Настоящая фантастика – 2013 (сборник) Гелприн Майкл

9

– Это Ева? – повторила Рея, опускаясь в кресло. – Это правда Ева Дольникова? Она… села?

– Да, – ответил Смолинский на оба вопроса и нахмурился, словно разговор внезапно стал ему неприятен. – Грузовой корабль МС-344. Порт отправки – Маш-сити, Эс, порт прибытия – Маш-сити, Мар. Груз – одна гигатонна радиоактивных отходов. Пункт назначения – Марский перерабатывающий завод. Пилота – Ева Дольникова. Генеральное Лесничество Ви сообщило вчера о незапланированной посадке корабля в джунглях, в южном полушарии планеты. Корабль пока не нашли. Теперь вопрос к тебе: что мы можем сделать?

– Немногое. – Рея задумалась, мысленно вертя так и этак статьи многочисленных кодексов, регулирующих жизнь в Системе Мира. В этом, собственно, была её работа, для этого её и держали в полицейском офисе, за это платили. Рея знала, что любому профессионалу рано или поздно приходится сталкиваться с делом, в котором у него есть личные интересы. Но она не подозревала, что это бывает так неожиданно.

– Нападение пиратов произошло в открытом космосе, это юрисдикция военной полиции. Планета Ви является биосферным заповедником, все операции на её поверхности осуществляются силами Лесничества. Стой! Почему этот ролик вообще попал к нам? Технический космодром и Маш-сити – не наш регион…

– Потому что у меня остались старые знакомства в военной полиции. – Смолинский невесело улыбнулся. – Не все мамонты отправились на мясокомбинат.

– Но ведь вы и сам прекрасно знаете всё, что я вам рассказала, – недоумевала Рея. – Мы никаким боком не можем вмешиваться в это дело… Оно вне нашей юрисдикции, с какой точки ни посмотри…

– Мы – нет. – И Смолинский замолчал, внимательно глядя на нее.

Рея наконец поняла, куда он клонит.

– Мы – нет, но я – да? – закончила она.

Смолинский кивнул:

– Официально твой отпуск ещё не закончен.

Рея задумалась.

– Кажется, на Ви живет Лив. Она… вышла замуж за маса. Ну… так они это называют: вышла замуж. Вот чудачка, я никогда не могла понять зачем… Но сейчас это мне даёт повод обратиться в Лесничество с просьбой…

– Да, – снова ответил Смолинский. – Лив Асгерддоттир действительно там живёт, и я уже обратился в Лесничество с просьбой о визе от твоего имени. Завтра утром они дадут ответ, но в любом случае у них нет причин тебе отказывать.

– Но откуда?.. – Рея помедлила, чтобы понять, что её больше всего изумляет. – Откуда вы знаете всех моих боевых подруг? В личном деле этого нет…

– Это есть в моем личном деле Реи Сальери. – Впервые за всё время их разговора Смолинский улыбнулся просто и непринуждённо. – Ну ладно, иди. Подумай, что будешь делать на Ви.

– Наверное, посоветуюсь с Лив. Она там давно. Должна знать, что к чему…

– Хорошая мысль… – кивнул Смолинский. – Но будь осторожна. Старые друзья иногда преподносят сюрпризы.

– Лив свой главный сюрприз уже преподнесла, так что я ко всему готова. – Рея усмехнулась. – Спасибо вам за всё. Помочь Еве – это очень важно для меня.

– Я знаю, – кивнул Смолинский.

10

Квартира встретила Рею аппетитными запахами. На столе в кухне стояла фарфоровая супница, плетёная корзинка с пирогом, завёрнутым в полотенце, порционная сковородочка с жарким и какой-то белый, нежный кексик с орехами, покоящийся в креманке с двойными стенками, промежуток между которыми был заполнен льдом. То были (Рея сверилась с карточкой меню на столе): Пирог со свежею капустой, Бульон с цветной капустой и кореньями, Курица фаршированная, Бланманже миндальное. Именно такой обед рекомендовала для этого дня года старинная кулинарка Елена Молоховец. Рея с удовольствием перекусила, не включая новостной канал и полностью сосредоточившись на вкусе пищи – ей сейчас были нужны позитивные впечатления. Суп оказался пряным и нежным, курица – острой и поджаристой, пирог плотным и сладковатым. Потом Рея открыла окно, вдохнула вечерний солёный бриз, убедилась, что песок на пляже по-прежнему красный, море по-прежнему оранжевое, планета Мир по-прежнему голубая и туманная, а солнце, погружающееся в море, вызолачивающее с изнанки облака на западе и протягивающее по волнам дорожку – золотую на оранжевом, по-прежнему прекрасно. Вот так, вот так. Ещё больше позитива!

Завтраки и ужины входили в немаленькую арендную плату за апартаменты с видом на море, которые Рея могла позволить себе лишь благодаря тому, что последние два года жила одна и была очень экономна. Но она считала, что комфорт стоит одиночества. На выбор предлагались двенадцать тематических меню по кулинарным книгам разных эпох и народов, и Рея выбрала «Молоховец», потому что Ева когда-то рассказывала, что у её мамы была старинная электронная копия этой книги, которой она очень дорожила, – это была память о маминой бабушке. «Нет, про Еву сейчас ещё не надо, – решила Рея, – лучше подумаем про маму и про память. Что-то я забыла сделать… Ах да, точно!»

Она включила голографического кота, свою собственную семейную реликвию, привезённую родителями еще из системы Деметры. Стройное кремово-белое, пушистое существо коснулось носом её пальцев, высоко поднимая хвост в приветствии, спрыгнуло на пол, прошлось восьмёркой, обтираясь об её ноги и бодая брючины лбом, и со вздохом удовлетворения устроилось на кресле. Рея фыркнула, вспомнив, как Ута Шёнберг – её последняя постоянная партнёрша, темнокожая программистка, прожившая вместе с Реей целых полтора года (своеобразный рекорд), уходя, покопалась в программном обеспечении Кота, и теперь его нежное тельце иногда ни с того ни с сего завязывалось морским узлом. Нечего сказать, оставила о себе память! Рея регулярно чистила программный пакет, управляющий поведением Кота, ругая бывшую подруженьку на чём свет стоит, но Ута была профи – проклятый баг через некоторое время всплывал снова. Хорошо хоть, сегодня обошлось, у Реи совсем не было настроения лезть в коды.

