Идущие следом Негатин Игорь

Глава 28

Я бесцельно бродил по улицам Баксвэра, пытаясь найти иное решение, но его не было. Задумавшись, оказался рядом с храмом. Пусть сие было простой случайностью, но ноги сами привели меня в это святое место, где каждый может остаться наедине со своими бедами и молитвами. К моему удивлению, храм был пуст. Присев на одну из скамей, я задумался и даже не услышал лёгких шагов старца – убелённого сединами служителя, который подошёл и после небольшой паузы склонил голову:

– Помолись, сын мой, и Господь не оставит тебя своей милостью.

– Скажите, отче, можно ли убивать людей? – неожиданно спросил я.

– Убереги Господь от подобных мыслей! Разве позволительно вести такие речи в храме?! Убийство – великий грех! Да за одни слова…

– Знаю… – вздохнул я. – Но всё же?

– Господи Иисусе! Даже и думать забудь!

– А что, если это убийство во спасение?

– Как так?

– Разве Моисей не убил египетского воина? – уточнил я.

– Он был в гневе, когда увидел истязаемого человека! – воскликнул старец.

– Как бы не так, отче… – Я покачал головой.

– Что ты говоришь, юноша!

Я поднял на него взгляд и повторил слова из Ветхого Завета:

– И посмотрел он туда и сюда, и увидел, что нет никого, и поразил египтянина и скрыл труп его в песке… – Я поднялся и тяжело вздохнул. – Не было гнева, отче! Не было… У Моисея было достаточно времени для раздумий.

– Изыди! – старик отшатнулся и взмахнул руками.

– Пожалуй, вы правы. Мне здесь нечего делать […]

…[брат-инфир]марий подошёл к кровати шевалье и положил руку на его взмокший и побледневший лоб. Шевалье до сих пор не приходил в себя, находясь в ужасном для всех нас беспамятстве. Ночью, по словам мастера Григориуса, он бредил и нёс бессвязную чушь о каких-то кавалерах и знаках. Монах покачал головой, вздохнул и обратился к мастеру Гаю, который, скрестив руки на груди, застыл у двери.

– Как прошла ночь? – спросил монах.

– Скверно.

– Не ухудшалось ли его самочувствие перед рассветом?

– Нет.

Скупые и холодные ответы Гая Григориуса как нельзя точнее отражали его отношение к монаху. Как и довольно презрительный взгляд, коим мастер наградил брата-инфирмария. Я понимал, что монах здесь совершенно не виноват, и его знаний было недостаточно, но что с того? Шевалье, убиваемому ядом, от этого не легче. Пожалуй, ведьма права: будь Орландо простым человеком – давно бы умер.

– Надо пустить ему кровь, дабы… – начал инфирмарий, но Гай презрительно скривился и перебил, не дослушав:

– Вы совсем обезумели, брат мой?! Орландо едва жив от слабости, а вы предлагаете еще больше его ослабить? Проще перерезать де Брегу глотку, дабы избавить от лишних мучений и ваших ветхозаветных знаний! Вы неуч! Школяр безмозглый, годный лишь смешивать бальзамы для страждущих кишечной коликой! – Мастер Григориус расходился всё больше и больше. – Вам бы, чёрт побери, пользовать осла, коего замучили в подающем воду колесе! Лишь потомственный невежда посмеет лезть к живой душе с набором дешевых притирок и припарок! Я уже не говорю о кровопускании, которым вы готовы лечить даже мёртвого!

Монах вспыхнул, но взял себя в руки и склонил голову:

– Всё в руках Всевышнего, дети мои! Нам остаётся лишь уповать на всеблагую доброту и милость, которую он обращает на души своих верных слуг […]

…[я прид]ержал монаха за руку и спросил:

– Скажите, как себя чувствует отец настоятель?

– Увы, ему не стало лучше, – с некоторым удивлением ответил брат-инфирмарий.

– Жаль… – Я вздохнул и проводил взглядом уходящего монаха.

Обернувшись, заметил, как из-за спины Григориуса выглянула девочка, которую привёл в таверну шевалье де Брег. Девочка, которая осиротела по вине лживого купца. Она смотрела на меня, словно ждала решения.

– Что будем делать, Жак? – тихо спросил Григориус. – Ещё одну ночь он не переживёт.

– Он выздоровеет, – твёрдо сказал я.

– Вы уверены?

– Уверен, – кивнул я и сжал руку в кулак. Хрустнул маленький крестик, и ладонь словно обожгло дьявольским огнём, подтверждающим эту безумную сделку.

Понимаю, вам совершенно нет дела до моих чувств, но тем не менее должен объясниться. Я не наёмный убийца из портовых кварталов и не палач, который приводит в исполнение чужие приговоры, но иного способа спасти Орландо де Брега не видел. Был готов принять этот грех на душу. Ваше право осуждать меня или прощать, но я обещал быть искренним в своих повествованиях…

Я пришёл к монастырю за несколько часов до полуночи. В полночь просыпались монахи, дабы начать новый день с полунощной мессы, и мне совсем не хотелось попадаться им на глаза. Оружие оставил дома, взяв лишь кинжал, с которым некогда прибыл в Баксвэр, и надел изорванную сутану послушника, каким-то образом завалявшуюся среди скромных пожитков. Поверх, дабы не привлекать внимания припозднившихся прохожих, набросил плащ.

Увы, но потайная дверь оказалась закрытой, и как ни старался её открыть, мои попытки были тщетны – секретный замок, известный Орландо де Брегу, так и не обнаружил. Мне оставался лишь один способ – рискованный, но, насколько я знал привычки привратника, имеющий шансы на успех. Оставив плащ в кустах, опустил монашеский капюшон на голову, дабы скрыть лицо, и постучал в дверь Святой обители.

Через некоторое время открылось окошко, и простуженный голос привратника, помянув святых угодников, спросил, чего это шляюсь в столь неурочное для монаха время? Отвечать было бы довольно неразумно, а посему просто показал монетку и совершенно не удивился, когда спустя несколько мгновений услышал лязг засова. Привратник забрал подношение, запер дверь и с ворчанием удалился в свою каморку.

Окна в доме отца настоятеля были освещены зыбким пламенем свечи. Приблизившись, я услышал отца настоятеля, который разговаривал с кем-то из монастырских братьев. Судя по едва различимым словам, аббат чувствовал себя не лучшим образом:

– Мир… Мир на грани войны. Войны столь ужасной, что все битвы, которые случались до сих пор, покажутся вам мелкими дрязгами…

– Благослови Господь! Отче, что вы такое говорите?!

– Молчи, брат… – хрипел аббат. – Сейчас они сжигают ведьм, но пройдут века и станут уничтожать людей, кои восстанут против лживой правды. Зачем? Дабы никто не ослушался их воли! Золото… Вот хозяин, повелевающий умами этих выродков. Выродков, отрицающих и смысл, и саму правду бытия. Сначала они испоганят бессмертные души, а потом начнут пожирать ваши тела! Кусок за куском, пока не подавятся, а вы, подчиняясь их замыслам, будете поступать так же, предавая своих родных и близких…

Не знаю, сколько продолжалась эта беседа, но спустя некоторое время услышал обрывки фраз о грядущей осаде Баксвэра и монастырских тайниках. Увы, но шёпот настоятеля был слишком неразборчив.

Чуть позже раздался стук входной двери, и я увидел человеческую тень, скользнувшую в сторону монастырских келий. Подождав некоторое время, я вздохнул и сделал шаг вперёд.

На столике, стоявшем подле кровати отца настоятеля, теплился огонёк свечи. Не успел сделать и нескольких шагов, как – будь проклята глупая неловкость – звякнул шпорой.

– Орландо, это ты? – прошептал отец Хьюго.

– Да, святой отец… – ужасаясь собственной наглости, сказал я.

– Ты всё же пришёл… – с облегчением произнёс священник. – Мне мало осталось. Скоро Всевышний призовёт меня к себе. Не хотелось бы оставлять незавершённых дел, но так уж сложилась судьба. У меня… У меня есть одна просьба. Поклянись, что исполнишь!

– Слушаю, святой отец.

– Орландо, вы… Вы доставили из Буасси ещё два гобелена. Это правда?

– Да.

– Они сейчас в Святом Трибунале?

– Да.

– Вот как… – захрипел настоятель. – Эх, Арно… Он совсем выжил из ума. Не удивляйся! Он заслужил моё презрение своей мерзкой натурой и преступлениями, кои вершил на своих землях… Шевалье, сын мой… Это ведь вы убили шевалье Дампьера?

– Господь с вами, святой отец!

– Не признаётесь? Пожалуй, это правильно. Никому и никогда не верьте! Орландо, если первый гобелен ещё в ваших руках, – шептал аббат, – ни в коем случае не отдавайте его отцу Раймонду. Он недостоин тайны. Лучше уничтожьте… – Голос священника звучал всё глуше, и мне пришлось наклониться, дабы разобрать его бессвязную речь.

– Что за тайну скрывает этот гобелен? – спросил я.

– Тайну… Не дай вам Бог оказаться среди посвящённых! Вы будете терзаться до самой смерти…

– За что вы убили Альбертину де Вердан? – неожиданно спросил я, и сие стало роковой ошибкой. Как бы темно ни было в комнате, но священник меня узнал! Глаза отца Хьюго вспыхнули такой ненавистью, что я чуть не отшатнулся.

– Жак, дьявольское отродье! Ты?!! – Глаза аббата налились дурной кровью! Он вцепился в рукав моей сутаны, но вдруг захрипел, будто ему не хватало воздуха, а потом завалился на подушки и затих. Клянусь, я не причинял ему зла! Да, пришёл, чтобы убить этого человека, но мои руки не обагрились его кровью! Не знаю, что послужило тому причиной – ненависть или ужасный страх, но сердце аббата перестало биться. Он умер.

Не помню, как я выбрался из обители. Единственное, что меня спасло, так это потайной ход. Был готов забиться в любую дыру, лишь бы спрятаться, но на двери, которую не смог открыть снаружи, изнутри был простой засов, управляемый некой потайной пружиной. Мне удалось его поднять и выбраться за пределы Святой обители. Едва дверь защёлкнулась, как я услышал удар колокола, который призывал монахов на полунощную мессу…

Глава 29

Увы, но моё возвращение домой оказалось куда более неприятным, чем проникновение в Святую обитель. Едва вошёл во двор, как в ноги бросилась испуганная Магда.

– Господь Всемогущий! – Она упала на колени и схватила меня за руки. – Сударь, в доме поселилась нечистая сила!

– Что ты такое говоришь, глупая! Откуда ей здесь взяться?

– Клянусь, что я не лгу! – причитала она. – Силы небесные! Если бы не вы, сударь, я бы и четверти часа здесь не осталась! Страх-то какой!

– Перестань причитать и скажи толком, что здесь произошло!

– Клянусь, это Пьер!

– Какой Пьер, дура! – Я попытался выдрать свои руки, но заплаканная хозяйка вцепилась в них намертво. – Он погиб далеко отсюда! Убит и похоронен!

– Это его грешная душа! Пьер вернулся, дабы покарать меня за ругань и придирки, коими я награждала этого пройдоху и бездельника! – Она спохватилась, прикрыла губы ладонями и захлопала глазами. – Ой, что я говорю! Пьер был таким хорошим, ласковым, а уж валял меня так, что…

– Ты мне ещё поговори! – не выдержал я. – Мигом отправлю на покаяние!

– Простите, сударь! – опять запричитала она. – Что же мне делать?!

– Замолчи! Замолчи и поведай, что здесь произошло!

Надо сказать, что рассказ испуганной хозяйки, призывающей в свидетели всех святых угодников, преизрядно меня озадачил. По её словам, когда она вернулась от своей товарки, то обнаружила, что утварь, находящаяся в моём доме, была разбросана по полу, а мебель – к слову, весьма крепкая – разломана в щепки. Самое удивительное, что никакого шума не было. Согласитесь, что трудно учинить беспорядок, не разбудив половину квартала, а товарка моей служанки, у которой она и была в гостях, жила в соседнем доме. Когда хозяйка успокоилась, хоть и отказалась подходить к дому, я был вынужден отправиться туда сам, чтобы убедиться в правдивости рассказов. Магда оказалась права. Если и возможно разнести жильё вдребезги, то беспорядок, царивший в комнатах, служил прекрасным доказательством. Это нельзя приписать визиту лихих людей, кои пожелали поживиться за мой счёт. Тем паче что тайник, в котором я хранил сбережения, оказался в целости и сохранности. Мне ничего не оставалось, как взять некоторые вещи и выйти во двор, где увидел Магду с узелком своих пожитков.

– Как это понимать, Магда?

– Сударь, вы уж меня простите, но я больше не могу находиться в услужении.

– Ты хочешь уйти?

– Если вы будете так добры и…

– Да, конечно! – кивнул я и потянулся за кошельком. – Куда же ты пойдёшь? Если ли у тебя друзья в городе?

– Вы уж пожалейте меня, старую, но я и в Баксвэре не останусь! Люди поговаривают, что наш город скоро будет осаждён!

– Кто сказал такую глупость?

– Слышала на рынке, сударь! Люди просто так говорить не будут…

Получив деньги, Магда ушла в свой закуток, чтобы утром уйти из города. Я присел и осмотрелся. Пусть и забегаю наперёд, но должен признать, что и в отношении слухов моя служанка не ошиблась.

Как ни старались власть имущие скрыть известия о возможной осаде города, но улицы заполнялись слухами. Многие жители готовились покинуть обречённый город, но, как это часто бывает, их намерения не выходили дальше обыденных разговоров. Одни надеялись на милость Господню, а другим просто некуда было идти. Тем паче в преддверии зимы. Пусть вас не удивляет неприятель, который собирался брать наш город в осаду в такое неудобное время! Зима обещала быть мягкой.

Утром, когда я заявился в «Королевскую охоту», то с радостью узнал, что шевалье стало лучше. Он очнулся и попросил – пусть и весьма слабым голосом – кружку мясного бульона. Ведьма сдержала данное мне слово. Войдя в его комнату, я застал там Григориуса, который сидел рядом с больным и поил его куриным отваром. Содержание их беседы удивило меня не меньше, чем пересуды городских бездельников!

– Сколько стоит ваше заведение, мастер Гай? – спросил де Брег, когда миска опустела.

– Простите, сударь…

– Я хочу его купить.

– Вы?! – удивился Григориус. – Зачем?!

– Затем, чтобы уговорить вас покинуть Баксвэр.

– Я вас не понимаю…

– Вы всё прекрасно понимаете, мастер! Готов побиться об заклад, что в городе уже ходят разговоры о возможной осаде.

– Увы, мне доводилось слышать такие беседы, – признался Гай.

– Вот поэтому, мастер, я и хочу купить вашу «Королевскую охоту». Вместе с винным погребом, котлами, вертелами и прочей утварью, кою приличествует иметь на кухне.

– Чем же я буду заниматься?

– Неподалёку от замка Вердан-Фуа есть деревушка под названием Туари. Небольшая, но приличная. Я слышал, что там недостаёт кабачка, а заодно и гостиницы для проезжающих. Езжайте туда! Заодно отвезёте Ирэн де Фуа моё письмо и сиротку Амели.

– Но…

– Мастер! – поморщился Орландо де Брег. – Будь я трижды проклят, но здешние жители недостойны ваших забот и вашей отваги! Вы же не усидите на месте, а отправитесь на стены, где можете сложить голову во имя обжор и бездельников. Готов прозакладывать что угодно, но Баксвэр будет сдан на милость захватчикам, и очень быстро. Стоит ли вам терпеть такие убытки? Враги не будут щедры и не станут платить звонкой монетой за жареных каплунов и вино. Если же этого не произойдёт, то вы можете вернуться и выкупить ваше хозяйство.

– Даже не знаю, сударь…

– Пусть это будет моей платой за вашу доброту и заботу.

– Я должен подумать… – нахмурился хозяин и поднялся, чтобы отправиться на кухню.

– Подумайте, – кивнул де Брег. Тут он заметил меня и улыбнулся: – Жак? Рад вас видеть.

– Как вы себя чувствуете, шевалье? – спросил я, сбрасывая на лавку плащ.

– Клянусь Гробом Господним, что знавал времена и получше. – Шевалье внимательно посмотрел на меня и после небольшой паузы спросил: – Мне кажется, Жак де Тресс, что вы стали чуточку старше. Что-то случилось?

– Нет, ничего страшного. Мы очень переживали за вашу жизнь.

– Мастер Гай сообщил мне, что аббат Хьюго умер…

– Увы. – Я развёл руками. – Весь город только и судачит о его кончине. Мне очень жаль.

– Старый упрямец… – вздохнул шевалье. – Жаль, что не доведётся проводить аббата в его последний путь. Хоть мы и частенько вздорили, но он был не самым плохим слугой Господа нашего Иисуса Христа. Да упокоится он с миром!

– Requiescat in pace… – повторил я, хоть это было и нелегко.

– Мне кажется, Жак, вы что-то недоговариваете… Что-то случилось?

– Признаться, шевалье, то, что вы изволили очнуться, самая большая радость для меня.

– Эх, дьявол! Вы скверный лицемер, Жак де Тресс! На вашем лице написан изрядный перечень невзгод, в кои вы умудрились влипнуть, пока я валялся без чувств.

– Суета сует…

– Хм… – Шевалье попытался покачать головой, но скривился и опять уставился в потолок. Немного помолчав, он добавил: – Ладно, как знаете. Расскажете, когда сочтёте нужным.

– Призрак… Он разнёс моё жилище вдребезги, – вздохнул я. – В моём доме не осталось ни одной целой миски.

– Вы что, переживаете из-за домашнего скарба? Жак, вы меня удивляете…

– Беспокойная душа испугала мою хозяйку. Магда едва не умерла от страха и отказалась от места.

– Вот это скверно! Если душа начала буянить, то не просто так. Что-то её встревожило, а то и разозлило. Вы правда ничего не натворили? Может, привели домой куртизанку? Сие полезно для здоровья, но призраки, надо заметить, не терпят прелюбодеяния!

– Господь с вами, шевалье!

– Не хмурьтесь! Прах меня раздери! На вас лица нет.

– Быть может, вам что-нибудь принести?

– Нет, не нужно. Ступайте, Жак! Ступайте и немного отдохните. Мне нужно подумать.

– Вы позволите мне высказать одну догадку?

– Касательно Альбертины?

– Нет, – покачал головой я. – Касательно вашего здоровья.

– Хм… Разумеется!

– Вас отравили, и это мог сделать Даниэль Сагальский.

– Признаться, Жак, – вздохнул шевалье, – я бы не был удивлён, узнав, что так оно и есть. Этот священник слишком упрям.

– Он хотел раскрыть вашу… Вашу сущность.

– И это ему удалось. Не будь я… – де Брег криво усмехнулся. – Не будь я оборотнем, то уже давно бы издох, как шелудивый и бездомный пёс.

– Вы будете мстить?

– Кому? Сагальскому? Господь с вами, Жак! Осуждать этого святошу – всё равно что обижаться на осеннюю слякоть или летний зной! Священники живут по своим законам, созданным для достижения некой, как им кажется, высшей цели. Грешно обижаться на убогих! Кстати, я очень боялся, что вы догадаетесь, кто именно убил вашего бедного Пьера.

– Это сделал священник?!

– Судя по всему, святоша обыскивал наши седельные сумки, которые, как вы помните, оставались в конюшне. Пьер, как мне кажется, это заметил, но сделал ошибку. Ему надо бы промолчать, а он решил выразить своё возмущение. Ваш слуга был горячим парнем, не так ли? Вот за это и поплатился. Святой отец вывел его во двор, начал увещевать, объясняя свои поступки, а затем, улучив момент, убил. Увы, но я не мог вам рассказать о своих выводах и подозрениях. Вы слишком нетерпимы, и дело закончилось бы весьма скверно. Надеюсь, Жак де Тресс, что вы поймёте меня и простите. Когда станете немного взрослее и мудрее, то поймёте и Даниэля Сагальского. Зачастую жизнь оборачивается таким скверным образом, что приходится совершать очень плохие вещи. Это ещё не самое ужасное. Поверьте мне на слово.

– Как вы думаете, – глухим голосом спросил я, – где он сейчас?

– Сагальский?

– Да.

– Надеюсь, Жак де Тресс, вы не собираетесь броситься за ним в погоню?

– Нет. – Я покачал головой.

– Вот и славно. Тем паче что священник давно убрался из Баксвэра и сейчас направляется в неизвестную нам обитель. Знать бы, за каким чёртом он туда поехал? Вы помните, что я упоминал Сагальскую обитель, в которой был воспитан отец Даниэль?

– Конечно! Вы обещали рассказать историю этого монастыря.

– Рассказывать особо и нечего, но некие факты, связанные с делами тамошних братьев, не могут не привлечь нашего внимания. Дело в том, что сей монастырь славится учёными мужами, кои изучают древние рукописи. Кроме этого, монахи известны тем, что способны прочитать любую тайнопись. Вас это не настораживает?

– Хотите сказать, что Даниэль Сагальский увёз туда дневники и записи графа Буасси?

– Отец Раймонд мог пойти на такой шаг. Кстати, если уж зашёл разговор о сей обители, то именно её братьями были переведены тексты знаменитой Liber Linteus – Льняной Книги, найденной неподалёку от Рима. Увы, но её первая часть была утеряна, что сильно расстроило этих святых отцов, но вторую они изучили весьма тщательно, хоть и не спешат поделиться открытием со всем миром.

Глава 30

Возвращаться к себе домой не рискнул. Можете назвать это излишней осторожностью, но я счёл сей поступок правильным и благоразумным. Не хотелось вызвать гнев неупокоенной души Альбертины де Вердан. Посему я снял у Гая каморку и завалился спать. Проснулся в сумерках – по-осеннему хмурых, наполненных лёгким шумом дождя и ветра.

Спустившись в залу, где звучали голоса бражников и притворный смех блудниц, услышал голос мастера Григориуса, который по всегдашнему обыкновению обращался к посетителям своего заведения:

– Вы, чёрт бы вас побрал, предаётесь блуду, забывая о Божьих заветах и наставлениях его верных слуг, кои предостерегали от чрезмерных увлечений женскими прелестями! Знаете ли вы, грешники, что такое блуд?! Сие… – Мастер Григориус ткнул пальцем в потолок, а потом так грохнул кулаком по столу, что вздрогнули не только кружки, но и сам прилавок. – Сие слово произошло от греческого «порнейа», что означает недозволенную распущенность, которой вы предаётесь, не жалея ни сил, ни времени! Вы олухи, только и думающие, как бы задрать юбку какой-нибудь грешнице! Забыли о словах апостола Петра?! «Дабы опять, когда приду, не уничижил меня Бог мой и дабы не оплакивать мне многих, кои согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали!» Алан, старый ты пьяница, я к тебе обращаюсь! – взревел Гай и ткнул пальцем в одного из бродяг. – Убери руку с бёдер этой худосочной девки и подумай о карах Небесных! Там и щупать-то нечего!

Мастер Григориус нахмурился, обвёл взглядом посетителей и продолжил:

– Между тем чревоугодие, хоть и порицается Святой церковью, является грехом гораздо меньшим! Вот и подумайте, что более угодно Господу Богу? Отдать монеты какой-нибудь потаскушке, рискуя навлечь гнев Божий, или же заказать кувшинчик вина и кусок жареной свинины?!

Оглянувшись, я заметил монаха, выходившего из комнаты шевалье де Брега. Капюшон закрывал лицо, и сей посетитель остался неузнанным. Единственное, в чём был абсолютно уверен – это не брат-инфирмарий. Монастырский лекарь был выше ростом и шире в плечах. Монах, не обращая внимания на галдящих и веселящихся гостей, прошёл к выходу и скрылся.

Немного погодя, после скромного ужина из цыплёнка и стакана белого вина, я заглянул к де Брегу. Судя по всему, Орландо чувствовал себя гораздо лучше. Несмотря на это, он встретил меня довольно хмуро.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Жак, хотите, я расскажу вам, за что меня прокляли оборотни?

– Если вы хорошо себя чувствуете, то с удовольствием вас выслушаю.

– Не буду утверждать, что эти воспоминания приятны, но они как нельзя кстати подходят к нашим суровым будням. Если быть точным – к вашим будням…