Дневная битва Бретт Питер

Она медленно вдохнула, ощутила свое дыхание, свою жизненную силу и позволила ей вернуть себя к центру Без всякой спеси она знала: нет на свете женщины более достойной, чтобы направлять Избавителя. Если найдет такую – посторонится. Если нет – выйдет за него замуж, чего бы это ни стоило, пусть даже придется развестись с мужем и сочетаться браком с сыном.

«У Избавителя должны быть все преимущества».

Она услышала впереди крики – над кем-то чинили насилие. Инэвера заставила себя замедлить шаг. Все равно не успеет, поэтому разницы никакой. Когда кости заговорили внятно, они указали конкретную точку, подобную большому камню, который выступает из реки времени. Ей предстоит найти мальчика одиноким и плачущим. По сути, это уже произошло, и ветер так силен, что сопротивляться бессмысленно.

Появился шарум, он со смехом завязывал шаровары. Ночное покрывало болталось на шее, а на губах была кровь. При виде Инэверы он резко остановился и побледнел. Инэвера ничего не сказала, запомнила его лицо, вскинула брови и коротко дернула головой в сторону, откуда пришла. Воин поклонился, прошмыгнул мимо нее и побежал сломя голову.

Инэвера тронулась с места, прислушалась к всхлипываниям мальчика. Она дышала ровно и шла обычной скользящей походкой. Когда свернула за последний угол, увидела паренька, который корчился на земле. Бидо спущено до колен, а плечо кровоточило в том месте, куда, видимо, укусил шарум на пике оргазма. Виднелись и другие ссадины и кровоподтеки, но трудно сказать, появились ли они из-за нападения или алагай’шарак.

Он заметил ее и поднял глаза. Слезы, что заливали лицо, сверкнули в звездном свете. И она, как было предречено, узнала его.

Именно этого най’шарума она встретила несколько лет назад в ночь, когда доделала кости. Ахман Джардир, который принял боль и безмолвно следил, как дама’тинг лечит его сломанную руку. Ахман Джардир, который в двенадцать лет каким-то образом убил своего первого алагай и пережил ночь в Лабиринте. Казалось, священный замысел Эверама на миг прояснился.

Инэвера на секунду задумалась, узнает ли он ее, – на ней теперь покрывало, а он в их прошлую встречу не помнил себя от боли. Мальчик на секунду застыл, потом пришел в чувство и быстро натянул бидо, будто оно могло скрыть позор, написанный на лице.

Ее сердце тяжело бухнуло во славу храброго мальчугана, который пережил вместо триумфа такое унижение. Захотелось подойти и обнять его, но кости недвусмысленно сказали другое:

«Сделай его мужчиной».

Инэвера ожесточилась и щелкнула языком. Звук получился как от удара хлыстом.

– Встань, мальчик! – прикрикнула она. – Ты не боишься алагай, но плачешь, как женщина, из-за ерунды? Эвераму нужен даль’шарум, а не хаффит!

Лицо мальчика исказилось мукой, но он мгновенно принял ее, поднялся и вытер слезы.

– Сразу бы так, – кивнула Инэвера. – Я проделала этот путь не для того, чтобы предсказать судьбу трусу.

Мальчик заворчал, и Инэвера мысленно улыбнулась. В нем чувствовалась сталь, пусть и некованая.

– Как ты меня нашла?

Инэвера шикнула и отмахнулась:

– Я давным-давно знала, где тебя искать в эту ночь.

Он уставился на нее, не веря ушам, но его вера ничего не значила.

– Иди сюда, мальчик, я хочу на тебя посмотреть.

Она взяла в ладони его лицо, повернула так и этак, чтобы поймать лунный свет.

– Молодой и сильный. Но таковы все, кто зашел столь далеко. Моложе большинства, но хорошего в этом мало.

– Ты предскажешь мою смерть?

– И дерзкий, – пробормотала она, вновь пряча улыбку. – Возможно, из тебя выйдет толк. На колени, мальчик.

Он подчинился, и она опустилась напротив него, расправила в пыли Лабиринта белое молитвенное одеяние.

– Какое мне дело до твоей смерти? Я пришла предсказать твою жизнь. Твоя смерть касается только тебя и Эверама.

Она взялась за мешочек с хора и высыпала в ладонь драгоценные, пульсирующие силой кости. Стремительно рассветало. Если она хочет прочесть его, нужно сделать это сейчас.

Ахман округлил глаза, и она подняла кости, показывая:

– Алагай хора.

Он отшатнулся. Инэвера не винила его, помнила собственный испуг, когда впервые увидела кость демона, но в мальчике жила слабость, которую следовало сокрушить.

– Снова струсил? – спокойно спросила она. – На то и метки, чтобы обращать магию алагай себе на пользу.

Ахман сглотнул и подался обратно к ней.

«Он быстро находит центр», – подумала Инэвера и испытала странную гордость. Разве не она первой научила его принимать боль?

– Вытяни руку, – приказала она и достала кривой нож с серебряной, украшенной алмазами рукояткой и стальным лезвием, на котором выгравированы метки.

Ахман не дрогнул, когда она нанесла удар и сдавила рану, пачкаясь кровью. Затем обеими руками встряхнула алагай хора.

– Эверам, Дарующий Свет и Жизнь, молю, надели свою недостойную служанку знанием того, что грядет. Поведай мне об Ахмане, сыне Хошкамина, последнем из рода Джардира, седьмого сына Каджи.

Она почувствовала, как разогреваются кости.

– Возрожденный ли он Избавитель? – тихо добавила она, чтобы мальчик не расслышал.

И метнула.

Забыв о всяком центре, она подалась вперед, жадно всмотрелась в кости, когда они сложились в пыли Лабиринта в узор. Первые символы заставили ее похолодеть.

«Избавителем не рождаются. Его создают».

Она зашипела. Изучая расклад, ползала в грязи, без тени беспокойства о белоснежных одеждах.

«Из этого можно сделать, но если примет покрывало или раньше срока познает женщину, то умрет и никогда не станет шар’дама ка».

Будет сделан, а не рожден? Этот мальчик может стать Избавителем? Невероятно.

– Должно быть, кости побывали на свету, – пробормотала она.

Собрала их и снова порезала мальчика для второго броска, теперь полоснула энергичнее.

Но кости легли в точности так же.

– Не может быть! – вскричала она, схватила их и бросила вновь, с подворотом.

Расклад не изменился.

– В чем дело? – осмелился спросить Ахман. – Что ты видишь?

Инэвера взглянула на него и сузила глаза:

– Будущее тебя не касается, мальчик.

Он отпрянул, она же сложила кости в мешочек, встала и отряхнула с одежды пыль. Все это время Инэвера дышала, старалась обрести центр, хотя сердце стучало молотом.

Она посмотрела на мальчика. Ему всего двенадцать, и он не понимал колоссальности бремени, которое сулили бесчисленные вероятности будущего.

– Возвращайся в шатер Каджи и молись до утра, – приказала она и ушла, не оглядываясь.

Инэвера медленно шла к выходу из Лабиринта. Ее ждет дама Хеват, посредник между Дамаджи Амадэверамом и шарумами Каджи. Наверное, все племя затаило дыхание, как всякий раз, когда приходило время определить потенциального шарума в конце Ханну Паш. Но ее волновало не племя. Ее беспокоил Хеват. Дама проницателен и могуществен, его род восходил к советникам первого Избавителя. Он пользовался полным расположением своего Дамаджи, шарум ка и самого андраха. Даже дама’тинг хватало ума держаться осмотрительно с такими, как дама Хеват.

Но что она ему скажет? Ответов обычно бывало два: да и нет. Да, мальчик достоин черного покрывала воина и звания мужчины. Нет, мальчик трус и слабак, при первом ударе сломается, как ржавая сталь. Разумеется, дама’тинг усматривали в предсказаниях больше, видели проблески и возможности, но это не мужского ума дело, даже не дама.

Кое-какие подробности можно и сообщить. Кости часто показывали неиспользованный потенциал, являли мельком то или иное будущее, где человек становился прославленным дозорным, метчиком или вождем. За последними дама пристально наблюдали и через год посылали лучших в Шарик Хора на подготовку в качестве кай’шарумов.

Иногда кости сообщали о недостатках. Кровожадности. Тупости. Гордыне. В каждом шаруме находился изъян, но дама’тинг рассказывали о нем лишь в случае, когда его глупость могла навредить окружающим.

Однако, если Инэвера оденет Ахмана в черное, все оговорки станут лишь намеками и предположениями, которые дама и шарум ка вольны либо учесть, либо проигнорировать.

«Сделай его мужчиной», – сказали кости, и Инэвера не сомневалась, что даже в двенадцать лет Ахман Джардир достоин черных одежд. Но, Избавитель в будущем или нет, сейчас он уязвим, и состояние, в котором его нашла Инэвера, тому доказательство. Нельзя так быстро возвыситься и не нажить врагов. Кому это знать, как не Инэвере. А кости поведали, что он умрет, если одеть его в черное преждевременно.

«Избавителем не рождаются. Его создают». Чего от нее хотят – вмешательства? Кости послали Инэверу к мальчику именно сейчас – ради ее участия? Или же в племенах живут сотни других потенциальных Избавителей, которые только и ждут, чтобы их «создали»?

Инэвера встряхнула головой. Риск слишком велик. Она должна защитить мальчика, своего будущего супруга. Защитить его честь, но главное – жизнь.

Когда он наденет черное, она мало чем поможет. Не запретит ему ни Лабиринт, ни дживах’шарум в великом гареме. Не убережет его от ножа и копья, нацеленного в спину.

«Сделай его мужчиной, но не раньше срока». И откуда ей знать, когда наступит срок? Подскажут кости? Если отказать ему в черном, сможет ли он восстановить свое право?

Она свернула за угол и, как и следовало ждать, увидела Хевата. Наставник не мог не перехватить ее. Инэвера обрела свой центр и плавно устремилась к нему, нацепив безмятежную маску.

– Благослови тебя Эверам, святая дживах. – Хеват поклонился, и она ответила кивком. – Ты предсказала смерть Ахмана Джардира?

Инэвера молча кивнула и тем ограничилась.

– И? – В тоне Хевата обозначилась легчайшая тень раздражения.

Голос Инэверы остался ровным:

– Он слишком юн для черного.

– Он недостоин? – уточнил Хеват.

– Слишком юн, – повторила Инэвера.

– Мальчик подает великие надежды, – нахмурился Хеват.

Инэвера выдержала его взгляд и пожала плечами:

– Тогда тебе не следовало посылать его в Лабиринт в столь молодом возрасте.

Лицо дама потемнело сильнее. Он обладал властью и был вхож к фигурам еще более могущественным. И не привык, чтобы ему возражали или диктовали, тем паче женщина. Дама’тинг стояли ниже дама в городской иерархии.

– Мальчик изловил демона. Закон Эверама ясно гласит…

– Вздор! – отрезала Инэвера. – В каждом законе есть исключения, и было безумием посылать в Лабиринт мальчика, которому еще десять лет расти.

– Это решать не тебе, дама’тинг. – Голос дама закаменел.

Инэвера сдвинула брови, и по его лицу пробежала тень сомнения. Пусть ранг его выше, но в предмете их препираний власть дама’тинг абсолютна.

– Возможно, и нет, – согласилась она, – но кому носить черное, решаю я, и мальчик его сейчас не наденет, какой бы ни была твоя воля.

Она показала мешочек с хора, и Хеват вздрогнул.

– Не обратиться ли нам в суд? Может, Дамаджи Амадэверам поручит мне прочесть и тебя и решить, достоин ли ты возглавлять его шарадж после того, как без надобности лишил Каджи воина, который подавал великие надежды?

Глаза Хевата расширились, лицевые мускулы дрогнули, он еле сдерживал ярость. Инэвера толкала его на грань. Не потеряет ли самообладание? Жалко убивать.

– Если мальчик вернется в Лабиринт, не достигнув зрелости, то умрет, а я не потерплю такой расточительности, – отрезала она. – Пришли его ко мне через пять лет, и я пересмотрю решение.

– А что мне с ним делать до этого? – осведомился Хеват. – Он не может вернуться ни в шарадж после того, как шагнул в Лабиринт, ни в шатер Каджи, пока не облачится в черное!

Инэвера пожала плечами, словно равнодушная к судьбе мальчика:

– Это меня не касается, дама. Кости высказались. Эверам высказался. Ты создал проблему – тебе ее и решать. Если мальчик такой исключительный, как ты говоришь, я уверена, для него отыщется место. А если не найдешь, крепкие плечи, без сомнения, пригодятся хаффиту.

С этими словами она повернулась и поплыла прочь, скрывая за походкой бурю, что бушевала в душе. Она нарочно распалила дама, чтобы тот позаботился о чести мальчика – хотя бы с единственной целью ей насолить. Сделать же это Хеват мог только в одном месте – Шарик Хора.

Ахман по возрасту, да и вообще, не годился в най’дама, но идеально подходил для подготовки кай. Насколько знала Инэвера, до получения черных одежд такого не случалось ни с одним най’шарумом, но Эведжах не запрещал подобного. Ахман изучит в Шарик Хора чтение, письмо и математику, философию и стратегию, меточное дело, историю и высшие формы шарусака.

Эти знания понадобятся шар’дама ка.

«Я не лишу его ни единого преимущества», – подумала Инэвера.

Она рассчитала верно: уже на следующий день Ахмана направили в Шарик Хора. При очередной встрече дама Хеват ухмыльнулся – вообразил, будто переиграл ее. Инэвера не стала развеивать его заблуждение.

Она часто следила за успехами Ахмана, хоронясь в темных альковах храмовых подземелий, где проходили подготовку най’дама. Мальчик отчаянно отставал во многих смыслах, а первыми уроками возмущался особо, ибо считал, что уже научился всему необходимому в шарадже.

Его быстро избавили от глупого заблуждения и выбили из него все недовольство. Вскоре он полностью погрузился в учебу и начал стремительно развиваться.

Прошло почти семь лет с того дня, как Мелан получила ожог, прежде чем она снова позвонила в колокольчики. Инэвера наблюдала за ее испытанием спокойно, хотя и понимала: если Мелан пройдет, многие переметнутся на ее сторону.

Кеневах говорила резко, кости изучала пристально, а ее вопросы были сложны. Мелан. Мелан безупречно выдержала все, собирала кости здоровой рукой и бросала клешней.

Позднее тем же днем Инэвера прошла по длинному коридору подземного дворца к личным покоям и застала у двери Мелан – переодевшуюся, с покрывалом. Новый облик изменил старшую, не сразу узнаешь, но Мелан выдавала изуродованная рука с длинными и острыми, как когти алагай, ногтями.

Мелан наставила один на Инэверу, другие остались скрюченными.

– Ты провела меня.

В коридоре не было ни души, но Инэвера не попятилась. Кости не предупреждали о покушении, однако это не означало, что оного не будет. Хора открывали только те тайны, которые лежали за пределами обычной женской проницательности. Они могли предостеречь от отравления, но с нападением, которое видно воочию, придется разбираться самой. Эверам не сочувствовал слабым.

Инэвера покачала головой:

– Нет, Мелан, ты сама себя провела. Я лишь подтолкнула, и ты уже побежала. Если бы ты сохранила центр, закончила бы кости на год раньше меня. Но ты вверилась гордыне и ревности, и твоей глупости хватило, чтобы устроить верблюжьи гонки из вырезания священных костей. Ты не заслуживала покрывала.

Глаза Мелан потемнели.

– А сейчас заслуживаю?

– Ты должна была сломаться, – проговорила Инэвера. – Боль, унижение, рубцы – постоянное напоминание. Большинство девушек это бы раздавило, и они бы покинули дворец дама’тинг. Даже неудачница-най’дама’тинг – завидная невеста. Ты так хорошо владеешь постельными плясками, не говоря о познаниях во врачевании, шарусаке и магии хора, что богатый дама с радостью бы закрыл глаза на искалеченную руку. Ты вступила бы в брак и заняла уютное положение как дживах ка при состоятельном муже.

Мелан дышала тяжело, всасывая и выпуская покрывало.

– Но ты не сломалась, – продолжила Инэвера. – Понадобилась невероятная отвага, чтобы плюнуть на злые взгляды и насмешки и день за днем долгие годы возвращаться в Палату Теней, а еще – несокрушимая воля, которая позволила сосредоточиться и вырезать безупречную семерку. Ты достойна покрывала.

Взгляд Инэверы скользнул по клешне Мелан. Не из боязни, а дабы напомнить о позе, которой она угрожала Инэвере, как головорез на базаре.

Мелан взглянула на свою кисть и встряхнула головой, словно очнувшись от грез. Глубоко вздохнула, уронила руку и отступила на полшага.

Инэвера приготовилась к схватке, но не выдала этого ни единым жестом. Если Мелан нападет, то сейчас.

– Мы можем покончить с враждой сию же минуту, Мелан. Я не держу на тебя зла. Какими бы ни были наши мотивы, я нуждалась в уроках, которые ты мне преподала, – как, думаю, и ты нуждалась в моих. Теперь мы родились заново невестами Эверама и должны оставить вражду в Каземате, где ей и место.

Инэвера простерла руки:

– Добро пожаловать, сестра-жена.

Мелан долго простояла с распахнутыми глазами. Затем подошла деревянной походкой и шагнула в объятия, она пыталась сделать их ритуальными, но Инэвера стиснула ее крепко отчасти с целью закрепить момент, отчасти – чтобы сковать опасную клешню.

Медленно, а потом все более бурно, как будто прорвало плотину, Мелан зарыдала.

В день, когда Джардир облачился в черное, Инэвера первая из тех, кто носит белое, направилась по коридорам дворца дама’тинг в крыло дамаджи’тинг.

Она повстречала группу невест, и те с готовностью уступили дорогу, плавно и четко, напомнив Инэвере стаю птиц. Первыми посторонились самые юные и наименее влиятельные, последними – самые почтенные и могущественные.

Чайные интриги. Кеневах исправно устраивала чаепития по случаю Растущей Луны и пристально следила за рассадкой, чтобы женщины знали свое место по отношению к ней. В ближнем круге изменения случались редко, но те, кто сидел дальше, пересаживались часто и постоянно боролись за повышение в статусе. Дама’тинг тратили бесчисленные часы в поисках возможности произвести впечатление на дамаджи’тинг и ее ближайших советниц.

Инэвера сдержала насмешку. Она упорно перемещалась за столом и по прошествии лет воссела по левую руку от Кеневах, уступила только Кеве, которая сидела справа. Сплетни и интриги невест не имели для нее значения. Грядет Шарак Ка, и она не потерпит мелочных дрязг, рожденных надуманными обидами, и разговоров о том, кто и с какого дама снял бидо, вхож ли этот дама к андраху, сколько у него золота в кошельке и жен в гареме.

В глазах некоторых отказ от игрищ за чаепитием лишь возвышал Инэверу. Что у нее за тайны, раз она держится выше дворцовых интриг? Большинство чуралось ее, считая – оправданно, – что она знает нечто, неведомое другим.

Но кое-кто усматривал в ее стратегии слабость. Кеневах – мастерица стравливать невест и тем, что посадила Инэверу слева под покрывалом еще не черным, а белым, показала, что та не объявлена ее наследницей официально. Многих это подвигло на пересуды – мол, Кеневах не уверена в способности Инэверы возглавить племя. Может, убить ее и объявить преемницей Кеву, если кости не укажут на кого-то другого?

На Инэверу уже покушались. Трижды травили еду и питье. Однажды в постели обнаружилась туннельная гадюка, а в следующий раз на нее бросился с ножом евнух.

Кости неизменно предупреждали ее. Гадюку она поймала и заперла и притворилась, будто усвоила яды без всяких последствий. Евнуха убила и не дала никаких объяснений, кроме того что он ее оскорбил. Большего от сестры и не требовалось.

Инэвера не мстила и не искала виновных. Какая разница, кто подстраивал пакости – сама дамаджи’тинг или сестры, почуявшие ее слабость? Ей некогда готовить яды и распускать ответные слухи. Если кости предупреждают, значит Эверам благосклонен к ней, а потому бояться нечего. Что такое отношение сестер-жен по сравнению с покровительством Эверама?

Ее волновал только Ахман. Она пеклась о его благополучии и готовности уцепиться за власть, когда выпадет случай. Сеяла семена этой власти. Если дать ему развернуться в полную силу, все красийские политики обратятся в ничто. А если нет, через поколение ее народ истребят.

Но сегодня он получил покрывало, и приоритеты изменились. Ночуя в Шарик Хора, Ахман оставался цел и невредим. Мало кто знал, что он там, а под храмом костей не идет алагай’шарак и нет соперника, могущего нанести удар.

Однако отныне он стал кай’шарумом, ему предстояло вести людей в ночной бой. Инэвера не сильно боялась за способность Ахмана противостоять алагай, но его мастерство и доблесть быстро заметят другие кай’шарумы и шарум ка. Дама, возможно, и не убоятся столь многообещающего воина, прошедшего их собственную подготовку, – до поры, но более могущественные шарумы увидят в нем угрозу своему положению. Шарумы не вершили дела посредством ядов и скрытых ножей, но стоит ему проявить слабость, и они набросятся на него, подобно стае волков.

Она должна быть рядом, ежедневно вычислять его шаги и отгонять смерть. Он нуждается в ней, а Красии – в нем. Избавитель не обойдется без узды.

«Сделай его мужчиной».

Эти слова аукнулись ей, когда она принудила Ахмана к обручению, а трепет, который испытала после первой ночи, связал ее не только с Эверамом. Невежественный и всего несколько лет назад немногим отличный от дикаря, Джардир теперь обсуждал тактику, стратегию и философию с мудрейшими дама, а в шарусаке не знал себе равных.

И он был красив. Она томилась по нему долгие часы, пока наблюдала, как он вырастал из бидо и превращался в зрелого мужа. Ей не терпелось расплести на брачном ложе собственное бидо и впредь уже никогда не завязывать проклятую штуку.

Инэвера дошла до покоев Кеневах и увидела Энкидо, тот нес караул. Волосы евнуха-шарума уже тронула седина, но он остался силен и опасен – единственный мужчина на свете, посвященный в боевые секреты дама’тинг из рода Каджи. На занятиях он разрешал женщинам победить себя, чтобы показать, как правильно выполняется прием, но Инэвера внимательно наблюдала за ним и видела, насколько он собран. Любая дама’тинг, которая недооценивала Энкидо, была идиоткой.

Она обратилась к нему на тайном языке евнухов, проворно говорила пальцами и позой выказывала уважение, но не почитание.

В конце концов, он – евнух.

«Мне нужно поговорить с дамаджи’тинг», – сообщили пальцы.

Энкидо поклонился.

«Я доложу ей, госпожа», – ответили его руки. Он постучал в дверь и вошел, когда Кеневах откликнулась. Мгновение спустя появился вновь.

«Дамаджи’тинг велит подождать в прихожей. – Он указал на застланный шелком диван. – Выпьешь чего-нибудь освежающего?»

Инэвера покачала головой и махнула рукой – дала понять, что разговор окончен. Евнух вновь уподобился мраморной статуе и застыл перед дверью Кеневах. Инэвера прождала почти час – с удобством, но на виду у всех, кто проходил мимо.

Она сжала губы. Снова бессмысленная чайная политика. У Кеневах никого нет. Она заставляла Инэверу ждать прилюдно, дабы продемонстрировать власть.

Наконец звякнули колокольчики, и Энкидо подал знак, что можно войти. Инэвера прошла через портал, евнух закрыл за нею дверь. Инэвера глубоко поклонилась. Окна в кабинете дамаджи’тинг были забраны толстыми бархатными шторами и не пропускали солнечный свет. Вместо него багровел меточный.

– Ты не часто почитаешь меня визитом, младшая сестра. – Лицо Кеневах оставалось непроницаемо.

– Меня задерживали неотложные дела, дамаджи’тинг, – объяснила Инэвера, – а твое время слишком ценно, чтобы тратить его впустую.

– Неотложные дела, – буркнула Кеневах. – Можно узнать какие? Твои навыки безупречны, но ты, несмотря на это, редко бываешь во дворце и при дворе. Даже в больничном шатре проводишь ровно столько времени, сколько требуется, и ни секундой дольше. Мои осведомители доложили, что ты не пропустила в городе ни одного закутка, даже на территории других племен.

«Я пускала кровь юношам в поисках похожих на Ахмана, – подумала Инэвера. – Избавителем не рождаются. Его создают».

Она пожала плечами:

– Я должна была познакомиться с Копьем Пустыни и его жителями, чтобы лучше служить им.

– Это не красит, – заметила Кеневах. – А заходить на территорию других дама’тинг – опасно.

– Опаснее, чем гулять нашими коридорами? – парировала Инэвера.

Кеневах поджала губы. Это не означало, что она стояла за покушениями на жизнь Инэверы, но показало, что ей о них известно.

– Что же привело тебя ко мне нынче, раз мое время так драгоценно?

Инэвера поклонилась:

– Я решила выйти замуж.

Кеневах подняла брови:

– Да неужели? Сейчас? И кто же сей везучий дама? Может, Хеват? Или ты выйдешь за Бадена, поскольку определенно не интересуешься мужским обществом?

У Инэверы перехватило дыхание. Да, шпионы у Кеневах имелись всюду, но о многом ли она догадалась? Колдовское восстановление девственности, скорее всего, осталось тайной, но тот факт, что евнухи ни разу к ней не входили – за исключением слишком старых, чтобы владеть копьями, – не скроешь. В основном ее посещали най’дама’тинг. Это создало ей репутацию любительницы юных дев.

– Он – не духовное лицо, дамаджи’тинг, – ответила Инэвера. – Он шарум.

– Шарум? – удивилась Кеневах. – Еще забавнее. Мальчик, которого ты переправила в Шарик Хора?

Выдержка, присущая дама’тинг, на миг покинула Инэверу, и она испугалась, что слишком многое выдала взглядом, но старуха рассмеялась:

– По-твоему, я дура, девонька? Допустим, это не ты вызвала святую вонь во дворце Каджи, когда отказала мальчишке в черном. Но ты столько времени провела в катакомбах, наблюдая за его подготовкой, что не заметил бы только слепой.

Кеневах воздела древний набор костей:

– А у меня тоже есть кости.

У Инэверы зачесались пальцы взяться за мешочек с хора. Самые могучие сразят старуху таким зарядом магии, что моментально убьют. С черным покрывалом или нет, но, раз кости не назвали другую, Инэвера немедленно предъявит права на трон дамаджи’тинг, хотя ей, скорее всего, придется убить Кеву и еще нескольких, чтобы его удержать.

«У меня тоже есть кости», – заявила Кеневах. Это не только напоминание о способности предсказывать, но и угроза. У Инэверы имелась горстка хора, собранная с момента получения покрывала. У Кеневах – сотни. Без сомнения, она окружила себя невидимой для Инэверы защитой и неудачное покушение повлечет за собой только один результат.

Она расслабилась, и Кеневах кивнула и ссыпала кости в мешочек.

– Ты не посоветовалась со мной о совместимости.

– Я справилась у костей.

В глазах Кеневах мелькнул гнев, хотя лицо осталось бесстрастным.

– Ты не справилась у меня. Вдруг ты неправильно прочла расклад? Дамаджи’тинг не вступали в брак уже тысячу лет. Наш муж – Эверам. Тебе и правда не нужен мой кабинет?

– Эведжах’тинг не запрещает брак тем, кто надевает черный платок, – возразила Инэвера. – Пусть это случается редко, не важно. Кости велели родить ему сыновей, и я рожу – в согласии с Законом Эведжана.

– Зачем? – настойчиво спросила Кеневах. – Что особенного в этом мужчине?

Инэвера повела плечами и медленно улыбнулась:

– Эведжах’тинг гласит, что особенным мужчину делает правильная жена.

Глаза Кеневах потемнели.

– Тогда уходи, раз мой совет ничего не значит! Я собиралась просветить тебя как наследницу, но вижу, что мне пора проверить чай, нет ли в нем яда… или запастись собственным.

Инэверу ожгло, но делать нечего. Опасно уже то, что дамаджи’тинг вообще известно о существовании Ахмана. Добавить что-нибудь – и он не избежит пристального изучения.

Ахман крепко держал Инэверу за руку и вел к брачным покоям. Она шла охотно, но он готов был тащить ее волоком, если не подстроится под его бешеный темп. Двигался, как волк, который знает, что его неизбежно выследят, едва он затащит убоину в логово.

Мужчины узрели в этом нетерпение, подбодряли его возгласами и выкрикивали грубые советы, когда он повел невесту на брачное ложе. Воины любили похваляться постельными подвигами, считали себя джиннами уже за одну способность извлечь из женщины стон.

Но бессчетные уроки постельных плясок научили Инэверу замечать и использовать мужскую неопытность. Ахман в этом смысле остался мальчиком. Он в жизни не видел обнаженной женщины, не говоря о владении ласками и поцелуями. Он перепугался.

Это было волшебно.

Оба они в своем роде невинны, но если Ахман понятия не имел, чего ожидать на подушках, то Инэвера знала, что они движутся к месту ее могущества. Ей ведомы семь приемов и семижды семьдесят поз. Она станцует и оплетет его чарами, направит к торжеству так, что он даже не задумается о своей подчиненной роли.

«Сделай его мужчиной».

Они вошли в надушенные, изобилующие подушками покои, тщательно подготовленные невестами. Воздух загустел от благовонных курений, а свечи неярко мерцали. На полу виднелся просторный участок для танца, окруженный горами подушек. Она швырнет его на них, и он окажется в ее власти, как муха, что угодила в паутину.

Инэвера улыбнулась под покрывалом, задернула тяжелые занавеси:

– Похоже, тебе не по себе.

– Еще бы, – признался Джардир. – Ты моя дживах ка, а я даже не знаю, как тебя зовут.

Инэвера рассмеялась – не в злую насмешку, но по лицу Джардира стало ясно, что он готов обидеться, и она мгновенно пожалела о сделанном.

– Неужели? – Она сняла головной платок и покрывало.

С тех пор как она стала дама’тинг, волосы отросли заново и теперь, перехваченные золоченой тесьмой, ниспадали густыми черными волнами.

Ахман распахнул глаза:

– Инэвера…

Узнал! В груди екнуло. Он видел ее лицо только однажды и был оглушен тогда болью, но вспомнил даже после многих лет. Ужас в его глазах сменился тлеющим огнем, который прожег ее насквозь. Ей стало трудно дышать в благоухающем воздухе.

– В ночь, когда мы встретились, я закончила свои первые алагай хора. То была судьба, воля Эверама, как мое имя. Кости демона режут в полной темноте, на ощупь. Одну-единственную кость вырезают неделями; весь набор – годами. И лишь когда набор готов, кости можно испытать. Если они подведут, их выставят на свет и все придется начать заново. Если поведают правду, най’дама’тинг станет дама’тинг и наденет покрывало. В ту ночь я закончила алагай хора и задумалась, о чем же спросить, чтобы проверить, обладают ли кости властью над судьбой? Я вспомнила дерзкого мальчишку с блестящими глазами, которого повстречала днем, встряхнула кости демонов и спросила: «Увижу ли я еще Ахмана Джардира?» С той ночи я знала, что найду тебя в Лабиринте после твоей первой алагай’шарак и, сверх того, выйду за тебя замуж и подарю тебе много детей.

Инэвера столько раз репетировала свою сказку, что выложила ее с искренней убежденностью, невзирая на полуправду и ложь. Но в конечном счете ее слова не имели значения. Их союз предрешен Эверамом. Они обречены друг на друга. Вот почему он смотрит на нее так, а у нее пылает лицо и тает хладнокровие дама’тинг. Она уловлена его ветром.

Она чуть не сломалась и не рассказала ему все. Посмотрела в его честные глаза и не убоялась, что он разовьется в чудовище. Он избран Эверамом. Если кто и выдержит такое бремя, то только он.

Но как сказать человеку, что он может стать Избавителем? Это окажется чересчур, а нынешняя ночь слишком важна. Она должна пройти безупречно.

Инэвера повела плечами, и шелк зашелестел, белые одежды упали. Она осталась в одном бидо с упрятанными между витками кимвалами. Она потерла большие пальцы об указательные, придавая им эластичность. Она приступит к нему и позволит ласкать себя, пока не отяжелеет его дыхание; тогда она применит шарусак и нарушит линию силы в его ноге легчайшим касанием, повергнет его на подушки. Затем пальцы скользнут в кимвалы и выбьют ритм, воспламенят его чресла.

А после она станцует, медленно, в последний раз разматывая бидо. Танец, как и речь, отрепетирован столь тщательно, что каждое движение сделалось ее частью.