Настоящая фантастика – 2013 (сборник) Гелприн Майкл

– Вяжите её, – сказал предводитель.

* * *

Комната под самой крышей, куда меня заперли, была тесной и холодной, с маленьким окном и жёсткой лежанкой. Из окна я могла видеть часть двора, часть ограды и южные ворота городского кремля. Башмаки и одежду у меня отняли, взамен дали длинную рубашку, которая болталась на мне, как на пугале. Щелястый пол, тонюсенький тюфяк, мучная похлёбка, больше похожая на солоноватый клейстер… в иные времена я сочла бы эти условия ужасными, но всё познаётся в сравнении. Как ни крути, это было лучше, чем скакать верхом, дурея от бессонницы и тряски. Видимо, насчёт меня у стражников был особый приказ. Четверо суток маленький отряд провёл в пути, меняя лошадей на постоялых дворах и останавливаясь только на еду и сон. Я даже не знала, похоронили они барда или бросили так – мне не сочли нужным сообщить. Со мной вообще не церемонились. Никто из них не знал моих сил и возможностей, поэтому мне на всякий случай заткнули рот, связали руки, и всё равно боялись как огня. То привязанная за спиной у стражника, то брошенная поперёк седла, к концу пути, я вся была в ссадинах от верёвок и синяках от скачки. Руки мои онемели, губы распухли, зад вопиял. Я ничего не соображала, даже не узнавала мест, по которым мы ехали. Быть может, этого они и добивались. Когда отряд добрался до Туар-Гелена и над серебряной лентой реки замаячили купола и крыши резиденции наместника, я не узнала знакомые места. Всё сильно изменилось. Я слышала, лет пять назад случился пожар, половину города потом отстроили заново. Городскую стену разобрали в двух местах, прорубили двое новых ворот. Посад остался прежним, даже уменьшился (естественно, откуда взяться новым людям-то), вот только привычные белые фахверковые домики сменили рубленые избы и узорчатые терема на манер канийских. Новая каменная ратуша, новые мосты, новые дома, особняки… Однако первое, что мне бросилось в глаза, это исчезновение башни мага. Раньше она торчала, словно рыбья кость, теперь там не было ничего, только солнце и небо. Пока мы проезжали предместья и дорога шла вдоль колосящихся полей, меня не трогали, но ближе к воротам закутали, спеленали как мумию, а на голову надели мешок, чтоб не привлекать внимания зевак и не плодить нежелательные слухи. День выдался душный, я сразу одурела в этих тряпках, меня вырвало, я потеряла сознание и пришла в себя уже в этой злополучной комнате.

Спасибо, хоть не в подземелье.

Всё было неясно – сколько меня здесь продержат, зачем привезли и когда прибудет наместник. Женщина, которая носила мне еду и забирала пустые тарелки, не отвечала на вопросы. Зачем вообще было так спешить, чтоб засадить меня в башню и после оставить в покое? Я не понимала.

Шёл третий день моего заточения, когда во дворе внезапно поднялся гам и я увидела в окошко, как в замок въезжает кавалькада расфуфыренных придворных. Оказывается, наместник изволил охотиться. Ну, хоть что-то! Наверняка в ближайшее время следовало ждать визита.

Так оно и вышло.

Он мало изменился, наместник Володар Хубин. Двадцать лет прошло, а он был всё такой же невысокий, с одутловатым лицом и пухлыми щеками, на которых плохо росла борода. Жиденькие волосы красноватого оттенка закручивались в длинные локоны, в которые он то и дело засовывал пальцы, украшенные перстнями, слишком большими, чтоб быть не магическими. При случае я б с охотой посмотрела на них в свою рамочку. Сколько ему было во времена Заклятия? Двадцать шесть? Двадцать семь? Наверное, да. Может, чуть больше. Надо же… А раньше он казался мне старше, в памяти у меня он остался почти взрослым. Впрочем, что я могла помнить, чернавка, прислуга, девчонка тринадцати лет? Конечно, я интересовалась жизнью знати и заучивала даты, имена, но в последующие годы возраст потерял всякое значение. Старше, младше – какая разница, если тебе самой уже тридцать три? В лесах и под камнями никто не спрашивает, сколько лет ты живёшь на свете. В первые годы после наложения Заклятия дни рождения не отмечали, так свежа была боль от потери родных и близких. Потом долго не могли привыкнуть к мысли, что теперь придётся жить вечно.

А когда привыкли, перестали отмечать.

Наместник вошёл, завидел меня, усмехнулся, сделал знак, и ему принесли и поставили стул. С ним были трое – мужчина с оружием, в котором я после некоторого усилия опознала начальника стражи, потом заросший бородой широкоплечий дядька в чёрном. Ну и тот самый белокурый дворянчик.

Я не стала вставать.

– Ну здравствуй, Крысинда, – сказал наместник, усаживаясь и закидывая ногу на ногу. – Или как там тебя на самом деле зовут?

– Меня зовут, если хотят умереть, – безразлично сказала я. – Потому сами решайте, как меня называть.

– Ах, ах, как патетично! – Володар усмехнулся и покачал головой, потом стянул перчатки и хлопнул себя ими по коленке. – А ведь мы двадцать лет искали тебя. Так хотели встретиться – и не могли. Ты могла бы быть и повежливей.

Я пожала плечами, зыркнула на белобрысого и потупилась.

– Я не знаю, что такое «патетично», – сказала я. – И с чего мне быть вежливой? Это ведь не вас четверо суток везли связанной и закутанной в ковёр.

Белобрысый стиснул зубы, вцепился в ремень, но Володар тронул его за локоть, будто хотел успокоить, и тот не двинулся.

– Сама виновата, – сказал наместник. – Что творила, на то и нарвалась. Не стоит рассчитывать на ласку, если убиваешь моих людей. Знаешь, сколько Пашка потерял нюхачей? Не притворяйся удивлённой, мы прекрасно знаем, чем ты занималась. Ты знаешь, кто я?

– Кто ж не знает… Вы – здешний наместник, Володар Хубин Третий.

– Ого! – притворно удивился тот. – А я уж думал, ты всё забыла за двадцать лет жизни в лесах. – Володар сделал знак бородатому, тот выглянул за дверь, что-то сказал, и двое слуг втащили столик, на котором стояли вазы с фруктами, серебряные кубки, кувшин и даже цветочек в вазе. – Был наместник, да сплыл, – объявил он. – Зови меня просто: Князь Володар, третий и последний правитель аллода Оскол. Не правда ли, лучше звучит? Хочешь вина?

– Я не пью вина.

– Тогда, может быть, яблоко? Или персик? Или ты предпочитаешь г’хаш? – Я вздрогнула, а Володар рассмеялся. Слуга нацедил ему вина из кувшина, он отхлебнул глоток и поставил бокал на стол. – Удивлена? Мы навели о тебе справки. За двадцать лет можно многое узнать.

Он встал, подошёл к окну и встал там, заложив руки за спину и качаясь с пятки на носок.

Я сидела, насупившись, смотрела на него, и помаленьку на меня стала накатывать тошнота. «Князь Володар»! Кем он был до Заклятия? Владимир Губин, третий и последний сын имперского аристократа, наместник крохотной провинции. Ни рыба ни мясо. А сейчас – посмотрите на него! Маленький, плюгавый, ноги тонкие, кривые, а туда же – «князь»… Даже имя поменял на канийский манер. Володар, надо же. Тьфу!

– Александра Хилл по прозвищу Крысинда, – сказал он, глядя вверх, будто читал слова в небесах. Я вздрогнула – так давно я не слышала своего настоящего имени. – Бывшая прислужница вот в этом самом тереме. Какая ирония судьбы! В сущности, мы в некоторой степени знакомы, так ведь? – Наместник обернулся ко мне. – А ведь я тебя даже помню, – сказал он, словно бы смягчаясь. – Ты, правда, в детские годы выглядела несколько иначе, но у меня хорошая память. Тринадцать лет возрастных и тридцать с чем-то прожитых. Нигде не живёшь, нигде не работаешь, промышляешь грабежом могил… Нарушаешь закон, между прочим!

Я потупилась.

– Этим камням тысяча лет. И я делаю это только ради денег.

– Продажа и распространение заколдованных вещей – тоже преступление, – резонно заметил наместник. – По счастью, в нашем мире маленькому ребёнку трудно спрятаться, хотя какое-то время это у тебя получалось. Дорого бы я дал, чтобы узнать, как тебе удалось уцелеть. Не могло же тебе, в самом деле, исполниться двадцать пять… Не хочешь рассказать? Впрочем, ладно. Не хочешь – не надо. – Он опять отвернулся к окну. – Как ты думаешь, зачем мы тебя искали?

– Знать не знаю, – буркнула я.

– Честно?

– Честно.

Володар рассмеялся.

– А между тем могла бы догадаться. Да… – Он постучал пальцем по стеклу. – Очень жаль, что ты не хотела говорить с моими людьми и сразу убивала! Очень жаль. Но сделанного не вернёшь. Я предлагаю тебе сделку.

– Сделку? – Я не поверила своим ушам.

– Если кто-то может то, чего не могут другие, он может продать своё умение, – сказал наместник. – Всегда найдётся тот, кто захочет его купить. Ты умеешь убивать. Умеешь, не оправдывайся, я знаю. Несмотря на пробелы в моём образовании, я умею считать. Девятнадцать лет – девятнадцать смертей. Наш аллод не так велик, чтоб можно было сохранить в тайне подобные вещи. Год, два, но не двадцать же!

– И вы хотите, чтобы я убивала для вас?

– Умная девочка, – подтвердил мою догадку «князь-наместник». – В общем и частном – да. Нельзя же, в самом деле, оставлять такое оружие беспризорным! Само твоё существование разлагает население, порождает дурацкие слухи и глупые надежды. Но всё может измениться, если мы объединимся. Я предлагаю тебе стать моей супругой, княгиней и правительницей аллода Оскол.

Вот тут я, пожалуй, впервые за последние дни по-настоящему растерялась. Я ожидала чего угодно, только не этого.

– Что?.. – пискнула я.

– Разумеется, женой и мужем мы с тобой будем только на бумаге, – поспешил успокоить меня Володар. – Впрочем… там видно будет. Но представь, каково народу будет знать, что мы – единственные в этом мире, кто может карать и миловать, наказывать смертью!

– И ты ради этого женишься на простолюдинке?

– Ах, избавь меня, – с досадой отмахнулся тот. – Какая ерунда! Кого и когда волновали подобные мелочи? Послезавтра в архиве отыщется бумага, подтверждающая, что ты внебрачная дочь заезжего аристократа. Тем более, многие помнят твоих родителей. Ты мало походила на мать и уж совсем не походила на отца. Если б я знал, что всё так обернётся, я бы озаботился этим до того, как накладывать Заклятие, но и сейчас не поздно.

Я вскинулась.

– То есть как… какое Заклятие?

Наместник повернулся ко мне, опять накрутил волосы на палец и рассмеялся.

– Боги! Неужели ты думала, что Заклятие наложил Крессин? Не смеши меня! Его в то время волновало только одно – как спасти наш островок от Катаклизма. Конклав тогда помешался на этом. Будто не было другого способа! Старый дурак так и не смог понять, что нам выпал отличный шанс стать независимым, отдельным королевством. Мир и процветание! Бессмертие и безопасность! Никаких вторжений, никакой метрополии. Это ли не жизнь?

– Ты врёшь, – сказала я. Ни я, ни он, ни все присутствующие даже не заметили, что я уже минут пять как перешла на «ты». – Этого не может быть. Если не Крессин, то Ярре… Кто угодно, но не ты!

Теперь наместник уже откровенно расхохотался.

– Дурочка! Да ты лучше меня понимаешь, что мальчишка не мог этого сделать. Чего ради ему было убивать себя? А старый маг оказался слишком упрям… Мне выдалась отличная возможность одним выстрелом убить трёх зайцев. Даже четырёх, если считать мальчишку… Удивительно, какими беспечными бывают люди, если они уверены в собственной неуязвимости!

Я ничего не ответила, но, кажется, начала понимать. Частички головоломки стремительно складывалась в единую картину. Если это правда и наместник баловался магией, он мог зайти далеко. Не зря же он приветил мага-ренегата, который изучал заклятия бессмертия и был знатоком старинной магии! Володар не мог не знать легенду о Тэпе. Он всё рассчитал, а если и ошибся, то чуть-чуть. Сколько народу умерло в тот год? Десятки тысяч! Энергия жизни – поразительная сила, если знать, куда её направить. Часть её подпитывает Заклятие бессмертия, другая обеспечивает защиту аллода от разрушения (та самая «скорлупа», по поводу которой удивлялся Крив). Отсюда эта ненависть к волшебникам, отсюда и запрет на магию, чтобы никто не превзошёл его в магическом искусстве. И вряд ли был какой-то сговор. Когда Ярре отыскал меня в тот день, он уже был болен, уже умирал! Ограничение заклятия определённым возрастом очень ловко вывело из игры и мага, и его ученика. Некуда бежать: аллод закуклился, порталы работают только на выход, «искры жизни» бьются, словно мухи о стекло, – ну чем тебе не пирамида Тэпа? Ярре знал, что ничего нельзя исправить, и отыскал единственного человека, которому мог хоть как-то помочь.

У меня природная сопротивляемость заклятиям. Я должна была успеть.

И я успела.

Мне хотелось смеяться и плакать. Наместник смотрел на меня и недоумевал. Он не понимал, что девочка, которая сидит перед ним в драной рубашке, поджав под себя голые исцарапанные ноги – не просто случайно выживший ребёнок, который по какой-то прихоти судьбы умеет убивать бессмертных, а болезнь, смертельный приговор этому миру. Всё их «бессмертие» – не больше чем отсрочка. Это я, Крысинда, леди Смерть, останусь жить и буду убивать их всех, по одному в год, медленно, но верно, пока не останусь одна на этом проклятом аллоде. Я не могу не убивать. И уж если я отправила на тот свет Кассиуса де Рея – единственного человека, который в этом мире что-то значил для меня, то остальные уж точно не в счёт.

Кроме, может быть, Крива.

И крысят.

– Выйти за тебя замуж? Стать палачкой у тебя на службе? – спросила я. Слёзы текли у меня по щекам. – Это всё, что ты можешь мне предложить?

– Тебе этого мало? – Володар поднял бровь. – Я предлагаю тебе титул, должность при дворе, богатство, вечную жизнь! Глупая замарашка! В этом мире никто не предложит тебе больше. Итак? Что ты мне ответишь?

Я вытерла глаза, потом набрала в грудь побольше воздуху.

– Полижи собаке жопу, пока кровь не потечёт!

Воцарилась тишина.

– М-да, – сказал наместник, потирая переносицу, будто я не высказала, что думаю, а треснула его по морде кулаком. – Я всё время забываю, как обманчива может быть внешность. Ну что же… будем говорить как взрослые люди. Давай прогуляемся, Крысинда. Вставай и следуй за мной. И лучше, если ты сделаешь это сама, иначе стража потащит тебя силой.

Делать было нечего, я встала и пошла.

Мы шли куда-то вниз, всё вниз и вниз, этаж за этажом. Должно быть, странную мы представляли процессию: трое взрослых мужчин, два стражника и я, босая и растрёпанная. Меня шатало, ноги плохо слушались. Каменные ступени были холодные, дощатые – с занозами. Никто не озаботился вернуть мне башмаки. Мы миновали дверь, вторую, третью… Окна исчезли, стены стали влажными и белыми от селитры. Стражник отпер последнюю дверь и затеплил фонарь. Ещё минута – и недлинный коридор привёл нас в сводчатую комнату. Достаточно было бросить один взгляд на её убранство, один раз вдохнуть этот сырой застоявшийся запах, чтобы понять, что здесь мой путь и окончится.

– Смотри, Крысинда, – сказал Володар. – Смотри. Эй там, поднимите повыше фонарь! Это камера пыток. Видишь дыбу? Это дыба, Крысинда. На неё кладут человека и растягивают воротом, пока руки и ноги не выворачиваются из суставов. Она великовата, но мы сумеем подогнать её под тебя. Это жаровня, на ней раскаляют прутья и щипцы, чтоб прижигать кожу и мясо. А вот эта решётка…

Я сглотнула. Я уже всё поняла, мне ничего не надо было объяснять.

– Хватит, – сказала я.

– Что же ты отворачиваешься? Не хочешь смотреть? Зря, зря: здесь столько интересного! А ведь ты ещё не знаешь, какие у меня хорошие мастера и как они умеют делать человеку больно. Даже когда смерть ещё была реальностью…

– Я сказала: хватит! – крикнула я. – Не надо.

Он всё предусмотрел. Не нужно было ничего расписывать. И так нетрудно догадаться, что со мною будет, если я выберу этот путь. Меня посадят в эту клетку, будут мучить и морить голодом. Быть может, кто-то из особо приближённых даже будет приходить позабавиться с малолеткой, а раз в году, когда я снова буду в силе убивать, ко мне будут приводить очередную жертву, очередного неугодного придворного или того, кого они сочтут преступником. И если я убью его, мне будет послабление. А нет – нас так и будут содержать без пищи и воды вдвоём, пока я не сломаюсь и не сдамся. И так без конца. Что они придумают, когда им и это наскучит? Построят для меня лабиринт? Мразь, мразь, как же я вас всех ненавижу…

Жаль, ах как жаль, что я не умею убивать на расстоянии!

– Что я должна делать? – деревянными губами спросила я.

Наместник скрестил руки на груди.

– Моё предложение остаётся в силе, – сказал он. – Хотя свои грязные слова тебе придётся взять обратно. Впрочем, я не очень обижаюсь: мне даже нравятся такие строптивые особы.

– Очень великодушно с твоей стороны, – не удержалась и съязвила я. – А ты не боишься, что в один прекрасный день я убью тебя?

Тот усмехнулся.

– Едва ли, моя дорогая. Ведь это я налагал заклятие. Я знаю о нём всё или почти всё. Всех твоих сил не хватит, чтоб его сломать… Впрочем, до этого вряд ли дойдёт. Думаю, мы поладим. Это будет интересная и долгая жизнь. Тебе понравится. Так что ты скажешь теперь?

А что тут скажешь… Удар хлыстом невозможно не понять.

Такой беспомощной я давно себя не чувствовала.

Лучше б я осталась там, на дне колодца под камнями – там была хоть какая-то надежда.

– Я согласна, – ответила я.

* * *

Приготовления к свадьбе заняли неделю. На это время меня перевели в другие покои, где была нормальная кровать, а не продавленная лежанка, где лежишь как в корыте, а также столик с зеркалом, ковёр, занавески и всё такое, но дверь тем не менее всё равно запиралась снаружи. В остальном меня не ограничивали. Есть и пить давали вволю, на обед была оленина или почки, обязательный студень и сколько угодно хорошего сыру, а также вино, к которому, впрочем, я не притрагивалась. Я ужасно боялась объесться. Наместник был так любезен, что распорядился вернуть мои вещи, предварительно их осмотрев и сочтя для себя безопасными. Правда, джунские трофеи, которые я нашла под камнями, исчезли бесследно, а расспрашивать о них я не рискнула. Я с грустью убедилась, что рамка дала трещину и работает как попало. Должно быть, это случилось, когда я рухнула в колодец. Странно, что я не заметила сразу. Видимо, потому я и не увидела следящего заклятия на барде. Ну, хоть что-то хорошее, а то я совсем была готова разувериться в людях. По крайней мере, Кассиус не был виноват в том, что его использовали как приманку.

Едва только я дала согласие на брак, ко мне приставили двух девушек в качестве прислуги. С меня сняли мерку для платья, искупали в большой бадье и попытались уложить в более-менее разумную причёску мои волосы, которые в обычном состоянии напоминали взрыв, кое-как подвязанный тесёмкой. Я почти перестала хромать, синяки и ссадины сошли. Из зеркала на меня теперь глядела обычная девчонка лет четырнадцати, худосочная, глазастая, быть может, чрезмерно загорелая, но далеко не такая уродина, как казалось мне раньше. Всё-таки мыло, пудра и гребешок творят чудеса. Всё это время я не видела ни Володара, ни его приспешников. На репетиции свадьбы я чувствовала себя дура дурой. По счастью, от меня почти ничего не требовалось, только разок сказать «да» и поцеловать жениха, которого изображала камеристка. Я надеялась, что в самый торжественный момент я смогу всё это выдержать и меня не вырвет, хотя даже мои крысята были симпатичнее. Сам наместник (прошу прощенья – князь) изволил отсутствовать. Приходилось откликаться на «сударыня» и «госпожа Александра», есть ножом и вилкой и пользоваться носовым платком. Я путалась в юбках, и ещё меня страшно раздражал корсет и дурацкие туфли на каблуках. Мало того, что всё тело чесалось, так ещё нужно было чуть ли не заново учиться ходить. Я пару раз грохнулась на лестнице и вдобавок натёрла мозоль. Придворные дамочки хихикали у меня за спиной, но в лицо ухмыляться побаивались.

Ночами я спала урывками и часто просыпалась, недоумевая, куда девались Чёт и Нечет и что это кругом за подушки и простыни, но потом вспоминала, где я, вставала и подолгу стояла у окна. Я кое-как привыкла к челяди, но по большому счёту люди меня пугали. Если кто-то шёл за мною ближе, чем два шага, я чувствовала себя неуютно. Зато я обнаружила, что истосковалась по городу. Окна моих новых покоев смотрели в сторону ярмарки, и днём, если выдавалась свободная минутка, я могла выйти на галерею, куда доносились скрип тележек, крики уличных разносчиков и музыка шарманки. Две ночи я проплакала. Ещё две или три – размышляла о том, что за жизнь теперь меня ждёт. В последнюю ночь перед венчанием я спала как убитая. И то хлеб.

В день свадьбы меня разбудили, причесали, умыли и втиснули в красное свадебное платье. С утра к усадьбе стекался народ, привлечённый дармовым угощением, на городской ратуше готовились звонить в колокола. Мне не подали ни завтрака, ни даже бокала вина, но я и так была как пьяная и мало что видела из-под кисейных покрывал. Хорошо, хоть не пришлось ехать верхом, а то я бы с ума сошла от необходимости лезть в седло. Мне подали экипаж, в окошке замелькали улочки и площади, и через полчаса я уже стояла под гулкими сводами ратуши, рядом с князем Володаром (глаза бы мои его не видели). Началась церемония.

Говорят, что все подобные события скучны и похожи друг на друга, даже если женится правитель аллода. О чём думает невеста во время венчания? Я не знаю… Если честно, я как-то не ощущала себя невестой. У меня было такое чувство, будто меня ведут на казнь. Чтобы отвлечься, я начала думать о могилах и камнях. Я перебирала в памяти те склепы и курганы, где я думала пошарить, а не удалось. Наверняка мне больше никогда не суждено их увидеть. Но если уж думать, то лучше об этом, иначе, стоило мне посмотреть на жениха, перед глазами сразу вставало видение пыточной камеры. Запах свечей и ладана казался мне запахом сгоревшей плоти. Меня тошнило. Градоначальник, толстый, расфуфыренный, в зелёной шляпе, с лентой на груди, произносил какие-то слова, жених скучал и разглядывал ногти, нюхачи в углах переглядывались и покашливали вполголоса. Я бы не удивилась, если бы и ловчие наместника тоже оказались тут, переодетые в гражданское, с сетями и арканами под платьем на случай, если я задумаю дать дёру. Жаль, что в этих юбках не побегаешь, а то я непременно попыталась бы.

Наверное, кто-то наверху меня услышал.

Я тупо отвечала: «да…», «да…», «да…» и повторяла всякую белиберду, когда внезапно поняла, что происходит что-то необычное, незапланированное. Близился финал – какие-то дурацкие необязательные слова, как вдруг ход церемонии нарушился. Стражники заоборачивались, напряглись и вытянули шеи. Наместник сделался пунцов, надулся, крикнул что-то вроде: «Эй там! Какого…» – и осёкся.

У входа произошло коловращение, возня и толчея, истошно завизжали женщины, заругались мужчины, а стражники – неслыханное дело! – обнажили оружие в ратуше. А я от изумления разинула рот, когда в проход между скамеек выкатился непонятный светящийся шар – даже не шар, а бесформенный ком размером с большую сырную голову – и устремился в нашу сторону.

Время будто сжалось и замедлилось. Не знаю, как другие, а я всё видела необычайно ярко и отчётливо. Дамы подбирали юбки и запрыгивали на скамейки, все с проклятьями и воплями полезли друг на друга, а это ослепительное нечто, в глубине которого мелькало тёмное, неслось ко мне и «князю Володару». В первое мгновенье я подумала, что кто-то попросту решил расстроить свадьбу и пустил шарогонь: убить не убьёт, но крови попортит. Но шаровой пал так себя не ведёт: он или плывёт по воздуху, или ты его вовсе не заметишь, пока не накроет, но чтоб вертеться и скакать, как бешеные кони, – такого за ним не водится.

И вдруг в одно мгновение я поняла: не кони – крысы!

Это были Чёт и Нечет. Это могли быть только они.

И они плели «косичку».

Немудрено, что их было невозможно узнать: я в жизни не видала заклятия такой мощи. Искры с них так и сыпались. Я никогда бы ни осмелилась повесить на крысят такую затравку – да я на ней сама подорвалась бы! И тут меня вторично осенило: Крив! Только он способен на такую ослепительную, феерическую пакость. Его никто не знает, ему ничего не стоило пробраться в город, затеряться в толпе, пронести крысят в сумке или в рукавах, а в нужный момент запустить их в ратушу. Не сами же они сюда прискакали в конце концов!

Но зачем ему это понадобилось?

Проще всего было воспользоваться паникой и сбежать. К тому же, в этот миг (как будто мало было суматохи) звонарь изо всех сил задёргал верёвки, и высоко над головами загремели колокола.

Я иногда бываю глупой, что да, то да. Но бывает и наоборот. Порою я сама горжусь, какая я бываю сообразительная. Так и тут. Мне хватило секунды, чтобы вспомнить, какое сегодня число, ещё секунды, чтоб понять, куда несётся крысиный клубок, где сосредоточие, и ещё одной, чтобы сложить одно с другим.

А недурно я их натаскала… Ведь даже я не распознала, где ловушка!

У тиранов, самодуров, диктаторов есть общая черта – они все ужасные позёры. Это их слабое место. И князь Володар (да какой он князь…) не был исключением и не придумал ничего лучшего, кроме как назначить венчание в годовщину наложения Заклятия. Наверное, хотел произвести впечатление на подданных, быть может, даже думал показательно казнить какого-то несчастного. М-да. А что, могло сработать! И попробуй откажись: свадьба свадьбой, но ведь есть ещё и пыточный подвал.

Так или иначе, только он сам вырыл себе яму. Как он давеча говорил? «Удивительно, какими беспечными бывают люди, если они уверены в собственной неуязвимости»?

Золотые слова!

Всех моих сил не хватит, чтоб сломать твоё заклятие, наместник Хубин. Моих сил – да.

А как насчёт чужих?

Толпа в проходе, солнечный свет в витражах, шипящий ослепительный клубок и перекошенная физиономия наместника – всё слилось в одно. Я расхохоталась, сдёрнула с головы дурацкое белое покрывало, швырнула его на пол, вскинула руки и начала расплетать.

В конце концов, это единственное, что я умею.

Глупые люди, царёчки природы, вы думаете, вам всё дозволено! Мало вам власти над жизнью, захотели повелевать и смертью тоже? Захотели абсолютной власти, чтобы стать богами, карать и миловать? Ну так нате, получите! Я выносила вашу смерть, взрастила её в себе, вот, заберите её назад! Я двадцать лет мечтала это сделать, и теперь меня никто не остановит!

Володар не врал: именно он наложил то самое Заклятие на наш аллод. Иначе у меня бы ничего не получилось. На какое-то мгновение мне показалось, что крысята ошиблись, но они не ошиблись. Заклятие почувствовало приток силы, проснулось – и открылось. «Князь» завопил и через миг исчез в столбе ослепительно-синего пламени.

Что там какие-то нити! Это были настоящие жгуты невероятной, планетарной мощи, они тянулись вверх, метались там под сводами ратуши, извивались и шипели как змеи. Градоначальник закатил глаза и мешком повалился под стол. Стражники с проклятиями шарахнулись назад, толпа разразилась воплями, возле дверей образовалась куча-мала. Всё было вихрь. Я почувствовала, как ноги мои отрываются от пола. Меня подняло, закружило, и было уже не понять – это я расплетаю Заклятие или Заклятие расплетает меня. Мне казалось, даже небо застонало, треснуло и осыпалось осколками. Золотые стебли корчились, рвались и распадались под моими пальцами, материя платья обуглилась, руки мои почернели, причёска вернулась в первозданное состояние. Я почти ничего не слышала и не видела, и никакая обманка тут не могла помочь. Я даже не знала, что способна на такое, но если крысу загнать в угол, она бросится на кого угодно, будь он хоть в десять раз сильней её, хоть в сто, хоть в тысячу…

Когда всё кончилось, лишь кучка пепла на каменном полу вперемешку с обгорелыми костями, перстнями и серебряной нагрудной цепью напоминала о наместнике.

А также о Заклятии бессмертия.

Я обернулась к людям, и они шарахнулись назад, все без исключения – мужчины, женщины, торговцы и мастеровые, придворные и стражники, егеря и нюхачи. Они не понимали, что произошло. Что они видели? Девчонку в платье с обгорелыми рукавами – и всё. Вряд ли они осознали, что я только что вернула в этот мир смерть.

Я опустила взгляд. На полу лежали Чёт и Нечет. Опалённая шёрстка, поджатые лапки, закрытые глаза… Не нужно было гадать, кто принял на себя главный удар.

А потом я подняла глаза, полные слёз и успела увидеть, как по проходу ко мне, постукивая посохом, шествует Крив.

И только после этого упала в обморок.

* * *

Холодным утром я стояла на высоченной городской стене и наблюдала, как из астрального тумана призраками выплывают сверкающие хрусталём и полированной сталью летучие корабли гиберлингов. Их украшенные рунами и звёздами громады только появились на траверзе аллода, а десантные люггеры уже начали высадку. Выгнутые растяжками, гибкие и лёгкие, как стрекозы, они опускались на траву и замирали, покачиваясь на тонких пружинистых ножках. Зрелище было завораживающее, я никогда в жизни не видела ничего подобного. От него натурально кружилась голова, я покрепче ухватилась за перила – и тотчас боль в обожжённых ладонях напомнила о себе. Я поморщилась и поправила бинты.

– Поверить не могу, такая красота! – сказала я, когда последний люггер коснулся земли. – Какие-то паршивые гиберлинги… Как это может быть?

– Не называй их так, девочка, – посоветовал Крив. Он как чувствовал, что я теряю равновесие и положил руку мне на плечо. Я не стала её стряхивать. – Нейтралы – не враги, но незачем гусей дразнить. Дойдёт до палаты старейшин, чего доброго ещё обидятся. А что касается тех, здешних гиберлингов, которых я… гхм… Что я могу сказать? Случается, что и люди становятся дикими. Мне очень жаль.

Я поёжилась при одном только воспоминании.

– Мне будет трудно привыкнуть. У них что, есть свой аллод?

– Да. И они единственные, кто может путешествовать через астрал на своих кораблях. Именно это я имел в виду, когда сказал, что порталы – не единственный путь.

– Как это у них получается?

Крив пожал плечами.

– Никто не знает, даже демоны астрала. Лига многое дала бы, чтоб выведать этот секрет. Впрочем, думаю, что рано или поздно мы сторгуемся. У нас много времени, а гиберлинги – жадный народец.

– А что теперь будет с нами? Мы будем жить, как все? Будем торговать с другими островами? И нам пришлют другого наместника и нового Великого мага?

Крив покачал головой.

– Не думаю, – сказал он. – Когда я уходил, великий Нефер-Ур планировал другое.

– Другое? Что другое?

– Ну, точно ещё неизвестно, но поговаривают, он хочет собрать сильных магов и объединёнными усилиями присоединить ваш остров к другому, крупному аллоду. Скорее всего, это будет Игш.

– А, – равнодушно вымолвила я. Сказанное им как-то плохо укладывалось в голове, слишком уж грандиозно это звучало, чтобы быть правдой. – И они станут одним?

– Ну, в общем, да. Если у нас получится и аллоды сольются, это может быть важным.

– Почему?

– Видишь ли, Крысинда, два – нелепое число. В этом смысле есть только единица и бесконечность. Удачный опыт может стать началом полного объединения.

– Ты думаешь, если аллоды соединятся, будет лучше?

– Смотря для кого, – вздохнул Крив. – Порой мне кажется, что лучше бы им оставаться расколотыми. Кания и Хадаган воюют, а граница есть граница. Пока всё сводится к диверсиям и высадке десанта, это мелочи, но если аллоды можно будет присоединять один к другому… – Он покачал головой. – Не знаю, не знаю. В любом случае, добавить Игшу немного земли не повредит.

– И как он будет называться? Игш? Или Оскол?

Крив опять пожал плечами.

– Поживём – увидим, – сказал он.

– Ты вернёшься на Кадаган?

– Я должен.

– А я? Что будет со мной?

– Насчёт тебя я не уверен, но… – Тут Крив поколебался. – Знаешь, я бы не хотел оставлять тебя одну. Грядут большие перемены. Работы непочатый край, не говоря уже о том, что война вот-вот может вспыхнуть с новой силой. Магический университет будет рад заполучить такую ученицу, как ты, любой из трёх – хоть на Яхче, хоть на Игше, а может, даже и на Кадагане. Я мог бы замолвить за тебя словечко перед Учёным Советом. В конце концов, нельзя растрачивать такой талант на банальное расхищение гробниц.

– А может, мне интересно расхищать гробницы!

Крив улыбнулся.

– Думаю, – сказал он, – что и этому умению найдётся применение. А теперь извини, я должен оставить тебя: нужно установить портал для общей высадки.

В самом большом и ближнем корабле открылась дверь, и оттуда посыпались пушистые фигурки гиберлингов – смешные, маленькие, в высоких сапогах и крагах и нелепых яйцевидных касках, они, тем не менее, внушали некоторое уважение, когда принялись выстраиваться в ряды с арбалетами наперевес. Я смотрела на них и размышляла. Мне было над чем поразмыслить.

По крайней мере, Крив прав в одном: мы все живём в эпоху перемен. Мой мир никогда уже не будет прежним, равно как и я сама, а стало быть, не стоит за него цепляться. Я слишком привыкла быть маленькой, пора взрослеть. Может, и правда стоит принять предложение некроманта и отправиться на дальние аллоды обучаться магии? Хотелось верить, что за краем мира, за серой пеленой астрала есть другие страны и другие города, где меня ждут. В конце концов, разве не об этом я мечтала – чтоб меня хоть кто-нибудь где-нибудь ждал и верил, что я приду?

Жаль, мои крысята так и не увидели, чем всё закончилось.

Я похоронила Чёта и Нечета в саду на заднем дворе усадьбы, под старой яблоней. Она сильно выросла за двадцать лет, но я легко узнала место, где когда-то встречалась с Ярре. Наверное, если б я попросила, Крив мог вернуть их, заставить ожить, как тех диких лесовиков-гиберлингов, и возможно, даже колдовать, но я не захотела. По большому счёту это были бы уже не мои крысята, а просто существа, похожие на них. Пусть спят, они заслужили покой. Может быть, их маленькие любопытные искорки жизни уже отправились на поиски новых хранилищ, а может, уже их нашли. Мне кажется, незачем звать их обратно. Хотя вряд ли я найду себе таких же смышлёных помощников.

– Можно я попрошу тебя об одной вещи? – спросила я.

– Что за вещь? – Крив поднял бровь.

– Не зови меня больше Крысиндой.

Некромант кивнул и ободряюще сжал пальцы.

– Не беспокойся, – сказал он, – все имена в этом мире твои.

Я отвернулась, чтобы он не увидел моих слёз. Что-то я расчувствовалась. А между тем не время распускать сопли. Ещё посмотрим, что у них там за университет. Хотя желание назваться Индукцией у меня как-то резко пропало. В конце концов, «Волшебница Сандра Хилл» тоже звучит неплохо, хотя и длинновато. Ладно. Что-нибудь придумаю. А джунские курганы никуда не денутся.

На крайний случай есть ещё пирамида Тэпа.

А я наконец выношу жизнь.

Андрей Дашков

Бродяги Тверди

Мы… томительно долго спускались извилистым подземельем и вот увидели под собой пустоту, бескрайнюю, как опрокинутые небеса, и на корнях растений повисли над пустотой; я сказал: «Бросимся в пустоту и посмотрим, есть ли в ней провидение, – если не хочешь, я брошусь один».

Уильям Блейк

Nigredo или чернота – это начальное состояние, либо присущее с начала свойство хаоса, либо, в противном случае, производимое разделением элементов. Если условие разделения предполагается в начале процесса, как иногда случается, тогда союз противоположностей осуществляется подобно союзу мужчины и женщины с последующей смертью продукта союза и соответствующего nigredo.

Карл Густав Юнг

1. Бункер

Свинцовый шарик в его карманных часах пересек границу первого квадранта, когда нигредо шагнул в проделанный им коридор и покинул пустоту, которая называлась «бункер» – двадцать восьмой по его личному счёту. Он выяснил это, изучая и анализируя сохранившиеся документы, надписи на стенах и прочие свидетельства давно закончившейся суеты. Пустоты с таким названием попадались довольно часто; с некоторых пор по всей многострадальной тверди были разбросаны всевозможные «командные пункты», «станции слежения», «шахты», «хранилища» и тому подобные новообразования. Случалось, они медленно разрастались – как раковые опухоли в некогда здоровом теле.

Впрочем, нигредо было грех жаловаться. Раньше, благодаря обилию пустотников, ему хватало еды, даже оставались излишки. То был золотой век. Нигредо не убивали друг друга, некоторые объединялись и вместе ломали твердь. Однако времена изменились к худшему, и теперь борьба за угодья шла не на жизнь, а на смерть. Кстати, о смерти он знал не понаслышке.

Чужие языки также не являлись для него проблемой; все нигредо, независимо от того, когда они покинули Колыбель, обладали врождённым талантом постигать смысл и связь любых знаков – от иератических символов до алфавитов. В крайнем случае он мог прибегнуть к помощи призраков – мёртвых пустотников всегда было и будет гораздо больше, чем живых. Он улавливал их тонкие вибрации, и потребность в речи и мыслях отпадала вовсе.

В бункере номер двадцать восемь нигредо обнаружил шестерых. Он неплохо провёл с ними время, узнал кое-что новое, поэтому и задержался в пустоте дольше, чем обычно, – примерно на четыре спирали. Впрочем, призраки не считались серьёзной добычей, хотя и позволяли пополнить запас энергии. На этот раз он взял себе только троих – на тот маловероятный, но всё-таки возможный случай, если когда-нибудь придётся туда вернуться. По мере удаления от места смерти они быстро утрачивали питательные свойства даже при хранении в специальном контейнере.

Неутолённый голод гнал его дальше и дальше, в вечную тьму еще не пройденной тверди, взламывать которую стоило тем больших усилий, чем дольше он оставался без пищи. Настоящей пищи.

2. Коридор

Нигредо шел в абсолютной темноте, не расходуя драгоценную энергию на бесполезный свет. Зачем ему свет? Он находился в своей стихии. Для него не было ничего более естественного, чем движение в коридоре – не важно, сопровождалось ли оно непосредственным взломом или же он проделывал это заранее. В обоих случаях продолжительность существования коридора зависела исключительно от его намерений. Коридоры могли исчезать буквально за спиной и открываться на границе ауры – на жаргоне нигредо это называлось «идти буром».

Кое-кто из ему подобных предпочитал поддерживать свои коридоры открытыми постоянно. Это требовало лишних затрат энергии, но обеспечивало определённые удобства. Крайне редко он пользовался чужими коридорами – такое нарушение негласного кодекса чести низводило его до уровня жалких тварей вроде пустотников, не имеющих понятия о взломе. Кроме того, коридор мог быть закрыт в любой момент, и для любого чужака, застигнутого врасплох, это означало неминуемую смерть.

Ему иногда снился худший из кошмаров (как предупреждение или сигнал тревоги) – он оказывался не просто заживо похороненным в тверди; он становился частью тверди, размазанным отпечатком существа в её упрощенной структуре, но прежде подыхал с землёй в ноздрях и вмерзшими в базальт желудком и сердцем.

Всякий раз эти кошмары позволяли ему вовремя проснуться. И всякий раз, избежав опасности наяву, он думал: с чего бы это? Дурной сон – не обязательно следствие плохого пищеварения…

На исходе второго квадранта он решил сделать привал. Закрыл коридор на расстоянии десятка шагов в обоих направлениях, уселся, используя стену в качестве опоры, и достал из контейнера душу пустотника.

Ужинал он также в темноте. Ни один луч не должен был помешать восприятию вибраций, которые не имели ничего общего с видимым светом. Мерцание призрака в момент, непосредственно предшествующий поглощению, мог заметить только истинный гурман… или очень голодный нигредо. Он был очень голоден. И очень высоко ценил свой голод. Пока он был голоден, он двигался. А пока нигредо двигался, он чувствовал себя живым.

3. Лимб

Три спирали спустя он вошёл в Лимб.

Эта пустота считалась нейтральной территорией, одним из немногих относительно спокойных мест. Иногда её также называли Зоной Любви. В Лимбе заключались сделки, продавалось и покупалось оружие, одежда, контейнеры для призраков, источники света, спиральные часы и прочие вещи, которые делают существование возможным, сносным и даже приятным – на определённое время, не более того. Здесь можно было взять проститутку или попытать счастья в игре. Сюда приводили захваченных пустотников, но рабство не практиковалось. Кто же захочет таскать за собой сквозь твердь обузу, которая лишает хозяина главного преимущества – мобильности?

Тут попадались тихие уголки, где раненые нигредо залечивали раны. Некоторые приходили в Лимб, чтобы умереть. Выбор последних он, мягко говоря, не уважал. По его мнению, покидать этот мир следовало так же, как входить в него – в одиночестве, хотя и через другую дверь. Исторгнутый Колыбелью, он, как и все остальные, испытывал смутную потребность в неё вернуться, но эта пустота никого не впускала обратно…

Размышляя о смерти, он пытался представить себе свои последние мгновения. Он предпочел бы умереть без свидетелей. И самому закрыть коридор, превратив свой кошмар в окончательную реальность. Ну а если смерть застанет его в какой-нибудь пустоте? Это было другое дело. Наличие вероятности того, что его собственный призрак может быть кем-то поглощен, ему очень не нравилось. Наверное, потому он и не любил пустоты, в которые рано или поздно его приводила необходимость поддерживать существование. Истинный бродяга тверди, он никогда не покидал бы её, если бы не проклятие, разделившее жизнь надвое: на краденый свет и мать-тьму.

* * *

Как только позади него закрылся коридор, он испытал то же, что и всякий раз, когда входил в пустоту. Агорафобия, которая следовала за ним неотвязной, невытравленной тенью, терпеливо ждала своего часа. И он её не разочаровал. Нападая, она словно в мгновение ока, одним движением сдирала с него кожу. Он ощущал её ледяные объятия каждым обнажённым нервом. Она не играла, она замораживала.

От этого нельзя было избавиться – оставалось только преодолевать себя. Ему казалось, что от него вот-вот начнёт отваливаться мясо и весь он, уже не сдавленный спасительной твердью, распадётся на куски. Угроза – мнимая или реальная – исходила отовсюду; он находился под ударом, точно выползшее из щели насекомое, и удар мог последовать с любой стороны. Даже без оружия он был в несколько раз быстрее и опаснее самого натасканного пустотника и всё-таки остро чувствовал измену сознания и плоти. В пустоте было нечто инородное, отторгаемое его сущностью, которая заключала в себе имманентный изъян. Боль неизменно служила напоминанием: он должен был знать своё место, а место нигредо – в непроницаемой тьме тверди.

Как всегда, он подавил болезненные ощущения, загнал их в специально отведённую клетку мозга, срезал до терпимого уровня. Вероятно, период адаптации занимал всего несколько мгновений, но субъективно длился гораздо дольше. Это почти ничего не меняло. При необходимости он вступил бы в схватку немедленно, точно так же, как если бы ломал твердь и случайно наткнулся на чужой коридор. И вряд ли противник уловил бы различие.

* * *

Лимб пребывал в своем мрачном величии, наполненный тайнами, видениями и снами. Бродяга считал его красивым, но ощущал в этой красоте что-то чуждое, почти противоестественное. Свод нависал опрокинутым нагромождением скал, мерцавших влагой, будто усыпанные звездами небеса, под которыми никто из отпрысков Колыбели не сохранил бы рассудок даже на протяжении четверти квадранта. Змки Спщих подпирали свод, словно колонны гигантских сталагнатов, – погружённые во тьму и обвитые восходящими спиралями кошмаров. Зрелище завораживающее даже для нигредо, а о пустотниках и говорить нечего. При желании в окрестности любого из змков можно было найти трупы или скелеты тех, кто стал жертвой старой иллюзии и слишком долго играл в молчанку с самой тишиной. Но у него не возникало такого желания, и тайны обителей Спящих не манили его – неизбывная тоска по Колыбели не имела ничего общего с тоской по дому.

Совсем мало огней и множество оттенков тьмы… Русло подземной реки, впадавшей за много пустот отсюда в океан Абзу, многократно изгибалось, словно мозаика, выложенная из отполированных серпов; быстрая вода отливала на перекатах расплавленным металлом с примесью фиолетовых и лиловых тонов.

Как всегда, стражники Лимба появились внезапно и словно ниоткуда. Ещё мгновение назад он никого не видел, но теперь дёргающиеся изломанные силуэты чётко выделялись на фоне невысокой скалистой гряды, которая уступами спускалась к реке. Всего фигур было шесть; от них падали тени, которым вроде бы неоткуда взяться. Одна казалась двухголовой и выглядела слегка несообразно, точно лишний палец на чёрной руке.

Пока стражники ковыляли к нигредо, их тени исполняли свой изнурительно сложный тягучий танец, огибали неровности, сворачивали за углы, проваливались в пещеры, сливались с тьмой… и удлинялись, будто где-то за ними садилась ослепительная луна пустотников. Как только стражники останавливались, тени исчезали.

Тот, кто счёл бы их медлительными, совершил бы большую и, вероятно, последнюю в жизни ошибку. Бродяга мог лишь догадываться о том, как им удаётся почти мгновенно перемещаться к месту взлома. Чутьё чутьём, но что касается охраны границы, то дело явно не обходилось без Проектора.

И только смрад опережал их. Чувствительный нос нигредо уловил запах мертвечины шагов за тридцать. Стражникам понадобилось не меньше минуты, чтобы одолеть это расстояние. Они не торопились, поскольку он не предпринимал попыток скрыться. Ещё бы – им принадлежало всё время тверди, включая Обратный Циферблат. Пока тени были с ними, они оставались неуязвимыми.

Тот, которого можно было принять за двухголового только издали, был капитаном стражи. На его левом плече сидел нетопырь, вцепившийся когтями в накладку из кожи пустотника. Иногда тварь принималась вынюхивать и вылизывать единственное ухо хозяина, которое было лишь немного больше каждого из её собственных заострённых ушей, напоминавших отогнутые лоскуты надорванного скальпа. Временами капитан «выслушивал» напарника благосклонно, но мог и ударить по оскаленной морде, после чего ненадолго лишался второй головы: оскорблённый в лучших чувствах нетопырь опрокидывался, полураскрыв крылья, и в течение какого-то времени болтался на хозяйском плече, будто эполет.

В красном глазу капитана зажёгся огонек узнавания – точно кто-то заново раздул угли в дотла выгоревшей башне:

– А-а, Твердолобый… Тебе известны наши правила. Ты должен сдать оружие. За своих пустотников отвечаешь головой.

Голос у него был сдавленный, будто он пережёвывал землю, а тон – ленивый, как и движения. Оживлялся он только тогда, когда ему перечили. Но даже в этом случае слово «оживлялся» было не совсем подходящим.

Нигредо, которого назвали Твердолобым, не впервые заносило в Лимб, и он знал правила. Поэтому без возражений отстегнул обе кобуры и снял клинки в ножнах, которые принял в свои руки стражник с трепанированным черепом – этот малый двигался ещё хуже, чем остальные, и вообще не разговаривал. Тем не менее, за сохранность оружия можно было не беспокоиться. Путаницы или пропажи на памяти бродяги не случалось ни разу. Поскольку в этот раз он не привёл с собой живых пустотников и капитан это прекрасно видел, предупреждение было простой формальностью, продиктованной понятным желанием показать, кто тут главный.

Но зато нигредо имел при себе кое-что другое, а именно контейнер в заплечной сумке, и стражник не преминул спросить:

– Э-э-э… Нет ли у тебя чего-нибудь, что помогло бы моим людям скрасить вечность в пустоте?

Сила обычая. Тирания традиций. Теперь уже не узнать, кто и когда впервые предложил стражникам взятку, но с тех пор они вежливо просили «что-нибудь» в обмен на свою благосклонность. И обычно им не отказывали. С ними предпочитали не ссориться. Никто ведь не знал, что ждёт его за границей следующего квадранта. А может, и раньше.

Нигредо открыл контейнер и заглянул в стальной сосуд, наполненный отражениями. На дне его плавало нечто, напоминавшее два размытых чернильных пятна. Или клочья дыма. Или взвесь пыли. Но ни то, ни другое, ни третье.

Он сунул руку в контейнер и достал душу пустотника. У него осталась всего одна. Маловато, но сойдёт.

Стражники сделались похожими на свору голодных псов. Он почти ощутил пронзившую их дрожь ожидания. Они не сводили с него глаз, в которых засветились нездешние огни.

Душу, что трепетала в кулаке, подобно пойманной рыбке, он отдал им без сожаления.

Они сдвинулись, превратились в однородную массу, застыли; их тени слились и на несколько мгновений исчезли.

Капитан сохранял тень и достоинство. Старейший из стражников Лимба расплылся в улыбке – зрелище, от которого дети пустотников становились заиками на всю жизнь.

– Добро пожаловать в Зону Любви! – проскрипел он, а тварь, сидевшая у него на плече, распростёрла крылья, словно хотела принять голову нигредо в свои объятия и впиться ему в губы кровососущим поцелуем.

Страницы: «« ... 1516171819202122 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В старые времена, когда русские цари еще не ввели в моду жениться только на иноземных принцессах, Си...
«Последняя любовь» — завершающая книга трилогии «Асус». Когда хозяин и лучший друг продал ноутбук, А...
Вацлав – актер от бога, умело играющий и на сцене, и в жизни. Никто и не догадывается, что под маско...
«Склад съедобных улик»До чего же буйная фантазия у ученика 7-го «В» класса Антоши Мыльченко! Возомни...
Сотрудница турагентства Анна Австрийская, несмотря на фамилию, вовсе не чувствует себя королевой. Ее...
Инга и не думала, что ее маленькое детективное хобби и уникальное «везение» попадать в различные неп...