Пять минут прощания (сборник) Драгунский Денис
– Ой-ой-ой, – сказал Алтынов.
– Представь себе. Но не потому, что она к тебе приставала. Я все знаю, она мне сразу же, в тот же вечер доложила. Ерунда. А вот теперь – всё.
Она это так сказала, что Алтынову стало не по себе.
– Послушай, – сказал он. – Честно: у вас с ней что-то было?
– Наверное, – сказала Лида. – Она часто приходила. У меня работа сдельная, сам знаешь. Я сама себе все выколачиваю и обеспечиваю. А мы с ней часами болтали. До трех утра. Стихи читали. Играй же на разрыв аорты, с кошачьей головой во рту, три черта было, ты четвертый, последний чудный черт в цвету. У нее очень красивый голос.
– Это у тебя красивый голос, – сказал Алтынов.
– Мне она тоже так говорила, – сказала Лида. – Мы с ней читали вдвоем. На два голоса. Как будто она – скрипка, а я – фортепьяно. Разве этого мало?
– Много, – сказал Алтынов. – Даже очень.
– Вот, – сказала Лида. – А потом на меня просто навалилась работа. Я больше не могла вот так, ночи напролет. Она обижалась. Один раз сижу, редактирую перевод. Ингрид Свенсон, Ледяной мрак. Двадцать листов. Сдавать в пятницу, сегодня вторник. Звонит, говорит сипло и жалобно: «Грипп, температура, в аптеку сходить некому». Выгребаю из шкафа лекарства. Магазин, сок-сыр-хлеб. Прилетаю к ней. Открывается дверь – о, боже. Дым коромыслом, гости, она в платье на лямочках, выскакивает, обнимает: «Прости мою маленькую хитрость!»
– Ишь ты, – сказал Алтынов.– Я вдруг поняла, что ненавижу ее, – сказала Лида. – Как бедняк богача. Как трус храбреца… Вот, например: она влюбилась в одного типа и сразу развелась с мужем. Просто так. От полноты чувств. Хотя этот тип вовсе не собирался на ней жениться. Ей все можно. У нее нет такой железной двери внутри. Ненавижу.
Алтынов встал, вышел на балкон, закурил. Докурил, вошел в комнату.
Лида неподвижно сидела на диване. Стало совсем темно.
– Ну? – почти строго спросила она.
– В смысле? – он поднял брови.
– К себе поедешь? Или как? А то поздно уже.
– К себе, – сказал он.
– Галя, что ли, в Москве?
Он кивнул.
– Передавай привет.
– Ага, – усмехнулся он. – Привет и жаркий поцелуй.
– Ты же говорил, она про меня знает! – Лида вскочила с дивана.
– Ты меня не так поняла, – сказал он. – Или я неточно выразился.
– Какая же ты сволочь, – засмеялась Лида, обняла Алтынова и поцеловала. – Какие же вы все кругом гады, подлецы и мерзавцы…
– Верно, – сказал Алтынов, взял в прихожей портфель, отпер дверь и вышел.Лида включила компьютер. Зажгла настольную лампу. Уселась поудобнее. Пощелкала мышью, ища нужную папку.
Беззвучно замигал мобильник.
– Да обзвонись ты! – заорала она и раскрыла файл.сны на 13 и 14 августа 2011 года ДВЕ РАЗЛУКИ
Первая.
Я несу эмалированную кастрюлю с супом. Я поднимаюсь по лестнице старого дома. Я подхожу к двери: старая дверь, обитая дерматином, из-под которого лезет желтая вата. Я нажимаю кнопку звонка, кнопка фаянсовая, я это прекрасно помню. Дверь открывается наружу, но только наполовину, сильнее открыть нельзя, потому что перед нею – железная труба, она подпирает потолок, который грозит обрушиться: толстая штукатурка и черная гнилая дранка.
Из полураскрытой двери выходит женщина. Она в ушанке, у нее круглый курносый нос, она похожа на крестьянского мальчика с картины Венецианова.
– Принес? Спасибо, – говорит она и хочет взять кастрюлю.
– Постой, – говорю я. – А где я буду жить? С кем я буду жить? Спать?
– А тебе обязательно со мной? – говорит она.
– Но ты же говорила, что меня любишь!
– Ну да. Но любить – необязательно жить и тем более спать.
– Дудки-с! – зло говорю я. – Тогда я пошел.
