Обреченный мир Рейнольдс Аластер

Глава 10

Размером и отчасти строением механические существа напоминали людей – имелись руки, ноги и головы. Некоторые стояли на двух конечностях, другие – на четвереньках. Были и такие, которые сидели на корточках, как дрессированные собаки. В них действительно было что-то лисье или собачье – или, скорее, что-то темное, волчье. Туловища и конечности мало отличались от скелетных рам, неприглядные внутренности торчали напоказ. Кильон вспомнил отсеченную руку, которую Мерока нашла у разбитой повозки, ужасную смесь плоти и металла – суставы и поршни цвета хрома, синеватое месиво сухожилий, мышц и органической нервной системы, одно переплетенное с другим. Сейчас он видел существ целиком, и впечатление не улучшилось.

Органы и механизмы блестели под хромовыми грудными клетками. Устройства вроде легких, испещренные проводами и венами, с ревом сдувались и раздувались. Стальные сердца колотились и гудели. Просматривалась даже отвратительная пищеварительная система – плотно уложенная мерзость из алых трубок, бордовых кишок и серебристых клапанов. От повреждений хрупкую конструкцию защищала лишь тонкая сеть.

Но больше всего Кильону не понравились головы. Продолговатые, сужающиеся к концу, они скорее напоминали лошадиные, чем человеческие. Вместо ртов – сложные устройства из дрелей, зондов, резаков, вместо глаз – гроздья объективов. Черепная коробка наполнена чем-то серым и рыхлым. Механические головы плотоборгов постоянно вращались и щелкали, устройства вытягивались и сжимались, словно машины находились в автономном режиме напряженного ожидания. Примерно так собаки пускают слюни, пока хозяин не свистнет.

Большинство плотоборгов замерло в ожидании. Но один, сидящий на корточках и вытянувший шею, как пес, лакающий из миски, уже занимался делом. Он ел мозг, запустив ротовой зонд в череп женщины средних лет, седеющие волосы которой разметались вокруг головы. Плотоборг извлекал нейроматерию, необходимую ему для функционирования. Кильон надеялся, что женщина мертва и тело ее дергается лишь от энергичных действий плотоборга. Хотя не беспокоиться не мог. Когда-то определенный тип психического расстройства лечили, через глазную впадину вонзая шило в передний мозг. Потом шило поворачивали до тех пор, пока нездоровая мозговая ткань не превращалась в бездействующую кашу. Если человек способен вынести такое, то высокоточное извлечение ткани зондом плотоборга и подавно переживет.

Внезапно машина оторвала зонд от жертвы, встала на задние конечности, а передние подняла в чуть ли не умилительном жесте – человек ее испачкал, и она чистила «носик».

– А ну пошли! – Вожак черепов ткнул ружьем Кильона в поясницу.

– Не отдавайте им девочку! – взмолился Кильон, наконец заставив себя заговорить. Язык распух, каждое слово причиняло боль. – Она ведь им погоды не сделает, верно? Прошу, отпустите ее, даже если остальных нас машинам скормите.

– Извини, у нас уговор, – отозвался череп. – Машины в мясе неразборчивы.

Два борга, включая только что насытившегося, подняли труп и понесли, словно он был не тяжелее перышка. Еще двое отправились навстречу пришедшим людям, а остальные зажужжали, защелкали механическими пастями. Они двигались, как куклы, скользя по земле почти бесшумно, словно ведомые невидимым кукловодом. Вблизи чувствовался их запах – вонь мясной лавки в жаркий день плюс что-то кислое, механическое, словно от перегревшейся подшипниковой коробки.

– Эта борги вернуть, – объявил тот, что закончил трапезу.

Синтезированный и атональный, его голос напоминал человеческий не больше, чем жужжащий гул искусственной гортани. Вместе с молчащим напарником борг опустился на колени и положил труп на землю.

– Сейчас борги взять, что они нужно. Эта еще годится. Потом люди вернуть. Борги нужно больше мозг.

Надежды Кильона рухнули – несчастная женщина еще дышала.

– Забирайте ее, парни, – кивнул главарь спутникам. – Но осторожнее, нам ее дали напрокат.

