Искушение злом Робертс Нора
— Нет, его дела шли хорошо. Мы собирались всей семьей отправиться на каникулы в Европу. Для Блейра и меня были отложены значительные суммы на обучение в колледже. Нет. — Она покачала головой. — Дети знают, когда их родители переживают из-за денег. У моих этого не было.
— Тем не менее твой отец этой сделкой поставил на кон свое дело, свою репутацию, благополучие своей семьи. Раньше он не совершал ничего противозаконного. Почему он тогда так поступал?
Она поднялась. — А ты не думаешь, что я многие годы задавала себе этот же вопрос? Его поступок не поддавался никакому объяснению. Абсолютно никакому.
— Возможно, он сделал это вовсе не из личной выгоды. Возможно, на него давили. Возможно, у него не было выбора.
— Я признательна тебе за то, что ты делаешь и говоришь. Но стал бы ты делать подобные выводы, если бы речь шла не о моем отце?
Этот вопрос он уже задал себе и ответил на него. — Да. Потому что иначе концы с концами не сходятся. — Он следил взглядом за ее движением. — Я объясню тебе, как я себе это представляю. Он втянулся во что-то. Возможно, то был вызов его воспитанию, возможно, из любопытства. Что бы там ни было, это захватило его целиком. По какой-то причине он решил от этого освободиться и настолько сильно было это его желание, что он даже вернулся к церкви, в которой был воспитан. Но нельзя просто уйти, ведь тебе известны имена, лица, секреты. Поэтому человек продалжает делать то, что ему приказывают и начинает пить.
— Ты снова возвращаешься к версии о культе.
— Это лежит в основе всего. Клер, двадцать лет тому назад ты видишь то, что тебе не полагается видеть. Спустя несколько лет твой отец затевает махинацию, чего никто из знавших твоего отца не смог и предположить. А после его смерти на него указывают как на единственного виновника. И делает это шериф Паркер, что оказывается очень кстати.
— Паркер? Ты думаешь, Паркер был в этом замешан?
— Думаю, что был, по самую свою жирную шею. Вероятно, потом его заела совесть, или он уже плохо соображал, когда у него свербило в одном месте, но он рассказал Саре Хьюитт такие вещи, какие лучше бы держать при себе. Он теряет голову, собирает вещи, бросает выгодную работу, дом, все блага. А несколько месяцев спустя его находят мертвым.
— Мертвым? Ты не говорил мне, что он умер.
— Так говорю сейчас. А что происходит потом? Девчонка-подросток голосует на дороге в паре миль отсюда, и ее убивают. Кто-то убивает Биффа и закапывает ее тело на его поле, так чтобы это выглядело, будто Бифф сделал это один. А он уже не может ничего сказать. Нападают на Лайзу Макдональд. Исчезает Сара Хьюит после того, как она кое-что намекнула мне насчет Паркера.
— И еще книги, — тихо проговорила она.
— Да, книги. Не могу представить, чтобы у твоего отца и у Биффа беспричинно оказались бы одинаковые вкусы в том, что касается чтения.
— Да, — сказала она слабым голосом. — Я тоже не могу.
— А если они оба были вовлечены, то и другие тоже. Клер, Карли Джеймисон убили. Не думаю, что она была первой жертвой, и до смерти боюсь, что она не будет последней.
Не говоря ни слова, она встала, подошла к своей дорожной сумке и вынула из нее альбом для эскизов. Вернулась к дивану и протянула альбом ему. — Я набросала это сегодня днем.
Кэм открыл альбом. На первой странице были нарисованы одетые в балахоны фигуры, образующие круг. Рисунок был исполнен почти благоговейно. «Интересно, сознавала ли она это», — подумал Кэм. Он молча переворачивал страницы, внимательно изучая каждую. Женщина, распростертая на деревянном настиле с чашей меж обнаженных грудей. Одиноко стоящая фигура в балахоне и маске, которая, как он понял после своих изысканий, изображала Козла Мендеса.
— Это твой отец?
— Нет. На нем была другая маска. Маска волка.
Он стал рассматривать следующий рисунок. Тут был изображен человек, стоящий с поднятыми руками, а остальные были обращены лицом к нему и к женщине. Рядом из земли вырывалось пламя костра. Иа следующем рисунке маленький козлик с поднесенным к горлу ножом.
Клер отвернулась.
Бросив на нее быстрый взгляд, он продолжал листать альбом. Она нарисовала обнаженных мужчин в масках, движущихся по кругу вокруг костра в то время, как один из них совокуплялся с женщиной. Кэм задержался на человеке в маске волка: кровь капала с его пальцев.
Она ведь была совсем ребенком, пронеслось у него в голове, и ему пришлось сделать усилие, чтобы не разорвать все наброски в клочья.
— Ты знаешь где находится это место?
— Нет. — Она сидела лицом к окну, глядя в дождливую тоскливую ночь.
— По твоим рисункам это похоже на какую-то поляну.
— Там были деревья. Много деревьев, по-моему. Затем они как бы расступились. Казалось, что это очень большое пространство, но может быть, из-за того, что я была маленькой.
— Что произошло после той последней сцены, которую ты нарисовала?
— Не знаю. Я проснулась в своей кровати.
— 0'кей. — Он снова стал внимательно рассматривать наброски, ища подробности, которые она бессознательно подчеркнула. Один из нарисованных ею мужчин был коренастый, плотный, с толстой шеей. Это вполне мог быть Паркер. Возможно, ему просто хотелось, чтобы это был Паркер.
— Клер, когда ты делала эти наброски, ты полагалась на свои впечатления, или видела все это отчетливо?
— И то, и другое. Некоторые вещи так и стоят перед глазами. Ясная ночь, звездное небо. Я чувствовала запах дыма. Кожа у женщины была очень белой. У некоторых мужчин загар, какой бывает у фермеров.
Он резко поднял голову. — Что?
— Загар, как у фермеров. Ну знаешь, коричневые лица, шеи и руки. — Она отвернулась. — До сегодняшнего дня я не вспомнила этого Некоторые из них были совершенно незагорелыми, но ведь еще была весна.
— Тот главный, в козлиной маске, был очень худ, с кожей молочной белизны. Так бывает, когда человек совершенно лишен солнца.
— А голоса?
— У главного он был очень повелительный, властный, гипнотический. Остальные почти все время говорили хором.
— Ты нарисовала тринадцать фигур. Так оно и было?
— Разве тринадцать? — Она подошла и взглянула через плечо. — Не знаю. Я об этом не задумывалась. Просто само собой получилось.
— Если это так и было, и наша теория правильна, то по крайней мере трое из них мертвы. Шериф Паркер, Бифф и твой отец. Из этого следует, что для сохранения нужного числа, они должны были привлечь еще троих. Где же это место? — пробормотал он едва слышно.
— Где-то в глубине леса. Лайза выскочила из леса.
— Мы обследовали каждый сантиметр в лесу Доппера. Бад, Мик и я, и другие привлеченные для этого горожане. Мы разбились на три группы и целых два дня прочесывали местность. Ничего.
— Чтобы прочесать все леса в этой части округа, понадобилось бы вдесятеро больше людей.
— Поверь мне, я и об этом думал. Она снова взглянула на рисунки через его плечо. — Боюсь, что они помогли тебе меньше, чем ты рассчитывал.
— Нет, нет. Они очень помогли. Отложив блокнот в сторону, он взял ее руку. — Понимаю, как тяжело тебе было этим заниматься.
— Это было чем-то очистительным. Теперь, когда дело сделано, мне не придется больше думать об этом. Я могу вернуться к своей работе.
— Когда все закончится, я не стану дома заниматься служебными делами и втягивать тебя в них. — Он поднес ее руку к губам. — Обещаю.
— Ты вовсе не втягиваешь меня в это. Теперь получается так, будто я давным-давно связана с этим делом. Я хочу выяснить, что совершил или чего не совершал мой отец, и поставить на этом точку. Может быть, это одна из причин, почему я вернулась.
— Какие бы ни были причины, я рад, что ты здесь.
— Я тоже. — Усилием воли она стряхнула с себя мрачное настроение. Положив руки ему на плечи, она стала массировать их, стараясь снять усталость, и улыбнулась, услышав его довольный вздох. — На самом-то деле я очень расстроюсь, если ты перестанешь обсуждать дома служебные дела. Как иначе я смогу первой быть в курсе всех сплетен?
— Вот именно. Что ж, сегодня днем дочка Лесса Глэдхилла, поворачивая на Главную улицу с Дог Ран, сшибла бьюик Мин Атертон.
— Вот как?
— За каждой из них образовалась огромная пробка от одного конца города до другого. А Мин в дождевике и галошах стояла на перекрестке и регулировала движение.
