Исправленному верить (сборник) Перумов Ник
– Капрал Гарри Чхе, – спокойно сказал Заруба. «Не бзди, Че Гевара, никто тебя не расстреляет», – подумал он, безмятежно глядя на Каддза.
Безмятежность взгляда майора Каддз оценил по-своему. «Радуется, – подумал он, – доволен, что нашёлся крайний и этот крайний – кто-то другой. Погоди, майор, ты у меня поплачешь».
– Письменный приказ, – спокойно сказал начальник штаба.
Что ж, такие мелочи не могли остановить подполковника Каддза, Каддза, закусившего удила. Нервно подрагивая рукой, на командирском приказном бланке он выписал приказ, а начальник штаба спокойно и задумчиво наблюдал за этим.
Закончив писать, Каддз заколебался, положить ли бумагу просто на стол или протянуть её майору. Протянешь – а вдруг не возьмёт? Заруба, однако, избавил подполковника от колебаний – спокойно протянул руку и взял заполненный бланк.
Майор внимательно и сосредоточенно прочёл приказ три раза и не нашёл ни малейшего повода придраться. Как ни торопился, как ни волновался Каддз, все формальности, надо отдать должное, были соблюдены. Это хорошо, подумал Заруба. Он разгладил приказ и, словно только вспомнив, поднял голову:
– Господин подполковник! (Устав предусматривал обе формы обращения, называть сейчас командира товарищем Зарубе не хотелось.) Получено сообщение по литосферной связи. Группа старшего прапорщика Брехта возвращается в полном порядке.
– Прекрасно, – сказал Каддз, так и не сообразивший, хорошо это в данной ситуации или нет. – Тем не менее моего приказа это обстоятельство не отменяет.
– Я понял, – кивнул Заруба. – Так я вношу его в книгу приказов?
– А разве не ясно? – огрызнулся Каддз. – Вот что. Боевая задача выполнена. Моя операция завершилась полным успехом. Я отправляюсь отдыхать. Поручаю вам встретить возвращающуюся группу, принять пленных, позаботиться о раненых с обеих сторон и…
– И расстрелять капрала Чхе, – закончил майор, кивая.
Каддз на минуту застыл в проходе. Потом оглядел майора с головы до ног и вышел, не сказав больше ни слова.
После его ухода Заруба на долгое время – на две с половиной минуты – задумался.
Вот оно как, значит!
Холёный маменькин сукин сын, успешно делающий карьеру на их крови, в ближайшее время доложит в штаб флота об успешном выполнении операции. «Моя операция завершилась полным успехом».
Это будет важный, знаковый момент в его гнусной карьере – завершённая боевая операция, в полном объёме, в краткие сроки, без потерь и без чрезвычайных происшествий. Всякие второстепенные моменты – неполадки со связью и тому подобное – всерьёз разбираться и учитываться в штабе флота уже не будут. Конечно, никто Че Гевару не расстреляет, однако и ему, и Зарубе (а за связь отвечает начальник штаба) придётся пережить неприятные моменты дисциплинарных разборок типа служебного расследования. Получат нахлобучки, измотанные нервы, отметки в личных делах…
Один Каддз выйдет сухим из воды.
Это если на ближайшем сеансе бета-связи через полчаса после окончания ужина Каддз, как положено, доложит в штаб флота об успешном выполнении задания.
Стоп! На ближайшем сеансе бета-связи? Так-так.
Своё задушевное прозвище Диверсант Юджин Зайцев получил в молодые годы благодаря красивому техничному владению сапёрной лопаткой в рукопашных схватках.
Спустя годы, став начальником штаба диверсионной бригады, Заруба отнюдь не утратил полезных в повседневной жизни навыков обращения с колюще-режущими и рубящими предметами, при этом приобрёл немалый опыт в задумке, организации и проведении всевозможных каверз и подлянок. В конце концов, что такое толковая разведывательно-диверсионная операция в тылу врага, как не одна большая и красивая подлянка?
Немалый профессионал в своём деле, Заруба решил, что раз в жизни не грех воспользоваться профессиональными навыками для маленького личного пользования. Тем более граждане, польза от этого применения будет не только и не столько ему одному, Зарубе, сколько всему дружному и бесхитростному коллективу злодеев-диверсантов.
План сложился в голове майора Зарубы быстро и легко. Для плана требовалась помощь одной личности. Заруба склонился над планшетом, выбрал нужный канал, буркнул: «Зайди-ка, покурим, что ли», затем включил громкую связь и принялся отдавать распоряжения и принимать доклады.
Отправляться встречать вернувшихся «с прогулки» он и не подумал. Не дети маленькие. Все мероприятия по встрече вернувшихся бойцов были давным-давно отлажены, и за это дело можно было как раз не переживать.
Копия приказа не успела высохнуть в журнале, как на мостике появился толстый жизнерадостный офицер. Это был штабс-ротмистр Клюква. С одной стороны, это была вроде как остроумная кличка. С другой стороны, это была не такая уж остроумная кличка, потому что это была фамилия.
– Привет, привет! – сказал толстый весёлый Клюква, усаживаясь без церемоний прямо на пульт. – Что новенького, старик? Слышал, ты тут повоевал? С кем война?
– Брехня, – отмахнулся Заруба. – С кем тут воевать? Отправил десяток молокососов с местными деревенскими штакетинами помахать, и сразу все – «война, война». Чай будешь?
– Только с коньяком. Как тебе новый командир? Что-то не вижу пылкого восторга в очах.
– Да ничего так командир. Даже не знаю, как и сработаемся. Ты же знаешь, мы люди мирные, мухи не обидим, а тут такой боевой енерал. Иной момент страшно становится.
– Да ну?
– Ей-богу. Да вот хоть взять случай… да даже не знаю. А! Вот хотя бы случай с Че Геварой.
– И что с ним? – осведомился Клюква, бесцеремонно распахивая потайной отдел личного Зарубиного шкафа и доставая оттуда бутылку «Белого аиста».
– Да так-то ничего. Велено его, понимаешь, расстрелять.
– Понятно. Тебе налить?
– Плесни капелюшку.
– Давай. Что из дому слышно?
– Да всё путём.
– Ну давай по маленькой, за то, что всё путём.
– Ай, дарагой, какой хароший тост ты гавариль.
– Учись, пока я жив. Помру – кто тебя толковым тостам обучит?
– Дурака бестолкового? Верно, отец, только ты.
– Ну-ну. И что ты там говоришь, с Че Геварой?
– Да вот.
Штабс-ротмистр Клюква взял книгу приказов и, опять-таки, очень и очень внимательно прочёл приказ на бланке, его копию в книге приказов, уже заверенную печатями и подписью начштаба майора Зайцева.
– Давно пора, – одобрительно кивнул он, закончив чтение. – Распустились, понимаешь. Поверишь ли, давеча иду мимо рекреации – что ты думаешь? – курят!
– Кошмар.
– Я и говорю. Что там было-то?
Заруба быстро и деловито рассказал, что произошло. Толстый жизнерадостный Клюква не всю жизнь был жандармским штабс-ротмистром и оперуполномоченным ПАУК – подразделения анализа, управления и координации, проще говоря, особистом. Несколько лет назад достаточно стройный Клюква служил в танковом полку командиром разведроты. Нюансы, в отличие от Каддза, он понимал прекрасно.
Выслушав рассказ Зарубы и расспросив его ещё немного, он на минутку задумался.
– А не позвонить ли нам Людоеду? – спросил он.
Милое прозвище Людоед носил доктор Венцль, врач орбитальной станции. Людей он не ел, чего не ел, того не ел. В остальном же он был самый настоящий Людоед, за что и пользовался на станции всеобщей любовью и уважением.
– И то, – согласился Заруба. – Что это мы с тобой, словно нехристи какие, пьём вина зелёные на двоих? Сказано же – по три.
Сказано – сделано. Через несколько минут Людоед присоединился к Клюкве и Зарубе. Его отличал двухсотпятисантиметровый рост, статринадцатикилограммовый вес, неуставной конский хвост, при наличии вполне солидной лысины, короткая неухоженная тёмно-русая борода и ожерелье на шее из строгговских клыков – все до единого им самолично вынутые из пастей строггов после бесхитростной анестезии. Анестезия проводилась, опять-таки, им лично – либо выстрелом из штурмовой винтовки с неблизкого расстояния, либо пудовым кулаком в голову с расстояния близкого. Четвёртый дан в шотокан-карате отнюдь не мешал природной силушке Людоеда, напротив, как-то даже слегка её дополнял. Бутылка ещё не опустела, а злобный коварный комплот был сколочен. «К слову сказать, среди меня Каддз тоже не пользуется популярностью», – не без некой обиды заметил Людоед и собрался было привести пример нехорошего к нему, бедному доктору, отношения, но ему рекомендовали быстрей заняться делом, а истории оставить на потом, и Людоед, допив залпом халявный коньяк, ушёл весьма довольный.
Путь его пролегал на третью палубу, где в кубрике связистов в полном одиночестве свободный от смены отдыхал рядовой Слухов.
Рядовой Слухов сидел в нарушение устава на койке и читал, опять-таки, не устав, скажем, внутренней службы, а книжку «Любовь в разгар лета» с неизменной блондинкой, целующейся на обложке с неизменным брюнетом.
– Привет, Лосяра, – сказал ему Людоед, весело хлопая по плечу, от чего Лось, мальчуган отнюдь не хилый (прозвище было ему дано за физические данные, и данные эти были – не приведи бог увидеть в страшном сне), даже слегка крякнул. – Командира нашего ты давно видел? Каддза, я имею в виду.
– Я его тоже… имею в виду, – настороженно заметил Лось. – Бог миловал, как в ночную заступил, после инструктажа не сподобился.
– Теперь скажи, друг ситный, – Людоед оглянулся. Нет, никого рядом не было. – Ты как насчёт того, чтобы перекантоваться несколько суток в изоляторе?
Попасть в медицинский изолятор, в царство неги, комфорта и безделья, было недостижимой мечтой всего личного состава. Лось, понятно, рвался туда всей душой, но понимал, что мечта сия несбыточна. И тут вдруг – на тебе! Сами зовут. Нет, что-то здесь не то.
– А Че Гевара там один как? Сгниёт на узле связи.
Людоед снова оглянулся и притянул Лося к себе.
– Ты за Гевару не ссы, – сказал он тихонько на ухо. – Тут скоро такое начнётся – мама, не горюй. Я тебе расскажу – у тебя рубаха дыбом завернётся. Пошли, покантуешься в лазарете, я тебе потом все дела нарисую, а Че Гевара тебе только спасибо скажет.
Может, натуральный лось, который с рогами, в этой ситуации и начал бы упрямиться. Однако рядовой Лось кое-что прикинул. Что Людоед подлян строить не будет – это ему было понятно. А уж положить хрен на службу, да ещё и по закону – от такого счастья ни один боец не откажется в жизни.
Как итог – через десять минут Лось, довольный жизнью, осваивался в персональном боксе лазарета, а Людоед в набранную из вены Лося пробирку с кровью капал пипеткой стерильную дистиллированную водичку. Чего, спрашивается, ещё ждать от злобного Людоеда?
Ещё через несколько минут старший лейтенант медицинской службы Венцль докладывал подполковнику Каддзу, что им выявлен и изолирован от личного состава рядовой Слухов с верифицированным диагнозом гемолитической лихорадки Сидельникова. ГэЛээС, товарищ подполковник, это опасное инфекционное заболевание, этиология которого…
– Я знаю, что такое ГЛС, – оборвал Людоеда Каддз. – Проводите все необходимые мероприятия. Опасность для личного состава есть?
– Никак нет. Пока пациент изолирован – опасности никакой.
– Прекрасно. Не вздумайте его выпускать. Это приказ. Поверьте, старший лейтенант, я знаю, что это за лихорадка. Удвойте бдительность. Можете требовать всё, что необходимо.
Каддз действительно многое знал об этой лихорадке. Он, например, знал, что уж у него-то её точно никогда не было. Это была страшная болезнь с неуловимым возбудителем. При этом никаких специфических реакций, позволяющих подтвердить или исключить заболевание, не было в природе. Насчёт верификации, то есть достоверного подтверждения диагноза, врач, мягко говоря, преувеличил. Однако он действовал строго по инструкции. Едва в пробирке со свежей кровью появлялся необъяснимый иными факторами гемолиз, диагноз инфекции считался эпидемиологически обоснованным и пациент надолго изолировался от окружающего мира.
Большинство заболевших умирали. Из выживших был определённый процент, не имевший никаких клинических проявлений. Подозревали, что это были симулянты. Каддз точно знал, что он был симулянт – ему помогали в своё время врачи, задействованные родственниками. Возможно, что этот старший лейтенант тоже по каким-то причинам помогает симулянту. Каддза это не касалось. Даже лучше, если это симулянт. Опасности заражения для личного состава, а значит, и для него, Каддза, никакой. А проблемами, почему тут творятся такие дела, будет в скором времени заниматься новый командир. Каддз, можно сказать, сделал себе славное боевое имя и теперь может готовиться к переводу на новое тёплое место.
Он не знал, что как раз по имени и готовится удар.
Он узнал об этом, когда пришло время доклада.
После ужина – он не пошёл в кают-компанию, объяснив это отсутствием флотских привычек, и в одиночку скромно поужинал омарами с бутылочкой шато-сен-мишель № 7 в своей аскетичной трёхкомнатной командирской каюте – Каддз и майор Зайцев, Заруба, снова встретилась на мостике. Близилось время связи со штабом флота, доклад по бета-связи и получение нового задания.
– Что с бета-связью? – первым делом спросил Каддз.
– Исправна, – коротко ответил Заруба, и на душе у Каддза сразу стало легче. В принципе, если у этих идиотов хватило ума не расстреливать недоумка-связиста, сейчас самое время его помиловать. Это вообще самый благоприятный исход – никакого существенного инцидента, считай, что не было.
А в рассказах о войне это будет дополнительный драматический момент. «И тут полностью прервалась связь».
– А этого капрала… приказ выполнен?
Майор Заруба отстранённо вглядывался в потухшие экраны.
– Насколько мне известно – пока нет.
«Что же, прекрасно», – сказал про себя Каддз.
– Что это значит – «насколько мне известно?» – спросил он недовольным тоном. – Человек либо расстрелян, либо не расстрелян.
– Господин подполковник, этот вопрос следует задать начальнику особого отдела. С момента подписания вами приказа капрал Чхе находится в его юрисдикции.
«Гора с плеч, – подумал Каддз, – ну, конечно! Особый отдел. Теперь это их головная боль. Вот уж не думал, что буду рад близости жандармов».
– Что ж, пускай он и делает, что хочет. Вообще-то я собираюсь подумать о помиловании. Впрочем, речь сейчас не об этом. Время подходит – включайте связь.
– Вы имеете в виду бета-связь? – холодно спросил Зайцев.
«Наглый хам! – вскипел внутри Каддз. – Дорого он заплатит мне за такой тон и такие издёвочки!»
– Я имею в виду бета-связь, – резко ответил он.
– Это невозможно, – спокойно сообщил начальник штаба.
Каддз какое-то время пристально смотрел на него. «Не понимаю, – думал он, – откуда у этого ограниченного майора-перестарка такая невозможная наглость?»
– Минуту назад, – как можно более сдержанно и в то же время холодно начал он, – вы доложили мне, что бета-связь исправна.
– Так и есть, господин подполковник, – кивнул Заруба.
– Так в чём же дело?
Майор равнодушно пожал плечами:
– Нет радиста.
– Как нет? У нас их двое.
– Никак нет. Капрал Чхе находится под арестом и ждёт расстрела. Рядовой Слухов – в медсанчасти.
– Ну и что? Один саботажник и один симулянт? Давайте любого и обеспечивайте связь. Мне нужна связь сию же минуту.
– Которого?
– Любого. Давайте… – Каддз на секунду задумался («Ну их, этих жандармов – с медиками проще договориться»). – Давайте симулянта.
– Мне нужен письменный приказ.
– Какого чёрта… – начал Каддз и осёкся. Он вспомнил доклад доктора – чёрт, как некстати. Гемолитическая лихорадка? Всё понятно. Конечно, это симулянт. Всё подстроено. Эти недоумки сбились в кучу, и все заодно. Хорошо же!
Однако написать приказ и забрать из изолятора пациента, пусть и заведомого симулянта, он не может. С него спустят шкуру, если он позволит вывести из изоляции больного с подозрением на опасную инфекцию. Ну и чёрт с ними!
– Давайте на мостик этого вашего Чхе! Считайте, я его помиловал.
Наглый майор снова равнодушно пожал плечами:
– Обращайтесь к начальнику особого отдела.
Каддз резко шагнул к пульту и включил внутреннюю связь:
– Штабс-ротмистр? Это командир станции подполковник Каддз. Что там у вас с арестованным?
На экране штабс-ротмистр Клюква не выглядел ни жизнерадостным, ни даже особо толстым.
– Арестованный ждёт приведения приговора в исполнение, господин подполковник, – спокойно и немного устало сообщил жандарм.
– Я отменяю свой приказ, – через силу улыбнувшись, сказал Каддз. Он старался выглядеть добродушным. – Я немного погорячился в боевой обстановке. Возвращайте бойца в строй, он мне нужен. Если нужно ещё что-то написать – я напишу, – поторопился добавить он.
Жандарм пожал плечами точь-в-точь как только что майор:
– Арестованный ждёт исполнения приговора.
– Но это мой, личный мой приговор. И я его отменяю.
– Да, господин подполковник. Это ваш личный приговор. По закону вы вправе вынести его в боевой обстановке. Однако с момента вынесения вашего приговора он теряет обратную силу и может получить её, если не будет приведён в исполнение, только решением трибунала.
Каддз какое-то время размышлял над услышанным.
– Ну, хорошо. Предположим, трибунал капрала оправдает. Даже скорей всего. Я буду ходатайствовать об этом. В сущности, если инициатор приговора ходатайствует о его отмене, вопрос ведь решается сам собой, не так ли?
– Нет, господин подполковник. Вы ведь вынесли приговор не просто так, а на основании некоего факта?
– Да. Был факт отсутствия связи в момент боя.
– Ну вот. Трибунал будет с этим разбираться. И если написанный в приказе факт саботажа со стороны капрала Чхе подтвердится, приговор будет оставлен в силе, и даже вы не сможете его отменить. Вы ведь действовали не по своей прихоти, приговаривая его к смертной казни, правильно? Вами двигала необходимость, так? (Каддз кивнул.) Необходимость выше вас. Выявится саботаж – арестованный понесёт наказание по законам военного времени.
– Ладно, – кивнул Каддз, которого слово «необходимость» заставило поискать ещё варианты. – Берегите этого парня для трибунала, раз таков закон. Но сейчас отдайте мне его как угодно – с конвоем, под расписку, отдайте для выполнения сиюминутной боевой задачи. Мне необходима бета-связь.
Штабс-ротмистр не позволил себе улыбнутся. Он оставался спокойным и усталым.
– Это невозможно, господин подполковник. Собственно, в тот момент, когда вы подписали приказ о расстреле, вы полностью сложили с приговорённого все его обязанности. Он не может работать ни с бета-связью, ни с чем-либо ещё. Я даже не могу приказать ему, чтобы он подтирал собственную задницу. Де-юре он уже расстрелян, понимаете? По закону я имею право расстрелять его в любую минуту. Я повторяю: он не расстрелян, но вам и всем следует его рассматривать как уже расстрелянного. Образно говоря, представьте, что человека приговорили к смерти и ведут на казнь по дороге. Могут вести минуту. Могут пять. Могут десять. Если дорога длинная – час. Несколько часов. Никакой разницы нет – часом раньше или часом позже, ведь этот человек уже расстрелян. Вы ведь не будете требовать у человека, которого ведут на расстрел, чтобы он по дороге заодно и поработал вам на радиостанции? Здесь то же самое.
– Да ну вас к чёрту с вашими глупыми баснями! – не выдержал Каддз. – Перестаньте морочить мне голову. У вас есть человек, умеющий работать с бета-связью и имеющий к этому допуск. Мне наплевать, приговорён он или не приговорён. Он ещё жив, в него никто не стрелял. Приговор – всего лишь условность. А он – он безусловно полезен. Выдайте мне его на время сеанса, а потом хотите – расстреливайте, хотите – везите в трибунал, хотите – к чёрту на рога.
– Вы говорите, приговор – условность? – Жандарм внимательно взглянул на Каддза, и тут до командира станции дошло, что этот штабс-ротмистр не так прост, как ему поначалу казалось. Не так прост и не так безопасен. – Простите, подполковник, а какие ещё законы вы трактуете как условность? То есть как нечто, ничего не значащее?
– Любы… никакие. – Каддз вдруг сообразил, что жандарм, этот толстый шут гороховый, который только и интересуется, что дармовой выпивкой, и несёт всякую чушь, перед камерой явился по полной форме, застёгнутый, как говорится – при орденах и регалиях, вымыт и выбрит, смотрит прямо и осмысленно и говорит чётко, ясно и внятно. Он осознал, что их диалог фиксируется и что, даже если он не имеет юридической силы, что вряд ли, кровь и карьеру может попортить очень неслабо. «Готов поспорить, что у него обувь вычищена до блеска, – невпопад подумал он, – несмотря на то что камера не захватывает ноги».
– Я… уважаю законы, – начал он, – но, согласитесь, есть такая вещь, как целесообразность. Уж она-то…
– …выше закона? – подхватил жандарм.
«Ну, конечно!» – хотел крикнуть Каддз.
– Нет, ну что вы. Я не это имел в виду.
– Что ж, – неожиданно сказал штабс-ротмистр, – тогда – честь имею. – И полностью прекратил дискуссию, вырубив связь со своей стороны.
Каддз протянул было руку на кнопку вызова, однако спохватился. Во-первых, это выглядело глупо. Во-вторых, жандарм в таких делах был в своём праве и мог не подчиняться.
Время связи неумолимо уходило. Каддз взглянул на часы. Да, плохо дело!
– С бета-связью так постоянно. – Майор Зайцев-Заруба сидел в кресле и с отстранённым видом разглядывал стило планшета. – Появляется – исчезает. Однако никогда не исчезает больше чем на шесть с половиной часов. Почему – неизвестно, но это давным-давно зафиксированный факт. Не переживайте… господин подполковник. Шесть с половиной часов невыхода на связь не вызовут никаких переживаний в штабе флота. Соответственно, тринадцать часов не вызовут никаких переживаний в Генеральном Штабе.
– А что потом? – спросил Каддз, который прекрасно понимал, что «потом», но боялся себе в этом признаться.
– А ничего страшного, – сказал майор Заруба, выкидывая стило в корзину.
Что будет потом, было понятно обоим. Сложись всё нормально – и сейчас они бы уже доложили о выполнении задания и получили бы новый приказ. Скорее всего – возвращаться на базу. Хотя, вполне возможно, что напротив, прыжок чёрт-те куда дальше. Без приказа они не имели права возвращаться. Через шесть с половиной часов невыхода на связь за ними пришлют поисково-спасательное судно с полномочной комиссией. Когда выяснится, что боевая ситуация началась и завершилась нормально, а весь сыр-бор разгорелся из-за непоняток на ровном месте, при том, что все живы и, за исключением Лося, здоровы, да и Лось, кстати говоря, помирать не собирается, оправдывая своё здоровое прозвище, что аппаратура исправна и имеется отличный радист, который не может обеспечить связь только потому, что его совершенно безосновательно приговорили к расстрелу, тогда комиссия, в которой отнюдь не одни только подхалимы и доброжелатели семейства Каддзов, вынесет решение, и это решение будет не в пользу боевого подполковника Каддза.
Похоже, Каддз тоже начал всё это потихоньку осознавать. Скандал с его первым самостоятельным командованием, похоже, ставил крест на его головокружительной карьере. Он сидел осунувшийся, похожий на какое-то мокрое жалкое животное. В его воображении злые языки вовсю полоскали его имя, и ему было нестерпимо жаль себя.
Не похоже, чтобы ему при этом было хоть немного жаль Чхе, размышлял Заруба, для которого по-прежнему все мысли Каддза были написаны на лице подполковника не мельче заголовков газетных передовиц.
Каддз и в самом деле не думал о Чхе. Ему было плевать.
Самое интересное, что и капралу Чхе, Че Геваре, тоже было плевать.
Дело в том, что сразу после беседы с Зарубой прямо на смену к Че Геваре заявился штабс-ротмистр Клюква:
– Чем занимается наша доблестная связь? Трудимся?
– Так точно.
– Вижу, вижу. Ценю. Слушай, пламенный революционер! Мне был вещий сон: бета-связи ещё долго не будет. Звякни Зарубе на мостик, он даст добро. Он тебя отпустил помочь мне кое-какие бумажонки под расписку посжигать. У тебя допуск после меня самый крутой, ты знаешь.
– А что там Утюг? – спросил Че.
– Нет, ну нашёл за кого переживать! – с печальною укоризной сказал Клюква. – За Утюга, а? Да возвращается он, целёхонький, Шуруп две минуты назад отрапортовал. По-хорошему надо не за Утю, а за меня волноваться. Ведь у меня давление – раз, сердечко слабенькое – два. Память ни к чёрту. Помру, тогда осознаете, эгоисты, кого потеряли. Но будет уж поздно, и начнёте вы горестно рыдать. «Где, – возопите вы, – где наш старый добрый Клюква? Опочил Клюква. Не ценили мы его, мизерабли!»
– Угу, – сказал Че Гевара.
Он отзвонился на мостик, и Заруба подтвердил, мол, закрывай лавочку, опечатывай свой бета-блок и вали куда хочешь, хоть в открытый космос, только забери с собой, ради бога, этого жулика Клюкву, надоел он хуже горькой редьки. Весь коньяк выпил, веришь, нет?
И капрал Гарри «Че Гевара» Чхе оказался в секретной рубке Клюквы, где довольный Клюква завалил его сортировкой и уничтожением всякой неизбежной бумажной ерунды, которую ему самому разбирать были страшные ломы. Разбирал он бумаги до самого прибытия судна с комиссией. Трибунал вник и разобрал дело Че Гевары заочно. Так Че Гевара оказался единственным человеком в Вооружённых Силах, приговорённым к расстрелу и узнавшим об этом только после отмены приговора.
Может быть, поэтому особого зла на Каддза он не держал.
Каддз ушёл из армии и, по слухам, очень удачно женился. Что ни говори, а козлам почему-то везёт.
Жена держит его в ежовых рукавицах.
Клюква служит до сих пор. Всё так же большой любитель выпить на халяву и поболтать ни о чём. Многие очень сильно удивляются, узнав, что он оперуполномоченный особого отдела.
Заруба через полгода после описываемых событий лёг на обследование в госпиталь, у него нашли какую-то ерунду, и он, махнув рукой, распрощался со спецназом и сейчас гоняет народ в учебке – замкомбата. Очень доволен.
Утюг ни черта не поменялся. Утюг – он и в Африке, знаете, Утюг. Вот только про Удава ничего не могу сказать, давно его не видел.
Единственное, в чём я не сомневаюсь, – он всё такой же лодырь.
Автор благодарит передовой трудовой коллектив, создавший весёлую и добрую игру «Quake», ст. о/у Гоблина, написавшего по данной игре поучительную и занимательную книжку про диверсантскую дивизию, а также выносит заслуженное порицание прапорщику по прозвищу Удав за постоянную ненормативную лексику, по мере сил сглаженную в данном рассказе.
Николай Коломиец
Там, где мы нужны
Утро. По серым бетонным стенам скользят золотистые лучи. Далекие облака отливают червонным золотом, отражаясь в лужах под ногами. Нежно-голубое небо, умытое ночным дождем, радует глаз… Радует? Может, чей-то и радует.
Вот идут навстречу две девушки. Красавицы. Ножки, фигурки – загляденье. Нет. Заметили, перешли на другую сторону дороги. Куда же вы, милые? Я ведь с вами и пошутить могу, и классику обсудить, и порассуждать на тему разницы мировоззрения Канта и Маркса. Э-эх. Так оно это им и надо. Так что, приятель, рассуждать ты можешь о чем угодно, но на тебе – форма. А значит, для всех вокруг ты – тупое быдло. Служивый.
– Смотри, опять эта зеленая макака пошла, – несется тебе в спину. Но как бы тебе ни хотелось развернуться и вбить эти слова обратно, ты этого все равно не сделаешь. И топаешь дальше – защищать этих «хозяев жизни».
– Слышь, а почему макака-то? – Второй голос тоже тебе знаком. До боли. Особенно в плече, куда вчера запустили бутылку.
– Ну как! Вояка – макака. Ладно, поехали в универ. Вечером это чмо обратно пойдет – развлечемся. – Электрокар проносится мимо, старательно обдавая тебя грязью из ближайшей лужи. А ты почти уворачиваешься. Идешь дальше. И вечером, когда эта парочка напьется пива до поросячьего визга, стоя у машины и вопя дурными голосами, так же пройдешь мимо, игнорируя летящие в тебя брань и бутылки.
Как же тебе хочется хоть раз остановиться! И коротко, но основательно объяснить идиотам, что к чему. Плевать, что их там обычно пятеро, ты ведь знаешь, что сможешь их сломать. Вот только… Витек вот однажды не выдержал и, когда такая же компания начала приставать к его жене, отправил троих в реанимацию, а одного – в морг. А сам получил четыре ножевых ранения и пожизненное. За нападение на гражданское население и преднамеренное убийство. И произошло это днем, в центре города, при десятках свидетелей.
Тебе, конечно, проще. Жена от тебя ушла года три назад. Сказала, что не желает связывать жизнь с неудачником, что хочет жить, а не выживать, что твоя мизерная зарплата и вообще… Помнишь? Тогда ты начал пить. Вы все начинаете пить в подобных ситуациях – когда бросают дорогие люди, а в спину летят оскорбления и камни. А еще… Еще когда друзья не возвращаются из боя…
– Мама, а я хочу себе такого мужа… – Детский голосок бьет в спину похлеще пули. И чувствуешь, как расправляются плечи. А вдруг… Нет, краем глаза ты все-таки видишь маленькую девочку, лет семи, которая дергает маму за руку и указывает на тебя.
– Хочешь, значит, найдем, – с улыбкой произносит мама. – Я тоже хотела, но вот не нашла.
– А я найду.
И как-то сразу небо для тебя стало светлее и радостней. Легче стало небо на твоих плечах.
Удивительно, что могут сделать полсотни лет мира и процветания с населением планеты. Всего семьдесят шесть лет назад вахтенный офицер колониального корабля «Нова» наткнулся на неизученную систему. И на планету земного класса. Изнуренные многолетним перелетом колонисты единогласно решили не продолжать поиски. Планету назвали Новым Горизонтом, заложили первые города. Стали вооружаться, чтобы у соседей не возникло желания поживиться ресурсами за чужой счет. Не возникло. Вторая Колониальная война очень наглядно показала, что выжженные радиоактивные пустыни в хозяйстве не выгодны, даже если они на других планетах. Зато с колониями можно и нужно торговать. Тогда впервые стали раздаваться робкие голоса, призывающие сократить вооруженные силы. Начались реформы. Правда, продлились они недолго – через пару лет человечество столкнулось с иной галактической цивилизацией. И, естественно, запаниковало. Паника продолжалась где-то с десятилетие, умело подогреваемая Старой Землей, создававшей свою Империю. Новый Горизонт, впрочем, как и другие колонии третьей волны, разбросанные по медвежьим углам космоса, усиленно накачивал стальные мышцы и тихонько молился. То ли молитвы и впрямь помогли, то ли, что более вероятно, завоевательный азарт Империи выдохся, но война до них так и не докатилась. К тому же выяснилось, что чужие вовсе даже не опасны. Начал устанавливаться осторожный мир.
Семнадцать лет назад Новый Горизонт вступил в Коалицию независимых миров, а еще через год Коалиция и Империя подписали соглашение о сотрудничестве и взаимопомощи, ликвидировав тем самым последнюю угрозу, висевшую над планетой. Некоторое время правительство еще продолжало поддерживать боеготовность армии, скорее по инерции, чем по каким-то иным причинам. Население сперва радовалась виду бравых вояк на торжественных мероприятиях, потом стало возмущаться. Ну а с легкой руки новостных агентств, в которые кто-то кинул циферки из бюджета, так и вовсе стали требовать их разгона…
Размышления прервались, когда он подошел к проходной. Низкая обшарпанная будка с забитыми фанерой окнами. На стене какой-то «остряк» краской написал: «Резервация зеленых козлов». Да к тому же и намалевал что-то непотребное. Кто это сделал – никого не интересовало. Зато автор, а точнее человек, выцарапавший над дверью предупреждение по-латыни: «Оставь надежду, всяк сюда входящий», был ему известен. Капитан еще раз пробежался глазами по причудливой вязи древнего языка и приложил ладонь к сканеру. Дверь с неприятным шелестом открылась. В помещении было темно.
– Ну и кто нынче дежурный Вергилий в сей юдоли скорби? – шутливо поинтересовался он, когда сервомоторы с воем и скрежетом поставили дверь на место.
– Дурацкие у тебя шутки, Женя, – донеслось из темноты. – Проходи, сейчас подсвечу.
– Май, не стоит. Я здесь уже все выбоины помню.
– Хорошо. – Голос дежурной прервался чем-то очень напоминающим всхлипывание.
– Что случилось? – Капитан разом отбросил веселость. Будь на месте Майи другая девушка, он, может быть, и попытался бы в шутку пофлиртовать. Вот только Майя смеяться не умела. Не научилась за свои восемнадцать лет. А еще она очень не любила свет, поэтому офицеры в ее дежурство проходили КПП на ощупь. Но никто не возмущался по этому поводу – не хватало духу. А если кто-нибудь из новичков и заикался о постоянном сумраке, то его отводили в сторону и очень тихо объясняли, что к чему. Больше вопросов не возникало. Никогда.
– Нет, Жень. Все нормально. Я… – голос дрогнул, – я просто вчера вечером немного прогулялась. Не беспокойся, меня никто не тронул…
Капитан скрипнул зубами. Майя была красивой девушкой. Была…
Квартал горел. Черные клубы дыма закрывали небо. Изредка сквозь дым проносились юркие тени АКИ и атмосферников.
– Четвертый, обходите Оперу слева. Там несколько наших танков.
– Я – Четвертый, вас понял. – Глайдер подбрасывает на ухабе. Офицеры с размаху врезаются шлемами в потолок. Слышен негромкий мат.
– Держитесь крепче, мужики, – из кабины высовывается голова стрелка. – Это не те дороги, к которым вы привыкли.
– Внимание, Четвертый, – доносится сквозь треск помех, – противник справа, двадцать. Высадить группу.
Глайдер резко тормозит, падает аппарель, и они сыплются на разбитый асфальт. Занимают позиции.
– С богом, мужики! – И люки закрываются. Сверху раздаются сухие щелчки скорострелки.
Визир шлема пестрит отметками. Люди вжимаются в землю и открывают огонь. Чужие приближаются, сквозь дым уже можно различить белоснежные фигуры. Они идут не спеша, окруженные радужным сиянием.
– Твою… это какое-то поле! Семеныч, долбани из тяжелого!
Рядом поднимается могучий широкоплечий старлей в своей громоздкой броне. Выдвигает на плечо орудие. По стволу проносятся вспышки, и одного из белых разносит на части. Остальные открывают огонь. Высокоэнергетические разряды в пыль разбивают асфальт. Прошибают «Витязь» Мишки Ершова.
– Я – Четвертый. Прижаты огнем. У меня два двухсотых. Прошу п… – Голос командира прерывается.
Из-за угла вылетает гравитанк, оба ствола выплевывают огонь. С визира исчезают отметки. Танк зависает, из люка выскакивает девчонка в полевой форме. Бежит к ним. С неба раздается рев, и танк исчезает в ослепительной вспышке. Тишина.
А потом – пронзительный крик боли. Он подбегает, подхватывает на руки полуобугленное, но еще живое тело…
Майя выжила. Они забрали ее на Базу, где медики, как могли, регенерировали ткани. Нет, на них не стоит обижаться – все-таки ногу и руки им удалось сохранить… Но попробуйте объяснить это молодой девушке. А денег на пластические операции собрать так и не удалось.
– Жень, ты сегодня рано. Может, чаю налить?
– Да нет, я позавтракал. – Оба знали, что капитан врет. В его конуре уже давно нет еды – денег хватает только на сигареты. Но это давно стало чем-то вроде ритуала. – Давай я потом зайду.
– Давай, – тихо отозвалась Майя. Он проходит внутрь Базы.
База, или, как они стали говорить после начала войны, База-Н, раскинулась на десятки гектар. В свое время идея объединить в одном комплексе аэрокосмическую оборону, десантно-штурмовые части и подразделения обеспечения вызвала много споров. Но это было давно. Сейчас это спасало.
Площадка транспортера, поскрипывая, приняла его вес. Когда-то все перемещения на территории городка управлялись сенсорной панелью, но ее уже давно разобрали на запчасти. Рядом с опустевшим корпусом сенсорики теперь громоздилось самодельное устройство с рядом кнопок. Куда сегодня? Пальцы на мгновение зависли над пультом. Штаб. Площадка с лязгом понеслась по тоннелю. Через пару минут он уже спустился в штабной бункер, шагнул в длинный коридор. И остановился. Приблизительно метрах в десяти от него серые стенные панели были безжалостно содраны, и по периметру тянулись странного вида приборы, связанные между собой пучками кабелей. На приборах мигали алые лампочки. Значит, сегодня центр управления находился на Базе-Б. Ну что ж… Он пошел вперед.
Несколько секунд мучительной дезориентации, и он на месте. Створки бесшумно разошлись, пропуская человека. Между прочим, подумалось, что любое другое существо так и стояло бы перед гермодверью, ожидая, пока из бойниц не польется старый добрый напалм. Система защиты была создана еще после первого контакта с чужой расой, но так и осталась неиспользованной. До скорого будущего, вернее, ну да… переход рабочий, значит, уже до недавнего прошлого. До войны Второго контакта.