Там, где кончается волшебство Джойс Грэм
– В вас, Артур, как я погляжу, сидит зверь. – И глаза ее вспыхнули.
– Надеюсь, я не…
– Да все в порядке. Не слушай ее.
Артур вдруг нервно полез к себе за шиворот, словно пытался схватить назойливое насекомое. Потом опять уставился на меня. Ему как будто не давала покоя какая-то мысль, но он и сам не понимал какая.
– Ну ладно, я пошел. Раз ты в порядке, бывай.
– Артур, пока! – пролепетала Джудит, все так же ухмыляясь и поигрывая коленкой.
Шагая к калитке, он все ощупывал порез на ухе.
Может, я безнадежно отстала, но мне казалось, если устраиваешь вечеринку, надо хоть немножко поднапрячься: не знаю, повесить пару шариков или малость прибраться – чтобы дом чуть-чуть преобразился. Ведь даже самый сирый прихожанин надевает чистую одежду, отправляясь в церковь. Ничто на ферме Крокера не указывало на какие-то специальные приготовления. Все выглядело в точности как в прошлый раз.
Именно что в точности. Снаружи по-прежнему не наблюдалось никакой сельскохозяйственной деятельности, а на кухне было все так же пусто. Хотя, надо признать, в здоровом котелке побулькивало нечто чесночно-пряное. Из противоположной части дома доносилась музыка – спасибо, не та кошмарная индийская, но тоже навевающая странное настроение: какая-то вся дерганая, дикая и бешеная.
– Ты думаешь, это удобно? – спросила Джудит, вдруг растерявшая всю свойственную ей самоуверенность.
Дверь кухни была открыта, и мы рискнули войти.
– Вообще-то, нас пригласили. Пойдем.
Что правда, то правда: меня пригласили. Хоть я и сомневалась, что после прошлого раза меня здесь сильно ждут.
Я провела ее уже известным мне путем в прежнюю комнату, где нашим глазам предстала все та же сцена – народ валялся на матрасах вдоль стен средь дымовой завесы и мерцания свечей. Все были в мрачной полудреме. У взрослых на коленях устроились дети. Воняло благовониями. Такое ощущение, что многие не сдвинулись с места с того раза. Короче, то ли вечеринку отменили, то ли в тот раз я тоже случайно нарвалась на вечеринку. Не знаю. Чез вынырнул из кучи тел, поднялся.
– Ух ты! Смотрите, кто пришел! Вот это да. Восторг. Вы что, знали, что у меня сегодня день рождения?
Я засмущалась.
– Да, потому и пришли.
Чез посмотрел на меня с таким благоговением, как будто я была по меньшей мере древнегреческим оракулом.
– Нереально! Все, смотрите сюда! Они откуда-то узнали, что у меня сегодня день рождения!
Мы с Джудит переглянулись. Все нам заулыбались – слишком лучезарно. Люк, оторвавшись от скручивания сигареты, поднял к нам смеющиеся глаза. Кто-то лениво помахал. Грета встала и обняла меня, а после того, как я представила Джудит, обняла и ее.
– Добро пожаловать на праздник. Садитесь.
Садиться было некуда. Прямо как в «Алисе в Стране чудес», только наоборот. Там была уйма мест, а Шляпник говорил, что негде сесть, а здесь, напротив, нам предлагали сесть, хотя не то что сесть, встать было некуда. Мы кое-как приткнулись, опустившись на колени прямо на жестком деревянном полу. Чудесного мальчонку с длинными, как у девочки, волосами отправили на кухню, и он принес нам с Джудит по стакану теплого пива. Чез продолжал теряться в догадках, откуда мы узнали о его дне рождения. Я даже услышала, как он кому-то говорит: «Либо это самое невероятное совпадение, либо…»
У стены стояли несколько гитар, какие-то барабанчики и скрипка. Грета увидела, что я смотрю на них.
– Сегодня у нас будет еда и музыка.
Ну ладно, хотя бы это, подумала я.
– А что, обычно у вас нет еды? – спросила Джудит.
Грета чуть не подавилась со смеху, хлопнула себя по коленям, как будто Джудит сказала что-то дико смешное. А Джудит только захлопала своими длинными накладными ресницами.
Чез снова подошел и втиснулся между нами, пробуравив себе место задом. Грета исчезла где-то в недрах комнаты. Он нас обеих приобнял. Джудит так на меня зыркнула, что я решила больше не встречаться с ней глазами.
– Как же я рад вас видеть, в такой день.
Он произнес это с неимоверным чувством; я даже забеспокоилась, как бы он не расплакался от счастья.
– А что за музыка играет? – спросила я.
Она меня разбередила, но я не понимала, к добру ли это. Музыка была, что называется, бешеная: такая проникает внутрь, куда-то очень глубоко, и там щекочется. Не знаю, хотелось ли мне ее пускать.
– «Зеленый лук»[5].
– «Зеленый лук»? Смешное название для пластинки.
– Смешное. Но музыка ништяк, скажи? – Он обращался ко мне, но смотрел при этом на Джудит, покачивая головой в такт музыке.
– Ужасная.
– Не верю, – произнес он.
Послушав еще немного, я поняла, что Чез прав. Мне нравилось. Просто, чтобы понять это, нужно было дать себе волю.
– Да, – в результате согласилась я. – Мне нравится. Даже очень.
– Ей очень нравится «Зеленый лук», – похвастался Чез Джудит. Потом заорал на всю комнату: – Осоке очень нравится «Зеленый лук»!
Все на меня уставились и улыбнулись, как будто говоря: выходит, ты все-таки нормальная девчонка.
– Если честно, мне дико нравится! – с жаром выпалила я, но не думаю, что он меня услышал. Его внимание уже переключилось на более интересные вещи.
– Нас пригласили одновременно на три мероприятия, – рассказывала Джудит, – но мы завалились сюда.
Чез посмотрел на нее проникновенно и повторил:
– Завалились.
Джудит уставилась на него и повторила:
– Завалились.
И только я подумала, что эти гляделки никогда не кончатся, как Чез склонился и смачно поцеловал Джудит в губы. Я ожидала, что она отстранится, а она возьми и поцелуй его в ответ. Так они целовались и целовались. Целовались и целовались.
Жаль, у меня не было с собой секундомера, а то бы я засекла, сколько они сосутся. Я оглянулась по сторонам, не наблюдает ли еще кто-нибудь за бесконечным поцелуем, но всем, похоже, было наплевать. Грета поймала мой взгляд и усмехнулась; по-моему, без особой радости. Я снова обернулась к целующейся парочке: они, видать, на мировой рекорд пошли. Смешно, что Чез по-прежнему меня приобнимал, правда, подавшись в сторону Джудит. Мне резко захотелось убрать его руку.
Шлюха.
По прошествии, как мне казалось, целой вечности музыка стихла, а с ней остановился поцелуй. Сразу же стало слышно, как лают за окном собаки. Чез отклонился от Джудит, но глаз не отводил. Она смотрела на него не отрываясь и облизывала губы. Он вынул из-за уха самокрутку, зажег ее. Сначала затянулся сам, почти наигранно, потом передал сигарету Джудит, которая тоже глубоко вдохнула дым, не менее наигранно. После чего она протянула самокрутку мне.
– Не буду, – сказала я. – Это же трава.
Меня пугала не столько трава, сколько маленькие пузырьки слюны, оставшиеся на кончике сигареты после их поцелуя.
– Естественно, трава, – сказала Джудит и помахала сигаретой перед моим носом.
– Убери, она воняет.
Джудит пожала плечами и снова затянулась. Чез перевел взгляд с нее на меня и ухмыльнулся.
Меня его ухмылочка взбесила, но я сдержалась. Просто встала и собралась уйти. Заметив, что я куда-то направляюсь, Грета вскочила и подошла ко мне.
– Осока, я рассказала, как ты поешь. Ты же не против?
– Зачем?
– Да брось. Ты только представь, какой подарок сделаешь Чезу, если споешь. Он просто сойдет с ума.
Я посмотрела на Чеза. Он и без моего пения сходил с ума, выдувая кольца дыма, а Джудит протыкала их пальчиком. Что я могла сказать? Конечно, голос у меня был хороший, наверное, даже больше чем хороший, но на людях я пела редко. А потому стеснялась. Промямлив, что, мол, хочу пить, я ускользнула на кухню.
Грета пошла со мной. Буквально на пороге кухни нам повстречалась компания из троих мужчин и высоченной женщины. Один мужчина мило поздоровался, но что-то было в них не так. Я поинтересовалась у Греты, кто эти люди.
– Понятия не имею, – сказала она. – Осока, милая, я буду сегодня петь. Умоляю тебя, спой тоже.
– Вы что, пускаете в дом посторонних? – Я не могла избавиться от нехорошего предчувствия. С этими людьми что-то было неладно.
– У нас двери вечно нараспашку. Входи кто хочет. – И с этими словами Грета выглянула в окно. – О черт! – воскликнула она и побежала обратно в комнату.
Я тоже посмотрела в окно. На улице стояли две полицейские машины. Одну подпирал спиной Билл Майерс. Похоже, он наконец-то дослужился до полицейского автомобиля, поскольку вместо велосипедного шлема на башке у него красовалась мягкая приплюснутая фуражка. Он разговаривал с тремя офицерами, один из которых шикал на собак, чтобы они угомонились.
Я возвратилась в комнату. Музыка не играла, все поднялись с матрасов. Один из тех мужчин, с которыми мы пересеклись на кухне, держал в руках полиэтиленовый пакет. Его товарищи вытаскивали из пепельниц бычки и складывали их в другой пакет. Высокая женщина извинилась и попросила разрешения обыскать меня. В итоге она просто похлопала меня по карманам и перешла к следующей девушке. Похоже, они уже набрали достаточно того, ради чего пришли.
– Что происходит? – спросила я у Чеза.
Он улыбнулся и вместе с тем нахмурился.
– Нас, видишь ли, шмонают, – промолвил он.
Люк взял гитару и стал на ходу сочинять песню под названием «Шмон в день рождения». Я поразилась, как все спокойны, – только один детеныш заплакал. Песня была про свиней; под ними, как я поняла, имелась в виду полиция.
- Какое разочарованье, какой позор и стон,
- Когда противненькие свинки проводят в день рождения шмон.
– Заткнись сию же секунду! – зарычал на него один из полицейских, но Люк не прекратил играть.
Грета попыталась выйти из комнаты, но женщина-полицейский громогласно заявила, что все должны оставаться на своих местах. Полицейский пригрозил Люку, что если он в ближайшее время не заткнется сам, то его, на хрен, заткнут. Но Люк продолжал петь про свинок. Полицейский с полиэтиленовыми пакетами вышел, и, поскольку все внимание было приковано к Люку, я вышла за ним. Он отправился к машинам и передал пакеты Биллу Майерсу. Билл положил пакеты на пассажирское сиденье, захлопнул дверцу и тут увидел меня.
– Осока! Какого черта ты здесь делаешь?
– Меня позвали на день рождения.
– Осока, девочка, тебе нельзя с ними якшаться. Они наркоши, Осока, я говорю тебе, наркоши. Они торгуют наркотой, ты понимаешь?
Я сказала, что понимаю.
– Осока, они нехорошие люди. Господи, да как тебя угораздило здесь очутиться?!
Я объяснила, что пришла сюда впервые. Конечно, наврала.
– Послушай, давай-ка шмыг отсюда, – сказал мне Билл. – Я тебя прикрою. Ты здесь ни при чем. К чему тебе лишние проблемы?
Не успел он закончить фразу, как из дома раздался звук бьющегося стекла, крики и стоны. Все полицейские, стоявшие на улице, помчались в дом; Билл тоже рванул за ними.
Последнее, что он мне прокричал, было:
– Смывайся, Осока!
Так я и осталась во дворе одна. Оглянувшись по сторонам, я посмотрела через стекло машины на пассажирское сиденье. Пакеты лежали там же, куда Билл их положил. Я отворила дверцу, взяла пакеты и рассовала их по карманам. Потом закрыла дверцу и зашагала прочь.
20
– Ультразвук. Пусть повитухи кормят вас баснями, но я ответственно заявляю: только с помощью данного аппарата можно установить пол ребенка.
На кафедре стоял включенный в розетку аппарат. Какой-то дьявольский ящик с экраном, индикаторами, кнопками и тянущимися в разные стороны проводами и кабелями. Казалось, он потехи ради высиживает яйца, из которых потом вылупятся извивающиеся змеюки. Эдакая жуткая научно-фантастическая наседка. Чтобы вкатить махину в класс, понадобилось двое мужчин. МММ заметила, что с появлением данного изобретения заниматься родовспоможением стало намного проще. Она с такой любовью постукивала по машине, будто, как минимум, сама ее изобрела или благополучно вернулась в ней на Землю из космоса.
– Потребуется неслабый велосипед, – громко заявила Бидди, – чтобы таскать с собой такую бандуру.
МММ отреагировала так, как она всегда реагировала на замечания Бидди, – едва удостоив взглядом из-под очков, почесав верхними, сильно выдающимися зубами нижнюю губу и притворившись, будто имеет дело с малым ребенком.
– Нет, Бидди. Акушеркам не придется возить с собой такие аппараты. Настанет день, хотя до него еще далеко, когда подобные машины будут в каждой больнице. А пока – считайте, что вам повезло, потому что нашему колледжу достался учебный ультразвуковой аппарат.
Думаю, она иронизировала, хотя утверждать не берусь. Временами МММ была убийственно серьезна, и я не удивилась бы, поверь она, что Бидди собирается возить ультразвуковой аппарат в плетеной корзинке на руле. Но Бидди, надо сказать, нисколько не смутилась.
– Значит, нас учат пользоваться аппаратом, с которым нам никогда не придется работать? Понятно.
Шла только вторая неделя обучения, а между Бидди и МММ назревала война. Все комментарии Бидди были полны игры и юмора; ее намеки приходилось улавливать на лету. В то время как МММ всегда говорила четко и прямо и только то, что собиралась сказать, не оставляя места ни для возражений, ни для споров, ни для непонимания, преднамеренного или невольного. Им было противопоказано сидеть в одной комнате, дышать одним воздухом. Им даже не следовало рождаться в одну эпоху. Произошла трагическая ошибка.
– Видите ли, Бидди, сейчас крайне важно быть в курсе новейших технических достижений. Современная акушерка обязана знать, на что можно опереться в сложных случаях. Вот для чего я вам сегодня демонстрирую данное устройство.
В нашей группе происходило размежевание сторон. Часть женщин раздражало, что Бидди постоянно прерывает учебный процесс. Они хотели просто поглазеть на «новейшие технические достижения» и отправиться домой готовить ужин. Другие поддерживали Бидди – как правило, тем, что хихикали в такт, пытаясь задеть высокомерие МММ. Что же касается меня, я бы хотела примкнуть к сторонникам Бидди – поспорить с МММ, встать на защиту Мамочки, сказать, что очень даже можно выявить пол ребенка до того, как он увидит свет, но что умеют это немногие. Однако я молчала. Вжала голову в плечи. К тому же в класс уже вошла сильно беременная женщина примерно на середине третьего триместра, которую МММ представила как Глорию Трентор, любезно согласившуюся участвовать в демонстрации оборудования. Сияющая Глория прилегла на кушетку, поставленную рядом с аппаратом, а мы обступили монитор.
Приподняв одежду миссис Трентор, МММ намазала чем-то желеобразным ее невообразимо раздувшийся живот.
– Это что, счетчик Гейгера? – спросила Бидди.
– Нет, Бидди, это не счетчик Гейгера. Это ультразвуковой монитор. Миссис Трентор, вы готовы?
– Да, – радостно ответила миссис Трентор и улыбнулась, будто ей только что вручили букет цветов.
МММ пощелкала какими-то кнопками, и монитор ожил. Затем она провела маленькой присоской, от которой тянулся провод к машине, по животу беременной. И вдруг на мониторе появились очертания младенца, очень отчетливые даже на фоне массы расплывчатых серых линий. МММ указала нам на бьющееся сердце и на мужские гениталии.
Меня как будто к стенке пригвоздило, но вовсе не тем, что я увидела, а тем, что я услышала. Эта машина позволяла видеть не ребенка в матке, а то, что я обычно только слышала. Я знала этот звук, но здесь он был во много раз усилен. С помощью адской машины МММ со всеми ее кнопками и индикаторами я слышала младенца. Громкое подсасывание – как будто кто-то втягивает воздух через зубы и выдыхает его, – но только в медленном, спокойном и очень четком ритме. Я просто утонула в этом чудесном, невероятном звуке.
Настолько утонула, что меня пришлось вытаскивать. Открыв глаза, я обнаружила, что все расселись по местам, а МММ отсоединяет проводки и обращается ко мне. Я все еще была во власти этого звука – подсасывания и выдувания, – хотя машина уже стояла отключенной, а миссис Трентор слезала с кушетки. Я же хотела слушать и слушать, ведь так малыш делился со мной своими планами на жизнь.
– Мисс Каллен, вы с нами? Я знаю, это удивительное переживание, но не будете ли вы столь любезны занять свое место?
По окончании занятий Бидди подкатила ко мне велосипед.
– Да ты, голуба, улетела. Всего лишь на минутку, но я заметила. Заслушалась. Напрочь улетела.
Желая поскорее сменить тему, я выпалила:
– Она не права. Пол ребенка можно определить – по сердцебиению. У мальчиков оно чаще.
Она так странно на меня взглянула:
– Конечно, это же все знают.
Затем вскарабкалась на велосипед и укатила.
– Ты уже слышала, какое чудо произошло?
Грета изрядно напугала меня. Она нежданно появилась у калитки на следующее утро, когда я в три погибели работала в саду. Рука метнулась к трем заколкам.
– Что еще за чудо?
Грета зашла. Калитка взвыла и захлопнулась, а я подумала, что надо все-таки смазать чертову петлю.
– До нас не докопались.
Я встала, опершись о грабли.
– В каком смысле «не докопались»?
– Пропали вещественные доказательства. Им нечего было предъявить.
Грета стояла и лыбилась, а я смотрела, как один передний зуб у нее находит на другой. Мне страшно захотелось исправить это недоразумение, как ржавую петлю калитки. Грета принялась рассказывать, как полицейские забрали Чеза с Люком в участок, но обвинить их, как и всех прочих, было не в чем, поскольку собранные вещдоки пропали. Грета называла чудом, что, сколько полицейские ни обыскивали дом, больше им ничего не удалось найти.
– Ни окурка, ни зернышка, – пояснила Грета. – Ведь это самое настоящее чудо. Правда же?
– Чудо, говоришь?
– Ну да. Судьба. Нас охраняют, нашу маленькую семью – всех, кто живет на ферме. За нами приглядывают. Мы избранные.
Мой бог, вздохнула я.
– Что с Джудит?
– Я думала, она ушла с тобой. Но в воскресенье она вернулась. По-моему, у них там с Чезом все сладилось.
Вот сучка, шлюха, потаскуха.
Грета вдруг скорчилась.
– Что с тобой?
– Да ничего. Просто месячные.
Я бросила грабли.
– Пойдем. Я дам тебе кое-что от боли.
– Манжетку луговую?
– Цыц. Полынь с шалфеем.
Где-то в середине дня я услыхала, как к дому подъехал автомобиль. Потом раздался характерный лязг поднимаемого ручника, но я вымачивала травы в уксусе и не хотела отвлекаться, даже когда услышала, как кто-то шаркает за дверью. Когда я через некоторое время вышла, на нашем пороге стоял портативный, с динамиком в крышке, проигрыватель. Хиппанский проигрыватель с фермы Крокера. А на проигрывателе – пластинка, с надписью на «яблоке»: «„Green Onions“ by Booker T. & the M.G.’s». Тут же лежала маленькая записка с одним лишь словом: «Спасибо».
Я сразу затащила проигрыватель в дом и вставила вилку в розетку. Я никогда не пользовалась проигрывателем, потому что таких сокровищ у меня отродясь не было. Когда диск закружился, сердце мое забилось сильнее. Я попыталась опустить иглу. Откуда мне было знать, что игла опускается автоматически? В итоге раздался страшный скрежет, но через несколько секунд явилась музыка – та, что звучала на вечеринке. Она начиналась с глубоких ритмичных нот – монотонных и недвижимых – и вдруг прорезалась нервной рваной гитарой. Я так и села, завороженная, бездумно наблюдая за кружением диска и растворяясь в музыке. И надо вам сказать, вот тут я действительно улетела.
Чуть ближе к вечеру я отправилась к Банч Кормелл. Ребеночек ее был в полном порядке, но он сосал с таким энтузиазмом, что у Банч потрескались соски, вот я и несла ей ланолиновую мазь. По дороге меня нагнала машина. Мотор урчал, машина замедлилась, примеряя скорость к моей. Машина оказалась полицейской. На всякий случай я остановилась.
Машина тоже остановилась. Билл Майерс перегнулся через пассажирское сиденье и приоткрыл окно:
– Осока, подвезти?
– Билл, привет. Не нужно, мне только до Кормеллов.
Он распахнул дверцу:
– Давай. Запрыгивай.
– Но здесь же всего пара минут!
Он улыбнулся, но дверцу настойчиво держал открытой. Пришлось залезть. В салоне пахло новой машиной.
– Билл, какая прелесть. Ну всяко ж лучше, чем велик.
Майерс переключил передачу, и мы поехали.
– Как Мамочка?
– Неважно. На днях вообще меня не узнала.
Он кивнул.
– Не ожидал увидеть тебя у Крокера.
– А я-то как не ожидала – тебя!
На перекрестке мы остановились, поворотник ритмично отсчитывал секунды.
– Ну и вечерок тогда выдался, я тебе доложу.
Машина снова тронулась.
– Откуда я знала, что у них там творится!
– Надеюсь, что не знала. Они же не работают, Осока. Они и им подобные. Торгуют наркотой, и все. Наживаются на чужом горе. – Он затормозил у дома Банч; поездка вышла до нелепого короткой, и я почувствовала, что выходить, наверное, рано. – Тем обиднее, что мы остались в дураках.
– Как?
– Я умудрился все прошляпить, Осока, все собранные вещдоки.
– Да что ты!
– Не представляю, как это произошло. Огреб кучу неприятностей себе на голову. И главное, прямо перед назначением в сержанты. Теперь все коту под хвост.
– Как неприятно, Билл.
– Послушай, вдруг по какой-то причине ты опять там окажешься, так я буду очень благодарен, если ты будешь смотреть в оба. У них там все в ходу: таблетки, шприцы, да что угодно. Поэтому, если что-нибудь такое увидишь…
– Билл, обещаю смотреть в оба.
– Смотри только, чтобы они тебя не раскусили.
– Хорошо. – Он перегнулся через меня и открыл дверцу. – Теперь ступай к кормящей матери.
Я вылезла из машины и помахала на прощание. Бутылка ланолина, которую я сжимала в кулаке, была скользкой от пота.
21
Готовься. Слова эти звучали будто изнутри меня и с каждым разом все громче. Готовься. Тебе придется Обратиться.
Для веры моей настал решающий момент. Если от Обращения будет толк, значит я уверую, если нет – лишь укреплюсь в своем скепсисе. К тому же у меня не оставалось особо ни выбора, ни времени. Джудит была права: если я собираюсь Обращаться, лучше это делать здесь, пока я дома; а если еще рассчитываю на помощь Луны, то нужно сию минуту начинать приготовления.
Затея с соблазнением Артура Макканна ни капли не помогла. С тех пор он даже ни разу не появился. А деньги на оплату задолженности найти мне было негде.
Раздевшись, я уселась в Мамочкиной комнате за старый туалетный столик и посмотрела на отражение в потускневшем зеркале. Достанет ли мне смелости? Из зеркала на меня таращилось довольно жалкое создание. Не знаю, долго ли я так сидела. Когда я наконец опомнилась, рука моя непроизвольно взлетела к заколкам и сняла их. Взяв Мамочкину щетку, еще хранившую запах ее кожи, я расчесала волосы; потом взяла расческу и сделала пробор посередине – как Джудит, когда она готовила меня к незабываемому ужину с Артуром.
Зажгла благовония. Мой личный сбор: змеиный корень, валериана, лаванда. Безудержность. Намерение. Мамочка была бы вне себя от гнева – как пить дать. Я вышла голая на улицу, привстала на одно колено и смазала калитку благоухающим маслом.
Вернулась в дом. Дым, поднимавшийся от благовоний, наполнил комнату и затуманил отражение в зеркале. Джудит так и не удосужилась забрать вещички – с того самого вечера. Колготки, шмотки, косметику. Я разложила все перед собой на туалетном столике. Микроскопические кисточки, миниатюрные горшочки, такие аккуратные, прямо игрушечные. Приступим. Сначала глаза. Теперь брови – пройдемся светло-коричневым. Щеки – добавим розового румянца. А губки сделаем чуть-чуть пухлее. Как же я нравилась себе в том зеркале! Это была почти не я. Затем я натянула колготки: расправила на голени, прошлась рукой по засиявшим бедрам. Залезла в крохотную юбку, напялила все остальное. Последний штрих – кошмарный одеколон. Тяжелый, дурманящий запах.
Потом я загадала, чтобы он пришел.
Это случилось не сразу, но я не волновалась: я знала, что у него нет выбора. И точно – довольно скоро у калитки затормозил фургон. Я слышала, как звякали железные бидоны, когда он скидывал их на дорогу и по одному закатывал в наш сад; я слышала, как жаловались петли на калитке; я слышала, как он пытался выжать из колонки воду и чертыхнулся, поняв, что ничего не получается. Только тогда я вышла.
– Ее придется прокачать, – сказала я.
– Бог мой! – воскликнул Чез. – Я думал, здесь живет Осока.
– Вот оно что? Осока ненадолго вышла. Умеете прокачивать колонки? – поинтересовалась я.
Я потянулась за стоящим рядом ведром воды, но оглянулась посмотреть, как он меня разглядывает: ноги, попу, согнутую спину. Вокруг него плясали почти что осязаемые всполохи синего пламени – они его парализовали. Я поднесла ведро к колонке.
– Я буду заливать воду, а вы – качать.
Чез был предельно аккуратен. Взявшись за ручку, принялся качать, а я тем временем медленно опорожняла ведро. И хоть мои глаза не отрывались от струи воды, его глаза, я знала, прикованы ко мне. Иначе и быть не могло. Довольно скоро ручка начала оказывать сопротивление, и Чез замедлил темп.
– Куда же все-таки ушла Осока? – осведомился он.
– Да ходит где-то здесь неподалеку.
Теперь, когда колонка заработала, он подтащил бидон и принялся, придерживая, наполнять его водой.
– Вы, видимо, с Осокой сестры?
– В каком-то смысле.
Он на секунду перестал качать. Бидон с металлическим звоном вернулся в вертикальное положение.
– А знаешь, Осока, я ведь почти купился.
– Неужто?
– Говорю тебе, почти купился.
– Выходит, купить тебя не так-то сложно.
Он посмотрел на меня слегка непонимающе. Шагнул вперед, встал вплотную, но я не отстранилась. Он был так близко, что я почувствовала его запах – сильный мужской аромат, нельзя сказать, что неприятный. Он был так близко, что я почувствовала его дыхание. Он протянул ко мне руку и мягко приподнял прядь волос над моим правым ухом. Тогда я решительно отвела его руку в сторону.
Он на секунду замер. Растерялся. Потом расплылся в улыбке, отвернулся и поволок очередной бидон к колонке. Мне больше нечего тут было делать. Я пошла в дом, оставив его наедине с его заботами. Стояла у окна и наблюдала, как он откатывает бидоны к фургону и загружает их в багажник.
После того как он уехал, я надела пальто и отправилась в лес. Я все продумала. Если мои подсчеты и таблицы альманаха «Олд-Мур» не врали, Луна, или госпожа, как ее называла Мамочка, должна была проклюнуться ровно в 4:32 утра на третий день после пятницы, а мои месячные, если я правильно посчитала, должны были закончиться за три дня до этого. Идеальное совпадение. Я бы даже сказала, благоприятствующее. Разве что слишком мало времени оставалось до того момента, когда меня должны были выселять из дома. После Обращения, не считая дня самого Обращения, – всего три дня, чтобы собрать манатки и выехать. То есть всего три дня на то, чтобы получить ответ.
Решив пойти к шоссе короткой дорогой, я продиралась по заросшей тропинке через лес и кляла на чем свет стоит дурацкие туфли Джудит, которые так и не сняла. Тревожно вскрикнул дрозд и заполошно замахал крыльями прямо у меня перед носом, чтобы увести прочь. Весна шла напролом, в кронах деревьев не смолкали птицы. В коре копошились насекомые. Ярко-зеленый сочный папоротник рос прямо на глазах. Я прислонилась спиной к большому старому дубу и спросила у лежавшей в больнице Мамочки, верны ли мои расчеты и правильно ли я все делаю.
Легкий ветерок дразнил скрипучие ветки в кроне старого дуба. Увлеченные брачными играми, где-то ворковали лесные голуби. Из глубины леса доносилась песнь кукушки. Постепенно и голуби, и кукушка смолкли. Вскоре все птицы перестали петь. Звук насекомых или то, что я приняла за их возню, пропал, и я осталась наедине с шепотом ветра и пульсом всего растущего и распускающегося. В конце концов затих и ветер.
Лес погрузился в покой и безмолвие. Осталась только пульсация, биение роста в непрекращающемся цикле жизни. Нежданно, но вполне естественно оборвалось и это. Я вслушалась, и тут раздался голос Мамочки.
Она сказала:
– Чего это ты так вырядилась?
– Чего это ты так вырядилась? – Мамочка улыбалась и поедала черный виноград.
Рядом с койкой сидел Билл Майерс в полицейской форме. Его фуражка отдыхала на тумбочке.
Читать бесплатно другие книги:
