Оракул Шведов Сергей

— А что, если этот инопланетянин жив и сам управляет происходящими здесь процессами?

— Маловероятно, — покачал головой Аполлон. — Живое существо, а тем более мыслящее, обязательно бы попыталось расширить зону своего влияния и наложить длань на куда большую территорию, чем та, где сейчас управляет оракул. А потом, у этого оракула с фантазией большие проблемы. На протяжении веков он разыгрывает практически один и тот же спектакль, лишь время от времени меняя актеров. Любому зрителю с умом и сердцем давно бы уже надоел без конца повторяющийся сюжет. Поверь моему опыту, Ярослав, мы имеем дело с программой, которую оракул изменить не в силах именно потому, что он не мыслит, а всего лишь существует. Детектив поэта опровергать не стал, хотя бы потому, что сам склонялся к подобным выводам. Трудность состояла в том, чтобы убедить Ефросинью. Похоже, эту далеко не глупую женщину держали в плену суеверия, доставшегося ей от матери и бабушки. Ярослав любовался проплывающими мимо белоствольными березками и вздыхал о том, что в этот совершенный мир вторглись существа со своим далеко не совершенным представлением о прекрасном. И, надо сказать, он не оракула в этот момент имел в виду. Если Кравчинский прав и в лице этого божка они имеют дело всего лишь с совершенной машиной, то отражает этот компьютер несовершенство нашего мира, а отнюдь не инопланетного. И император, и императрица, и фон Дорн, и Друбич, не говоря уже о супругах Хлестовых — это типичные представители земного народонаселения, и ведут они себя в зоне отчуждения точно так же или почти так же, как и в других, неподвластных оракулу зонах Земли.

— Сворачивай к Митрофанову, — распорядился Ярослав. — Надо с Ванькой Каином словом перемолвиться.

Село, на первый взгляд, жило обычной крестьянской жизнью. Навстречу тарантасу выкатила из-за солидного забора самая обычная мужицкая телега, запряженная бодрым савраской. Вроде бы ничего особенного ни в самой телеге, не в сидящем на ней мужичке средних лет не было, но детективу и здесь чудились происки оракула.

— Кулацкое гнездо, — высказал свое мнение Кравчинский, с явным неодобрением оглядывая солидные дома, стоящие по обеим сторонам дороги.

Ярослав вынужден был признать, что критика поэта по адресу деревенских жителей хоть и потеряла свою актуальность много лет назад, но все же наводит пытливый ум на кое-какие размышления. К сожалению, детектив плохо знал деревенскую жизнь. Тем не менее время от времени он смотрел новости по телевизору, и у него сложилось мнение, что село у нас отнюдь не процветает. Однако, глядя на бодрых и вполне довольных жизнью гореловцев, он вынужден был свое мнение изменить. Эти люди вовсе не бедствовали, хотя, конечно, с жиру и не бесились на манер городских нуворишей.

Ванька Митрофанов против своего обыкновения нынче был трезв как стеклышко, но ликом печален. Особенного восторга по поводу нежданно нагрянувших гостей он не выказал, хотя и со двора гнать не стал. Разве что неодобрительно покосился на шпагу, болтающуюся у пояса полковника Друбича.

— Носит вас нелегкая, — недовольно буркнул он, почесывая по милой своей привычке патлатую голову. — Весь кайф вы мне, белогвардейцы, поломали.

— От разбойника слышим, — не остался в долгу Кравчинский, присаживаясь на крыльцо рядом с рыжеватым мужичком, в котором Ярослав опознал без труда незадачливого рыбака Костю Кривцова.

— Да какие мы там разбойники, — махнул рукой Митрофанов. — Слезы!

— Ты не прибедняйся, Каин, — сразу же взял быка за рога поэт. — Мы о твоих подвигах наслышаны. Между прочим, в село приехал сотрудник Тайной канцелярии некто Рябушкин Анатолий Сергеевич, весьма озабоченный убийством императора, совершенного в одном из местных дворцов. По слухам, это твоих рук дело.

— За действия, совершенные во сне, человек ответственности не несет, — отрезал Митрофанов. — Так что чихать я хотел на вашего Рябушкина. Тем более что следователь в нашем селе уже был и никаких претензий ко мне не предъявлял. А вот что касается вас, то тут у него возникли вопросы.

— И ты ему настучал, что мы с Ярославом изнасиловали Катюшу и убили Коляна, так что ли, Каин?

— Стучать я не стучал, но намекнуть намекнул. Уж больно вы, ребята, здесь всем надоели. Думал, следователь вас сгребет и в город вывезет, но, вижу, не выгорело дело. Значит, такова воля Йо, тут уж ничего не поделаешь. Возможно, вы такие же йороды, как и мы.

— Какие мы тебе, юроды?! — возмутился Кравчинский. — Ты что несешь!

— Ты сказку про Иванушку-дурачка слышал, поэт?

— А при чем здесь сказка? — не понял Кравчинский.

— А при том, что не дурак тот Иван, а йород, то есть мамаша его от бога Йо родила и по сему случаю отмечен особым даром. Йороды настолько почитались народом, что даже православная церковь вынуждена была с этими смириться. Правда, православные юродивые больше отличались пророческим даром. Но корни-то все равно оттуда, от Создателя Йо.

— Это что же, — потрясенно выговорил Кравчинский, — если мне скажут, что Йо был с моей матерью, это не оскорбление, а комплимент?

— Само собой, — солидно подтвердил доселе молчавший Костя Кривцов, чем поверг Ярослава в раздумье, а Кравчинского в глубокое возмущение.

— А что вы кипятитесь, мужики, — пожал плечами Митрофанов. — Все русские — Иваны, а, следовательно, зачаты при участии Йо с помощью куя.

— Ну, с чьей помощью я зачат, мне и без тебя известно, — вскинулся Кравчинский. — Ты мне тут сексуальную политграмоту не излагай.

— Куй — это божественный огонь, — пояснил Кривцов. — Отсюда слово «кую» произошло и слово «кузница». Кую — значит, что-то делаю с помощью божественного огня. А Иваны мы потому, что Йоаны — первые перед Йо.

— Нет, ты посмотри, Ярослав, на этих сектантов! Это же темное царство. Да не было в русском языческом пантеоне никакого бога Йо! Ярило был, Перун был, Стрибог был, Даждьбог был.

— Йорало — означает «небесный пахарь Йо», а Даждьбог — Бог создатель Йо. Дед Йо — если угодно. А сектантов ты нам не лепи. Создатель Йо, он и до Христа был Создателем и им же остался.

В отличие от Кравчинского, Ярослав не возмущался, не протестовал, а терпеливо анализировал полученную от деревенских мужиков информацию. Детективу было совершенно очевидно, что Митрофанов с Кривцовым не сами все это придумали, хотя, надо признать, твердо усвоили полученный от кого-то урок.

— Так вы ведь, ребята, не первые здесь копаете, — охотно подтвердил предположение Кузнецова Митрофанов. — Много умнее вас здесь люди были. Вам бы с Ефросиньей поговорить. Она ведь из рода Глинских, а уж эти-то из йородов йороды. Мы-то по сравнению с ними простые Ваньки.

— Не такой уж ты и простой, — возразил Ярослав. — Одно не могу понять: я ведь тебя убил и по всем приметам закрыл— тебе дорогу в Каины, а ты мало того, что ожил, так опять к разбойному промыслу вернулся?

— Ранил ты меня, — возразил Митрофанов. — Йорода на этой земле убить нельзя, даже понарошку. А иных прочих действительно Йо таким образом спроваживает из этих мест. И никто из них сюда больше не возвращается. А вы вот вернулись, значит, свои.

— Но нас ведь никто не убивал, — возмутился Аполлон.

— Так потому и не убили, что вы йороды, — удивился чужой непонятливости Кривцов. — Были бы вы простыми людьми, вас бы давно послали отсюда давно испытанным способом.

— Значит, и ты участвовал в налете на Ефросиньину избушку? — спросил Ярослав у рыжего Кости.

— Йо лучше знать, кого к какому делу приставить, — ушел от прямого ответа Кривцов. — Все здесь делается его волей. Но от нашего разбоя ни одна живая душа ущерба не понесла. А для нас какой-никакой, но прибыток.

— Карету вы, значит, к рукам прибрали? — усмехнулся Кузнецов.

— Да что та карета, — махнул рукой Митрофанов. — Золотишка на ней было всего ничего. Одна слава, что императорская.

— А я слышал от одного человека, что из ваших мест ничего ценного вывезти нельзя? ,

— Обычному человеку нельзя, а йороду можно, — пояснил Митрофанов. — Конечно, с голоду мы тут благодаря Йо не пропадем, но ведь есть и другие потребности. Детей в городе надо учить. Либо каким-нибудь заморским товаром разжиться. Вот и обдираем, где можно, золотишко переплавляем и сдаем перекупщикам.

— А самогонный аппарат ты зачем у Ефросиньи украл, йородивый?

— Маху мы дали с Костей, — честно признался Митрофанов. — Думали, что тот аппарат волшебный напиток гонит. Выпил, понимаешь, стаканчик и запросто можешь с самим Йо разговаривать. Но, увы, самогон оказался самым обычным. Мы было и второй аппарат у нее умыкнули — та же картина.

— Нехорошо, — покачал головой Ярослав.

— Конечно, нехорошо, — согласился Митрофанов. — Но не все же бабам в нашем краю править. В других-то краях давно уже наступил патриархат. Хотелось нам с Костей напрямую с Йо словом перемолвиться. Да не выгорело дело.

Прямо надо сказать, что полученная от аборигенов информация показалась детективу с поэтом противоречивой. Особенно возмущался Аполлон Кравчинский, которого местные суеверия повергли прямо-таки в шок. Вернувшись к тарантасу, он долго разглагольствовал по поводу темного царства, которое, оказывается, никуда ни исчезало с нашей земли, несмотря на все усилия просветителей, и продолжает править бал в глухих лесных деревушках.

— Надо же людям как-то объяснить самим себе, что с ними происходит, — возразил поэту детектив. — Тем более что чудеса происходят на протяжении веков. Иначе как промыслом высших сил такое не объяснишь.

— Йороды, — покачал головой Кравчинский. — Чего только люди не выдумают. Хотя, надо признать, выдумали красиво.

После беседы с мужиками Кузнецов понял, что разговор с Ефросиньей будет куда труднее, чем он ожидал. Если эта женщина верит, что имеет дело с богом, пусть даже языческим, то переубедить ее будет крайне трудно. Религиозное чувство нельзя победить никакими аргументами. А здесь это чувство явно застарелое, передающееся из поколения в поколение и, вероятно, изломавшее не одну жизнь в роду Глинских — Ходулиных.

Ефросинья встретила гостей спокойно. На красивом лице ее не отразилось ни радости, ни огорчения. Видимо, она понимала, что приезжие за это время успели проникнуть во многие тайны зоны отчуждения, и не собиралась разыгрывать неведение. Ярославу же от нее нужно было узнать только одно: собирается ли она приносить в жертву своих родственников, или можно будет рассчитывать на ее помощь в их спасении?

— Ионе принимает человеческих жертв, — надменно отозвалась Ефросинья. — Екатерину и Николая ждет завидная судьба.

— Но ведь завидная судьба ждала и вашего брата, отца Николая, — мягко заметил Ярослав, — но, увы, все получилось совсем не так, как задумывалось.

Лицо Ефросиньи помрачнело, но она ни словом, ни взглядом не отреагировала на слова гостя. Похоже, эта женщина принадлежала к породе фанатичек, и разговор с ней, скорее всего, закончится ничем. Ярослав опять оглядел стены ходулинских хором и не нашел в них ничего такого, чтобы отличало жизнь этой семьи от жизни всех остальных семей России. Возможно, потомственному аристократу йородивому графу Глинскому и нужна была царская власть, то уж Коляну Ходулину до царского венца точно не добраться. Ну, хотя бы потому, что никаких венцов, скипетров и тронов Конституция Российской Федерации не предусматривает. Конечно, Колян мог бы стать президентом, как и любой гражданин нашей необъятной Родины, но с его стороны это было бы слишком смелой претензией. А, следовательно, были очень серьезные основания полагать, что ходить ему до скончания дней в Иванушках-дураках, но хотелось бы, чтобы это скончание наступило не завтра.

— Не сочти это богохульством, Ефросинья, но мы с Аполлоном полагаем, что оракул — не бог, а инопланетный компьютер. Ты, конечно, слышала о компьютерах?

— Слышала, — спокойно отозвалась женщина. — И что это меняет?

— Одно дело — служить Богу, и совсем другое — тупой машине, изобретенной людьми, — возмутился Кравчинский. — Разница большая — согласись.

— Когда я училась в школе, нам говорили, что Бога придумали люди из страха перед силами природы. А какая разница — люди создали Бога или Бог создал людей, если он есть и реально способен распоряжаться нашей судьбой.

Логика в словах Ефросиньи, безусловно, была. Оракул действительно распоряжался судьбами людей, пусть пока и на очень ограниченном пространстве. Но если это самообучающийся агрегат, то не исключено, что рано или поздно он начнет расширять зону влияния, подчиняя своей воле новых людей и новые пространства. В любом случае компьютер нужно выключить, ибо его опасность для окружающего мира становится все более очевидной.

— В храм Йо можно попасть только с помощью диадемы?

— Есть и другие способы, но этот самый надежный, — спокойно отозвалась Ефросинья.

Ярослав достал из кармана Преображенского мундира диадему и положил на стол. Лицо Ефросиньи дрогнуло. Видимо, с этой золотой вещицей у нее были связаны не самые приятные воспоминания. Хотя, скорее всего, это были не ее личные воспоминания, а перешедшие к ней по наследству при участии оракула от давно умершей бабушки.

— Вашу бабушку убил фон Дорн? — прямо спросил Ярослав.

— Кажется, фамилия того человека была Доренко, — возразила Ефросинья. — Точно, Доренко Терентий Филиппович, старший оперуполномоченный ОГПУ. Он раскрыл здесь контрреволюционный заговор. Он пытался убить ее здесь, но это оказалось невозможно. Бабушку арестовали, вывезли в соседний город и там расстреляли по приговору суда.

— А что было с Друбичем и племянником старого графа?

— Не знаю, — покачала головой Ефросинья.

— Но ведь Доренко пытался и их убить?

— Пытался, — подтвердила Ефросинья. — И возможно, даже убил, но не здесь.

— Я хотел бы еще раз повидать оракула, — попросил Ярослав. — Это возможно?

— Жду вас сегодня ночью в старой избушке, — отозвалась Ефросинья.

На этом аудиенция была окончена, и друзьям не оставалось ничего другого, как покинуть гостеприимный ходулинский дом. Вернулись они во дворец графа Глинского без приключений, если не считать того, что невесть кем напуганные лошади понесли, и детективу пришлось срочно помогать поэту, дабы притормозить мчащийся на бешеной скорости тарантас. Ярослав одного не мог понять — как можно преобразовать неживую материю в живых и резвых коней? Это было, пожалуй, самым удивительным из тех чудес, которые он видел в зоне отчуждения. Все остальное хоть и выходило за рамки жизненных реалий, но не настолько, чтобы поставить в тупик земной разум. В конце концов, у нас немало психов, готовых вообразить себя кем угодно, хоть Наполеоном. Процесс воскрешения мертвых, это, конечно, чудо из чудес, но и его можно объяснить кратковременным наваждением, гипнозом. Но резвые кони никак не хотели укладываться в эту схему. Нельзя же, в конце концов, загипнотизировать «мерседес» до такой степени, чтобы он вообразил себя тарантасом, запряженным парой лошадей.

— Лошади могут быть самыми натуральными, — возразил Кравчинский.—А вот «мерседес» действительно превращается в тарантас или карету.

— Но каким образом? — стоял на своем Ярослав. — Он нас гипнотизирует или преобразует материю? Вот этот дворец, на крыльцо которого мы сейчас восходим, он реально существует или является всего лишь галлюцинацией?

— Спроси что-нибудь полегче, — усмехнулся Кравчинский, толкая плечом довольно увесистую входную дверь.

Граф Глинский еще спал, утомленный ночными научными трудами и утренним возлиянием, зато следователь Рябушкин был уже на ногах и нервно прохаживался по обширному залу, время, от времени бросая враждебные взгляды на стерегущих его холопов.

— Черт знает что! — воскликнул он при виде двух друзей. — Меня не выпускают за порог. Следователь Рябушкин арестован призраком, как вам это понравится?

— Бывает и хуже, — утешил работника прокуратуры Аполлон Кравчинский.

— Послушайте, господа хорошие, вы же нормальные люди. Объясните же мне наконец, куда я попал и что из себя представляет этот бедлам.

Граф Калиостро попросил у холопов вина, скинул неудобные башмаки и с удобствами расположился в кресле у окна, выходящего на парковую аллею. Рябушкин присел рядом за изящно сработанный из ценных пород дерева столик и приготовился слушать. Аполлон честно предупредил следователя, что имеет он дело с Иванами, возможно даже йородами и, более того, сам скорее всего является таковым. Пространный экскурс поэта в теорию русского мата едва не довел Рябушкина до белого каления. Анатолий Сергеевич вообразил, что над ним издеваются, и, будучи человеком откровенным, не утаил от Аполлона своих мыслей по поводу наглых молодых людей, позволяющих себе шутить над представителями закона, находящимися при исполнении служебных обязанностей.

— Вы не правы, Анатолий Сергеевич, — возразил Кравчинский, задумчиво потягивая кислое вино. — В этом что-то есть. Если этот компьютер заброшен к нам несколько тысячелетий назад, он обладает воистину уникальной информацией о нашем прошлом. Той информацией, которой на Земле не обладает никто.

— Я не историк, — поморщился Рябушкин. — И прошлое меня интересует постольку поскольку. Для меня достаточно и того, что это штука не бог, а всего лишь машина.

— А чем, по-вашему, бог отличается от человека?

— Он всемогущ, — сказал Рябушкин. — Хотя я лично атеист и в бога не верую.

— Вы не объяснили, в чем причина этого могущества. — Кравчинский наставительно поднял указательный палец к потолку. — Бог знает, что происходило, что происходит в данную минуту и что будет происходить в будущем. Информация о прошлом, настоящем и будущем делает существо всемогущим.

— Допустим, ваш компьютер знает все о прошлом Земли, допустим, он знает все о ее настоящем, но будущее ему в любом случае неподвластно, — раздраженно отмахнулся Рябушкин..

— Так ведь будущее вырастает из прошлого и настоящего, Анатолий Сергеевич. Обладая достаточным объемом информации, будущее можно смоделировать таким образом, чтобы оно устраивало ныне живущих людей.

— Многие, знаете ли, пытались и моделировать, и пророчествовать, но получался полный абсурд.

— Так я ведь и не утверждаю, что у оракула получится. Но скорее всего он запрограммирован именно на это. То есть собрать всю возможную информацию и удовлетворить все возникающие у человека потребности без ущерба для окружающих.

— Но это ведь невозможно! — возмутился Рябушкин.

— Тем не менее он будет стремиться именно к этому, не считаясь с мнением следователей прокуратуры и прочих инакомыслящих, которых ему в будущем придется либо изолировать, либо устранять.

— Но вы же сами сказали, что он не только никого не убивает, но и не позволяет убивать другим?

— Позволять-то он позволяет, но пока понарошку. Каждое живое существо хочет жить, и это не противоречит программе, заложенной в компьютер. Ибо эту программу составляли истинные гуманисты, безусловно желавшие нам добра. Но, боюсь, что так будет не всегда. Неизбежно наступит момент, когда компьютер вынужден будет убить бунтаря, не желающего подчиняться его воле. Я, кстати, не исключаю, что такое уже было. Бог всегда наказывает ослушника, даже если этот бог всего лишь компьютер. Собственно, выбора у оракула нет, либо он уничтожает бунтаря, разрушающего систему, либо перестает быть богом.

— И каков выход из этого дурацкого положения, в котором мы оказались? — спросил Рябушкин.

— Надо выключить компьютер, — твердо произнес Кузнецов.

Последнее было, надо признать, проще сказать, чем сделать. Во всяком случае, Ярослав понятия не имел, где у оракула находится кнопка и имеется ли она вообще. На это и указал ему въедливый следователь Рябушкин.

— А у вас есть другой способ выбраться отсюда? — пожал плечами Ярослав. — Кстати, вы так и не ответили на мой вопрос — зачем вы вообще приехали в это проклятое место? Вас что, Иванов попросил?

— Допустим. — Рябушкин недовольно нахмурился. — И что с того?

— Ничего, — пожал плечами Кузнецов, — просто старый приятель подложил вам большую свинью, Анатолий Сергеевич. Ибо сдается мне, что Аркадий Семенович Иванов знает об оракуле гораздо больше, чем мы все вместе, и имеет на него свои виды.

— Какие еще виды? — возмутился Рябушкин. — Я знаю Иванова не первый год. Это очень порядочный человек.

— Порядочные люди не посылают своих хороших знакомых в места, где пахнет откровенной чертовщиной, — усмехнулся Ярослав. — Он рассказывал вам об оракуле?

— Нет, — хмуро бросил Рябушкин.

— А о диадеме?

— Он сказал, что диадема — ключ к кладу, спрятанному в старом дворце каким-то беглым аристократом.

— И обещал поделиться сокровищами?

— Идите к черту!

— Должен вас разочаровать, Анатолий Сергеевич. Аристократу так и не удалось стать беглым, он не сумел пересечь румынскую границу с фамильными сокровищами, и был, скорее всего, убит дедушкой вашего старинного приятеля, старшим оперуполномоченным ОГПУ. И, между прочим, сделал это Терентий Филиппович Доренко по подсказке оракула. То есть сначала он убил его здесь как бы понарошку, но поскольку граф неожиданно воскрес, то его пришлось убить во второй раз, но уже за пределами зоны отчуждения. Теперь вы понимаете, откуда у Иванова взялась эта диадема.

— Откуда вы это знаете и почему я должен вам верить?

— А мы познакомились здесь с Терентием Филипповичем, — охотно пояснил недоверчивому следователю Кравчинский. — Потом Ярославу пришлось его застрелить, и это разрушило планы вашего приятеля.

Аполлон был прав. Смерть не входила в планы Терентия Филипповича, он непременно должен был вернуться к оракулу и вернуться в одиночку с помощью диадемы, взятой у убитой ведьмы. И теперь Иванов не может вернуться в зону отчуждения в роли своего дедушки и ему придется играть самого себя. А это большой риск. Во-первых, оракул может не принять его в новом качестве, а во-вторых, есть шанс застрять в храме Йо на всю оставшуюся жизнь. Доренко Терентий Филиппович этот храм благополучно покинул, но это еще не факт, что получится у его внука. Было, вероятно, еще одно обстоятельство, сильно смущавшее Иванова. Оракул мог прочитать его потаенные желания и принять меры для их нейтрализации, если они шли в разрез с заложенной в него программой.

— Но ведь это касается и вас, господин Кузнецов, — прищурился на Ярослава следователь. — На месте оракула я бы сделал все, чтобы не допустить вас в храм.

— Оракул не знает Кузнецова, — покачал головой детектив. — Я в его программе числюсь как Друбич.

— Пожалуй, — согласился Аполлон. — Но одного не могу понять, почему я в этом спектакле играю роль графа Калиостро?

— Но ты ведь сам этого захотел, — пожал плечами Ярослав. — Вот здесь, в этом дворце. Надо было назваться Байроном, кто тебе мешал. Может быть, вам тоже, Анатолий Сергеевич, поменять фамилию и имидж? Назовитесь, скажем, генералиссимусом Суворовым или князем Потемкиным-Таврическим. Уверяю вас, оракул все стерпит. Ему, в сущности, все равно.

— Я останусь просто Рябушкиным, — сухо отозвался следователь. — Ну, как угодно, — кивнул Ярослав и последовал примеру Кравчинского, уже вовсю храпевшего в своем неудобном кресле.

Впрочем, сон Ярослава не был продолжительным. Его разбудил все тот же неугомонный граф Глинский, которому дурная кровь покоя не давала. Призрак был готов к великим свершениям и очень надеялся, что гости, по несчастливой случайности собравшиеся во дворце, разделят его триумф. Катюша тоже вызвалась сопровождать брата, несмотря на возражения, высказанные Ярославом. Детектив чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы рядом с ним не было любимой девушки. В конце концов, от разгневанного оракула можно было ждать чего угодно. Как ни крути, а этот чертов компьютер обладал многими поразительными качествами и способен был превратить в порошок любого бросившего ему вызов смельчака. К сожалению, у Катюши были свои твердые представления о том, как должна вести себя в критических ситуациях представительница знатного рода Глинских.

Кравчинский любезно пригласил в тарантас Катюшу и Рябушкина. Графиня Глинская впорхнула в экипаж шаловливой пташкой, зато следователь прокуратуры занял место только после грубого окрика со стороны графа Глинского. Сам граф уже горячил своего вороного жеребца, размахивая над головой факелом. Все-таки, каким был Колян взбалмошным типом, без царя в голове, таким он, в сущности, и остался. Прежде Ярослав все списывал на издержки дворового воспитания, но, оказывается, виной всему дурная наследственность. Иметь такого ни в чем не знающего удержу предка большая проблема для потомков, живущих в эпоху всеобщего гуманизма и драконовских законов, не дающих разгуляться графской душе.

Попривыкший к ночным безумствам Ярослав уже не испытывал неудобств от бешеной скачки. Беспокоился он только за тарантас, летевший по ночному лесу с запредельной скоростью, но граф Калиостро пока довольно успешно справлялся с норовистыми конями.

У лесной избушки Ефросиньи стояла карета императрицы, запряженная четверкой лошадей. Для Ярослава ее присутствие здесь явилось сюрпризом. Ему казалось, что, получив искомое, императрица никогда не вернется в окрестности Горелова. Но он упустил из виду двойственность натуры особы, сейчас прохаживавшейся по поляне, опираясь на руку рослого лейб-гвардейца, в котором детектив без труда опознал конопатого Стеблова. Преображением, стоявшим у дверцы кареты, был скорее всего тот самый Гришка, что едва не подстрелил Кузнецова и Кравчинского на улицах родного города, изрядно попортив при этом лобовое стекло «Лады». Что же до третьего мужчины, сидевшего на ветхом крылечке избушки, то и он показался Ярославу знакомым. И, как вскоре выяснилось, он не ошибся в своих предположениях — это действительно был фон Дорн. Тот самый наглый преображенец, которому Друбич проиграл сто рублей в трактире на Мещанской улице и которому Ярослав Кузнецов пропорол руку шпагой на злополучной дуэли. Правая рука фон Дорна действительно была подвязана к шее, да и выглядел он в свете факелов бледнее обычного. Ярослав пожалел, что не убил тогда на дуэли этого человека и тем самым облегчил Иванову задачу. Правда, Кравчинский полагал, что между ранением и смертью в этой игре нет разницы — человек так или иначе выбывает, но, видимо, оракул все-таки видел разницу между раненым и убитым. Кузнецов нисколько не сомневался, что это именно Иванов уговорил Светлану Хлестову, озабоченную сохранностью полученных от мужа дворцов, вернуться в зону отчуждения. Ибо, если дворцы сооружены при помощи оракула, то в его воле разрушить их до основания в любую минуту.

Единственным человеком, который обрадовался присутствию здесь императрицы, был граф Глинский. Он соколом пал с седла и склонился перед государыней в глубоком поклоне.

— Я решила дать тебе шанс, Николай, — произнесла императрица, — но ты должен понимать, что этот шанс — последний.

Самое скверное, что Ярослав не имел ни малейшего представления о том, как Глинский и фон Дорн собираются использовать оракула в своих целях. Тем не менее он надеялся разобраться во всем на месте, и если не удастся выключить компьютер, то, возможно, он сумеет помешать этим безумцам, одержимым жаждой власти, осуществить свои планы.

— А где Ефросинья? — спросил Аполлон, заглядывая в избушку.

Возможно, неуемный Калиостро рассчитывал еще раз поучаствовать в оргиастическом представлении, но в этот раз, кажется, ничего подобного не предвиделось. Ведьма Ефросинья куда-то запропастилась, и к нужному месту группу повел граф Глинский. А лошади, к немалому удивлению Ярослава, двинулись за ними следом, таща за собой карету и тарантас. Судя по всему, не только люди, но и животные чувствовали себя неуютно в этом колдовском месте.

Ярослав практически сразу же опознал поляну. Благо луна в эту ночь была полной и давала достаточно света если не для чтения, то, во всяком случае, для ориентировки в пространстве. Ворота в храм были открыты, и открыты конечно же Ефросиньей, которая, однако, не стала дожидаться прибытия родственников и знакомых и решила отправиться к оракулу в одиночку. Не исключено, что у нее для этого были очень важные причины. Глинский уверенно шагнул под арку, созданную волшебной диадемой, а всем остальным не оставалось ничего другого, как последовать за призраком. Особенного страха Ярослав пока что не испытывал. Все было практически так же, как и в первый раз. Сначала они шли по полутемному тоннелю, а потом оказались на освещенной ярким светом поляне. Храм Йо произвел впечатление на всех, но особенно удивились Стеблов с Гришкой и Рябушкин, которым ничего подобного прежде видеть не доводилось. Лошади притащились за исследователями и сюда, но уже стараниями Кравчинского и Стеблова, решивших, что и по волшебной стране можно путешествовать со всеми удобствами. К храму Йо тоже решили ехать на лошадях, хотя оракул, чего доброго, мог расценить это как оскорбление своего божественного величия. Во всяком случае, Катюша высказала по этому поводу свое робкое мнение. Однако вся остальная публика ее предостережения проигнорировала, включая графа Глинского, подсевшего в карету императрицы. Ярослав, Аполлон, Рябушкин и Катюша ехали в тарантасе. Управлявший каретой фон Дорн разогнал лошадей до бешеного аллюра и буквально в пять минут достиг вершины священного холма. Кравчинский ехал не торопясь, сообразуясь с торжественностью момента и пожеланиями Катюши, а потому и прибыл к храму много позже расторопных конкурентов. Еще несколько минут детектив с поэтом обсуждали внешний вид храма с привлечением в качестве эксперта следователя прокуратуры. Сошлись во мнении, что архитектура сооружения, безусловно, земная и что компьютер скорее всего позаимствовал идею у какого-то древнего строителя, не озаботившись тем, чтобы запечатлеть его имя в скрижалях. Тем более что прототип был разрушен во время одного из многочисленных земных катаклизмов.

— Ладно, пошли, — отмахнулся от споров ученых спутников Ярослав. — Как бы Глинский с фон Дорном чего-нибудь не учудили.

— А что, этот оракул действительно предсказывает судьбу? — спросил Анатолий Сергеевич, кося настороженным взглядом на внутреннее убранство храма.

— Только тем, кто искренне хочет узнать свое будущее, — охотно отозвался Кравчинский. — Вам это очень нужно?

— Пожалуй, нет, — поспешно отозвался следователь.

— В таком случае не смотрите на иероглифы, ибо один из них содержит информацию о вашем прошлом, настоящем и будущем.

Но Рябушкин все-таки не удержался и посмотрел, после чего поспешно прикрыл глаза рукой:

— И какова вероятность исполнения предсказания?

— А черт его знает! —Аполлон пожал плечами, оглядываясь по сторонам. — Интересно, куда же все-таки подевались наши коллеги?

— Возможно, проникли в ту дверь, — показал в дальний угол обширного зала Рябушкин.

— А почему в ту, а не в эту? — рассердился Кравчинский. — Здесь дверей не меньше десятка.

Тем не менее Рябушкин уверенно направился именно к «своей» двери, и друзьям не оставалось ничего другого, как последовать за ним, дабы не потеряться в этом грандиозном сооружении. Далее произошло нечто, весьма похожее на чудо. Исследователи совершенно неожиданно для себя оказались на проселочной дороге в двух шагах от «мерседеса», который еще совсем недавно был тарантасом. Катюша ойкнула и схватила Ярослава за руку. Кравчинский крякнул расстроенным селезнем, и только Рябушкин облегченно засмеялся. Похоже, для него возвращение в реальный мир не оказалось сюрпризом.

— Я загадал желание, — пояснил следователь растерянным спутникам. — Хочу домой. И тогда оракул показал мне эту дверь, а за ней проселочную дорогу.

— Классическое исполнение желания, — констатировал Ярослав.

— А чем вы недовольны, господа? — пожал плечами Рябушкин. — По-моему, мы с вами легко отделались. А вот и наши знакомые. Как видите, оракул выпроводил и их.

Рябушкин был прав. Мимо опешивших путников с ревом пронесся еще один «мерседес», за рулем которого сидела «императрица», она же Светлана Алексеевна Хлестова. Не заметить стоявших на обочине знакомых людей сидевшие в машине, конечно, не могли, но тем не менее и не подумали остановиться.

— Сколько человек было в машине? — спросил Ярослав у поэта.

— По-моему, пять.

— Радом с Хлестовой сидел ваш призрак, — сказал с усмешкой Рябушкин. — А Иванов — на заднем сиденье. Поздравляю вас, господа, с успешным завершением нелепого приключения. А как вы себя чувствуете в нашем мире, графиня?

— Я не графиня, — смущенно засмеялась Катюша.

— Что и требовалось доказать, — развел руками Рябушкин, весьма, видимо, довольный, что его опыт и профессиональная сноровка помогли и ему самому, и молодым людям избежать больших неприятностей.

У Ярослава же не было полной уверенности в том, что дело с оракулом уже закончилось. Настораживала поспешность, с которой улепетывал с места событий Светланин «мерседес». Создавалось впечатление, что эти люди то ли спасались от погони, то ли спешили увезти какую-то ценность, а возможно, и то, и другое вместе. Но в любом случае Ярослав был рад, что для Катюши весь этот кошмар закончился. И закончился, судя по всему, без всяких неприятных последствий. Во всяком случае, девушка не выглядела ни угнетенной, ни растерянной, а ее отношение к Ярославу нисколько не изменилось после того, как он из Друбича превратился в Кузнецова. Между прочим, Светлана Хлестова была права, и Катюша Ходулина не забыла ничего из того, что происходило с ней в ту пору, когда она была графиней Глинской, но комплексовать по этому поводу явно не собиралась.

Кравчинский сел за руль «мерседеса», Рябушкин пристроился с ним рядом, предоставив влюбленной парочке в полное распоряжение заднее сиденье автомобиля. Окрыленный обретенной свободой Аполлон гнал бывший тарантас со скоростью космической ракеты, благо проселочная дорога сменилась асфальтированной трассой. Скорость «мерседеса» зашкаливала далеко за сотню, но тем не менее обогнавшую их «пятерку» авантюристов они так и не настигли. Ярослав по этому поводу не слишком расстроился. Черт с ними. Главное они с Аполлоном все-таки сделали — вырвали из лап оракула Катюшу и Коляна, а все остальное уже не столь важно.

— Безусловно, надо привлечь к разгадке этого феномена наших ученых.

Оказывается, Кравчинский с Рябушкиным вели на переднем сиденье оживленный диалог, а занятый своими мыслями Ярослав прозевал его начало. Хотя против ученых он, естественно, не возражал. Очень может быть, им удастся извлечь из этого инопланетного маразма рациональное зерно, способное далеко продвинуть земную науку.

— Во всяком случае, вино этот Йо синтезирует весьма приличное, как вы считаете, Анатолий Сергеевич? Не говоря уже о заячьей печенке.

Рябушкин, кажется, был слегка шокирован тем, что на протяжении суток потреблял черт-те что, да еще и неизвестно кем приготовленное. Однако Кравчинский его убедил, что зайчатина, скорее всего, была натуральной.

— Если уж оракулу удается выращивать лошадей, то с зайцами у него тем более никаких проблем не возникает.

— Вы хотите сказать, что оракул стимулирует их размножение? — удивился Рябушкин.

— А почему бы и нет, — хмыкнул поэт.

К сожалению, эта во всех отношениях интересная Дискуссия была прервана милицейским уазиком, который самым бесцеремонным образом подрезал «мерседесу» путь, едва не загнав его при этом на тротуар, впрочем, пустующий в эту ночную пору. Кравчинский грубо выругался и собрался уже вступить в спор с представителями власти, поскольку не считал себя нарушителем дорожного движения, ибо при въезде в город он значительно сбросил скорость. Но вместо распаренной морды гаишника в окно просунулась всего лишь встревоженная физиономия милиционера Куницына, который тут же был оттерт в сторону старшиной Володей.

— Большая неприятность, Анатолий Сергеевич, Можно сказать, трагедия. Только что передали по рации, что в своем загородном доме убит Петр Васильевич Хлестов вместе с тремя охранниками.

— Как убит? — ахнул Рябушкин. — Быть того не может.

— Мне это тоже показалось странным, — вздохнул Володя. — Когда человека в течение одних суток убивают два раза подряд, то это явный перебор. А может, он и в этот раз оживет?

Ответить Рябушкин не успел, поскольку в его кармане заурчал рассерженным медведем мобильник. Судя по тому, как напрягся следователь, звонило очень значительное лицо. И звонило явно не с намерением выразить Анатолию Сергеевичу благодарность. А уж скорее наоборот.

— При чем тут пьянка, Иван Николаевич, я трезв, как стеклышко. И милиционеров никто не спаивал, уверяю вас. Я говорю, трезвыми они из Горелово выехали. А мне не позволили обстоятельства. Разумеется, я все объясню. Разрешите выполнять?

Мобильник булькнул напоследок особенно злобно и отключился. Рябушкин в изнеможении откинулся на спинку сиденья. По всему было видно, что он получил изрядную нахлобучку.

— Прокурор, — пояснил он заинтересованным лицам и, повернувшись к Володе, спросил: — Так они вам не поверили?

— Мне уже объявили о неполном служебном соответствии как старшему наряда, — вздохнул старшина. — Пить, говорят, надо меньше.

— Хлестов действительно убит, — крякнул досадливо Рябушкин.—Двенадцать трупов, можете себе представить!

Ярослав мог. Во всяком случае, именно столько трупов было во дворце императрицы минувшей ночью. И вряд ли это совпадение было случайным, точнее, оно просто не могло быть случайным. И уж конечно без участия оракула в этом страшном деле не обошлось. Видимо, Рябушкин пришел к тому же выводу.

— А где Синцов?

— Я послал его к Хлестову. Надо же нам было как-то оправдаться в глазах начальства. А бизнесмен мог подтвердить наши слова, он ведь был во дворце прошлой ночью.

— Значит, Синцов тоже убит, — грустно констатировал Рябушкин. — Ладно, поехали к финансисту.

— А вы знаете дорогу? — спросил Кравчинский.

— Были мы у него как-то раз с Аркадием Семеновичем Ивановым.

Аполлон, ни слово больше не говоря, ударил по газам. Ярослав тоже молчал, с трудом переваривая полученную информацию. Смерть финансиста не Укладывалась ни в какие логические рамки, если, конечно, не допустить, что оракул резко расширил сферу своей деятельности. Возможно, это было связано как-то с визитом, нанесенным в храм Йо отчаянной пятеркой во главе с неугомонной «императрицей», которую, возможно, не устроила инсценировка смерти «императора», и она попросила у оракула чего-то большего.

Загородный дом Хлестова был расположен в том же поселке, что и дом Иванова, где детективу и поэту удалось однажды побывать. Сразу же бросалось в глаза, что здесь произошло событие незаурядное, а иначе зачем бы сюда съехалось более десятка машин, среди которых преобладали милицейские уазики и «скорые помощи». Из распахнутых настежь дверей особняка выносили трупы. Следствие, похоже, велось уже полным ходом. А возглавлял всю эту суету кругленький мужичок лет пятидесяти с заспанным лицом и неприятным визгливым голосом. Как вскоре выяснилось, это был Иван Николаевич Лютиков, главный городской прокурор и непосредственный начальник Рябушкина.

— Об оракуле пока никому не слова, — предупредил детектива и поэта следователь.—А уж тем более Лютикову.

Разговор между прокурором и следователем проходил на повышенных тонах, во всяком случае, отдельные реплики до Ярослава долетали:

— А что я, по-вашему, должен был делать, Иван Николаевич? Поступило заявление об изнасиловании и убийстве. Я просто обязан был проверить. И милиционеры тут ни при чем. Просто переволновались люди. Ночь, кругом хоть глаз коли, гроза. А тут еще стрельба началась.

— Какая стрельба? — возмутился прокурор. — Вот стрельба! Двенадцать трупов. Все показатели работы прокуратуры коту под хвост. Так где стреляли, говоришь?

— Стреляли во дворце, который Хлестов недавно восстановил. Причем стреляли как раз в то время, когда там был Петр Васильевич.

— И трупы были?

— Говорят, что были, но, к сожалению, их успели спрятать.

— Выходит, это не сегодня началось. А ты точно знаешь, что Хлестов вчера был в том дворце?

— Был, — твердо сказал Рябушкин. — Есть свидетели. Вон те два молодых человека. Это они слышали стрельбу. По их словам, нападавших было человек семь, не меньше.

— И здесь семеро, — задумчиво проговорил прокурор. — Все сходится. Ладно. А девушку ты нашел?

— Ложная тревога. Девушка жива и здорова, насилию не подвергалась. А что здесь произошло?

— Если верить свидетелям, впрочем, как водится, давшим весьма противоречивые показания, в особняке кроме Хлестова находились три его охранника. Как туда проникла банда киллеров, установить пока не удалось. Заслышав стрельбу, кто-то, вероятно, позвонил в милицию. Не исключено, правда, что убитый Синцов просто проезжал мимо этого дома на своей «Ниве» и случайно оказался в центре событий. Так или иначе, но он был убит.

— А личности нападавших установлены?

— Идет опознание, — вздохнул прокурор — Подключайтесь к расследованию, Анатолий Сергеевич, раз уж вы все равно здесь. Мне уже губернатор звонил, все-таки Петр Васильевич был не последним человеком в городе.

Картина преступления только утвердила Ярослава в мысли, что здесь не все чисто, уж слишком она напоминала виденную в императорском дворце собственными глазами. Правда, сейчас у него не было надежды на то, что мертвые воскреснут. И его сомнения подтвердил уже успевший осмотреть место происшествия Рябушкин. По словам следователя, никаких сомнений в том, что эти люди мертвы, у медицинских экспертов нет.

— Прокурор никак не может понять, почему были убиты все, и нападающие, и обороняющиеся, — вздохнул Рябушкин. — По идее, кто-то ведь должен был уцелеть!

И уж тем более ему непонятно, откуда на теле Хлестова эти странные колотые раны, если в особняке не обнаружено предмета, которым они могли быть нанесены.

Конечно, Рябушкин мог бы объяснить прокурору, что Хлестова закололи шпагами, но Анатолий Сергеевич не стал этого делать во избежание новых подозрений в своей неадекватности.

— По-моему, самое время нам навестить Аркадия Семеновича Иванова, — заметил Кравчинский. — Возможно, мы получим от него нужную информацию о взбесившемся оракуле.

Предложение Аполлона и следователю, и детективу показалось разумным. Поскольку и тот и другой понимали, что причину массовой бойни в особняке Хлестова следует искать вне рамок привычной для нас реальности. В этом они сильно расходились с прокурором Лютиковым, считавшим, что здесь не обошлось без конкурентов Петра Васильевича на финансовом фронте. В подозрении у него была и Светлана Алексеевна Хлестова, поскольку разногласия, возникшие между супругами, не были секретом для ближайшего окружения покойного.

До особняка Иванова от места событий было буквально рукой подать. Для придания визиту большей официальности Рябушкин кроме поэта и детектива прихватил с собой еще и двух сотрудников милиции, все того же старшину Володю, фамилия которого, к слову, была Круглов, и Куницына. В окнах особняка горел свет, так что хозяин, скорее всего, уже успел вернуться из дальнего похода. Но вернулся, видимо, совсем недавно, поскольку даже не успел запереть дверь. Прямо надо сказать, поразительная беспечность по нынешним, склонным к насилию временам. Рябушкин начал солидно кашлять еще в коридоре, пытаясь привлечь внимание хозяев. Менее деликатный Круглов просто гаркнул во всю мощь своих легких:

— Живой здесь есть кто-нибудь?

Никто на призыв старшины не откликнулся, видимо потому, что живых в холле не было, зато на полу лежали три трупа, опознанные вошедшими без труда. Стеблов и Гришка были убиты выстрелами, а вот в шее Аркадия Семеновича зияла колотая рана, которая, безусловно, не могла не быть смертельной.

— Боже мой! — только и сумел вымолвить Рябушкин, опускаясь в стоящее чуть поодаль кресло.

Иванова и двух его подручных убили совсем недавно, во всяком случае, кровь не успела еще свернуться, а тела остыть. Очень может быть, что убийца Поджидал их в доме и начал стрелять, как только вошедшие включили свет. Убитые не только не оказали сопротивление, но, видимо, даже не успели увидеть киллера — на их лицах не было и тени испуга, разве что удивление

— Куницын, — распорядился Рябушкин, — быстро за прокурором.

Слегка оправившийся от шока следователь приступил к осмотру помещения. Старшина Круглов активно ему помогал. Понятые в лице Кравчинского, Кузнецова и Ходулиной скромно стояли у порога и переглядывались. Ярославу характер ран, нанесенных Иванову, Стеблову и Гришке, показался знакомым. Что в общем-то было неудивительно, ибо он сам их нанес. Правда, случилось это довольно далеко отсюда и почти трое суток тому назад, когда вышеназванные лица были сотрудниками ОГПУ, устроившими засаду на отпетую контру в лице некоего поручика Друбича. Но в любом случае эти убитые им люди за минувшие трое суток должны были бы как минимум остыть. Не говоря уже о том, что он видел их живыми всего каких-нибудь пару часов назад. Получался полный абсурд и сапоги всмятку.

Прокурор Лютиков открывшимся ему зрелищем был шокирован. Вздрогнули даже видавшие виды судмедэксперты. Такого количества смертей за одну ночь им еще, похоже, констатировать не приходилось.

— У нас что — война?! — почему-то набросился прокурор с вопросами на ни в чем не повинного следователя.

— Откуда же мне знать, — в раздражении развел руками Рябушкин. — Я всего час назад вернулся в город.

— А как вы обнаружили убитых?

— Иванов хороший знакомый Хлестова, живет неподалеку. Вот я и решил его опросить.

Объяснения следователя были вполне логичными, но прокурора они почему-то не устроили, и он долго еще ходил кругами возле трупов, путаясь под ногами у экспертов.

— Похоже на ритуальное убийство, — сказал один из них, молодой и кучерявый.