Дневная битва Бретт Питер

– Мешочки с ядом расположены с обеих сторон головы, тут и тут, – показала она. – Если надавить, они опорожнятся в наш сосуд.

Она сделала, как сказала, и в пузырек упало несколько капель. После Кева вернула пленницу в стеклянный ящик, змея мигом свернулась и, медленно поводя головой, уставилась на мышь. Та вытаращилась в ответ, оцепенела вся, кроме носа, который с точностью повторял танец змеиной головы. Наконец змея нанесла удар, укусила только раз и втянулась в каменную пещеру, оставив мышь извиваться в песке. Через несколько секунд мышь затихла.

– Даже после дойки на клыках сохраняется яд, которого более чем достаточно, чтобы убить, – прокомментировала Кева, когда змея выскользнула из полости за добычей. Пасть приоткрылась, готовая заглотить мышь целиком. – Гадюка наестся, выспится, и завтра к этому времени ее мешочки снова наполнятся ядом.

Кева подняла пузырек, в котором яда и было-то капли три.

– Этого хватит, чтобы убить всех присутствующих. Кто скажет, как приготовить противоядие?

Несколько девушек подняли руки, но Инэвера успела первой.

Инэвера и другие девушки стояли на коленях, образовав кольцо вокруг горы подушек. Спины выпрямлены, взоры – внимательны. К най’дама’тинг присоединилось и несколько даль’тинг в черных головных платках – этих девушек прислали на учебу во дворец дама’тинг перед отправкой в великий гарем.

Кева сняла белые одежды, даже покрывало и капюшон. Под ними оказались прозрачные лосины, они обтекали ее голени и бедра, как лавандовый дым, и заканчивались ножными браслетами с мелодичными золотыми колокольцами над голыми ступнями. Накрашенные ногти были бледно-лиловыми, в тон одежде. Просвечивал и топ, свободный в области крепких грудей; стройная талия обнажилась, имея на себе лишь золотую цепочку, на которой висели черный бархатный мешочек с хора и фиал. Ничем не прикрытое лоно гладко выбрито, как и вся ее кожа; нетронутыми остались брови и густая грива черных волос, что ниспадали блестящими локонами и были забраны в золото. Незримым осталось только лицо: непроницаемая лиловая шелковая вуаль подчеркивала лавандовый цвет прозрачного наряда.

В задней части комнаты зазвучала ритмичная музыка в исполнении трио пожилых евнухов, вооруженных зурной, томбаком и кануном. Кева подала знак, подошел Хавель. На мускулистом теле евнуха не оказалось, как всегда, ничего, кроме золотых кандалов и шелковой набедренной повязки, которая свисала, как флаг, с огромного затвердевшего члена. Взгляды многих девушек, и в том числе Инэверы, устремились к нему, словно металл к магнетиту. Инэвера поежилась, чувствуя себя неуютно.

Дама’тинг рассмеялась:

– Как видите, Хавель уже готов исполнить свои обязанности. Но мужчину необходимо довести до безумия и только потом разрешить ему расчехлить копье.

Она взяла Хавеля за руку и с подворотом швырнула его на подушки, использовав собственный вес евнуха.

Затем начала танцевать. Бедра покачивались в такт музыке и не сбивались с него даже под дополнительный ритм, который она выбивала в маленькие латунные кимвалы, закрепленные на больших и указательных пальцах. Золотые колокольцы на лодыжках и ручные браслеты усиливали колдовское воздействие по мере того, как она обходила ложе из подушек, переступая ногами уверенно и быстро, как в шарусаке. И в самом деле многие ее движения повторяли те, что регулярно отрабатывались в предрассветные часы.

Хавель смотрел на нее зачарованно, как мышь на туннельную гадюку. Набедренная повязка грозила треснуть, то же творилось с мощными мышцами, которые напряглись и обозначились отчетливо, а жилы неистово пульсировали.

Так продолжалось, пока у Инэверы не закружилась голова. В помещении стало жарко и сладко пахло благовонным курением; она раскачивалась в такт музыке и нескончаемой дроби, которую выбивала дама’тинг. Другие девушки очаровались не меньше, и все напряженно следили, как дама’тинг подкрадывается к жертве.

Наконец Кева сделала ход, метнулась к подушкам и сорвала с Хавеля набедренную повязку, дабы обнажить его горделивое копье. Она провела по нему пальцем, и безъязыкий евнух застонал. Кева сняла с поясной цепочки фиал, капнула на ладонь маслом и растерла, ее руки сделались скользкими.

– Повествуя о ночах, когда она возлежала с Каджи, Дамаджах описывает семь приемов, – сказала дама’тинг и взяла Хавеля за член. – Смотрите внимательно, я покажу все.

Вскоре Хавель запрокинул голову, вновь застонал, но невеста крепко сдавила его орган у основания похожей на гриб головки и принялась ворковать, дожидаясь, когда он успокоится.

– У Хавеля нет ядер, но они будут у мужчин, с которыми вы возляжете. В их чреслах заключены грядущие поколения красийцев, и Эведжах предписывает не проливать и не проглатывать ни капли семени.

Священнодействия дама’тинг снова и снова ставили Хавеля на грань, но она всякий раз терпеливо восстанавливала его самообладание, прибегая к сдавливанию.

– Приемов семь, – повторила дама’тинг и оседлала евнуха, – но возлечь с мужчиной можно семьюдесятью семью способами. Вот первый, называется «дживах сверху». Мало просто двигаться вверх и вниз на его копье. Вы должны… вращаться.

Она показала как, применив недавние танцевальные па.

– Если вы властвуете над мужскими чреслами, возлежа на подушках, то властвуете и над мужчиной, – изрекла дама’тинг, – а заодно обеспечиваете и собственное удовольствие. Большинство мужчин, дай им волю, едва соображают, куда совать, и сношаются, как собаки.

Бессчетные часы обучения постельным пляскам не прошли бесследно: у Инэверы заломило мышцы, едва она напрягла их на утреннем шарусаке. Из-за латунных кимвалов на кончиках пальцев появились мозольки, а пятки покраснели от волдырей. Потом обработает пемзой в купальне.

Но, несмотря на скованность и боль, Инэвера чувствовала в себе силу. Она не была столь сильна, даже когда переносила через базар огромные штабеля корзин. Она приготовилась выполнить шарукин, но Кева не разделась. Вместо этого подозвала девушек, чтобы встали вокруг, и кликнула мускулистого евнуха. На сей раз явился не Хавель, а другой, по имени Энкидо.

Он, как все евнухи, изъяснялся на сложном языке жестов, который входил в программу обучения най’дама’тинг. Дама’тинг умели быстро подать своим слугам развернутые команды, а в редких случаях, когда нуждались в ответе, получали не менее обстоятельный.

Но на этом сходство кончалось. В отличие от других евнухов, Энкидо всегда был одет в черное, хотя и носил золотые кандалы в знак служения, а также красное покрывало, которое означало, что до прихода во дворец дама’тинг Энкидо руководил боевой подготовкой шарумов, считался знатоком шарусака и мастером сражений в Лабиринте. Говорили, он убил много алагай, стал отцом многих сыновей и обучил много воинов, до того как угодил под чары дама’тинг и добровольно расстался с ядрами и языком.

Инэвера слышала, что он не снимал черных одежд, потому как скрывал ужасные шрамы, полученные в бытность шарумом, но, стоило дама’тинг ударить в ладоши, и он сбросил одеяние. Инэвера громко ахнула в унисон с девушками помоложе.

Шрамы были, но давно побледнели – скорее доблестные отметины, чем уродливые изъяны. Девушек потрясли не они, а татуировки на выбритой коже, под которой играли мышцы. Все тело было расписано черными линиями и маленькими кружками, они восходили по конечностям и покрывали торс, шею и голый череп.

Кева тоже сбросила одежду, и они, обнаженные, встали друг против друга, хотя вуаль, как обычно, осталась на дама’тинг. Кева тронулась с места, и Энкидо напал с неожиданной, пугающей скоростью. Он весил вдвое больше, но это ничуть его не замедлило, они схватились, и он быстро подчинил ее себе, оторвал от пола и лишил точки опоры.

Но дама’тинг не смутилась. Она немного сместилась и двумя пальцами ударила его в вытатуированную на груди точку Рука евнуха мгновенно ослабла, и Кева отвела ее, как ручонку малыша-ходунка, после чего высвободилась и опрокинула соперника на спину.

– Все создания Эверама управляются линиями силы и точками схождения на стыке мышц, сухожилий, костей и энергии, – объяснила дама’тинг. – Это места великой силы, но они же – самые уязвимые. Достаточно дотронуться правильно – и ослабеет даже сильнейший.

Она подала знак, и воин снова атаковал, на сей раз не обхватывал ее, а осыпал градом молниеносных пинков и ударов, похожих на выпады туннельной гадюки.

Но дама’тинг отклонялась, как пальма на ураганном ветру, и он ни разу не попал в цель. Наконец, за миг до пинка, она почти ласково надавила на точку, обозначенную на его опорной ноге. Та подкосилась и, хотя Энкидо устоял и быстро выпрямился, лишилась силы и перестала держать. Он балансировал на другой и поднял для верности руки в ожидании команды дама’тинг.

Но та повернулась к девушкам.

– Энкидо прошел подготовку в Шарик Хора и был величайшим мастером шарусака, какого видели шарумы Каджи за сотню лет. Никто из его племени не мог с ним сравняться, а алагай дрожали, когда его видели. Дама’тинг много раз благословляли своих дочерей его семенем, от них-то он и узнал о нашем искусстве. Но эти знания оставались для него под запретом, сколько он ни молил. Дамаджах учит, что тайны плоти нельзя доверить ни одному мужчине. Наконец дама’тинг сжалились над ним и сказали, что наши секреты будут стоить ему языка и свободы. Он тут же переломил о колено копье, а острием лишил себя языка и мужского достоинства – и корня, и ядер. Истекая кровью, он положил их к ногам дама’тинг. Перестал быть мужчиной, но его излечили и благословили правом участвовать в вашей подготовке. Вы должны его всячески почитать.

Инэвера и прочие девушки, как одна, поклонились Энкидо. Он же, хотя был лишь евнухом, окинул их суровым взглядом наставника, который оценивает своих най’шарумов, и когда заговорил жестами, девушки быстро подчинились.

Инэвера положила руку на Эведжах’тинг, но в книгу не заглянула. Закрыла глаза и повторила священные стихи:

Кева кивнула, когда Инэвера закончила, и указала на верстак, где стояли сосуды с металлической стружкой, приготовленной к плавке. Рядом собрались най’дама’тинг.

– Драгоценные металлы лучше проводят магию, чем простые. Серебро надежнее меди, золото вернее серебра. Но переход никогда не бывает совершенным. Всегда что-то теряется.

Она посмотрела на Инэверу:

– Что драгоценнее золота?

Инэвера замялась, но не взглянула на остальных в поисках подсказки. Мотнула головой:

– Приношу извинения, дама’тинг. Я не знаю.

Кева издала смешок.

– Ты и впрямь была бы ровней тезке, если бы знала. Дамаджах, да будет она благословенна, поведала много тайн в священных стихах. Но в мудрости своей утаила прочее, чтобы не украли соперницы. С тех пор прошли тысячелетия, и многое утрачено – метки невидимости, силы Копья и Короны, а с ними и святой металл. – Она взяла сосуд. – Поэтому начнем с меди…

Через несколько недель Инэвера стояла перед посеребренным стеклом и мягким карандашом рисовала себе метки вокруг глаз. Она тысячу раз чертила символы из Эведжах’тинг, в том числе перевернутые, зеркальные, чтобы полностью овладеть мастерством.

Девушки постарше, включая Мелан и Асави, продвинулись дальше карандаша. Они носили на лбах изящные венцы из меченых монет, но первый венец Инэверы остался недоделан, лежал в поясном мешочке и представлял собой гремучий набор недомеченных монет и золотой проволоки.

Она закончила рисовать, и Кева внимательно изучила ее труды, крепко взявшись за подбородок и резко меняя угол зрения. Она ничего не сказала, ограничилась слабым удовлетворенным выдохом, однако для Инэверы он значил больше, чем самая цветистая похвала. Найдись в ее работе малейший изъян, дама’тинг высмеяла бы перед всеми, заставила умыться и рисовать заново.

Инэвера содрогнулась, когда дама’тинг окунула палец в небольшую чашу с черной жидкостью, которая напоминала чернила, но по одной вони ясно, что это вытопленный демонов ихор.

Он оказался теплым, Кева легчайшим касанием мазнула ей лоб, но жжения, вопреки опасениям Инэверы, не возникло. Немного защипало, как от статического разряда, и она ощутила магию, которая поползла по коже, притянулась к карандашным меткам и заплясала вдоль тонких штрихов.

А затем глаза ожили. Инэвера задохнулась от новых ощущений и утратила центр. Тусклый меточный свет в помещении смылся сиянием, оно хлынуло из каждого угла, потекло по полу и просочилось в стены, окутало аурой Кеву и девушек. Это свет Эверама, поток энергии, которой они алкали каждое утро при упражнении в шарусаке; пламень в их центрах, наделяющий жизнью и силой все живое. Это бессмертная душа.

И она видела ее так же четко, как солнце.

– Хвала Эвераму во всей его славе! – Инэвера упала на колени, сотрясаясь в плаче под лучами радости и красоты.

– Положи руки на пол, – велела Кева. – Пусть слезы текут свободно, иначе они размоют карандаш и все исчезнет.

Инэвера немедленно уперлась ладонями в пол и ужаснулась при мысли, что может лишиться драгоценного дара. Слезы капали на каменный пол, рождали крохотные воронки в курившейся по ала магии. Она ожидала насмешек от Мелан и других девушек, но царило молчание. Несомненно, все они были так же потрясены, когда впервые узрели свет Эверама.

Когда ее перестало трясти, Кева бросила на пол шелковый носовой платок, Инэвера аккуратно промокнула глаза и встала. Остальные безмолвно наблюдали.

Кева указала на каменный пьедестал, гладкая поверхность которого была изрезана десятками меток. Кое-где они прикрывались отшлифованными камнями. Инэвера уже видела, как дама’тинг использует этот пьедестал для управления светом и температурой, но комплекс действий оказался слишком сложен для ее понимания.

Однако теперь, когда глаза омылись светом Эверама, она рассмотрела силу, что текла по сети. Узор, казавшийся загадкой секундой раньше, стал ясен, как детская игрушка-головоломка.

– Убавь свет, – приказала Кева. – Для этого урока он не понадобится.

Инэвера мигом повиновалась, передвинула одни полированные камни, а другие убрала в небольшой таз.

Меточный свет померк, но зрение Инэверы только обострилось, когда избавилось от ненужной яркости, и в свете Эверама все стало даже отчетливее.

– Меченое зрение сослужит тебе бесценную службу, пока будешь постигать наше ремесло, – проговорила Кева. – Оно запрещено только в глубоких кельях Палаты Теней, где вырезают кости.

Пролетели месяцы, Инэвера с головой погрузилась в учебу. Проснувшись, отрабатывала шарусак, потом помогала дама’тинг врачевать, а затем шла на уроки истории, рисования меток, приготовления ядов и снадобий, пения, танцев и соблазнения. Девушки по-прежнему ее избегали, особенно после того, как застали за вырезанием по деревянным костям, в котором она на годы опередила многих рожденных для белых одежд.

И каждый вечер ее избивала Мелан, прикрываясь упражнением в шарусаке. Прошло полгода, но Кева оставалась не вполне довольной успехами Инэверы, и Мелан по-прежнему отказывали в посещении Палаты Теней.

Каждую ночь Инэвера спала одна, обладая лишь Эведжах’тинг, который прижимала к груди, тогда как другие девушки шептались во тьме или делили постель и обменивались ласками. Даже во сне ей исправно являлись семь костей, что определили ее судьбу со дня Ханну Паш. Она бы рыдала, но не хотела доставлять удовольствие Мелан и Асави, которые всегда лежали вместе по соседству.

Инэвера стояла с гордым видом, пока Кеневах осматривала большие чаши. Там, в песке, Инэвера нарисовала самые сложные круги, какие ей приходилось чертить. Каждый состоял из сорока девяти меток, что связаны для содружественной работы. Между чашами стоял ее учебный ящик с единственной меткой в центре.

Метки отчетливо читались в мелком желтом песке, но мастерство Инэверы ни разу не подвергалось настоящему испытанию, и она не знала, удержат ли они силу.

Кева стояла рядом с матерью, рассматривала метки, но ни произносила ни слова. И незачем. О многом говорило уже то, что она сочла Инэверу достойной испытания на предмет хора, хотя ее обучение длилось меньше двух лет.

Наконец Кеневах кивнула:

– Задерни шторы.

Инэвера подчинилась, и дамаджи’тинг извлекла из бархатного мешочка с хора большую кость демона. Сколько же крови шарумов пролилось ради этой кости?

Она сложила руки лодочкой, и Кеневах опустила туда бесценный фрагмент алагай хора. Инэвера впервые в жизни прикоснулась к кости демона, и хотя Эведжах’тинг предупредил, чего следует ждать, ощущение все равно оказалось чуждым. Ладони закололо от силы, которая привлекла к себе кровь, как магнетит притягивает железо.

Она осторожно и благоговейно положила кость на метку между чашами, и метки засветились. Сначала слабо, а потом все ярче по мере того, как извлекали силу из кости. Песок потемнел, но они разожглись золотым светом. Круги начали вращаться. Сперва еле дрогнули, и Инэвера решила, что ей померещилось, но скорость наросла, возник водоворот, как в кастрюле, если сильно помешать ложкой. Круги перетекали один в другой, превращались в восьмерку.

Кость демона скрылась в этой воронке, последовала яркая вспышка, и чаши почернели. Во мраке перед Инэверой заплясали краски, дезориентируя и кружа голову.

– Готово, – известила Кеневах. – Раздвинь шторы.

Инэвера пошла через темное помещение, она спотыкалась и больше полагалась на память, чем на зрение. Нащупала толстые складки, раздернула шторы и наполнила комнату светом.

Затем вернулась к Кеневах и Кеве и ахнула при виде чаш, купающихся в лучах солнца. Песок исчез, бесследно пропала и кость демона, что лежала между ними. Левая чаша наполнилась прозрачной водой. Правая – кускусом, от которого поднимался пар, впору подать на стол.

Готовясь к испытанию, Инэвера постилась шесть дней, утром и вечером обходилась глотком воды из чашечки для кузи. У нее пересохло в горле, а в пустом желудке поселилась тупая боль. От аромата кускуса в нем заурчало.

Кеневах вскинула брови:

– Твой пост скоро кончится. – Она протянула Инэвере две палочки из слоновой кости с отделанными золотом и каменьями ручками. – Если метки точны, желудок насытится с первой палочки… – Она вынула золотой потир, инкрустированный алмазами, и погрузила его в воду. – А вода покажется чистейшим, сладчайшим питьем из всего, что ты пробовала, и утолит жажду, едва смочит горло.

Кеневах мрачно посмотрела на Инэверу:

– Если же нет… ты умрешь, как только дотронешься языком до того или другого.

По спине Инэверы пробежали мурашки. Дрожащей рукой она приняла потир.

– Это обязательно?

Кеневах покачала головой.

– Можешь отказаться, но пройдут годы, прежде чем я снова потрачу на тебя хора – если сочту нужным.

Инэвера нашла свой центр, и дрожь в ее пальцах унялась достаточно, чтобы держать палочки. Она плавно поднесла кускус ко рту.

Начала жевать и округлила глаза. Всепоглощающий голод, от которого ее шатало, исчез. Новая сила заструилась по телу, она подняла кубок и отпила.

Кеневах улыбнулась, и глаза ее вспыхнули, как только Инэвера осушила чашку. Та и вправду никогда не пила такой сладкой и бодрящей воды. Казалось, она приложилась к реке самого Эверама.

Дамаджи’тинг забрала у Инэверы палочки с потиром и передала их Мелан. Ноздри девушки раздулись, и Инэвера позволила себе легкую усмешку. Она не умерла, и Мелан теперь не помешает ей получить доступ в Палату Теней.

– Прошу вас, сестры, – произнесла она ритуальное приглашение, – ешьте и пейте от моих щедрот, ибо все мы дети Дамаджах.

Мелан взяла из чаши немного кускуса и поспешила смыть пищу глотком воды.

– Дети Дамаджах.

Кева наполнила чашку для Кеневах, престарелая дамаджи’тинг ловко орудовала палочками, за раз набрала полный рот и не уронила ни зернышка. Она сосредоточенно прожевала, затем отпила воды и чуть погоняла во рту. Наконец проглотила ее, затем осушила чашку.

– Дети Дамаджах.

Дамаджи’тинг отложила все, что держала, в сторону и повернулась к Инэвере.

– Назови лучшие проводники магии.

Инэвера помедлила, чувствуя подвох. Дамаджи’тинг могла с тем же успехом спросить, сколько будет дважды два. Глупый вопрос.

– Золото, дамаджи’тинг, – произнесла она, – а после него – серебро, бронза, медь, олово, камень и сталь. Железо не проводит магию. Существует девять драгоценных камней, которые собирают силу, начиная с алмаза, и он…

Кеневах остановила ее жестом:

– Сколько существует пророческих меток?

Снова простой вопрос.

– Одна, дамаджи’тинг. Ибо существует только один Создатель.

Эту метку наносили в центре одной грани на каждой из семи костей, и она направляла бросок.

– Нарисуй ее, – приказала Кеневах, сделала знак Мелан, и та подала кисточку, чернила и пергамент.

Последние месяцы Инэвера рисовала на песке, и кисточка показалась чужеродным предметом, но она безропотно и осторожно смочила ее, стерла излишек чернил о край чаши и принялась чертить на дорогом пергаменте.

Когда закончила, Кеневах кивнула:

– А сколько символов предсказания?

– Триста тридцать семь, дамаджи’тинг, – ответила Инэвера.

Символы предсказания не были метками, скорее словами, которые обозначали повороты судьбы – по одному в центре каждой оставшейся грани и вдоль каждой стороны семи многогранных костей, по которым читали будущее дама’тинг. Инэвера машинально взялась за свой мешочек для хора, где хранились глиняные кости со стершимися за годы усердной учебы ребрами.

У каждой кости было свое число сторон: четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать, шестнадцать и двадцать. Каждый символ таил в себе множество смыслов, они зависели от расположения окружающих начертаний и контекста. Эти значения подробно разъяснялись в Эведжах’тинг, но чтение костей больше искусство, чем наука, и постоянно порождало споры среди дама’тинг. Инэвера часто видела, как они пререкались, толкуя расклад. В исключительных случаях для окончательного решения призывали Кеневах. Мнение дамаджи’тинг не смел оспорить никто, но проигравшие не всегда выглядели убежденными.

Кеневах подала знак Мелан, и та положила перед ней чистый лист. Инэвера снова окунула кисточку На этот раз нарисовала символы мельче и закончила не сразу хотя рука ее двигалась точно и быстро. Дамаджи’тинг смотрела через ее плечо и не замедлила кивнуть, когда все было готово.

– Есть ли у тебя глиняные кости? – спросила Кеневах, как требовала того церемония.

Инэвера кивнула и извлекла из мешочка для хора глиняные кубики, которые в самом начале ей выдала дамаджи’тинг. Кеневах взяла их и положила на стол рядом с большим куском слоновой кости. Подняла последний и принялась бить по кубикам, пока от них не осталась пыль с проблесками лака.

– Есть ли у тебя деревянные кости?

Инэвера вторично запустила руку в мешочек и вынула кубики, которые старательно вырезала из деревянного бруска, покрыла символами и отшлифовала песком. На ее руках осталось множество крошечных шрамов от этих трудов.

Когда Кева вручила ей брусок, Инэвера подумала, что труднее всего будет нарисовать метки, но она не имела опыта работы с деревом, и вырезание даже простейших кубиков едва не доказало ее полную несостоятельность. Она порезалась без счета, снова и снова отбрасывала неровные деревяшки, затем отложила и брусок, решив упражняться на мыле, пока не овладеет инструментами.

Со временем простые четырех-, шести– и восьмигранники дались ей легко, однако на десятигранные кости ушли часы, несмотря на имевшиеся в Эведжах’тинг геометрические расчеты, но даже после этого одна сторона осталась чуть больше других и чаще выпадала при броске. Пришлось выбросить свое изделие и начать заново. Чтобы справиться с испытанием на право работать с хора, она должна вручить Кеневах безупречные во всех отношениях кости.

Кеневах тщательно осмотрела их и положила в жаровню. Мелан облила драгоценные, с таким трудом созданные кубики маслом и подожгла. Инэвера ждала этого, но все равно оказалась не готова столь остро ощутить потерю. Теперь уже Мелан взглянула на нее с ухмылкой.

Инэвера глубоко вздохнула, нашла свой центр, и Кеневах снова обратилась к ней взглядом:

– Есть ли у тебя такие же из слоновой кости?

Инэвера в третий раз взялась за мешочек и вытряхнула ей в руки кубики, которые вырезала из верблюжьих зубов, на сей раз вслепую, с глазами, завязанными шелковыми лентами бидо. Времени на них ушло больше, чем на деревянные, – месяцы трудов, и каждый раз, когда ей приходилось испрашивать новый зуб, ее приговаривали к недельной стирке бидо.

Кеневах покатала кости в пальцах, внимательно изучила. Затем невнятно буркнула и с удивительной силой запустила ими в каменную стену. Хрупкие кости разлетелись вдребезги. Она забрала у Инэверы пустой мешочек и бросила его в погребальный костер, где горели деревянные кубики. Бархат занялся пламенем, повалил густой черный дым.

– Ты можешь войти в Палату Теней, – объявила Кеневах и вручила Инэвере новый мешочек для хора красивее первого, из черного бархата и с позолоченным шнурком. – Внутри найдешь восемь алагай хора. Ты вырежешь из них семь костей и сохранишь каждую стружку. Если не наделаешь ошибок – они твои, и ты сможешь пользоваться ими, как сочтешь нужным; если тебе понадобится новый материал, то подвергнешься годичной епитимье за каждую кость.

Палата Теней. Най’дама’тинг говорили о ней только шепотом. Она скрывалась глубоко во чреве дворца, не тронутая светом ни солнца, ни свечей, ни химикатов. Сказывали, в ней так темно, что сперва чудится, будто стены удалены на многие мили, а в следующий миг уже смыкаются. Там царил непроглядный мрак, как во владениях Най, и, если вести себя тихо, можно услышать ее шепот во тьме.

Глаза Мелан стали как у туннельной гадюки, когда Инэвера взяла мешочек.

Мелан сбила Инэверу с ног не раньше, чем двери Каземата закрылись на ночь. Ей было пятнадцать, а Инэвере не исполнилось и одиннадцати. Рост наглядно показывал разницу, хотя и не столь заметную, как при первом появлении Инэверы во дворце.

– Мои кости почти готовы! – крикнула Мелан. – Еще год, не больше, и я надела бы белое покрывало! Самой молодой со времени Возвращения! Но вместо этого я потратила два года, пытаясь научить шарусаку неуклюжую пожирательницу свинины, и только затем, чтобы она вперед меня вошла в Палату Теней! – Она помотала головой. – Нет. Это будет твой последний урок, неудачный расклад. Сегодня я тебя убью.

У Инэверы застыла в жилах кровь. Мелан достаточно озлоблена, чтобы угроза не осталась пустой, но как поступят дама’тинг, если она сдержит слово? Инэвера взглянула на других девушек.

– Я ничего не вижу. – Асави, неизменно верная Мелан, повернулась спиной.

– Я ничего не вижу, – подхватила девушка, что стояла рядом, и сделала то же.

– Я ничего не вижу. Я ничего не вижу…

Фраза повторялась, как названия шарукинов, по мере того как девушки отворачивались.

Мелан хорошо их вышколила. А почему бы и нет? Она внучка дамаджи’тинг и непобедимый среди обрученных знаток шарусака. В ней видели вожака, и она действительно стала бы самой юной дама’тинг со времен Возвращения. Этому помешала только ее родная мать.

Инэвера не понимала, почему Мелан наказали так сурово и на столь длительный срок. Инэвера преуспела в танцах и шарусаке. Ко второму месяцу жизни во дворце ее формы сделались ничуть не хуже, чем у сверстниц. Сейчас, два года спустя, они были не хуже, чем у всех. Кеве давно следовало снять наказание, но она этого не сделала. Почему? Оно не влекло за собой ничего, кроме противостояния с Мелан. Глупа же дама’тинг, если думала, что этим научит ее смирению.

И вдруг ее осенило, она припомнила слова Кевы, сказанные два года тому назад: «Если окажется, что ты недостаточно сильна, грамотна или смиренна, чтобы выжить и облачиться в белое, то такова инэвера».

Резьба и метки не единственные испытания, преграждавшие путь в Палату Теней. Кева искала для Каджи сильнейшего вожака и поставила на пути Инэверы родную дочь – с ведома или без ведома Мелан.

– «Хвост скорпиона», – прошипела Мелан и рванулась вперед.

Но Инэвера перестала прикидываться слабой. Она смирялась перед Эверамом два года. Пора стать сильной.

Инэвера ни разу не дала сдачи, когда ее избивали. Этим она бы ничего не приобрела. Но она наблюдала, ждала и вынашивала планы. Теперь она знала недостатки Мелан и мысленно тысячу раз провела этот бой.

Инэвера припала к полу, оперлась на ладонь и удерживалась на цыпочках. Ее напряженные пальцы ударили Мелан в бедро на стыке с тазом.

– «Увядший цветок», – произнесла она, когда опорная нога Мелан лишилась силы и соперница повалилась на пол.

Мелан быстро перекатилась и вскочила, помассировала ногу, возвращая ей силу, а Инэвера легко уступила, без намека на ответную агрессию. Девушки, что окружили их кольцом, заглядывали через ее плечо.

– Вы ничего не видите! – взвизгнула Мелан, и они поспешно отвернулись.

Послышалось дружное:

– Мы ничего не видим.

– Повезло тебе, – рыкнула Мелан.

Инэвера лишь улыбнулась в ответ, когда соперница снова ринулась в нападение, и встретила «Капюшон кобры» Мелан умелым ударом в горло, после которого убралась с ее пути.

– «Рваный ветер», – сообщила она, как только Мелан по инерции пролетела мимо, спотыкаясь и судорожно хватая ртом воздух.

Вновь собрались зрители, но Мелан не обратила на них внимания. Развернулась и прыгнула на Инэверу; ее удары и пинки уподобились выпадам туннельной гадюки, сопровождались прицельными тычками в уязвимые точки противницы.

Но Инэвера согнулась и закачалась, как пальма на ветру, отчетливо различив энергетические каналы, когда Мелан нацелилась ей в ступни и глаза. Она снова и снова ломала эти линии, иногда просто лишала ее дыхания и равновесия, а в другие разы закрепляла урок острой болью. Впрочем, была осторожна и не причиняла стойкого вреда. Инэвера никогда не говорила дама’тинг об издевательствах Мелан и остальных девушек, но не рассчитывала на ответную честность. Кева станет искать повода отказать ей в Палате, и убийство или изуродование ее дочери послужит неоспоримым предлогом.

Но с издевательствами покончено. Мелан бросилась вновь, собралась применить «Верблюжий удар», но тот неожиданно претворился в «Бараний рог», и она попыталась лбом расквасить Инэвере нос.

Инэвера поймала Мелан за одежду, отклонилась и подставила левую ногу Она придержала Мелан за плечо; если бы та сопротивлялась, кость выскочила бы из сустава. Мелан, как ожидалось, во избежание этого добавила к броску силу собственной инерции и на лету врезалась в спину Асави. Обе рухнули, а остальные ахнули и отпрянули в стороны.

Мелан издала утробный рык, извернулась, захватила ноги Инэверы в «ножницы», свалила ее и взгромоздилась сверху. Они боролись несколько минут. И вот старшая девушка показала свою силу, обхватила Инэверу сзади и ударила ее лбом о каменный пол, еще и еще. От каждого удара из глаз сыпались искры, звенело в ушах и терялась выдержка.

Инэвере удалось высвободить руку, когда Мелан затянула на ее шее тесемки бидо и пожертвовала контролем ради захвата. И что ей сделает Инэвера одной-то рукой да оседланная? Та резко запрокинула голову, метя Мелан в нос, но противница была начеку, прянула вбок и назад.

На что и рассчитывала Инэвера. Проворно, как огненный демон, она ударила Мелан в ноздри средним и указательным пальцами. Острые ногти впились в нежный хрящ, когда она надавила с силой, грозя начисто оторвать нос.

– Асави поцелует тебя, если от носа останется рваная дырка? – шепнула она.

Мелан была не самой хорошенькой среди най’дама’тинг, но спесью превосходила всех. Она взвыла и отказалась от схватки в пользу красоты. В последовавшей неразберихе Инэвера нанесла ей несколько быстрых ударов, после чего откатилась и вскочила на ноги. Мелан, шатаясь, побрела за ней. Но ничего не смогла сделать, когда «Хвост скорпиона» Инэверы поразил ее в лицо, лишь почувствовала, как хрустнули скула и нос. Мелан тяжело грянулась об пол и с усилием попыталась встать.

– Я думаю, завтра дама’тинг Кева снимет с тебя наказание, когда увидит твое лицо, – подбодрила ее Инэвера и воздела свой новый мешочек с хора. – Мы войдем в Палату Теней вместе. И я изготовлю кости раньше тебя.

Глава 8

Шарумы не гнутся

302–305 П. В.

Инэвера томилась нервным ожиданием в шатре дама’тинг. Стоял лютый холод, изо рта вырывался пар. Рядом была Кева, а кроме нее – еще три невесты, семь обрученных и четыре евнуха, в их числе и могучий Энкидо. Евнухи облачились в неразличимые в ночи черные одеяния шарумов, вооружились копьями и щитами. Под одеждой скрывались кольчуги, изготовленные дама’тинг, – достаточно прочные, чтобы защитить от укуса демона.

Однако, несмотря на внушительную компанию и знакомое место, Инэвера нервно переминалась с ноги на ногу. Стояла глубокая ночь, а они торчали на поверхности. Эведжах запрещал подобное даже невестам Эверама, но Кева и прочие непринужденно болтали, будто находились в подземном дворце дама’тинг. Логика подсказывала Инэвере, что шансы алагай пройти мимо шарумов в Лабиринте и проломить великую стену ничтожны, но сердце все равно колотилось.

«Страх и боль суть просто ветер», – напомнила она себе, нарисовала в воображении пальму и обрела центр.

Немой Энкидо, что стоял возле полога, поднял руку и выдал пальцами серию жестов.

– Ут! – сообщила Кева. – Идут.

Все умолкли, и невесты с Кевой во главе выдвинулись вперед. Дама’тинг кивнула Энкидо, тот отвел полог.

К шатру приблизилось полдюжины шарумов, один вел верблюда, ноги животного обмотали толстой черной тканью. Такая же покрывала и его тело, и колеса большой повозки, что он влачил.

После Лабиринта одежда воинов запачкалась, в доспехах появились свежие вмятины, а тяжелые щиты залил ихор. Один чуть прихрамывал, а второй перевязал массивное плечо тряпицей, которая насквозь пропиталась кровью. Лица шарумов прятались за ночными покрывалами, но Инэвера сразу угадала, кто они, по отсутствию рукавов и нагрудным пластинам из зачерненной стали с золотыми солнечными лучами – эмблемой дама Бадена. Инэвера узнала бы Кашива даже без его типичной развязной походочки и белого покрывала кай’шарума, а человека рядом – тем более. Аджин’пал.

Соли.

Она годы не видела брата, но узнала мгновенно даже под покрывалом. В глазах искрилась знакомая смешинка; Инэвера помнила его походку, стать и крепкие руки не хуже, чем саму себя. Она подавила вскрик, но не сумела отвести взгляд.

Рядом фыркнула Мелан.

– У тебя с ними столько же шансов, неудачный расклад, сколько опередить меня в получении покрывала. Это пуш’тинги. Мужчины-любовники. Говорят, шарумам дама Бадена нет равных в бою, но они скорее лягут с козой, чем с тобой.

– И оприходуют лучше, – хихикнула Асави.

– Тихо! – шикнула Кева.

Кашив и другие шарумы остановились перед дама’тинг и низко поклонились. Соли скользнул взглядом по Инэвере, но узнавания не выказал, хотя ее лицо было открыто.

– Встаньте прямо, достославные шарумы, – велела Кева. – Да пребудет с вами благословение Эверама.

Кашив и его спутники выпрямились.

– Эверам велик. Любые честь и слава с Него начинаются и Им заканчиваются. Наши жизни принадлежат Ему и его священным невестам. Нынче первая ночь Ущерба после зимнего солнцестояния. Мы прибыли с оброком от дама Бадена.

Кева кивнула:

– Ваша жертвенная кровь не останется незамеченной Эверамом и его невестами. Какие вы принесли дары?

Кашив поклонился вновь:

– Двадцать девять алагай, дама’тинг.

Кева вскинула брови:

– Двадцать девять? Это не священное число.

И снова Кашив согнулся в поклоне:

– Разумеется, дама’тинг права. Традиционный оброк – двадцать восемь: семь песчаных демонов, семь глиняных, семь огненных и семь воздушных. По одному из всех выводков на каждый столп Небес. – Он сделал паузу, весело сверкнул глазами. – Но дама Баден признателен за благословения дама’тинг, а потому повелел нам устроить особую ловушку. Во имя единого Создателя мы принесли и одного водного демона.

Несколько най’дама’тинг ахнули. Невесты ничем не выдали восхищения, но изменили позы, которые Инэвера прочла легко, как если бы они разразились восторженными криками. Водные демоны слыли великой редкостью в Красии, а некоторые артефакты изготавливаются сугубо из их костей. Одну только воду можно создать заклинанием через частицу хора.

– Эверам доволен вашим даром во имя Его, – произнесла Кева. – Как вам это удалось?

– Дама Баден приказал снести участок Лабиринта, убрать метки и проломить подножный песчаник, который мешает демонам восстать. Мы вырыли глубокий котлован, и дама наполнил его водой из личных запасов, а также заселил рыбой и прочей живностью. На это ушло много месяцев, но в конце концов приманку схватили – в озере поселился водный демон. Он убил моего человека и ранил еще двоих, когда нынче ночью мы вытянули его сетью, и прожил в ночном воздухе намного дольше, чем мы ожидали. В итоге сдох от удушья, а в прочем отношении цел и невредим.

Дама’тинг переглянулись. От них не укрылась цена подвига, достойного Дамаджи. Одна вода чего стоила – отныне испорченная и бесполезная. Поступок свидетельствовал о несметном богатстве дама Бадена… и уровне покровительства, которого он искал.

Дама Баден ничего не делал бесплатно.

– Ваш дар чрезвычайно радует нас, Кашив асу Аврам ам’Гошин ам’Каджи. Доблесть твоя и твоих людей безгранична. Когда придет час, вам будет уготовано вечное блаженство на Небесах. Приведите раненых.

Два человека, пострадавшие сильнее прочих, шагнули вперед, и дама’тинг без колебаний пометили им кожу, после чего извлекли частицы хора для магического лечения. Остальные воины заработали только ссадины и несильные ожоги, с которыми невесты справились традиционными способами.

Когда с делом покончили, Кева снова повернулась к шарумам:

– Отнесите дары в Перегонную Камеру.

Кашив и его спутники двигались с уверенностью людей, не раз ходивших этим путем, выгружали трупы алагай из повозки и уносили их в люк, которого Инэвера раньше не замечала; он открывался в переднем отсеке. Зияющие отверстия в грудных клетках песчаного и воздушного демонов указывали на гибель от жал – стрел величиной с копья, ими стреляли со стен из деревянных скорпионов. Броню глиняных демонов разбили увесистыми камнями, сброшенными в ямы. От запаха прогорклого ихора тошнило.

Огненные демоны, утопленные в мелких лужах, остались без повреждений, как и водный – скользкое скопище рогатых щупалец и острых чешуек. Его пасть была огромна по сравнению с телом, и отвратительные зубы налезали рядом на ряд.

Как только все закончилось, Кева подала знак, и Кашив опустился перед ней на колени.

Страницы: «« « ... 89101112131415 » ... »»