– Ясно, – проговорил Кильон, глядя, как черепа ведут женщину к грузовой платформе. – Лоботомированных проще насиловать. Они меньше сопротивляются, да?

– Если бы парни сперва с ней порезвились, тебе спокойнее было бы? – поинтересовался вожак.

Подходящего ответа Кильон не подобрал, но молчать не мог.

– Зачем вы так? Настолько боитесь боргов, что прислуживаете им?

– Дело не в страхе, а во взаимозависимости. – Последнее слово череп произнес медленно, словно учил его специально. – Мы не друзья. Скорее… деловые партнеры.

Он повернулся к боргу, который только что говорил с ними.

– У нас тут четверо. – Вожак поднял руку, растопырив пальцы. – Четверо, с женщиной, которую привозили в прошлый раз, получается пятеро. Мы в расчете, так?

– Борги радоваться. Ведите первый донор. Борги хотеть мозг.

– Как видите, доноры живы и здоровы. Может, дадите попробовать обещанное? Хотим убедиться, что качество такое же, как прежде.

Сначала борг не понял вожака черепов. Что-то заклинило, некий импульс потенциала действия застрял во мраке полукибернетического-полуорганического разума. Интеллект борга – если он им обладал – сводился к примитивной приспособленческой хитрости организма, который научился жить на отбросах и даже не пытается улучшить свое положение.

– Борги делать хороший лекарства, – наконец проговорил борг. – Борги делать подарки. Сейчас один только. Пусть человек забрать подарок.

Вожак черепов начал отстегивать шлем:

– Если нет возражений, ребята, это буду я.

– Борги делать лекарства. Человек принимать подарок.

Вожак снял шлем, обнажив толстую шею, лысую голову – испещренный ссадинами и шрамами череп напоминал поверхность луны – и поросячьи уши. Он опустился на колени, теперь биомеханический скелет возвышался над ним. Механическая пасть развернулась, рабочее положение принимало то одно устройство, то другое, будто борг подзабыл, что нужно делать. Наконец появилась игла, как у шприца, длинная и блестящая. Быстро, словно змея жало, борг вонзил иглу вожаку в шею. Загудел насос. Игла вылезла из шеи, вожак заворчал, отшатнулся и прижал рану ладонью.

– Парни, боль жуткая! – В голосе его тем не менее слышалась дикая радость. – Но туман уже рассеивается! Что ж, борги, похоже, мы не прогадали!

– Дайте борги мозг, – жужжал борг как заведенный.

«Как гуманнее? – гадал Кильон. – Отдать Нимчу первой, чтобы не видела, как пожирают других, особенно ее мать? Или самому пойти первым, пожертвовать собой, пока борги не добрались до Нимчи? Девочка погибнет в любом случае, но разве не отвратительны взрослые, позволившие убить ребенка первым?»

– Прочь с дороги! – скомандовала Мерока, расталкивая вооруженных черепов.

– Дайте борги мозг, – жужжал борг, поворачивая безглазую голову в ее сторону.

– Надеешься, я на радость тебе попробую сбежать или взмолюсь о пощаде? – съязвила Мерока, опускаясь на колени.

К Мероке приблизился другой борг – голодный, из числа ожидавших. Лишь сейчас Кильон понял, что у боргов имеются хвосты, сочлененные противовесы с шипами из того же синеватого металла, что когти. Хвосты крутились и вертелись, словно по собственной воле. Борги напоминали взбудораженных голодом хищников во время охоты.

– Мерока, мне очень жаль, – начал Кильон. – Прости, что так получилось.

Девушка обхватила затылок ладонями и взглянула на него:

– И мне жаль, Мясник. Нечего извиняться, это я прокололась, а не ты.

– Тут никто не виноват. – Кильон посмотрел на Калис. – Прости нас. Я не думал, что все так закончится.

«Сейчас девочка закричит от ужаса», – подумал он, но Нимча смотрела на него, как на пустое место. Похоже, безумие матери передалось и малышке.

«Ну и пусть, – сказал он себе. – Теперь это уже не важно».

– Давай, Нимча, – проговорила Калис. – Давай!

Ничего не произошло.

Борг опустился на колени лицом к Мероке. Склонился над ней, вытянул когтистую переднюю конечность и обнял ее, словно любовник, собравшийся запечатлеть поцелуй. Пока этого не случилось, Мерока вызывающе подняла подбородок. Механическая пасть завращалась, защелкала, толстая хромовая трубка для трепанации черепа заняла рабочее положение. Конец трубки состоял из трех сцепленных дрелей-циркулярок. Дрели закружились, трубка медленно выдвинулась из головы. Если первый борг ввел антизональные черепу за считаные секунды, то этот не спешил.

– Давай! – Голос Калис зазвучал громче и пронзительнее. – Давай, Нимча!

Кильон снова глянул на девочку: она казалась сбитой с толку, в круглых глазах застыло полное непонимание.

Вдруг нечто неуловимое коснулось его разума, словно бабочка задела крылом мозжечок.

Грянул выстрел, потом еще один.

Борг упал, в брюшном отделе появилась дыра, на земле, позади него, – кровавый натюрморт из размозженных органов и деталей. Дрели все еще вращались, выдвижное устройство дергалось туда-сюда, словно при тике.

Первый борг и те, кто ждали поодаль, заволновались. Они дружно заняли положение низкого старта, напряженные, как сжатые пружины. Хвосты яростно раскачивались, головы поворачивались из стороны в сторону, механические пасти ходили ходуном.

Черепа прицелились во мрак. Грянул очередной выстрел; один из головорезов завопил и рухнул наземь – на голени у него появилась брешь размером с кулак.

Из темноты выступили шестеро. Определенно не черепа. Поверх темной формы черные доспехи, пятеро в шлемах, у каждого – в руках или за плечами – по тяжелому пулемету с рожковым магазином и толстым перфорированным кожухом ствола.

Шестой член отряда, женщина, в одной руке держала шлем, в другой – маленький пистолет. Темнокожая, она была ростом выше любого из виденных Кильоном мужчин.

– Боргов уничтожьте, – спокойно, с непоколебимой уверенностью в своем авторитете, распорядилась женщина. – Вон того оставьте для Рикассо. То-то он обрадуется!

Один из ее бойцов развернулся и выстрелил; из дула полыхнуло, как из огнемета. Сине-розовая струя превратилась в пламя, мгновенно накрывшее боргов, и тех разнесло шквалом пуль. Двое успели отскочить и растворились во мраке. Остальные, даже превращенные в окровавленный металлолом, корчились и метались. Потом боец перешел на полуавтоматическую стрельбу и очередью полоснул по единственному уцелевшему боргу – тому, который говорил с черепами, – оторвав ему руку и ногу. Борг упал и замолотил конечностями по земле, но с места не сдвинулся.

– Остальные могут сдаться, – объявила высокая женщина и склонилась над Мерокой. Черты ее лица были по-птичьи тонкими, белки глаз сияли во мраке. – Эй, ты, вставай! Сегодня ты не умрешь.

– А ты кто еще такая? – осведомилась Мерока, не поднимаясь с колен.

– Я спасла тебя, так еще и представиться должна?

Мерока выпрямилась, вызывающе глядя на женщину:

– Что меня спасли, это хорошо. Но почему мне указывают, что делать?

Женщина убрала пистолет в кобуру, явно довольная, что ее люди контролируют ситуацию.

– Потому что теперь вы под нашей юрисдикцией. Я Куртана, капитан ударной разведгруппы «Репейница». Отныне вы клиенты Роя.

– А если мы не хотим быть клиентами?

– Отныне вы клиенты Роя, – повторила Куртана. – Узнаю акцент Клинка. Наверное, это он вскружил вам голову. – Она коротко кивнула своим воинам. – Ведите их на корабль. Здесь топливом не разживешься.

– А пленные, капитан? – спросил один из воинов.

– Которые – их или наши?

– Я о черепах, капитан. Казнить их или взять на борт как пленных?

– Лишний балласт нам ни к чему.

– Тогда застрелю их.

Куртана немного подумала и ответила:

– Нет, пули сегодня лучше приберечь. Заберите у них оружие и все, что может пригодиться нам, потом отпустите. К утру они и сами погибнут, наша помощь не потребуется.

«Что значит быть клиентом Роя?» – гадал Кильон, подозревая, что заботой клиентов не окружают. Их четверых вели прочь от черепов и дымящихся, в ошметках мяса, плотоборгов. Руки им так и не развязали. Два бойца Куртаны задержались на поле битвы, а еще трое и сама Куртана сопровождали Кильона и его спутниц. Оружие воины держали наготове. Теперь механические твари их не сожрут – Кильон не мог отрицать, что сиюминутная ситуация улучшилась. Насколько временно это улучшение, он думать не отваживался. О Рое Кильон не знал ровным счетом нечего и не представлял, каково находиться под его юрисдикцией.

– Кто эти люди? – шепотом спросил он Мероку, чувствуя, как из разбитого носа течет кровь. – Что еще за Рой? Никогда о нем не слышал.

– Это потому, что до сих пор он так близко к Клинку не подбирался.

– До сих пор?

Кильон старательно прятал глаза, чтобы Мерока не увидела того, что обычно скрывали очки.

– Вчера ночью многое изменилось.

– Да, похоже. Спрашиваю еще раз: что такое Рой?

– Рой – это… Рой. Ты что, в истории не силен?

– Мне хватило медицины. Так что я пропустил?

– Много-много веков назад Рой был военным крылом Клинка. Заодно глазами и руками, способными увидеть и принести куда больше, чем Клинку удается сейчас. Рой летал через полмира, собирал новости, пополнял наши запасы. Потом случилась какая-то грязная история – вроде экспедиция вляпалась в дерьмо, – и привет, вместо дружбы – лютая ненависть. Мы о них помалкиваем, они нас на дух не переносят.

– А как они относятся к пленным?

– Мы не берем пленных, – надменно ответила Куртана, слышавшая разговор. – Мы берем балласт. Суть немного иная. Думаю, твоя напарница с удовольствием объяснит.

– Не собираюсь.

– Кому-то из вас нужна медицинская помощь? – спросила Куртана, глядя на нос Кильона. – На борту «Репейницы» есть доктор.

– Ничего, заживет.

– Твоя напарница кажется дееспособной, судя по ее разговорам. А как насчет матери с дочерью?

– Не знаю. Мы недавно вместе странствуем.

– Я спросила не об этом.

– Все равно не знаю. Они были в плену у черепов. Потом те попали в засаду, и мы освободили пленниц.

– Говорить они умеют?

– А почему бы вам не спросить их самих?

– Пожалуйста, не испытывайте мое терпение, мистер…

Судя по интонации, Куртана хотела, чтобы Кильон назвал себя.

– Кильон.

– Очевидно, житель Клинка, – отметила Куртана. – Хотя есть в тебе что-то странное. Ну а ты кто?

– Мерока.

– Что ты делаешь за пределами Клинка?

– Хреновой жизни радуюсь, а ты как думала?

– Значит, ты знаешь о недавних событиях?

– Не заметить их было трудно, – ответил Кильон. – По крайней мере, тому, в ком есть хоть капля человечности. Тридцать миллионов человек страдают сейчас на Клинке, умирают медленной мучительной смертью от зонального недомогания.

– А тебе не приходило в голову, что куда больше людей умирает медленной смертью за пределами Клинка? Прости, забыла, они ведь не в счет! Они же люди второго сорта, раз им не посчастливилось жить в вашем драгоценном городе.

– Пожалуйста, не говорите так от моего имени! – попросил Кильон. – Я против ненужных страданий, где бы то ни было. Но не утверждайте, что здесь подобное впервые. Местные жители выносливы и легко приспосабливаются: иначе здесь долго не протянешь. Нынешний зональный сдвиг, конечно, ужасен, но для местных он лишь очередная трудность, с которой они в итоге свыкнутся.

– Плюс-минус несколько миллионов могил, да?

– Я лишь о том, что Клинок так легко приспособиться не может. Город – механизм чувствительный, наподобие дорогих часов.

– Иными словами, механизм этот только и ждал предлога рассыпаться и перестать работать. Механизм чересчур сложный, вычурный, зацикленный на себе. – Куртана шагала вперед, длинными ногами отмеряя по несколько пядей. Она была в бриджах и высоких, до колен, коричневых сапогах на шнуровке. Элегантная, совершенно невозмутимая, она казалась диаметральной противоположностью Мероки. – К чему лукавить, мистер Кильон, катастрофа назревала давно. Странно, что она раньше не случилась.

– Небось Рою зональный сдвиг нипочем.

– Мобильность и маневренность всегда нас выручали. Стыдиться здесь нечего.

Грянул выстрел, короткий, мощный залп, оставшийся без ответа. Кильон невольно сбавил шаг. Стреляли у них за спиной, где остались черепа под надзором двух бойцов Куртаны.

«Там казнят» – вот о чем свидетельствовал этот одинокий выстрел.

– Что с нами будет? – спросил Кильон. – Мне так и не объяснили, что значит попасть под юрисдикцию Роя.

– При первой же возможности вас переправят в Рой. Там оценят ваш потенциал. Не знаю, что вам рассказывали, но мы общество открытое. Мы считаем, что иммигрантам нужно дать шанс проявить себя. – Куртана заговорила строго, словно обращалась к детям. – Однако бесконечным терпением мы не обладаем. По меркам Внешней Зоны, живем мы неплохо, но это не подразумевает, что мы транжирим наши запасы.

Куртана окинула Кильона долгим оценивающим взглядом, словно впервые удостоила вниманием.

– Ты, очевидно, образован, тебе занятие найдем наверняка. Относиться к тебе будем как к обычному жителю Клинка, то есть как к потенциальному шпиону или подстрекателю, пока не убедимся в обратном.

– Ясно, вы люди незлопамятные, – съязвил Кильон.

Они шли на гул двигателей, пока во мраке ночи не проступил серый силуэт корабля Куртаны, парящего над самой землей. Двигатели подняты, лопасти пропеллеров направлены так, чтобы создать нисходящую тягу и противодействовать статической подъемной силе неподвижной оболочки. Кильон не удивился кораблю: накануне он видел таких предостаточно, хотя прежде лишь в виде точек, мечущихся над горизонтом.

– Классный кораблик, – съязвила Мерока. – Вы у черепов его увели?

Куртана промолчала, но Кильон чувствовал, что еще полслова – и случится такое, о чем они все пожалеют. Придержала бы Мерока язык!

Даже ленивый распознал бы в «Репейнице» военный корабль – еще бы, с ее-то грозным видом. Оболочка, тонкая сигара, была обрамлена насадками от порчи, щетинилась острыми зазубренными выступами, клиньями-таранами и отводимыми резаками. Жесткую оболочку, тут и там укрепленную алюминиевыми листами, латали столько раз, что шрамы «Репейницы» говорили Кильону не о хрупкости, а о несгибаемости стойкого организма, выросшей из способности оправляться от ран, которые прикончат слабого.

Под оболочкой крепилась гондола, обшитая листами металла. Внушительную, словно точеную, ее можно было по совместительству использовать как ледокол. Редкие полноразмерные окна были защищены бронированными ставнями. В других местах видимость обеспечивали щели под колпаками и поворачивающиеся перископы. Круглые турели располагались ниже передней части гондолы, под ее серединой, по одной по бокам и под задней частью. Из каждой турели торчало по два пушечных ствола, соединенных муфтой. Задачей их было обеспечить защиту сверху. У корабля были даже крылья, прикрепленные на боку оболочки кабелем регулируемого натяжения. Крылья могли сгибаться, создавая и положительную, и отрицательную подъемную силу, – примерно так регулируют свои крылья ангелы.

Консольные опоры, выпирающие из-под гондолы спереди и сзади, заострили, чтобы в ближнем бою использовать как ножи – разрезать у чужого корабля оболочку, подкосы крыльев, установки управления, а то и экипаж. Оболочку гондолы выкрасили в серый и бирюзовый металлик, на ней выделялась розовая, нанесенная трафаретом бабочка, поблекшая, изрешеченная пулями, местами скрытая прямоугольными заплатами. Номера или других опознавательных знаков Кильон не заметил: ничто не указывало на принадлежность Рою.

Два пилота в форме и доспехах ждали на земле – охраняли пандус, ведущий к средней части гондолы. Пандус гнулся и терся о землю: на месте «Репейница» держалась с трудом. Куртана подняла руку, и пилот так же ответил на ее приветствие.

– Держись за мной, – велела она Кильону, игнорируя трех пленниц. – Вертикальная тяга двигателей запросто швырнет на лопасти, если под ними встать. Я не шучу, своими глазами такое видела. Потом целую неделю фарш с оболочки соскребали.

Внутренняя часть гондолы – то немногое, что успел разглядеть Кильон, – была из некрашеного металла. Здесь определенно стремились к практичности и максимальной легкости. Балки перфорировали, над бытовкой с трубами и разными приспособлениями настелили пол из металлической сетки. Кильон увидел шкафчики и стеллажи с ружьями, арбалетами и мечами. Полки с проверенным в бою оружием соседствовали с панелями с инструкциями, выполненными по трафарету старомодным угловатым шрифтом. Краткие предостережения сообщали об этапах той или иной процедуры, о том, как важно сделать Шаг 1 до Шага 2 и как солоно придется нарушившим последовательность действий. Кильон увидел отгороженные занавесами ниши и двери отсеков, мегафоны, перископы и сложные оптические приборы неведомого ему назнаения. Все это он подмечал, пока их торопливо гнали к пустой каморке в хвосте гондолы, где она сужалась к V-образному рулю. На каждой из скошенных стен каморки было по оконцу-иллюминатору, в узком конце сходились две длинные скамьи. Газовую лампу в бронированном кожухе вмонтировали прямо в потолок. Пленным развязали руки. Мерока и Кильон сели на одну скамью, Калис и Нимча – на другую.

– Верхнюю одежду, пожалуйста, – потребовала Куртана. – И вашу сумку, мистер Кильон.

– Да мы же замерзнем, – запротестовал Кильон.

Металлический корпус корабля казался ледяным.

– Я велю принести теплую одежду и одеяла. Сумку, пожалуйста! Ну, скорее!

– Мне куртку вернете, – буркнула Мерока.

– Вся ваша собственность переходит к Рою, так что привыкайте. Взамен вас будут защищать и стеречь.

– До тех пор, пока вы не разглядите в нас шпионов, – съязвил Кильон, протягивая сумку.

– Мы не дикари, – возразила Куртана. – Многие наши клиенты становятся полезными, продуктивно работающими гражданами Роя.

– В отличие от черепов, которых ваши люди застрелили на месте разгрома боргов.

Куртана открыла рот, и на миг Кильон подумал, что она начнет оправдываться: мол, казнить черепов не приказывала.

– Они отказались разоружаться, – заявила она.

На самом деле знать об этом Куртана не могла: с тех пор как она распорядилась обезоружить и отпустить черепов, с оставленным при них бойцом она не разговаривала.

– Советую поскорее понять, что вы сейчас не на Клинке. Мы всегда жили по своим законам, и в ближайшее время это не изменится, – добавила она и ушла, закрыв за собой тяжелую, с зарешеченным оконцем в верхней части дверь.

Кильон не сомневался, что в эту каморку регулярно сажают пленных. Стены были достаточно тонкими, чтобы не препятствовать холоду, но при этом достаточно крепкими, чтобы удержать безоружных. Хотя они-то со спутницами о побеге не помышляли.

Корабль задержался до возвращения других десантников. Едва они поднялись в гондолу, двигатели перестали противодействовать рвущейся вверх оболочке, теперь, наоборот, они подталкивали ее. Металлические стены завибрировали, пол накренился, корабль взмыл в небо.

– О Рое ты хотя бы знала, – упрекнул Кильон Мероку.

– Пересекаться с ним я не собиралась. Фрей предпочитает следить за его перемещениями, ну, по мере возможности. Как правило, ройщики держатся намного дальше к западу. Окажись они так близко до нашего отъезда, Фрей знал бы.

Кильон заметил, что девушка держится за Библию, маленькую черную книжку, которую он листал в Конеграде, пока Мерока отсутствовала.

– Так что же такое этот Рой?

– Скоро узнаешь, если нас везут туда.

– По крайней мере, это форма цивилизации.

– Нас с тобой они с распростертыми объятиями не примут. Маму с дочкой – возможно, они же явно не с Клинка, а нас… – Мерока замолчала, пристально глядя на Кильона. – Глаза у тебя чудные какие-то, тебе говорили?

Кильон повернулся к Калис и Нимче. Босые, в лохмотьях, они жались друг к другу, бритоголовая мать обнимала растрепанную дочь.

– Можно мне осмотреть твою девочку? – спросил он Калис.

Женщина крепче прижала к себе дочку, предостерегающе глядя на Кильона.

Тот умиротворяюще поднял руку:

– Калис, мы все знаем, что там случилось.

– Знаем? – удивилась Мерока.

– Когда борг собирался убить Мероку, ты что-то сказала Нимче. Мне послышалось: «Давай же!» С тех пор только об этом и думаю. О чем ты ее просила? В конце концов, она лишь ребенок. Секретного оружия у нее при себе не было. Но я сразу что-то почувствовал.

Взглянув на зарешеченное окно, Кильон удостоверился, что их не подслушивают. Впрочем, даже если он ошибался, из-за гула двигателей вряд ли что-то можно было разобрать.

– Не зональный сдвиг и даже не зональные колебания, – продолжил он. – Казалось, что-то пробивается на поверхность.

– О чем ты говоришь? – настойчиво спросила Мерока.

Кильон поднялся со скамьи, одной рукой уперся в перфорированную потолочную балку, другой быстро провел по отметине на голове Калис, прежде чем та успела отшатнуться.

– Я ведь не ошибся насчет отметины? – спросил он. – Ты нанесла ее сама или попросила нанести, чтобы выдать себя за тектоманта. Нужно отдать тебе должное: получилось убедительно, и черепов ты провела. Но это не родимое пятно, а татуировка, и сделали ее недавно.

– Ты ничего не знаешь, – отозвалась Калис.

– Плюс твое поведение с тех пор, как мы встретились, твои высокопарные, безумные речи. А ведь ты отнюдь не безумна. По крайней мере, не больше любого из тех, кто сидел в клетке и имел шанс сгореть заживо или стать пищей боргов. Такое выбьет из колеи любого изначально безумного. Но это не о тебе. Тебе хватило ума и находчивости найти единственный вариант спасения дочери. Пришлось отвлечь от нее внимание – выдать себя за тектоманта, чтобы Нимчу не заподозрили.

– Эй, ты как себя чувствуешь? – спросила Мерока. – Зря не принял лекарства, пока сумку не отобрали.

– Я чувствую себя неплохо, спасибо. – Кильон натянуто улыбнулся. – Немного помят, но физических и умственных способностей не утратил. Калис, можно осмотреть Нимчу? Обещаю, никто, кроме нас с Мерокой, не узнает об этом. Терять тебе нечего: правду я уже выяснил.

– Правду о чем? – уточнила Мерока.

Калис не воспротивилась, когда Кильон провел рукой по грязным кудрям Нимчи, разделив их так, чтобы обнажить алую отметину. Мерока поднялась со скамьи и глянула ему через плечо.

– Отметина настоящая, – объявил Кильон, снова глянув на зарешеченное окно. – Здесь чистая пигментация. Вряд ли это шрам, клеймо или татуировка. Если это клеймо, то поставили его, побрив девочку наголо. Но волосы отросли, то есть прошло немало времени, а пятно не поблекло.

– Мы об этом уже говорили, – напомнила Мерока. – Существуют тектоманты или нет, Калис не настоящая ведьма.

– Сейчас речь о девочке.

– Она тоже не настоящая.

– Еще как настоящая, правда? – Кильон обернулся к Калис. – И тебе это прекрасно известно. Отметина у нее с рождения, да? Ты всегда понимала, что это опасно, что только из-за одной этой метки девочка может погибнуть, вне зависимости от того, досталась ей сила или нет. Если бы поползли слухи, что у кого-то из вас отметина, ты могла бы, по крайней мере, перетянуть внимание на себя. А если бы сила Нимчи проявилась и привлекла внимание, ты заявила бы, что все дело в тебе.

– Начнешь болтать об этом – убью, – пригрозила Калис.

– Да не буду я ни с кем болтать! Хотя сама ты секрет сохранить не смогла! – Кильон почувствовал, что погорячился, и добавил: – Слушай, Калис, я даже представить не могу, на что ты шла ради дочери. Даже в клетке ты не могла показать, что настоящий тектомант она. Тут наверняка понадобилась вся материнская любовь. – Он покачал головой. – Нет, я болтать не буду. И никто из нас не будет, верно, Мерока?

– Тут болтать не о чем, – отозвалась та.

– Хорошо, так куда проще, – кивнул Кильон. – Только я серьезно, Мерока. Это нужно сделать нашей маленькой тайной. Про Нимчу они узнать не должны.

– Они? – переспросила Мерока.

– Куртана и другие члены экипажа, – пояснил Кильон. – Другие ройщики, если на то пошло.

– Ты за пару часов вычислил, кто она такая, – скептически заметила Мерока. – Думаешь, получится вечно хранить это в секрете от Роя?

– Мы очень постараемся, ладно? Когда придет местный доктор, нельзя допустить, чтобы он осматривал девочку чересчур тщательно.

– Все равно не понимаю, – отозвалась Мерока, глядя на Калис. – Почему ты не вела себя как нормальная мать, вместо того чтобы брить голову, рисовать отметину и изображать ведьму?

– У нее не осталось выбора, – пояснил Кильон. – Кто-нибудь догадался бы, что у одной из них сила. Раз Нимча вызывала зональный сдвиг местного масштаба, рано или поздно подозрение пало бы на нее. Согласен, тактика Калис кажется чересчур радикальной, но женщина знала: это лучшее, единственное, что может сделать для дочери. Так Нимча получила небольшую временную фору.

– Кильон, Кильон, проснись! Черепа их поймали и собирались сжечь заживо!

– Нимчу могли отпустить или хотя бы оставить в живых.

– Ага, куда ни глянь, везде счастливый финал.

– Этого я не говорю. Просто, с точки зрения Калис, это было меньшим из зол. – Кильон содрал запекшуюся кровь с верхней губы. – Не надо ее осуждать – мы на ее месте не были.

Он замолчал, разбираясь в перепутанных воспоминаниях о недавних событиях.

– Тем более что теперь не осталось сомнений, что Нимча – настоящий тектомант, так ведь, Калис? Когда ты умоляла дочку вмешаться, я что-то почувствовал. Зона откликнулась. Не сдвинулась, но Нимчу определенно заметила и едва не послушалась. По-моему, девочка дала зоне приказ, но выполнить его не заставила: не хватило силы или сосредоточенности. Так было дело?

– Я надеялась, что ты ничего не почувствуешь или не обратишь внимания на мои слова, – отозвалась Калис после долгой паузы.

– Ты среди друзей, и нам нужна правда. Вся правда, как она есть. – Кильон решил, что лучше говорить напрямую, и спросил: – Давно ты знаешь о силе Нимчи?

Взгляд Калис метался от Кильона к Мероке – оба до сих пор стояли, нависая над ней.

– Пожалуйста! – Она кивком показала, что им нужно сесть на скамью.

– Что-то не спешат они сюда с теплой одеждой и одеялами, – проворчала Мерока.

– Метка появилась вскоре после того, как Нимча научилась говорить, – начала Калис. – У нее были длинные волосы, но однажды она упала и разбила голову. Я промывала ей рану и увидела отметину. – Калис пронзила Кильона взглядом, и тот представил, как потрясла ее истинная сущность дочери. – Тогда я и поняла.

– Просто поняла, и все? – удивился он.

– Конечно. Дети с даром рождаются постоянно, наверное, со дня сотворения мира.

– Некое сочетание наследственных факторов, – размышлял вслух Кильон. – Да, в народе такое встречается. Но чтобы родился ребенок вроде Нимчи, нужно совершенно определенное сочетание. Сколько ей было, когда проявилась сила?

На минуту Калис задумалась.

– Почти три. Она умела читать и писать, как любой ее ровесник. Тогда сила и проявилась.

– Она словно ждала, когда некоторые отделы мозга достаточно созреют, – проговорил Кильон. – В этом ее суть – не в магии или одержимости демонами, а в генном парадоксе, который скрыт очень глубоко и ждет подходящих обстоятельств, чтобы проявиться. Дар тектомантии почти как наследственное заболевание, только куда сложнее и реже, ибо зависит не от одного наследственного фактора.

– Это не болезнь, – отрезала Калис.