Леди полночь Клэр Кассандра

7

Звучное море

Кристина сидела на полу возле комнаты Марка Блэкторна.

Казалось, изнутри уже несколько часов не доносилось ни звука. Дверь была полуоткрыта, и Кристина видела Марка, который лежал в углу, свернувшись клубком, как попавший в западню зверь.

Дома Кристина изучала фэйри. Ей всегда нравились сказания обо всех hadas, от благородных воинов обоих Дворов до duendes, которые вечно докучали простецам. Она не присутствовала в Идрисе при подписании Холодного мира, но ее отец был там, и от его рассказа Кристину бросило в дрожь. Ей всегда хотелось познакомиться с Марком и Хелен Блэкторн, сказать им…

В коридоре появился Тиберий с картонной коробкой в руках. Ливия шла следом за ним и несла лоскутное одеяло.

– Мама сшила его для Марка, когда он еще жил с нами, – объяснила она, заметив, что Кристина на него посмотрела. – Я подумала, он может его вспомнить.

– Мы не смогли попасть в кладовку, поэтому просто принесли Марку кое-какие подарки, чтобы он понимал, что здесь все ему рады, – сказал Тай, беспокойно скользя глазами по коридору. – Можно нам войти?

Кристина заглянула в спальню. Марк не двигался.

– Пожалуй, да. Только ведите себя потише и постарайтесь его не разбудить.

Ливви вошла первой и положила одеяло на кровать. Тай поставил коробку на пол, взял одеяло и подошел к Марку, а затем опустился на колени и немного неуклюже накрыл им брата.

Марк тут же вскочил и открыл глаза. Он схватил Тая, и тот вскрикнул от испуга, как морская чайка. Двигаясь с поразительной скоростью, Марк повалил Тая на пол. Ливви закричала и выбежала из комнаты, а Кристина в тот же миг ворвалась внутрь.

Марк стоял на коленях, нависая над Тиберием и не давая ему подняться.

– Кто ты? – спросил Марк. – Что ты делаешь?

– Я твой брат! Я Тиберий! – Тай бешено извивался, наушники слетели у него с головы и стукнулись о пол. – Я принес тебе одеяло!

– Лжец! – Марк тяжело дышал. – Мой брат Тай еще совсем мальчишка! Он ребенок, мой маленький братишка, мой…

Дверь хлопнула за спиной у Кристины. Ливви вбежала обратно в комнату. Ее каштановые волосы взметнулись в воздух.

– Отпусти его! – У нее в руке был зажат клинок серафимов, уже начинавший светиться тусклым светом. Она говорила с Марком сквозь сжатые зубы, как будто никогда прежде не встречалась с ним. Как будто всего несколько минут назад она не принесла ему старое лоскутное одеяло. – Тронешь Тиберия, и я убью тебя. И плевать, что ты мой брат, я все равно тебя убью.

Марк застыл. Тай все еще дергался и извивался, лежа на полу, но Марк не шевелился. Затем он медленно повернул голову и посмотрел на сестру.

– Ливия?

Ливви ахнула и заплакала. Впрочем, Джулиан мог бы ею гордиться: она плакала, не двигаясь и крепко держа клинок в руке.

Тай воспользовался тем, что Марк отвлекся, и ударил его в плечо. Марк вздрогнул, отпрянул и отпустил его. Тай вскочил на ноги и подбежал к Ливви. Они встали плечом к плечу в другом конце комнаты, пораженно смотря на брата.

– Вы оба, уходите, – велела Кристина.

Она чувствовала, как на них попеременно накатывают волны паники и тревоги, и Марк тоже это ощущал. Дрожа, он сжимал и разжимал кулаки, словно пытаясь справиться с болью. Кристина наклонилась к близнецам и шепнула:

– Он напуган. Он этого не хотел.

Ливви кивнула и опустила клинок. Затем она взяла Тая за руку и тихо сказала ему что-то на языке, понятном лишь им двоим. Он вышел из комнаты следом за сестрой, остановившись лишь на мгновение, чтобы взглянуть на Марка, лицо которого выражало одновременно недоумение и бесконечное страдание.

Марк сидел, обхватив колени руками и тяжело дыша. Рана у него на плече снова открылась и кровоточила, пятно на футболке становилось все больше. Кристина медленно попятилась к выходу из спальни.

Марк напрягся всем телом.

– Пожалуйста, не уходи, – попросил он.

Кристина удивленно посмотрела на него. Насколько она знала, это была первая осмысленная фраза, которую Марк произнес с момента своего появления в Институте.