Она вернулась к десерту. Ей всегда нравилось, когда Кот начинал попрошайничать. Конечно, голограмма не могла съесть ни кусочка, но она, словно не зная этого, умильно приподнимала переднюю лапку в скромной мольбе и гипнотизировала сидящего человека солнечно-жёлтыми глазами. Однако сегодня Кот был не в настроении – он отвернулся от Реи и, устремив заднюю лапу в зенит, устроил генеральный смотр своему хозяйству.

Но всё равно его мнимое и всё же казавшееся таким материальным и даже обладающим собственной волей тельце в кресле, и бланманже, приготовленное по рецепту давно умершей женщины из продуктов, выращенных на планете, существование которой она даже не могла себе вообразить, – всё это как нельзя лучше помогало Рее верить в бессмертие человечества и в то, что она каким-то неизвестным ей способом (а для веры необязательно знать) разделит это бессмертие, пусть даже время властно над её телом и когда-нибудь изменит её, как изменило Еву.

У неё хорошие гены, она следит за своим здоровьем, и война не оставила на ней внешних отметин, а что до лучевой болезни – то она из семьи аграри, и врачи, благослови их бог, брали пуповинную кровь у всех рождающихся здесь младенцев, так что в её распоряжении неограниченные количества её собственного костного мозга для пересадки. И когда она смотрит на себя в зеркало, она видит ту же женщину, что и двадцать лет назад. Но Ева…

«Она мечтала о семье», – вспомнила вдруг Рея.

Вечерами в казарме, пока Лив просматривала учебники по антропологии, отрешённо уставившись в глубь видеоочков, Соня рисовала очередной комикс из серии «Невероятные пилоты грузовиков», а Рея просто валялась на койке, вспоминая страстные объятия и поцелуи очередного конвоира (так они прозвали лётчиков, водивших истребители сопровождения), Ева, разбросав по плечам длинные белокурые пряди и мечтательно уставив глаза в потолок, словно там был невидимый другим голографический экран, рассказывала, что вот кончится война и она «найдёт себе хорошего парня» (звучало так, словно хороший парень – это буй с радиомаяком, который нужно найти в скоплении астероидов), они объединят свои капиталы, снимут хорошенькую квартирку, она уйдёт с работы и родит детей: сначала девочку, потом мальчика. «А почему сначала девочку?» – лениво интересовалась Рея. «А потому что так легче…» – загадочно отвечала Ева, но Рея так ни разу и не спросила её, почему рожать девочку сначала легче. После этого Лив обычно задумчиво изрекала что-то вроде: «А у племени манус в куклы играют мальчики…» И разговор кончался сам собой.

Рея о детях не думала. Точнее, под влиянием рассказов Евы она тоже придумала для себя план: если доживёт до конца войны, то бросит предохраняться, забеременеет от очередного любовника и родит ребенка, а пока будет беременна, узнает всё для того, чтобы стать хорошей матерью. Теперь она была спокойна: план, как получить то, что Ева называла «женским счастьем», существовал и казался очень простым. Главное было – выполнить его первый пункт – дожить до конца войны, а дальше всё образуется. Лив собиралась учиться, Соня – заняться издательским бизнесом, так что они о женском счастье вообще не думали, само как-нибудь сложится… И вот теперь – прах Сони разлетается в космосе, Лив «замужем» за персонажем сказки «Красавица и чудовище», Рея наслаждается комфортом и одиночеством, а Ева, обрюзгшая, коротко стриженная, по-прежнему водит грузовики, и вокруг ногтей у неё заусенцы…

Это у Евы-то, которая плакала, если, удирая от вражеских истребителей, во время резких маневров ломала один из своих жемчужных ноготков. Один раз она даже набросилась на конвоира, пропустившего истребитель в глубь конвоя. «Защитник! Ты за задницей своей следи, а то потеряешь!» – и вдруг ойкнула, прижала ладонь к губам, покраснела и убежала с палубы. Её родители были фермерами на Деметре – очень добрыми (как рассказывала Ева) и очень строгих правил (как догадывалась Рея). Ева показывала голограммы их бывшего поместья, покинутого, когда её ещё не было на свете, – бережно пронесённую через миллиарды километров пустоты память о навсегда утраченном. Рею тогда поразили растения, высаженные в открытый грунт – десятки и сотни гектаров, отведённых под поля. Какой бессмысленный расход территории! Дочь двух агротехников, никогда в жизни не сажавшая даже горошины в горшок на окне, она строго выговорила Еве – нельзя истощать такое большое количество почвы, нельзя занимать такие территории культурными посадками, нужно оставить природе ресурс на восстановление. Ева вспыхнула – тонкокожая, она легко и густо краснела – принялась, размахивая руками, спорить: её родители производили элитные, экологически чистые продукты, люди приезжали за ними со всей Деметры, а ваша овощная плоть, которая растёт на веретёнах деления… «Ага, вы развлекали богатых, отнимая кислород, пространство и доступную еду у бедных, – поддела её Рея. – А как насчёт мяса? Твои добрые родители предпочитали мясу, выращенному на веретёнах деления, стейк из собственноручно зарезанной коровки? С кровью?» Тут Лив, помнится, даже сняла очки и спросила удивлённо: «Девочки, о чём вы спорите? Даже если Деметра уцелела, вы её никогда не увидите».

Ева тогда выбежала из комнаты. Соня привела её через полчаса, зарёванную, но уже успокоившуюся, они обнялись все вчетвером, попросили друг у друга прощения, хотя за что просила прощения Соня, было непонятно – так, за компанию. А утром был новый рейс, они тогда летали поодиночке, командование почему-то решило, что конвои уязвимы именно из-за того, что кораблей слишком много, и Лив подбили, но она всё же дотянула до корабля-матки, даже не отстрелив груз, только сильно обгорела, так что отдирала руки, оставляя на штурвале пластик перчаток вместе с собственной кожей – Рея никогда не забудет её удивлённые глаза, кресло успело уже вколоть Лив анестетик общего действия, так что боли она не чувствовала, только изумление, но успела уже на носилках, в полусне, завёрнутая в дезодеяло и похожая на мумию пилота Древних, шепнуть: «Передайте Еве, что мне теперь понадобится пудра!». У Евы в самом деле была чуть ли не единственная пудреница в казарме, которой она очень дорожила и по поводу которой Лив постоянно прохаживалась. Рея так и не узнала, шутила Лив тогда или бредила, потому что, когда они встретились в следующий раз, Лив уже ничего не помнила, но зато они все здорово напились на радостях и ныряли с барной стойки в толпу, а конвоиры их с удовольствием ловили, и это был едва ли не последний раз, когда Рея чувствовала на своём теле мужские руки…

11

Они проигрывали эту войну – корабли технов были лучше оснащены, более маневренны, автоматизированы, так что пилоты управляли ими, оставаясь на корабле-матке, но самое главное – техны могли производить их сколько угодно, а до заводов в глубоком тылу аграри никак не могли добраться. Понимая, что перевес на их стороне, техны вели бои экономно, не тратя силы в прорывах и наступлениях, они просто планомерно уничтожали живую силу противника. И тогда аграри выпустили «оружие последней надежды» – смертельно опасный вирус, который распознавал клетки с Y-хромосомой и встраивался в ДНК. Они слепили тысячи таких вирусов на своей родной планете (только, разумеется, не смертельных, а наоборот, повышающих качества сортов растений и пород животных), так что производство было поставлено на поток. И, очевидно, из-за этого аграри допустили серьезную ошибку. Вирус начинал работать только при достижении в крови высоких концентраций тестостерона, так что для мальчиков, не достигших полового созревания, он был безвреден – и здесь всё было в порядке. Однако вирус не различал своих и чужих. Позже говорили, что один из заражённых пилотов-технов направил свой истребитель на посадочную палубу вражеского крейсера, разбился, но успел заразить людей, подбежавших к нему, и эпидемия перекинулась на флот аграри. Рея не верила – слишком красиво звучало. Вакцина, которую кололи аграри перед запуском вируса, неожиданно оказалась неэффективной, и их солдаты тоже начали умирать. В полевых условиях всё работало не так, как в лабораториях. Заболели даже несколько женщин, и среди них – Соня. Её грузовик так и не посадили, когда из кабины перестала поступать телеметрия системы медицинского контроля, его просто расстреляли из бортовых орудий – яркая вспышка на фоне звезд, и всё. Лив тогда сказала: «Schicksal». Она вообще изучала древние языки, но это был первый раз, когда Рея услышала от неё иностранное слово. Она поняла, почему Лив выбрала его, только по-немецки слово «судьба» звучало как ругательство.

От полного вымирания мужчин спас запущенный через три месяца фаг, способный уничтожать болезнетворный вирус. По официальной версии, три месяца ушло на его разработку. Но и в это Рея не очень-то верила: неужели их лучшие на свете вирусологи не подготовили фаг заранее? Поверить в то, что правительство выжидало три месяца, пока эпидемия, которая началась у технов раньше и развивалась быстрее, унесёт достаточное количество жизней, было, к сожалению, гораздо легче. Так или иначе, когда они справились с инфекцией, то фактически остались без мужчин.

Самое смешное, что это была даже не их война (или самое подлое – в зависимости от настроения Реи). Она началась далеко отсюда, в системе, которую Рея и её подруги по семейной традиции назвали системой Деметры, а техны, в зависимости от планеты, на которой родились, – системой Афины, Гефеста или Геры. Изначально в той системе планировали построить своего рода пересадочную станцию – форпост для исследования нового рукава Галактики. Деметра как самая маленькая в поясе жизни (по размерам она походила на древний Марс) и, судя по исследованиям, со значительной вулканической активностью в прошлом, была предназначена для добычи полезных ископаемых. Вскоре на ней стал развиваться агропромышленный комплекс, благо условия позволяли. Трём другим планетам было определено развивать технический потенциал. Тогда техны и аграри ещё не были враждующими партиями – война началась между двумя государствами, чья вражда уходила в дни до последнего Переселения. В комиксах Сони они назывались «эмы» и «логи», причём за эмов всё больше сражались мускулистые, красивые и умные девушки, а за логов – мускулистые, стройные и умные парни, и каждая потасовка, как правило, заканчивалась бурным сексом. Но в реальности, как Рея успела узнать от родителей, всё выглядело не так весело.

Поколение родителей выросло под репортажи о сражениях в ледяном поясе огромных механических флотов, передаваемые на планеты электронными корреспондентами. Напрямую планеты война не затрагивала, не было ни бомбёжек, ни территориальных захватов. Но всё равно жить в условиях военной экономики было невесело… Родители Реи не голодали, но родители-техны рассказывали своим детям, что им приходилось как-то целый год питаться, отоваривая карточки – поскольку не было достаточного количества исправных транспортников, чтобы доставлять продукты с Деметры на другие планеты. Рее больше всего запомнилась история, позже ставшая сюжетом одного из голофильмов: как невесте собирали карточки на свадебное платье и угощения всей улицей, а в итоге так подружились, что сыграли сразу три свадьбы.

С другой стороны, на Деметре пришлось развернуть сеть маленьких заводов и самостоятельно изготавливать горнодобывающее и сельскохозяйственное оборудование полукустарным способом – так ненадёжны стали поставки с техно-планет. Это означало, что тысячи работников сорвали с рабочих мест и послали на переквалификацию, в результате возросли нагрузки на оставшихся, пришлось ввести трудовую повинность и запрет на перемену работы – словом, полноценная жизнь стремительно превращалась в выживание.

И тогда с невиданной прежде силой развернулось движение пацифистов. «Это не наша война, – говорили их лидеры, – мы не хотим в ней участвовать. Пусть политики продолжают развлекаться, мы покинем их и будем делать то, для чего прилетели сюда, – исследовать и строить новый дом для человечества. Дом, где все мы будем жить в мире».

Старые «корабли поколений», на которых люди прилетели в систему Деметры, давно погибли в столкновениях в ледяном поясе. Новые строили из «отходов» – правительства не стали запрещать эту деятельность, опасаясь волнений, так как движение пацифистов набирало силу с каждым днём. Большую часть сырья предоставила Деметра, но за это она потребовала половину кораблей для себя, а оставшиеся разделили между собой жители трёх техно-планет. Так поколение родителей прибыло в новую систему, где в поясе жизни находилась одна крупная планета класса «газовый гигант» с пятнадцатью спутниками, восемь из которых было можно терраформировать. Газовый гигант тут же нарекли Миром, но мир в новой системе продержался недолго, так как лишь на двух из шести кораблей Деметры люди вышли из криостазиса. На четырёх остальных система жизнеобеспечения оказалась повреждена во время полёта. А так как за неё, как и за всё оборудование кораблей, отвечали техны, то было ясно, кого винить. И война вспыхнула снова – на этот раз не вялая и церемонная, а кровавая: не на жизнь, а на смерть.

Родители Реи погибли при бомбардировке, когда она была подростком. Соня вообще выросла в приёмной семье, среди пятнадцати названых братьев и сестёр. Ева и Лив потеряли своих отцов во время эпидемии. Мать Евы пыталась покончить с собой, не желая жить без мужа, но её спасли, а Еву даже не отпустили с базы повидаться с ней: пилотов не хватало, нужны были все, кто умел летать.

«Но, может, у Евы есть дети! – неожиданно подумала Рея. – Замуж она не вышла, это понятно, но детей наверняка завела! Бедняжки, как они сейчас волнуются! Кто-то за ними присматривает?»

Она прошла в гостиную и включила поиск по Сети. Ева Дольникова обнаружилась быстро: предлагала свои услуги по перевозке частным лицам и фирмам. Но о семье никаких сведений найти не удалось – то ли Ева её так и не завела, то ли тщательно скрывала сведения. «Всё это время тебе достаточно было нажать несколько виртуальных клавиш, чтобы узнать, где она и что с ней! А ты…» – ругнулась на себя Рея.

Когда мужчин-пилотов стало не хватать, Рея покинула их поредевшую девичью компанию и пошла на курсы летчиков-истребителей. С той поры они не виделись. Но стать отважной истребительницей Рее так и не удалось. Во время одного из учебных боёв она не справилась с управлением и упала в бескрайние болота Джей. Ничего себе не повредила, но чуть не утонула, пытаясь выбраться из корабля, и заработала нехилую клаустрофобию. А пока лечила её, был заключён мир. И сейчас, узнав о том, что Ева посадила свой грузовик в болота Ви, Рея, к стыду своему, больше всего боялась не того, что могло случиться с её подругой, а того, что, когда она уснёт, ей может присниться, что она снова в кабине истребителя, тёмная вонючая вода поднимается, а она не может выбраться…

Рея проснулась от гудения личника. Кот, сидевший рядом, тут же вскочил ей на грудь, прошёлся, аккуратно ступая своими невесомыми лапами и заглянул в лицо. Рея вскрикнула от ужаса – у кота были карие глаза Уты, опушённые густыми чёрными ресницами: на кошачьей морде они выглядели дико и страшно. Значит, эта клятая программистка не ограничилась морским узлом. Что-то в постели она такой изобретательности не проявляла! Рея протянула руку к личнику, и тот, среагировав на запах пота, пополз по столу к хозяйке. Так и есть: пришло разрешение на посещение человеческого поселения на планете Ви и билет на шаттл, вылетающий в полдень. Можно было отправляться на поиски Евы.

12

– Вы когда-нибудь садились на нестационарном лифте? – спросила пилота.

Это были её первые слова с момента старта. Рейс был чартерный, вне окон, поэтому они шли восемнадцать часов почти постоянно с небольшим ускорением. Рея недоумевала: по её соображениям, они находились уже достаточно близко от Ви, и пора было сбрасывать скорость, но с вопросами не лезла: за те двадцать с лишним лет, пока она не летала, наверняка появились какие-то хитрые маневры и всякие новомодные программы для коркомпов. Она даже задремала, так что вопрос пилоты застал её врасплох.

– Нет, никогда, – ответила она после небольшой паузы. – А что это?

Пилота улыбнулась:

– Тогда осторожно, я сейчас подниму ремни. Смотрите в передний иллюминатор и приготовьтесь удивляться.

В иллюминаторе в самом деле было на что посмотреть.

Там, над самой планетой, вращалось то, что Рея сначала приняла за гигантского космического осьминога, одного из тех, с которыми так часто сражалась отважная Ли Риджуэй. К огромной металлической сфере было прикреплено восемь… нет, всего четыре троса, и вся эта конструкция медленно вращалась.

Пилота щелчком клавиши заставила ремни вылететь из кресла и плотно прижать тело Реи к ложементу. Затем она направила шаттл так, чтобы тот пролетел вблизи от «осьминога». Одно из щупалец коснулось шаттла, и Рея по рывку корпуса поняла, что снаружи защёлкнулись захваты. В движении по инерции шаттл потянул щупальце вниз, к поверхности планеты, при этом отдавая «осьминогу» свою кинетическую энергию. Кресла закачались на шарнирах, следя за тем, чтобы возникающая перегрузка была постоянно направлена по вектору грудь-спина. В боковом иллюминаторе замелькали белые клочья: шаттл вошёл в разреженные слои атмосферы. Наконец полуоборот завершился. Шаттл встал вертикально на опору, и с новым, едва заметным рывком, щупальце отцепилось, колесо «нестационарного лифта» ушло на новый оборот. Что-то ткнуло шаттл в брюхо, послышался свист воздуха – шла стыковка с наземным шлюзом. Пилота нажала ещё на одну кнопку, и в полу открылся люк.

– Спускайтесь, – пригласила она Рею. – Там кабинка подземной дороги. Она доставит вас на поверхность.

Рея послушно скользнула в люк. Кабинка оказалась маленькой, но вполне удобной. Стоило Рее сесть на диван, как её новый транспорт тут же пришёл в движение, и в помещении появилась симпатичная девушка-голограмма в форме Лесничества.

– Здравствуйте, я Мира Морис, ваша гида на время этой поездки, – сообщила она. – Разрешите познакомить вас с правилами пребывания в биосферном заповеднике Ви. Ваш шаттл доставил вас на вершину горы Парнас, названной в честь легендарной возвышенности в Древней Греции, где, по преданию, обитали Аполлон и музы.

Рядом с Мирой засветилась картинка, показывающая вид на Парнас из космоса, затем гору в разрезе. Мира ткнула в неё указкой.

– Сейчас вы спускаетесь по кольцевой подземной железной дороге к подножию горы, где расположена база Лесничества. Вам запрещается покидать пределы базы без уведомления Лесничества и без специально подготовленной сертифицированной гиды. Находясь на территории биосферного заповедника, вы должны…

Но Рея уже не слушала. Ей пришла в голову интересная мысль: космический лифт рентабелен, только если через него проходит большое количество грузов (она как раз недавно читала статью на эту тему), но откуда взяться большому количеству грузов в биосферном заповеднике? Конечно, Ви поставляет, например, саженцы для тех планет, где не сложилась собственная биосфера. Но не в таких количествах, чтобы окупить работу лифта. Для этого здесь что-то должно строиться или производиться. Но что? Конечно, это не так важно сейчас, но всё-таки надо спросить у Лив. Интересно, она тоже изменилась, как и Ева? Я вообще её узнаю?

13

Лив в самом деле раздалась в плечах и в бёдрах. Её лицо и руки огрубели, а тонкие алые линии в тех местах, где сходятся лоскуты пересаженной кожи, были видны даже сквозь загар.

Рея вспоминает, как тогда, двадцать лет назад, Лив шутила: «Буду теперь всю жизнь носить на морде карту военных действий!» Интересно, на повторную пластику у неё денег не хватило или просто не захотела? С неё ведь станется…

На Лив – толстый свитер домашней вязки, прорезиненные штаны, высокие сапоги. Волосы – очень светлые, выгоревшие на солнце, скручены в нетугой узел на затылке, кажется, что вот-вот рассыплются. Здесь внизу – холодный и ясный осенний день, и Рея вздрагивает и поплотнее запахивает куртку. Ветер, прилетевший с видимых на горизонте гор, быстро крадёт запасённое в кабинке тепло.

Лив крепко жмёт ей руку, потом, помедлив немного, обнимает её и хлопает по спине:

– Здорово, что приехала, дорогая! Я всё хотела тебя позвать в гости, да всегда казалось, что будет лучшее время. А ты просто взяла и приехала. Спасибо.

Рея смущается. Честно говоря, она почти не вспоминала о Лив и Еве, пока не заварилась эта каша. Но Лив не замечает её смущения.

– Пошли на таможню, – говорит она. – Отметишься, а потом поедем ко мне.

– Но мне же нельзя уезжать с базы без гиды, – говорит Рея.

– А ты законопослушная! – смеётся Лив. – Но не беспокойся. Мы все здесь – сертифицированные гиды – как раз на этот самый случай.

Формальности они улаживают и впрямь очень быстро, и вот уже Лив ведёт Рею к эллингу, где покачивается на воде маленький катер на воздушной подушке.

– Это здесь основное транспортное средство, – говорит она и указывает на горы. – Вот там водораздел, а с равнины вода практически не уходит – поэтому здесь сплошняком лес и болота. База Лесничества стоит на бетоне, а нам запретили. Сказали: стройте посёлок на сваях, так экологичнее. А то, что сваи гниют и в воду сыплется что ни попадя, – им и дела нет.

Больше у пристани лодок не видно, и Рея думает с надеждой, что, наверное, поиски Евы идут полным ходом.

Лив выводит лодку в длинный прямой канал, окружённый бескрайним полем, заросшим жёлтой колючей травой. Приглядевшись, Рея замечает, что на поле низко стоит тёмная вода, и канал – всего лишь проход, прорубленный в траве. Сам канал зарос какими-то кожистыми плотными жёлтыми листьями так, что воды почти не видно. Лодка хлопает по ним днищем, и воздух моментально наполняется горьковатым смолистым ароматом.

– Это синие лотосы, – объясняет Лив. – Здесь они не цветут, зато у поселка – целая клумба. Скоро увидишь.

Когда они отъезжают от базы на достаточное расстояние, Рея просит:

– Лив, мы можем поговорить?

– Здесь? – удивляется Лив.

– Да, лучше без свидетелей. Я приехала не просто в гости. У меня серьёзное дело.

Лив заглушает мотор и оборачивается:

– Я слушаю, дорогая.

Рея протягивает ей личник, на который скопировала запись у Смолинского.

Лив просматривает её и говорит голосом Ли Риджуэй.

– Это космические пираты… Я узнаю их шаги.

Рея не знает, что сказать. В той, прежней, жизни Лив, как правило, отпускала шуточки именно тогда, когда была очень серьёзна и сосредоточенна. Но эта Лив совсем не похожа на старую, то есть на молодую себя.

– Это не первое нападение на трассе Эс-Мар, – произносит Рея наконец. – Но раньше пилоты, по инструкции, сразу позволяли нападающим уравнять скорости и отстреливали груз, а пираты забирали его и улетали. Ева почему-то не захотела и затеяла войнушку. Не понимаю. Неужели гигатонна отходов ей так дорога? И пиратов тоже не понимаю: почему они стреляли на поражение? Зачем им пробитый контейнер? Ведь ясно же, что пилот будет прикрываться им…

– А ты видела хоть одно попадание?

– Постой… Нет! – Рея вспоминает, что Еву на записи ни разу по-настоящему не тряхнуло.

– А я не понимаю другого, – задумчиво говорит Лив. – У тебя явно есть данные, что ей удалось сесть на планету, иначе ты не была бы здесь. А если ей это удалось, Лесничество должно было начать поиски.

– Оно начало, разумеется. Вам не сообщили?

– Нет. Но это как раз неудивительно. У нас сложные отношения.

– Скажи, а в джунглях можно выжить? Ева там уже неделю, и даже если она посадила корабль успешно…

– Выжить-то не фокус, особенно с аварийным запасом. Его ведь не убрали из закладки?

– Не убрали.

– Но меня сейчас больше интересует предыдущий этап. – Лив заговорила как «профессор»; это был явный знак, что она «поймала волну». – Ты знаешь, что посадить кабину несложно – такой маневр предусмотрен: есть парашюты, есть двигатели коррекции…

– Спасибо, кэп, я в курсе.

– Угу. И ты в курсе, что опустить кабину вместе с грузовым отсеком невозможно. А обнаружить отстреленный грузовой отсек на курсе или на орбите вокруг планеты не сложно – там радиомаяк на такой случай. Его обнаружили?

– Вроде нет. Но тогда Ева должна была сгореть в атмосфере. – Рею передернуло, когда она произносила эти слова.

– Да. И уж поверь мне, этого мы не пропустили бы. Ни мы, ни Лесничество. И смысла начинать поиски вообще не было бы. Получается, Ева, нарушив все законы физики, всё-таки села. И мне очень интересно, как и, главное, зачем ей это было надо.

– И как её найти.

– Да. С этого, пожалуй, и начнём. – Лив запустила мотор.

– Кстати, а что у вас такое большое строят? – крикнула ей Рея.

– Исследовательский городок в северном полушарии. Там большое высокогорное плато, в половину северного континента. Называется Плоскогорье Снов. Лесов почти нет.

– Такой большой городок? – удивилась Рея, снова вспомнив статью.

– Да уж, не маленький. А сваи нормальные под наш посёлок уже сколько лет подвести не могут!

14

Канал быстро привёл их к озеру, где из воды поднимались длинные пряди, обвешанные синими цветами и цепляющиеся за высокие прямые деревья. Запах смолы стал сильнее.

– Ты ничего не вспоминаешь? – спросила Лив.

– Как мы зубы чистили в казарме. У пасты тот же запах.

– Ага, я как приехала в первый раз, подумала: «Теперь я знаю, из чего её делают».

– А помнишь, как Соня нас ночью намазала?

– В детстве не наигралась, – буркнула Лив, но тут же улыбнулась.

Она ловко лавировала между стволами. И вскоре вывела катер к деревянной полуразвалившейся пристани.

– Видишь? – сказала Лив. – Вот на таких сваях мы и живём. Смолистые стебли только у лотосов, деревья сгнивают за два-три десятилетия. Зато, говорят, экологично.

Посёлок был составлен из стандартных жилых модулей, но обстановка внутри, по меркам Эс, была почти роскошной. Деревянные панели на стенах, тростниковые циновки на полу. Вестибюль и коридоры освещали стеклянные лампы с настоящим живым огнём – тонкие лучины, по словам Лив, сделанные из стеблей синих лотосов, давали ровный приглушённый свет.

– Первым делом зайдём в детский сад, – сказала Лив. – Мне нужно договориться о поисках. Заодно познакомлю тебя со своими мальчишками.

Рея удивилась – с кем нужно договариваться о поисках в детском саду?

– А твой… мас здесь? – осторожно спросила она.

– Нет. Он уже два года как вернулся к своим, теперь у него гарем, как у всех взрослых масов.

– То есть вы в разводе?

– Можно сказать и так. Это очень интересная тема – социальная организация масов и как в неё включатся люди. Но лучше я потом расскажу.

Они долго шли по полутёмным коридорам, Лив то и дело останавливали разные женщины, приветствовали лёгким объятием, знакомились с Реей, говорили: «Ну я зайду вечером!» или «Ну ты зайди…» – и прощались.

Детские помещения, как поняла Рея, занимали весь юго-восточный угол посёлка. От обычных комнат их отделяли стеклянные двери. К удивлению гостьи, в большей их части царил тот же полумрак, что и в коридорах. Правда, когда открылась одна из дальних дверей, Рея краем глаза увидела залитую солнцем веранду, а за ней – открытый дворик с детской площадкой, но там сейчас никого не было. Все дети – не меньше двух дюжин – собрались в затемнённых помещениях. Кто играл в маленьком макете исследовательского форта, кто рисовал или лепил из воска на столах при свете смоляных ламп. Но большинство детей собралось вокруг маса – огромной, заросшей белой шерстью шестирукой обезьяны, которая, держа в четырёх руках кукол, показывала какой-то спектакль. Рея остановилась и невольно прижалась к стене. Она никогда прежде не видела вживую представителя манки сапиенс – аборигенов системы Мира. Масы, стоящие на первобытной ступени развития, оказались контактными ребятами и мирно сосуществовали с людьми, позволяя изучать себя, но при этом не стремясь перенять культуру гостей. Однако Рею каждый раз даже при взгляде на их изображение пробирала дрожь. Она, разумеется, знала, что «брак» Лив, как и браки всех женщин в посёлке, был фиктивным, а её дети зачаты с помощью нормальной донорской спермы, но всё же от самой мысли, что её подруга могла хотя бы дружить с таким существом, по спине бежали мурашки: настолько непривычно и чуждо оно выглядело. А уж видеть, как дети касаются его, теребят его шерсть, заглядывают в лицо и смеются! Рее остро захотелось вбежать и оттолкнуть чудовище, выкинуть его из детской.

Лив положила ей руку на плечо.

– Ты ведь не делала дополнительных прививок? – спросила она.

– Нет, – ответила Рея. – Мне никто не предлагал. Да и времени не хватало. А это принципиально?

– Не очень, – улыбнулась Лив. – Но тогда тебе лучше не ходить за дверь: мы-то не восприимчивы к здешним инфекциям, а вот масы к нашим – ещё как. Мальчиков я сейчас приведу, подождёшь здесь?

– Конечно, – с облегчением выдохнула Рея. – Но разве вы тоже называете их масами?

– Приходится. – Лив скривила губы. – Их самоназвание практически непроизносимо.

Лив зашла за стеклянную преграду и прежде всего подошла к столу, где с увлечением рисовали двое мальчишек – белокурых и взъерошенных. Лив обняла их за плечи и о чём-то спросила. Младший прижался щекой к её животу, не отрываясь от рисунка; старший сбросил её руку и побежал к шкафу – как выяснилось, за новой банкой краски. Лив пожала плечами, перемолвилась парой слов с женщиной, которая убирала игрушки, и отошла к стене, где почти в полной темноте сидел ещё один мас, качавший на коленях маленькую девочку. Лив присела рядом, запустила руку в шерсть на его спине, начала осторожно пропускать её сквозь пальцы, при этом что-то тихо говоря масу. Тот, не прерывая своего занятия, тоже запустил руку в её волосы. Потом провел пальцем с длинным крючковатым чёрным когтем по лбу женщины и неожиданно подняв голову, взглянул на Рею. Девушка порадовалась, что не стала делать дополнительных прививок, даже сквозь стекло тёмный внимательный взгляд отпугивал.

Но Лив, кажется, совсем не испугалась, а, напротив, вернулась очень довольная.

– Рюг и Аск – поросята, – сообщила она с улыбкой. – Не желают общаться, хотят закончить рисунок. Зато я обо всем договорилась, к утру у нас будут сведения от масов. Пошли ко мне домой, поешь, отдохнёшь.

15

В комнатах Лив тот же полумрак и та же «экологическая» мебель: тростниковые циновки и подушки, в центре находится «столик» – просто возвышение, слепленное из глины; его средняя часть тёплая: Лив говорит, что туда закладывают древесину, заражённую местными древоточцами, и она потихоньку гниёт и отдаёт тепло, пища долго не остывает. У стены – «диван», а точнее, просто рама, на которой висит сплетённый из каких-то растительных волокон гамак, покрытый пушистым пледом, такой мягкий и удобный, что Рея, едва присев на него, поняла, как вымоталась за день, и сразу принялась стаскивать ботинки.

– А почему у вас везде так темно? – спрашивает она, откидываясь на зыбкую поверхность, мгновенно повторившую контуры её тела.

– Это из-за масов, – отвечает Лив. – Они ночные, при дневном свете ходят сонные. Но могу включить освещение.

Она щёлкает выключателем, и комнату заливает яркий искусственный свет, который после света на улице особенно невыносим. Рея прикрывает глаза.

– Нет, сделай как было, пожалуйста.

– Вот теперь ты понимаешь… – улыбается Лив и гасит электрические лампы. – Я попросила маму забрать сегодня мальчишек к себе, так что сможешь отдохнуть. Сейчас принесу поесть. У нас тут кибуц, едим обычно в столовой, там и поболтать можно. Но можно, конечно же, взять домой. Местные деликатесы пробовать рискнешь?

– Рискну.

Лив уходит и через некоторое время возвращается с подносом. Еда в самом деле необычная. То, что кажется Рее орехами, оказывается насекомыми, то, что кажется мясом, – корнями болотных растений, а то, что представлялось сладким картофелем, – наоборот, древесными личинками. Впрочем, Рея не слишком шокирована. На военной базе их кормили такими же личинками, только смолотыми в муку и спрессованными в кубики (просто в невесомости нет более дешевого источника белка). Новичков сразу ставили в наряд в кухню – рыхлить и обогащать питательную смесь, в которой эти личинки и процветали, – чтобы сразу было понятно, что тут к чему. Соня в первые месяцы ела, надев видеоочки, а Ева, напротив, сделала несколько ценных предложений по поводу состава подкормки. Ей даже предлагали уйти работать на кухню, но она, разумеется, отказалась.

В течение вечера к Лив несколько раз заходили женщины, она знакомила их с подругой, потом они, как правило, выходили в коридор – обсудить текущие дела. Рея слушала краем уха их разговоры и узнала, что из тарипоидов получились в прошлом году скверные тыквы на Хэллоуин, нужно попробовать смелки; что Друз опять пропустила дежурство по столовой, нужно с ней поговорить; что через неделю надо бы съездить на дальнюю плантацию, там должен поспеть урожай… Заходила мать Лив познакомиться с Реей и сказать, что мальчики отказались идти к ней ночевать и попросились на ночь к приятелям, и Мира (мама приятелей, как поняла Рея) не против. Кажется, у Лив здесь насыщенная жизнь.

– Ты почему не закончила учёбу? – спрашивает Рея, когда они отставили тарелки и принялись за густой терпкий «чай». – Не смогла?

– С чего это не смогла? – Лив морщит нос. – Просто приехала сюда после первого курса на практику и осталась. Поняла, что если и учиться, то прямо здесь. У масов. В универе мне только рассказывали, как всё бывает, а тут – оно само происходит. Тут всё по-настоящему, понимаешь? Сложно и непредсказуемо. Вот я и прыгнула в эту жизнь.

Рея хмыкает, вспоминая, что для неё самой сложной и непредсказуемой была как раз учёба. Она планировала летать, «пока крылья держат», но после того падения неожиданно оказалась к полётам непригодной, в панике ответила на первое же предложение, пришедшее на личник, и очутилась среди без малого пяти тысяч студенток, казавшихся ей малолетними хулиганками, – все они были слишком молоды, чтобы воевать, и это их грызло, они выделывались перед Реей изо всех сил, чтобы она их зауважала. Проблему с «девчонками» Рея решила довольно просто: начала с ними спать. Проблема с учёбой была куда серьёзнее – Рея даже в детстве не была отличницей, а за время полётов изрядно порастрясла мозги. Собственно, юрфак она окончила потому, что сдаваться и уходить во второй раз за пять лет было невыносимо. И только когда начала работать со Смолинским, поняла, что эта профессия тоже может быть… как там Лив сказала… настоящее. В смысле барахла тоже много, но иногда, как, например, сейчас, её работа оказывается нужна. И кроме того, так она тоже летает, только лавировать приходится не между снарядами, а между законами. Но – она сейчас это поняла, у неё никогда не было ощущения, что она «прыгнула». И, может быть, ей этого не хватает.

«Но как всё-таки странно, – снова подумала Рея. – Я хотела всю жизнь летать, а вот теперь работаю юристом. Лив хотела заниматься наукой, а теперь замужем и растит детей. Ева хотела семью, но летает… Интересно, а как Ева к этому пришла? Если доведётся встретиться, то спрошу».

С Евой всегда было легче откровенничать, она не вызывала такого безотчетного чувства собственной неполноценности, недоделанности, несовершенства, как Лив. Конечно, настоящей мастерицей говорить по душам была Соня… но Сони больше нет.

16

– А твой… мас? – Рея всё ещё не решается произнести слово «муж». – Вы не ладили?

– Да нет, по большей части ладили. Отличный… мас. – Лив снова не может удержаться от улыбки. – Просто он вырос, и у него началась взрослая жизнь.

– А эти… которых я видела в садике, они – не взрослые?

– Не взрослые, но и не дети. – Лив, кажется, села на любимого конька. – Понимаешь, у масов половая зрелость наступает в десять лет, и они уходят из семьи. Собственно, семья – это женщины и дети. Женщины – сестры и кузины, маленькая община. А мужчина должен доказать, что он вправе жить с этими женщинами и заботиться об этих детях.

– О своих?

– Необязательно. То есть со временем у него появятся и свои. Но для начала он должен прогнать старого мужа. А тот – матёрый тяжеловес. Масы растут всю жизнь. Поэтому в среднем мас набирается сил, чтобы отбить свой гарем, когда ему исполняется двадцать пять лет. В промежутке они болтаются в мужских компаниях. С либидо справляются: мастурбация, взаимная мастурбация, но социальная жизнь у них неполноценная, они постоянно в стрессе, агрессивны и часто гибнут. Когда старейшины разрешили браки с людьми, средняя продолжительность жизни резко подскочила вверх.

– Женщины успокаивают?

– Не женщины. Дети. Когда масы растут, они постоянно нянчат братьев и сестёр. Даже грудью кормят, если мать не может. После того как они уходят из семьи, им не хватает контакта с детьми. Здесь они всё это получают.

– А что получают дети?

– Практически идеальных отцов. Мас никогда не скажет ребенку: «Отстань! У меня нет времени». Для них честь, что мы доверяем им нянчиться с нашими детьми.

– А это… не опасно?

– Не более, чем с человеческими мужчинами. Скорее, даже менее.

– Нет, я не о том. Смотри, ты говоришь, что у их самцов повысилась продолжительность жизни, они не так агрессивны теперь, не проводят десять лет в стычках. Это может изменить всё их общество, а ты не знаешь, как именно. Что, если они вообще перестанут сражаться за самок, перестанут размножаться и вымрут?

– Но они не самцы и самки. Они – разумные существа. А разумные существа могут меняться, не вымирая. Прогресс не остановить. И если он не может идти прямо, то идёт куда-то вбок или назад, чтобы вернуться на магистральное направление через некоторое время. То есть если мы будет препятствовать прогрессу, мы только потеряем время. Всё, что мы можем, – постараться минимизировать потери.

– У человечества с минимизацией пока не очень-то получается…

– Нам не с кем сравнивать. Масы – очень молодая цивилизация.

Потом, когда Рея начала откровенно клевать носом, Лив отвела её в спальню, где стояла одна, но очень широкая кровать, застеленная шкурами с острым звериным запахом.

– Поместимся? – спросила она. – Или я могу на диване в гостиной лечь.

– Ну что ты, – Рее меньше всего хотелось выселять хозяйку из её кровати. – Конечно, поместимся.

– Ну тогда ложись, ванная и туалет – вон там, за дверью. Я приду позже. Надеюсь, к утру у нас уже будут новости

17

– А сейчас, – сказала Лив, – я покажу тебе наш театр. Это очень интересно. Мы взяли его у японцев, тебе понравится.

Они вошли в большое полутёмное помещение, где неподвижно сидели колонисты в разноцветных японских кимоно и повязках на рукавах, как у Мурасаки. Облачко летучих ароматов парило в воздухе, Рея различала их. Кипарис – волнение, сосна – печаль, пачули – нежность. В свете фонарей вспыхивали шелка чистых оттенков: алые, синие, ярко-зелёные. Тех же тонов были ленты, лежащие поперек сцены.

– Как много актёров! – воскликнула Рея. – Это пьеса про любовь толп народа к вождю?

– Это пьеса просто про любовь, – ответила Лив. – Она называется «Муж, жена и друг». А сцена организована так, чтобы показать, что в каждом действии пьесы уже содержатся все последующие, как семечки в плоде. А в каждом семечке – снова семечко.

– Неудачная метафора, – сказала Рея.

– Да, – признала Лив. – Но ты поняла. Видишь, на первом плане сцена в очая, доме гейко, где герой и героиня знакомятся друг с другом. Следующая сцена – в лодке, где герой просит героиню выйти за него замуж. Дальше, – она указала в конец зала, куда свет фонарей почти не доставал, – сцена в доме героев, они принимают друга, который приходит поздравить их с Новым годом. Ленты, лежащие на сцене, отделяют один эпизод от другого. Пока их не уберут, эта часть действия считается несуществующей. Точнее, существующей в потенции.

– И поэтому играет столько народа?

– Да. Вот эти трое играют влюблённых и их друга, когда они встретились в очая. Вот эти двое – влюблённых, которые катались на лодке.

– Но ведь там другие люди!

– Но ведь и настоящие люди меняются с каждым пережитым действием… Конечно, это немного грубоватый способ показать… Но ведь у нас любительский театр. Ладно, я пойду. Я играю Судьбу в последней сцене.

– Погоди! – Рея ухватила её за рукав. – А где же зрители?

– Зрители появятся, – улыбнулась Лив. – Сиди и наслаждайся.

И она ушла, мгновенно затерявшись в темноте.

Рея присела на скрипучие тростниковые подушки, валявшиеся на полу там, где должен быть зрительный зал. Прозвучал перезвон колокольчиков, послышался перебор струн японской лютни, и актёры задвигались. Это была пантомима. Двое приятелей, развалившись на подушках, требовали выпить. Служанка поднесла им саке на подносе и подала с низким поклоном. Появилась гейко с выбеленным мукой лицом – словно в белой маске. Тоже поклонилась гостям, церемонно положив перед ними веер, потом вскочила, принялась танцевать. Приятели толкали друг друга в бока, отпускали пьяные шуточки. Один из них встал, пошатываясь, и попытался танцевать вместе с гейко, но ноги его заплетались, и он тут же свалился. Музыка оборвалась. Второй мужчина, не такой пьяный, принялся оттаскивать товарища, а гейко осторожно подняла с полу сломанный веер. По её движениям было понятно, что это очень дорогая для неё вещь. Мужчина увидел её горе, подошёл, стал извиняться, а она вдруг упала ему на грудь и совсем не по-японски зарыдала, размазывая белую муку по лицу. Рея поняла, что у девушки жизнь давно не ладилась, и этот веер оказался последней каплей. Мужчина осторожно обнял её, похлопал по спине. Было видно, что ему неуютно, он не знал, как её утешить. Потом девушка в ужасе от того, что сорвала выступление, вырвалась из его объятий и убежала, подхватив с пола ленту. После этого она и двое мужчин спустились в зал и сели на подушки рядом с Реей – такие же молчаливые, неподвижные и сосредоточенные, как и до представления.

Теперь на первом плане была лодка, в которой сидели юноша и девушка. Между ними началась любовная сцена.

«То, что они ушли со сцены и стали зрителями, – подумала Рея, – значит, что, когда мы меняемся, наши я уходят в прошлое… Постой! Но ведь я тут с самого начала. Что же наделала Лив? Она нарочно?»

Последняя мысль обожгла Рею ужасом – иррациональным и чистым, какой бывает только во сне.

– Лив! – закричала она. – Лив, вернись! Ты же оставила меня в прошлом!

– Что орёшь? – пробормотала Лив, ворочаясь рядом и накручивая на себя одеяло. – Посттравматический синдром, да? – (У неё получилось «пставматиский»). – Жертва войны? И часто такое с тобой?

По голосу было ясно, что ответа она не ждёт.

Рея глубоко вздохнула и зарылась лицом в подушку. Ей было стыдно, и всё же она была чертовски рада, что странный театр оказался сном и можно проснуться.

18

Когда Рея просыпается в следующий раз, Лив нет в комнате. Рея идёт в ванную, затем одевается, заправляет постель. Минут через десять возвращается Лив.

– Есть новости от масов, – говорит она. – Но странные. Они сообщают сразу о трёх инородных объектах в болотах.

– О трёх? Что это значит?

Лив краснеет не хуже Евы. Рея удивлена – это редкий случай.

– Честно говоря… я не поняла, – признаётся Лив, словно отличница, которую поймали на списывании. – У масов очень слабые представления о земной технике, но они в этом никогда не сознаются и будут городить всякую поэтическую чушь. В любом случае до ближайшего объекта два дня пути.