Видно, ей очень неприятно то, что я сказал. Она думает долго, потом вздыхает и неестественно-ласково улыбается.
– Ну, пойдем ко мне, – говорит она.
Пропускает меня вовнутрь квартиры. Я отдаю ей кастрюлю, иду следом за ней. Она в ушанке, в платке на плечах и в валенках на голых ногах. Идем по коридору, заставленному шкафчиками, велосипедами, корытами, лыжами, бидонами.
Я думаю: «Какой бардак и нищета. Вот поживу у нее пару дней и брошу ее с полным правом, не она меня, а я ее, это очень важно».
Вторая.
Веселье в шумной компании, большая квартира, много народу. Я пришел со своей девушкой. Она красивая, стройная, с покатыми плечами. Тургеневская прическа – пробор и пучок. Она любезничает с каким-то плюгавым молодым человеком. У него на щеке большой красный прыщ. Я совсем не воспринимаю его как соперника. Вдруг она появляется вся красная, разлохмаченная, потная. Прядки волос прилипли к мокрой шее.
– Мы с ним только что немножко это самое, – говорит она. – Но ты не злись, это совершенно не считается, потому что он мой брат.
– Брат? – я ошарашен.
– А ты не видишь, как мы похожи? Мы погодки. Почти близнецы.
– Да ты соображаешь, вообще?
– А что такого, мы до пяти лет вместе голенькие купались! И вообще это моя проблема, я же с ним детей иметь не собираюсь, а для тебя это все равно, потому что брат – не считается, сколько раз повторять.
– Все, – говорю я. – Между нами все кончено. А то еще заразишь меня этим красным прыщом!
Она начинает плакать горько и громко, слезы брызгают и попадают мне на губы, у них вкус выдохшейся минеральной воды.
Стакан минералки стоит у меня на прикроватной тумбочке.
Приподнявшись на локте, я пью воду.
На секунду становится гадко – как будто вода заразная, как будто в ней она и ее прыщавый братец.
альтернатива МАНДЕЛЬШТАМ И ЦЕЛОВАТЬСЯ
Когда мне было четырнадцать – пятнадцать лет, я очень любил стихи Мандельштама. У меня были целые пачки машинописных листков. Третий, а то и пятый экземпляр. Тонкая бумага. От бесчисленных перепечаток случались смешные ошибки: вместо загадочной строки «сегодня можно снять декалькомани» было «сегодня можно спать до колоколен» – то есть еще непонятнее.
Но неважно. Я читал Мандельштама знакомым девочкам. Девочкам нравилось. Девочки перепечатывали для себя, выучивали наизусть. Мы читали Мандельштама по очереди, сидя на диване, глядя в окно, поверх крыш, туда, где солнце садится.
Девочкам нравились не только стихи, но и я.
Одна сказала мне шепотом:
– Какой ты прекрасный. Как я тебя люблю.
Я тут же обнял ее и стал прижиматься губами к ее щекам и ушам.
Она вывернулась:
– Ты что, ты что?
– Нет, это ты что? – сказал я. – Ты же сказала, что меня любишь?
– Конечно, – сказала она, отпихиваясь, – я тебя вот именно что люблю, а при чем тут целоваться?
И не она одна. У девочек была такая мода: «мой мальчик» и «мой друг». Я был другом. С которым можно читать стихи Мандельштама, ходить в музей и в консерваторию. Которому можно позвонить в полдесятого вечера и разговаривать до без четверти одиннадцать, пока мама веником не отгонит от телефона. А мальчик – красивенький, вертлявенький, модненький – с ним можно ходить в кафе, допоздна в гости, пока предки на даче, и целоваться. Целоваться до распухших губ и неприличных синяков на шее, из-за чего надевались свитерки с мягким высоким горлом, но я все равно замечал, и обижался, и «бросал», и у меня, представьте себе, просили прощения. За бестактность, да. Но все равно не целовались.
Но тщетно я пытался добиться поцелуев. Особенно если обнимался силой, или, сильно напоив портвейном, расстегивал кофточку и стаскивал лифчик. Эти мелкие позорные победы оборачивались поражением – со мной больше не читали Мандельштама. И уж конечно, не целовались.
Я понял: у меня был Мандельштам на закате, но не было поцелуев. А после настырных попыток залезть под юбку – не было ни Мандельштама, ни поцелуев.
И я понял еще: с кем целоваться – обязательно будет, раньше или позже, и скорее раньше, чем позже. Потому что это бывает у всех. А вот с кем читать Мандельштама – это редкий дар, у многих такого никогда не бывает, вообще, за всю жизнь.Но позвольте? – возникает вопрос. Почему обязательно «или – или»? А разве не бывает так, чтоб и Мандельштам, и целоваться? Бывает, конечно. Но не сразу. В глубокой зрелости.
лучшая новелла всех времен и народов ПРЕДСКАЗАНИЕ
И приспЂ осень, и помяну Олегъ конь свой, иже бЂ поставить кормити, не всЂдати на нь.
БЂ бо преже въпрошалъ волъхвовъ и кудесникъ:
– От чего ми есть умьрети?
И рече ему одинъ кудесникъ:
– Княже! Конь, егоже любиши и Ђздиши на немъ, от того ти умрети.
Олегъ же приимъ въ умЂ, си рече:
– Николи же всяду на конь, ни вижю его боле того. И повЂлЂ кормити и и не водити его к нему, и пребывъ нЂколко лЂтъ не дЂя его, дондеже и на грЂкы иде.
И пришедшю ему къ Киеву и пребысть 4 лЂта, на 5 лЂто помяну конь свой, от негоже бяху рекъли волъсви умрети Ольгови. И призва старЂйшину конюхомъ, ркя:
– Кде есть конь мой, егоже бЂхъ поставилъ кормити и блюсти его?
Онъ же рече:
– Умерлъ есть.
Олегъ же посмЂяся и укори кудесника, ркя:
– То ть неправо молвять волъсви, но все то лъжа есть: конь умерлъ, а я живъ.
И повелЂ осЂдлати конь:
– Да ть вижю кости его.И приЂха на мЂсто, идеже бяху лежаще кости его голы и лобъ голъ, и слЂзъ с коня, посмЂяся, ркя:
– От сего ли лъба смерть мнЂ взяти?
И въступи ногою на лобъ, и выникнучи змЂя и уклюну и в ногу.
И с того разболЂвся, умьре.что сбудется в жизни со мною ОТКРОЙТЕ, ДАЙТЕ ПОСМОТРЕТЬ
Шестого февраля Олегу Данилову позвонила Таня Снегирева. Он ее не сразу узнал – очень давно не виделись, лет десять. Но когда узнал, обрадовался.
– О, привет! – сказал он. – Хорошо, что ты объявилась. Куда ты, кстати, тогда исчезла?
– Я уволилась, потому что забеременела, – легко сказала она. – Ты говорил, что детей у тебя все равно никогда не будет. Что ты не допустишь.
– Это смешно! – возмутился Олег.
Да, смешной случай – когда Олегу было лет двадцать, на платформе электрички цыганка сказала ему, что его убьет собственный ребенок. Олег спросил: «Мальчик или девочка?» «Позолоти ручку, скажу!» – цыганка вцепилась в его портфель. Он насилу выдрался. И потом всем рассказывал со смехом. Хотя ему все время снился вот такой сон: он чинит люстру, выковыривает из патрона цоколь лопнувшей лампочки. Входит женщина, во сне его жена. С годовалым ребенком на руках. Ребенок ладошкой хлопает по выключателю, и всё… Смешно, да. Однако жениться как-то не получалось. Хотя подруг было полно.
– А я родила девочку, – сказала Таня. – Потом она умерла.
– Когда? – спросил Олег.
– Позавчера, – сказала Таня. – Похороны завтра. Я такая спокойная, потому что она болела пять лет подряд. Морг сто второй больницы, девять утра.Олег поехал на такси, чтоб потом спокойно напиться. Взял с собой, во внутренний карман пальто сунул, большую плоскую бутылку коньяка. Он немного опоздал и никак не мог найти Таню; а когда нашел, гроб уже закрывали крышкой и ставили на тележку.
Он подошел к Тане, обнял ее за плечи.
Гроб тем временем втащили в автобус через заднюю дверцу.
– В церковь едем, да? – спросил он. – Отпевать?
– Зачем? – сказала Таня, глядя на него сухими глазами. – Бога нет.
– Можно я с вами? – спросил он.
– Да, – сказала она. – Но это в Апрелевке.
Он пошел к автобусу. Там сидели какие-то тетки и только один мужчина, худой, с острой бородкой. Наверное, Танин муж.Было очень холодно, как всегда зимой на кладбище.
– Гроб откроют? – спросил Олег у Тани.
– Нет, – сказала она.
Он сел на чужую ограду и смотрел, как кладбищенские мужики опускают гроб в могилу, кидают мерзлую землю, втыкают железный колышек с табличкой.
Все пошли к автобусу, который стоял недалеко.
Олег остался сидеть.
Таня обернулась, но он махнул ей рукой – иди, мол.
Посмотрел на табличку. Н.М. Шабырина, 2001–2011. Некрасивая фамилия. Отчество на «М». Значит, этот мужик ее удочерил. А как ее звали? Наташа? Надя? Нина?Стало еще холоднее. Он достал из кармана коньяк, отвинтил пробку, стал пить из горлышка. Легко пилось, как сладкая водичка. Стало тепло. Зашумело в голове. Он выпил еще. Посидел полчаса. Или дольше.
Встал. Поскользнулся, упал. Поднялся на колени, не смог встать.
– Кажется, я сломал ногу, – пробормотал Олег. – Ничего, ничего…
Повернулся на бок. Снег был мягкий. Нога почти не болела.
Ночью к нему подошла бродячая собака.
Понюхала и отошла.дополнение к предыдущему КАК ЭТО ПОЛУЧАЕТСЯ
Честно говоря, не знаю. Но знаю точно, что вот так вот «сочинить» рассказ, высосать из пальца, взять с потолка – невозможно, я пробовал много-много раз – не получается.
Вот в этот раз. За два дня до того я почему-то с непонятным волнением вспомнил «Песнь о Вещем Олеге». Читал про себя наизусть – оказалось, что почти все помню. Что забыл – взял книгу и подучил.
Потом полез смотреть первоисточники. Подивился красоте этой истории в Ипатьевской летописи (то есть в «Повести Временных Лет»). Приготовил кусочек текста – закавыченные фразы перевел в прямую речь. И вдруг мне пришла в голову эта история. Я ее быстро записал, она заняла примерно 4500 или даже больше знаков. Вывесил в своем блоге древнерусский текст и стал сокращать вот этот рассказ.
Там было много всякого.
Что Олег кого-то из своих любовниц заставил (в смысле уговорил, уломал) сделать аборт, и Таня это знала (одна из причин ее «исчезновения»).
Что ему снилось не только про электричество, но и сын-хулиган, дочь-наркоманка.
Что Олег был Таниным начальником, да и сейчас в полнейшем порядке, хоть и одинокий.
Что в автобусе он едет и видит бедно одетых Таниных родственников, и ему неловко, что у него дорогое зимнее пальто из тонкого драпа на меховой подстежке и красивые темно-вишневые сапоги.
Что в морге, когда закрывали гроб, он мельком, на секунду увидел желто-серое лицо девочки.
Что Таня его познакомила с мужем.
Что на кладбище он в ответ на Танино «нет» бросился к гробу и пытался сам его открыть, но его оттащили землекопы.
Но все это оказалось лишним и было вытерто.
И вот получилось то, что вы читаете.
рассказ моего приятеля ФОРМУЛА СЧАСТЬЯ
Мой приятель, художник Сева Шатурин, рассказывал: «Была у нас на курсе одна девочка. Красивая, но несчастная.
Это я потом понял, что несчастная. А так она была ой-ой-ой. Смотри – очень красивая, без дураков, шесть-ноль, люди оборачиваются. Способная в смысле профессии. И еще – внучка знаменитого скульптора. И дочка художника, тоже известного, ныне покойного. Упакованная. Квартира на Масловке. Дача, естественно. Ну, не у нее, а у мамаши, но все равно, она же там живет, она же наследница. Вот она куда-нибудь заходит, и прямо видно, какая она непростая, и все прямо ахают».
– Ларка Шерман, что ли? – спросил я.
– А ты ее знаешь? – он на меня подозрительно посмотрел. – А…
– Бэ, – сказал я. – Я ее пару раз видел, мельком. Почему она несчастная? По-моему, жутко самодовольная. Такая вся, сияющая.
Сева Шатурин махнул рукой и продолжал:
«Потому несчастная, что хотела хорошо выйти замуж. Что такое для нормальной девочки хорошо выйти замуж? Чтоб был хороший перспективный парень. А если он уже чего-то достиг, то вообще.
Но ей-то этого мало было. Она ведь сама была ой-ой-ой. Ей надо было супер. Вот она и крутила – то внук члена Политбюро, то советник немецкого посольства, то замминистра иностранных дел. Внук оказался алкаш, она сама с ним развелась через годик. Немец – педик, она это только в койке узнала. А замминистра в последний момент отказался разводиться со своей женой. Хотя обещал. Хотя у нее полтора года на него ушло. Потом вцепилась в Петьку Софронова. Ну, тот ее просто бил. Я, говорит, гений, меня на Сотбис за полмиллиона продают, а у тебя ногти на ногах некрасивые! Два года прожили. Потом он ушел к Лиззи Майерс. Слава богу, детей не было».– Откуда такие подробности? – спросил я. – Она сама рассказала. Мы случайно в театре встретились, – сказал он.
«Пошли ко мне. Выпили. Она только что с Петькой рассталась. Вся на нервах. Все мне выложила. Но не плакала. Вот так, строгои мужественно, как товарищу. А потом… ну, понятно, в общем.
В общем, утром просыпаюсь, а рядом Ларка Шерман. Фантастика. Мог ли я пять лет назад такое вообразить? Когда в коридоре смотрел ей вслед. Когда она мне снилась… Бедная Лара, как она намучилась, я буду ее беречь и лелеять, и она будет со мной счастлива.
Вдруг она открывает глаза и говорит:
– Я счастлива. Могла ли я пять лет назад такое вообразить? Я в коридоре смотрела тебе вслед. Ты мне снился…
И целоваться лезет. А я не могу».– Почему? – спросил я.
– Потому что она соврала! – заорал Сева Шатурин. – Зачем врать?!
– Это не вранье, – сказал я. – Это у нее такая формула счастья.
– А ты откуда знаешь? – он опять насторожился.
– Я просто сделал такой вывод из твоего рассказа, – успокоительно сказал я.
– Точно? – спросил он.
– Клянусь! – сказал я.
Соврал, конечно.слова и смыслы ПРЕЖДЕ, ДАВНО, В ЛЕТА МОЕЙ ЮНОСТИ
Прежде, давно, в лета моей юности, был у меня приятель Боря Кузнецов. Боб, как мы его звали. Старше меня, студент третьего курса. А я только первую сессию сдал. Но мы общались. Мне нравилось бывать в его компании. Там было много девушек. Они прямо кружились вокруг Боба.
Один раз я был у Боба в гостях, там было много народу, и была одна девушка, Галя. Худая, с большими серыми глазами. Тоже с третьего курса. Она мне сразу понравилась, но мы с ней буквально двумя фразами обменялись. Потому что я не знал: а вдруг это его девушка?
Потом Бобу кто-то позвонил, и мы все поехали на другой конец Москвы, в другие гости. Не все, конечно. Четыре человека. Боб, я, еще один парень и эта Галя. Ну, думаю, это явно его девушка, раз она с нами в такую даль потащилась.
Там была какая-то странная компания. Нам с Бобом не понравилось. Решили смыться и поехать ко мне. Боб, я и Галя. Тут уж я точно понял, что она – его девушка.
Приехали. Втроем сели на кухне, выпили чуть-чуть, закусили яблоками. Боб вышел из кухни позвонить. Потом вернулся и сказал, что у него срочное дело, надо бежать.
И пошел в прихожую. Я пошел за ним. А Галя осталась.
Я спросил его, когда он надел плащ:
– А как же Галя?
Боб развел руками, усмехнулся и ушел.
А я вернулся на кухню.Мы с ней долго болтали. Потом она сказала, что устала на табурете сидеть. Пошли в комнату, в папин кабинет. Она села на диван и сказала, что не любит яркого света. Я выключил люстру и зажег настольную лампу. Она сказала, что лампа светит ей прямо в глаз. Сняла ботиночки и забралась на диван с ногами.
Я погасил свет и сел рядом. Взял ее за руку. У нее были горячие тонкие пальцы. Я поцеловал ее руку. Потом щеку. Она придвинулась ко мне. Я стал целовать смелее. Но при этом продолжал что-то рассказывать. Про греческую философию. Вдруг она перебила меня:
– Я хочу рассказать тебе один секрет.
– Давай, – сказал я.
Она прошептала мне прямо в ухо:
– Мне очень нравится один человек. Я разрешаю ему делать все, что он хочет.
Я ошарашенно спросил:
– Это Боб?
– Нет, – сказала она.
– А тогда кто? – спросил я.
– Ну, всё тебе рассказать… – протянула она. Помолчала. Спустила ноги с дивана. В темноте я услышал «вжик, вжик» – это она застегивала молнии на своих ботиночках. Потом сказала: – Зажги свет. Пойдем чаю попьем. Или нет. Я лучше домой поеду.
– Поздно, метро не ходит, оставайся, – вежливо сказал я.
– Я поймаю такси. У меня есть деньги.
– Ну, смотри, – сказал я.Посадил ее в лифт.
Не хотелось ее задерживать, а тем более провожать. Ну, зачем она мне в такой момент сказала, что ей очень нравится один человек? И что она ему всё разрешает ?
Дура!происшествие необыкновенное, истинное ДОМ С ИЗЛИШЕСТВАМИ
В Москве, почти в самом центре, но в тихом переулке, стоял дом. С гранитным цоколем, колоннами, эркерами и прочими излишествами.
Генеральский дом, как говорили в те времена.
Конечно, в этом доме жили не только генералы, но и разные другие начальники. Так вот, в одной из квартир жил довольно крупный начальник со своей супругой и не очень молодым – лет тридцати – неженатым сыном.
Начальник ездил на черной «Волге» к себе в ЦК КПСС, а его супруга вела светскую жизнь. То принимала гостей, то ходила в гости. И часами щебетала по телефону с подругами – женами замминистров, генералов и народных артистов.
А сын был журналистом. Фотографом в одной газете.
Один раз он поехал в командировку в город Вязники Владимирской области. И привез оттуда жену. В смысле, невесту. Ткачиху девятнадцати лет. Потому что они делали материал о передовых работницах текстильной промышленности.
Вот так – взял и привез.
Поздно вечером открыл дверь своим ключом, втащил в прихожую большой кривобокий чемодан и сказал: «Лен, заходи давай!» И объяснил своим маме с папой, что это его жена. В смысле, невеста.
Лена была очень хорошенькая. Просто красавица. Но уж слишком простенькая, как сказала сыну мать, пока будущая невестка принимала душ.
Сын на это сказал:
– Ничего. Вы обязательно подружитесь.
Мать поджала губы. Она не собиралась дружить с юной ткачихой. И вообще она была уверена, что это ненадолго. В крайнем случае на неделю. У ее мальчика уже были такие приключения. Раза четыре. Или шесть. Потом жена-невеста исчезала, а он говорил: «Мама, как ты была права!»
Она хотела было напомнить об этом, но он поцеловал ее в щеку и ушел в свою комнату. Тем более что Лена уже вышла из ванной и позвала его.Утром мать зашла на кухню.
Лена возилась у плиты. Сквозь тонкий халатик видна была ее яблочная попка. Матери стало горько, и она сказала своим низким голосом:
– Деточка! Чай надо наливать в чайные чашки, а не в кофейные.
Лена застыла, не оборачиваясь.
– Деточка, ты меня слышишь? – повторила мама.
Лена обернулась. В руке у нее была скалка.
– Ну ты, вша, – сказала она. (Не вошь, а именно вша.) – Не нарывайся.
Мать ахнула, выскочила из кухни и наткнулась на своего сына.
– Она сказала мне «вша»! – закричала она. – Не «вошь», а именно «вша»! Я же тебе говорила!
Сын шагнул в кухню, побыл там совсем недолго и вышел.
– Мама! – сказал он. – Ты ослышалась. Лена сказала: Садитесь, я вам чаю налью . Идем, идем, а то чай остынет!И стали они жить-поживать и добра наживать.
реальный комментарий к предыдущему ЧЕРНАЯ «ВОЛГА»
Отдельные молодые читатели спрашивают: а что такого крутого в черной «Волге»? Для них черная «Волга» – это разбитое дребезжащее левое такси. Почему начальник ездит на этом рыдване, а не на «мерседесе»?
Конечно, таких вот внеисторических молодых людей очень мало.
Но и они заслуживают уважительного разговора.
Итак. О черных «Волгах».
Молодому жителю России не худо бы знать, что в СССР (даже в Москве) до середины 1980-х было ну очень мало иномарок. Полпроцента, наверное. Или даже меньше. Умоляю не придираться к цифре. Но очень, очень мало. Они были сразу видны в потоке машин и на парковке тоже. В основном это были машины посольств и торгпредств. Иномарки в личном пользовании были у отдельных знаменитостей.
Чиновники ездили на отечественных автомобилях.
Читать бесплатно другие книги:
