500 Квирк Мэтью

Глава восемнадцатая

Просто возьми деньги и сиди помалкивай. Если бы я пошел по этому пути, все было бы намного проще. Однако, несмотря на все мое здравомыслие, я пока что не готов был полностью продаться Дэвису. Я не был злобным наемником-убийцей, хотя имел к тому все шансы: довольно скоро меня станут разыскивать за зверское убийство Ирины и судьи. Сказать Дэвису с Маркусом «да» было единственным способом выдержать ту нашу беседу. Если я собирался связаться с Риверой или федералами или в припадке суицидальной злобы найти припрятанную Хаскинсом улику и самому завалить Дэвиса, мне бы не помешало прикинуться, будто я подыгрываю, и тем самым оттянуть время. Что еще я мог поделать? Устроить Генри и Маркусу благополучный финал в стиле киногероев Джимми Стюарта и отвести их за ручку в полицию с чистосердечным признанием? Никаких шансов. Я мог либо подыграть им, либо притвориться, что я на их стороне. Я это знал — и чертовски был уверен, что Дэвис с Маркусом тоже это знают, а потому будут отслеживать каждое мое движение.

От моей двоюродной сестры Дорин пришла голосовая почта. В следующее воскресенье меня приглашали на вечеринку по случаю первого причастия ее сына. Я уж хотел было стереть приглашение — лет пять-шесть от нее не было ни слуху ни духу, — но ей удалось-таки зацепить меня за живое. Дорин обещала приготовить тушеную говядину по маминому рецепту.

Как я уже говорил, хочешь с успехом развести лоха — используй его жадность против него самого. От этого приглашения сильно попахивало подставой. Я даже знал, что за пару дней до мероприятия она позвонит мне и намекнет, что отец тоже может приехать, и уточнит, приняли ли мы приглашение. И я не такой уж поганец, чтобы ответить ей «нет». Может статься, отец всем этим и дирижирует. По крайней мере, забавно узнать, что этот малый пока не растерял своего умения разводить людей.

Я мог ему позволить эту маленькую слабость. Дело в том, что мне необходимо было немножко пообщаться со старым пройдохой. Передо мной сейчас стоял сомнительный выбор: то ли подыграть Генри и сохранить все блага своей новой светлой жизни, то ли наябедничать в полицию на Уильяма Маркуса по прозванию «Я знаю девять способов грохнуть парня конвертом». Соблюсти пресловутую воровскую честь — или сделать то, о чем когда-то мама упрашивала отца: «Просто все им расскажи». Теперь, когда я балансировал на тонкой грани, ответ уже не казался мне столь категоричным.

Так что я решил махнуть к Дорин и позвал с собой отца.

— Отлично, — сказал он. — Я тебя прихвачу.

Я-то думал швырнуть ему косточку — а он, судя по всему, вовсе не нуждался в моем участии.

В назначенное время отец подкатил к моему дому, и я увидел, что он довел-таки до ума «катлэсс», сделав и ходовую, и все прочее. Когда трогались от светофоров, было ощущение, будто взлетает самолет.

— Надо отхонинговать цилиндры, — бросил отец.

— Будешь растачивать?

— Может быть, — хитро улыбнулся он.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Я, знаешь ли, уже все прикинул. Сейчас там прокладка головки блока на четыреста шестьдесят, а мне удалось надыбать на пятьсот пятьдесят. — И он еще раз с ревом газанул.

Отец привел в порядок бухгалтерские дела Картрайта, разобрался с его кредитом и в итоге экономил для заправки по шесть штук баксов в месяц. Нервозности его как не бывало — он уже не напоминал зажатую в угол крысу, как в первые дни после освобождения.

Я затащил его в ресторанчик с мясной кухней, о котором уже упоминал, когда мы в первый раз ездили вместе пообедать. По пути отец сообщил, что успел сдружиться с парнем из Совета по финансовой отчетности штата Виргиния.

— Нашел его в «Гугле», — объяснил он.

Неплохо. Так, глядишь, и получит возможность сдать экзамен — если, конечно, за два года после тюрьмы не попортит себе досье. С последним пробным тестом он отлично справился.

На сей раз я не заставлял отца оправдываться. Кто я такой, в конце концов, чтобы его судить? Сам я попал в такой переплет, в сравнении с которым его кража со взломом была все равно что переход улицы в неположенном месте. Я никак не мог собраться с мыслями, чтобы понять, о чем конкретно я хочу его спросить. Мне просто хотелось поскорее пройти этот тягостный период колебаний и принять наконец-то решение.

Однако сразу, как подали кофе, отец первый об этом заговорил:

— О чем ты так напряженно думаешь, Майк?

— Что, заметно?

Отец кивнул:

— Ты грызешь ногти — а это выдает тебя с самого детства. Я не собираюсь тебя… В смысле, мы можем поговорить об этом, когда тебе захочется. Я, к сожалению, в последнее время в такой запарке. К тому же после тюрьмы малость загрубел, одичал — там, в Алленвуде, как-то и не с кем по душам разговаривать.

— Никаких сверхсекретных замков я не взламывал, но вот насчет бесплатного сыра ты был абсолютно прав. Я угодил в переделку.

В его кармане затрезвонило.

— Черт, извини. Это меня, — сказал он и потянулся в карман, чтобы выключить сотовый. — Будильник. Мне пора домой, отмечаться.

Этот парень и впрямь шагал в ногу со временем.

Миновав гигантского клоуна возле винной лавки, мы проехали к отцовскому трейлеру за автозаправкой, и он отзвонился в службу надзора за условно освобожденными. Обернувшись от телефона, отец обнаружил меня возле висевшего на стене вагончика плана строительства, который я с интересом разглядывал. Старые затрепанные листки являли взору проект трехкомнатного дома от дизайнерской конторы «Крафтсман», и выглядели ужасно знакомыми.

Отец молча ждал, пока до меня дойдет. Я сообразил наконец, где видел эти листки и почему при виде клоуна у дороги у меня всякий раз мурашки пробегают. Когда я был маленьким, отец привозил меня на это место, к стоящему среди деревьев трейлеру, когда здесь еще не было автозаправки. У него уже тогда висели эти проекты, и он мне показывал тот участок, где построит дом для мамы и меня. Это было как раз перед тем, как его упекли на двадцать четыре года.

— Ты продал участок Картрайту?

— Ага. Нам нужны были деньги.

— И он тебя нажег?

— На шестьдесят процентов стоимости или около того. Но у меня тогда не было выбора. Мне надо было его продать, пока меня не посадили.

То есть человек обслуживал бензоколонку в том самом месте, где когда-то хотел обустроить свой маленький рай?

— Извини, пап.

— Не стоит теперь из-за этого переживать.

— Я сильно влип, отец.

Он облокотился на стол возле меня:

— Обычно это по моей части.

Я вспомнил слова Хаскинса насчет того, как опасно знать компромат на Генри Дэвиса. Своей гибелью судья подтвердил это правило. Я не хотел без острой необходимости посвящать кого-либо в этот вопрос, а уж тем более условно освобожденного человека, пытающегося наладить честную жизнь. Поэтому я представил отцу радиоверсию того, что произошло.

— Это связано с моей работой. Они хотят, чтобы я держал рот на замке насчет некоторых их делишек.

— Скверных делишек?

Я кивнул.

— И насколько скверных?

Я кинул взгляд на газету, что, раскрытая, лежала на кухонном столе. Репортажи о без вести пропавшем члене Верховного суда уже обосновались на передней полосе. Газетчики были, кстати, сильно далеки от действительности. Да и в интернете народ высказывал разные непристойные версии, которые, разумеется, тоже не имели ничего общего с жуткой правдой.

— Ужасных. Большего я не могу тебе сказать.

Отец поморщился, провел рукой по волосам.

— Расскажи, — сказал он, подумав с минуту. — Разнеси об этом всем, как сорока. Все расскажи. Это единственный путь.

Как свойственно многим людям, я обратился за советом, который сам хотел услышать. Наверное, поэтому мне так не терпелось переговорить с отцом — с живым примером того, как держат язык за зубами. И тут вдруг он вдохновляет меня пойти по неспокойному, но правильному пути, от которого мне как раз хотелось отбрыкаться. Честность во мне уже начала склоняться к дружбе с мнимой респектабельностью, с моей карьерой у Дэвиса.

И тут на тебе! Какая, скажите, польза от дурного отцовского влияния, если он наставляет тебя на праведный путь?

— Но ведь ты так и не заговорил, — напомнил я.

— Я — нет.

Я разочарованно вздохнул.

— Почему, думаешь, я все эти годы молчал как рыба? — спросил отец.

— Ты не переворачивай, — с досадой сказал я. — Ты защищал друзей. Это все равно что кодекс чести… воровской чести.

— Господи, Майк, — помотал он головой. — Из-за этой чепухи я бы ни за что не оставил ни маму, ни вас маленьких. Это я как раз и пытался тебе сказать в последнюю нашу встречу. Самая моя большая ошибка была не в том, что я доверился соседским прощелыгам, а в том, что я поверил честным людям.

— Что тогда произошло?

— Это не важно. И дело было не в том, говорить или не говорить. Вопрос был, как надо поступить. В тюрьму я сел не для того, чтобы покрыть сообщников. Я защищал свою семью. И у меня не было другого выбора. Просто поверь мне. Такие вещи никогда хорошо не кончаются. Так что расскажи обо всем. Выбирайся из этой ямы, пока еще можешь выбраться.

Наутро история с Хаскинсом разорвалась, точно бомба. Десятки тележурналистов столпились на возвышении напротив Верховного суда, чтобы за спиной у каждого хорошо просматривалось это здание. Выстроившиеся под прожекторами, они напоминали карнавальных зазывал. Все прибывающие толпы людей и грузовики перекрыли едва ли не пять кварталов вокруг Капитолия, усугубив обстановку.

Такой цирк возможен только в Вашингтоне: тонкий налет общественной значимости поверх полнейшей мишуры позволял даже уважаемым СМИ потворствовать этому пип-шоу. В Париже, недалеко от места преступления, пресса разбила настоящий лагерь. Главные теле- и радиовещательные сети забили прайм-тайм освещением последних новостей, а по четырем основным каналам транслировалось обращение президента в связи со смертью Хаскинса.

На следующий день этими новостями начинались чуть ли не все разговоры даже незнакомых друг с другом людей. На улицах постоянным фоном витало: «Я слышал, он ее грохнул именно в тот момент…» — «Это я уже слышал». — «Друдж говорит, он ее задушил». — «Не, чушь собачья».

С этим носились всю неделю — словно, кроме этих двух смертей, ничего больше в мире не произошло. Я наблюдал, как запущенный Дэвисом фейк постепенно оседает непреложной реальностью в умах миллионов, будучи озвучен самим президентом. Генри, должно быть, позаботился о всякой мало-мальской улике, что могла бы опровергнуть его залепуху. И наверняка добрался до того человека, с которым говорил на прослушке судья Хаскинс. Я и представить себе не мог, сколько привлечено связей, какого размаха закулисные сделки при этом обтяпаны, сколько отпущено всяческих угроз, чтобы провернуть такое грандиозное предприятие.

И я собирался свалить человека, который за всем этим стоял? Ни единого шанса.

Вопрос о том, кто убил Малькольма Хаскинса и Ирину Драгович, преследовал меня везде, не отпуская ни на минуту, давя, словно толща вод. Когда давление возросло, я сумел все же худо-бедно раствориться в своих повседневных делах, чтобы мне не приспичило встать перед Белым домом, как какой-нибудь маньяк с куском бумаги и маркером, и начать выкрикивать правду о гибели судьи, пока меня не уволокут копы.

Энни чувствовала, что что-то не так. На следующий вечер после моего разговора с отцом она попросила меня пойти с ней прогуляться, невзирая на все отговорки — мол, работа, электронная почта, телефонные звонки, — которые я пускал в ход, чтобы не выкладывать ей то, что у меня на уме. Мы пересекли площадь Адамс Морган. Я повел Энни длинными окольными путями, подальше от Калорамы и особняка «Группы Дэвиса».

Мы остановились на мосту Дюка Эллингтона. Известняковая дорожка вела к парку Рок-Крик.

— Что на самом деле случилось в субботу, Майк?

Понятно, что то жуткое воскресное видение, которое я собой являл после того, как при мне хлопнули двоих человек, не располагало Энни к любопытству. Но ясно было и то, что это ненадолго.

— Кое-кто убит, — выжал я ответ. — Я пытался это предотвратить, но не смог.

Энни смотрела, как проплывает туча над серпиком луны.

— Хаскинс, — произнесла она.

Я промолчал.

— Не замыкайся в этом, Майк. Скажи, чем я могу тебе помочь.

— Просто будь со мной рядом. Этого достаточно.

Я послушал, как под нами бьется о камни поток, вцепился в перила. Энни внимательно посмотрела на меня.

— Случилось нечто очень нехорошее, и часть вины лежит на мне, — решительно сказал я. — Теперь я хочу это исправить. Я хочу добиться правды. Даже если это означает пойти против Генри Дэвиса.

Она придвинулась ко мне, погладила ладошкой спину.

— Послушай, — неуверенно проговорил я, — мне надо задать тебе один дурацкий вопрос, поскольку я совершенно не знаю, что из всего этого выйдет. Я… Ну, в общем, мне очень неспокойно. Потому что я могу натворить бед и с Дэвисом, и с работой. У меня все сейчас ставится на карту: работа, дом — возможно, даже наше с тобой счастье. Ты будешь со мной, даже если я в итоге останусь на полном нуле?

Она смотрела на меня, скрестив руки на груди. Мне вовсе не хотелось заставлять ее выбирать между мной и Генри, поскольку я не был уверен, что непременно выиграю это состязание. Ведь очень может быть, что я интересовал ее лишь как восходящая звезда «Группы Дэвиса». Кроме того, я знал, что Генри как раз и подстроил наше сближение: кабинеты рядышком, схожие поручения. Они постоянно секретничали один на один в его кабинете. Так ли уж бредова мысль, что он пристроил ко мне свою «правую руку», дабы за мной присматривать? Может, и так. Но, учитывая, что я видел и на что способен Дэвис, явно не все тут было подстроено. Нет, конечно. Я вытолкнул эту идиотскую мысль из головы. Наверно, на мне сказывался прессинг последних дней и мой страх.

— Ладно, забудь, что я сказал.

— Глупо об этом спрашивать, Майк. Ты ведь знаешь, что я буду с тобой. — И, прильнув ко мне, Энни обхватила меня руками.

Вопрос был глупый не потому, что правда была совершенно очевидна, а потому, что ее ответ мне ни о чем не говорил. Это то же самое, как Маркус с Дэвисом спросили, согласен ли я поддержать их утку. Будет Энни на моей стороне или обманет — ответ все равно один и тот же.

Хотя какая тут разница — правда или ложь? Мне было приятно от нее это услышать.

Я собирался обратиться в полицию — но не потому, что считал это правильным шагом. Фактически я бежал очертя голову навстречу своим бедам. Я обладал опасной информацией. А поскольку ни одна тайна не бывает надолго скрыта от Генри, лучше я сам за ним пойду, не дожидаясь, пока он двинется за мной.

Глава девятнадцатая

Дэвис намекнул, что будет за мной следить, но избавиться от «хвостов», реальных или воображаемых, оказалось легче всего. Район вблизи пересечения 19-й и L-стрит на севере Вашингтона был построен как трехмерный лабиринт: мало отличающиеся друг от друга типовые офисные здания сплошь из стекла, множество проулков, улицы с односторонним движением, подземные гаражи по четыре выезда с каждого. Самому б не заблудиться!

Куда сложнее было найти работающий телефон-автомат. Наконец я набрел на замызганную будку возле греческой кулинарии. Я позвонил по основному номеру городской полиции и попросил соединить меня с детективом Риверой — дабы убедиться, что он на самом деле тот, за кого себя выдавал.

На том конце мне не ответили, и я оставил голосовое сообщение. Сказал, что хочу переговорить с Риверой в безопасном месте и удостовериться в его личности и честных намерениях. Я продиктовал свой адрес на «Хотмейле» и пароль, сообщил, что буду оставлять ему любые послания в папке с черновиками, не отправляя их, — и он для сообщения со мной может делать то же самое. Мне как-то довелось прочитать статью о том, что этим пользуются для связи террористы, и теперь я решил, что, если это удобно для Талибана, то почему бы и мне таким образом не увернуться от электронных ищеек Генри.

И когда я позвонил в полицию Ривере, гнетущая меня в последние недели муть неопределенности почти мгновенно рассеялась. Я весь был в предвкушении кошмара. Но каким бы бредовым ни был мой план, теперь, выступив против Генри Дэвиса, я чувствовал громадное облегчение и даже какой-то маниакальный свербеж.

Меня уже едва не воротило от того потока лжи, что изливался в новостях по поводу убийства. Хотя теперь ситуация немного изменилась. Со все большим удовлетворением я видел, как разваливается состряпанное Дэвисом изложение событий — якобы одержимый паранойей Хаскинс убил Ирину, а потом и себя.

При той тщательности, с которой изучалось это дело, а к расследованию убийства в округе Форвиер подключилось ФБР — Дэвис не мог скрыть от всех тот факт, что обе жертвы были убиты. Си-эн-эн, например, ссылаясь на некие источники, сообщало, что это было не просто убийство с последующим суицидом. Бродили слухи, будто полиция разыскивает вооруженного преступника, разгуливающего на свободе.

Эти новости только укрепили мою уверенность. Отчасти сила Дэвиса поддерживалась его имиджем вездесущего и всесильного магната, способного подчинить кого угодно, какой бы властью человек ни обладал, и переделать действительность на свой лад. Теперь же этот имидж начал давать трещину. Выданная Дэвисом и Маркусом аккуратненькая версия убийства обрастала множеством неряшливых деталей, а потому я мог немного расслабиться, зная, что возможности этой парочки не беспредельны. Понятно, что они купили местную полицию, но ведь не все же ФБР! Так что вперед, парень! Правильно сделал, что позвонил.

В «Группе Дэвиса» я делал вид, что ничего не произошло. В тот вечер я засиделся на работе, точнее, в библиотеке с юридической литературой на первом этаже, изучая материалы по делу Драговича и Закон о правонарушениях в отношении иностранцев. Было без четверти восемь. Обычно в это время контора уже пустовала, но тут я услышал какое-то оживление в вестибюле.

Я поднялся на шум, а когда открыл дверь с лестницы на третий этаж, увидел нескольких полицейских детективов, топающих от меня по коридору в направлении представительских помещений — то есть к кабинетам Маркуса и Дэвиса.

Я подавил улыбку: вот тебе и всемогущество! Неужто копы так быстро вычислили роль Генри в двойном убийстве? Меня это даже немного озадачило: не ожидал, что матч закончится так быстро.

Однако довольно скоро Генри уже шагал по коридору, ведя детективов за собой. Я поскорее юркнул обратно на лестницу, пока меня не заметили. Дэвис уж точно не походил на человека, который вот-вот предстанет перед всем миром в наручниках и под конвоем.

Высунувшись на втором этаже, где находился мой кабинет, я начал понимать, что происходит. Сквозь окна было видно, как внизу перемигиваются развеселые красно-синие огни целого скопления полицейских машин. Я отступил в задний коридор, ведущий к туалетам, и успел заметить, как Генри ведет детективов к моему рабочему месту. Один коп встал на посту у главной лестницы, несколько столпились у моей двери.

Я решил наскоро выйти с телефона в интернет и глянуть новости. Времени все перечитывать не было, но по заголовкам на нескольких сайтах главное я уяснил: теперь я на арене цирка.

Имя нигде не называлось, но, по различным источникам, доступным только следствию, полиция вышла на «лицо, заинтересованное в убийствах» судьи Малькольма Хаскинса и Ирины Драгович. Генри ведь предупреждал, что будет знать о каждом моем действии еще до того, как я его совершу. Должно быть, он узнал, что я пошел против него. Он что, выставил меня как убийцу?

Смываться от копов было моей особой специальностью, хотя уже и подзабытой. Был у меня когда-то один знакомый домушник, которого все называли Смайле. Так вот, он завязал с жилыми помещениями, переключившись на офисные, и втрое увеличил свой доход. Вы не представляете, сколь сужено поле зрение у людей, сидящих на рабочем месте! Смайле обчищал всю контору: прикарманивал ценные вещи, одевался во что подороже, прихватывал с собой пару ноутбуков, даже умудрялся слямзить кружку кофе в кафетерии — и преспокойненько уходил, на прощанье помахав охране ручкой.

Копы еще не успели заполонить собой весь особняк «Группы Дэвиса». А потому, учитывая опыт моего знакомца по обнесению офисов, я надеялся, что никто из оставшихся на этот час сотрудников не обратит ни малейшего внимания на прилично одетого молодого человека, подозреваемого в совершении убийства, который, старательно орудуя локтями, ползет по ковру через редко используемые кабинетные отсеки.

Я одолел пятьдесят футов, миновав занятый кабинет, где ритмично подергивался в кресле парень в наушниках, затем прополз за рабочим местом исполнительного помощника. Столь выигрышное положение позволило мне вблизи рассмотреть спрятанную под столом скромную коллекцию туфель, принадлежавшую старшей сотруднице Джен. По городу девушка носилась в кроссовках, а приходя на работу, забиралась на каблуки.

Больше всего копов было на втором этаже. Отметив, что они выставили посты у мужского туалета и главной лестницы, я уже не сомневался, что все выходы перекрыты. И тогда мне в голову пришла одна идея. На план исчезновения она, пожалуй, не тянула, но это было единственное, что я смог придумать на тот момент.

Миновав ползком обычно пустующий конференц-зал, я пробрался позади двух копов, изображавших караул, и юркнул в дамскую комнату. В числе старших сотрудников в фирме работали только три особы женского пола («Группа Дэвиса», скорее, являлась своего рода мужским клубом), и, похоже, все три уже разошлись по домам. Так что я имел возможность воспользоваться их уборной — к счастью, среди копов женщин не наблюдалось. С парой чудесных босоножек от Джимми Чу, которые я сбондил из-под стола Джен, я вполне мог переждать облаву в дамском туалете.

Прятаться в сортире, конечно, не так круто, как с боем прорываться через «тонкую голубую линию»[60] здешних копов. Но, мужчины, дамская комната — это нечто! У них там и цветы, и мягкий диван, и россыпь журнальчиков. Признаться, я даже почувствовал некоторую гендерную ущемленность, когда, прихватив экземпляр «Стиля жизни от Марты Стюарт», устремился в дальнюю кабинку.

Казалось бы, мой замысел сработал. Я целый час сидел на своем насесте, никем не потревоженный, пока полицейские устраивали шмон по всей фирме. Наконец один из копов все же отважился проверить женский туалет. Конечно, я рассчитывал, что до этого не дойдет, однако предусмотрел и такую ситуацию. Невзирая на возмущенное потрескиванье кожи, я впихнул ноги в тесные босоножки Джен, порвав там несколько швов.

Я был рад, что разжился нужной обувкой, поскольку полицейский двинулся проверять каждую кабинку. Заберись я на унитаз, меня мигом бы вычислили по закрытой двери и отсутствию за нею ног.

Когда коп подергал дверь в мою кабинку, я тоненько кашлянул.

— Прошу прощения, — сказал он.

Шаги приблизились, раздался тихий стон — похоже, парень согнулся пополам, чтобы проверить ноги в кабинке. Я спустил пониже брюки, чтобы как можно больше прикрыть свои явно не дамские конечности, — и, судя по всему, ножки ниже щиколотки убедили-таки копа в моей принадлежности к слабому полу.

Я услышал, как полицейский уходит, и, когда открылась дверь, вздохнул с облегчением. Конечно, не «Побег из Шоушенка», но сработало.

Спустя некоторое время я уловил разговор в коридоре. Дверь открылась снова, и послышались шаги по плиткам уборной. Скверное дело.

Все же целый час — достаточно долгое время для заседания в кабинке. За этот срок я успел понять две вещи: во-первых, исходя из советов Марты, мне надо срочно избавиться от моего обшарпанного комода, и, во-вторых — что куда более важно, — то обстоятельство, что Дэвис подставил меня под обвинение в двойном убийстве, в целом не так уж и плохо. Конечно, в Виргинии, где меня будут судить, по-прежнему приговаривают к смертной казни, и мои шефы этим непременно воспользуются.

Но я всегда относился к той категории людей, которые в извечном споре о наполовину полном и полупустом стакане выбирают первый вариант, и в данной ситуации мне уж точно терять было нечего. Говоря языком «белых воротничков», маргинальная стоимость любого моего последующего преступления была нулевой. Я мог сейчас пройтись по городу, дать поблажку любому своему криминальному порыву, что вот уже десять лет усердно подавлял, — и ухнуть в дерьмо не глубже, чем сейчас, поскольку охотящиеся за мной Дэвис с Маркусом уже загнали меня туда по самое некуда.

А потому, когда коп подошел к моей кабинке во второй раз, сердце бешено забилось — немного я, конечно, боялся, но в целом чувствовал себя вполне раскрепощенно. Я больше не буду прятаться и пережидать.

Когда он сунул под дверь голову, я увидел на его физиономии сладостное предвкушение, как он хватает молокососа, выталкивает из кабинки, открыв его носом дверь, надевает наручники, потом запихивает в полицейскую машину и, ухмыляясь, говорит: «Упс!» А еще у меня перед глазами возник тот кусок дерьма с коротким ежиком на голове, что заявился к нам однажды утром, когда мне было двенадцать, и лишил меня отца. А еще я припомнил харю пузатого надзирателя в помещении для свиданий в Алленвуде, который рявкнул: «Не прикасаться!» — когда мама, уже иссохшая от рака, потянулась к отцовской руке…

Коп глянул на меня из-под дверцы, довольно улыбнулся и сказал:

— Классные туфельки, придурок!

Я пнул его в висок, не дожидаясь, пока мужик полезет в кобуру. Голова его шлепнулась на мраморные плитки, тело распласталось на полу. То ли обиды всей жизни тут выплеснулись из меня наружу, то ли я слишком резко отреагировал на такой пренебрежительный отзыв о моей обуви.

Я приковал его наручниками к стойке кабинки и осторожно высунулся в коридор. К счастью, нокаутированный в женской уборной коп и был как раз тем охранником, что стоял у задней лестницы, а потому, никем не замеченный, я бегом рванул по ступеням к подземному паркингу.

Похоже, разведка копом в уборной была предпринята уже с отчаянья. Патрульных машин перед зданием осталось совсем мало. Рыхлое полицейское оцепление вокруг здания еще стояло, но людей там было значительно меньше, чем прежде.

Кое-кто из них, наверно, и заметил, как из подземной парковки выкатился грузовичок с надписью «Клининговые услуги» — но уж точно никто не увидел, как в тот момент, когда он притормозил у знака остановки, у него из кузова выскользнула быстрая тень, устремившаяся к парку Рок-Крик. Это был, конечно, я.

Сбежать-то я сбежал, но каждый коп в округе Колумбия меня уже разыскивал.

К счастью, парк Рок-Крик тянется через Северный Вашингтон, соединяясь с парками Джорджтауна и ближайших окрестностей. Мне уже много довелось по нему побегать, так что знал я его как свои пять пальцев. Он вдвое больше, чем Центральный парк, и гораздо гуще. В нем множество тайных стоянок бомжей и бог знает кого еще. Думаю, если тело Чандры Леви[61] пролежало тут целый год, то уж по крайней мере несколько дней свободы мне были обеспечены. Я был уверен, что те, кто меня ищет, уже добрались до моего дома, но у Энни меня, наверное, еще не ждут.

Некоторое время я пробирался вдоль дорожек в сторону Военно-морской обсерватории, потом пересек Висконсин-авеню и оказался в парке Гловер. Во мраке я подскакивал от малейшего хруста веток или шороха вспугнутого енота, и эта кромешная тьма ночного леса, заволакивавшая сознание старыми первобытными страхами, заставила на время забыть о тех реальных опасностях, что ждали меня в городе. Я покружил немного по окрестностям вблизи дома Энни, высматривая наблюдателей, но ничего подозрительного не обнаружил. У Энни была квартирка на втором этаже в перестроенном таунхаусе. Чтобы меня не заметили с улицы, я пробрался к террасе позади дома, подтянулся ко второму этажу и перелез через перила.

Она сидела на диване в просторной толстовке и пижамных штанах, попивая чай и читая книжку. Любоваться на нее можно было часами!

Я хотел привлечь ее внимание, не всполошив, а потому осторожно постучал костяшкой пальца по стеклу и негромко позвал:

— Эй, Энни! Это я.

Она не испугалась, только положила на подлокотник книжку, прошла в кухню, вытянула четырнадцатидюймовый поварской нож «Вустхоф», что я раздобыл ей к Рождеству. Зажав его крепкой хваткой, она бесстрашно подступила к двери. Боже, я люблю эту девчонку!

— Майк?

— Да, это я.

— Господи! — Оттянув задвижку, Энни открыла дверь. — Я ведь тебя чуть не убила!

— Сегодня такой день.

Положив нож на стол, она втянула меня внутрь и крепко обняла.

— Что, черт возьми, происходит? — чуть отстранилась она. — Ты видел новости? Это о тебе они говорят? Это ты — подозреваемый?

У нее был включен без звука канал Си-эн-эн. Приманивавшие зрителей «неопровержимые новости» об убийствах в загородном доме сделались еще пикантнее. Теперь репортеры сообщали, что страшный инцидент произошел от любовного треугольника: якобы двойное убийство совершил ревнивый поклонник Ирины и теперь он в бегах. Странно только, что с каждого канала еще не отсвечивала моя физиономия.

— Не верь ничему, — сказал я Энни.

— Ты в порядке?

— Ага.

— Что случилось?

— Помнишь, я говорил, что попытаюсь восстановить правду о случившемся? И что это связано с Хаскинсом? Так вот, за этими убийствами стоит Дэвис. Я знал об этом и собирался сообщить в полицию. Дэвис предупредил меня, что лучше, если я ему подыграю, и что я, мол, не представляю, какую цену за это заплачу. Вот, оказывается, что это значило. Он свалил убийство на меня. Все, что ты видишь по телевизору, — сплошная ложь. За всем этим стоит он.

— Но как он сумел все это организовать? Ведь столько людей вовлечено в расследование.

— Он подмял под себя весь город, Энни. Шантажом, вымогательством он одного за другим прибрал к рукам всех более или менее значимых фигур. А Хаскинс — его грааль. Это Верховный суд.

Когда я сам услышал, что сказал, то понял, что все это звучит как бред завзятого конспиролога. Энни отступила на шаг, скрестила руки на груди.

— Сообщают, что что-то произошло в «Группе Дэвиса», что совершено нападение на полицейского.

— Мне надо было как-то бежать, Энни. Полиция ходит под Дэвисом, я убедился в этом своими глазами.

Я чувствовал, что теряю ее. Интересно, что бы я подумал, если б мы вдруг поменялись ролями и она бы сейчас давала мне чудовищные объяснения, зачем тюкнула полицейского каблуком в висок? Я, как и прежде, был всего-навсего сыном жулика, отбившимся от стаи. И моя наглая афера начала потихоньку разваливаться, потому что я тут слишком уж загостился и зажадничал.

— Ты только хуже делаешь, что убегаешь, Майк. Что о тебе будут думать?

— Я не могу сдаться, Энни. Генри доберется до любого.

В окнах с фасада дома полыхнули огни. Я подошел к окну, чтобы взглянуть, и увидел «мерседес-бенц» Маркуса. Они с Дэвисом уже вылезли из машины.

Да, Генри мог добраться до кого угодно. Я обернулся к Энни:

— Ты им передавала наш вчерашний разговор — что я попытаюсь их остановить?

— Нет, Майк. — Она шагнула назад, широко раскрыв глаза. Она явно была очень напугана.

Наш роман с Энни закрутился как-то очень легко. Оглядываясь назад, я видел во всем этом руку Генри: и как он усадил меня на втором этаже рядом с ее рабочим местом, и как расхваливал ее на корпоративной рождественской вечеринке. Бог знает какие еще уловки он использовал — с ее ведома или без, — чтобы нас свести.

Подставить меня под двойное убийство — это должно было занять некоторое время. Возможно, закрутилось все еще до моего утреннего звонка Ривере. Энни я еще накануне сказал, что собираюсь предать дело огласке. Ни одна живая душа не знала столько, сколько было известно ей: и что я намерен обратиться к властям, и что знаю правду о гибели Хаскинса. Должно быть, она и сообщила об этом Генри и Маркусу. И все наши отношения были лишь подставой? А Энни — всего лишь очередная «медовая ловушка»? И все это с самого начало было спланировано, чтобы Генри мог шпионить за мной и держать меня под башмаком? Может, он именно это имел в виду, когда сказал, что узнает о моем намерении слить информацию еще до того, как я успею что-то сделать?

Я всю неделю держал себя железной хваткой, но теперь она ослабла. Я ощутил ту же взбудораженность и жажду действовать без малейших угрызений совести, что испытал в тот миг, когда собирался вырубить копа в сортире.

Энни уловила эту решимость в моем лице. Она перевела взгляд с меня на нож, лежавший на столе. И в этот момент я понял — неважно, говорила она о чем-то Генри или нет, были наши отношения настоящими или фальшивыми, — я понял, что потерял ее.

— Перестань убегать, Майк.

Генри с Маркусом уже стояли у парадной двери.

— Я невиновен. Это правда.

— Тогда сдайся полиции.

— Нет. Правда больше ничего не значит.

Я открыл дверь на террасу, скакнул на перила и чуть ли не с четырехметровой высоты спрыгнул на мягкую весеннюю траву. Когда я приземлился, державший рану на бедре шов в нескольких местах разошелся, но, невзирая на это, я подскочил и помчался к темнеющему лесу.

Глава двадцатая

Страницы: «« « ... 678910111213 » »»