Оракул Шведов Сергей

— Я не Друбич, — нелюбезно бросил детектив. — Я — Кузнецов. Топай отсюда, придурок, пока я тебе пасть не порвал.

Придурок окинул Ярослава ненавидящим взглядом и отошел к своим облаченным в мундиры приятелям.

О чем они говорили, Кузнецов не слышал, но, похоже, обиженный им «лейб-гвардеец» подговаривал приятелей пощупать область лица обидевшему его человеку. Кузнецов на всякий случай сдвинул шпагу чуть в сторону, чтобы не мешала широкому замаху, и вышел на крыльцо. Здесь его и настигли два преображенца.

— В чем дело, мужики? — Ярослав рассердился. — Хотите подраться, милости прошу вон к тем кустикам.

— Шпаги или пистолеты? — строго спросил курносый и конопатый.

— А как фамилия моего противника? — в свою очередь полюбопытствовал Ярослав.

— Барон фон Дорн, — дуэтом отозвались преображенцы.

— Немец, значит, — хмыкнул детектив. — Ладно, ведите Дорна. Я его отучу сразу и в карты играть, и лезть к приличным людям с дурацкими претензиями.

— Кто будет вашим секундантом?

— Граф Калиостро. Он где-то там, возле девок пасется.

— Человек в черном? — Секунданты переглянулись.

— А почему бы и нет?! — Ярославу китайские церемонии уже надоели. — Вы собираетесь драться?

— Ждите нас через минуту, — надменно бросил курносый.

Вот еще аристократы собачьи! Ярослав зло глянул в спины удаляющихся офицеров лейб-гвардии. Нашли тоже мальчика для битья! Фон Дорн — скажите, пожалуйста, какая цаца. Не мог, паразит, русским именем назваться. Тогда Кузнецов врезал бы ему как родному. А теперь отметелит как последнего иностранца. Маскарад маскарадом, но надо же и меру знать. Сто рублей ему подавай, вот морда! Интересно, где банкирша своих гвардейцев набрала? Наверняка в каком-нибудь зачуханном театре. Ладно бы пьяные были. В пьяном виде Ярослав и сам не прочь подурачиться, но ведь ни в одном глазу у людей. Так какого рожна им надо?!

— А что у нас тут — дуэль? — поинтересовался у расстроенного детектива Аполлоша, спускаясь с крыльца. Граф Калиостро был, кажется, доволен предстоящим мероприятием и азартно потирал руки: — Я тебя умоляю, Ярила, не осрамись только, ну и этого придурка не пришей ненароком. Театральная общественность не простит тебе смерти даровитого актера. А я тут двух фрейлин пригласил, девочки пальчики оближешь. Очень уж им хотелось поприсутствовать на настоящей дуэли. Они вон за той колонной стоят.

— А Катюши ты среди девушек не видел?

— Видел, естественно. — Аполлон улыбнулся. — Представь себе — не узнала. Точнее, сделала вид, что не узнала. Такая вся из себя расфуфыренная. Какой-то хмырь вокруг нее копытом бьет в мраморный пол. Я связываться с ним не стал. Пусть, думаю, Ярила сам разбирается.

— Что за хмырь?

— Барон или князь какой-нибудь. А из-за чего ты с фон Дорном поссорился?

— Из-за ста рублей. Якобы я их ему в карты проиграл.

— Вот жлобье! —тряхнул паричком Аполлоша. — Из-за такой мизерной суммы кровавую разборку затеяли. Подожди, а когда ты успел с ним в карты перекинуться?

— Да не я с ним играл, а поручик Друбич. Вот пусть с серба и спрашивает.

— Беда с вами, лейб-гвардейцами, — вздохнул Калиостро и обернулся к двери: — Ну, что они там канителятся? У меня девочки стынут на ветру в легких платьицах.

Словно бы в ответ на зов Аполлоши с крыльца быстрым шагом сбежали фон Дорн и два его секунданта. Ярослав окинул противника оценивающим взглядом. Барон был, что называется, в соку. Ни ростом, ни статью Кузнецову он не уступал. Разве что лет на десять был постарше. Глаза небольшие, острые, а тонкие губы кривятся в усмешке. Над левой бровью небольшой шрам, отчего бровь кажется приподнятой, что придает лицу слегка удивленное и брезгливое выражение.

— Считаю, что примирение невозможно, — торжественно произнес Аполлон Кравчинский. — Поручик вне себя от гнева и готов к смертельной схватке.

Противники встали в позицию. Ярослав очень надеялся, что липового фон Дорна в театральном училище обучили азам фехтовального искусства, и тот не станет размахивать шпагой как дубиной. И, надо сказать, детектив не ошибся в своих предположениях. Первым же выпадом «немец» едва не отправил «серба» на тот свет. Уязвленный такой прытью человека, которого он не считал за приличного противника, Ярослав взялся за дело всерьез и в два счета пропорол фон Дорну полу мундира.

— Браво, Друбич, — зааплодировал граф Калиостро, — наша берет!

— Так вы все-таки Друбич, милейший? — хищно улыбнулся фон Дорн. — Недаром же о вас говорят, как о величайшем негодяе Санкт-Петербурга.

— От прохвоста слышу, — не остался в долгу Кузнецов.

Фон Дорн дрался всерьез, с явным намерением если не убить противника, то, во всяком случае, очень серьезно ранить. Ярослав понял это не сразу, а когда понял — рассердился не на шутку. Менее всего эта дуэль была похожа на сцену из дурацкого спектакля. Да и ненависть в глазах противника Ярослава была самая что ни на есть настоящая. Хотел бы детектив узнать, чем же так досадил фон Дорну этот Друбич. Маловероятно, что причиной неприязненных отношений были проигранные в карты сто рублей. Здесь просматривалась интрига, сути которой Кузнецов не понимал. Зато в его планы не входило пасть жертвой чужой комбинации, проводимой непонятно кем и по какому поводу. Если поначалу Ярослав просто собирался покрасоваться перед фрейлинами и испортить противнику мундир, то сейчас ему пришлось резко перестраиваться и драться всерьез с весьма искусным и уверенным в себе оппонентом. Клинок фон Дорна дважды прошел в опасной близости от шеи Кузнецова. В третий раз он едва не пропорол ему левый бок. Возможно, со стороны все это выглядело забавно, но Ярославу пришло на ум, что если он и дальше будет щадить противника, то в четвертый раз шпага «немца» может запросто проткнуть его бренное тело, с весьма серьезными для молодого организма последствиями. Ярослав отступил на шаг назад и сделал резкий стремительный выпад. Клинок детектива поранил кисть правой руки фон Дорна. Липовый преображенец вскрикнул и выронил смертоносное оружие.

— Брек, — закричал граф Калиостро. — Ты что, с ума сошел, Ярила, мы же договаривались — не до крови.

Однако секунданты фон Дорна не выразили по поводу нанесенной барону раны ни возмущения, ни удивления, да и сам немец отнесся к своей неудаче спокойно, во всяком случае, не стал вопить благим матом и требовать вмешательства милиции. Конопатый преображенец перевязал чистым носовым платком рану своему приятелю, которая никакой опасности для здоровья фон Дорна не представляла, и увел его в дом.

— Дело, как вы понимаете, еще не закончено, Друбич, — сказал Кузнецову второй секундант, широкоплечий малый с круглыми совиными глазами.

— И ты хочешь подраться? — удивился Ярослав.

— Очень может быть, но не здесь и не сейчас. — Офицер сухо поклонился детективу и поэту и последовал за своими беспокойными друзьями.

— Бред. — Ярослав пожал плечами и вопросительно посмотрел на Кравчинского.

Возможно, Аполлоша углядел своим вдохновенным поэтическим взглядом какую-то упущенную детективом деталь, способную если не все, то многое прояснить в происходящем. Однако поэт пребывал в еще большей растерянности, чем его старый товарищ. К тому же Аполлоша не выносил вида крови и сейчас с трудом обретал себя, прислонившись спиной к роскошному дубу, под кроной которого и разворачивались последние драматические события.

— Не понимаю, — покачал головой Кравчинский, — где и когда ты успел им так досадить.

— Досадил им не я, а поручик Друбич, которого они всеми силами пытаются устранить.

— А кто он такой, этот Друбич?

— Понятия не имею. Но, возможно, твои фрейлины более осведомлены. Включай все свое природное обаяние, Аполлон, и попытайся разговорить девушек. Не нравится мне что-то весь этот балаган.

Кравчинский, судя по всему, тоже был не в восторге от сегодняшнего вечера. Так вроде бы все хорошо началось: императрица, фрейлины, легкий флирт, к коему Аполлон в силу избранной профессии имел известную склонность, и вдруг нате вам — кровавая разборка под дубом, только чудом не закончившаяся фатально для одного из участников. Черт знает что! А ведь дуэли запрещены УК Российской Федерации, и за членовредительство можно статью заработать с весьма и весьма приличным сроком.

— С Коляном нужно поговорить, — посоветовал Кравчинский, — этот, надо полагать, в курсе здешних событий. Ничего себе наши нувориши развлекаются. Чего доброго, во дворце скоро гладиаторские бои начнутся. Кошмар! Куда смотрят милиция, прокуратура и специальные службы?!

Отдышавшийся Кравчинский побежал к своим фрейлинам делиться впечатлениями по поводу только что свершившегося события, а Ярослав вернулся во дворец с твердым намерением взять за хобот Коляна и выпытать у него все тайны мадридского двора. В парадном зале на появление дуэлянта отреагировали настороженно. Чем-то явно встревоженные гости шушукались между собой, но претензий детективу по поводу хулиганского поведения никто, видимо, предъявлять не собирался. Можно подумать, что дуэли у нас столь обыденное событие, что принимающие в них участие джентльмены не заслуживают общественного осуждения. Однако порицание Ярославу все-таки выразили, но совершенно по другому поводу. И сделала это Катюша, словно бы невзначай остановившаяся подле томившегося у колонны Кузнецова.

— Я удивлена, Друбич, вашим невниманием, — негромко произнесла она, не поворачивая головы.

— А уж как я был удивлен, Катерина, вашим внезапным исчезновением, вы и представить себе не можете. Вам не кажется, что пришла пора объясниться?

— Вы отлично знаете, почему я вынуждена была прервать наше свидание. Не сердите меня, Ярослав, иначе мы поссоримся без всякой надежды на примирение. Зачем вы устроили эту дуэль? Вы же меня компрометируете.

— А вы что, знакомы с этим фон Дорном?

— Прекратите, Друбич, ваши шутки! Вы ведете себя недостойно.

Катюша недовольно повела обнаженным плечиком и поплыла навстречу какому-то хмырю, изогнувшему стан в ее сторону самым похабным образом и принявшемуся возбужденно что-то рассказывать брезгливо морщившейся даме.

— Ах, как все это неприятно, — долетел до Ярослава голос Катюши. — Ее величество будет огорчена. Но ведь с фон Дорном, кажется, все обошлось?

Новое дело, теперь выясняется, что Ярослав прогневил императрицу. Однако это обстоятельство его нисколько не расстроило. Зато он был крайне удивлен поведением Катюши. Девушка Кузнецова узнала, что, впрочем, не удивительно. А странным здесь было то, что она приняла его за другого и, как заподозрил Ярослав, с этим другим у нее были давние и, похоже, весьма близкие отношения. Не исключено, конечно, что Катюша просто ломает комедию. Да, скорее всего, так оно и есть. Но в этом случае, надо признать, что она очень даровитая актриса. Сам Кузнецов никаких артистических способностей за собой не замечал, склонности к театру не питал, а потому попытку втянуть себя в чужой, абсолютно идиотский спектакль, невесть кем и для чего поставленный, расценил как наглость. И за эту наглость в первую голову следовало спросить Коляна Ходулина, видимо, вообразившего, что его старые приятели будут строить из себя шутов гороховых, дабы ублажать его свихнувшуюся банкиршу. Видали мы таких императриц!

— Сдается мне, Ярила, что мы с тобой попали… не туда, — негромко сказал Кравчинский, подходя к приятелю с двумя хрустальными бокалами в руках. Один из этих бокалов он протянул Кузнецову, а из другого принялся потягивать кисленькое винцо, уже изрядно опротивевшее детективу.

— В каком смысле — не туда?

— А во всех смыслах, — задумчиво протянул Аполлоша. — По-моему, это другая реальность.

Кравчинский был сильно под хмельком, что и неудивительно, если учесть, сколько он вылакал спиртного за вчерашний и сегодняшний день, но все-таки не настолько пьян, чтобы нести ахинею.

— Только давай без научной фантастики, — мягко попросил приятеля Ярослав. — Это не твой жанр.

— Возможно. Но, может, ты тогда объяснишь мне, почему все эти люди считают тебя отъявленным дуэлянтом и авантюристом Ярославом Друбичем? А когда я мягко попытался намекнуть, что это не совсем так, то все смотрели на меня, как на идиота. Впрочем, что взять с иностранца, только вчера прибывшего из славного города Парижа. По слухам, и тебя, и меня в этот дворец пригласил сам граф Глинский, для каких-то очень темных и очень тайных дел.

— Какой еще Глинский? — рассердился Ярослав.

— Под этим псевдонимом в светских кругах орудует наш с тобой старый знакомый Колян Ходулин. Роковая личность, если верить моим знакомым фрейлинам. В светских кругах полагают, что граф Глинский то ли вольтерьянец, то ли еретик, и очень опасаются, как бы он не скомпрометировал императрицу в глазах церкви и народа.

— Бред, — в который уже раз повторил детектив.

— Ну почему же, — возразил Кравчинский, — очень недурственный сценарий для мыльной оперы на псевдоисторическую тему.

— Ну а мы-то здесь при чем?

— Понятия не имею, — пожал плечами Аполлон. — А вот и наш граф Глинский под ручку с государыней. По-моему, самое время перемолвиться с ним парой ласковых. Только я тебя умоляю, Ярила, не кипятись. Если мы с тобой угодили в сумасшедший дом, то следует хотя бы сохранять хорошие отношения как с пациентами, так и с обслуживающим персоналом.

Добраться до графа Глинского приятелям удалось далеко не сразу, поскольку ее величеству захотелось танцевать. Заиграла музыка, и Колян Ходулин повел свою пассию впереди выстроившихся попарно подданных. Граф Калиостро без труда освоил весьма простенькие па и примкнул к танцующим, Кузнецов остался стоять у колонны в глубокой задумчивости, словно какой-нибудь романтический герой галантного века, чье имя напрочь выскочило из памяти, пресыщенный светской мишурой. Ярослав пытался проанализировать полученную из разных источников информацию, но пока что ему это плохо удавалось. Дедуктивный метод буксовал самым позорным образом, столкнувшись с явной чертовщиной. Почему вчера еще вменяемая Катюша ведет себя сегодня как законченная шизофреничка? И можно ли считать нормальными Кузнецова и Кравчинского, которые, похоже, никак не способны вписаться в спектакль, который все здесь присутствующие принимают за реальность? Может, весь этот балаган как-то связан с вспышками, виденными им накануне? В инопланетян детективу верить не хотелось, но он не исключал, что окружающие подверглись гипнотическому воздействию. В любом случае следовало найти негодяев, вздумавших ставить опыты над людьми. А то, что в зале дворца находятся люди, а не фантомы, скажем, в этом Кузнецов был абсолютно уверен. Кровь из руки фон Дорна лилась самая натуральная, да и Катюша, с которой он успел уже поссориться на этом балу, менее всего была похожа на восковую куклу. Непонятно пока что было только одно — почему воздействию гипнотизера не подверглись Кузнецов с Кравчинским? Это что — чей-то недосмотр, или так с самого начала было задумано?

— Надо поговорить, Друбич. — Услышал он за спиной негромкий голос Коляна. — Поднимись на второй этаж и толкни первую же дверь с правой стороны. Я буду ждать тебя там.

Любопытно, чего опасается в своем собственном дворце граф Глинский? Но здесь, похоже, все просто помешаны на конспирации. Тем не менее Ярослав просьбу Ходулина выполнил, прихватив с собой в качестве свидетеля графа Калиостро. Слегка запыхавшийся от танцев Аполлон к детективу присоединился охотно, несмотря на зазывные взгляды фрейлины, рассерженной тем, что какой-то мрачный тип похитил ее любезного кавалера.

— Это не фантомы, — поделился личными наблюдениями поэт. — Плоть самая что ни на есть натуральная. Я со своей уже успел поцеловаться. А что от нас понадобилось Коляну, в смысле графу Глинскому?

— Сейчас узнаем, — мрачно отозвался Ярослав, ногой толкая нужную дверь.

Колян Ходулин картинно стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди, и недовольно смотрел при этом на входящего Кузнецова. Разговор с друзьями он начал с идиотской претензии:

— Почему вы не убили его, Друбич? Это разрешило бы многие наши проблемы.

— Я не наемный убийца, граф. — Ярослав нахмурился. — К тому же мне не хотелось огорчать императрицу.

— А бросьте, поручик, — пренебрежительно махнул рукой Ходулин. — Не настолько фон Дорн важная птица, чтобы ее величество скорбела о его смерти. Впрочем, это уже безразлично. Хорошо уже то, что сегодня он вряд ли сможет сесть в седло.

— За это я ручаюсь, — вмешался в разговор Кравчинский. — Месяц как минимум проваляется на больничном.

— Какого черта! — Граф недовольно посмотрел на Аполлона. — Зачем вы притащили сюда этого человека, Друбич?

От столь наглого пренебрежения старого товарища, которого знал едва ли не с пеленок, Кравчинский запыхтел рассерженным паровозом. От грандиозного скандала поэта удержало только сомнение в том, что он сейчас разговаривает с нормальным и адекватно реагирующим на ситуацию человеком. Граф Глинский здорово нервничал, это сразу же бросалось в глаза, но глаза его тем не менее горели решимостью готового на все человека.

— Я думаю, что господин Калиостро будет полезен нам в предстоящем деле, граф, — отозвался Ярослав, стараясь сохранять спокойствие. Ситуация, что там ни говори, поражала своим идиотизмом. Теперь уже не было никаких сомнений, что Колян Ходулин сдвинулся по фазе, но прежде чем взывать к медицине, детектив решил выпытать у липового графа информацию, которая поможет выйти на след человека или организации, проводящей опыты над людьми, превращая их в марионеток.

— Говорят, что вы, сударь, сведущи в магии и чародействе? — обратился к Аполлону Колян Ходулин.

— Да как вам сказать… — слегка смутился под строгим вопрошающим взглядом самозванец.

— Бросьте, господин Калиостро, здесь все свои, — махнул рукой граф Глинский. — Способны вы защитить императрицу, если дело обернется не совсем так, как мы задумываем?

— Сделаю все, что в моих силах, — не стал брать на себя завышенных обязательств Аполлон.

— В таком случае, господа, я проведу вас тайным ходом в подвал. Ждите нас там. Через полчаса выезжаем.

Возражений граф Глинский выслушивать не стал. Детективу с поэтом ничего не оставалось, как проследовать за его сиятельством в уже знакомую спальню, а потом спуститься по винтовой лестнице в подвал.

— Вот, блин, — вздохнул Кравчинский, зажигая свечку. — Ситуация мне перестает нравиться. Что задумал этот сумасшедший? Надеюсь, нас не принудят участвовать в похищении, а то и в убийстве коронованной особы?

Ярослав ни в чем уверен не был, зато почувствовал азарт сыщика, взявшего след в деле, сулящем громкую славу. У него уже практически не осталось сомнений в том, что Ходулин не валяет дурака. Колян действительно считает себя графом Глинским, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— А вдруг в этом подвале воздух отравленный. — Кравчинский с шумом втянул в себя воздух. — Надышался газами, и вот ты уже аристократ с приветом. Или в вино что-то такое подмешано. Ведь Колян пришел в этот дворец вполне вменяемым человеком, с чего это вдруг он потерял ориентиры времени и обвалился разумом в другую эпоху? По-моему, самая пора нам с тобой обращаться за помощью к компетентным товарищам как из службы «ноль два», так и из службы «ноль три».

Конечно, Кравчинский был прав, дело явно зашло уже слишком далеко, но Ярослав не был уверен, что им с Аполлоном удастся вырваться из-под опеки лиц, проводящих этот странный и явно преступный опыт над окружающими. Очень может быть, что их просто прозевали, и любая попытка выйти за рамки эксперимента повлечет за собой немедленные санкции.

Друзья просидели в подвале чуть не целый час, и это проведенное в скорбном ожидании время вредно отразилось на Аполлоне Кравчинском, который, дабы унять волнение, без конца прикладывался к бутылке. Когда в подвале наконец появился граф Глинский в сопровождении императрицы и Катюши, Калиостро был уже сильно навеселе, хотя и держался на ногах. Впрочем, на состояние Аполлона никто не обратил внимания, Глинский взмахом руки предложил приятелям следовать за собой и уверенно двинулся в глубь подвала, где находился, видимо, подземный ход. Этим ходом, прорытым, надо полагать, для темных делишек, коими, по слухам, граф любил заниматься в свободное от светских утех время, отважная пятерка выбралась на свежий воздух. Императрица опиралась на руку Ходулина, Катюша тащила за собой графа Калиостро, очень быстро раскисшего в подземных переходах, Ярослав замыкал шествие, ругаясь сквозь зубы. У выхода их поджидала карета, запряженная шестеркой лошадей. Императрица с Катюшей сели в карету, туда же впихнули и пьяного Аполлона, а Глинскому с Ярославом пришлось ехать верхом. Для Ярослава, занимавшегося в юные годы пятиборьем, верховая езда не была в новинку, зато Коляша прежде к конному спорту отношения не имел. Тем не менее, назвавшись графом Глинским, он, похоже, приобрел и новые навыки, вполне уместные в аристократе века восемнадцатого, но выходящие за рамки привычек городского шалопая века двадцать первого. Карета рванулась с места с такой скоростью, словно влекла ее за собой не шестерка резвых коней, а по меньшей мере нечистая сила. Кто был в этой карете за кучера, Кузнецов сразу не разобрал, а сейчас в свете двух пылающих факелов он видел лишь смутный силуэт человека, время от времени взмахивающего хлыстом. Впрочем, для размышлений и наблюдений у Ярослава просто не оставалось времени, главной его заботой было удержаться в седле несущегося гнедого. Дорога шла лесом, детектив видел очертания выступающих из темноты деревьев и толстенных сучьев, от которых едва успевал уворачиваться. Карета то и дело подпрыгивала на ухабах, но и не думала снижать скорости. Ярослав был абсолютно уверен, что это сумасшедшая гонка по ночному лесу добром не кончится: либо колеса отвалятся, либо кони поломают ноги, угробив заодно и своих отчаянных седоков.

— Куда мы так торопимся? — успел он крикнуть, поравнявшись с графом Глинским, но тот лишь махнул вперед зажженным факелом, зажатым в правой руке.

Ехали они по меньшей мере минут двадцать, и Ярослав уже начал терять терпение. Ночной лес не то чтобы пугал его, но, во всяком случае, не внушал доверия. Тем более что оказался он сегодня в этом лесу в компании явных безумцев, одержимых страстью к самоубийству. Кузнецов уже собрался придержать коня, но в этот момент карета резко сбавила ход, а потом и вовсе остановилась.

— Кажется, удалось! — воскликнул граф Глинский, поднимая коня на дыбы и вслушиваясь в окружающую тишину.

— А что, нам могли помешать? — спросил Ярослав, крайне недовольный тем, что согласился участвовать в столь сомнительном и откровенно нелепом предприятии.

Глинский на его вопрос не ответил. Спешившись, граф бросился к карете, дабы помочь императрице покинуть ее. Однако первым в открывшуюся дверь выпал Аполлон Кравчинский в состоянии, близком к полуобморочному. Судя по всему, безумная гонка по пересеченной местности негативно отразилась на изнеженном организме городского поэта. Что же касается дам, то они, кажется, даже не заметили трудностей ночного путешествия и ступили на землю без проблем.

— Вы уверены, что не ошиблись с местом, граф? — Кузнецов услышал встревоженный голос императрицы.

— Абсолютно уверен, ваше величество. В этом лесу мне знаком каждый кустик, и я не заблужусь здесь даже с завязанными глазами.

Зато Ярослав ни в чем уверен не был и уже почти согласился с мнением слегка протрезвевшего Аполлона Кравчинского, вполне искренне полагавшего, что пора рвать отсюда когти. Кажется, поэт что-то услышал от дам за время путешествия в карете, но по причине то ли волнения, то ли еще не прошедшего окончательно опьянения не сумел выразить свои мысли и чувства в связном рассказе. Детектив понял только, что приехали они на свидание с колдуньей, обладающей невероятным провидческим даром и подобного же сорта способностями в астральной сфере. Словом, дурдом был полный.

Впереди мелькнул свет, и Ярослав насторожился. Он уже успел за последние дни твердо усвоить, что подобного рода сигналы в ночном лесу лучше всего игнорировать. Но граф имел на этот счет совершенно иное мнение и повел своих неосторожных спутников именно к этому, не сулящему ничего хорошего огню. Выступившее из темноты навстречу ночным путешественникам строение более всего напоминало избушку на курьих ножках, во всяком случае, именно такое сравнение почему-то пришло в этот момент в голову сбитому с толку детективу. Хотя, с другой стороны, а где еще могла обитать колдунья, устроившая свое убежище вдали от глаз людей и в стороне от столбовых дорог цивилизации? Попривыкший в последнее время к чудесам, Ярослав не очень бы удивился, если бы в избушке на курьих ножках честную компанию приветствовала бы Баба-яга, но присутствие здесь Ефросиньи Ходулиной поставило даровитого сыщика в тупик. Тем не менее Ефросинья вела себя так, словно прожила в этом медвежьем углу всю жизнь. В любом случае она была здесь полновластной хозяйкой, и в ее поведении не чувствовалось и тени подобострастия. Скорее уж робость проявила императрица, не слишком уверенно ступившая под низкий свод избы.

— Если нас с тобой не изжарят сегодня в печи, то считай, мы легко отделались, — прошептал на ухо Ярославу Калиостро, уже успевший смачно приложиться пьяной башкой о притолоку и пребывавший по этому поводу в приподнятом состоянии духа.

— Кто это? — Ефросинья вперила строгий взгляд в струхнувшего Аполлона.

— Некий Калиостро, — пояснил Глинский. — Знаменитый европейский маг или что-то в этом роде. Надеюсь, он нам не помешает?

— Думаю, нет, — отозвалась Ефросинья. — А дамы знают, что им предстоит?

— В общих чертах, — неуверенно произнес граф.

— Что ж, тем лучше.

В избе было довольно светло, хотя она и освещалась всего одной небольшой лампадкой. Во всяком случае, Ярослав отчетливо видел лица всех присутствующих здесь людей. Видел он и лавки, стоящие вдоль стен, и даже вознамерился присесть на одну из них, но был остановлен Катюшей, испуганно ухватившей его за руку. Будучи скептиком от природы и по роду деятельности, Кузнецов гроша бы не дал за всю эту астральную дурь. Смурной и торжественный вид Ефросиньи его не только не пугал, но скорее забавлял. Вновь пришло на ум, что участвует он не в древнем обряде, а всего лишь в спектакле, состряпанном на скорую руку, дабы развлечь заскучавшую в городе богатую дамочку. Но в любом случае бежать отсюда он не собирался и даже придержал Кравчинского, который сделал было шаг по направлению к двери.

— Ты уверена, что все обойдется? — спросил Ефросинью граф Глинский.

— В этой жизни ни в чем нет порядка, — строго сказала колдунья, — а уж в жизни той и подавно.

Глинский бросил вопросительный взгляд на императрицу, судя по всему, последнее слово оставалось за этой строгой дамой. Однако императрица колебалась недолго и утвердительно кивнула.

— Ой, мама, — испуганно выдохнула Катюша, чем позабавила Ярослава и едва не ввергла в истерику Аполлона, чье поэтическое воображение, распаленное к тому же изрядным количеством вина, работало сейчас, надо полагать, на полную катушку, бросая Кравчинского то в жар, то в холод.

Шум за дверью заставил Ярослава насторожиться. Глинский же действовал стремительно, выхватив пистолет, выстрелил не целясь сквозь довольно хлипкое препятствие и, кажется, попал. Во всяком случае, за дверью громко вскрикнули, а вся поляна подле избушки заполнилась гомоном недружелюбных и встревоженных голосов. Среди поднявшегося ора Ярослав разобрал только одну фразу:

— Они здесь!

— Стреляйте, Друбич, какого черта, — скомандовал Глинский, подсыпая свежую порцию пороха в свой допотопный пугач.

Ярослав был почти стопроцентно уверен, что подсунутый ему по случаю Аполлоном Кравчинским пистолет не заряжен, но ошибся, выстрел прогремел как раз в тот момент, когда в проеме, сорвав с петель дверь, появился заросший бородою чуть ли не по самые ноздри тип явно разбойного вида. В руках у бандита, потревожившего в неурочный час озабоченных людей, посверкивала сабля. Это Ярослав успел заметить, не понял он пока что только одного, с какой стати вся эта рвань решила атаковать мирных путников, нашедших приют в скромной лесной избушке, где никаких особенных богатств не наблюдалось. Не говоря уже о том, откуда вообще, взялись в наших охраняемых государством лесах разбойники самого что ни на есть средневекового вида. Похоже, безумцы кучковались не только во дворце графа Глинского — крыша съехала у всей округи.

— Задержите их, Друбич, — крикнул Глинский, увлекая за собой дам в дальний угол избы, где, видимо, имелся запасной выход.

Во всяком случае, Ярослав очень надеялся, что ведьма Ефросинья предусмотрела возможность тихого и незаметного ухода из своего одиноко стоящего посреди дремучего леса жилища. Разбойников было никак не меньше десятка, двое, впрочем, уже катались по земле отмеченные пулями, но остальные, размахивая топорами, лезли, мешая друг другу, в узкий дверной проем, который с отвагой льва защищал Ярослав Кузнецов, с трудом понимавший, кого и зачем спасает и за каким чертом вообще ввязался в это дело. Шпага преображенца успела трижды окраситься кровью, прежде чем разбойная рать уяснила, что противостоит им отнюдь не лох, а весьма и весьма искусный боец, способный, чего доброго, переколоть всю компанию. Словом, к нападающим пришло понимание бесполезности прилагаемых усилий, и украшенная золотом карета, запряженная к тому же шестеркой лошадей, показалась им вполне сносной компенсацией за понесенные убытки и упущенную добычу. Погрузив в экипаж раненых товарищей, разбойники с гиканьем и свистом покинули место драмы, оставив победителя сражения в тихом недоумении. Из-за чего, собственно, разгорелся весь этот сыр-бор, и какую цель преследовали атаковавшие его люди?

— Браво, Ярила! — Услышал детектив возле правого уха бодрый голос поэта. — В своей поэме я посвящу тебе лучшие строки. Прямо-таки богатырь, защитник земли Русской. Непонятно только, почему они перекрестили тебя в серба?

— А ты почему не сбежал вместе с Глинским?

— Аполлон Кравчинский друзей в беде не бросает, — гордо ответил пьяный поэт. — Ну а если честно и без патетики, то рядом с тобой я чувствую себя в большей безопасности, чем в компании законченных психов. Как хочешь, Ярила, но мне этот бедлам уже сильно поднадоел, и я хочу домой, к папе и маме.

Желание поэта детективу показалось здравым. Жалел он только о том, что его усилия были потрачены впустую. Бешеная скачка по лесу и кровавая разборка у порога лесной избушки ни на йоту не приблизила его к пониманию происходящих в округе событий.

— Императрица хотела посоветоваться с каким-то оракулом по поводу важных государственных проблем, — поделился добытыми сведениями Кравчинский.

— Кто он такой, этот оракул? — удивился Ярослав.

— Откуда же мне знать? — Аполлоша пожал плечами. — Но якобы у Ефросиньи с ним давняя устойчивая связь. Во всяком случае, так уверяла Катюша. Этот оракул еще и силу дает, и решимость, не говоря уже об удаче, которая просто необходима людям, задумавшим государственный переворот с устранением наделенных властными полномочиями лиц очень высокого ранга.

— А они его задумали?

— Представь себе, в этой стране есть еще и император, но многим кажется, что он при нынешнем раскладе лишний.

— А к реальной истории это имеет какое-то отношение? — спросил заинтересованный Ярослав.

— По-моему, весьма и весьма отдаленное. То есть была, конечно, такая императрица Екатерина Великая, спихнувшая с трона собственного дурака-мужа, но то, что сделала она это по совету оракула, — об этом старушка история скромно умалчивает. Нет, Ярила, это не провал во времени, это что-то совершенно иное.

Скорее всего Кравчинский был прав. Кузнецову вдруг пришло на ум, что и разбойники на одиноко стоящую избушку напали не случайно. Кто-то их навел на след тщательно конспирировавшихся людей. Возможно, это сделал фон Дорн, присланный сторонниками императора, дабы проследить за слишком уж предприимчивой императрицей.

— А ты не заметил, Аполлон, куда подевался кучер с кареты?

— Понятия не имею, — пожал плечами Кравчинский. — Но думаю, что Егорыч в лесу не заблудится.

— Так это был он? — удивился Ярослав.

— Странный дедушка, — кивнул головой Аполлон. — Они в этой деревне все странные. Возьми хотя бы нашего доброго знакомого Ваньку Митрофанова, с чего бы это добропорядочному алкашу бегать по ночному лесу с топором в руках и приставать к мирным обывателям с похабными претензиями.

— Я, честно говоря, Ваньку среди нападавших не опознал, — засомневался в свидетельских показаниях приятеля детектив.

— Вот тебе раз, — возмутился Кравчинский. — А в кого ты стрелял из пистолета? В Ваньку и стрелял, только в этот раз он был с бородой.

— Несешь черт знает что! — расстроенно проворчал Кузнецов, которому не хотелось брать лишний грех на душу.

— А вот придем в село и выясним, где тот Ванька был этой ночью и выжил ли он после полученной раны.

Спорить с Кравчинским резона не было, следовало как можно быстрее выбираться из лесной глухомани, а потом и из деревни. Ярослав уже не верил, что способен разобраться в одиночку в хитросплетениях этой странной истории. Втравил их Колян Ходулин в паскудное дело! За такие шутки надо бы бить по физиономии, но графа Глинского, похоже, уже и след простыл.

— Как хочешь, Ярила, но я в этой избушке на ночь не останусь. Не нравится мне здесь, хоть ты тресни. Дух тут нехороший, нечистый дух.

— Ладно, пошли,—согласился Ярослав, чувствовавший себя на свежем воздухе гораздо увереннее.

Приятели двинулись было по проселочной дороге пешком, но буквально через сотню шагов наткнулись на оседланных лошадей. Кузнецов опознал своего гнедого и очень обрадовался нечаянной встрече. Похоже, что захватившие карету разбойники коней просто не заметили, чем оказали поэту и детективу нечаянную услугу. Кравчинский к коню приближался с опаской, наездник он был еще тот, и если бы не крайне стесненные обстоятельства, то вряд ли когда-нибудь рискнул сесть в седло. Тем не менее с помощью Ярослава он на вороного жеребца все-таки взгромоздился. Конь, надо сказать, вел себя спокойно и не предпринимал попыток сбросить со спины неуверенного в своих силах всадника.

— Все-таки этот Дракула местного разлива большой сноб, — поделился своими соображениями по поводу чужой собственности Аполлон. — Даже коня себе выбрал вороного.

— Смотри не упади, — усмехнулся Ярослав. — А то придется тебя по частям собирать и склеивать.

Однако все обошлось. Чувство самосохранения помогло поэту удержаться в седле идущего шагом коня, а пока еще не выветрившийся из головы хмель не позволил впасть в панику по такому пустячному поводу, как верховая езда. Трудности были с дорогой, но после недолгого блуждания по зарослям ночные странники сумели-таки выбраться на верный путь. Во всяком случае, были все основания полагать, что лесная тропа выведет их в места обитаемые, где живут благожелательно настроенные к гостям люди. Набежавший рассвет и вовсе сильно облегчил положение друзей и вселил в них надежду на благополучное завершение путешествия. Дабы не плутать зря по лесу, Ярослав бросил поводья и предоставил коню возможность самому выбирать дорогу. И надо сказать, его расчет оправдался полностью. Гнедой безошибочно нашел путь в родную конюшню и вынес своего наездника к подножию холма, на котором возвышался дворец графа Глинского.

— Как хочешь, Ярила, но я туда не поеду, — запротестовал Аполлоша. — Мне ночных впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь.

— Коней надо бы вернуть.

— А кому ты будешь их возвращать? — усмехнулся Кравчинский. — Даю голову на отсечение, что дворец сейчас столь же пуст, как и вчера поутру. Ни кого мы там не найдем, ни графов, ни фрейлин, ни фонов, ни тем более добрых конюхов, способных накормить утомившихся за ночь лошадей.

Скорее всего, предположение Кравчинского не лишено было основания, во всяком случае, никакого шевеления вокруг дворца в этот утренний час не наблюдалось. Ярослав решил для начала наведаться в деревню и выяснить, не оставили ли происходившие этой ночью странные события следа в памяти хитроумных селян, которые конечно же не могли не знать, что у них в округе нечисто.

— Уезжать отсюда надо, Ярила, — стонал совсем расклеившийся после долгого путешествия верхом Аполлоша. — Сядем сейчас в мою «Ладу», и до свиданья.

— А Коляна бросим?

— Графу Глинскому сейчас не мы нужны, а хороший врач-психиатр.

Ярославу очень хотелось спать, но он все-таки нашел в себе силы свернуть к знакомому дому с голубыми наличниками. Здесь за минувшие сутки практически ничего не изменилось. Все так же лениво бродили по двору куры и бегал, натужно тявкая на гостей, лопоухий щенок, которому для солидного кобелиного состояния оставалось прожить еще добрых полгода. Тем не менее этот сукин сын, показывая вздорный характер, все время норовил вцепиться в высокие кожаные сапоги Ярослава.

— Вот же мать честная! — отозвался с крыльца Ванька Митрофанов. — Вы где такую одежонку раздобыли?

Митрофанов пребывал все в том же болезненном состоянии, словно и не получал вчера от Кузнецова денег на опохмел. Не исключено, конечно, что он эти деньги успел пропить и страдал сегодня от лечения не меньше, чем вчера от болезни.

— Ты нам мозги не пудри, — сказал Ярослав, присаживаясь на крыльцо рядом с Ванькой. — Сознавайся, где ночь провел.

— Дома провел, где ж еще. — Митрофанов округлил глаза в припадке честности. — Да разве ж моя выдра даст мужику нормально погулять. Такой хай устроила, прости господи, что хоть топись.

— Ну а почему не утопился? — Кравчинский со злостью глянул на алкаша.

— Потому что напился, — хмыкнул Ванька. — Ну и провалялся с вечера до утра в невменяемом состоянии. Алиби у меня, мужики.

Ярослав вынужден был признать, что Аполлон, скорее всего, ошибся насчет Ваньки. Не мог этот человек участвовать в нападении на лесную избушку и уж тем более не мог за столь короткий срок оправиться от полученного огнестрельного ранения

— Пусть рубашку снимет, — стоял на своем очумевший от ночных приключений Кравчинский. — Я его глаза хорошо запомнил. Еще и саблей махал, разбойная морда, норовя зарубить честного человека.

— Какой саблей?! — возмутился Ванька. — Вы что, мужики, водку паленую жрали, что ли?

Рубаху он, однако, снял, демонстрируя любопытствующим свое худое костлявое тело. Никаких ран на этом теле, естественно, не было, что и требовалось доказать. Тем не менее расходившийся поэт не унимался:

— А шрам у тебя на плече откуда?

Шрам на правом плече действительно был, но настолько застарелый и малозаметный, что Митрофанов, как ни силился, так и не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах он получил эту отметину.

— По молодости, наверное, с кем-то поцапался. Надо будет спросить жену, может, она помнит. Я ведь в юности шебутной был — как напился, так подрался.

— Все вы тут шебутные! — в сердцах воскликнул огорченный поэт.

— Во! — захохотал торжествующе Митрофанов. — Проняло, значит. А я ведь вас предупреждал — нечисто у нас тут.

— И давно у вас эта нечисть завелась? — спросил Ярослав.

— Да, можно сказать, от начала веков. Я тебе всяких историй могу порассказать вагон и маленькую тележку.

— Не надо, — остановил его детектив. — Мне твоей императрицы за глаза хватило.

— Все-таки не обманула она меня, — обрадовался невесть чему Ванька. — То-то я смотрю, одет ты точно так же, как и те хмыри, что мне салазки гнули. Совет мой вам, мужики, уезжайте отсюда, и как можно скорее. Мы-то здесь люди ко всему привычные, а вы пропадете ни за грош.

— Убедил, — произнес Кравчинский, вставая с крыльца. — Привет от нас передай графу Глинскому, если встретишь.

— Типун тебе на язык! — обиделся на поэта Митрофанов. — Встреча с графом к большому несчастью.

— Коней мы тебе оставляем, — сказал Ярослав, отсчитывая озабоченному селянину несколько купюр. — Расседлай, напои и отпусти.

— Так они краденые, что ли? — удивился Иван.

— Кони из дворца, — пояснил Кузнецов. — Чуешь, о чем я? Не вздумай их перепродавать, иначе неприятностей огребешь целый короб.

Пристроив коней, детектив почувствовал облегчение, словно свалил с плеч тяжелую ношу. Спешенный Кравчинский тоже выглядел куда бодрее, чем конный. Обретя твердую почву под ногами, поэт принялся насвистывать веселенький мотивчик. Свой роскошный черный кафтан он великодушно подарил пугалу, сиротливо стоящему в огороде у тети Фроси. Ярослав от мундира тоже избавился без сожаления и скорбел разве что о джинсах и кроссовках, брошенных в проклятом дворце. Шпагу и пистолет он оставил себе в качестве сувениров, хотя Аполлон настоятельно рекомендовал ему от них избавиться

— Это улики, — стоял на своем детектив, которому не хотелось расставаться с коллекционным оружием.

Кравчинский только рукой махнул на причуды приятеля и принялся обхаживать свою застоявшуюся «Ладу».

К Ефросинье решили не заходить, чтобы избежать ненужных расспросов. Все-таки, когда имеешь дело с натуральной ведьмой, разумная осторожность никак не повредит. Так, во всяком случае, полагал Кравчинский, и Ярослав не стал с ним спорить. Главное сейчас было выбраться из этого странного села, чтобы потом на досуге, выспавшись, еще раз проанализировать случившееся и сделать правильные выводы. «Лада», похоже, прониклась ответственностью момента, а потому и завелась с полуоборота. Кравчинский дал по газам и вихрем пронесся по селу, поднимая за собой тучи пыли и всполошив при этом всех деревенских собак. Никаких препятствий в бегстве друзьям никто не чинил, и они без проблем вырулили на ту самую проселочную дорогу, по которой прибыли в это странное место, где за двое суток пережили столько приключений, что их должно было хватить на всю оставшуюся жизнь. Ярослав с удобствами разместился на заднем сиденье, предоставив выбор маршрута Аполлону Кравчинскому, вцепившемуся в руль намертво с намерением не выпускать его из рук до конца путешествия. Кузнецов успел уже, кажется, задремать убаюканный однообразием расстилающегося за окном пейзажа, но его разбудил испуганный визг тормозов и возмущенный крик Аполлона:

— Какого черта?! Кто выпустил на дорогу эту старую лайбу?

Детектив не сразу, но сообразил, что дорогу им преградил допотопный легковой автомобиль из тех, что чудики выискивают на свалках, чтобы изумлять ими обывателей и восхищать музейных работников. Надо признать, что автомобиль был в весьма приличном состоянии, хотя годами наверняка превосходил детектива и поэта, вместе взятых. Кравчинский попробовал было дать задний ход, но, к сожалению, у «Лады» заглох двигатель. И пока поэт, чертыхаясь, пытался его запустить, из черной лайбы вылезли люди во френчах без погон, но зато с револьверами в руках. Посверкивая на солнце голенищами хромовых сапог, они решительно направились к «Ладе».

— Мама дорогая, что же это такое?! — только и успел вымолвить поэт, после чего в мгновение ока был извлечен из машины и брошен на дорогу прямо в пыль.

Ярослав благородно сдался сам. Впрочем, его покладистости расторопные молодые люди не оценили и довольно бесцеремонно обшарили карманы.

— Так, — сказал курносый и конопатый, рассматривая на свет извлеченные из бумажника купюры. — Иностранная валюта имеется в наличии.

— Это же наши деньги, — попробовал возразить Кравчинский, еще не сообразивший, в чьи руки он попал.

Зато Ярославу многое стало ясно. Он практически сразу же узнал курносого и конопатого преображенца, который вчера вечером был секундантом фон Дорна. Поменяв мундир, он приобрел иные ухватки, но лицо осталось тем же, невыразительным и слегка придурковатым.

— Ваши, ваши, — охотно согласился с поэтом конопатый. — Так, значит, и запишем.

Из «Лады» извлекли шпагу и пистолет, которые тут же были конфискованы расторопными служаками как холодное и огнестрельное оружие.

— Совсем обнаглели эти шпионы, — поделился конопатый своими наблюдениями с молчаливыми приятелями. — Разъезжают по нашей территории на иностранном автомобиле вооруженные до зубов, да еще и наших девок насилуют.

— По-моему, вы нас с кем-то спутали, — попробовал договориться с настырными обвинителями Кузнецов.

— Разберемся, гражданин, — пообещал конопатый. — Не волнуйтесь. Свою пулю вы получите без задержек.

— Вы что, сотрудники ОГПУ? — дошло наконец до Кравчинского. — Но это же не та эпоха!

— Ужо будет тебе эпоха. Шевелись, контра, Поэта и детектива запихнули в черный автомобиль, предварительно связав им руки за спиной. Конопатый с револьвером в руке сел с ними на заднее сиденье, а его товарищи разместились на переднем. Причем один из них без стеснения целил из револьвера прямо в лоб оцепеневшему Кравчинскому. В принципе, чего-то подобного можно было ожидать. У Ярослава уже возникало подозрение, что так просто их из этой, устроенной непонятно на какую дичь ловушки не выпустят. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что эксперимент проводится масштабный и под контролем его устроителей находится вся округа.

— А куда нас везут? — спросил Кравчинский, испуганно озираясь по сторонам. — Мы же мирные обыватели, ни в чем предосудительном не замеченные. Добросовестные строители самого справедливого в мире общества.

— Заткнись, — доброжелательно посоветовали поэту.

Ярослав нисколько не удивился, когда их подвезли к уже знакомому и хорошо изученному дворцу. Правда, в этот раз никаких фонарей, украшенных затейливой резьбой, по бокам аллеи не было, да и сам дворцовый сад пребывал в явном запустении. Что касается мраморного крыльца, то оно было сильно повреждено и являло собой довольно жалкий вид. Об амурах над входом и речи не шло, создавалось впечатление, что их сшибли отсюда ударами прикладов много лет назад. Внутреннее убранство дворца тоже сильно поблекло: ни тебе блистающих полов, ни ковровых дорожек. Вместо изящной мебели стояли допотопные столы с тумбами и такого же стиля стулья, на которых, впрочем, никто не сидел, ибо зал был пуст. Кузнецова и Кравчинского повели на второй этаж по уже знакомой им лестнице и ввели в спальню с роскошным ложем. Впрочем, никакого ложа здесь не было, комната имела спартанский вид, а стены, прежде разрисованные фривольными картинками, ныне были густо замазаны жирной зеленой краской, навевающей если не тоску, то скуку. Во всяком случае, стоящий у окна человек в кожаной куртке зевал во весь рот.

— Вот, — сказал конопатый, тыкая пальцем в арестованных. — Доставили, товарищ старший оперуполномоченный.

— Вижу, — лениво отозвался тип в кожанке, в котором Ярослав без труда опознал бывшего преображенца фон Дорна. — И что прикажешь с ними делать?

Фон Дорн если и узнал Кузнецова или, точнее, поручика Друбича, то во всяком случае, виду не подал. Смотрел он на арестованных как на пустое место, всячески демонстрируя свое к ним равнодушие.

— Так ведь они, товарищ старший оперуполномоченный, девку в соседней деревне изнасиловали и убили. И деньги при них не наши. Опять же оружие. Шпионы они.

— Учишь тебя, Куликов, учишь, а все впустую. Не шпионы они, а жулики. Мазурики, понял? Оружие-то дорогое, старинное. Видать из музея? А деньги эти для таких, как ты лохов, предназначены. Какая же это валюта, если здесь на купюрах русским языком написано «сто рублей». Читать не научился?

— Виноват, товарищ Доренко, — вздохнул конопатый. — Ошиблись маленько.