Санаториум (сборник) Петрушевская Людмила
Я кивала, кивала.
Ребенок тащился, увязая в песке.
Ну что же, киты вон тоже упорно выбрасываются на берег. Лемминги вообще миллионами лезут в море.
Все. Я больше ничем не смогу помочь бедной девочке.
Но вот что интересно – народ на веранде и у стойки, все эти обкуренные бородатые пацаны и их пьяноватые девушки, они все вдруг безмолвно начали тянуть шеи и нацеливать свои экранчики, запечатлевая в них крохотную человеческую песчинку, которую уносило к океану, маленькое голое, беспомощное существо, идуще на смерть.
Ни в каком Интернете такое не увидишь!
Баба все орала, принципиально не глядя в сторону берега, но она уже тоже что-то почувствовала.
Потому что наступила тишина. Хозяин отключил музыку.
А под навесом, за спиной орущей бабы, люди целились своей аппаратурой вниз, хотя с такого расстояния трудно было что-то поймать. Стоп. Покой, невмешательство, нирвана.
А бедная Стелла сидела, чуть не плача, опустив глаза.
Дионисий что-то объяснял Али и ее мужу, показывая на садящееся в море светило, кариатида пила уже какую по счету даровую порцию джина с тоником.
Я только сказала: «Твой ребенок сейчас умрет».
Это вызвало новый поток криков о том, что она не позволит никому указывать, как ей жить.
Но почему-то она все-таки двинулась вниз. Она шла, увязая нелепыми каблуками в песке, вырядилась зачем-то в будний день, и она орала, теперь уже дочери.
Судя по ее спине и протянутым рукам, можно было подумать, что она рыдает.
Девочка стояла уже в воде и подтягивала к себе плотик.
Все в природе замерло. Море лежало шелковое, мелкая рябь колыхалась вокруг ребенка.
Дитя плюхнулось на плотик. Плотик сел на мель.
Веранда начала облегченно смеяться. Мы со Стеллой тоже. Кариатида хмыкнула.
Да! Все давно следили за развитием событий, нацелив экраны вниз.
Мамаша вернулась с девочкой на руках. За ними полз, как живой, плотик. Уж что маленький человечек имел на свете, за это он и держался, за веревочку.
Грянула обычная похабная музыка, но все восприняли ее с благодарностью, зашевелились, оживились, посыпались заказы, забегал официант.
А мы сидели лицом к закату, тач-даун опять не удался, марево все скрыло.
Но не было в обозримом пространстве более заботливой матери, чем наша чернавка, она одела своего детеныша, она катала его на качелях, а рыжего, который кинулся с кулаками защищать свою собственность, застыдившиеся родители мигом подхватили, увели и больше не отпускали.
Мамаша так и носила свою дочь до темноты, потом села за стол ее кормить.
Мы со Стеллой тайно улыбались как заговорщики.
Али и ее муж растворились еще раньше, так ничего никому и не сообщив о себе, но, видимо, сделав свое дело. Судя по всему, они передали что-то такое Тами. У нее был еще более мощный посыл вовне. Она как-будто что-то хранила, какую-то нужную этим людям вещь.
А позже все оказались на большой веранде в квартире этой кариатиды. Мы чувствовали себя как бы персонажами некоей местной светской хроники, хотя никакой прессы вокруг не наблюдалось.
– Закинемся? – сказала Тами.
Да, все сходится. Именно это. У нее уже было чем.
И вот тут наконец и Дионисий получил свою бесплатную порцию счастья. Видно было, что оно ему в конце концов привалило, что ему стало хорошо, и он, не в силах сдерживаться, буквально подскочил со своего стула и начал приплясывать. Его угостили за бесплатно, однако же, вскоре поняла я, малой дозой, и ему неизбежно понадобится вторая, уже за деньги, такая тактика у дилеров, Тами наверняка подрабатывала этим в голодные-то свои годы и подрабатывает здесь. Но пока что Дионисий ликовал. Лицо его сморщилось, пошло лучами радости от глаз и носа, руки выделывали движения, как бы обхватывая шары. Потом счастье кончилось, и Дионисий, скрюченный, сел у стены на корточках. Надо бы добавить, такое выражение лица он постепенно приобрел, глядя на Тами, но ему больше не предложили. А деньги были только у Стеллы. Он подполз, привалился к ее коленям, но она ему что-то сказала. Она оставила кошелек дома, я поняла. Он стал умолять взять дозу в долг. Она молчала.
Тами дала понять, что пора уходить. Стронулась, пошла в спальню. Гости начали расползаться.
Стелла поднялась, я за ней, и Дионисий вынужден был, все проклиная, идти за нами. Его ломало. Он бы накинулся с бранью и кулаками на Стеллу, но я мешала. Он долго кричал в их спальне, бушевал, потом побежал куда-то и не вернулся.
Наутро мне наступало время уходить. Помятая Стелла, укутанная в шарф, налила мне чаю.
Что ж, я решила. Та гора и тот монастырь, где живут в развалинах мальчик и девушка. Они-то там живут по каким-то своим причинам?
Пора к ним.
Тепловой удар, спасибо доброй Стелле, был передан мне недаром. Но, как говаривал мой названый брат по детскому дому, ты его помнишь, он погиб под электричкой ночью, пьяница Игорь, «Мне нет места на земле», это святая правда, для меня тоже.
Стелла ведь мне показала направление. Здесь две дороги на выход – туристы отсюда едут либо в аэропорт, либо туда, к высям.
Я трансмишировалась в поселок у подножия гор, побывала при консультациях, которые турфирма проводила с клиентами, кандидатами на восхождение к обители, – было сказано, что телефоны и всякая аппаратура из рюкзаков изымаются, с собой можно брать только еду и рекомендованные агентством лекарства, поскольку иногда случаются кровотечения из носа, головокружения, сердечные приступы. Собственные лекарственные препараты сдаются проводникам. Я уже знала, что места здесь повстанческие, режим пограничный, турфирма явно платит за девушку и мальчика властям, причем риск казни есть обоюдный, обе стороны могут оказаться на поле стадиона перед национальным матчем, в сидячем положении и с гриппозными масками на глазах, причем привязанные к стульям, которые также привязаны к кольям, вбитым в землю, а стулья расположены рядами, в шахматном порядке, и пришедший исполнитель, не видя лиц, просто пойдет по полю, осеменяя затылки пулями. Это есть в Сети.
Так что появление нового насельника в монастырских развалинах на горе, если о нем узнают, не будет одобрено внизу – и ни там, наверху, ибо как тебя примут постоянно живущие святые? То, что складывалось годами, та обязательная нищета в горной обители, те девушка и мальчик (надо полагать, непростые девушка и мальчик), они не могут подпустить к себе ничего чужеродного, на то надо делать смиренную скидку. И это еще не все. Есть сложности. И святые ли они? Или же они действительно те самые, долгожданные, основные и вечные, недаром ведь мне передалось послание девушки. Иначе бы я не получила импульса такой огромной силы, без которой в волнах океана нам было бы не справиться с весом ребенка. Так просто это не бывает.
Также я узнала, что представителям властей лень тащиться на гору, а вертолету там не сесть, и каждые два месяца мальчик и девушка под водительством проводников якобы сами сходят вниз, их фотографируют, снимают отпечатки пальцев, и они платят налоги за туристический бизнес. Таковы условия.
Конкуренты подозревают (в Интернете можно прочесть), что та турфирма сразу же, давно уже, нашла подставных, их привозят и спускают по вертолетному трапу на макушку скалы, рядом с монастырем, и они дальше идут своим ходом в поселок. Главная проблема, смеются конкуренты, что девушка скоро – года через три – превратится в бабу, а у мальчика вырастут усы. А дактилоскопия должна быть та же самая.
Те, основные, не выходят, не могут выходить. У них своя отработанная милость к пришедшим – внизу этим туристам, объясняя насчет местных обычаев, операторы продают заранее заготовленные белые полотенчики, и наверху святые повязывают их на шею владельца. Это потом на всю жизнь оберег.
Турфирма, продающая эти белые кашне, загребает бешеные деньги на монастыре, считают конкуренты. Но вредить боятся. Слава о святых среди местных очень уж велика, хотя без выхода в Интернет. Тут он запрещен (не для меня).
Инакомыслящим властям, представителям другой веры с самого рождения, плевать на эту славу. Но местные не выдают своих. Разве что под угрозой казни всей семьи.
Так что и это место сомнительно.
Если я устроюсь там, то придется обходиться без костра, значит, понадобится альпинистское снаряжение и какое-то топливо. Скорая когда-то увлекалась одним альпинистом, ходила с ним в горы, может узнать о новом оборудовании. После сообщений от нее я слетала в магазин, примерила костюм с подогревом (зашла в кабинку, надела, трансмишировалась), т. е. присвоила. Наконец, приземлилась ночью, несколько раз трансмишировалась в развалины, вниз, наугад, оказывалась сплющенной в мелких пустотах, и наконец было найдено замкнутое пространство, довольно просторное, с каменным прочным сводом, с длинным лазом куда-то вверх, проверила – к расселине, трещине в скале. Обустроилась. Надо, чтобы никто не пронюхал. Но если все правда, то девушка и мальчик будут знать обо мне. Вопрос, как святые защищают свое место и защищают ли. Вряд ли. Туристов они терпят. Они знают, что мир так или иначе их в конце концов вычислит. Они тут уже пятьсот лет, по легенде, но проявились только недавно.
Главное: третий костер будет заметен сверху, по дыму.
Стало быть, без костра.
Притащила из того же магазина у Джомолунгмы поочередно спальник на пуху, алюминиевую посуду. Легкий обогреватель на батарейках взяла. Смена батареек раз в две недели при постоянном употреблении. Запаслась и батарейками. Взяла также таблетки для примуса. Воды два раза по две бутылки. Обтираться придется виски, надолго спускаться к бассейну нельзя. Да и там не умыться, только ковшик на цепи лежит на воде, то есть соблюдай полнейшую чистоту вокруг маленького водоема, наполненного за зиму. Такой себе буду Робинзон Крузо. Как они-то обходятся с человеческими проблемами, руки, правда, у них грязные. Но мягкие, нерабочие. Я поцеловала пальцы обоим. Они никак не реагировали, привыкли? И у них нет никакого мусора! Мои отходы, все эти пакеты, обертки и объедки, полтора кило, я оттащила в помойку альпинистского отеля в поселке. То-то местные мусорщики поразятся, найдя в дорогом пакете следы дерьма (выкинутого наверху, в первую ночь, с утеса, пардон за подробности, но пришлось трансмишироваться в ущелье и взять пакет обратно).
Нельзя оставлять следов. За мной охотятся…
Дождалась внизу, в турагентстве, последней экскурсии. Загримированная (рыжий парик, зеленые очки, шорты, майка, рюкзак) спросила, можно ли с вами на экскурсию. Запросили немереные деньги и велели одеться: штаны, куртка, шипованные ботинки обязательны. Хорошо, все приобрела у подножия одной горы в Непале. Прошла с паломниками весь путь, познакомилась с насельниками, принесла воды и тому и другой, поцеловавши им мягкие пальчики с грязными ногтями (но короткими!). Отдала им галеты и витамины. Спустилась вместе со всеми. Потом оказалась у девушки в келье. Ничего ей не объясняла.
Она тоже молчала, опустив вежды. У нее веки такие тяжелые, что иначе не скажешь. Я ей была не нужна. Не в том смысле что не интересна, нет, я ей была обыкновенная бытовая помеха. Может быть, она размышляла, как меня вытерпеть у огня, где уложить спать и чем кормить. Крыша в монастыре была только в тех двух местах, где жили святые.
Повалила метель. Я задала девушке задачку, исчезнув.
Попила воды, включила обогреватель, залегла в пуховой спальник.
Меня разбудил шум двигателей.
Я пробралась наверх, к смотровой щели.
Над монастырем завис вертолет.
Люди в форме были заняты делом – один висел на трапе, спускаясь на площадку два на два метра, двое других вели туда снизу девушку и мальчика. Они их вели очень медленно, как под водой, это было заметно. Хотя святые не сопротивлялись, их глаза были опущены.
Я смоталась вниз за своим инструментом. Ничего особенного, легкий резак на нейтронах. Похищено из одной частной лаборатории, финансируемой тремя подпольными банками. Опытный образец. Якобы НИИ, на самом деле лавочка по созданию новейшего инструментария для скорого уничтожения всего живого. Им же, этим резаком, было раскурочено все оставшееся в том институте. Ночному дежурному, бедному студенту, заранее добавили в кофе ликвиданта памяти и ночью по телефону вызвали наверх, привезли на вокзал побритым налысо и в очках с сильными диоптриями, а там посадили в экспресс дальнего следования, где он, очнувшись через пять часов, пожелал спрыгнуть на ходу. Затем, снятый с поезда на первой же остановке, он поступил в психиатрическую лечебницу ввиду полной потери памяти. Бандиты, владельцы уничтоженной лаборатории, сочли его погибшим и ничего не заплатили родным. Это сделала я, вынув у самого умного из сейфа все содержимое. Мать пропавшего нашла под диваном чемодан с деньгами и ничего никому не сказала. Затем, через год, он вспомнил свой адрес, мать забрала сына и уехала с ним я знаю куда.
Итак, взявши тот ихний резак, я оказалась вверху на скале, через пропасть от вояки в мундире с погонами, который спускался с вертолета по трапу. Трансмишировалась, повисла на трапе у самого брюха вертолета. Уходя, перерезала трап. Вернулась на свой уступ в скале. С воплем офицер рухнул в пропасть. Тот, кто держал мальчика, отскочил от летящего сверху трапа и тоже упал вниз. Мальчик сделал шаг в сторону, и вовремя. Канатами стегануло по площадке. Тот, что вел девушку, отпрыгнул, но не успел. Вершиной трапа его смело в пропасть.
Девушка и мальчик исчезли.
Вертолет, болтающийся над скалой, облетел окрестности и, видимо, сообщил о катастрофе, унесшей всех пятерых. То есть и арестованных.
Но им этого было мало. Им всегда нужны трупы!
То есть на другой день притарахтел другой.
Ну, разумеется, его постигла та же участь – спустили трап, по нему начал корябаться вниз толстый начальник (солдата пустили первым), и оба вместе с лестницей рухнули мимо площадки, в пропасть, и звенья летящего сверху трапа тоже попали в цель.
Надо было совершить что-то типа чуда, чтобы вояки испугались и уверовали, и я ночью выбила на пологом склоне скалы круг со стрелкой в другую от монастыря сторону. Типа «идите отсюда».
Военные чудес не приемлют, но в них сильны суеверия.
Я прочла известие, что два вертолета с солдатами и начальством (видимо, посланные к монастырю) перелетели через границу во вражеское государство. Поскольку их отправили сюда, на верную кару богов.
Наутро я оказалась в турбюро, где бледный оператор по-английски объяснялся с военными.
– Семеро из-за вас, из-за них погибли, – орали они.
– Мои не виноваты, – твердил он. – Трап оборвался, и все.
– Трап был отрезан как лазером, – стояли на своем вояки. – Мы обследовали с экспертами.
– Они святые, у них нету лазера. Может быть, это было чудо?
– Чудо выглядело бы как несчастный случай, – отвечал один, по речи судя, военный эксперт, – а отрезано было ножом, ручаюсь. И потом, они, ваши те, тоже погибли.
– Как это, ножом в воздухе? – заинтересовался оператор.
Начальник вмешался:
– Кто теперь полетит туда? Все отказываются забирать погибших даже под угрозой расстрела. А мы должны предоставить их трупы и святых тоже.
– Это не мои виноваты, – как мог, сопротивлялся туроператор. – Они мухи не обидят. И они погибли же.
– Вы полетите в следующем вертолете и первым повиснете, за вас будут держаться остальные. Предъявите все трупы.
– Да их уже птицы расклевали, кости растащили! И я не военнообязанный и гражданин Казахстана! – отчаянно сказал бедняга.
– Мы сообщим вашим, что вы сорвались в пропасть. И пошлем вас домой в цинке.
– Они же знают, что зимой я закрываю агентство, у меня уже билеты забронированы на завтра! Я не идиот, тащиться в горы в эту пору!
И он набрал номер на своем телефоне.
Вояки тут же скрутили несчастного, подняли на манер бревна и стали тащить к выходу бьющееся, как рыба на крючке, тело.
Я сделала что могла из-под стола, на них затлели брюки. Ноги должны были быть обожжены на уровне колен.
С дикими воплями они уронили свою жертву и выскочили вон.
Менеджер тут же позвонил домой и все рассказал, половину приврав.
Затем он кинулся к сейфу, набрал полагающийся код, но прислушался и выскочил в другую дверь. В таких учреждениях неплохо иметь запасной черный ход в какую-нибудь харчевню.
Никто, однако, больше не вошел.
Я без ухищрений просто отворила дверцу сейфа, вытащила оттуда примерно килограмм долларов (резак весил полтора) и исчезла вовремя: дом через минуту был снесен с лица земли снарядом.
Ночью я оказалась на уже привычной скале над монастырем. Костры горели, и напрасно. К нам приближался самолет. Но ни одна бомба не разрушила монастырь. Самолеты, желающие точно попасть в небольшую цель, снижаются, я трансмишировалась туда в хвост и вскрыла своим резаком внутреннюю обшивку с проводами. Самолет дотянул до городка и там рухнул со своим нерастраченным бомбовым грузом. Зарево осветило тучи.
Погибшие святые что-то тут охраняют, решили все.
Вояки теперь всерьез задумаются о чудесах. Присвоют насельников монастыря и будут пытаться их использовать в своих целях. Не выйдет.
Расклад у этих двоих обычный, не раз описанный. Девочка забеременела в пятнадцать лет от святого духа. Люди не поняли, понимание приходит только во время родов, когда повитуха видит, что ребенку не выйти, есть преграда, тонкая, но есть. Родные беременной сходили с ума, девочка сначала пыталась сама понять, что с ней происходит, и оправдывалась, а потом замолчала, делать было нечего, живот вырос. Отец девочки, скорее всего, собирался убить их обоих, мать и младенца (царь Ирод в квадрате, в семье такое бывает). Видимо, мать могла ее выгнать заранее, опасаясь резни. Дорога привела беременную в заброшенный монастырь. И (думаю я) мир уже был готов, чтобы принять ее. Кто-то присутствовал при родах, Господь здесь не мог ее оставить. И молва о девственности поползла. Сама она ведь молчала. Ребенок тоже. Я все время размышляю на эту тему.
Судя по всему, эти двое не взрослеют. Не говорят. Их контакты не словесные. Их силы не имеют веса и формы, они тоже невербальны, только в случае необходимости они передают посыл центру речи. Вот здесь тот же случай. Когда-то те, первые, исчезли, завершив свой путь в муках, предполагаю я, но снова появились, и уже не в первый раз. Люди ждут и находят новых.
Когда я оказалась наверху, там стояла, как всегда, полная тишина. Я поговорила со Скорой, выяснила, что власть тут нерушима (она посмотрела), то есть следует ожидать репрессий. Они будут бомбить.
Скорая – врач скорой помощи и по совместительству хакер, вскрывающий все что есть в компьютерах мира.
Я, как ты знаешь, – международная аферистка и воровка в поисках справедливости.
Если предположить, что наш мир и вообще Вселенная – это мысль (утверждение великого Иммануила Канта), то да, изначально существовало только одно слово, и слово было Бог, т. е. Бог было именно слово, невербальное слово, т. е. мысль, которая стала образом, – и мы и все вокруг есть просто вымышленная, мысленная картинка, компьютерная игра, которой занят был Создатель, а он может вообразить себе вообще что угодно, ярко так представить и свет, и воды, и твердь, не говоря уже о персонажах – как в детстве я буквально видела целые фильмы с собственным участием, – и ежели это так, то необходимо вести дальше эту игру. Тут уже все есть, вражеские воины, мое нейтронное оружие, убийственное и бесшумное, а также святые, которых надо спасти.
Стало быть, необходимо найти их Генштаб.
Скорая быстренько обнаружила их контору, компьютерный центр вооруженных сил, и переслала данные (т. е. сведения о количествах оружия и солдат, а также о планах мирового господства с помощью нового оружия, бомбы XXL) во враждебный Генштаб, а также выложила их спустя пять минут в Интернет. И повредила локальные, т. е. тутошние, базы данных военно-воздушных сил. Т. е. ни одного самолета с целью бомбардировки они послать в ближайшее время не смогут.
Наутро, когда я трансмишировалась к водоему и начала подъем с тяжелой бутылью, оп-па! Я увидела новых идущих вверх. Это были простые местные, старик и старуха, и они вели к монастырю кого-то согбенного, еле передвигающего ноги. Молодого. Они достигли развалин и, посадив своего больного, укутав его, стали разбирать завал – видимо, пытались найти вход к святым. Это не был последний поход с умирающим, чтобы оставить его в святом месте птицам, как принято в других горах. Они надеялись на исцеление. Видимо, слава этих мест подпитывалась все-таки чудесами, подобными той силе, которую девушка передала мне через чужую руку.
Но они ничего не нашли. Быстро наступала ночь, поднялся ветер. Они даже не смогли развести костер, все гасло, и просто легли рядом со своим больным, грея его телами и своими тряпочками. Днем, когда я вышла и перебралась на соседнюю вершину, на стоянке уже никого не было, там валялись только принесенные вчера сучья, кровавые обглоданные кости и, в неглубокой расщелине, белел застрявший череп с длинными волосами, их шевелил ветер. То есть это, судя по всему, была девочка стариков… Птицы тут мгновенно уничтожают всю органику.
Мои святые были немые. Хотя не глухие – на внезапный хлопок (я проверяла) они реагировали. Стало быть, их немота была поправима – правда, в нашем детском доме для инвалидов по разуму с такими даже не пытались работать, диагноз поставлен, им, т. е. детдому и директору пенсия капает. Туда же, к нам, ты помнишь, свозили и вообще странных ребят, задумчивых, так называемых паранормалов. Я к вам попала, потому что исчезала. В детском доме, куда меня определили, найдя на вокзале, то и дело все сбивались с ног, разыскивая новенькую, не явившуюся на обед или вообще ночевать. И только одна няня, Пашка, обнаружила у меня с обратной стороны наволочки, под подушкой, два телефона в магазинной упаковке, пакет чипсов и кусок пиццы. Пашка тут же взяла меня за плечо, отвела в подсобку, предъявила доказательства и сказала, что меня посадят в детскую тюрьму навсегда, но если я ей признаюсь, где все это взяла, то она меня не отдаст. Таким образом, я начала воровать для Пашки. В ювелирные меня не пускали, а она требовала золото, истязала меня, била в живот коленом, чтобы не оставлять следов.
И тут появился, ты помнишь, Учитель. Судя по всему, его к нам сослали. Он был одноногий, лицо в шрамах, я его боялась. Вскоре собралась, согнанная отовсюду, вся наша группа детей с серьезными отклонениями – он, судя по всему, уже поработал в разных детских домах для умалишенных, имел связи и действовал от чьего-то имени. Сам он не обладал никакой властью. Официально у него был кружок краеведения, он забирал нас по воскресеньям на целый день и уводил в окрестные леса. Левитация, подъем на полметра, это было только начало. Я доставляла к костру пиццу, ты, как самый сильный мальчик, приносил два кило картошки (не больше, никогда не больше) – ты рассказывал, что всегда просил взвесить кило восемьсот, покупку клали в пакет, и дальше продавщица терла глаза, таращилась и ругалась матом (я однажды присутствовала при этом, якобы стоя в очереди с сумкой, куда тетка мне потом ссыпала яблоки, тоже кило восемьсот, и опять материлась, не видя перед собой никого). Пашка меня не оставляла в покое, требовала свое, и в мертвый час, когда она оставалась дежурить – воспитательницы в это время обедали, – я таскала ей то, что на рынке лежало на лотках, белье, сумочки (страсть к ним так у меня и осталась), дешевую бижутерию и все по мелочам.
Учитель исследовал наши возможности, учил всему, что узнал сам (после пыток и потери ноги он перестал трансмишироваться). Он, ни много ни мало, мечтал о мировом господстве нашей группы, о возможности влиять на экономику (с нашей подачи, для пробы, был инспирирован мировой кризис – одному сингапурскому клерку мы попутали в компьютере цифры, а он был игрок и не подозревал, что ставит такие суммы). Мы в своем детском доме довольно быстро приобрели каждый по компьютеру, то есть я их притаскивала один за другим из разных мест, небольшие, но мощные. Мы все стали хакерами. Скорая, кроме того, изучала медицину, неформально посещая лекции, я – языки, притом таскаясь по всем мировым столицам. И тут грянул гром: меня удочерила немолодая пара, получившая русское гражданство за заслуги в области культурного обмена (подарили одному чиновнику якобы Ван Гога). Им дали квартирку в Ижевске. Они, правда, не сменили место жительства и продолжали базироваться в Альпах, в замке 13-го века. Там они были фон Анимы, тут – бывшие графья с двойной фамилией (у них был какой-то русско-германский троюродный дед), я так ее и не запомнила. Учитель отпустил меня, не отпуская. Я была с ним на ежедневной и многоразовой связи до самой его гибели. Собственно, всех нас разобрали по семьям. Пашка так плакала в присутствии фон Анимов, когда они наконец за мной прибыли, так меня крепко держала, что эти интеллигентные люди через переводчицу узнали, что она, оказывается, моя мать и родила меня от своего отца в двенадцать лет! Что это она меня якобы нашла оставленную на вокзале в пеленках, а на самом деле сама и бросила там, будучи тоже бедной сиротой, и потом следила за моей судьбой, устроилась няней в мой дом малютки и затем переходила в те детские дома, куда меня совали. Чудовищная ложь. Я как-то ранним утром (в Альпах было 5 утра) отвезла ее на операцию в гинекологию в Анапе, и она при мне давала данные для медицинской карты и сказала врачихе, что не рожала. Абортов семь. Короче, потрясенные и глупые Анимы взяли ее с собой в Европу как мою няньку. Там Пашку вскоре посадили по навету сестры графа фон Анима, эта тетя ни мне, ни Марье не доверяла и кончила тем, что порылась в ее чемодане и обнаружила несколько килограммов золотых изделий с бирками магазинов. Пашка меня не выдала, она только просила не отправлять ее в тюрьму на родину, а посадить в Швеции. Но Швеция отказала ей в тюрьме, а родина направила на зону в Коми республику. Оттуда она требовала, чтобы я ей таскала драгоценности, а то она меня предаст. А меня в ту пору отправили на воспитание в монастырскую школу во Франции, где я жила в каменной восьмиметровой келье, к которой прилагался садик с высокой каменной оградой, висящий над пропастью. В верхнем углу моей кельи имелась дыра, через которую меня могло наблюдать руководство в любое время дня и ночи. Но это не мешало мне навещать окрестные базарчики и, с добычей, Пашку, а также проводить время сна с тобой и со всеми нашими (на кровати я создавала свое подобие и оттуда же, из-под одеяла, исчезала).
Пашка за золото откупилась от зоны, ей пересмотрели срок, и она приобрела себе дом в Анапе, в поселке Витязево. Летом жила в сарае (свой душ и сортир рядом), сдавая жилье покоечно и покомнатно, и это было для нее самое то: она выросла в крепкую хозяйку, каждая копейка и груша из сада, а также каждая банка вина из подвала (банку назад!) на счету: скромная миллионерша, занятая делом. Ну и у нее были жиголо-любовники, анапские гопники, наперсточники с базара, которым вечно не хватало тысячи долларов, чтобы войти в банду. Они ее и убили, единственную мою родную душу, заинтересованную лично во мне. К моменту ее гибели я уже была матерью двух близнецов, якобы суррогатной матерью, а отцом оказался мой приемный папаша, Йоахим. То есть я по окончании школы явилась домой в замок, приехала восемнадцатилетней скромной оторвой в полном расцвете, бутоны и розы, стреляющие глазки (в угол – на нос – на объект), манера сидеть в своем обычном мини-платьишке, почти сползая с дивана, ноги врастопыр. На самом деле я уже прошла все огни, воды и медные трубы ночью в Анапе за сараем Пашки, где стоял мой топчан, якобы я люблю спать одна на воздухе. А в замке Йоахим, его болящая жена и таковая же сестрица, завтрак с салфетками. По решению семьи мне якобы ввели сперму отца, так как они нуждались в наследниках по крови, родилась двойня, два мальчика, их немедленно усыновили фон Анимы, а меня, истекающую молоком, отправили вон, учиться в Сорбонну. На самом же деле это было изнасилование, Йоахим за ужином налил мне вина, а что мне его вино после анапской водки, он подождал, пока все заснут, и пришел ко мне в спальню с ненормальной улыбкой, а я как раз собиралась трансмишироваться к дружку в Анапу. Пришлось его принять. Потом была эта комедия с искусственным осеменением. Мои дети, мои якобы братья, уже учатся в парижской Эколь Нормаль, один на философском, другой на театральном, и они вылитые Эдики. Эдик, помесь папы-армянина с гречанкой тетей Зоей из поселка Приморского, дал своим детям благородный профиль, орлиный нос, античный подбородок и гриву кудрей. Только ноги у Эдика были кривые и коротковатые, но у мальчишек ноги мои. Йоахим, троюродный Габсбург, был гораздо страшней, подбородок башмаком, правда, нос тоже крюком. Сейчас они с моей мамой Джулией покоятся на семейном погосте сразу за храмом 13-го века, всем правит 90-летняя сестра Йоахима, которая меня не признавала никогда и удалила из наследниц сразу, как только Йоахим с женой разбились в Альпах. Она доказала в суде, что усыновление мое было сфабрикованным, за деньги, даже посылала в Россию следователей, которые опять всех подкупили. Я, в свою очередь, сообщила тетке, что дети не графовы. Но она вскрыла могилу фон Анимов и по спилу с бедренной кости брата доказала, что мальчики свои. А то мы не знаем, что все данные продаются и покупаются. Ребята слишком породистые и красивые, анапские. Графы эти уже во многих поколениях поражают народы своими личиками (см. портреты Веласкеса).
Стало быть, я по-прежнему без семьи, без родных. Мальчишки мои вообще меня считают какой-то суррогатной теткой… Они не унаследовали мою паранормальность, и слава тебе, о Господи.
О Нем. Несколько моих паранормальных мыслей.
Как сказал в романе Итало Звево умирающий старик, я все понял! А врач сообщил его сыну: «У вашего отца начался отек мозга». Любимая книга учителя, «Самопознание Дзено».
Наш мир это мысль, сказал другой человек, Иммануил Кант.
Измышляя этот наш мир – как бы компьютерную игру, – Создатель, да простит Он меня, мигом все представил себе: космическое пространство с движущимися светилами, красиво и умно, затем земную твердь из пылевого облака, покрыв ее водной гладью, вообразил себе всякую живность и растительность невероятной красоты и изобретательности (чего стоят только две костные шестеренки в суставе у древней утки) – короче, забавлялся как мог, пока, полюбовавшись мужчиной шимпанзе, он не увидел, что тот передает окружающим только агрессию, похоть, боль, жажду и голод, усталость, страх, доминирование и даже некоторые социальные навыки (т. е. выгоняет из стада молодежь, претендующую на самок, своих сыновей, диких подростков, и они образуют в джунглях гомосексуальные группы, пока старшие из них и самые сильные не отбивают себе самок у старика и не основывают свое племя). Есть еще и счастье, но только после употребления спиртного (забродившие плоды) и наркотиков (листья коки). Однако шимпанзе далек от почитания Бога и вообще не в силах оформить мысль, в то время как обычный теперешний представитель народа на это способен и, в отличие от человекообразных, имеет речь и рабочие руки (остальное как у шимпанзе). И Создатель сделал себе Адама, существо прямоходящее и, наконец, с речевым аппаратом и со спобностью к творчеству, – то есть дал ему то, что хотел бы выразить сам. Создатель не может говорить и петь, он только мыслит. Гром из тучи и мелодии ветра, пение птиц и рев, гогот, лай, вой животных ничего не сообщают ни о Создателе, ни о том, что бы он сам хотел сказать. Только через человека наш Громовержец творит, пишет, говорит и рисует, только человек способен понять его и восславить. Построить ему городища, колоннады и храмы и, в христианстве, передать всю трагедию отца-сироты, теряющего единственного сына. Да, сыну нужна мать, отсюда Мария (не Ева).
Бывает, что эти саморазвивающиеся, богооставленные, компьютерные игры в земную жизнь (за ними только наблюдение свыше, без вмешательства, и вопли снизу «за что детей» остаются без явного ответа) – эти игры приходят к естественному финалу, к катастрофе всего глобуса, и последующее заселение планеты застает уже готовенькие залежи угля (когдатошние леса), нефти и газа (вся органика бывшей жизни, все помойки и свалки под прессом воды и наносов) и то, к примеру, что произведено самой планетой под влиянием расплавления пород (допущенное столкновение с небесным телом) – т. е. наличие руд и полезных ископаемых.
Господь, и Ты их прислал, спрятал, лишил, пока что, языка и взросления – и да, она его мать, ей 26, ему 10. Они молчат. Но люди уже поняли и ползут сюда за помощью. Видимо, не только мне была послана из ладони в ладонь и передана ее сила. Мальчик тоже невольно излучает спасение. Скоро это поймут самые заинтересованные – убийцы. Они будут тут. Начнут строить храмы, задаривать служителей во имя отпущения грехов. Любая религия стоит на Божьем наказании за содеянное, на видении ада. В конце концов, чтобы канонизировать и основать церковь, этих святых придется казнить.
Но я этого не допущу. Ты сам меня такой сделал, о Господи. Ты дал мне силы. Я не оставлю их, посланных Тобой на гибель.
Сердце, это было письмо не тебе, как я теперь поняла.
Мы с тобой, наверное, больше не увидимся.
Прощай. Я всех вас люблю.
Беттина фон Аним
Пожалуйста, подождите
Санаториум
Тени двух бедняг, двух возлюбленных, так и остались витать над столовой санаториума, где все их наблюдали, двух конспираторов, и из них один как ни в чем не бывало останавливался у стола другого (другой), где эта виновница происходящего сидела горемычная, с пятнами на щеках, и глядела мимо него, – но все окружающие уже знали, что его отсылают в филиал этого санаториума, в дальний угол, в место новое, еще полностью не освоенное и мало кому известное, – а ее пребывание находится под вопросом, она тоже, видимо, улизнет вслед за ним, француженка мадам де Стаэль (это простое совпадение, она с известной м-м де Стаэль даже не родня, это вообще фамилия по мужу, но и он той старинной знаменитости не родственник, а обычный банкир, оставивший жене состояние. Без миллионов в этом санаториуме делать нечего, добавим).
Да, санаториум самый, можно сказать, дорогой, очень дорогой, у каждого клиента такие удобства, какие и не снились жильцам даже в самых знаменитых отелях, и на том точка.
Виллы тут трехэтажные, и все санитарные объекты отлиты из чистого серебра, а под зеркалами (венецианское стекло) выставлены разнообразные духи, кремы и косметика, и к вечеру приходит визажист и стилист, поскольку ужин предполагает каждый раз полный парад-алле. В санаториуме также работает свое ателье, где шьют все по лекалам от кутюр.
Но самое главное тут не удобства, самое главное – это подпольное (под вопросом и, скорее, легендарное) существование бригады геронтологов, хирургов и эндокринологов, и, собственно, на этот свет и слетаются пациенты со всего мира. По сведениям, бригада приезжает на определенные сроки, берут не всех. Результаты омолаживания не разглашаются. Говорят, что бригада состоит из получивших образование монахов аскетического поведения, прошедших выучку у тех, кто провожал святых на вечное сохранение в курганы. Ведь не они сами обеспечивали себе на сотни лет вперед полную сохранность всех клеток, это дело давно практикуется. И правительство смотрит на данные эксперименты косо, надо сказать, другим не рекомендует и само им не воспользовалось (по слухам, пациентам угрожает потеря личности в результате полной очистки памяти).
Хотя сохранить клетки на столетия – это одно, а сохранить мыслительные способности, разум и то, что называется душой, – тут уже вопрос вопросов.
Причем в санаториуме по-простому, с открытой демонстрацией достижений соблюдены все правила экологии – тут сберегают дождевую воду и отстаивается вода использованная, тут применяется труд местных жителей, а крестьянских детей воспитывают еще с начальной школы, отбирая самых красивых и смышленых. Все это было обещано правительству края, и поэтому санаториуму выделили роскошный кусок земли, с дивными лесами и средней величины потоком, разбивающимся около устья на водопады, озерца и ручьи, – и был создан парк на побережье, где иногда затевают ужины и концерты, а дальше, разумеется, гремит море-океан. За оградой парка наличествуют священные деревья, редкие птицы, стайки белоснежных обезьян с черными личиками, а также одинокие, почему-то маленькие, леопарды и медведи, тоже мини.
И здесь такое ночное небо, что душа замирает.
Наблюдать его из внутренних садов (а в каждой вилле свой сад под открытым небом), видеть эти бриллиантовые созвездия, эти сияющие крупные драгоценности – вообще отдельное счастье для горожан, отмечают все.
Там она, мадам де Стаэль, из-за его плеча, обезумевшая, смотрела вверх, когда они располагались в саду, на ее широкой постели (ложе под стеклянным куполом и с тонким сетчатым балдахином, разумеется).
Каждую ночь парень линял из общежития к м-м де Стаэль и возвращался строго во тьме, до рассвета – таковы были условия конспирации в этом санаториуме. Всё под покровом ночи!
Ему оставалось переменить одежду (у мадам они вместе плавали в подогретой ароматической воде бассейна, так что душ можно было и не принимать, да и нельзя шуметь ночью в общаге), и он кое-какое время спал – вот такие ночи у него получались!
Он исхудал, она – не очень, она осталась как была: оплывшая фигура, обвисшее старое лицо и глаза на мокром месте: эта любовь ее подкосила, ей под сто лет в обед, но что поделать с этой страстью, нет, с любовью!
Ибо страсти как раз, врачи подозревали, она не испытывала, просто только в постели она могла утолить жажду объятий – а эта жажда существует и помимо эротики (у матерей и детей).
С ним проводились беседы, он работал по указаниям докторов, но сладить с собой, видимо, не мог, судя по утомленности мадам. Два-три раза за ночь он эксплуатировал ее в своих интересах, нимало не заботясь о ней самой.
Она все выдерживала, как раз она-то о нем думала, старалась как-то способствовать ему, хотя иногда в целях самосохранения удовлетворяла его устно.
Ее банкир (она простодушно все рассказала трем тутошним феям-пациенткам, о них речь впереди) в старые времена тоже предпочитал такую форму супружества: взяв ее молоденькой девушкой, всему обучил, что знал от продажных тварей. И ни детей, ни секса в ее жизни не было. Только кровавая первая брачная ночь, банкир в виде каприза возжелал вкусить ее девственности, чтобы потом хвастать перед коллегами. Но он так долго не мог – пожилой уже мужчина – закончить со всем этим, что у мадам де Стаэль образовался стойкий невроз по поводу сексуальных отношений.
Собственно, нерожавшая мадам в своем возрасте и теперь была физиологически девственницей, что поразило ее молодого любовника, который параллельно имел связь с сорокалетней пожилой уборщицей санаториума, женщиной, готовой к соитию в любой момент и в любом месте, в нее войти было легко (как по маслу).
Так что, можно считать, эта любовь была у них явно односторонняя, все подруги м-м де Стаэль данное обстоятельство заметили, а подруги были вострые, наблюдательные. Измученная, готовая к слезам она и подтянутый как струнка, худой, головастый, маленький он. Фернандес, изволите видеть. Тоже немолод, ему под тридцать. Возможно, ему и в голову бы не пришло взваливать на себя эту сексуальную функцию, он бы постеснялся, но санаториум тем и славен был, что здесь шли навстречу буквально всем капризам и потребностям отдыхающих, даже непроизнесенным. И даже неосознанным.
А Фернандесу прямо было указано пойти к заболевшей м-м де Стаэль и принести ей, лежащей под балдахином, еду и складной столик – а затем взбить подушки, посадить и поставить стол на ее колени.
И произошло все то, что ожидалось.
Целомудренная, неискушенная, не знавшая мужского вожделения мадам дрогнула от этой мужской руки, шарившей у нее выше колен, чтобы подправить днище столика.
Она подчинилась, когда он захлопотался с этим днищем и невольно отслонил простыню, чтобы понять, где увязли ножки столика. Она просто сползла и легла навзничь, закрыв глаза. И взяла его за руку, буквально как ребенок.
Фернандес вообще убрал столик.
И как бы теснина, бесплодная расселина в горах подверглась внедрению космического тела, землетрясению, а также извержению вулкана, так можно было бы назвать дальнейший процесс.
На другой день после происшествия она все-таки вышла к ужину, и он, Фернандес, конспиративно сновал мимо нее – прямая спинка, большая голова, – и другие приносили ей тарелки, а он шпарил по соседним маршрутам. И она не имела смелости договориться с ним насчет следующего визита, а это была уже широко известная в санаториуме проблема второго свидания. Влюбленная, ошеломленная, почти плачущая, она тяжело возвращалась на свою виллу, спотыкаясь и оглядываясь, – но Фернандес не шел следом, видимо, убирал со столов.
Три подруги мадам наблюдали за ее унижением зорко, с полным пониманием. Эти три фурии давно обходились исключительно своей компанией, своими отношениями. Ссорами, изменами, заговорами – две против одной, как обычно. Они и жили на одной вилле – для экономии. Мисс Занд, фройляйн Пруст и леди Кристи (чистое совпадение, игра случая или шутка главного врача, отбирающего пациентов. Голландец, он скучал тут).
Ночь прошла у них в скандалах в спальне лидера, мисс Занд, и закончилась униженным ползанием на коленях, угрозами самоубийства и так далее, но утром они все три вышли в обычном виде, белая как лунь мисс Занд в розовом платьице, фройляйн Пруст с распущенными седыми кудрями до лопаток и в романтическом длинном платье, а леди Кристи в очках и улыбающаяся во весь рот.
Странное это было трио, достопримечательность санаториума.
Мисс Занд носила стрижку «Алькатрац», то есть была брита почти под ноль, но месяц тому, так что на ее голове с выдающимся носом уже взошла ровная, алюминиевого цвета щетина, как у какого-нибудь генерала. Розовое мини, пышное вроде абажура, заканчивалось как-то неприлично высоко, много выше ее массивных колен. Фройляйн Пруст, маленькая и полная, носила кудри ниже плеч, в память о юных годах. Это облачко седых волос лежало на ее выпуклой спине как синтетическая мочалка для оттирания кастрюль. А вот леди Кристи была худая, даже тощая, особа с жилистой шеей, на которой красовалась маленькая голова с вечно улыбающейся пастью. Эта улыбка разверзала ее череп почти до шейных позвонков, то есть леди ходила зубами настежь, рот до ушей. Проще говоря, головка ее была поделена почти пополам: купол с носом и глазами, затем пустое пространство, окаймленное сверху и снизу крупными от природы, своими собственными, пожелтевшими крепкими и большими зубами, и затем уже шел маленький скошенный подбородок и жилистая, крепкая, как щиколотка спортсмена, шея. Самое первое, что приходило в голову человеку при взгляде на леди Кристи, – это сравнение со школьным скелетом, у которого нижняя челюсть давно и самостоятельно покачивается.
Вышеупомянутая троица вечно делилась, как амеба: то крепкая пожилая девчонка мисс Занд сидела за обедом в сопровождении романтичной старушки фройляйн Пруст, а отвергнутая леди Кристи улыбалась вдали, как изнемогающая от жары собачка. То, наоборот, леди Кристи активно хохотала с мисс Занд, а несчастная фройляйн Пруст сидела, как тюк, за отдельным столом…
А вот м-м де Стаэль выползла к ланчу бледная, изможденная, кое-как одетая в майку и шорты, причем уже после приема в клиническом корпусе, и массаж не дал ей желанного успокоения, и врач напрямую спросил ее, «как вы себя теперь чувствуете», именно со словом «теперь».
Она была близка к слезам и вымолвила, чтобы еду ей принесли на виллу. Что сегодня она плохо себя чувствует после процедур.
– Ну тогда вам Стелла принесет, я распоряжусь, – провокационно произнес врач, поскольку требовался четкий контроль в завершение эксперимента. А потом он как бы засомневался и, глядя на вконец расстроенную пациентку, полуспросил-полувымолвил: – Маурицио?
– О нет, – еле выговорила мадам де Стаэль, – не надо.
Экзекутор продолжал:
– Может, Фула?
Мадам замотала головой.
– А кто?
Она прошелестела заветное имя.
– Но он же не справился со столиком…
Откуда им это было известно? Мадам де Стаэль сидела потрясенная.
– …Он нам сам должен давать отчет.
– Нет, справился, справился.
– Фернандес у нас вообще-то скоро уходит, мы его переводим в филиал. Он там будет работать с новым персоналом, будет обучать их, он опытный, а в нашей системе самое важное – это ротация.
– Он уходит сегодня?
– Нет, где-то через неделю.
– Сегодня пусть приходит, и все вечера, – проскрежетала униженная мадам де Стаэль. Раз все известно, то пусть. – Я буду платить.
– Что вы, это входит в обычную сумму, ужин в постель, уборка.
И буквально через день все смешки, все нацеленные взгляды, все разговоры исчезли при виде этого отчаяния, откровенного, неприличного отчаяния мадам де Стаэль. Свидетели понимали – тут не страсть, не секс, не вожделение, а самая примитивная любовь перед разлукой, любовь сироты, взятой из детского дома, которую привезли, одарили, приласкали, оставили ночевать, а наутро сказали: все, мы вечером везем тебя обратно, у нас была благотворительная акция, в следующий уик-энд приедет уже кто-то другой из вашего детского дома. Ты же понимаешь, ты умная. Ротация!
Фернандес спустя неделю и вправду исчез – но и она пропала из санаториума.
Видимо (думали заинтересованные те трое), узнав у Фернандеса адрес, она где-то там сняла номер в захолустном отеле, чтобы быть рядом с ним, но тут уже было широко известно, что найти искомое невозможно, не первый год мы в этих местах отдыхаем. Здешняя любовь удаляется сразу, суровые условия изгнания таковы, что дурная слава уменьшает зарплату и там, в ссылке. По негласному уставу, вызывать любовь стаффу запрещено. Она может случиться в виде физического отправления, не более того. Но в таком варианте все должно быть укрыто знаменитыми девятью покрывалами. А явное должно искореняться.
О физических отправлениях: в санаториумах по всему миру существует давний, вековой обычай типа права первой ночи – и всех последующих – на время срока. То же, что у европейских властителей и деятелей искусств по поместьям. Дюма-отец, русский граф Толстой с их случайными детьми. Но не любовь! Ее не скроешь ни под какими покрывалами.
Этот-то, описываемый нами, санаториум притягивал к себе тех, кто прибывал сюда быстро вернуть утраченную молодость, рассчитывая на умелые руки юных дев, массажи рук-ног-ушей, не говоря обо всем прочем, с финальными перьевыми прикосновениями, а также на странные (вонючие и черные) ванны после обмазываний специальной глиной, далее в распоряжении имелось что: ароматический душ, океан и бассейн с морской водой, несколько вариантов йоги и шестидневное голодание на рисовом отваре с полным – и магическим, без вмешательства, – опорожнением организма, кроме того, легкий, гигиенически оправданный, с маслами загар, ну и чистый, проверенный стафф. Который был обучен новейшим технологиям и мог находить деликатные тактильные пути как к выяснению потребностей клиентов, так и к преодолению свойственных тем первоначальных табу. Кто не понимал и ежился-корежился, ничего не обретал в конце концов. По спросу и предложение.
Массажистки здесь себя уважали, они были обучены и бабками-матерями, и тренерами, и они не относили себя к жрицам любви – какая любовь? Технические приемы для устранения возникших сложностей. Медицинские способы решения проблем клиентов, определенные точки по организму – все.
Так что все предлагаемое в качестве дополнительных бонусов заказывали только многолетние посвященные, ведь тантрические практики, тайные техники по индивидуальному плану не афишировались тут, они, как правило, получали неожиданное воплощение в конце срока. Новое в массаже персонально для вас, так сказать. Когда уже и вилла предназначена следующим постояльцам, и санаториум заполнен. У клиента должна была остаться жажда возвращения! Врачи пасли здесь миллионные состояния, и пасли их не только психологически выверенно, но и весьма тактично. Никаких приманок. Только собственное решение! Три грации недаром ездили сюда каждый сезон. Что же, привлечение долголетней клиентуры – цель каждого оздоровительного центра, не правда ли?
Но и случай мадам де Стаэль не был вопиющей неожиданностью для врачей: имелось свое средство, ротация!
Мадам де Стаэль, бедная богачка, что она могла предложить своему любимому – жениться на ней и жить в ее замке на Луаре, играя роль живого вибратора? И в результате ждать ее окончательного ухода, и чего хорошего, а ну как слетятся двоюродные наследники. А просить ее о внесении в завещание, о брачном контракте – на это бедный слуга и не решился бы, она понимала.
Что же касается политики руководства, то такие случаи в санаториуме бывали и для стаффа ни к чему хорошему не приводили – следовала ротация на дальний объект типа концлагеря, вот что. Каторжный труд, стройка нового филиала, тесать красный известняк на кирпич по пять центов штука, без права на свидания. Раз в день миска нута. Пять лет. А не уводи клиентуру, баста.
Но даже при самом лучшем обороте событий, если бы она схватила в охапку любимого и увезла к себе во Францию – без языка, что его там ожидало? Враждебные местные слуги, ноябрьская тьма и зимние холода, чужая вода и еда, страшные гости, обычаи, которых никогда не поймешь. Или своими способами убьют наследники (Фернандес ведь должен был прочесть всю Агату Кристи, ее книги в замурзанном виде стояли на полках в санаторской библиотеке, стафф их изучал, передавая друг другу, причем по наводке главврача).
Мадам де Стаэль и сама себе все это твердила, перебирая варианты. Здесь в стране не поселишься, у них только полугодовая виза. Да и племянники на родине имелись, мужнина родня с широко раскрытыми пастями. И завещание лежало у адвокатов. И она думала о том, как они отреагируют на появление нового наследника. И тогда каков может быть финал – психиатрическая клиника, яд или накроют подушкой.
Человеку ведь свойственно воспроизводить мысли других со всеми их аргументами, то есть что скажет и сделает этот, а что ответит тот. Жизненный путь весь расцвечен такими воображаемыми сценами, каждый сам себе драматург.
Кстати, мадам де Стаэль как раз относилась к тому разряду клиентуры, который был равнодушен ко всем тантрическим новинкам. Но и ее необходимо было удержать: ведь сразу после побега мадам были получены новые сведения, что она владеет миллиардным состоянием! Она оказалась в негласном списке «Форбса», в пока что будущем списке: на ее участках в африканском Лесото были найдены алмазные месторождения с неисчислимым годовым доходом, результат провидческого завещания старика-банкира де Стаэля, который и после смерти держал штат геологов в Африке, поверив одному безумцу (а тот, в свою очередь, завидовал своему однокурснику, открывшему новые изумрудные копи в Шри-Ланке. Ревность – мотор всех первооткрывателей, да и миллионеров тоже).
Так что история с Фернандесом, будем предполагать, произошла хоть и вне плана, но требовала разработки. Счастливый случай – только начало серьезной игры. Фернандес ведь не выполнял никаких указаний и вообще ничего не имел в виду, заботясь о мадам, это она восприняла его неловкое поведение как страстный и преднамеренный любовный ход и ответила, доверчиво взяв за руку слугу.
Однако же дело было сделано, главный шеф в Амстердаме не менял своих решений, Фернандес исчез.
Но после того, как известно, исчезла и мадам де Стаэль. Мало того, срок мадам закончился через десять дней, и на ее пустую виллу заехали другие.
Тем не менее разведка работала и донесла, что мадам плачет в своей дыре в дальнем городке, подкупает местных, чтобы ее проводили в тот филиал, на стройку, а связи с Фернандесом нет, телефон у него изъят. А там, в джунглях, легко напороться на ограду в виде проводов под высоким напряжением. Местные это знают и водят мадам кругами в безопасных окрестностях, и она инстинктивно начала одна блуждать по побережью, даже отсылая сопровождающих, чтобы самой найти в джунглях ход наверх.
Короче, через одного коридорного в той дыре, где жила мадам, удалось сообщить ей, что Фернандеса переводят обратно.
И она, похудевшая и почерневшая, явилась в санаториум. На ресепшене ее встретили ласково, сказали: ой, мадам, вы, а вилл свободных нет. Она сидела, ей принесли специального успокоительного чаю. Наконец пришла администратор и сообщила, что вилла будет через десять дней. А пока можно пожить в доме у одного водителя, он с семьей обитает в черте санаториума, ниже по дороге.
Утром ее провели к главному врачу.
Состоялась трогательная беседа, мадам плакала.
Когда ее спросили, чего она добивается-то, мадам де Стаэль ожидаемо ответила, вся в слезах: «Хочу помолодеть».
– На сколько? – последовал вопрос.
– На сорок… на сорок пять лет.
Главный кивнул, соображая.
Потом сказал:
– Это займет много времени. И средств. Команда приезжает со всем оборудованием, им мы тогда отдадим новый двухэтажный дом. Первый этаж уже готовят.
– У меня есть деньги, – отвечала мадам де Стаэль. – Зачем мне они? На пятьдесят лет – можно? На шестьдесят? И верните Фернандеса в столовую.
– Но вас заберут на все процедуры отсюда.
Читать бесплатно другие книги:
