечение, но ничего не помогало. Она тосковала по родным местам, она не хотела, чтоб ее похоронили на чужбине, и поэтому они собрали свои скудные пожитки, снова погрузились на пароход, потом на поезд, и, наконец, добрались до Нью-Йорка, где она через неделю умерла в больнице для бедных.

И тут в дверь постучали.

Он отворил. На пороге стоял старик в дорогом пальто.

– Вы, наверное, ошиблись, – сказал наш герой.

Старик зарыдал и обнял его. Это был ее отец. Он каялся, он проклинал себя, он называл нашего героя своим сыном. Очень скоро он умер от горя, оставив нашего героя наследником всего своего состояния, всех своих банков и фабрик.

И вот, по прошествии года или двух, наш герой, еще сравнительно молодой и очень богатый вдовец, возвращался из города к себе на виллу. На ту самую виллу, у ворот которой несколько лет назад он подстерегал молодую прекрасную незнакомку. Его роскошный лимузин ехал через пригородные поселки, облепившие Нью-Йорк.

Вдруг что-то – то ли улица, то ли забор – показалось ему странно знакомым. Как будто бы он когда-то здесь бывал. «Черт! Что такое? – подумал он. – Ах да. Да, конечно. Сюда я приезжал к своей невесте, боже, как давно это было, с ума сойти…»

Он увидел миленькую, уютную и очень обыкновенную гостиную. А в гостиной – обыкновенную обеспеченную семью. На ковре играют в кубики и куклы двое детей, мальчик и девочка. Они очень похожи на его детей. На диване с модным романом в руках сидит женщина. Она очень похожа на его жену. То есть это и есть его жена. А у камина читает газету сравнительно молодой, довольный жизнью глава семьи. То есть, наверное, он сам. Потому что эта гостиная – в точности его гостиная. Но что-то в этой картине беспокоило, что-то очень мешало, раздражало, просто кололо глаза. Но что именно?

Вдруг он понял, в чем дело. В его настоящей гостиной были серебряные обои, а в этой – золотые.

Наш герой оторвался от хрустального шара и чуть было не запустил его в волшебницу.

– Вон отсюда! – закричал он. – Ведьма, шарлатанка! Прочь!

– Но я еще не спросила, каково будет желание вашей жены, – сказала волшебница.

почва и судьба ЖЕНЩИНА, ТОЛЬКО ЖЕНЩИНА

Мой приятель, художник Сева Шатурин, сказал недавно:

«От женщины всё зависит, абсолютно всё, понимаешь? В скобках прописью через букву “ф” – фсё-ё-ё! Вот если бы я на втором курсе женился на Любочке, – а ведь хотел! – не сидели бы мы с тобой, не жрали бы пельмешки со свининой. Я бы не жрал, точно. Уехал бы в Израиль. Прошел бы гиюр и изучал бы Тору. Она очень хорошая была, но сильно тронутая на земле предков.

Или на Ксюше. Чудесная баба. Но тоже тронутая. На “Хронике текущих событий” и прочей контре. Стал бы бородатым диссидентом. Опасно и скучно в одном флаконе. Пронесло.

Или вот Наташка. Когда мы с ней разбежались, она за Кольку вышла, и потом они в Америку дунули. Это была ее идея, кстати. Ну и вот. Уже лет тридцать там живут. Ну и что? Она программер, он риелтор. Или наоборот? Забыл. Неважно. Кем бы я стал в Америке после автодорожного института? То же самое.

А если б я женился на Кларе Лыковой? Ну, семейка! Папа главный инженер почтового ящика, мама секретарь райкома. Чешский хрусталь в серванте, синенький Ленин в книжном шкафу. Кем бы я с Кларочкой стал? Классная девка была, кстати. Супермодель в смысле ножек; ну, ты же видел. Но полный солдафон в смысле карьеры мужа: чтоб член партии! К перестройке дослужился бы до замдиректора завода. И стал бы обиженным активистом КПРФ. Или, наоборот, приватизатором первой волны. Грохнули бы меня в начале девяностых. Оба варианта так себе.

Вот Светка была человек. Сказала: бросай все, учись рисовать, у тебя талант! Заставила уйти с работы, поступить на курсы, потом в Суриковский. Вот это жена! Танк, а не жена! Да если б не Светка…»

– Да, – сказал я. – Я знаю, ты рассказывал. Что ж ты тогда с ней развелся?

«Я отлично зарабатывал. Портреты важных иностранцев, и ихних теточек особенно. Стиль рюс, гибрид Брюллова и Кончаловского. Куча бабок. При совке они платили шмотками и жратвой. Потом – как положено, доллары. Светка счастлива, а мне скучно. Хочу что-то новое попробовать, новую технику, новый стиль. Она орет: “Не трать золотое время!” А как же мой талант? Ты же сама говорила? А она в ответ: “Рафаэля из тебя не вышло, постарайся стать Глазуновым”. Ни фига себе… Слава богу, Марину встретил. Она мне на это сказала: равняться надо на Рафаэля. Тогда, может быть, станешь Глазуновым. А если равняться на Глазунова, станешь как эти ребята с Арбата… Мудрая баба. Спасибо ей. Она меня просто подняла, прости за пафос».

– Что ж ты с ней не остался? – спросил я. – Она не захотела, – сказал Сева. – К сожалению.

Примечания

1

Ваша печать, месье, печать и подпись! (фр.)