— Жаль, что я пропустила такую сцену. Когда ты выйдешь за меня, то будешь держать руку на пульсе Эммитсборо.
— Сначала тебе придется построить гараж.
— Что?
— Гараж, — сказала она, нагибаясь, чтобы куснуть его в мочку уха. — Мне ведь нужно место для работы, и я уже подумала, что тебе может не понравиться, если я устроюсь в гостиной.
Он отвел руку назад, обнял ее и привлек к себе. — Так значит «да»?
— Сначала я посмотрю проект гаража.
— Уф. Значит «да».
— Это условное «может быть», — только и успела она сказать до того, как он закрыл ей рот поцелуем. Его руки уже вовсю действовали. Рассмеявшись, она придвинулась ближе. — Скорее, это было «вероятно».
— Я обязательно захочу завести детей. Она резко вскинула голову. — Прямо сейчас? Он снова притянул ее к себе. — Сейчас мы просто потренируемся.
Она снова засмеялась, когда они скатились с дивана на пол.
ЧАСТЬ III
«Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое».
Откровение, гл. 13, § 18
ГЛАВА 28
Проституткой Мона Шерман была первоклассной. С четырнадцати лет она зарабатывала себе на жизнь, торгуя собственным телом. Ей нравилось думать, что она таким образом выполняет полезное для общества дело. И выполняет его хорошо. Она гордилась своей работой и всегда руководствовалась правилом, что клиент всегда прав. Как хороший запасной игрок в бейсболе, Мона умела и была готова исполнять все, что от нее требовалось. За двадцать пять баксов в час Мона с полной гарантией удовлетворяла любые вкусы того, кто ей за это платил.
Она считала себя своего рода феминисткой. В конце концов, она ведь была деловой женщиной, которая сама составляла себе рабочее расписание и выбирала клиентуру. Она пришла к выводу, что ее уличный опыт несомненно заслуживал ученой степени по экономике.
У Моны было свое постоянное место на углу и постоянный приток устойчивой клиентуры. Она была миловидной женщиной, дружелюбной до, во время и после деловых взаимоотношений. Со своим десятилетним опытом она понимала важность отношений с потребителем.
Скорее ей даже нравились мужчины, независимо от их телосложения, индивидуальности или потенции. За исключением копов. Их она ненавидела из принципа — из того принципа, что они вмешивались в ее неотъемлемое право зарабатывать себе на жизнь. Раз уж она решила зарабатывать, торгуя своим телом, это ее личное дело. А копы под настроение норовили затолкать ее в каталажку. Однажды она из-за них побывала там.
Поэтому, когда ей предложили в сто раз больше ее обычной таксы только за то, чтобы сообщить одному копу некую смесь правды и лжи, Мона, с готовностью согласилась.
Половину суммы она получила наличными сразу. Ей переслали деньги по почте. Будучи деловой женщиной, она положила их в банк на шестимесячный депозит, чтобы получить порядочные проценты. На эти деньги и оставшуюся половину Мона собиралась провести следующую зиму в Майами. Устроить себе каникулы.
Она не знала, от кого именно эти деньги, но знала, откуда они. Благодаря своей профессиональной связи с Биффом Стоуки, Мона как-то заработала пару лишних монет участием в групповой оргии с кучкой психов в масках. Она знала, что мужчины любили играть в разного рода чудные игры и ничему не удивлялась.
Как и было условлено, она связалась с шерифом Раф-ферти и сказала ему, что владеет информацией, которая может его заинтересовать. Договорилась встретиться с ним на живописной смотровой площадке у семидесятой автострады. Она не хотела принимать полицейского у себя в комнате. Ей надо было заботиться о своей репутации.
Когда она подъехала на своем разбитом «Шеветте», он уже был там.
Неплохо выглядит для полицейского, подумала Мона и повторила про себя заученные фразы. Она отлично их помнила. Мона улыбнулась. Может ей стоит попробовать себя в Голливуде вместо Майами.
— Вы Рафферти?
Кэм обвел ее взглядом. Длинноногая и худая в своем будничном одеянии, состоящем из шорт и узкой майки. Короткая стрижка, концы волос высветлены. Если бы не морщины вокруг глаз и рта, ей нельзя было бы дать ее лет.
— Да, я Рафферти.
— А я Мона. — Улыбнувшись, она сунула руку в красный кошелек, болтавшийся у нее на груди, и вынула сигарету «Вирджиния Слим». — Огонек найдется?
Кэм вытащил спички и зажег одну. Подождал, пока не пройдет мимо семейство из четверых человек, которые в поисках туалета пререкались между собой. — Что ты хочешь мне рассказать, Мона?
— А Бифф в самом деле был твоим отцом?
— Он был моим отчимом.
Она прищурилась сквозь сигаретный дым. — Ага. Действительно, никакого семейного сходства. Я хорошо знала Биффа. У нас с ним было то, что можно назвать тесным деловым сотрудничеством.
— Вот как это называется?
Без всяких сомнений он был настоящий коп. Мона отставила сигарету и аккуратно стряхнула пепел на землю. — Время от времени он наезжал в город и тогда мы отлично развлекались. Мне действительно жаль, что он умер.
— Если бы я знал, что вы с ним были так близки, я бы позвал тебя на похороны. Но давай ближе к делу. Ты ведь не для того вызвала меня сюда, чтобы рассказывать, что Бифф был твой постоянный клиент.
— Я просто выражаю свое соболезнование. — Он уже вызывал у нее нервную дрожь, как будто она была актрисой в день премьеры. — Я бы выпила чего-нибудь прохладительного. Там внизу есть автоматы. — Она уселась на каменную стену спиной к горам и равнине. Склонив голову набок и зазывно глядя на него, она произнесла — Почему бы тебе не купить мне чего-нибудь выпить, Рафферти? Только, смотри, чтобы это был диетический напиток. Мне ведь надо следить за фигурой.
— Я сюда не в игры играть пришел.
— Мне будет легче говорить, если я смочу горло.
Он бесился от нетерпения. Из двух линий поведения он мог выбрать одну. Либо вести себя совершенно твердолобо, сунуть ей в нос жетон шерифа и пригрозить забрать в участок на допрос. Или же пойти купить ей этот чертов напиток и убедить, что ей удалось провести его.
Постукивая сигаретой по зубам, Мона смотрела, как он уходит. У него глаза полицейского, подумала она. Из тех, кто сразу способен вычислить потаскуху, даже если та наденет монашеское одеяние и станет читать молитву. Ей придется быть осторожной, очень осторожной, если она рассчитывает на остальные 1250 долларов.
Когда он вернулся с диетической кока-колой, Мона сделала медленный затяжной глоток. — Сначала я не знала, звонить тебе или нет, начала она. — Я не люблю копов. — Говоря чистую правду, она почувствовала себя увереннее. — В моем деле девушка прежде всего должна заботиться о себе.
— Но ты все-таки мне позвонила.
— Да, потому что это мне не давало покоя. Из-за этого я и клиентам своим уделяла мало внимания. — Сделав глубокую затяжку, она выпустила дым через ноздри. — Я прочитала в газетах о том, что случилось с Биффом. На меня жутко подействовало то, что его забили до смерти. Со мной он был всегда щедр.
— Надо думать. Так что дальше?
Она снова стряхнула пепел с сигареты. Мимо проследовало то самое семейство, устало забралось в свой домик на колесах и отправилось в сторону севера. — Ну, я просто никак не могла выбросить это из головы. Все время думала, как ужасно досталось бедняге Биффу. Но это ведь было несправедливо. А ты знаешь, что он был замешан в темных делишках?
— Каких именно?
— Наркотики. — Она медленно затянулась, наблюдая за ним. — Вот что я тебе скажу, сама я не употребляю этой гадости. Ну, может, иногда немного травки, но никаких сильных наркотиков. На моих глазах масса девчонок сгорела от этого. А я ценю свое тело.
— Конечно, это святое. Так к чему ты клонишь, Мона?
— Бифф часто хвастал своим побочным занятием, особенно после того, как он удовлетворял свои желания. Похоже, у него был контакт в Вашингтоне с одним гаитянином. Бифф был перевозчиком наркотиков.
— Как зовут того гаитянина?
— Бифф звал его Ренё и говорил, что это по-настоящему крутой парень. Большой дом, дорогие машины, множество женщин. — Она поставила банку колы на стенку и с удовольствием продолжала. — Биффу ужасно хотелось всего этого. Он сказал, что если бы ему удалось крупно заработать, он бы уже не нуждался в Ренё. В последний раз, когда я его видела, он сказал, что начал действовать самостоятельно, что у него есть партия товара и он сам ею распорядится без Ренё. Он болтал, что, может, мы даже слетаем на Гавайи, — закончила она, решив немного приукрасить свой рассказ. Ей всегда хотелось побывать на Гавайях. — А через пару дней я читаю, что он скончался. Бифф, то есть.
— Ага. — Он изучающе посмотрел на нее. — А как так вышло, что ты столько времени ждала, прежде чем связалась со мной?
— Я ведь уже сказала тебе, терпеть не могу полицейских. Но Бифф был таким хорошим парнем. — Для пущего эффекта Мона попыталась выдавить слезу, но этого у нее не получилось. — Я прочитала, что он якобы изнасиловал и убил какую-то девчонку. Но я этому не верю. Зачем ему насиловать подростка, когда он знал, что за плату получит женщину? Поэтому, я теперь думаю, а не Рене ли пришил их обоих? Ну, а так как Бифф был такой хороший клиент я решила, что должна кому-то рассказать все это.
Все звучало очень складно. — Бифф когда-нибудь заговаривал с тобой о религии?
— Религии? — Она с трудом сдержала улыбку. Ее предупреждали, что такой вопрос обязательно прозвучит, и научили, как на него ответить. — А забавно, что ты это спрашиваешь. Этот Рене увлекался какой-то чертовщиной.
Дьяволопоклонством, Санта, Сантер…
— Сантерией?
— Ага. Вот-вот. Сантерия. Что-то гаитянское, кажется. Бифф считал, что это очень здорово. Тут и мандраж и секс. Пару раз он приносил в комнату черные свечи, а я изображала девственницу. — Она ухмыльнулась. — Кто платит, тот и заказывает музыку.
— Верно. А он когда-нибудь говорил о совокуплении с настоящей девственницей?
— Ценность девственниц преувеличена, шериф. Когда мужчина платит наличными, он рассчитывает на опытную женщину. Бифф, конечно, любил кое-какие необычные вещи, ну, в атлетическом плане, понимаешь? А девственница просто будет лежать с закрытыми глазами. На твоем месте я бы занялась этим Ренё.
— Я так и сделаю. Будь поблизости, Мона.
— Ну, пока. — Она провела рукой по бедру. — Я всегда поблизости.
Кэму все это не понравилось. Совершенно не понравилось. Полиция округа Колумбия подняла для него досье на этого гаитянина Ренё Кассаньоль, он же Ренё Кастель, он же Роберт Касл имел такой длинный список правонарушений, что хватило бы дотянуться до Карибского моря. Он однажды отсидел за хранение наркотиков, но другие обвинения отпали. Его арестовывали или допрашивали по десяткам разных обвинений, от распространения зелья до контрабанды оружия, но ему всегда удавалось вывернуться. Сейчас он как раз проводил время в Диснейленде, и для того, чтобы его передали из того штата, понадобилось бы нечто более серьезное, чем слова проститутки.
Зачем же крупному наркодельцу похищать и убивать какую-то беглянку? Из-за его религиозных отклонений? Это возможно, допускал Кэм. Он не мог игнорировать очевидного. Но станет ли человек с гаитянским опытом совершать такую неуклюжую ошибку, как эксгумирование трупа, чтобы указать пальцем на кого-то другого? Тут что-то не сходилось. Человек, подобный Ренё, хорошо осведомлен о полицейской процедуре.
Во всяком случае Кэм почувствовал во всем этом какое-то надувательство. Теперь он хотел побольше выяснить о связи Моны с убийцей Карли Джеймисон.
Он снова взял то досье и перечитал его. Была уже середина июля, недели летели чертовски быстро. Когда вошел Боб Миз, он закрыл папку. — Привет, Кэм.
— Привет, Боб. Что у тебя за дело?
— Тут у меня одна штуковина. — Он почесал указательным пальцем лысину. — Ты ведь знаешь, я довольно много всего купил у твоей мамаши — мебель, несколько ламп, стекло. Кстати, она нормально добралась до Теннесси?
— Уехала поездом вчера вечером. Какая-нибудь проблема с вещами, которые ты купил?
— Я бы не назвал это проблемой. Просто я чистил комод — уже нашелся и покупатель. Отличная вещь из дуба. Сделан примерно в 1860 г.
— Семейная реликвия.
— Над ним надо было немного поработать. — Боб неловко задвигался. Он знал, как болезненно переживают люди продажу семейных реликвий. Ему надо было по ряду причин проявить тут особую осторожность. — Ну так вот, я вытаскивал ящики, чтобы их немного пошлифовать, и наткнулся на вот это. — Он вытащил из кармана книжечку. — Была приклеена лентой к нижнему ящику. Не знал, что и подумать, вот и принес сюда.
Кэм взял ее и понял, что это была банковская расчетная книжка. Счет в банке штата Виргиния.
Джек Кимболл или И. Б. Стоуки. Первый вклад, огромная сумма в пятьдесят долларов, был сделан за год до смерти Кимболла. В год, мрачно припомнил Кэм, когда тот участок земли был продан под торговый центр. Были еще вклады и изъятия со счета, продолжающиеся и после смерти Кимболла вплоть до месяца, предшествующего смерти Биффа.
Боб откашлялся. — А я и не знал, что у Джека и Биффа был, ну, общий бизнес.
— А ведь похоже, что так, верно?
Счет в свое вермя доходил до ста тысяч, а после того, как с него снимали деньги в последний раз, на нем осталось менее пяти.
— Ценю, что ты принес это сюда, Боб.
— Решил, что так будет лучше. — Он боком двинулся к двери. — Думаю, что если бы Бифф был жив, у него была бы масса неприятностей, — торопливо проговорил он.
— Похоже на то. — С задумчивым видом Кэм разглядывал торговца стариной. — Думаю, что излишне предупреждать тебя о том, чтобы ты помалкивал обо всем этом.
У этого Боба хватило совести покраснеть. — Кэм, ты же знаешь, что я умею молчать, но когда я наткнулся на это, Бонни Сью как раз оказалась рядом. Откуда мне знать, кому она уже рассказала.
— Вот именно, — пробормотал Кэм. — Еще раз благодарю.
Он откинулся в кресле, похлопывая по ладони книжкой и раздумывая, как лучше показать ее Клер.
Клер вернулась домой уже в сумерках, злая и подавленная. Больше часа она разговаривала с хирургом Лайзы. Вторая операция была позади, и ногу Лайзы поместили в обычный белый гипс, на котором уже расписались родственники, друзья и почти весь медперсонал третьего этажа.
Не пройдет и недели, как она вернется в Филадельфию.
Но на балетную сцену ей уже никогда не вернуться.
Никакие споры или уговоры не заставили доктора Сью изменить свой прогноз. При тщательном уходе и лечении Лайза сможет нормально ходить, даже немного танцевать. Но ее колено никогда не сможет выдержать балетную нагрузку.
Клер сидела в машине у обочины перед своим домом, уставившись в скульптуру на дорожке, постепенно обретающую форму. Женщина, стремящаяся к звездам и достигающая их.
О, черт.
Она посмотрела на свои руки, медленно сжимая и разжимая ладони, поворачивая их. Что бы чувствовала она, если бы больше не смогла заниматься скульптурой? Никогда бы не могла взять в руку молоток, паяльную лампу или резец?
Пустоту, смерть, гибель. Лайза лежала в постели, в глазах ее была боль, но голос звучал твердо.
— Мне кажется, я давно это поняла, — сказала она. — Все-таки лучше знать наверняка, чем гадать, надеяться.
Нет, нет, думала Клер, с треском захлопывая дверцу машины. Терять надежду всегда нелегко. Она остановилась перед скульптурой, разглядывая ее в угасающем свете. Форма лишь намечалась, удлиненная, тонкая, с поднятыми вверх изящными руками, расставленными пальцами. Стремящаяся ввысь. Но в своем воображении она уже видела ее завершенной с чертами лица как у Лайзы.
«Она могла сделать это», — подумала Клер. Она могла придать лицу статуи черты Лайзы, ее изящество и мужество. Может быть, это станет чем-то значительным. Глядя себе под ноги, она прошла в дом.
Звонил телефон, но она не взяла трубку. Ей все еще не хотелось ни с кем разговаривать. Не включая света, она прошла через кухню в гостиную, мечтая заснуть и забыться.
— Я ждал тебя.
Эрни поднялся, тень среди теней, и стоял, выжидая. От неожиданности она вздрогнула, но затем успокоилась и уже посмотрела на него как взрослый на ребенка.
— Обычно люди ждут на улице, пока их не пригласят войти. — Она потянулась включить лампу.
— Не надо. — Он быстро подошел, накрыв ее руку своей ладонью. Та была холодной и потной. — Нам не нужен свет.
К ее раздражению теперь добавилось что-то вроде страха. Она подсказала себе, что окна открыты, и закричав, она сможет позвать на помощь соседей. И что он всего лишь мальчик. Она высвободила свою руку. Запутавшийся в своих сексуальных переживаниях, но всего лишь мальчик.
Но не убийца. В это она не могла поверить. Не осмеливалась.
— Ладно, Эрни. — Она непринужденно отошла и подвинула кушетку между ними. — В чем дело?
— Ты должна была стать той самой. Ты так смотрела на меня.
— Я смотрела на тебя по-дружески. Вот и все.
— Ты должна была стать той, — упрямо повторил он. Она была его надеждой. Возможно, последней. — Но ты пошла с Рафферти. Позволила ему обладать тобой.
Жалость, сначала охватившая ее сердце, тут же испарилась. — Мои отношения с Кэмом не подлежат обсуждению. Это мое личное дело.
— Нет. Ты должна была быть моей.
— Эрни. — Терпение, сказала она себе. Терпение и логика. — Я на десять лет старше тебя, и мы знакомы лишь пару месяцев. Мы оба знаем, что я никогда не делала ничего такого, позволяющего тебе думать, что я предлагаю что-либо помимо дружбы.
Он несколько раз медленно покачал головой, устремив на нее пристальный взгляд темных глаз. — Ты была послана. — В голосе послышались плачущие нотки, так свойственные юности. Это смягчило ее.
— Послана? Эрни, ты ведь знаешь, что это неправда. Ты создал в своем воображении что-то совершенно несуществующее.
— Я видел статую, которую ты сделала. Ту, верховного жреца.
Потрясенная, она отступила на шаг. — Что такое ты говоришь? Ты украл ее?
— Нет, это сделали другие. Другим известно, что ты знаешь. Ты видела. И я тоже.
— Видела что?
— Я принадлежу к ним. Теперь я ничего не могу поделать. Я один из них, разве ты не понимаешь? Не можешь понять?
— Нет. — Она положила руку на спинку кушетки. — Не могу. Но хотела бы. Я хотела бы тебе помочь.
— Предполагалось, что от этого мне станет лучше. Что я получу все, что пожелаю.
Его ноющий тон перешел в слезы, но у Нее не хватило духу подойти поближе и успокоить его. — Эрни, давай я лучше твоих родителей позову.
— Какого черта? — Слезы сменились вспышкой ярости. — Что они знают? О чем беспокоятся? Они думают, что смогут все исправить, если заставят меня пойти к психиатру. Может, им это и поможет. Ненавижу их. Ненавижу обоих.
— Ты так не думаешь.
Он зажал уши руками, как будто желая заглушить слова, ее и свои собственные. — Они не понимают. Никто не понимает, кроме…
— Кроме? — Она шагнула к нему. Белки его глаз блестели в темноте. Она видела капельки пота над верхней, еще безусой губой. — Эрни, сядь. Сядь и расскажи мне. Я попытаюсь понять.
— Дороги назад уже нет. Я знаю, что я должен делать. Я знаю, с кем я. — Повернувшись, он бросился бежать.
— Эрни! — Она выбежала за ним, помедлив посреди двора, когда он вскочил в свой грузовик. — Эрни, подожди. — Когда он промчался мимо, она в отчаянии оглядела улицу. Его дом не был освещен. Клер чертыхнулась и бросилась к своей машине. Ей не удалось предотвратить то, что случилось с Лайзой. Может быть, ей удастся помочь Эрни.
Он повернул на Главную улицу, и она потеряла его из вида. Нетерпеливо крутя руль, она кружила, обследуя боковые улочки в поисках его грузовика. Через десять минут она уже была готова бросить эти поиски, решив, что самое правильное будет поехать в пиццерию «Рокко» и рассказать обо всем его родителям.
Тут она вдруг заметила его грузовичок, припаркованный на заднем дворе «Похоронного бюро Гриффитса». Клер подъехала к нему. Здорово, — подумала она. — Что он там делал? Взламывал покойницкую?
Она не задумывалась о последствиях. Она войдет и вытащит его оттуда, тихо и быстро. А затем передаст его родителям.
Задняя дверь не была заперта, и она открыла ее, пересиливая возникшее неприятное чувство оттого, что ей предстояло войти туда, где смерть была обыденным явлением. Мысленно быстро помолилась о том, чтобы там не оказалось покойника, и проскользнула внутрь.
— Эрни? — прошептала она. Ее приглушенный, приличествующий месту шепот отдавался где-то внизу. Должно быть, там дверь для выноса тел, подумала она, глядя вниз на железные ступени. — Черт возьми, Эрни, почему здесь?
Внезапно ей пришло в голову, что все это имеет символический смысл. Гробы и свечи. Клер была хорошо знакома со статистикой подростковых самоубийств. Эрни был тут первым и верным кандидатом. В отчаянии она остановилась на верхней ступеньке. Она не врач. У нее нет специальной подготовки. А если она не сможет его остановить…
«Лучше всего пойти разыскать Кэма», — решила она, правда, почувствовав себя при этом чуть ли не доносчицей. — А еще лучше — доктора Крэмптона. Она двинулась было к двери, но услышав внизу шум, заколебалась. Почему вдруг мальчик послушается полицейского — особенно того, которого возненавидел? И уж, конечно, он не отзовется на слова какого-то там провинциального докторишки. Если это просто проявление подростковой депрессии, то как тяжело воспримет Эрни то, что за ним приедет полицейский? Она вспомнила его слезы, его отчаяние и вздохнула.
Она просто спустится вниз и постарается сначала его там найти. Неважно, было ли у нее профессиональное умение, она все-таки поговорит с ним, и если удастся, успокоит. В темноте она стала медленно спускаться по ступенькам.
Голоса. «С кем, черт побери, мог там разговаривать Эрни», — удивилась она. Скорее всего, Чарли был занят своей работой, а Эрни наткнулся на него. Она постарается все объяснить, смягчить, успокоить, а за тем вернуть Эрни его родителям до того, как случится непоправимое.
«Нет, не голоса», — поняла она. Музыка. Органная музыка Баха. Она подумала, что для создания соответствующей обстановки Чарли предпочитал торжественную музыку.
Она повернула в узкий коридор. Мерцанье настенных светильников с трудом пробивалось сквозь густоту теней. Вновь послышалось какое-то движение и бормотанье под музыку. Клер неуверенно протянула руку к длинному черному занавесу и раздвинула его.
В этот момент прозвучал гонг.
На помосте лежала женщина. Сначала Клер решила, что та мертва, настолько бледной казалась ее кожа при свете свеч. Но голова женщины шевельнулась и, охваченная самым настоящим первобытным ужасом, Клер поняла, что та жива.
Руки ее были скрещены на обнаженной груди, в каждой руке по черной свече. Меж раздвинутых бедер стояла чаша, прикрытая тонким металлическим кружком-диском, на котором лежал маленький круглый черный хлебец.
Там стояли мужчины, целая дюжина, в длинных балахонах с капюшонами. Трое приблизились к алтарю, изображаемому женщиной, и низко поклонились.
Послышался громкий голос, нараспев произносящий что-то на латыни. Узнав голос. Клер задрожала. Но это не может быть, пронеслось у нее в голове, слегка закружившейся от первого потрясения. Тогда там были деревья, костер и запах дыма и сосен. Суставы ее пальцев, вцепившихся в черную ткань занавеса, побелели, она неотрывно смотрела сквозь его щель. Голос, тот, что звучал в ее снах, заполнил маленькое холодное помещение.
— Пред лицом Владыки Ада и демонов бездны, пред вами, братья мои, провозглашаю я законы Сатаны. Пред этим сообществом вновь клянусь быть верным Ему и чтить Его. В ответ ожидаю Его помощи в исполнении всех моих желаний. Призываю вас, братья, совершить то же самое.
Стоящие по обе стороны от него люди в унисон повторили за ним эту клятву.
«Так ведь все и было на самом деле, — в ужасе подумала Клер, в то время как священник и его дьяконы продолжали распевать по латыни. — Так ведь все и было. Ее сон, ее отец. Боже милостивый, отец. И все остальное».
— Сатана Повелитель, Владыка Ада, Всемогущий император.
Священник поднял дискос, поднес его к груди, где покоилась тяжелая серебряная пентаграмма, и нараспев произнес эти кощунственные слова на мертвом языке. Положил дискос на место, повторил ту же процедуру с чашей, поставив ее обратно меж худых белокожих бедер женщины.
— Всемогущий Владыка Тьмы, прими с благосклонностью жертву, приготовленную нами тебе.
Сладковатый и густой запах ладана напомнил ей длинные, торжественные мессы ее детства. Это тоже была месса, подумалось ей. Черная месса.
Читать бесплатно другие книги:
