Рожденная в грехе Робертс Нора

Глава 21

Мерфи был совершенно уверен, когда проснулся удивительно бодрым после непродолжительного сна, что именно любовь делает мужчину таким сильным и энергичным.

Стараясь не разбудить Шаннон, он поднялся и отправился по своим обычным хозяйственным делам. Подоил коров, выпустил их на пастбище, возобновил запасы корма для остальных животных, собрал утренние яйца в курятнике – и все это быстро и ловко, с песней на губах, двигаясь с мальчишеской легкостью, что вызывало некоторое удивление юного Финн, его временного помощника.

Как обычно, нужно было сделать десятки разных дел, и он выполнил их быстрее, чем обычно, не без помощи добрых соседей, кому и сам, в свою очередь, помогал, когда требовалось.

Он изменил своему первоначальному намерению не будить Шаннон, дать ей подольше понежиться в постели и решил прямо сейчас отнести в спальню чай и печенье, а заодно нырнуть к ней под одеяло и взять ее – теплую, еще не совсем отошедшую от сна.

Но, к своему удивлению и частичному огорчению, войдя в кухню, Мерфи застал ее стоящей у плиты, в переднике, который надевала обычно его мать во время своих посещений.

– Я думал, ты спишь.

Она повернулась и с улыбкой проследила, как он заученными движениями снял шапку, зацепил ее за крючок в стене.

– Я слышала твой голос и смех, когда ты разговаривал с мальчиком, который забирал молоко.

– Извини, я не хотел будить тебя. – Кухня благоухала запахами, напоминавшими ему о годах детства. – Чем это так аппетитно пахнет?

– Нашла немного бекона и колбасы. – Она показала вилкой. – И поджарила. В них полным-полно холестерина, но после вчерашнего ты другого не заслуживаешь.

Он никак не мог согнать с лица глуповатую улыбку.

– Ты… ты готовишь мне завтрак?

– А ты до сих пор не разглядел, что у меня есть руки? Кроме всего остального.

Шаннон выронила вилку, когда он схватил ее в объятия и закружил по кухне.

– Осторожней, мистер Малдун! Вы здесь, конечно, хозяин, но ведите себя прилично.

Он отпустил ее, и она, ворча, подняла вилку и стала ее мыть.

– Никогда не думал, что ты умеешь готовить!

– Конечно, умею. Не так, как Брианна, но никого еще не отравила. Меня учила мама. Что это ты принес?

Она показала на корзину, которую он поставил у дверей, когда входил в кухню.

– Догадайся сама.

– Уже догадалась. Это яйца. Зачем тебе так много?

– Ем сколько хочу, остальные продаю или дарю друзьям.

Она сморщила нос.

– Какие грязные. Что с ними случилось? Некоторое время он смотрел на нее с недоумением, потом громко расхохотался.

– Ты прекрасна, Шаннон Бодин! Неповторима!

– Я задала глупый вопрос, да? Но их ведь можно помыть?

Он поставил корзину с яйцами под кран, и только тогда она сообразила, что они взяты не из магазина, а прямо из-под кур. И еще ее осенило, что из них можно приготовить омлет. Только одно обстоятельство вызывало некоторое беспокойство.

– Ты уверен, – озабоченно спросила она, – что в них просто белок и желток, а не маленькие цыплята?

Он скосил на нее глаза – не шутит ли она таким образом, но, убедившись в полной ее серьезности, ответил:

– Послушай каждое яйцо. Если оно не пищит, значит, все в порядке.

Она уловила иронию, но не стала вдаваться в подробности, а деловито поинтересовалась:

– Как тебе их приготовить?

– Как хочешь. Я не привередливый. Ох, ты и чай заварила!

– Я не нашла кофе.

– Куплю сегодня в деревне. Пахнет потрясающе!

Она накрыла стол на двоих, и эти простые действия вызвали у него восхищение. Как она прекрасна! Везде – и в постели, и на кухне. Как же он не догадался нарвать для нее полевых цветов!

– Я не знала, что колбаса может быть такой вкусной, – сказала Шаннон, уписывая ее за обе щеки. – Обычно я ее не ем.

– Миссис Финн только недавно сделала ее.

– Сделала?

– А ты думала, колбаса растет на дереве? На днях они закололи свинью… Что с тобой? Она отодвинула тарелку.

– Я… не очень приятно, когда слышишь об этом.

– Ну конечно. Я не подумал. Ты же не привыкла. – Мерфи смущенно улыбнулся.

– Я чуть не заплакала недавно, когда услышала разговор Брианны с каким-то парнем из деревни о весенних ягнятах. И что с ними делают.

– Но ведь это в порядке вещей. Так было и будет.

– Я понимаю. Но, когда сталкиваешься так близко…

Мерфи улыбнулся.

– Том Конкеннан был таким же, как ты, хотя он и родился фермером. Куры у него умирали от старости, а не подавались к столу, когда были еще молодыми и в соку. То же и с коровами. В нем билось чересчур жалостливое сердце.

– Да, я слышала историю с кроликами. Как он выпустил их всех на волю, – кивнула головой Шаннон.

– О, это было зрелище! Мегги видела. Он не был создан для того, чтобы делать деньги. Что там делать! Даже просто зарабатывать. Зато был полон фантастических планов и душою чист, как ребенок.

– Ты любил его?

– Еще как! Он не походил на моего отца, не мог, наверное, считаться образцом для подражания. Но с моих четырнадцати лет он стал для меня вторым отцом. Утешал – это он умел, – когда мне было плохо, ходил со мной по окрестностям, развлекал, учил уму-разуму. По-своему, конечно. Он здорово отличался от многих других здесь, но его все любили. За чистую душу, за широкую натуру. – Мерфи усмехнулся, что-то вспомнив. – Когда я в первый раз напился, он держал мне голову, пока мне было плохо. А когда я в первый раз узнал женщину и…

Он внезапно замолчал, углубился в еду. Шаннон подняла на него глаза.

– Что же ты замолчал? Что произошло, когда ты впервые познал женщину?

– Ничего интересного. Как обычно. Очень вкусный завтрак, Шаннон.

– Не увиливай. Сколько тебе тогда было лет? Он страдальчески посмотрел на нее.

– Неужели нужно разговаривать о таких вещах с той, которая только что приготовила мне завтрак?

– Заячья душа!

– Может быть.

Он набил полный рот еды.

– Не бойся, Мерфи. К черту подробности! Расскажи только, о чем Томас Конкеннан… мой отец… говорил тогда с тобой.

– После… – Мерфи с облегчением проглотил остатки пищи. – После того, как это произошло со мной, я, конечно, испытывал гордость. Ну, ведь стал настоящим мужчиной. И в то же время мне было неловко, я боялся, так как знал, что от этого бывают дети. И вот сижу я на ограде в поле и размышляю. И одна моя половина рвется продолжать начатое, а другая – смертельно боится, что про это узнают взрослые и с девушкой что-нибудь такое случится.

– Мерфи, ты так хорошо рассказываешь! Тебе надо быть писателем. Во всяком случае, ты был бы не хуже Грея.

– Только не говори ему про это. Он убьет меня раньше, чем я напишу хотя бы одну строчку.

– Продолжай, пожалуйста.

Забыв о своих чувствах по отношению к убиенным животным, Шаннон подцепила вилкой изрядный кусок колбасы и с удовольствием положила в рот.

Мерфи начал рассказывать дальше:

– В общем, сижу я на камне и думаю обо всем этом, и тут появляется Том. Он садится рядом и молчит какое-то время. И глядит вдаль на всю нашу красоту. А потом обнимает меня за плечи и говорит. Стал мужчиной, говорит, и прекрасно. Поздравляю. Ну, ну, я же вижу, парень, по твоему лицу, о чем ты думаешь и что у тебя произошло. Только гордись, да не зарывайся. Оттого, что овладел девушкой, ты еще не стал настоящим представителем сильного пола. Так что будь готов нести ответственность, как и полагается мужчине.

Мерфи покачал головой, как если бы снова сидел на ограде рядом с Томом Конкеннаном и готовился ответить ему. Но вместо этого сделал несколько глотков чаю.

– Как и положено мужчине, – повторила Шаннон, удивляясь, почему ей так интересна эта, в общем-то, обычная история. – Ну и что дальше?

Голос Мерфи чуть дрогнул, когда он заговорил вновь.

– Мне вдруг сделалось страшно. Я представил, что должен жениться на ней, а мне только семнадцать, и я люблю ее не больше, чем она меня, оба мы не влюблены друг в друга, а так. Молодость, любопытство.

Я сказал это Тому, и он кивнул. Просто кивнул и не стал ругать меня или поучать. Мне казалось, я даже понимаю его молчание. А потом он все-таки заговорил.

Не стал утешать меня, а сказал, если бог и судьба будут ко мне милостивы и все обойдется, то мне стоит запомнить на всю оставшуюся жизнь этот знак. И в следующий раз, говорил он, – а следующий раз непременно будет, потому что мужчина, ступив на эту удивительную тропу, уже не сойдет с нее, – так вот, в следующий раз, говорил он, ты проявишь большую осторожность, а вернее, бережность и заботливость. Женщина, говорил он, лучшее, что есть в жизни мужчины. А женщина любимая, если нашел ее, согреет твою жизнь лучше, чем солнце. Не упусти ее, Мерфи, говорил он, пока идешь по дороге, видишь и нюхаешь цветы, что встречаются на пути; не срывай их без надобности, не повреди стебли и лепестки. И даже если в твоей любви больше доброты, чем постоянства, – все равно, ты найдешь свой цветок, заслужишь его. Так он говорил, – закончил Мерфи, – и смотри, как мне запомнились его слова.

Шаннон не сразу обрела голос.

– Многие тут считают, – сказала она потом, – что он хотел быть поэтом, да только ему не хватало слов. Из того, что ты рассказал, вижу, что слова у него были.

Она опустила голову, посмотрела на свои руки – узкие, с длинными пальцами, как у матери. От отца у нее, она знала об этом, цвет глаз – зеленый. Что же еще он передал ей?

– Ты можешь сделать одну вещь для меня, Мерфи? – вдруг спросила она.

– Я сделаю для тебя все.

Она знала, что это не пустые слова. Но всего ей не было нужно. Сейчас.

– Отвези меня на Луп Хед. Ладно?

Он поднялся, начал собирать тарелки со стола.

– Надень куртку, дорогая. Там сегодня резкий ветер.

Пока они ехали, она думала: сколько же раз проходил и проезжал по этой самой дороге Том Конкеннан, совершая те же повороты, поднимаясь и спускаясь по тем же склонам. Так же, как она сейчас, видел он полуразрушенные каменные сараи без крыш, коз на длинной привязи, поедающих никому не принадлежащую траву.

Вывеска, прикрепленная к стене белого здания, вызвала у нее улыбку. Там было написано: «Последняя пивная перед Нью-Йорком».

Мерфи остановил грузовик, они вышли, и Шаннон была рада, что, кроме них, здесь сейчас никого нет. Никто не пришел в это утро глядеть на могучие скалы и на океанские волны. Только она и Мерфи, и еще – стонущий ветер, зазубренные каменные глыбы, шорох волн. И шепот предков, если души могут шептать.

Она подошла вслед за Мерфи к самой кромке океана, туда, где кончалась земля Ирландии.

Ветер стегал им лица, подхлестывал волны, украшая их белыми бурунами. Шум от всего этого казался прекрасной музыкой. К северу от того места, где они стояли, можно было видеть скалистую гряду Мор и три острова Аран.

– Они встретились здесь, – сказала она, сцепляя свои пальцы с пальцами Мерфи. – Мать говорила мне незадолго до смерти. В тот день шел дождь и было очень холодно. Он стоял совсем один, мой отец. И сразу привлек ее чем-то. Она в один миг влюбилась. Так бывает?

– Бывает, – ответил Мерфи, еще крепче сжимая ей пальцы.

– Она узнала, что он женат. Что у него дети. Понимала, что поступает плохо. Это и правда плохо. Я не могу думать иначе.

– Они оба заплатили немалую цену. Разве не так?

– Да, это так. Я много думала об этом. Но мне… – Она осеклась, потом заговорила снова: – Мне было гораздо легче, когда я не знала, что он любил ее, а она его. Не имела понятия, каким человеком он был, каким отцом… Каким мог быть и для меня, если бы все повернулось по-другому. Но у меня уже был отец, которого я знала с детства, который любил меня. И я любила его! – добавила она с ожесточением. – И люблю.