Он поднял голову, и на мгновение за слоем грязи, за синяками и ссадинами Кристина разглядела того Марка Блэкторна, которого она видела на фотографиях, того Марка Блэкторна, который был в родстве с Ливви, и Джулианом, и Таем.

– Я хочу пить, – сказал он, и Кристине показалось, что его голос словно заржавел от того, что его долго не использовали, как старый мотор. – Здесь есть вода?

– Конечно.

Кристина взяла стакан, стоявший на комоде, и зашла в небольшую ванную, которая примыкала к комнате. Когда она вернулась и протянула стакан Марку, то уже сидел, прислонившись к спинке кровати. Он с интересом посмотрел на стакан.

– Вода из-под крана, – пробормотал он. – Я почти забыл ее вкус. – Он сделал большой глоток и вытер губы тыльной стороной ладони. – Ты знаешь, кто я такой?

– Ты Марк, – сказала Кристина. – Марк Блэкторн.

Последовала долгая пауза, а потом он едва заметно кивнул.

– Давно меня так не называли.

– Но это твое имя.

– Кто ты такая? – спросил он. – Возможно, мы знакомы, но я не помню…

– Меня зовут Кристина Мендоза Розалес, – представилась она. – И ты не можешь меня помнить, потому что мы никогда прежде не встречались.

– Какое облегчение…

Кристина удивленно посмотрела на него.

– Правда?

– Раз ты не знаешь меня, а я не знаю тебя, у тебя нет никаких ожиданий, – устало объяснил он. – О том, кто я такой, какой я… Я могу вести себя как угодно.

– Когда ты лежал в постели чуть раньше, – начала Кристина, – ты спал или только притворялся?

– Какая разница? – бросил он, и Кристина подумала, что это был ответ истинного фэйри, ответ, в котором не содержалось ответа. Марк немного подвинулся. – Что ты делаешь в Институте?

Кристина опустилась на колени, чтобы их с Марком глаза оказались на одном уровне, и одернула юбку – пусть ей вовсе этого не хотелось, в голове зазвучали слова ее матери о том, что в свободное от работы время Сумеречный охотник всегда должен выглядеть чисто и опрятно.

– Мне восемнадцать, – ответила она. – Меня отправили в Лос-Анджелес перенимать здесь опыт. А сколько тебе лет?

На этот раз Марк так долго молчал, что Кристина начала сомневаться, заговорит ли он снова.

– Я не знаю, – наконец признался он. – Меня забрали довольно давно. Мне кажется, очень давно… Джулиану было двенадцать. Остальные – совсем дети. Десять, восемь и два. Тавви было два.

– Для них прошло пять лет, – сказала Кристина. – Пять лет без тебя.

– Хелен, – произнес Марк. – Джулиан. Тиберий. Ливия. Друзилла. Октавиан. Каждую ночь, считая звезды, я повторял эти имена, чтобы не забыть их. Они все живы?

– Да, все до единого, хотя Хелен здесь и нет. Она живет вместе с женой.

– Значит, они живы и счастливы? Я очень рад. Я слышал об их свадьбе, пока был среди фэйри, но, кажется, это было давно.

– Так и есть. – Кристина изучала лицо Марка. Тонкие черты, изящные формы, заостренные кончики ушей, которые говорили, что в его жилах текла кровь фэйри… – Ты многое пропустил.

– Думаешь, я этого не знаю? – В его голосе раздражение смешалось с недоумением. – Я не знаю, сколько мне лет. Не узнаю своих сестер и братьев. Не понимаю, зачем я здесь.

– Понимаешь, – возразила Кристина. – Ты был в Убежище и слышал, как посланцы фэйри говорили с Артуром.

Марк поднял голову и посмотрел Кристине в глаза. У него на шее виднелся шрам, не метка от старой руны, а настоящий рубец. Его волосы, завивающиеся на концах, были растрепаны и доходили до плеч – казалось, их не стригли несколько месяцев, а может, и лет.

– Ты доверяешь им? Доверяешь фэйри?

Кристина покачала головой.

– Хорошо. – Марк отвел глаза. – Не стоит им доверять. – Он дотянулся до коробки, которую принес Тай, и подтащил ее к себе. – Что это?

– Они решили, что тебе это понадобится, – объяснила Кристина. – Все это собрали твои братья и сестры.

– Приветственные подарки, – озадаченно пробормотал Марк, встал на колени возле коробки и принялся вытаскивать сваленные в кучу разномастные предметы: несколько футболок и джинсов, которые, скорее всего, принадлежали Джулиану, микроскоп, хлеб с маслом и целый букет пустынных цветов, собранных на лужайке за Институтом.

Марк снова посмотрел на Кристину. В глазах у него стояли слезы. Сквозь истончившуюся за годы ткань его футболки проступали рубцы и шрамы.

– Что мне им сказать?

– Кому?

– Моей семье. Братьям и сестрам. Дядюшке. – Он покачал головой. – Я помню их, но в то же время не помню.

У меня такое чувство, будто я провел здесь всю жизнь, но при этом мне кажется, что я всегда был в Дикой Охоте. Я слышу ее рев, слышу гул рожков, слышу свист ветра. И это заглушает их голоса. Как мне это объяснить?

– Не надо ничего объяснять, – ответила Кристина. – Просто скажи, что любишь их и что тебе их очень не хватало. Скажи, что ненавидел Дикую Охоту. Скажи, что рад вернуться домой.

– Но зачем? Разве они не поймут, что я лгу?

– Разве ты не скучал по ним? Разве не рад вернуться?

– Я не знаю, – признался Марк. – Я не слышу голос сердца. Я слышу лишь ветер.

Не успела Кристина ответить, как в окно постучали. Стук раздался снова и повторился несколько раз, определенным образом, словно закодированное сообщение.

Марк вскочил на ноги, подошел к окну, распахнул его и высунулся наружу. Когда он выпрямился, в его руке что-то было.

Желудь. Глаза Кристины округлились. С помощью желудей фэйри передавали друг другу сообщения, пряча их в листве, в цветах и в прочих укромных местечках.

– Уже? – не сдержалась она. Неужели они не могли ни на минуту оставить его в покое, позволить ему побыть в кругу семьи, побыть дома?

Побледнев, Марк раздавил желудь в кулаке. На ладонь выпала свернутая полоска бумаги. Расправив ее, он молча прочитал послание.

Затем он снова опустился на пол, притянул колени к груди и уронил голову на руки. Длинные светлые волосы упали ему на лицо, записка вылетела у него из руки. Марк издал какой-то низкий гортанный звук, нечто среднее между стоном и вздохом.

Кристина подняла пергамент. На нем было тонким почерком выведено: «Помни о своих обещаниях. Помни, что все это происходит не на самом деле».

– Огонь к воде, – сказала Эмма, пока они ехали по шоссе в сторону Института. – Прошло столько лет, и наконец-то я знаю, что значат некоторые руны.

За рулем был Джулиан. Эмма положила ноги на приборную панель и опустила стекло. Мягкий морской воздух врывался в машину и трепал светлые волосы у нее на висках. С Джулианом она всегда ездила именно так: задрав ноги и наслаждаясь ветром, бьющим в лицо.

Джулиан обожал нестись по шоссе навстречу голубому небу, когда рядом сидела Эмма, а на западе плескался синий океан. В такие моменты он чувствовал, что возможности безграничны, как будто они просто могли ехать вечно, пытаясь догнать горизонт.

Иногда он мечтал об этом перед сном. Он представлял, как они с Эммой складывают вещи в багажник машины и уезжают из Института в такой мир, где нет детей, нет Закона и нет Кэмерона Эшдауна, где их сдерживают лишь границы их любви и фантазии.

А если и были на свете вещи, которые он считал безграничными, так это любовь и фантазия.

– Похоже на заклинание, – сказал Джулиан, возвращаясь к действительности.

Он прибавил газ, двигатель заревел, машина поехала быстрее. В окно Эммы ворвался новый порыв ветра. Тонкие прядки ее шелковистых волос, выбившиеся из аккуратных косичек, затрепетали в потоке воздуха, и Эмма показалась Джулиану совсем юной, совсем беззащитной.

– Но зачем записывать заклинание на телах? – спросила она.

От одной только мысли о том, что кто-то может ранить ее, Джулиану становилось не по себе.

И все же он сам причинял ей боль. И понимал это. Понимал и ненавидел. Решив увезти всех детей на два месяца в Англию, он подумал, что это отличная идея: в Институт приедет Кристина Розалес, и Эмме не придется грустить в одиночестве. Казалось, все складывалось просто идеально.

Он думал, что по возвращении все станет по-другому. Что он сам станет другим.

Но этого не произошло.

– Что тебе сказал Магнус? – спросил он, пока Эмма смотрела в окно, стуча пальцами по согнутой коленке. – Он что-то прошептал перед уходом.

Эмма нахмурила брови.

– Он сказал, что существуют места, где лей-линии пересекаются. Они ведь изгибаются, так что он, наверное, имеет в виду, что кое-где несколько лей-линий сходится в одной точке. Может, даже все.

– И зачем нам это знать?

– Понятия не имею, – покачала головой Эмма. – Мы знаем, что все тела обнаружили рядом с лей-линиями и что при убийствах применялась очень специфическая магия. Может, точки пересечения обладают каким-то особым свойством? Нужно найти карту лей-линий. Уверена, Артур знает, на какой полке в библиотеке она лежит. А если нет, найдем ее сами.

– Хорошо.

– Хорошо? – удивленно переспросила Эмма.

– Малкольму нужно несколько дней на перевод, а мне вовсе не хочется сидеть все это время в Институте, смотреть на Марка и ждать, пока он… В общем, ждать. Лучше пусть у нас будет работа, будет занятие. – Его голос даже ему самому казался слишком напряженным. Джулса безмерно раздражало это, как раздражало и любое видимое или слышимое проявление собственной слабости.

К счастью, рядом была только Эмма, перед которой он мог раскрыться. Эмма была единственным человеком в его жизни, которого не приходилось постоянно опекать. Она не нуждалась в Джулсе, чтобы быть безупречной или безупречно сильной.

Не успел Джулиан продолжить, как телефон Эммы громко завибрировал. Она вытащила его из кармана.

Кэмерон Эшдаун. И верблюд на экране. Увидев его, Эмма нахмурилась.

– Не сейчас, – буркнула она и сунула телефон обратно в джинсы.

– Ты расскажешь ему? – спросил Джулиан, и снова услышал напряжение у себя в голосе, и снова возненавидел себя за это. – Обо всем?

– О Марке? Ни за что. Никогда.

Джулиан крепко держал руль. Его зубы были сжаты, подбородок упрямо выдвинут вперед.

– Ты – мой парабатай, – сердито сказала Эмма. – Ты ведь знаешь, я бы ему не рассказала.

Джулиан ударил по тормозам. Машина дернулась вперед, руль выскользнул у Джулса из рук и резко повернулся. Эмма вскрикнула. Они слетели с дороги и оказались на обочине, между дорогой и возвышавшимися над морем песчаными дюнами.

В воздух взлетели клубы пыли. Джулиан резко повернулся к Эмме. Она была бледна как полотно.

– Джулс…

– Зря я это сказал, – произнес он.

– Что именно? – удивленно спросила Эмма.

– Я больше всего на свете ценю то, что ты – мой парабатай, – сказал Джулиан. Слова были просты и понятны, они шли от самого сердца. Джулиан так долго держал их в себе, что теперь чувство облегчения было практически невыносимым.

Порывисто отстегнув ремень безопасности, Эмма повернулась к Джулсу, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. Солнце стояло высоко в небе. Они были так близко друг к другу, что Джулиан видел тонкие золотистые прожилки в карих глазах Эммы, россыпь мельчайших веснушек у нее на носу, светлые прядки выгоревших волос вперемешку с более темными. Природная умбра и неаполитанский желтый в сочетании с белым. Он чувствовал исходивший от нее запах розовой воды и стирального порошка.

Эмма наклонилась к нему, и он опьянел от этой близости, от того, что она снова здесь, снова рядом. Их колени соприкоснулись.

– Но ты сказал…

– Я знаю, что я сказал. – Он повернулся к ней, изогнувшись на водительском сиденье. – В Англии я кое-что понял. И мне нелегко это признать. Может, я понял это даже раньше, еще до нашего путешествия.

– Ты можешь обо всем мне рассказать. – Эмма легонько коснулась щеки Джулиана, и все его тело вдруг замерло от напряжения. – Я помню, что ты вчера сказал о Марке. Ты никогда не был старшим из братьев. Старшим всегда был он. Если бы его не похитили, если бы Хелен смогла остаться с нами, ты сделал бы другой выбор. Ведь ты бы знал, что есть человек, который заботится о тебе.

Джулиан вздохнул.

– Эмма. – Тупая боль. – Эмма, я сказал, что сказал, потому что… потому что порой мне кажется, что я попросил тебя быть моим парабатаем лишь затем, чтобы привязать тебя к себе. Консул хотел, чтобы ты отправилась в Академию, а я не мог вынести и мысли об этом. Я потерял столько людей. Мне не хотелось терять и тебя.

Она была так близко к нему, что он чувствовал тепло ее нагретой солнцем кожи. С секунду она молчала, а он чувствовал себя так, словно стоит на эшафоте и палач надевает петлю ему на шею. Чтобы повесить его.

А затем она накрыла своей рукой его руку, лежащую на приборной панели.

Руки Эммы были тонкими, женственными, но на них было больше шрамов, больше мозолей, и кожа была грубее, чем у Джулиана. Морские стеклышки у него на браслете сверкали на солнце, как драгоценные камни.

– Люди – непростые существа, поэтому они и совершают непростые вещи, – сказала Эмма. – А вся эта болтовня о том, что давать клятву парабатая можно только из чистых побуждений, – полная ерунда.

– Я хотел привязать тебя к себе, – продолжил Джулиан, – потому что сам был привязан к Институту. Может, тебе нужно было отправиться в Академию. Может, там тебе было бы лучше. Может, я кое-чего тебя лишил.

Эмма посмотрела на Джулиана. На ее открытом лице было написано безграничное доверие. В начале лета, еще до отъезда в Англию, Джулиан убедил себя, что поступил не по совести, и чувство вины преследовало его все эти долгие два месяца, пока он не вернулся и не увидел Эмму снова, но сейчас его убежденность разбилась вдребезги, разлетелась на кусочки, как плот при ударе о скалы.

– Джулс, – сказала Эмма, – ты дал мне семью. Я всем обязана тебе.

Снова зазвонил телефон. Джулиан откинулся на спинку сиденья, чувствуя, как бешено колотится сердце, а Эмма вытащила телефон из кармана. Лицо ее стало серьезным.

– Ливви написала, – сказала она. – Говорит, Марк проснулся. И кричит.

Джулиан давил на газ. Эмма сидела рядом, обхватив руками колени. Скорость не опускалась ниже ста тридцати. Зарулив на парковку позади Института, они остановили машину. Джулиан выскочил из нее, и Эмма поспешила за ним.

Они взбежали по лестнице на второй этаж. Все Блэкторны сидели на полу у двери в спальню Марка. Дрю и Тавви в обнимку пристроились рядом с Ливви, а Тай уселся чуть в стороне, согнув колени и положив на них руки. Все они не сводили глаз с полуоткрытой двери. Сначала до Эммы донесся голос Марка, громкий и сердитый, а затем – другой, более спокойный голос, принадлежащий Кристине.

– Простите, что я написала, – тихо сказала Ливви. – Он все кричал и кричал. В конце концов перестал, но… С ним Кристина. Если заходит кто-то из нас, он начинает вопить.

– О боже…

Эмма подошла к двери, но Джулиан поймал ее за руку. Обернувшись, она увидела, что Тай закрыл глаза и принялся раскачиваться всем телом – он делал так, когда ему становилось слишком тяжело: когда все было слишком громко, слишком грубо, слишком быстро или больно.

Как говорил Джулиан, мир был для Тая чересчур насыщенным. Казалось, этот ребенок слышит четче и видит больше, чем все остальные, и порой не может этого вынести. В такие минуты ему нужно было как-то заглушить шум, повертеть что-нибудь в руках, чтобы отвлечься от происходящего, или покачаться взад-вперед, чтобы успокоиться. Все переживают стресс по-разному, говорил Джулиан. И способ Тая никому не вредил.

– Эм, – натянуто сказал Джулиан, – я должен войти один.

Эмма кивнула. Он неохотно отпустил ее.

– Ребята, – обратился он к братьям и сестрам и посмотрел на каждого из них по очереди: на круглом лице Дрю читалось беспокойство, Тавви ничего не понимал, Ливви сверкала грустными глазами, а Тай, сгорбившись, вздрагивал. – Марку будет нелегко. Не стоит ожидать, что он сразу станет прежним. Он очень давно не был дома. Ему нужно привыкнуть.

– Но мы – его семья, – возразила Ливви. – Разве нужно привыкать к своей семье?

– Иногда это необходимо, – ответил Джулиан тем самым мягким, преисполненным терпения голосом, который так восхищал Эмму, – особенно если ты долго не видел родных и жил в стране, где разум тебя все время подводит.

– В стране фэйри, – сказал Тай. Он перестал раскачиваться и теперь сидел, прислонившись к стене. Его влажные темные волосы прилипли ко лбу.

– Верно, – кивнул Джулиан. – Поэтому нам нужно дать ему время. Может, даже позволить ему немного побыть одному. – Он посмотрел на Эмму.

Она тотчас улыбнулась – боже, как ей было далеко до Джулиана по части притворства! – и сказала: