КОТАстрофа. Мир фантастики 2012 Щерба Наталья

Наталья Щерба

Котам, с ключом в зубах, не доверяйте

Вовка — мой настоящий, самый лучший друг.

Мы с ним очень непохожие: я сам по себе тихий, даже застенчивый. Хотя нет, осторожный. А Вовка, наоборот, отчаянный и бесшабашный, «сорвиголова», как говорит его мама. Мы учимся в параллельных классах и даже в спортивные секции ходим разные: Вовка — на бокс, а я — на шахматы (так папа мой захотел).

Но у нас есть общее дело: гулять по разным улицам и переулкам, пустырям и свалкам, воображая, что мы путешественники или исследователи, или даже великие первооткрыватели — покорители новых неразгаданных миров.

Эх…

А ведь всё началось два года назад, с Кривой улицы. Да, именно в тот день случилось то, что перевернуло нашу беззаботную радостную жизнь с ног на голову…

Мы с Вовкой, привлеченные необычным и смешным названием улицы, свернули в тихий зеленый переулок, но ничего особенного не встретили: малыши, возящиеся в песочницах, шепчущиеся бабки на лавочках, несколько мальчишек на велосипедах…

— А, пошли отсюда, — разочарованно протянул Вовка, и я уже, было, согласился, как увидел кота.

Черный, довольно крупный кот вырулил из первого подъезда пятиэтажки, воровато оглядываясь по сторонам, держа в зубах что-то темное и блестящее. Увидев нас с Вовкой, он замер. Я шикнул на котяру, и тот, уронив ношу, жалобно мяукнул и скрылся в кустах. На меня никто не обращал внимания, и я поднял с земли загадочный предмет.

Это был ключ. Длинный, потемневший от времени железный ключ с красивыми, узорчатыми зубцами на бородке.

— Ух ты, — восхитился за моей спиною Вовка, — классная вещь! Кажись, старинный какой-то.

— Интересно, чей он? — Я задумчиво покрутил ключ в руке.

Между тем, погода начала быстро портиться. Даже очень быстро. Ветер усилился, небо набухло и почернело, нависнув над городом темным стадом туч.

Двор стремительно опустел.

— Слушай, — жарко зашептал мне в ухо Вовка, оглядываясь, — если есть ключ, значит, есть и дверь, — он усмехнулся. — Кот из этого подъезда вышел, верно? А ключ непростой, явно не от квартиры… Может, заглянем в подвал, а?

Я поежился. Идея, конечно, хорошая, но сулит некоторые неприятности: в прошлом году мы забрались в подвал родной девятиэтажки и встретили дворника дядю Мишу, как раз закрывающего свои мётлы-вёдра. Ух, и попало нам тогда от родителей!

Но ключ приятно тяжелел в моей руке, маня и завлекая, обещая удивительные сюрпризы. А ветер, распаляясь, дул все сильнее, тучи пыжились, будто от злости, и наконец прорвались первыми гневными каплями, не оставив нам выбора.

— Бежим туда. — Витька схватил меня за руку, и мы прыгнули в черное нутро незнакомого подъезда, откуда вышел странный кот, имевший тягу к ключам.

Теперь, по прошествии двух лет, мне казалось странным обстоятельство, что я совсем не придал значения тому, что кот нес в зубах не колбасу, не кусок мяса или, скажем, дохлую мышь, а именно железный ключ.

Дверь в подвал была приоткрыта, оттуда шел слабый электрический свет, и Вовка решительно ступил на узкую лестницу, ведущую вниз. Я, не без опаски, последовал за ним, и вскоре мы очутились в тесном, плохо освещенном полуподвальном коридоре с низким сводчатым потолком.

— Ух ты, как в старинном погребе, — восхитился Вовка.

— Откуда ты знаешь, какой с виду старинный погреб? — поддел я друга, но в душе был с ним согласен: замечательный подвал — жуткий, мрачный, таинственный.

Вдоль стен тянулись обитые железными полосами двери — «камеры пыток», как окрестил их Вовка, а на полу были настелены ровные желто-серые доски, — «корабельная палуба!» — восхитился я. И мы пошли по коридору, скрипя дощатыми половицами, пробуя дверные ручки, — но все двери были закрыты.

— Давай испытывать твой ключ, — предложил Вовка и протянул руку.

Но я отстранил его и сам вставил ключ в первую замочную скважину. Вернее, попытался, ибо ключ не подошел. И тут только мне пришла мысль, что, возможно, мы вторгаемся в чужую собственность, а это чревато всякими неприятностями. Я сказал об этом Вовке.

— Ты что! — возмутился он. — Мы же только заглянем и все! А ключ оставим в скважине замка. Да нам еще спасибо скажут за это!

Ключ подошел к самой последней двери. Он легко проник в замочную скважину, повернулся два раза, и дверь с легким щелчком открылась.

А вот этого мы никак не ожидали: перед нами дрожала серая дымовая завеса.

Сначала мы подумали, что начался пожар, но вот какая штука: туман клубился и извивался, словно состоял из сотни маленьких тучек, вздумавших побегать друг за другом, но ни на сантиметр не переступал порога загадочного помещения. А еще оттуда тянуло сыростью и плесенью.

— Как ты думаешь, что это? — спросил я дрожащим голосом. Честно говоря, я же не был таким смелым, как Вовка, а увидев подобное, совершенно непонятное, порядком струсил.

Но Вовка всегда был очень храбрым, это точно… И сейчас, лишь чуть-чуть помедлив, он быстро погрузил руку в туман и тут же отдернул. Ничего страшного не произошло. Тогда Вовка решительно погрузил две руки.

— Там холоднее, в тумане, — изрек он с видом настоящего исследователя, — будто в холодный кисель окунаешься.

— Идём домой, — струсил я окончательно, — это мне не нравится.

— Нет, — решительно заявил Вовка, — я хочу узнать, что за туманом.

И шагнул в серую мглу.

Знаете, я конечно боязливый и осторожный, но оставить друга одного, в неизвестном месте… Поэтому, крепко зажмурившись и зажав рукой нос, я ринулся вслед за Вовкой.

Ощущение было такое, будто я нырнул в густой суп или манную кашу, но разобраться не успел, ибо сразу выскочил — туман длился не более полутора метров, а может, и меньше.

Закрытые веки резко обожгло огнем. После леденящего тумана данное обстоятельство вызвало чуть ли не состояние шока. Мне понадобилось некоторое время, чтобы попытаться открыть глаза, и все равно они слезились. Место, куда я попал, было необыкновенным: узкий и длинный коридор, и вроде какой-то кривой, где стены, потолок и пол были сплошь укрыты зеркалами. Странный, голубоватый свет, шедший неизвестно откуда, отражался в их бессчетном количестве, и создавалось впечатление, будто здесь находится добрая сотня включенных электрических ламп.

Дым позади исчез. Вместо него было ровное гладкое зеркало. Однако, когда я тронул его рукой, оно с легкостью поддалось, приоткрывая туманную «штору». Я облегчённо вздохнул, — хоть с этим всё было в порядке, но…

Вовки нигде не было. Разувшись, чтобы обозначить кроссовками место, откуда вышел, я двинулся вперед по коридору, по левой стороне. Пол мягко пружинил под ногами, глаза привыкали к необычному свечению.

Зеркала, зеркала, зеркала… Странно, но сам коридор как-то странно загибался вправо, как будто по кругу, и я не очень удивился, увидев вскоре свои синие кроссовки, темнеющие на зеркальном полу. Я пришел обратно, но Вовки-то я не встретил! И еще, передо мной клубилась туманная завеса — выход наружу… Кто-то открыл ее? Вовка?

И вдруг из тумана вынырнул кот. Тот самый черный кот, которого я спугнул на улице. Не обращая на меня никакого внимания, он, коротко мяукнув, затрусил по коридору и направился так же, как и я, в левую сторону. Я так удивился появлению черного кота, что даже на мгновение позабыл про Вовку. Поэтому, увидев друга, показавшегося с левой стороны, где уже исчез кот, я очень обрадовался.

Но Вовка почему-то двигался спиной вперед, пятясь как-то по-кошачьи — пружинистыми шагами.

— Вовка, представляешь, сюда тот самый черный кот пришел! Проник через туман…

Вовка ничего не ответил, быстро продолжая пятиться, промелькнул возле меня и исчез за поворотом в правой стороне. Я только успел заметить, что глаза его были закрыты.

И тут меня начала бить крупная дрожь, как будто я погрузился в ведро со льдом по самую макушку. Потому что было очень страшно видеть друга в таком непонятном состоянии. Что с ним происходит?

Не успел я как следует ужаснуться, как мимо меня прошмыгнул кот с чрезвычайно довольной мордой: животное, подняв передние лапы, двигалось на задних совсем по-человечьи — в противоположную Вовке сторону.

Мимо меня опять пронесся Вовка, и двигался он, хоть и спиной назад, но намного быстрее, чем в первый раз. Из другой стороны, описывая такие же круги, как и Вовка, стрелой промелькнул, раскинув лапы, кот, как будто пролетел, подхваченный порывом ветра…

Я застыл. Будто врос в проклятый зеркальный пол и совершенно не знал, что предпринять…

И тут началась полная катавасия: Вовка задвигался так быстро, что расслоился на тысячи одинаковых Вовок, как будто бегущих друг за другом тесной шеренгой, но то же самое происходило и с котом, только летел он в другую сторону. Вовки и черные коты так быстро замелькали, что перемешались во что-то пестрое и неразборчивое, перед глазами у меня все поплыло, и я осел вниз.

…Над ухом жалобно мяукнули.

Я открыл глаза и встретился с зелеными кошачьими глазищами, совершенно одурманенными. Рядом, стоя на коленках, тряс головою Вовка.

— Вовка, ты жив? — обрадовался я чрезвычайно.

Вовка перестал трясти головой, поднялся и вдруг резко схватил кота за шкирку и кинул его за туманную завесу. И еще крикнул зло вдогонку:

— Пшел вон!

— За что ты его так? — удивился я.

Вовка пожевал губами, почесал нос, подумал и обратился ко мне:

— Шёл бы ты домой, мальчик.

И мяукнул — очень натурально.

Я обомлел.

— Ты чего?! — перепугался я не на шутку, подумав, не повредился ли Вовка головой от этих чудных гонок.

Вовка еще пожевал губами, повертел головой, поразминал пальцы, зачем-то потрогал свои уши и произнёс:

— Кто?

— Мишка…

— Шел бы ты домой, Мишка.

Но я уже все понял и сильно запереживал.

— Вов, ты только не волнуйся… Сейчас мы выйдем из этого проклятого места, пойдем к врачу… или нет, к твоей маме.

Вовка опять пожевал губами (это начало меня раздражать) и согласился:

— Можно к маме. Пойдем.

Дождь на улице закончился, но уже порядком стемнело. Дома волнуются, небось…

Кота нигде не было.

— Ой, а где же ключ? — спохватился я. — Мы его в скважине оставили!

— Забудь! — отмахнулся Вовка. — Это теперь не наша забота…

— Но все же… — начал было я, но Вовка перебил меня:

— Послушай… Мишка… ты не мог бы меня домой отвести, что-то я совсем плох, — он потёр виски и вдруг, пошатнувшись, начал медленно оседать на асфальт. Я быстро ухватил его под локоть и побрел вместе с ним к нашему двору.

— Отвык, отвык, да, отвык… — повторял Вовка, как заведенный и я все больше беспокоился за его здоровье.

Провел я его, как сейчас помню, до самой квартиры, позвонил в дверь, поговорил со встревоженной мамой, сразу определившей, что Вовка болен и имеет высокую температуру, выслушал речь о том, что «кто же гуляет под таким дождем?!» и ушел, так и не дождавшись от Вовки хотя бы «пока»…

…Вовка перестал общаться со мной, даже избегал меня, не отвечал на телефонные звонки. Сначала меня это беспокоило, но потом я узнал, что у лучшего друга все хорошо: в классе он стал первым учеником, выиграл олимпиаду по физике, у него появились новые друзья, и даже, по слухам, он начал встречаться с девчонкой Олей из соседнего двора.

Но что-то меня беспокоило. По ночам мне часто снился черный кот. Он протягивал ко мне мохнатые лапы и просил принести ему молока или хотя бы рыбку…

Вовка встретил меня хмуро. Увидев, что я собираюсь войти, он даже собирался закрыть дверь, но я оказался быстрее и успел поставить ногу:

— Надо поговорить.

— Ладно, заходи. — Вовка повернулся спиной и побрел по коридору.

В комнате, когда-то такой мне знакомой, все переменилось. Начать хотя бы с того, что исчезли боксерские перчатки, висевшие над кроватью, и большая карта мира во всю стену. Мы так часто с Вовкой мечтали, как объедем вместе весь земной шар, — не забудем на своём пути ни одной страны, ни одного уголочка планеты, даже самого неисследованного…

— Ты боксом еще занимаешься? — осторожно спросил я, приметив, что на книжных полках прибавилось книг, и преимущественно учебников, что для Вовки вообще не характерно!

Вовка резко повернулся, вперившись в меня долгим, испытующим взглядом: тёмно-карие глаза его, казалось, хотели прожечь во мне дырку.

— Чего надо, собственно? — спросил он незнакомым голосом.

Вглядываясь в темные зрачки его глаз, я вдруг понял, ощутил, почувствовал, что передо мной не Вовка. Это был чужой взгляд, абсолютно чужой.

— Я — не твой друг Вовка, — как будто подтверждая, сказал он, и я ему сразу поверил.

А дальше я услышал совершенно невероятную историю. Что когда-то этого мальчишку, который сейчас стал Вовкой, звали Игорем, и он тоже встретил черного кота с ключом в зубах. И его кот сам повел за собой в подвал, мальчишка тоже проник через туман и совершил… превращение. Стал котом, а кот — Игорем. Три года ушло на то, чтобы понять, что надо отдать кому-то ключ, чтобы превратиться обратно в мальчишку. Но попытки были неудачными: выбранные котом «жертвы» не хотели лезть в подвал, как он ни пытался их завлечь, а раз даже унесли ключ с собой, и ему пришлось полгода караулить одну квартиру, прежде чем вернуть себе ключ… И тут неожиданно такое счастье: мы сами полезли в подвал.

— А где же… Вовка? — прошептал я, хотя и так уже догадался.

«Вовка» вздохнул.

— Он уже не сможет превратиться в меня… то есть в себя. Я сразу попробовал. Тот, кто стал мною, объяснил мне, что обратного превращения не происходит. И даже предложил побегать в противоположную сторону зеркального коридора. Почему-то ускорение для превращения происходит, если бежать именно так: человек в левую, а кот — в правую сторону.

— Послушай… а если бы я тоже пошел в правую сторону? — ужаснулся я.

Мы помолчали, думая о своем.

— А родители, что, ничего не заметили? — подумал я вслух.

— Заметили, — невесело усмехнулся «Вовка», — но списали все на переходной возраст.

— Так надо же выручать Вовку! — сказал я решительно. — Ты должен вернуться туда…

— И опять стать котом? Копаться в мусорных баках? Нет уж! — Вовкины глаза сузились. — Кроме того, я же тебе говорил, обратное превращение невозможно. Дело тут в замедлении времени, я прочитал в учебнике по физике…

— В чем дело? — Физика не была моей сильной стороной.

— Есть такая штука — замедление времени, — терпеливо начал объяснять «Вовка». — Когда у одного, в нашем случае — человека, время замедляется, а у другого, в нашем случае, кота — убыстряется. Один видит, что у другого время течет быстрее, а другой, наоборот, наблюдает, что у первого время течет медленнее…

— Ну и?

— Я специально изучал этот вопрос, — сказал «Вовка», — то пространство само, как часы: свет отражается от одного зеркала к другому за равный промежуток времени… ты знаешь, мне кажется, в этом зеркальном коридоре время остановлено или, вернее, замедленно.

— Но как же такое возможно?

— В том-то и дело, что невозможно, — глубокомысленно изрек ненастоящий Вовка, но сделал это совсем как настоящий…

— Понимаешь, — продолжил он, — в зеркальном коридоре как бы сдвигается ощущение реальности, то есть тебе казалось, что движутся кот и мальчишка, а на самом деле двигался сам коридор.

— Но я-то никуда не двигался?

«Вовка» окинул меня оценивающим взглядом.

— Ты уверен? — спросил он.

Конечно, я уже сомневался. А еще подумал, что буду больше времени уделять физике.

— Ну а обратно-то поменять их местами можно? — с надеждой спросил я.

— Нет. Время прошло, обратно его не вернешь. Его можно только замедлить или растянуть… — «Вовка» поднял брови, мол, как же ты не понимаешь? — Это, брат, теория относительности, — он многозначительно поднял вверх указательный палец. — Парадокс времени.

— Угу. — Я почти ничего не понял, и от этого мне стало еще тоскливее.

— Я думаю, — «Вовка» отвел глаза, — есть только один выход: ты должен привести какого-нибудь другого мальчишку и тем самым… э-э… спасти своего друга.

Я подавленно молчал.

— И еще… По-моему, превращение можно совершить лишь тогда, когда идет дождь или перед дождем… Наверное, это связано с тем, что атмосфера сильно разряжается, большая влажность, много озона выделяется…

…Гроза была страшной. А я бежал и бежал к знакомому переулку, громко шлепая по хлюпающим, бурлящим лужам, стараясь заглушить удары собственного сердца.

Увидел его сразу: мокрый жалкий комочек из черной слипшейся шерсти дрожал в подъезде возле негреющей батареи. Я встретился глазами с затравленным, безнадежным взглядом, как мне казалось, совсем человечьим…

Глубоко вздохнул, поднял взмокшего кота на руки, выдрал у него из зубов ключ и шагнул вместе с ним в подъезд.

Я знал, что надо сделать, и иначе поступить не мог. Старался не думать, что теперь придется добывать еду в мусорных баках…

— …Вот это подвальчик забабахали, да?! — восхитился рядом Вовка.

Я очнулся — из ушей будто вытащили вату. Огляделся.

Э, да мы же ещё в подвале, — вон, моя рука держит ключ… Я только что вставил его в скважину и даже успел раз повернуть… Так это что, мне привиделось?

— Ну что же ты, давай, — поторопил меня Вовка, блестя глазами от любопытства.

— Не подходит, — сказал я ровным голосом, — и тут не подходит… застрял.

— Черт, — расстроился Вовка, — а я так надеялся… А ну-ка еще попробуй.

Я сделал вид, что стараюсь с усилием повернуть ключ, а потом резко вырвал его из скважины.

— Дай я, — протянул к нему Вовка руку, но я приложил палец к губам:

— Ш-ш… Слышишь, идет кто-то?!

Вовка замер.

— Надо выбираться, — я взял его за руку и решительно потащил к выходу.

Дождь уже прошел, посвежело, и в воздухе разлился густой аромат душистого теплого вечера.

Я размахнулся и закинул ключ далеко в кусты.

— Зачем?! — воскликнул Вовка, с тоскою проследив за его полетом.

Мне показалось, что в кустах мелькнула чья-то черная тень.

Кот?!

— Идем домой, волнуются небось…

— Ага, — легко согласился Вовка, — слушай, Мишка, а ты знаешь Ольку с соседнего двора? Симпатичная такая девчонка…

И мы не торопясь пошли по улице, всё больше удаляясь от странного дома.

Я, конечно, думал, что ж это было: галлюцинация? Или время убыстрилось надолго, прокрутив мне картинку будущего, — что-то вроде предупреждения?

— Погоди, — я остановился и бегом бросился назад, к кустам:

— Послушай, кот! Пушок, Кузька, э, Игорь! — ты приходи ко мне жить, — я назвал адрес, — блюдце молока у меня всегда найдется… Хорошо?

Кусты ответили молчанием.

— Эй, ты что там? — Вовка удивленно топтался на месте, и я бегом бросился к нему.

И мы пошли домой.

Из кустов, ломая ветки, выскочил крупный черный кот с большим ключом в зубах и, воровато оглядываясь, быстро затрусил к подъезду.

Алексей Чернов

Младший брат

Люди порой совершенно не понимают, что мы делаем…

Первые три месяца своей жизни я забыл напрочь. Они стерлись из памяти в тот момент, когда чьи-то руки — как мне показалось в тот миг, безжалостно сильные — посадили меня на березовый высокий пень, что спилен был вровень с забором. Потом руки исчезли, я остался один в холодном тумане раннего утра. Стоял конец августа. Я тогда еще ничего не знал про зиму, но то утро пахло сыростью и холодом.

Разумеется, я заплакал. А кто бы из вас не разревелся на моем месте? Я боялся двинуться с этого сделанного чуть-чуть под наклоном свежего спила, впивался когтями в древесину и вопил. Непрерывно, на одной заунывной отчаянной ноте. Я звал на помощь — но звал неведомо кого — ибо ничего, кроме страха, во мне не было.

Поначалу никто не откликался. Потом забрехали собаки. Одна, вторая. Вскоре вся округа захлебывалась собачьим лаем.

Тогда, протяжно скрипнув петлями, отворилась наконец дверь в дом, и женский голос спросил:

— Что это у нас за концерт? Антон, ты что-нибудь видишь?

— Мама, у нас котик, — ответил детский голос. — Рыжий-рыжий. Зовут Рыжик.

Мальчик лет семи стоял на крыльце и смотрел на меня с радостным восторгом обретения.

Потом он подбежал к березовому обрубку, протянул руки, но ему было до меня никак не дотянуться.

— Прыгай, Рыжик! — крикнул Антон.

Но я лишь заплакал в ответ — громче прежнего.

Тогда подошла хозяйка и сняла меня с мертвого дерева. В следующий миг я очутился в руках у Тошки.

Так я обрел старшего брата. Я вцепился в его курточку всеми имевшимися в наличие когтями.

Ну, теперь вы подумаете — так они подружились. Как бы не так!

Дружба наша длилась ровно три дня. День первый, когда мой старший брат предложил: «А давай оставим котенка у нас?» И хозяйка ответила ему: «Хорошо», мне показался счастливейшим в жизни. Меня поили молоком, кормили овсяной кашей с колбасой, и я до одурения гонялся за лоскутком меха на веревочке, скользя неумелыми лапами по крашеным доскам. Устав, я свернулся клубком на дне старой корзинки, куда был положен кусок искусственного меха от детской шубки. Мне было тепло — а тепло так похоже на ласку. На другой день повторились молоко и колбаса, а тарелка с кашей оказалась непомерно огромной и глубокой, я забрался на краешек, соскользнул и очутился в целом море теплой густой и липкой субстанции. Весь остаток дня я вылизывался, а потом меня тошнило. Вечером хозяйка взяла меня на руки и долго гладила, приговаривая: «Какой замечательный котик…»

— Но я тоже котик! — лез лохматой головой под ее руку Антон и пытался столкнуть меня с маминых коленей.

Но хозяйка отводила его руку и говорила смеясь:

— Не обижай моего ребенка!

Тошке в конце концов надоела эта игра, он включил ноут и начал кого-то отстреливать на экране. А я заснул на коленях хозяйки.

На третий день утром, когда я завтракал, Антон накрыл меня картонной коробкой и принялся лупить сверху кулаками и орать какой-то боевой клич. Я кричал от страха, а он смеялся. Тогда я понял — что значит стать жертвой детской ревности. Он привык быть одним-единственным неповторимым и требовал, чтобы его все называли котиком. Так его и называли. Я тоже был котиком — не по какому-то там капризу, а по своей рыжей природе, и любое сравнение меня и его на предмет кошачьих качеств — всегда было в мою пользу. Я был настоящим котиком, а он всего лишь хотел им быть. Однако несмотря на мое шаткое и, скажем так, опасное положение в доме — сносить подобные выпады я не мог. Едва вырвавшись из коробки, я начал контрнаступление. Затаившись в обуви, я ждал, пока мой обидчик пройдет мимо. Я ждал долго. Антон наконец появился. Тогда я выскочил и напал. Когти насквозь прошли сквозь старые джинсы и впились в худую лодыжку. Вопль отчаяния и боли свидетельствовал, что мой удар достиг цели.

В следующий миг Антон гнался за мной с клюшкой. Но не догнал: я лихо взлетел на вешалку. Удар. Мимо! То есть мимо меня. А вот обрубленный пластмассовый крючок вместе с курткой оказался на полу. Еще один удар. Опять меня даже не задело по хвосту — а на пол обрушилась еще одна груда одежды, а вешалка лишилась еще одного крючка. Бой шел до тех пор, пока вешалка не лишилась всех своих пластмассовых зубов, а я не перекочевал на соседний шкаф, где Антон никак не мог меня достать. Он расплакался от бессилия и убежал в свою комнату. А в прихожей появилась хозяйка.

— Антон! — выкрикнула она. — Нет, но почему?!. Почему все крючки!

С этого дня мы с Антоном находились в состоянии перманентной войны. Мой брат пускал в ход деревянную клюшку и пластмассовую саблю, а я свои природные когти — и в итоге победа всегда оставалась за мной. Наверное, если бы он в самом деле хотел меня прибить, то покалечил бы наверняка — это я понял гораздо позже, когда уже вырос. Он просто пугал меня, ставил на место. Но кота невозможно поставить на место — этого мой старший братец не знал. Кот будет драться до конца — с любым, даже самым сильным противником. Так, как будто он не кот, а самый настоящий тигр.

Первые три года жизни я просто двигался, действовал, жил, фонтанировал жизненной энергией по максимуму, как любое юное и сильное существо. В молодости мы не задумываемся над собственным предназначением: живем, жмурясь на солнце; когда нам что-то по сердцу — урчим; когда хотим напугать — шипим и пускаем в ход когти. И еще деремся, отстаивая свое место под солнцем, на которое можно жмуриться. Ох, как я дрался! К трем годам башка моя вся была покрыта шрамами, а от ушей остались крошечные обрывки и бугорки. Весной кровавые ссадины покрывали всю морду, к осени башка зарастала шерстью, бока округлялись, и я приобретал более или менее приличный вид — вот только уши выдавали мою геройскую натуру. С некоторых пор в доме меня называли не иначе как Бандит — но всегда с нежностью в голосе, бросая россыпь нарезанной колбасы или кусочек курицы в мою миску.

Разумеется, я бы предпочел более экзотическое имя. К примеру, Петроний. Так звали кота в повести, которую читал Антон. Брат мне об этом рассказал как-то — в тот день, когда в очередной раз пытался мириться. Повесть мне очень понравилась. Тот человек, что ее написал, понимал котов как никто другой. Коты всегда ищут дверь, за которой лето, даже если всякий раз их встречает метель и мороз. Они просто знают, что однажды дверь в лето распахнется. Надо только не лениться ее открывать.

Я два дня переживал, что имя Петроний занято, а потом решил согласиться на Рыжика. Лучше быть миллион первым банальным Рыжиком, чем вторым подражательным Петронием.

По несколько раз за день я обходил свой участок — не только наш сад вокруг дома, но и все ближайшие сады до естественной границы вонявшего гудроном и бензиновыми выхлопами шоссе с одной стороны и до владений Собачника — с другой. Через год все хозяева знали меня в лицо и признавали мою миссию.

Мне оставляли на крыльце или у дорожки что-нибудь вкусненькое — кто кусочек рыбных консервов, кто — нарочно купленный корм. Я шествовал от миски к миске утром, днем и вечером.

— Рыжик, кис-кис…

Ночью тоже я совершал обходы — три или четыре раза минимум. Когда было тепло — усаживался на обрубок березы, тот самый, где меня нашли, и обозревал окрестности.

Осенью, а особенно зимой, в морозы, я совершал небольшой пробег и возвращался в дом, ложился на кровать в ноги хозяйке, к утру она сворачивалась калачиком, а я занимал добрую треть двуспальной кровати.

— Скоро этот Бандит вообще тебя с койки выживет! — вздыхал поутру хозяин и чесал меня за ободранным ухом.

Разумеется, я был амбициозен. Все кошки амбициозны. Потому что кошки — это не выросшие тигры. Мы движемся и живем не под стать нашим размерам и весу. Мы не боимся, не покоряемся, не лижем униженно руки. То есть иногда лижем руки, но походя, в знак особого расположения. Тремся о ноги? Но кто сказал, что это просьба? Это требование. Мы требуем ласки, внимания, жратвы. Впрочем, я редко трусь о ноги, я просто иду на человека, задрав голову, смотрю в глаза и требовательно спрашиваю: «Где еда?»

— Смотри, какой у этого рыжего наглый бандитский взгляд, — смеялась соседка Аглая.

Ага, вы слышали, чтобы кто-то сказал, будто у тигра наглый бандитский взгляд?

Да, всё дело в размерах.

Когда я понял, что вырасту до очень солидных размеров, то очень обрадовался. Но это была преждевременная радость: даже самый большой кот — все равно маленькое животное, и сила его не в размерах, а в умении вскочить на забор одним прыжком и в остроте когтей. Кот нападает, а потом удирает. И он не может, как тигр, массой громадного тела остановить прущий на него автомобиль.

Когда в доме никого не было, я разбегался, башкой распахивал дверь в гостиную и замирал перед зеркалом. Я смотрел на себя, рыжего, с явно проступающими тигриными полосами поперек шкуры, и изумлялся:

«Неужели это я — такой маленький, что едва виднеюсь в самом низу огромного зеркала у среза рамы? Как такое может быть? Ведь я кажусь сам себе таким большим!»

Я заскакивал на диван. Тогда мое отражение появлялось выше. Но я не становился больше. Еще выше! На шкаф! Я свешивал голову. Кот в зазеркалье глумливо ухмылялся мне с темно-коричневой вершины.

«Пойми, — подмигивал кот из зазеркалья, — ты достиг своей вершины — выше потолка не прыгнешь!»

Поначалу я всё думал, почему хозяин с хозяйкой не завели еще троих или четверых котят… Тьфу — ребят. Котят чужих я бы не потерпел, в моем доме я — один-единственный. Но ребята — совсем другое дело. Неужели они не понимают, что Антону скучно? В той жизни, что я забыл, у меня были брат и сестричка, мы вместе играли и вместе ели. Или я это всё сочиняю? Ведь я забыл свое детство в тот миг, когда оно кончилось.

Но я видел, что Антону скучно. Книжка, комп — все это друзья не интересные — ну разве что из книги выдрать страницу, скатать шарик и повесить его на нитку. Со мной Антону тоже не всегда было интересно — сказывалась разница в возрасте и разница в интересах.

Я честно пытался научиться играть в компьютерные игры — чуть только Антон садился за свою машину, как я заскакивал к нему на руки и пытался дотянуться до клавиш, но он всякий раз безжалостно сгонял меня с воплем:

— Ну вот, опять всю игру загубил!

Он называл кусок белой пластмассы с огоньком внутри мышью. Когда я принес ему настоящую мышь, причем живую, и предложил поиграть, он закричал на меня, будто девчонка. Я так растерялся, что упустил этого хитрющего мышонка, и законная добыча улепетнула в кусты.

Ладно, ладно, если не нравится, пускай сам ловит.

Дом наш стоит на горушке, и на склоне бьет родник — из неглубокого колодца ручеек струится в круглый пруд. Хозяин обложил пруд камнями — летом это настоящая купальня с чистейшей и теплой водой — никакого озера не нужно. Антошка плещется в нем до самой осени. За домом в ряд выстроились высокие ели — так что от соседнего участка наш дом отгорожен будто стеной. Зимой, в Новый год, когда на меня зачем-то повязали огромный голубой бант, и все пытались выбить друг у друга из рук маленькие миски с шипящей водой и кричали «С Новым годом!», эти елки были украшены мишурой и огоньками. Хозяин с хозяйкой прыгали вокруг них и орали: «Счастья! Здоровья! Удачи!» И Антон тоже орал: «Дед Мороз! Дед Мороз пришел!» Хотя я никакого деда в глаза не видел. Но мне тоже было весело: я прыгал на елки и стаскивал с веток мишуру — иначе зачем ее было вешать?

А потом хозяин подхватил меня на руки, поднял вверх и спросил, глядя в глаза:

— А ты чего хочешь, Бандит?

Я ответил: