500 Квирк Мэтью
Он придержал дверь, и на свет божий из ресторана вышла как всегда обольстительная Ирина Драгович.
Что, черт возьми, происходит?!
Маркус забрался в свой «бенц», Ирина уселась в белый «порше-кайен», и оба по-быстрому отбыли.
По дороге обратно я сузил рой мыслей в голове к трем наиболее вероятным версиям.
Первое: Маркус спит с Ириной. Но это мало походит на правду. Этот мужик и сам большой любитель расставлять такого рода приманки, так что вряд ли попадется на нее по зову своего «друга».
Второе: Ирина играет роль посредника между «Группой Дэвиса» и семейным бизнесом. Такое возможно — однако у Радо и так полным-полно помощников, к тому же он определенно не хочет втягивать дочь в свои дела.
И наконец, третье: Маркус использует Ирину как «медовую ловушку», ведя «объект 23». Мысль, конечно, сумасшедшая: зачем вовлекать дочь клиента в столь хитроумную затею? А может, Радо сам предложил ее в качестве своей лепты в сделке?
Или, может, когда она пыталась меня соблазнить, это мои боссы подослали ее, дабы выведать, что я такого знаю и не нарушил ли их запрет? Но этот вариант был все же чересчур эгоцентричным, даже отдавал паранойей. Во всем деле я, скорее, играл весьма эпизодическую роль.
И чем больше я об этом думал, тем больше концентрировался на одном: если Маркус использовал меня для завлечения Уокера, так почему бы ему не использовать Ирину, которой так не терпится доказать собственную значимость, для обольщения того господина с прослушки?
Глава двенадцатая
За те одиннадцать месяцев, что я проработал в «Группе Дэвиса», мне, конечно, пришлось по уши окунуться в кухню вашингтонской политики, но всю мою пресыщенность как ветром сдуло, едва я услышал гулкий звук собственных шагов по черно-белым плиткам Капитолия. Мраморные фигуры великих американцев и золоченые кессонные своды потолка будоражили меня не меньше, чем двинутого правозащитника — классовый шовинизм.
Пока я нагнал Уокера в Национальном зале собрания статуй, я полностью проникся торжественностью обстановки. Здесь с давних пор проходят собрания палаты представителей, и, если не считать купола Капитолия, это действительно величественнейшее место в Вашингтоне.
Я шел повидаться с Уокером, рассчитывая вызнать побольше об Ирине и о делах ее отца. Во-первых, Уокер имел отношение к Комитету по надзору за международными связями, а во-вторых, учитывая его активные любовные похождения в Джорджтауне, он не мог не пересечься там с Ириной или хотя бы не знать что-то из ее подноготной. К тому же после нашей последней загородной поездки мужик определенно горел желанием оказать мне хоть какую-нибудь услугу.
Короче говоря, я собирался немного поскабрезничать с Уокером — и он пригласил меня не куда-нибудь, а в Национальный зал собрания статуй, в этот священный пантеон. В зале было полным-полно маленьких детей и монашек, и с каждой минутой я чувствовал себя все более неловко.
Наконец я заметил Уокера у постамента статуи Эндрю Джексона и направился к нему.
— Какого… — начал было я, но заметил проковылявшего мимо малыша и сказал: — Что здесь такое происходит?
— Точно и не знаю. Сегодня очень плотный график, так что извини за накладку. Думаю, сегодня какое-то поминовение миссионерок. Или что-то связанное с сиротами. Я зашел, только чтобы сделать пару снимков, — мой специалист по общественному мнению считает, мне надо смягчить свой имидж среди женщин. Вот, Чарльз знает… — указал он на тучного помощника, переминавшегося в десяти шагах от нас.
Забавный факт: сенаторы и конгрессмены, фактически управляющие страной, как правило, и представления не имеют, что происходит вокруг. Все свое время они проводят, выпрашивая у спонсоров денег на свое переизбрание, сплетничая между собой и периодически летая в родной штат поруководить церемонией открытия свинячьих бегов. Ходячие ограниченности, они во всем привыкли полагаться на своих партийных боссов и целую армию помощников — социально неполноценных, болтливых экс-ботанов, — которые обычно и сообщают им ход мысли. Любая десятиминутная накладка полностью парализует их жизнь, и ассистенты осторожненько переводят их от одного мероприятия к другому, словно из кабинета в кабинет — пациентов с черепно-мозговой травмой.
— Можно, этот разговор останется между нами? — спросил я Уокера.
— Ну разумеется, — ответил он, и, учитывая, какой компромат у меня на него имелся, я вполне мог этому верить.
— Отлично. Я хотел спросить — знаешь ли ты девушку по имени Ирина Драгович?
Он повторил услышанное имя и сморщил физиономию, старательно вспоминая.
— Так сразу на ум и не приходит.
Учитывая размах Уокера, я и не ожидал, что он держит в памяти разные женские имена, а потому показал ему фото Ирины с аватары в «фейсбуке» — любительский снимок с сорока процентами декольте и бутылкой шампанского «Моэ Шандон».
— О да, — тут же вспомнил Уокер. — Такую трудно забыть.
— Расскажи мне о ней.
Он подумал мгновение.
— Очень решительная. Всегда знает, чего хочет. Любит заводить шашни с крупными шишками. Для этого она и ко мне наведывалась в мой укромный уголок. — (Я знал, что в коридорах палаты представителей имеются этакие секретные кабинетики.) — Никаких детских глупостей. Никакой там верности, вообще никаких сантиментов. Она профи, и знаешь…
Уокер быстро огляделся, не стоит ли кто поблизости. Чарльз был за пределами слышимости, монашки кучковались в пятнадцати шагах. Учитывая, что Эрик обычно бывал крепок на словцо, а тут вдруг поджал хвост, боясь что-то ляпнуть, я сильно занервничал, гадая, что ж это за бомбу он готовится взорвать.
Статуя Дэниела Уэбстера возвышалась за нашими спинами, сердито глядя вниз: словно я выбивал из Уокера рассказ о любовной связи со знаменитостью под осуждающим взором великого толкователя Конституции. Однако меня тревожили куда более серьезные вопросы.
— Говори, — шепнул я.
— Если без деликатностей… Помнишь, я упоминал одну совершенно безбашенную девчонку?
Я помотал головой.
— Ну, я познакомился с ней на вечеринке у Чипа. Помнишь, мы тогда отправились к моим друзьям и…
— Это я помню, — перебил я. Да уж, когда тебя арестовывают заодно со шлюхами и наркодилерами, такое прочно заседает в памяти.
— Однажды подловив меня, когда я сидел один в библиотеке, она пошла за мной, как голодная кошка. Несколько дней мы обменивались эсэмэсками. Кончилось тем, что мы решили посидеть немножко, выпить в «Софителе». Заказали кабинет. Ну, знаешь, как это бывает. Слово за слово, трали-вали, процесс в разгаре. И вдруг она просит, чтобы я ее отшлепал! Ну, я как джентльмен исполнил желание дамы. Потом еще и еще. И тогда она просит, чтобы я съездил ей по лицу, и не просто просит — уперлась на своем. Ну, я игриво так коснулся ладонью ее щеки. А она приподнимается на локте и говорит мне таким тоном, будто она мой тренер по баскетболу: «Слушай, парень. Давай-ка, вмажь хорошенько».
И Уокер выпучился на меня: мол, представляешь картинку?
— Ясное дело, я не должен был на это повестись, — продолжал он. — Кто знает, что эта девица устроит потом. И я уж точно не собирался с ней драться, чтобы остались какие-то отметины, да и вообще… Короче, некоторое время мы так вот общались — хотя лично мне такое общение совсем, знаешь ли, не в кайф… В общем, долго мы с ней кувыркались, и когда я уже готов был кончить, она вдруг сорвалась с меня, оставив, так сказать, в подвешенном состоянии… Парень, она просто имела меня — я извивался под ней, точно пришпиленный, всецело в ее власти. Под конец я уже молил ее, как побитая собака…
Под конец этого уокеровского повествования послышался резкий вздох, что казалось сверхъестественным, поскольку стояли мы далеко в сторонке от всех, а звук раздался будто рядом.
Забавный факт номер два: Зал собрания статуй имеет эллиптическую форму, и, оказавшись в определенном месте (а именно в том, где некогда заседал Джон Куинси Адамс[48]), можно слышать разговоры в противоположном конце зала, будто в паре шагов, и наоборот. Адамс этим пользовался, чтобы шпионить за лояльной оппозицией. Нынче этот эффект настиг святую сестру, которая теперь замерла в другом конце зала, побелев как полотно. Похоже, она-то и испустила судорожный вздох, уловив пикантные подробности нашей беседы.
Я отвел Уокера на несколько шагов в сторону:
— Так и чего она от тебя хотела?
— Доступа к высшему эшелону. Хотела, чтобы я ее кое-кому представил. Думаю, она использовала меня как ступеньку к добыче покрупнее, к более влиятельным людям. — Уокер помотал головой. — Больше я с ней не общался.
— То есть ты перестал ей звонить?
— Она продвинулась выше. Слышал, теперь она обрабатывает какую-то шишку из Министерства финансов. Вот дрянь… Но секс с ней — это что-то.
Он умолк, пережидая, когда мимо нас пройдут несколько конгрессменов.
— В ней столько мощи! Как она все это выделывает! То дает тебе почувствовать себя крутым боссом, то вдруг меняется ролями и выжимает из тебя все, что ей угодно. Знаешь, она мне прямо сказала: «Ты — один из первых лиц в государстве, а я — девчонка двадцати одного года. И ты станешь ползать передо мной на коленях, чтобы меня трахнуть». — Уокер рассмеялся. — И конечно же, она была права. С такими глазами и сиськами она, глядишь, к двенадцатому году будет управлять страной.
— А ее отец?
— Он из тех, с кем не стоит даже пересекаться. Я знаю о нем достаточно, чтобы не хотеть знать большего.
— Это как?
— Не исключено, что мне придется иметь с ним дело по одному вопросу, так что чем меньше я о нем знаю, тем лучше. Перестраховка штука полезная, сам понимаешь.
— Вроде того, что у него могут быть проблемы с законом и ему будет грозить экстрадиция?
— Не знаю и знать не хочу.
Он явно ничего толком не знал насчет Радо, и я оставил этот вопрос. Мы прошли еще несколько шагов, и я поймал на себе взгляд Уокера, в котором совершенно ясно сквозило: «Ах ты, хитрая лиса!»
— А у тебя-то что за интерес к несравненной Ирине Драгович? — спросил он. — Может, мы с тобой соперники? Или товарищи по несчастью?
— Это совсем не то, что ты думаешь.
— Ну разумеется, — покачал он головой. Стрёмно все это…
Опять это его «стрёмно»! И опять мне вовсе не хотелось знать, что это означает.
Между тем в коридоре за нами старые часы — на первый взгляд совсем как школьные — отбили пять раз. Наверху у них — между десятью и двумя — имелись восемь лампочек. Пять из них загорелись белым, одна — красным.
— Надо идти голосовать, — сказал Уокер.
— Это лампочки тебе просигналили?
— А хрен их знает, что они там просигналили, — буркнул он и поднял к глазам смартфон. — От Чарльза сообщение.
Он поманил к себе помощника:
— Ты прихватил для меня памятку?
Тот передал Уокеру каталожную карточку.
— За. За… Против… За… — приговаривал он, читая. — Ну вот и все — а делают из мухи слона.
— За что голосуете? — поинтересовался я.
— Помилуй! — воздел он руки. — Спроси Чарльза, он знает. А мне надо бежать. Да, скажи-ка: у тебя есть уже планы на сегодняшний вечер? А то у нас тут намечаются посиделки, — кивнул он на святых сестер. — Погудим по-взрослому.
У нас с Уокером определенно были разные представления о «погудим».
— В другой раз непременно, — сказал я.
От монашек я сбежал со всей возможной прытью, надеясь, что мои подозрения не верны.
Все могло бы быть намного проще, плюнь я на эти заморочки. Однако, исходя из того, что нынче выложил мне Уокер, я еще больше забеспокоился, к чему все это приведет. Ирина казалась вполне подходящей приманкой для того неизвестного с прослушки.
Глава тринадцатая
Когда-то Уильям Маркус был, конечно, секретным агентом, но после стольких лет «в поле» шпион наконец оброс семьей, встретив подругу себе под стать — миссис Маркус. Несмотря на все его псевдонимы и тайные стрелки, которыми он запутывал реальных и мнимых противников, существовала еще и Карен Маркус — фанат «фейсбука», то и дело постящая: «Не пора ли по винцу?» или «О-хо-хо, не могу дождаться, когда увижу тебя в ближайший уик-энд на приеме». Она еще не вполне овладела лабиринтами частных сообщений на интернет-форумах, и это было почти все равно, как если бы Маркус прицепил к себе путеводный маячок.
Почти, но все же не совсем, потому-то я и рыскал в зарослях за домом Маркуса в Маклине, чтобы подсадить ему на задницу этот самый маячок. Или, по крайней мере, на колесо его «мерседеса». Чета Маркусов отбыла в Брендивайн-вэлли к племяннице «обмывать ножки» ее новорожденному, так что мини-вэн отсутствовал.
Я первым соглашусь, что новейшие технологии лишают процесс одурачивания людей всей его прелести, и свое черное дело я пытался делать старыми, добрыми, проверенными способами. За те несколько недель, что я выцеливал загадочные Маркусовы свидания за ланчем, я перерыл кучу литературы о методиках слежения, и таковых оказалась масса: тут и слежка с опережением, и параллельное ведение, и всевозможные радиотехнические приспособы. Однажды ночью, читая о том, какие машины лучше использовать для мобильного наблюдения, я задал себе вопрос: что, черт возьми, я вообще затеял?
Сказать по правде, я уже сильно привязался к моей новой счастливой жизни вашингтонского яппи. У меня была толпа приятелей, красивая подружка, задний дворик с барбекюшницей и холодное пиво в холодильнике.
У нас с Энни, хоть мы и работали как сумасшедшие, все было отлично. Спустя неделю после того, как я закатился к Ирине, Энни пришлось ехать по делам в Париж — работать над одним из проектов Дэвиса, обещавшим обойтись без нервотрепки. Я спросил, смогу ли я приехать ее навестить, если она застрянет там на все выходные (к счастью, возможность брать по своей надобности «горящие» билеты на трансатлантические рейсы была одной из многих привилегий, предоставляемых «Группой Дэвиса»), Во мне все больше нарастало беспокойство, что, хотя между нами установились очень серьезные отношения, все же какие-то противоречия, личные секреты, какие-то скрытые мотивы держали мою подругу на расстоянии. Это не позволяло мне предложить ей совсем ко мне переехать или даже по-настоящему признаться ей в любви. Насчет последнего я неоднократно подступал к ней, но всякий раз Энни давала мне понять, что еще не время. Это было странно, и я терялся в догадках, связано ли это как-то с ее работой с Генри тет-а-тет, или эта осторожность навеяна моим прошлым, или причина в моей семье.
Но, смотавшись к ней в Париж, я все же подуспокоился. В последнюю нашу ночь во Франции мы стояли на балконе номера отеля. Перед нами раскинулся чудесный вид от Ла-Дефанса до собора Парижской Богоматери, напротив простирался сад Тюильри. Эта обстановка, а также предчувствие финала нашего четырехдневного свидания, когда мы почти не выходили из номера и Энни постоянно удивляла меня каким-то новым, «отпускным» репертуаром, — все это было настолько романтично, что она готова была сказать «я тебя люблю» даже присевшему на балкон голубю. Но это не важно — главное, Энни произнесла это, и я ответил ей признанием. Она была моя. Мечта стала явью.
И вот теперь случись что — и все, о чем я так долго мечтал, к чему стремился, все полетит к черту. Наверное, потому-то смутные подозрения в отношении начальников и втянули меня в столь рискованную игру. Я не должен был допустить, чтобы что-нибудь случилось. Мы с Энни за две недели забронировали номер в «Литтл Вашингтон» — лучшей загородной гостинице из категории суперлюкс на Восточном побережье, — и я совсем не собирался лишиться великолепнейшей кухни и ударного отпускного секса, погибнув в шпионском противоборстве с Уильямом Маркусом.
Может, я наткнулся на некий страшный заговор, угрожающий чьим-то жизням, а может, всего лишь соединял отдельные точки непересекающимися линиями и тратил время впустую. Надо было просто забыть о том, что произошло, и погрузиться с головой в бескрайнее море работы у Дэвиса. Но всякий раз, как я пытался забить на дело Драговича и «объект 23», что-нибудь вновь напоминало мне об этом — как, например, уход Така, лучшего моего приятеля по работе.
Как-то раз я сидел в комнате отдыха, поглощая кофе (хотя, признаться, там он весьма далек от идеала). Она была обустроена на втором этаже, как старый, всеми любимый мужской клуб — с потертыми кожаными диванами, с мраморным полом в шашечку, с доступной в любой час снедью.
Подошедший ко мне Так был мрачнее тучи.
— Я перевожусь, Майк. Буду работать на правительство. Хотел тебе это сказать, прежде чем ты услышишь от кого другого.
— Поздравляю, — сказал я, хотя не был уверен, что это подходящее слово.
В министерстве можно полтора десятка лет карабкаться по сухим бюрократическим сучьям — и подняться не выше, чем пятилетний сотрудник «Группы Дэвиса». Хотя отец его и работал помощником госсекретаря, едва ли он помог Таку в продвижении.
— А почему переводят? — спросил я.
Он скользнул взглядом по панельному потолку комнаты отдыха и предложил:
— Может, прогуляемся?
Я тоже глянул на спрятанные в стыках между плитами над головой камеры слежения и двинулся за Таком.
Мы покинули контору и прошли мимо причудливо застроенного Посольского ряда: особняк в стиле Beaux-Arts[49] соседствует там с простенькой бетонной коробкой, за которой высится увенчанный минаретами Исламский комплекс. По пути Так распространялся о том, над чем он будет работать в госдепе, о своих огромных перспективах и о семейной традиции государственной службы — однако на уме у него было что-то еще.
— А на самом деле почему уходишь? — прервал я его.
Он остановился и посмотрел мне в лицо:
— Я поговорил с дедушкой. — (Упомянутый родственник Така в шестидесятых годах был директором ЦРУ.) — Как правило, он немногословен. В общем, он сказал, чтобы я попробовал для разнообразия какие-то другие посты. Мол, «Группа Дэвиса» не совсем подходит для такого человека, как я.
— И что это означает?
— Я не могу тебе всего сказать. Дедушка знает все, что происходит в округе Колумбия, но никогда не раскрывает свои карты. Ты когда-нибудь задумывался, как это Дэвису удалось? Как он сумел оплести весь город?
— Да уж не бойскаутскими штучками.
Так поднял брови:
— Возможно, как раз это и имел в виду дедушка. Ты головокружительно взлетел, Майк. Теперь будь осторожен. Боюсь, все это слишком хорошо, чтобы обойтись без подвохов.
Он зашагал дальше, и за весь оставшийся путь я, как ни пытался, не смог выудить из него больше ничего. Описав круг, мы направились к конторе. Оказавшись на вершине холма на 24-й улице, мы увидели простиравшийся перед нами город, подкрашенный садящимся солнцем.
— Когда приходит беда, — задумчиво произнес Так, — падают не те, кто на вершине.
Кое-что из того, что сказал мне Так, я, наверно, должен был отвергнуть, как кислый виноград. В конце концов, кто я для него? Чужак без семейных связей, обскакавший его в «Группе Дэвиса». Но это смутное предупреждение, исходившее от парня, не менее посвященного, чем его дед, с новой силой разожгло мои тревоги.
Мне, конечно, хотелось присматривать за Ириной и Маркусом, потому что, если мои страхи оправданны и на той прослушке, что я стащил, действительно речь шла об убийстве, я никогда себе этого не прощу. Если в деле Радо и «объекта 23» случится что-то ужасное, виноват в конечном счете буду я. Так что мне хотелось подстраховаться, и для этого надо было следить, что же предпримет Маркус.
Дома я проработал вопрос выслеживания людей по старой традиционной методике «стоптанных башмаков». Затем наткнулся на способы, так или иначе вышедшие из употребления. После обширного поиска (хотя, если честно, я два часа проторчал в самолете на бетонной полосе аэропорта Рональда Рейгана, и мне просто нечего было читать, кроме каталога «Скай-молл») я обнаружил, что всего за полторы сотни баксов можно купить маленький магнитный GPS-трекер. Аккуратно прикрепив этот спутниковый маячок к машине жертвы и поскорее смывшись, можно сидеть попивать кофе, следя за перемещением объекта по гугловским картам, — и никакого тебе риска!
Иринин маячок был уже надежно прицеплен к колесу ее «порше», и теперь требовалось в срочном порядке снабдить таким же и Маркуса. Вот почему я и оказался за его домом. Вроде бы проще это было сделать на работе, но я все же поостерегся: все здание «Группы Дэвиса» было напичкано камерами видеонаблюдения.
Молниеносно рванувшись из зарослей, я надежно пришлепнул трекер к колесу Маркусова «мерса». За забором послышался собачий лай — а точнее, тявканье, — я бегом вернулся к своей машине и укатил восвояси. Миссия была выполнена. Немного наличности в кармане — и даже такой идиот, как я, получит преимущество перед супершпионом Уильямом Маркусом. Вы еще не полюбили новейшие технологии?
Лично мне это очень даже понравилось. Насколько я мог судить, больше никаких встреч Маркуса с Ириной не было, но я всегда мог проверить местонахождение обоих по веб-браузеру в маленьком приложении на моем телефоне. Это было очень забавно — словно живой Пакман в городской обстановке! И постепенно мои опасения насчет «объекта 23» отступили…
Но лишь до того момента, когда шесть дней спустя помощница Маркуса пригласила меня к нему в кабинет. Маркус сидел за столом. Принял он меня холодно: не поднялся, не предложил присесть, даже не поздоровался.
— Ты говорил с Ириной Драгович? — спросил он с ходу.
— Да, я к ней заезжал.
— Кажется, я велел тебе держаться подальше от этого дела.
— Она совершала пробежку и повредила колено. А я чисто случайно проезжал мимо — вот и подбросил девушку до дома. Только и всего.
— Помнишь, я говорил, как опасно для тебя совать нос в эти дела? — выпучился он на меня.
Тогда, в Колумбии, это скорее звучало как дружеское предупреждение опытного наставника. Теперь же в словах Маркуса сквозила явная угроза.
— Надеюсь, ты меня понял.
Ну да, разумеется. Я понятия не имел, как Маркус узнал о моих телодвижениях, и надеялся, что ему известно лишь о моем относительно невинном свидании с Ириной, а вовсе не о том, что я похитил его отчеты о расходах и теперь слежу за его авто. Но что бы он там ни знал, он совершенно ясно дал мне понять: держись подальше, не то огребешь. Если я буду оправдываться, ссылаясь на неведение, то закопаюсь еще глубже.
— Абсолютно. Буду избегать независимо от обстоятельств.
Маркус посмотрел через мое плечо в направлении открытой двери. Я обернулся. Позади меня стоял Генри Дэвис.
— Тебе все ясно, Майк? — тихо произнес он. Очевидно, он знал, для чего меня высвистал Маркус, и зашел специально, чтобы подчеркнуть серьезность ситуации.
— Да, — кивнул я.
— Тогда можешь идти.
Я ушел. Огибая колонны, что огораживали место секретарши, я уловил, как Генри сказал Маркусу:
— Мне надо отлучиться. Обсудим это вечером.
После предупреждения Маркуса мне было уже не до работы. Я прилип к экрану и всю вторую половину дня наблюдал за передвижением моих маячков. Угроза начальника звучала так, будто он держит меня на мушке — но если они с Генри собираются вечером обсуждать мою дальнейшую судьбу, мне, естественно, хотелось узнать об этом как можно больше.
Вечером, около шести, маячок Маркуса оторвался от здания конторы и направился на запад по Резерва-роуд. Близость к Джорджтауну захватила мое внимание. Я и так постоянно наблюдал, как Маркус крутится возле дома Ирины. Между тем он проехал прямо через Цепной мост на виргинский берег реки Потомак, в сторону здания ЦРУ. Моя паранойя тут же добавила оборотов — покуда я не вспомнил, что Дэвис живет где-то по соседству, над бурлящей по ущелью рекой. Машина Маркуса свернула на извилистую улицу, идущую вдоль стоящих у реки особняков, как раз к северу от Цепного моста. Так что, вероятнее всего, он направлялся к Генри.
Этого хватило, чтобы я тут же захотел сам все проверить. Я быстро расчистил стол, спустился вниз и выкатил свой джип из гаража. С Энни мы условились поужинать через два часа. «Я всего лишь прокачусь, — сказал я себе, — проверю, действительно ли Маркус отправился к Генри, — на все про все десять минут».
Длинная улочка, ведущая к особняку Генри, заканчивалась внушительными воротами с видеокамерой охраны. Проехав дальше, ниже к берегу, я остановился в тупике. Некоторое время я наблюдал, как подо мной сердито несется по каменистому руслу пенящийся поток Потомака.
Виргинский берег Потомака напоминает парковую зону: изрезанный ущельями, усеянный площадками для скалолазанья и «тарзанками» для прыжков в воду. Я спустился сквозь заросли к подножию холма и пробрался к тыльной стороне владений Генри, к самой их границе. С дороги, откуда я только что ушел, его дом казался неприступной крепостью. Однако тщеславие вкупе с речными просторами перекроют любые меры безопасности. От воды я мог беспрепятственно обозревать «каса Генри» — солидный особняк в самой высокой точке над рекой. Подтягиваясь на скалистых выступах и огибая валуны, я приблизился к дому и наконец смог различить на террасе две разговаривающие фигуры — их силуэты четко вырисовывались на фоне желтых огней внутреннего освещения.
То, что я задумал выкинуть дальше, казалось сумасшествием. Однако я был в опасности, и Маркус, в общем-то, откровенно мне это высказал. И раз уж передо мной ребром встал вопрос жизни и смерти — куда большим сумасшествием было вообще ничего не предпринимать. Я и так уже зашел слишком далеко. Если они обнаружат, что я выкрал запись прослушки и отчет о расходах, что я снабдил маячком Маркусову машину, — мне конец. Так что лучше уж сейчас выяснить всю правду и с открытыми глазами идти навстречу судьбе.
Забор у Генри оказался высоким и так хорошо прятался в ветвях, что я едва заметил идущую по верху колючую проволоку. Перемахнуть его не было никаких шансов — ну, разве что в клочья разодрать надетый к ужину костюм и в итоге загреметь в больницу.
Быстро обогнув имение, я подошел к подсобной территории — там стояла пара помоечных контейнеров, к которым вела дорожка для мусоровозов. Ворота с этой стороны были оборудованы электроникой и контролем доступа с радиочастотной идентификацией, так что открыть их можно было, просто помахав нужным брелком или картой доступа. Снять такой замок было выше моих способностей.
Впрочем, новейшие технологии — это палка о двух концах. Если люди платят за всякую ерунду типа «сезам, откройся», они, как правило, рассчитывают на автоматическое открывание дверей за счет датчика движения — чтобы створки со свистом открывались, как в «Звездном пути», едва к ним подходишь изнутри. В этом-то и фишка: снаружи ворота можно открыть только ключом, а изнутри — никакой ключ не нужен.
Я подыскал в лесочке хорошую узловатую палку, подсунул ее сбоку от воротины и помахал ею примерно на уровне головы. Послышался щелчок датчика, электромагнитный засов отполз, створка открылась — и я, опасаясь быть замеченным, прополз через нее на животе.
Назад, в сторону мусорных баков, лупил светом единственный очень яркий прожектор — там словно все было призвано создавать ложное чувство безопасности. Лучше уж разжиться датчиками движения или вообще не ставить ничего, чем вешать фонари! За забором же была совсем другая история. Едва миновав ворота, я тщательно огляделся и сумел выявить с полдюжины датчиков движения — похоже, инфракрасных и ультразвуковых, — что крепились на деревьях вдоль дорожки к дому.
Я слышал много различных теорий, как защититься от этих приспособлений, и сам немало часов поломал над этим голову в годы моей воровской юности. Кто-то предлагал накидывать на голову простыню, кто-то — передвигаться в абсолютно ровном темпе, кто-то — надевать гидрокостюм. Но факт оставался фактом: я никак не мог подобраться к террасе на расстояние слышимости, чтобы меня не засекли.
Итак, меня должны засечь… «Кричи: „Волк!“» — хоть и очень старый трюк, но обычно срабатывает.
Для начала я нашел отличное местечко, чтобы спрятаться: дыра между корнями высокого дерева. Я все еще находился за домом, вне видимости с террасы, где стояли мои начальники. Выступив к ближайшему датчику движения, я принялся размахивать руками, как полный дебил. Этого было вполне достаточно, чтобы он сработал, однако не последовало ни вспышки света, ни воя сирены. Скверно. Это ясно указывало на централизованный пульт контроля и режим тихой тревоги. Я прошел шагов двадцать в сторону и попрыгал перед другим датчиком, после чего торопливо забился в свою щель.
Спустя несколько минут, покачивая фонарем, передо мной появился сердитый колченогий мужик, похожий на матроса. Луч света два-три раза скользнул по моему дереву. Я очень хорошо спрятался — хотя это мало обнадеживало, когда я представлял, какая судьба меня ожидает, если Генри, не дай бог, обнаружит, что я вломился в его святая святых.
Мужик посветил туда-сюда фонарем и ушел, матеря оленей.
Едва он зашел в дом, я снова выскочил — поскакал, как обезьяна, перед датчиком движения и опять спрятался. После трех раундов мужик даже не направлял в мою сторону фонарь. Я мог спокойно двигаться дальше.
Я обежал угол дома, затем на животе прополз вдоль водосточной канавки и подлез под деревянный настил террасы, на котором разговаривали двое мужчин. Перевернувшись на спину, я тихо растянулся на земле теперь я мог слышать все, о чем говорят мои боссы.
Я неудобно лежал, ощущая камень под крестцом, и наблюдал топтание четырех ног над головой. Казалось, даже дыхание может меня выдать. Я едва сдержал себя, когда спустя полчаса судорогой скрутило правую ногу.
Разговор их сперва вился вокруг политиков, затем перешел на те дела, что были мне совсем неинтересны. Наконец они добрались и до более важного вопроса.
— Как по-твоему, Форд был с тобой сегодня честен? — спросил Дэвис.
— Думаю, да, — ответил Маркус. — Он не стал нас донимать насчет того, что происходит с Радомиром. Думаю, он плюнул на это дело. И девчонка сама к нему подкатилась — не наоборот. К тому же сегодня мы точно напустили на него страху. В общем, он будет паинькой.
— А как «Двадцать третий»? Еще не добрался до улики? — спросил Генри.
— Трудно сказать. На перехваченных звонках он об этом молчит и внезапно стал очень скрытен.
— А вы его достаточно плотно ведете, чтобы понять, раздобыл он доказательства или нет?
— Ну да. Не думаю, что он их достал.
— Так, может, будет безопаснее вывести его из игры?
— Это было бы лучше всего, — согласился Маркус. — Где-то, скажем, восемьдесят процентов безопасности.
— Ты что думаешь об этом?
— Он уже близко подошел к этому конверту. Настолько близко, что может нас к нему привести. Вот только если он до него доберется, то может прихлопнуть всю нашу лавочку. Так что было бы разумнее позаботиться о нем заблаговременно, нежели с этим опоздать.
— Его можно отловить один на один? Жена у него умерла несколько лет назад — может, есть любовницы? Дочь у него бывает?
— В любовных связях не замечен. Человек привычки, он почти все выходные проводит за городом, где нет особой охраны. Дочь учится в пансионе и в течение учебного года его практически не навещает.
— Еще какие концы торчат?
— Есть один. Девица Драгович все не унимается. На прошлой неделе я с ней встречался, чтобы остудить ее пыл.
— И много она знает?
— Практически то, что касается ее отца: попытка избежать экстрадиции и не предстать перед судом.
— А про «объект двадцать три» ей известно?
— Она знает, что есть некий человек, на котором нынче все завязано, но пока не похоже, что ей известно, кто он.
— И чего она хочет?
— Очевидно, помочь, — сказал Маркус. — Хочет спасти отца от экстрадиции. Она считает, что ее трах — неотразимое оружие и что она всего сможет добиться, если будет удовлетворять чужие слабости. Полагаю, так она и разнюхала, что смогла, об этом деле. Но я ее заткнул.
— Если она такая же упертая, как ее папаша, у нас все равно останутся причины для беспокойства.
— «Двадцать третий» — чересчур нервный тип. Если она станет подбираться к нему со своим неуклюжим соблазнением, то, скорее всего, нарвется на весьма болезненный отпор.
Генри промолчал.
— Думаешь, она поможет нам выйти на улику? — спросил Маркус.
— Может, и так. «Двадцать третий» одинок. Впрочем, это неважно. Если она только заглянет в конверт — ее дни сочтены. Это очень опасное знание, и нам придется самим о ней позаботиться, чтобы себя защитить. — Генри вздохнул с досадой. — Мы в любом случае не можем ее использовать. С этим психом Радомиром все становится совсем сложно, и «Двадцать третий» уже на грани. Полное дерьмо! Давай покуда держаться в стороне. Будем следить и ждать. Я пока готовлю и подбираю клиентов — а это миллиарды баксов. Если все срастется, это будет последнее дело нашей фирмы.
По террасе забарабанил дождь.
— Приглядывай за девочкой, и хорошенько, — продолжал Генри. — Если ей удастся подобраться к «Двадцать третьему», мы немедленно его снимем. Продумай разные варианты. Метод проб и ошибок здесь явно не подходит, надо действовать наверняка.
— Сделаю, — ответил Маркус.
— Что-то я зябну. Пойдем-ка в дом.
Я услышал, как открылась дверь. Залаяла собака — причем тявканье раздавалось все громче и ближе. Сейчас все мои старания накроются медным тазом, если меня здесь унюхает коротколапая корги Дэвисовой супруги. А потому, недолго думая, я задал стрекача к воротам, выскочил наружу и, продираясь через подлесок, вернулся к машине.
Нещадно поливавший дождь быстро освежил мне мозги. Итак, Ирина не работала на Маркуса. Как и я, она ввязалась сама по себе и, судя по всему, продвинулась гораздо дальше меня — хотя меня-то Дэвис с Маркусом пока что не поймали на самостоятельном копании в деле Драговича. Мы с ней оба угодили в игру, ставки которой нам были неизвестны. Начальники мои как-то неясно обозначили, что произойдет с тем человеком с прослушки и Ириной. Возможно, они говорили о том, что заплатят за отстранение от дела, или даже о шантаже, однако все труднее и труднее было игнорировать возможность куда худшего исхода.
К ужину я опаздывал уже на двадцать минут. В машине лежал костюм, предназначенный для химчистки, — пришлось переодеться в него. Вдобавок я еще немного потел от страха после проникновения во владения Дэвиса. В итоге, представ перед Энни в ресторане, выглядел я далеко не лучшим образом.
На лице у моей подруги явственно читалось: «Где, черт возьми, тебя носило?» С тех пор как мы смотались с Генри в Колумбию, ее чрезывычайно интересовало, что меня связывает с нашей главной шишкой. Я поймал ее на том, что она поглядывает на экран, когда я открываю почту, смотрит, кто высвечивается на звонящем мобильнике, как бы невзначай выспрашивает у меня, над чем я работаю. Она была одной из лучших учениц Генри, и я подозревал, что за ее любопытством притаилась зависть. Возможно, ее даже пугало то, что я так быстро расту в фирме Дэвиса. В конце концов, далеко не многие сотрудники могут сделаться полноправными партнерами.
По крайней мере, я надеялся, что ее любопытство вызвано именно этим. Но была и другая вероятность: Энни же тесно контачила с Генри по работе — что, если он, совещаясь с ней с глазу на глаз, выпытывает, чем я занимаюсь? И как ни параноидальна была мысль о том, что Энни, намеренно или невольно, помогает Дэвису за мной следить, я, разумеется, не собирался рассказывать ей, что шпионю за начальниками.
В своем опоздании я обвинил, разумеется, джип.
— Ох уж этот твой джип, — усмехнулась она.
Гурман так настаивал, чтобы мы побывали в этом местечке с настоящей сычуаньской кухней и непременно попробовали «ма-ла», что, как мне сказали, переводится «онемелый язык». Это блюдо оказалось не просто острым — у него был вкус боли и запах смерти. Я всячески делал вид, что это ем, на деле мечтая о спагетти с тефтелями и поглядывая под столом за перемещением моих GPS-маячков на смартфоне.
Машина Ирины, как обычно, припарковалась в гараже возле ее дома на Проспект-стрит. Маркус вечером проехал через Джорджтаун. Вроде бы ничего особенного. Но вот теперь, в восемь тридцать пополудни — можно сказать, в воровской час, — он направлялся на юг, к Капитолию.
Ужин подошел к концу. Энни осоловело смотрела на меня, словно предупреждая, что минут через пятнадцать уже уснет. Мне же до смерти хотелось узнать, что ж там намечается на юго-востоке округа Колумбия, в направлении старой заброшенной верфи. Вот уж точно последнее место, где можно повстречать человека вроде Уильяма Маркуса. Единственная сложность была в том, что мой дом находился буквально за углом, и так вот взять и смыться от Энни было бы непростительной грубостью.
Я поднял к глазам телефон.
— О боже! Я же обещал Эрику Уокеру заехать к нему и сыграть несколько партий.
— Может, лучше свернуться на диване и посмотреть кино? — предложила Энни. Это означало, что она отключится уже на начальных титрах.
— Я бы с удовольствием, но это по работе. Надо познакомиться с несколькими свежеиспеченными сенаторами. Пойдем со мной? Тебе бы тоже пригодилось.
Там будет пара деятелей из Министерства внутренней безопасности.
У Энни было несколько дел, касающихся этого министерства, но я прекрасно знал, что ночь она собиралась провести дома. Я блефовал.
— Иди, дорогой. Пожалуй, я поеду к себе.
— Ты можешь остаться у меня.
— Ладно.
Я проводил ее до двери и обещал поскорее вернуться. Между тем температура на улице упала, дождь сменился мокрым снегом.
Я так долго следил за маячками — двумя крохотными мишенями на карте в телефоне, — что не мог не заметить, если вдруг что-то затеется. Маркус отправился в прибрежную зону возле старой верфи. Этот район уже давно считался самым убогим и заброшенным в округе Колумбия, там полно было опустевших мастерских, загаженных панк-клубов, полуразвалившихся бань. Большинство из них снесли, чтобы обустроить на их месте помещения для нового стадиона «Вашингтон нэшналс», возвести кондоминиумы. Однако эти планы по джентрификации верфи бюджет, увы, не потянул. Теперь здесь была безлюдная территория с ничейными, расчищенными под застройку участками, с пустыми паркингами и огромными, давно списанными судовыми ангарами сплошь с побитыми окнами. Скажем так, не самое подходящее местечко для бизнес-встречи на высоком уровне — скорее уж для обувания в бетонные шузы.
Маячок подсказал мне, что машина Маркуса где-то у воды. Может, он съехал к реке, чтобы посозерцать ее течение, остаться наедине со своими мыслями, послушать «Кошку в колыбели» Гарри Чапина?.. Как бы не так! Как раз между 295-м пирсом и косой Баззард-пойнт было самое место, где вместо того, чтобы обрести вдохновение, можно было лишиться автомобиля.
Суровый апрельский ветер трепал над Потомаком пелену замерзшего дождя. Я следил за маячком, с каждой секундой все больше нервничая. Вел он меня по верфи вдоль реки. Подъехав близко к тому месту, где на моей карте остановилась мишень, я хорошенько огляделся — Маркус как будто бы находился в конце одного из причалов. Я всмотрелся, но ничего не различил. Впрочем, спутники-то не врут — и потому, оглядевшись, нет ли за мной «хвоста», я осторожно двинулся по причалу, стараясь держаться в тени.
Чем ближе я подходил к указанному маячком месту, тем чаще и быстрее вспыхивала на экране красная точка. Удобная примочка — по крайней мере, пока не пробираешься во тьме по пустынному пирсу. Наконец красный глаз на телефоне, моргавший все чаще и чаще, выпучился на меня горящим, насыщенно багровым зловещим оком. Мне стало совсем не по себе.
На студенящем ветру я стоял в том месте, куда указывал маячок, — в самом конце пирса. И Маркусовой машины там, черт возьми, не было. Выходит, он обнаружил на колесе маячок? Кинул в Потомак — и его принесло водой сюда? Учитывая обстоятельства, это самое бестолковое объяснение.
В начале причала мелькнула едва заметная тень. Потом шевельнулась опять…
Меня посетила другая мысль: для Маркуса здесь было идеальное место, чтобы самому подсадить маячок, выследить, кто за ним шпионит, и поймать наглеца. Сущий пустяк для цифровой эры! Если это так — я сам же загнал себя в тупик.
Движение во тьме было очень медленным — но я безошибочно знал, куда смотреть. Темный силуэт то и дело пересекал конусы желтого света, падающие от натриевых судовых прожекторов.