Искушение злом Робертс Нора
Он обнял ее за плечи. — Тогда пойдем выпьем кофе. Когда он час спустя подвез ее к дому, телефон Клер разрывался. Она решила не обращать на него внимания и снова окунуться в работу, пока чувствовала такой эмоциональный подъем. Но так как телефон звонил не переставая, она махнула рукой и подняла трубку на кухне.
— Привет.
— Боже мой. Клер. — Расстроенный голос Анжи пронзил уши Клер. — Где ты пропадала? Я со вчерашнего дня пытаюсь разыскать тебя.
— Была занята. — Клер протянула руку к пакету с печеньем. — Работа и все такое.
— Ты понимаешь, что если бы я не смогла связаться с тобой к полудню, то отправилась бы прямиком к тебе туда?
— Анжи, я же сказала тебе, что у меня все в порядке. Здесь никогда ничего не происходит. — Она подумала о Биффе Стоуке. — Почти никогда. Ты ведь знаешь, что я не отвечаю на звонки, когда работаю.
— И сегодня в три часа ночи ты работала? Она закусила нижнюю губу. — Да, я действительно была занята в три часа ночи. А что случилось?
— У меня для тебя есть новости, дорогая. Важные новости.
Отложив печенье, Клер потянулась за сигаретой. — Насколько важные?
— Самые важные. Институт Бетадайн в Чикаго пристраивает новое крыло для экспозиции работ женщин-художниц. Они хотят приобрести три твои работы для постоянной выставки. И, — добавила она, услышав, как присвистнула Клер, — есть еще кое-что.
— Еще?
— Они хотят заказать тебе скульптуру, которая будет символизировать вклад женщин в искусство, и поместят ее перед входом в музей.
— Мне придется сейчас сесть.
— Они рассчитывают, что новое крыло будет достроено за год—полтора. К сентябрю они хотели бы получить от тебя эскизы и, конечно, ждут тебя на открытии и пресс-конференции. Мы с Жан-Полем сообщим тебе все подробности, как только приедем.
— Приедете куда?
— Мы едем к тебе. — У Анжи вырвался вздох. — Я надеялась, что ты вернешься сюда работать, но Жан-Пода» считает, что мы должны подождать и разобраться, какие у тебя планы.
Клер схватилась за голову. — Анжи, я пытаюсь переварить все это.
— Позаботься о шампанском, Клер. Мы будем у тебя в понедельник днем. Надо нам что-нибудь захватить с собой помимо контрактов и кальки?
— Постели, — произнесла Клер слабым голосом.
— Что такое?
— Ничего.
— Хорошо. Завтра Жан-Поль позвонит тебе и расспросит, как ехать. Поздравляю, дорогая.
— Спасибо. — Повесив трубку, Клер сильно потерла лицо руками. «Это следующий шаг, — подумала она, — тот, ради которого она работала, к которому подталкивала ее Анжи». Ей хотелось быть уверенной в том, что она готова к этому шагу.
Все утро и большую часть дня она работала. Остановилась только, когда почувствовала, что стало сводить руки. «Ну и ладно», — решила она. Ей все равно надо было отправиться в магазин за постельными принадлежностями и полотенцами. За всеми теми приятными мелочами, которые могут понадобиться гостям. Она пробежится по городу, а если повезет, то, возможно, и Кэм сможет пойти с ней.
Разве это не докажет, что она вовсе не боится дальнейшего развития их отношений?
Безусловно. А то, что она весь день была занята работой, доказывало, что она не испугалась, получив самый крупный в своей жизни заказ.
Она пошла наверх переодеваться и непроизвольно снова поднялась по чердачной лестнице. Дверь была открыта, как она и оставила ее. Она была не в состоянии снова запереть ее, снова отодвинуть воспоминания. Вместо этого, секунду постояв в дверях, она разрешила себе вернуться в прошлое. В то прошлое, когда у ее отца был огромный уродливый письменный стол, с наваленными на нем бумагами, фотографиями, книгами по садоводству. Была там и пробковая доска объявлений, с прикрепленными к ней снимками домов и газетными вырезками, телефонами водопроводчиков и кровельщиков, плотников и электриков. Джек Кимболл всегда старался раздобыть работу для приятелей и других горожан.
Конечно, у него была контора и в городе, аккуратная и налаженная. Но он всегда предпочитал работать здесь, на чердаке дома, чтобы быть рядом со своей семьей. И ощущать аромат цветов, доносящийся из сада.
Он помнила, что там была масса книг. Все полки вдоль стен были заполнены ими. Войдя в комнату. Клер начала открывать и другие коробки, перебирая все те вещи, которые ее мать убрала, но не смогла выкинуть совсем.
Книги по продаже недвижимости, по архитектуре, старая растрепанная отцовская адресная книга, романы Стейнбека и Фицджеральда. Толстые фолианты по теологии и религии. Религия одновременно и притягивала, и отталкивала Джека Кимболла. Она перебирала их, задумываясь, что же вынудило ее отца в конце его жизни с таким рвением вновь обратиться к религии его детства.
Нахмурившись, она сдула пыль с книжки в мягкой обложке с загнутыми углами, стараясь вспомнить, где она раньше видела символ, нарисованный на этой обложке. Пентаграмма с головой козла в центре. На двух верхних зубцах были изображены рога, на боковых — уши, а на нижнем — пасть и борода.
— Тропа левой руки, — прочитала она вслух. Вздрогнув, она открыла книгу и почувствовала, как чья-то тень надвинулась на нее.
— Клер?
Дернувшись, она уронила книгу, и та упала обложкой вниз в кучу прочих. Бессознательно она пошарила рукой и накрыла ее другой книжкой, затем обернулась.
— Прости.
В дверях стоял Кэм, пытавшийся найти верный тон. Он знал, что пребывание в этой комнате причиняло ей боль.
— Твоя машина стояла здесь, и радио было включено. Я решил, что ты где-то в доме.
— Да, я просто… — Она поднялась и стряхнула пыль с колен.
— Перебираю вещи.
— С тобой все в порядке?
— Конечно. — Она посмотрела вниз на разбросанные ею на полу книги. — Вот видишь, и один человек может много намусорить.
Он коснулся рукой ее щеки. — Худышка, ты хочешь поговорить об этом?
— Поосторожней. — Она обхватила пальцами его запястье. — А то я стану от тебя зависеть.
— Ну так, давай. — Он мягко привлек ее к себе и стал поглаживать по спине.
— Я так его любила, Кэм. — Она глубоко выдохнула и стала смотреть, как заплясали в солнечном свете пылинки. — Я никогда так не могла любить никого другого. Маленькой я приходила сюда, когда мне полагалось уже быть в постели. Он разрешал мне посидеть в кресле, пока он работал, а затем относил меня вниз. Даже когда я стала старше, мы могли с ним говорить о чем угодно.
Она крепче сжала его запястье. — Когда он запил, я возненавидела это. Я не могла понять, почему он делает себя, всех нас такими несчастными. Иногда по ночам я слышала, как он плакал. И молился. Он казался таким одиноким, жалким. Но каким-то образом на следующее утро ему удавалось собраться и как-то функционировать. Тогда начинало казаться, что все снова будет хорошо. Но так не получилось. — Вздохнув, она отодвинулась от него, глаза ее были сухи.
— Он был хорошим отцом, Клер. Я много лет завидовал вам с Блэйром, что у вас такой отец. Он просто не мог побороть тягу к алкоголю.
— Я знаю. — Она чуть улыбнулась и тут вдруг сделала то, что не решалась сделать, когда была одна. Подошла к окну и посмотрела вниз. Терраса была пустой, чисто выметенной. По краям росли ранние розы, столь любимые ее отцом.
— Я прошла все виды лечения, включая и групповую психотерапию. Но одной вещи нигде не смогли сказать. Я задавала себе этот вопрос снова и снова, и так и не получила ответа. А он на самом деле упал, Кэм? На самом деле так сильно напился, что потерял равновесие? Или же он просто встал здесь и решил перестать бороться с тем демоном, который пожирал его?
— Это был несчастный случай. — Положив руки ей на плечи, Кэм повернул ее лицом к себе.
— Мне хочется в это верить. Я всегда пыталась в это верить, потому что другой вывод слишком невыносим. Отец, которого я знала, не мог бы покончить с собой, не мог бы причинить столько боли моей матери, Блэйру или мне. Но, видишь ли, отец, которого я знала, не мог бы и обманывать, подкупать инспекторов и фальсифицировать отчеты, как он это сделал в истории с торговым центром. Он не мог бы так нагло лгать и присваивать деньги, и нарушать закон. Но он все это совершил. Поэтому я не знаю, чему верить.
— Он любил тебя и делал ошибки. Только в это ты и должна верить.
— Ты лучше, чем кто-либо, поймешь, что значит потерять отца, когда он тебе так необходим.
— Да, я понимаю.
Она крепче сжала его пальцы. — Я знаю, это может показаться странным, но если бы я только была уверена, если бы я даже точно знала, что он покончил с собой, мне было бы легче, чем все время сомневаться и думать об этом. — Она покачала головой и попыталась улыбнуться. — Я ведь предупреждала тебя, что мне понадобится твоя поддержка. — Она переплела его пальцы со своими и поднесла их к щеке.
— Так лучше?
— Да. Спасибо. — Приподняв голову, она коснулась его губ. — На самом деле лучше.
— Всегда к твоим услугам. На самом деле.
— Пойдем вниз. — Она двинулась было впереди него, но когда он попытался закрыть дверь, движением руки она остановила его. — Нет, оставь ее открытой. — Чувствуя некоторую неловкость, она поспешно спустилась вниз по лестнице. — Рафферти, хочешь пива?
— Собственно, я хотел спросить тебя, как ты отнесешься к предложению отправиться в город поужинать, затем, может, пойти в кино, а потом поехать ко мне домой и всю ночь заниматься любовью.
— Что ж. — Она облизала губы. — Звучит совсем неплохо. Только на следующей неделе у меня будут гости, поэтому мне придется купить пару кроватей, стул, одну-две лампы, постельное белье, продукты…
Он поднял руку. — Значит, ты хочешь обойтись без кино, а вместо этого пойти потолкаться по магазинам?
— Да, и там еще есть этот блошиный рынок. — Она с надеждой улыбнулась ему.
Он бы многое дал за то, чтобы улыбка подольше не сходила с ее лица. — Позвоню Баду и спрошу, можно ли взять его пикап.
— Боже, что за мужчина. — Она обняла его и крепко поцеловала, затем увернулась раньше, чем он успел сгрести ее в охапку. — Пойду переоденусь. — Когда она двинулась к лестнице, зазвонил телефон. — Возьми трубку, хорошо? Скажи, что я перезвоню.
Кэм поднял трубку. — Алло. — Минутное молчание, затем щелчок. — Повесили трубку, — крикнул он и стал набирать номер Бада.
Когда Клер снова спустилась, он стоял в гараже, рассматривая работу, которую она сделала за этот день. Волнуясь, она засунула руки в карманы длинной серой юбки, надетой по случаю выхода.
— Каково же твое мнение?
— Ты просто невероятна. — Он провел рукой по отполированному изгибу дерева. — Все они такие разные. — Он перевел взгляд от законченных металлических скульптур на руку со сжатым кулаком, выполненную в глине. — Тем не менее, можно безошибочно сказать, что все они сделаны тобой.
— Наверное я должна извиниться перед тобой за то, что набросилась на тебя сегодня утром, и все из-за того, что у тебя оказался достаточно хороший вкус, чтобы купить мою работу.
— А я как раз и думал, что ты сделаешь это. — Он рассеянно перелистал ее альбом с эскизами. — Да, кстати, я достал тебе тот кап.
— Ты — тот кап!
— Ты ведь хотела получить его, не так ли?
— Да, да, очень хотела. Но я не думала, что ты помнишь об этом. Как тебе это удалось?
— Просто мимоходом сказал об этом мэру. Он был так польщен, что даже заплатил бы тебе за то, что ты его выкорчуешь.
Она заново обернула глиняную скульптуру влажной тряпкой. — Ты ужасно мил со мной, Рафферти.
Он отложил в сторону ее альбом. — Это точно. — Повернулся, внимательно рассматривая ее. — Ты отлично выглядишь, Худышка. Надеюсь, ты не станешь тратить много времени на покупки.
— Побью все местные рекорды скорости. — Она протянула ему руку. — Да, еще забегу за шампанским, которое мы выпьем за ужином.
— По какому случаю?
— Мне кое-что сообщили сегодня. Я расскажу тебе об этом за ужином. — Садясь в его машину, она заметила на другой стороне улицы Эрни и махнула ему рукой. — Привет, Эрни.
Он же просто стоял и смотрел на нее, одной рукой сжимая пентаграмму, висевшую у него на шее.
ЧАСТЬ II
И сказал Господь сатане: откуда ты пришел?
И отвечал сатана Господу, и сказал: я ходил по земле и обошел ее.
Книга Иова.(перев. по изд. Библия, изд. Московской патриархии, Москва, 1956, стр. 502)
ГЛАВА 13
— Что это за вонь?
— Это, mа belle, нежный сельский букет. — Лицо Жан-Поля расплылось в усмешке, когда он втянул своим тонким носом окружающий воздух. — О, cest incroyalbe.[6]
— Я бы сказала, это невероятно, — процедила Анжи, с нахмуренным видом выглядывая из окна автомобиля. — Несет лошадиным навозом.
— А когда же, моя дрожайшая, тебе вообще доводилось нюхать навоз лошади?
— Семнадцатого января 1987 года в жутко холодном экипаже в Центральном парке, когда ты первый раз сделал мне предложение. Или, возможно, это было уже во второй раз.
Он рассмеялся и поцеловал ей руку. — Тода это должно вызывать приятные воспоминания.
На самом деле так оно и было. Но она все же вынула из сумочки флакончик «Шанели» и побрызгала вокруг.
Анжи сидела, скрестив ноги, и удивлялась, отчего это ее муж получал такое удовольствие при виде травы, камней и тучных коров, обмахивающихся хвостами. Если это считалось сельской идиллией, она предпочтет Сорок вторую улицу.
Нельзя сказать, что она не любила живописные виды — смотреть, например, на Кэнкан с балкона гостиницы, на парижские улицы, сидя в кафе вдоль тротуаров или же вдыхать запах Атлантики с палубы лайнера. Но этот пейзаж, несмотря на то, что в нем было некое неприкрашенное, сельское очарование как на картинах примитивистов, не казался ей особым пиршеством для глаз.
— Сиило!
Обернувшись, она вздохнула. — Мне кажется, это называется силосом, хотя я не понимаю, почему. — Анжи отодвинулась от окна, а Жан-Поль стал повторять правильное произношение слова.
В сущности она ничего не имела против этой поездки. За рулем Жан-Поль выглядел ужасно привлекательно и сексуально. Она улыбнулась про себя — чисто женской довольной улыбкой. Жан-Поль всегда выглядел потрясающе сексуальным. И он полностью принадлежал ей.
На самом деле ей нравилось вот так мчаться по шоссе, с открытыми окнами и громкой музыкой в салоне автомобиля. У нее не возникало мысли предложить ему вести машину по очереди, так как она знала, что у ее мужа редко случалась возможность нацепить эту свою забавную маленькую каскетку, кожаные перчатки и рвануть вовсю.
Как раз после выезда на шоссе в Джерси они заработали штрафную квитанцию за превышение скорости, которую Жан-Поль весело подписал, а затем снова влился в общий поток и погнал их «Ягуар» на скорости 90 миль.
«Он счастлив, как поросенок у корыта», — подумала Анжи и закрыла глаза. Вот она уже начала и мыслить сельскими образами.
Но в последний час этой поездки она стала нервничать. Все эти поля, холмы, деревья. Все это открытое пространство. Ей гораздо больше по душе были ущелья Ман-хэттена из стали и бетона. Появись на дороге какой-нибудь городской псих-алкоголик, она бы не растерялась, но несущийся через шоссе кролик буквально вызвал у нее панику.
Боже милостивый, почему не слышно никакого шума? Где были все люди? А были ли там вообще люди или они ушли сквозь Сумеречную Зону в какую-нибудь очередную версию оруэлловской «Фермы животных»? О чем, черт побери, думала Клер, решив поселиться там, где твоими соседями оказывались коровы?
Она нервно перебирала на шее тяжелую золотую цепочку, когда Жан-Поль, издав крик, повернул руль. Из под колес полетел гравий. — Смотри, козел!
Анжи стала искать в сумочке экседрин от головной боли. — Бог мой, Жан-Поль, не будь же мальчишкой.
Он лишь рассмеялся и перегнулся к окну с ее стороны, чтобы получше рассмотреть старого, седого козла, жующего траву. Козел оставался столь же равнодушен, как и Анжи. — Ты ничего не имела против козла, когда я подарил тебе на прошлое Рождество шаль из ангоры.
— Мне нравится и мой замшевый жакет, но это вовсе не значит, что мне захочется погладить овцу, например.
Он ткнулся носом в ухо жены, затем отодвинулся. — Когда следующий поворот?
Анжи бросила на него быстрый взгляд. — Мы заблудились?
— Нет. — Он смотрел, как она проглотила две болеутоляющие таблетки, запив их глотком «Перрье» прямо из бутылки. — Я не знаю, где мы, но мы не можем заблудиться, так как уже приехали.
Его своеобразная логика заставила ее пожалеть, что она не приняла для успокоения нервов валиум вместо экседрина. — Не дерзи, Жан-Поль, от этого у меня только портится настроение.
Анжи вынула карту с объяснениями Клер, чтобы вместе разобраться в них. Ее раздражение немного улеглось, когда Жан-Поль стал массировать ей шею. Как всегда он точно знал, какое место надо массажировать.
Он был полон терпения и энтузиазма. И так во всем. Когда он познакомился со своей будущей женой, она была честолюбивой помощницей галерейщика-конкурента. Холодно и равнодушно относясь и к самому легкому флирту, и к самым откровенным предложениям, она явилась настоящим вызовом для его мужского самолюбия. Ему понадобилось шесть недель, чтобы уговорить ее поужинать с ним, и целых три мучительных месяца, чтобы увлечь в постель.
Там-то уж она не была холодной, не была равное душной.
Секс никогда не был для него проблемой. Он знал, что ее влечет к нему. Как это происходило и с другими женщинами. Он был в достаточной мере художественной натурой, чтобы сознавать свою физическую привлекательность, и достаточно мужчиной, чтобы сыграть на этом. Он был высок ростом и с почти религиозным рвением следил за своим телом, тренируя его и соблюдая диету. Его французский акцент и подчас нарочитое коверканье речи лишь прибавляло ему привлекательности. Темные, почти до плеч, вьющиеся волосы обрамляли его костистое, узкое лицо с глубоко посаженными синими глазами и красиво очерченным ртом. Он носил тонкие усы, чтобы линия рта выглядела более мужественной.
Помимо красивой внешности он обладал глубокой и искренней симпатией к женскому полу вообще. Он вырос в семье, где было много женщин, и с детства любил их за их мягкость, силу, суетность и проницательность. Он с одинаково искренним интересом относился и к пожилой матроне с подсиненными волосами, и к стройной секс-бомбочке, хотя причины тяготения были разные. Именно эта прямота в отношениях с женщинами и принесла ему успех в постельных делах и в бизнесе.
Но Анжи была его единственной любовью, хотя и не единственной любовницей. На то, чтобы убедить ее в этом а также и в преимуществах традиционного брака, у него ушло почти два года. Он не сожалел ни об одной минуте из них.
Легким движением он прикрыл ее руку своей, снова направляясь вперед по той дороге с двусторонним движением. — Jet aime, — сказал он, как делал это часто. Улыбнувшись, она поднесла его руку к своим губам. — Я знаю. — «Он чудесный, — подумала она. — Даже несмотря на то, что он мог выводить ее из себя». — Просто предупреди меня, если снова решишь остановиться и любоваться козлами или другими животными.
— Ты видишь то поле?
Анжи выглянула из окна и вздохнула. — Как же я могу не видеть его. Там больше ничего другого нет.
— Я бы хотел там, на солнце, заняться с тобой любовью. Не спеша. Сначала ртом попробовать тебя всю на вкус. А затем, когда ты начнешь дрожать и страстно звать меня, ласкать тебя руками. Одними кончиками пальцев. Сначала твои восхитительные груди, а затем там внизу, внутри, где будет так влажно и горячо.
«Четыре года, — подумала она. — Прошло уже четыре года, а он по-прежнему мог вызывать у нее дрожь». Она искоса взглянула на него и увидела, что он улыбается. Посмотрела вдаль на дорогу и поняла, что вполне искренен в своей фантазии. Поле больше не пугало ее.
— Может быть, Клер укажет нам поле, расположенное не так близко к дороге.
Фыркнув, он сел прямо и запел в унисон с голосом радиопевца.
Сильно нервничая, чтобы работать. Клер занялась посадкой петуний вдоль дорожки. Если Анжи и Жан-Поль выехали из Нью-Йорка в десять, как собирались, то они в любую минуту могли подъехать. Она была в восторге от предвкушения увидеть их и показать им все вокруг. И в ужасе при мысли, что надо будет показать им свою работу, которая вдруг представится никудышной.
Все, что она делала, никуда не годилось. Она просто обманывала себя, так как ей совершенно необходимо было верить, что она еще способна сделать что-нибудь стоящее из обрубка дерева или обрезков металла. «Поначалу все давалось слишком легко, — подумалось ей. — И сама работа, и успех. После этого можно было только скатиться вниз».
— Клер, вы боитесь успеха или неудачи? — Голос доктора Яновски отдавался у нее в голове.
И того, и другого. Разве не так и у всех? Уходите же. Каждый имеет право на свой маленький личный невроз.
Она постаралась прогнать мысли о работе и сосредоточиться на посадке цветов.
Этому научил ее отец. Тому, как ухаживать за корнями, соединяя вместе торфяной мох, удобрения, воду и любовь к цветам. Тому, какое удовлетворение и покой может принести выращивание живого растения. В Нью-Йорке она забыла, что за радость и умиротворение связаны с этим.
Мысли ее были беспорядочны. Она подумала о Кэме, о неистовстве их любви. Каждый раз. Всегда. Это была какая-то глубинная потребность. В их жажде друг друга было что-то ненасытное, животное. Ни с кем другим она не испытывала такого, ну скажем, вожделения.
«О, Боже, — подумала она с усмешкой, — как много она упустила!»
Сколько времени это продлится?
Пожав плечами, она продолжила свои садовые занятия. Она знала, что чем мрачнее и сильнее страсти, тем скорее они должны истощиться. Она не могла допустить, чтобы эти мысли омрачали ее голову. Не хотела. Сколько бы их отношения ни длились, она не будет об этом сожалеть. Потому что в настоящее время ей трудно было прожить даже час, не воображая себя с ним вместе.
Она любовно утрамбовала почву вокруг красных и белых петуний. Когда она покрывала землю прелой соломой, солнце изо всех сил жарило ей спину. «Они вырастут, — подумала она, — И будут тянуться вверх и цвести до первых холодов. Они долго не проживут, но пока они живы, ей будет так приятно любоваться ими».
При звуке мотора она подняла голову и снова присела на корточки, увидев, как грузовик Боба Миза въезжает на ее дорожку.
— Привет, Клер.
— Привет, Боб. — Воткнув лопату в землю, она поднялась.
— Красивые у тебя тут цветы.
— Спасибо. — Она вытерла испачканные землей руки о джинсы.
— Помнишь, я сказал, что завезу лампу, как только найдется свободная минута.
Лоб ее сначала наморщился, потом, когда она вспомнила, разгладился. — О, да. Ты как раз вовремя. Мои друзья вот-вот приедут. Теперь у них в комнате будет лампа.
«И какая лампа», — подумала она, когда он вытащил этот предмет из грузовика. Около пяти футов в высоту, красным абажуром-колоколом, украшенным бисером и бахромой, водруженным на изогнутом, золоченом столбике. Она могла бы стоять в каком-нибудь борделе прошлого века. Клер ужасно хотелось верить, что так оно и было.
— Она еще лучше, чем мне помнится, — сказала она, мучаясь вопросом, заплатила ли она ему за лампу или нет. — Можешь пока поставить ее в гараж? Потом я отнесу ее наверх.
— Никаких проблем. — Он внес ее внутрь гаража и остановился, разглядывая инструменты и скульптуры. — Наверное, люди здорово платят за такое.
Она улыбнулась, решив, что в его словах больше удивления, чем критики. — Иногда.
— Моя жена любит искусство, — сказал он, рассматривая прищурившись, ее скульптуру из бронзы и меди. «Современная дребедень, — подумал он, ухмыляясь про себя, но так как он торговал старыми вещами, то знал, что никогда нельзя угадать, за что люди готовы выкладывать свои кровные. — У нее перед входом в дом стоит этот гипсовый ослик с тележкой. Ты делаешь что-нибудь в таком роде?
Клер прикусила кончик языка. — Нет, — торжественно произнесла она. — Совсем нет.
— Ты можешь зайти и посмотреть на нашу скульптуру, если тебе понадобятся новые идеи.
— Спасибо за приглашение.
Когда он двинулся назад к грузовику, так и не дав ей счета, Клер сообразила, что должно быть уже заплатила за лампу вперед. Он открыл дверь грузовика и поставил ногу на подножку. — Ты, наверное, слышала, что Джейн Стоуки продала ферму?
— Что?
— Джейн Стоуки, — повторил он, засовывая большой палец за пояс. Его настроение заметно улучшилось, когда он понял, что первым сообщит ей эту новость. — Уже продала, или вот-вот собирается. Говорят, что она, похоже, уедет в Теннеси. Там у нее сестра.
— А Кэм знает?
— Не могу точно сказать. Если и не знает, то уж к вечеру точно будет в курсе. — Он задумался, нельзя ли будет как-нибудь невзначай заглянуть в контору шерифа и сообщить, как бы между прочим эту потрясающую новость.
— Кто купил ее?
— Какой-то прыткий торговец недвижимостью из Вашингтона, как я слышал. Наверное, следил за некрологами и узнал о смерти Биффа. Говорят, он предложил ей хорошую цену. Надеюсь, черт побери, что там не настроят еще каких-нибудь домов.
— А разве это можно?
Он сжал губы и нахмурил брови. — Ну, теперь это считается сельскохозяйственным районом, но ведь никогда не знаешь наверняка. Стоит кому надо сунуть взятку, и все может измениться. — Он замолчал и, закашлявшись, отвернулся, так как вспомнил про ее отца. — Так ты, похоже, устраиваешься здесь надолго?
Она заметила, что взгляд его устремился вверх, к чердачному окну. — Более или менее.
Он снова перевел взгляд на нее. — А ты не боишься привидений, одна в этом доме?
— Трудно испугаться привидений в доме, в котором выросла. — И где все привидения были такими знакомыми.
Он старательно стер пятнышко на боковом зеркале грузовика. — Пару раз в окне чердака видели свет. Кое-кто очень хотел знать, чем это было вызвано. — Наверное, раз ты сейчас накупаешь столько всего, то собираешься пожить здесь подольше.
Она почти забыла, как важно было для обитателей маленького городка знать все о всех. — У меня нет определенных планов. — Она пожала плечами. — в этом-то и состоит удовольствие — не быть связанной.
— Надо думать. — Сам он слишком долго был связанным, чтобы это понять. Он посчитал, что очень хитро и как бы между прочим приблизился к главной цели своего посещения. — А занятно, что ты снова здесь. Я вспоминаю, как первый раз пригласил тебя на свидание. Тогда был карнавал, верно?
Глаза ее потускнели, щеки покрылись бледностью. — Да, карнавал.
— Это было… — Он оборвал себя на полуслове, как будто только что вспомнил. — Боже мой, Клер, — он заморгал, и в его глазах сквозила искренность. — Прости, ради всего святого. Не могу понять, как это я мог забыть.
— Все в порядке. — Она с трудом выдавила улыбку. — Это было так давно.
— Да, давным-давно, — Он неловко дотронулся до ее руки. — Должно быть, тяжело, когда люди напоминают тебе об этом.
Ей и не требовалось никаких напоминаний, но она тем не менее нетерпеливо дернула плечами. — Не беспокойся об этом. Меня бы здесь не было, если бы я не могла с этим справиться.
— Да, конечно, но… — начал он снова. — Конечно, у тебя полно дел. Твои статуи. — Он хитровато подмигнул ей. — И шериф.
— Слухами земля полнится, — сухо сказала она.
— Вот именно. Надо думать, у вас двоих все идет отлично.
— Надо думать. — Ее позабавило то, что он то и дело бросал взгляд на стоящую в гараже скульптуру, названную ею «Зверь, который внутри». — Может, Бонни Сью хочет поставить это рядом со своим осликом.
Боб покраснел и убрал ногу с подножки грузовика. — Не думаю, что это в ее вкусе. Не могу сказать, что разбираюсь в искусстве, но…
— Но ты точно знаешь, что тебе не нравится, — закончила она его мысль. — Ничего страшного, если эта скульптура тебе не нравится. Боб. Я и сама не уверена, нравится ли она мне.
Нет, скульптура ему совершенно не нравилась, потому что все в ней было слишком хорошо знакомо. — Почему вдруг ты сделала такую вещь?
Она обернулась, посмотрела. — Не могу сказать точно. Пожалуй, она мне просто является. Во сне, — добавила она едва слышно и потерла почему-то вдруг замерзшие руки.
Глаза его сузились, взгляд заострился, но когда она снова повернулась к нему, лицо его не выражало ничего. — Пожалуй, я лучше останусь со своим осликом с тележкой. Дай мне знать, если с лампой вдруг что-нибудь не так.
— Хорошо. — Он первый мальчик, с кем она целовалась, вспомнила она и улыбнулась ему. — Передай привет Бонни Сью.
— Передам. — Довольный тем, что ему удалось узнать, он кивнул головой и оттянул пояс. — Обязательно передам. — Он повернулся. Глаза его сузились, затем расширились от изумления. — Боже всемогущий, вы только взгляните, что за машина!
Клер посмотрела и увидела, как у бордюра останавливается «Ягуар». Пока Жан-Поль только выпрыгивал из автомобиля, она уже бежала вниз по дорожке и бросилась в его объятья. Они крепко, театрально расцеловались.
— Мммм. — Он снова поцеловал ее. — Лакрица. Засмеявшись, она повернулась и обняла Анжи. — Не могу поверить, что вы здесь.
— И я тоже. — Отбросив назад свои волосы, Анжи долгим, медленным взглядом окинула улицу. В ее представлении самым подходящим нарядом для сельской местности были желто-зеленые хлопчатобумажные брюки, пиджак в тон им и розовая шелковая блузка. На ногах плоские сандалии от Бруно Магли. — Итак, это и есть Эммитсборо.
— Именно так. — Клер поцеловала ее. — Как доехали?
— Нас только один раз оштрафовали за превышение скорости.
— Жан-Поль, должно быть, сдает. — Она смотрела, как он вытаскивает из машины два чемодана и кожаную сумку. — Пойдем в дом и выпьем вина, — сказала она им и взяла сумку. Двинувшись по дорожке, она остановилась у грузовика Боба и представила всех друг другу. — Боб Миз, Анжи и Жан-Поль Ле Бо, мои друзья и владельцы галереи из Нью-Йорка. У Боба Миза самая лучшая антикварная лавка в городе.
— Вот как? — Жан-Поль поставил чемодан и протянул тому руку. — Мы непременно заглянем к вам в магазин до отъезда.
— Открыто с десяти до шести, шесть дней в неделю, в воскресенье с двенадцати до пяти. — Боб отметил про себя штиблеты Жан-Поля из крокодиловой кожи и золотой браслет. Ну можно ли себе представить, чтобы мужчина носил браслет, даже если он иностранец. Боб также отметил его экзотическую жену. Всеми этими маленькими подробностями он будет с удовольствием делиться, стоя за прилавком магазинчика до самого закрытия. — Ну, мне пора назад.
— Спасибо, что завез лампу.
— Нет проблем. — Махнув на прощанье рукой, он забрался в грузовик и отъехал.
— Кто-то упомянул о вине, не так ли? — поинтересовалась Анжи.
— Совершенно верно. — Взяв Анжи под руку, Клер двинулась было с ней по дорожке, ведущей к фасаду дома. — В вашу честь я даже отправилась в соседний Фредерик и закупила там партию pouilly-fuisse.
— Подождите-ка. — Жан-Поль шагнул в противоположном направлении. — Ты работаешь здесь, в гараже?
— Да, Но почему бы нам не войти в дом и сначала устроиться? А как вам нравятся эти петунии? Я как раз…
Анжи уже спешила вслед за своим мужем, таща за собой Клер. Набрав воздуха, Клер сжала губы и стала ждать. Ей ужасно хотелось отложить этот момент — и она понимала, что это глупо. Мнение Жан-Поля и Анжи было очень важно для нее. Она знала, что они любили ее. И именно поэтому, они будут честны, даже жестоки в своих оценках, если нужно. Скульптуры, которые она сделала здесь, у себя дома, имели для нее огромное значение. Они были сделаны буквально кровью ее сердца, в большей степени, чем какие-либо другие ее работы.
Она молча стояла поодаль, наблюдая, как они кружат вокруг и осматривают их. Слышала, как Анжи мяго постукивала ногой о бетонный пол, изучая ее деревянную фигуру со всех сторон. Они не обменялись ни словом, ни даже взглядом. Рассматривая металлическую скульптуру, на которую столь неодобрительно только что отреагировал Боб Миз, Жан-Поль вытянул нижнюю губу, что, как знала Клер, означало, что он волнуется.
Там, где Боб видел лишь металлическую головоломку, Жан-Поль разглядел огромный костер, с рвущимися ввысь огненными языками. «Пламя было алчным и угрожающим», — подумал он. У него даже мурашки побежали по коже. Он попытался представить себе, что именно было поглощено этим пламенем.
Не говоря ни слова, он всматривался теперь в руку из глины, которую Клер обожгла лишь накануне. «Рука молодая и дерзкая, — пронеслось у него в голове. — Равно готовая к жестокости и героизму». Он снова вытянул губу и перешел к следующей работе.
Переминаясь с ноги на ногу, Клер засунула руки в карманы, затем опять вытащила их. «Зачем она подвергает себя этому, — спрашивала она себя. Буквально каждый раз у нее было ощущение, будто она вырывает из своего нутра свои чувства, свои фантазии и страхи и отдает их на всеобщее обозрение. А от этого ей так и не становилось лучше, не становилось легче, — размышляла она, вытирая повлажневшие ладони о джинсы. — Если у нее есть хоть капля здравого смысла, то ей лучше пойти в продавщицы».
Чета Ле Бо остановилась у металлической скульптуры, навеянной ночным кошмаром Клер. Они еще так и не перемолвились ни единым словом. Какое бы безмолвное общение ни происходило между ними. Клер этого все равно бы не смогла понять. Когда Жан-Поль повернулся к ней, у нее перехватило дыхание. Когда он положил руки ей на плечи, выражение его лица было торжественным. Наклонившись, он поцеловал ее в обе щеки.
Читать бесплатно другие книги:
