Числа. Трилогия (сборник) Уорд Рейчел

5

Класс мистера Маккалти все еще гудел. Мне предстояло справляться с одноклассничками в одиночку — Жука на три недели отстранили от занятий. Собственно, больше он в школу так и не вернулся. Думаю, знай он об этом заранее, он бы не ограничился тем, что поставил Джордану фингал под глазом и рассек губу. По классу гуляли слухи: Жука забрали в полицию и все такое, строились догадки, что Джордан с ним сделает, когда они снова окажутся в одном помещении. Пока же, за неимением лучшего, однокласснички решили поизмываться надо мной.

— И как ты теперь без своего дружка? Кто же будет защищать твою честь?

— Джем и Жук — сладкая парочка!

Я, разумеется, послала их куда подальше, но это не помогло. Они кидались на меня, как собаки на кость.

Пару дней я терпела, а потом поняла: всё, не могу. Уходила в школу как обычно, потом спетливала на задворки магазинов, забиралась в парк или спускалась к каналу и там болталась сама по себе. Жалеть меня не надо, мне было не привыкать. Я делала то же самое, где бы ни жила, в какую бы школу ни ходила. Сколько-то вы можете терпеть, но рано или поздно терпение лопается, и хочется единственного — побыть одной. Оно так со всеми подростками, но со мной в особенности. Ведь в школе ты постоянно среди других, как в инкубаторе, а я, как вам уже известно, плохо переношу других людей. Мне куда легче, когда я сама по себе.

Все эти дни я, кроме того, старательно — и небезуспешно — избегала встреч с Жуком. Пару раз я его видела, но он меня нет — я об этом позаботилась. Мне было стыдно за ту историю в школе. Что он вообще себе думал, какого черта в это полез, выставил нас обоих идиотами? Когда я об этом думала, мне делалось грустно. Ведь несколько недель мне казалось: у меня есть приятель — или вроде того. Но эта ситуация, как и все остальное в моей жизни, слишком запуталась и сошла на нет. Если история с Джорданом что мне и прояснила, так только то, о чем я и сама догадывалась: от Жука одни неприятности, а мне они ни к чему. И все же я по нему скучала.

И вот надо же, не удалось мне выпихнуть его из своей жизни. Как дурной запах, который ползет за вами повсюду, как старая жвачка, приставшая к подметке, Жук скоро снова возник на моем горизонте. Короче говоря, мне было от него не отвязаться. Короче говоря, никуда мы друг от друга не делись.

В общем, в ту среду я маленечко отвлеклась. Засмотрелась на одного старого бомжа. Он подкатился ко мне минут на десять раньше, попросить денег, и я почему-то пошла за ним по Хай-стрит. Теперь он копался в мусорном бачке на другой стороне улицы, а я стояла, прислонившись к стене, и смотрела, и вдруг в нос мне ударила знакомая вонь и чей-то голос гаркнул в самое ухо:

— Как жизнь?

Я вся сосредоточилась на старом хрыче, так что поворачиваться не стала, просто сказала, будто бы мы расстались минут пять назад:

— Жук, какое сегодня число?

— Хрен его знает, кажется, двадцать пятое.

Старый хрыч выкопал что-то из бачка — половинку гамбургера в обертке. Быстренько осмотрелся, не претендует ли кто еще на его добычу, и на миг глаза наши встретились. И я снова увидела его число: 25112009.

Бомж сунул гамбургер под мышку, прижал локтем и побрел дальше. Я двинула следом.

— Ты это куда? — озадаченно спросил Жук.

— Куда хочу, туда и иду.

Он нагнал меня.

— А зачем?

Я остановилась, не спуская глаз со старикана, который пробирался сквозь толпу, и ответила совсем тихо:

— Хочу проследить за тем типом, стариком в свитере.

— Это еще зачем? Воровать по мелочи нам ни к чему, Джем. Деньги у меня есть. — Он похлопал себя по карману. — Если тебе чего надо, говори.

— Я не собираюсь его грабить, просто пошли за ним. Будто мы шпионы, — быстренько выдумала я, пытаясь превратить всё в игру.

На физиономии у Жука было написано: «Совсем с катушек съехала», однако он пожал плечами и сказал:

— Ну ладно.

Мы пошли. Немного ускорились, когда старикан впереди свернул за угол. Он теперь топал по боковой улочке, там было не так людно. Мы подобрались к нему метров на десять, тут он обернулся и приметил нас. Он знал: я видела, как он вытаскивает гамбургер из бачка. Испуганно, воровато отвернулся и почти бегом припустил дальше.

— Засекли нас, чел, — сказал Жук. — Что будем делать?

Мне просто хотелось посмотреть, что с ним будет дальше, я совсем не собиралась пугать этого доходягу, в его последний-то день.

— Давай немного отстанем. Он, похоже, целит в парк. Проводим его до туда — и хватит. Курнуть хочешь?

Мы закурили и вразвалку пошли в сторону парка. В дальнем конце улицы все поспешал куда-то наш дедок. Он дошел до пересечения с широкой улицей — парк находился на другой стороне. Пошарил под мышкой — да, гамбургер на месте, потом оглянулся через плечо. Мы были довольно далеко, но видеть он нас видел и явно встревожился. Я как раз собиралась сказать Жуку: ладно, валим отсюда, но тут старикан, продолжая пялиться через плечо, шагнул на мостовую.

Машина ударила его с глухим и страшным звуком. Он распластался по капоту, потом взлетел в воздух. Это напоминало телевизионную рекламу про соблюдение правил дорожного движения, только там-то снимают манекены — да? А тут все было на самом деле — настоящее тело, отчаянно дрыгающиеся руки и ноги, голова, дернувшаяся вперед, потом назад, удар об землю.

На несколько секунд мы застыли. Послышались крики, вокруг начали собираться люди. Жук бросился в ту сторону.

— Пошли, посмотрим, как он там.

Я не двинулась с места. Я не хотела больше ничего видеть. Если он еще жив, то скоро умрет. Не позднее полуночи. Сегодня — его день. С этим ничего не поделаешь.

Жук уже добежал до конца улицы и тянул шею, пытаясь заглянуть через чужие головы. Я подошла тоже. Рядом со мной кричала женщина — визгливо, непрестанно. Подруга увела ее. Порой мне удавалось разглядеть тело. Груда поношенных разномастных тряпок и что-то внутри. Не кто-то — уже не кто-то. Этот кто-то ушел. Ушел туда, куда уходят все, где теперь моя мама. На небо? Если говорить про мою маму, так уж скорее в ад. Или никуда. Уходят — и всё.

Я потянула Жука за руку:

— Пошли.

Он выбрался из толпы, и мы зашагали к его дому. Жучила примолк, только иногда тряс головой:

— Это мы его напугали, чел. Он с перепугу.

— Знаю, — сказала я тихо. Он произнес вслух то, что крутилось у меня в голове: это мы виноваты. Это из-за меня он выскочил на дорогу. Не будь тут меня, он сидел бы сейчас в парке и жрал бы этот паршивый гамбургер. Может, от него бы и загнулся — подавился бы куском булки с котлетой. Или у него бы случился инфаркт. И тут вылезла мысль, которую я вечно гнала, а она все возвращалась: может быть, ему и не предназначалось сегодня умереть. Может, он умер, потому что встретил меня.

Я и не заметила, как мы пришли к Жуку домой. У калитки я остановилась.

— Я, пожалуй, пойду к Карен, — сказала я. Мне нужно было побыть одной, переварить все это.

— Не, чел, давай-ка зайди. После такого, знаешь, не сидят в одиночестве.

Была у меня и другая причина не заходить. Эти ореховые глаза, которые видят всю мою подноготную.

Ну еще бы: Вэл сидела на кухне, на своей табуретке. Жук нагнулся и поцеловал ее.

— Чего-то ты сегодня рано вернулся, — сказала она, глянув на кухонные часы.

— Что? Половина второго. Баб, ты же знаешь, что меня временно выгнали из школы. Совсем крыша поехала? А у Джем… свободный график. — Он осклабился, Вэл улыбнулась в ответ. Видно, поняла что к чему.

— Может, посидите дома, почитаете маленько? — Она перевела взгляд на меня: прямой, всевидящий, не спрячешься.

— Дай сперва очухаться. Тут при нас одного старикашку сбила машина.

Вэл опустила сигарету.

— Он жив?

— Не, насмерть. Откинул копыта прямо на дороге, там, возле парка. Мы всё видели.

Голос его подрагивал. Похоже, не такой уж он крутой и непрошибаемый.

Вэл слезла с табуретки и, шаркая, побрела ставить чайник.

— Ну надо же. Эй, садитесь. Я вам чайку заварю. Крепкого, сладкого, вам сейчас такого и нужно. Машины эти, мать их так. И дорогу-то не перейдешь.

Она принялась заваривать чай, а мы устроились в гостиной. Скоро она пришла с подносом, принесла три кружки и печенье. Поставила поднос на пуф в середине комнаты, а сама, пыхтя, опустилась в кресло.

— Эти кресла — не для моей спины. Давайте пейте.

Я отхлебнула горячего чая, а Жук с бабушкой тем временем одну за другой запихивали в рот печенины, запивая чаем и глотая сладкую кашицу.

— Это как: шли вы, шли и такое увидели?

Я поймала взгляд Жука. Зря волновалась, он тоже не горел желанием рассказывать, что последние минуты жизни этот бедолага провел в страхе, что мы его сейчас ограбим.

— Да, вроде того.

— Жуткое дело, а? Никогда не скажешь, что тебя ждет за следующим углом.

Жук отвалил в сортир, оставив меня с бабкой наедине. Она поерзала в кресле и нагнулась ко мне поближе:

— Ты там как, Джем? Мало приятного в таком зрелище, а?

Я кивнула:

— Да.

— Видела уже когда покойника? Или впервой?

Блин, она что, меня допрашивает?

Надо было ей просто ответить: не хочу я про это. Но я уже говорила, что в ней было что-то особенное — не посопротивляешься.

— Маму, — сказала я тихо.

— Рот у нее округлился, и она кивнула — будто заранее про это знала. Мне это понравилось — понравилось, что она не смутилась, не начала восклицать, как это страшно и ужасно. Просто кивнула. Поэтому я продолжила:

— Я ее сама и нашла. Она умерла во сне. От передозировки. Не специально. В смысле, я так не думаю. Просто не повезло.

Бабка снова кивнула.

— Не повезло. Как и моему Сирилу. Помер в одночасье, в сорок один год. Инфаркт хватил беднягу. Никто и подумать не мог, что у него сердце не в порядке. Никаких симптомов. Вон он, смотри, на камине.

Я посмотрела на деревянную полку над камином. И верно, среди фарфоровых собачек и медных подсвечников красовалась фотография в рамке из тех выпендрежных, что делают в ателье. Снимок черно-белый, только голова и плечи. Красавец, в глазах искорки. Всего-то бумажка в рамке, но почему-то она притягивала, хотелось улыбнуться в ответ.

— Давай, лапа, достань-ка его. — Неохотно, настороженно я подошла к камину. — Давай бери. — Я потянулась к рамке. — Да нет, не фотографию, Джем, — резко остановила меня старуха. — Прах, вон он там, в урне.

Что за…

И верно, фотография стояла рядом с крепким деревянным ящичком. Я помедлила.

— Давай, он тебя не укусит.

Я отодвинула пару фигурок, взяла ящичек в руки. Он был на удивление тяжелый — плотное, гладкое дерево, а сверху металлическая табличка: «Сирил Доусон, скончался 12 января 1992 года в возрасте 41 года». Я осторожно сделала несколько шагов и поставила ящичек на пуф, рядом с подносом. Вэл нагнулась над ящичком, провела ладонью по крышке.

— Все говорят: скверно умирать молодым, но он прожил прекрасную жизнь, молодую жизнь. Никаких вот этих, — она положила руку на поясницу, — болей и болячек, дряхлости, тупости. Нет, он жил полнокровной жизнью, жил как лев и умер — как свет погас. Так-то. — Она щелкнула пальцами. — И ничего в этом нет плохого. — Она снова опустила ладонь на ящичек, погладила большим пальцем табличку. — Вот только мы по ним уж очень тоскуем. По умершим. Тоскуем, и всё.

Жук отлепился от дверного косяка, на который опирался, и обхватил бабушку руками:

— Это ты так решила подбодрить Джем? Дура ты старая.

— Эй, полегче. — Она вскинула руку, пытаясь влепить ему оплеуху. Он перехватил руку на лету, чмокнул бабушку в щеку. Когда он отпустил ее ладонь, Вэл, опуская руку, мимоходом погладила внука по щеке. — Он вообще-то хороший парень, Джем. Очень хороший. Поставь дедушку на место, сынок.

— Вэл, — я заговорила, толком не подумав, — а какая аура была у него? У Сирила?

На лице у нее отразилось удивление, а потом она улыбнулась, показав полный набор кривых порыжелых зубов.

— Много бы я дала, чтобы знать, лапа. Но видеть их я начала только после его смерти. Горе и все такое — видимо, во мне и открылся какой-то духовный канал. А до того я их не видела.

А потом — сразу же тихим, задушевным голосом:

— Но ты видишь, Джем? — Я вжалась в спинку дивана. — Что ты видишь? Я же знаю, что видишь. Мы одного поля ягоды, Джем. Обе знаем, что такое потеря.

Она поймала меня врасплох. Так хотелось все ей рассказать. Страшно тянуло взять ее костлявую руку в свои, почувствовать ее силу. Я знала, что она мне поверит. Я поделюсь своей тайной, сброшу хотя бы часть своего одиночества. Я медлила на самом краю — она тянула меня к себе. Сейчас все случится…

— Бабуль, если ты вот так будешь мучить всех моих гостей, у меня друзей не останется. Хватит, оставь ты ее в покое. — Голос Жука, как мечом, рассек протянувшиеся между нами энергетические линии. Я будто выскочила из ловушки. — Пошли, чел, покажу тебе свой новый музыкальный центр. Полный отпад.

Он повел меня к себе в комнату.

Выходя из гостиной в прихожую, я обернулась. Вэл так и не отвела от меня глаз, все сверлила взглядом, пока нашаривала пачку и зажигала новую сигарету.

6

На лестнице грохотала музыка. Я пробиралась между ног и тел. Меня едва замечали: народ ширялся, оттягивался, совокуплялся.

Я вообще-то пришла поискать Жука.

— У База в субботу вечером собирается народ, — сказал Жук на следующий день после гибели бомжа. Мы снова сидели у канала, швыряли камешки в консервную банку. — Меня туда звали. Еще бы не звали. И ты подваливай, в любое время после десяти. Найтингейл-хаус, третий этаж.

Я не знала, что ответить. Жук произнес все это будто бы между прочим, но приглашение на субботнюю вечеринку слишком уж смахивало на свидание, а я не собиралась играть во все эти слюнявые игры. Я только-только привыкла к тому, что у меня есть приятель, с которым можно погулять, переходить к чему посерьезнее пока было рано. И вообще, вслух-то я этого никогда не произносила, а про себя думала: если уж заводить серьезные отношения, то с человеком порядочным. Я, понятное дело, подумывала о таких отношениях, хотя и довольно редко, и всегда воображала себе кого-нибудь симпатичного, ну, может, не на все «пять», но уж на твердую «четверку». Уж всяко не такого, как Жук, — долговязого, тощего, дерганого да еще и вонючего. Которому, кроме всего, жить осталось пару недель.

Надо бы разобраться, кто он вообще такой, может, придурки-однокласснички вообще-то и правы.

Только сделать это по-тихому, чтобы ни мне, ни ему не попадать в глупое положение. Я же не стерва.

— Жук? — сказала я, изобразив голосом знак вопроса.

— Ну?

— Слушай, тогда, в школе… зачем ты это? Зачем полез?

Жук нахмурился:

— Так он тебя оскорбил, Джем. Я же слышал: ты говоришь то, что думаешь. То, что чувствуешь. Какое он имел право над этим прикалываться?

— Ну, знаю я, что он придурок, но ты-то тут при чем? Выставил себя непонятно кем. Да и меня тоже.

— А что, я должен был стоять и смотреть?

— Не знаю, только мне не нужен рыцарь-защитник. Я сама могу за себя постоять. — Он вроде как улыбался. Я сделала паузу. — Ничего смешного. Мне от этого только хуже, — добавила я. — Теперь они все постоянно трындят про нас с тобой. Что мы, мол, парочка.

Жук отвернулся, поразглядывал руки. Костяшки на правой почти зажили.

Во рту у меня пересохло, но нужно было доводить дело до конца:

— А ты ведь знаешь, что мы никакая не парочка, да, Жук?

Он посмотрел на меня:

— Что?

— Мы не… не это самое. Мы просто друзья.

Он как-то странно помрачнел и ответил:

— Ну да, конечно. Просто друзья. Друзья — это хорошо.

У меня сложилось впечатление, что думает он как раз обратное. Внутри я вся кипела, проклинала тот день под мостом. С людьми вообще ужасно трудно. Какого фига я с ним связалась?

Он встал, подошел поближе, протянул руку. «Сейчас, блин, полезет обниматься, — подумала я. — Он что, вообще ничего не слышал?» Но рука вдруг сжалась в кулак, и он несильно стукнул меня в плечо.

— Слушай, чел, я же тебя просекаю. Я уже сказал: не буду я говорить тебе ничего хорошего. А теперь, как ты мне мозги прочистила, так и делать не буду. Уговор? Ежели кто тебя станет обижать, не мое дело. Будут грабить на улице, пройду мимо. Увижу, что ты горишь, даже и не поссу на тебя. Уговор?

Я ухмыльнулась; мне полегчало. Так-то оно лучше — с шуточками и без соплей. И вообще-то он прав: он начинает меня просекать. Никому еще не удавалось вот так вот меня поддразнить, заставить улыбнуться. Я только что его оттолкнула, а тут мне вдруг почти захотелось потянуться к нему, обнять. Почти. Я, понятное дело, не стала. Вместо этого руки наши встретились в воздухе, соприкоснулись костяшками, кулак к кулаку.

— Живем, чел.

— Да, Жук, — ответила я. — Живем.

— Ну, так ты придешь в субботу?

Никакая это не свиданка, просто тусовка. По-дружески.

Пока не знаю. Поглядим.

Я много об этом думала. Собственно, каждую минуту с того момента, как он меня пригласил, и до того, как через пару дней я стала подниматься по этой лестнице. Сто раз говорила себе: не пойду. Куча причин, почему идти не стоит: во-первых, я не люблю людей, а они не любят меня; во-вторых, Баз — известный козел и вообще бандюган; и, наконец, Карен никуда меня не отпустит так поздно. С другой стороны, меня никогда еще не приглашали ни на одну вечеринку, и мне в принципе хотелось пойти, хоть раз поступить как нормальный человек. И я сказала себе: зайду ненадолго, погляжу, как оно там. Не понравится — можно и не задерживаться. А что до Карен — главное, чтобы она ничего не узнала.

Я выскользнула через черный ход, пока она смотрела в гостиной телевизор: туфли несла в руках, чтобы не грохотать по лестнице. Шла быстро, низко надвинув капюшон. В глубине кармана рука оглаживала пластмассовую ручку ножа. Его я прихватила на кухне, просто чтобы чувствовать себя поувереннее — у меня никогда не хватит духу пустить его в ход, я вообще-то не агрессивная, но ежели кто станет на меня наезжать, покажу им лезвие, пока они там разберутся, успею удрать. Словом, именно нож в кармане помог мне переступить порог и шагнуть в темноту. Еще одна маленькая, но полезная тайна.

Жилище База я отыскала без труда; чем выше я поднималась по лестнице, тем громче гремела музыка, тем больше торчков встречалось на моем пути. Я рассчитывала отыскать Жука прямо на лестничной площадке, но куда там. Придется входить. Впрочем, вокруг тусовалось столько народу, что войти в квартиру оказалось непросто, пришлось проталкиваться. Если учесть, что я тут никого не знала, а прикасаться к людям не люблю и принципе, задачка оказалась не из легких, но отступать я теперь не собиралась. Да и вообще, я мелкая для своих лет, так что довольно легко просочилась сквозь толпу — никто на меня даже не обиделся.

Внутри было даже хуже, чем я предполагала: духотища, музыка гремит так, что мысли не соберешь, народу толпа, в морду постоянно тыкаются вонючие подмышки, несет табаком, наркотой и потом. И каждую секунду передо мной — числа, совсем рядом, не спрячешься.

Говорят, продолжительность жизни растет, да, только к подросткам из нашей округи это явно не относится. По большей части им предстояло дожить до сорока — пятидесяти; многим светило и того меньше. Следствие вот такого вот образа жизни, подумала я, — автомобильные аварии, алкоголь, наркотики, безысходность. Лучше такого, конечно, не знать, но когда бы я умела отключать свои способности.

Я продвинулась метра на три, и тут меня охватила паника: меня зажали между каким-то парнем в мокрой от пота футболке и его подружкой — сплошные духи и лак для волос. Я понятия не имела, как двигаться дальше, а просвет за спиной тоже закрылся. Дышать было нечем, а шум стоял такой, будто гремело прямо в голове и звуки пытались вырваться наружу через уши, нос и глаза. Голова поплыла, ноги обмякли, но я сообразила, что не очень-то они мне нужны: окружающие держали меня на весу.

И тут сквозь малюсенькую щелку я увидела знакомый принт на спине желтой футболки — футболка подпрыгивала вместе со своим владельцем в такт музыке. Жук! Я вдохнула полную грудь воздуха, опустилась на пол и стала понизу пробираться сквозь частокол ног. Выбралась наружу рядом с Жуком, постучала его по плечу.

Он полуобернулся, осклабился и завел длинную руку мне за спину, на уровне талии. Я помнила про наш разговор, но не противилась. Ткнулась ему в бок — привычный запах его тела на сей раз показался почти приятным; он придерживал меня, дав возможность немного отдышаться.

При этом он что-то говорил, но я ничего не слышала. Тогда он нагнулся и заорал:

— Тут прикольно, чел! Вот… — Другой рукой он протянул мне здоровенный косяк. Я, похоже, была так оглушена всем предыдущим, что взяла не раздумывая. — Давай! — гаркнул Жук мне в ухо. — Классная штука.

Я глянула на косяк в своих пальцах — над кончиком вился голубоватый дымок. Обычная травка, ничего серьезного. А потом я вдруг вспомнила про маму, в какой странной позе она лежала, когда я ее нашла. Может, и она начинала вот так же? Курнуть для забавы? Нет, меня не заманишь на эту дорожку. Я вернула косяк Жуку.

— Ты чего? — удивился он.

— Да так. Тут жарковато, мне бы попить.

— Сними ты куртку, Джем, а то расплавишься.

Тут он был прав. Я чувствовала, что по лбу катится пот. Вывернулась из рукавов, стараясь никого не пихать локтями, стянула «кенгурушку» через голову. Про нож я, понятное дело, забыла. Он упал на пол. Я замерла, гадая, как на это отреагируют. Многие заметили, и ничего — только рассмеялись.

— Эй, а вот этого тут не надо, мы разбойники честные. — Кто-то наклонился, подобрал нож и протянул мне.

— Жук, кого это ты привел? Ишь какая крутая сосиска!

Говоривший подмигнул — я поняла, что надо мной смеются. Пятнадцать лет, росту метр пятьдесят — чего меня бояться.

Жук осклабился:

— Так это Джем. С ней лучше не связываться. Мелкая, но свирепая.

Я вообще-то не люблю, когда меня обсуждают, но тут, в этой толпе, все выглядело так, будто говорили о ком-то другом. Меня это не касалось.

Через некоторое время подвалил какой-то громила, перекинулся с Жуком парой слов. Он был сплошь в татуировках, именно что сплошь. Руки, шея, лицо — абсолютно всё. Собственно, обалдела я от татуировки на лице — в жизни ничего такого не видела. Жук нагнулся ко мне и проорал:

— У меня тут одно дельце. Сейчас вернусь.

Они на несколько минут скрылись в какой-то дальней комнатушке, а я осталась стоять, соображая. Подойдя к Жуку, татуированный тип оглядел меня с ног до головы. И теперь в мозгах у меня плавало его число, а я пыталась сообразить, что бы это значило; я хоть и не затянулась тем косяком, но, видимо, надышалась дыма. Мозги ворочались со скрипом — я не то чтобы перестала соображать, но делала это очень медленно. 11122009. Что бы это могло значить? Потом я все-таки сосредоточилась. Получается, одиннадцатое декабря этого года. В этот день Татуированный откинет копыта. За четыре дня до Жука. Блин, да что здесь такое творится?

Жука рядом не было, новое число прожигало мне мозги, так что я здорово завелась. Прибилась к этим новым приятелям Жука, но они не знали меня, а я — их. Закрыла глаза, сделала вид, что слушаю музыку, прикинула, сколько я здесь еще продержусь, заметит ли Жук, что я свалила, а если заметит, что об этом подумает.

А потом что-то заставило меня открыть глаза — шум стал каким-то другим или кто-то меня толкнул, не знаю. В другом конце комнаты обстановка накалялась. Несколько парней, в том числе и Татуированный, кого-то пихали. Руки, плечи, локти — все шло в ход. А в самой гуще возвышался Жук. Здоровенный, как каланча, но было понятно, что происходит. На него наезжали, над ним стебались. Он вскинул руки, будто хотел сказать: «Да ладно вам, ребята», — а они бесновались вокруг как гиены. Жук — он длинный, но при этом кожа да кости, и, когда я на него глянула, комок подкатил к горлу. Такой беззащитный.

Через пару минут из комнатушки вышел еще какой-то тип, в бейсболке и темных очках. На первый взгляд ничего особенного, но было в нем что-то такое, в осанке, что ли. Представлять его мне было не нужно: явно Баз, здешний главный. Он что-то сказал, и от Жука мигом отстали. Жук начал благодарить, было видно, что он просто рассыпается в благодарностях, голова трясется, как у фарфоровой собачки. Потом он вернулся ко мне.

— Давай, Джем, нам пора.

Он ухватил меня за плечо, а я, вместо того чтобы вывернуться, позволила ему довести меня до дверей: мне очень хотелось наружу, я давно пожалела, что пришла.

— У тебя все в порядке? — спросила я.

— А то, еще бы. Просто класс. Просто класс. Давай, сваливаем. — Пока мы пробирались сквозь толпу, он продолжал трясти головой и что-то бормотать. Теперь мне не пришлось прокладывать дорогу: перед нами расступались. Все ведь видели эту потасовку в углу, на Жуке теперь стояла особая печать.

После этой духовки, Базовой квартиры, воздух снаружи показался просто ледяным. Мы молча спустились по лестнице. Жук, похоже, не собирался мне ничего объяснять, пришлось спросить самой:

— Что там, блин, приключилось?

— Ничего.

— Не держи меня за дуру, Жук. У тебя вдруг — ни с того ни с сего — появляется новый музыкальный центр, заводятся деньги, тебя приглашают к Базу, а три недели назад он бы на тебя и не чихнул, даже если бы от этого зависела твоя жизнь. Видела я этих типов вокруг тебя. Ты во что вляпался? В какую хрень?

— Да нет, Джем, ничего такого. Вернее, ничего такого, с чем я не разберусь. Они… просто хотели убедиться, что я не сдрейфил. А я и не сдрейфлю. Все будет классно. Всех-то делов — отнести кое-куда один пакетик, принести другой обратно.

— Пакетик? — Сердце у меня упало. — Блин, Жук, на что это они тебя подрядили?

— Да я так, помогаю немножко. — Мы теперь шлепали по главной улице. Жук торопливо осмотрелся, потом метнулся к дверям какого-то магазина и поманил меня за собой. Такой, понимаешь, весь таинственный — просто умора. Если бы нужно было со всей улицы выбрать одного типа, у которого совесть нечиста, все бы дружно указали на него.

Я втиснулась с ним рядом. Жук распахнул куртку, выпустив в ночь облако знакомого запаха.

— Ты чего?

Он улыбнулся как человек, у которого есть тайна и которому просто не терпится ею поделиться. Сунул руку во внутренний карман, достал какой-то конверт. Наклонился ко мне и сказал почти шепотом:

— У меня тут две штуки.

Я выглянула из нашей щелки. Вроде поблизости никого, кто мог услышать.

— Рот закрой, — сказала я.

Жук фыркнул:

— Честное слово. Две тысячи. Видишь, Джем, мне доверяют. Вон чего доверили.

— А если тебя по дороге ограбят или еще чего?

Даже в темноте было видно, как он осклабился.

— Сейчас, ограбят. У меня вон какой охранник, еще и с ножом. Будешь моим телохранителем.

— Отвали, — сказала я. Я теперь чувствовала себя полной дурой, что притащила этот ножик. — Просто без ножа в темноте как-то неуютно.

— Да я ж тебя не ругаю, чел. Дело хорошее. У меня тоже есть.

— Убери ты этот чертов конверт, пока кто-нибудь не увидел, и пошли.

Он засунул конверт обратно, мы пошли. Жук так и пыжился, словно кот, объевшийся ворованной сметаны. Я не хотела портить ему настроение, но, с другой стороны, не хотелось, чтобы он вляпался во все это еще глубже.