– Ты вовсе не должна меньше любить одного человека из-за любви к другому, – попытался успокоить ее Мерфи.

– Не знаю. – Она покачала головой. – Разве тем самым я не предаю кого-то одного из них? Не проявляю неверности? Может, оно не совсем правильно и разумно, но для меня так. Я не хочу, чтобы у меня были глаза Тома Конкеннана! – В голосе у нее послышались слезы. – Не хочу, чтоб его кровь текла во мне! – Она вырвала свою руку, прижала ко рту. – В ту минуту, когда мать рассказала мне об этом – понимаешь, Мерфи? – в ту самую минуту я словно лишилась чего-то важного. Как если глядишь в зеркало и вдруг видишь там не себя, а кого-то другого. И ты роняешь его, и оно разбивается на сотни осколков, которые не слепить.

Он погладил ее по голове.

– А что теперь ты в нем видишь, если смотришь?

– Оно… оно треснуло. Я вижу в нем себя, однако не совсем такой, как была. И боюсь, что такой уже никогда не увижу. – Она подняла к нему голову, в глазах была безысходность. – Из-за меня она потеряла семью, в которой родилась. Столкнулась с позором, с одиночеством. Из-за меня вышла замуж за человека, которого не любила. – Она отерла слезы тыльной стороной ладони. – Знаю, со временем она полюбила его. Ребенок все это чувствует, когда речь идет о его родителях. Но все равно она никогда не могла забыть Тома Конкеннана, выбросить его из сердца. Даже перед смертью вспоминала эти скалы и дождь и как увидела его два с лишним десятка лет назад.

– А ты бы хотела, чтоб она забыла?

– Да, хотела. Хотя ненавижу себя за это. Потому что в этот момент думаю не о ней и не о моем отце – о Колине, – а только о самой себе.

– Не суди себя слишком строго, Шаннон. Ты не заслуживаешь такого осуждения. Ведь для тебя это было как снег на голову.

– Ты не представляешь, какая спокойная, даже безмятежная, была у меня жизнь в семье. Как меня любили, уважали, оберегали. Надежный дом, хорошие школы, хотя их было несколько. И главное, спокойствие, твердая основа в семье, и в то же время почти никакого давления на меня, не говоря уж о насилии. А теперь оказывается, все держалось на лжи, на обмане. Это вызывает порою такую злость, которой я сама боюсь и за которую ужасно стыдно.

– Ты наговариваешь на себя, дорогая, – сказал он тихо, но она хорошо слышала его сквозь шум ветра, потому что его губы были возле ее уха. – Тебя мучает не злость, а всего-навсего печаль.

– Но как от нее больно!

– Да, дорогая. Потому что она теснит сердце. – Он крепче обнял ее и повернулся так, чтобы видеть перед собой одно лишь море. – Как прекрасно тут, правда? На самом краю земли. Когда-нибудь, довольно скоро, ты принесешь сюда свои кисти и краски и нарисуешь то, что чувствуешь.

– Не знаю, смогу ли. Здесь так много воспоминаний. Здесь призраки прошлого. – И оттого что она заговорила об этом, ей захотелось узнать подробности о вещих снах Мерфи, и она, набравшись смелости, спросила: – Ты говорил, что видел во сне всадника на белом коне и женщину. Это правда?

Не отрывая глаз от неспокойного океана, он медленно начал говорить:

– Чистая правда. Сначала – очень смутно, когда еще был мальчишкой. Потом видение повторилось, оно было более ясным. Это случилось после того, как я нашел ту медную пряжку в каменном кругу. А яснее всего – когда впервые увидел тебя на кухне у Брианны. Когда ты посмотрела на меня глазами, которые я уже видел раньше.

– У Тома Конкеннана?

– И у него тоже. Но те глаза – я говорю о моих видениях – были спокойными. В твоих же я сразу увидел боль, гнев и страсть. Поэтому я так глупо вел себя в первое время. Мне было не по себе.

– Человек так устроен, что поддается разным влияниям, – медленно, стараясь быть спокойной, заговорила Шаннон. – На него действует атмосфера тех мест, где живет, люди с их нормами жизни, характерами. Ну и, конечно, многое другое, не всегда известное и понятное нам. А в общем… – Она стала говорить быстрее. – В общем, в жизни много чудес или того, что мы называем так, до тех пор, пока не разберемся в них. Но тогда появляются новые чудеса.

– И лишают нас спокойствия.

– Да. Когда я только приехала сюда, я почувствовала… ощутила что-то такое…

– Тревогу? – подсказал он. – Смятение?

– Что-то странное и в то же время знакомое. С первого же дня меня мучили видения. Бушевала буря. – Она снова вспомнила свой самый первый сон на новом месте. – Холодные молнии через все небо. Словно ледяные копья. Земля, твердая от мороза.

И хорошо слышен топот копыт. Еще до того, как появился всадник на коне…

– И ветер раздувает ее волосы, – подхватил Мерфи. – А она ждет. И он видит ее, и сердце его стучит громче, чем копыта коня.

Продолжая вглядываться в даль, обхватив руками плечи, она пробормотала, словно разговаривая с океаном:

– А еще было так. В небольшой темной комнате горит очаг. Женщина отирает ему лицо влажным куском материи. Он без сознания. У него лихорадка из-за многочисленных ран.

– Он знает, что умирает, – продолжил Мерфи, – и только ее рука, которую он сжимает в своей, удерживает его в этой жизни. И еще звуки голоса, запах волос и кожи.

– Но он останется жив. – Шаннон глубоко вздохнула. – И видела потом, как они любили друг друга при свете костра, в каменном кольце. Смотрела и ощущала себя на ее месте. А потом проснулась как в огне, желая только тебя! – Она круто повернулась к нему. – Все! Больше не будем об этом говорить.

Его удивил ее внезапно гневный тон.

– Скажи, чем я тебя обидел? Чем восстановил против себя? – недоумевал Мерфи. – Что с тобой?

– Не знаю.

– Но все-таки что я сделал? – настаивал он.

– Говорю, что не знаю! – Шаннон почти кричала. – А если бы знала, все равно не сказала. Здесь не мой мир, Мерфи, и не затягивай меня в него. Он для меня чужой. Не настоящий. Пойми это!

– Почему ты дрожишь?

– Не хочу больше говорить об этом! Думать. Это сводит меня с ума!

– Шаннон…

–Нет.

В полном отчаянии Шаннон судорожно поцеловала его, стараясь прекратить все разговоры.

– Этого не всегда достаточно, чтобы успокоиться, – Мерфи помрачнел. Поцелуи Шаннон никогда не оставляли его равнодушным, но на сей раз он даже не сделал попытки обнять ее.

– Другого способа у нас сейчас нет. Поедем обратно, Мерфи! Поедем к тебе, и мы найдем способ, как утешиться.

Грей увидел грузовик Мерфи на дороге к дому и, радостно замахав рукой, остановил. Заглянув в кабину, он сразу почувствовал что-то неладное. Там царила какая-то напряженная атмосфера. Больше того: он понял, что Шаннон только недавно плакала, хотя она всячески старалась не показывать этого.

Он выразительно взглянул на Мерфи, как бы желая сказать: понимаю и сочувствую, но не одобряю тех, кто доводит женщину до слез.

Вслух же он произнес совсем другое:

– Я только что от тебя, Мерфи. Брианна забеспокоилась, что у вас никто не отвечал на телефонные звонки, а ведь мы собирались съездить в галерею Рогана.

– Я попросила Мерфи свозить меня на Луп Хед, к океану, – объяснила Шаннон чуть дрожащим голосом.

– А как насчет галереи?

– С удовольствием. Ты сможешь поехать? – повернулась она к Мерфи.

– У меня кое-какие дела. Если часа через два, то присоединюсь.

– Договорились, – обрадовался Грей. – Мегги и ее маленький бандит тоже поедут, а Роган будет ждать на месте.

– Я пойду с Греем, – Шаннон вышла из машины. Чтобы не совсем обидеть Мерфи, она добавила: – Мне надо переодеться.

– Прекрасно. – Мерфи включил скорость. – До встречи.

Он уехал, и Шаннон старалась не смотреть на удаляющуюся машину.