Леди полночь Клэр Кассандра

ПОЖАЛУЙСТА, ПРИЕЗЖАЙ

ПРОШУ

КИТ ГРАЧ

– Кристина?

Кристина медленно повернулась. Спина и ноги болели – она заснула в кресле возле кровати. Она могла бы, пожалуй, лечь на полу, но так ей гораздо сложнее бы было присматривать за Диего.

Рана у него на плече оказалась гораздо серьезнее, чем она ожидала: глубокий порез был окружен красным черномагическим ожогом, из-за которого целебные руны были почти бесполезны. Кристина срезала с Диего пропитанные кровью и потом доспехи и рубашку, которая была надета под ними.

Она принесла несколько полотенец и положила их на кровать, а еще одно намочила и вытерла кровь с лица и шеи Диего. Она наносила ему на кожу одну болеутоляющую руну за другой, одну целебную руну за другой, но он все равно ворочался всю ночь. Его черные волосы спутались и разметались по подушке.

Ни разу после отъезда из Мексики Кристина с такой ясностью не вспоминала о том, кем они были друг другу. Как сильно она его любила. Ее сердце обливалось кровью, когда он начал звать своего брата, когда он начал молить его: «Хайме, Хайме, aydame. Помоги мне». А потом он позвал ее, и это было куда хуже: «Cristina, no me dejes. Regresa».

«Кристина, не покидай меня. Вернись».

«Я здесь, – сказала она. – Estoy aqu». Но он не очнулся, и его пальцы комкали одеяло, пока он не провалился в беспокойный сон.

Кристина не помнила, когда заснула сама. Она слышала громкие голоса, которые доносились снизу, и шаги. Потом Эмма заглянула к ней, чтобы проверить, все ли в порядке, обняла ее и пошла спать, когда Кристина заверила ее, что все хорошо.

Но теперь в окно светило солнце, а Диего смотрел на нее ясными глазами, в которых не было и следа боли и жара.

– Ests bien?[16] – прошептала она, почувствовав, как пересохло горло.

Он сел, и одеяло слетело с него. Кристина смущенно вспомнила, что на нем нет рубашки, и сконцентрировалась на том, что у него на груди остался след в том месте, куда ударила магия Малкольма. Прямо над сердцем, как раз там, куда наносят руну брака. След был фиолетовым, темнее, чем обычный синяк. Практически того же цвета, что и глаза Малкольма.

– Да, все хорошо, – немного удивленно ответил Диего. – Я в порядке. Ты была со… – Он опустил глаза и на мгновение напомнил Кристине того мальчишку, которого она знала в детстве: мальчишку, который держался в тени озорного Хайме и спокойно сносил все нагоняи и трепки. – Мне снилось, что ты была со мной.

– Я действительно была с тобой.

Кристина противилась желанию наклониться к нему и убрать волосы у него со лба.

– Все хорошо? – спросил он. – Я плохо помню, что произошло после нашего возвращения.

Она кивнула.

– Все прошло на удивление хорошо.

– Это твоя комната? – произнес Диего, осматриваясь по сторонам. Его взгляд упал на что-то позади Кристины, и он улыбнулся. – Вон ту штуковину я помню.

Кристина обернулась. На полке стояло rbol de vida, древо жизни – изящная керамическая подставка, увешанная глиняными цветами, лунами, солнцами, львами, русалками и стрелами. У корней сидел архангел Гавриил. Он прислонился спиной к стволу дерева, а к колену приставил щит. Это дерево было одним из немногих напоминаний о доме, которые Кристина забрала с собой, уехав из Мехико.

– Ты сделал его, – сказала она. – И подарил мне на день рождения. Мне тогда исполнилось тринадцать.

Диего наклонился вперед и положил руки на колени.

– Кристина, ты скучаешь по дому? – спросил он. – Хотя бы немного?

– Конечно, скучаю, – ответила она, смотря на изящный изгиб его сильной спины. Кристина помнила, как впивалась ногтями ему в лопатки, когда они целовались. – Я скучаю по родным. Я скучаю даже по пробкам в Мехико, хотя здесь порой не лучше. Я скучаю по еде – ты даже представить себе не можешь, что здесь называется мексиканской кухней. Я скучаю по тому, как мы с тобой ели jicaletas в парке. – Она вспомнила вкус порошка из лайма и перца, немного кислый и немного острый.

– А я скучаю по тебе, – сказал он. – Я скучаю по тебе каждый день.

– Диего…

Она пересела с кресла на кровать и коснулась его правой руки. Она была крупной и очень теплой. Кристина почувствовала холодок фамильного кольца у него на пальце. Они оба носили кольца семьи Розалес, но у нее по внутреннему ободку шел орнамент семьи Мендоза, а у него – семьи Росио.

– Ты спас мне жизнь, – сказала она. – Мне жаль, что я говорила с тобой так резко. Мне следовало лучше тебя понимать.

– Кристина…

Свободной рукой он коснулся ее волос, ее щеки. Кончики его пальцев скользнули по ее коже. Он наклонился к ней, давай ей возможность отстраниться. Но она не отстранилась. Когда он коснулся губами ее губ, она наклонила голову в поцелуе, ее сердце дрогнуло от странного чувства, что она одновременно движется к своему прошлому и к своему будущему.

Где-то, думал Марк. Где-то в доме. Джулиан сказал ему, что сложил все вещи, которые были в комнате у Марка, в кладовку в восточном крыле. Ему давно пора было вытащить их и снова обставить комнату, чтобы придать ей жилой вид. А это означало, что нужно найти кладовку.

Марк мог бы просто спросить у Джулиана, где она находится, но он не мог найти самого Джулиана. Может, он специально прятался ото всех, ведя институтские дела. Марку казалось до невозможности странным, что все возвращалось на круги своя: что Джулиан продолжал руководить Институтом без ведома Конклава.

Само собой, был способ облегчить ту ношу, которую взвалил на себя брат. Теперь они с Эммой обо всем знали, и Джулсу точно должно было стать легче. Возможно, пришло время сообщить об этом и младшим. Марк безмолвно поклялся, что поддержит в этом брата. Легче жить в правде, чем во лжи. Так всегда говорил Кьеран.

Марк поморщился при воспоминании о Кьеране и открыл дверь. Музыкальный салон. Похоже, его редко использовали: в углу стоял пыльный рояль, на стенах висело несколько струнных инструментов, а рядом с ними – чехол для скрипки. На нем, впрочем, не было ни пылинки. Марк вспомнил, что на скрипке играл отец Эммы. Сам Марк не слишком интересовался музыкой – его отвратила от нее та одержимая страсть, которую к музыкантам питали при Дворах фэйри.

– Марк?

Он вздрогнул и обернулся. Позади него стоял Тай, босиком, в черной толстовке и джинсах. В темной одежде он казался еще более стройным.

– Привет, Тиберий. – Марку нравилось полное имя брата. Казалось, оно очень подходит ему – такому серьезному и сдержанному. – Ты что-то ищешь?

– Тебя, – прямо ответил Тай. – Я пытался найти тебя еще вчера, но не смог, а потом заснул.

– Я прощался с Кьераном, – объяснил Марк.

– Прощался? – Тай напряг плечи. – Значит, ты точно останешься с нами?

Марк не смог не улыбнуться.

– Да. Я остаюсь.

Тай протяжно вздохнул – в этом вздохе облегчение смешалось с тревогой.

– Хорошо, – сказал он. – Это хорошо.

– И я так думаю.

– Это хорошо, – повторил Тай, словно сомневаясь, что Марк его понял, – потому что ты сможешь занять место Джулиана.

– Занять место Джулиана? – озадаченно переспросил Марк.

– Формально Джулиан не старший из нас, – объяснил Тай. – Хотя тебя ни за что не сделают нашим официальным опекуном, потому что ты наполовину фэйри, ты все равно можешь делать то, что делает Джулиан. Присматривать за нами, говорить нам, что делать. Ему не обязательно этим заниматься. Ты тоже справишься.

Марк прислонился к дверному косяку. Лицо Тая было открыто, а в его светло-серых глазах читалась надежда, и Марк почувствовал такой прилив ужаса, что едва устоял на ногах.

– А ты говорил об этом Джулиану? – спросил он. – Ты говорил ему, что хочешь попросить меня об этом?

Не заметив гневных ноток в голосе Марка, Тай нахмурил брови.

– По-моему, я об этом упоминал.

– Тай, – сказал Марк, – нельзя вот так запросто распоряжаться жизнями других людей. Почему ты решил, что это хорошая мысль?

Глаза Тая скользили по комнате, останавливаясь где угодно, только не на Марке.

– Я не хотел тебя разозлить. Мне показалось, тебе понравился тот вечер на кухне, когда Джулиан оставил тебя за старшего…

– Мне он действительно понравился. Как и всем нам. А еще я поджег плиту и обсыпал братишку сахаром.

Это не совсем нормально. Так нельзя… – Марк вдруг замолчал. Его руки дрожали. – С чего ты вообще решил, что я стану хорошим опекуном для Тавви? Или для Дрю? Вы с Ливви старше, но это не значит, что вам не нужен родитель. Джулиан – ваш родитель.

– Джулиан – мой брат, – ответил Тай, но слова получились натянутыми. – Как и ты. Ты такой же, как я, – добавил он. – Мы с тобой похожи.

– Нет, – резко ответил Марк. – Не похожи. Я просто ходячее недоразумение, Тай. Я с трудом понимаю, как жить в этом мире. Ты все умеешь. А я – нет. ы личность. Тебя воспитал человек, который любит тебя, любит больше жизни. За это не надо быть благодарным, такова уж родительская забота, но я много лет был лишен этого. Во имя Ангела, я с трудом могу позаботиться о себе. И уж точно не могу позаботиться о вас.

Губы Тая побелели. Он отступил назад и побежал по коридору. Вскоре его шаги затихли.

«Боже, – подумал Марк. – Какой кошмар. Какой ужасный кошмар». Паника накатывала на него горячими волнами. Что он наговорил Таю? Не заставил ли он брата почувствовать себя обузой? Не испортил ли он отношения с ним, не ранил ли он Тая на всю жизнь?

Он просто трус, думал он. Он бежал от ответственности, которую Джулиан нес годами, паниковал при одной мысли о том, что случится с его семьей в его неопытных, неумелых руках.

Ему отчаянно нужно было с кем-нибудь поговорить. Не с Джулианом, от этого брату стало бы еще тяжелее. А Эмма не могла хранить секретов от Джулиана. Ливви бы убила его, а остальные были слишком малы…

Кристина. Кристина всегда давала ему хороший совет. Добрая улыбка Кристины успокаивала его душу. Он поспешил к ее комнате.

Конечно, ему следовало постучать. Так поступают нормальные люди. Но Марк, который так много лет провел в мире без дверей, просто положил руку на дверь Кристины и толкнул ее без задней мысли.

Из окна лился солнечный свет. Кристина сидела на кровати, откинувшись на подушки, а Диего стоял возле нее на коленях и целовал ее. Она, словно сокровище, держала руками его голову, ее черные волосы скользили меж его пальцев.

Никто из них не заметил Марка, когда он на мгновение замер на пороге, а затем как можно тише закрыл дверь. Сгорая со стыда, он прислонился к стене.

«Я все неправильно понял, – думал он. – Я все испортил». Он не до конца понимал свои чувства к Кристине, но стоило ему увидеть, как она целует Диего, как его обожгло такой болью, какой он и представить не мог. Отчасти это была ревность. Отчасти – внезапное осознание, что он так долго был вдали от нормальных людей, что больше не понимал их. А может, уже и не мог их понять.

«Лучше бы я остался в Охоте».

Он опустился на пол и закрыл лицо руками.

В том месте, где взорвался пол в доме Грача, в воздух поднималось облако грязи, щепок и гипсовой пыли. Теперь оно окрасилось брызгами крови. Кит спрыгнул с кресла, на котором стоял, и застыл на месте. Капля крови упала ему на лицо, он почувствовал ее запах, горячий металлический запах.

«Это кровь отца».

Демоны собрались в круг, разрывая что-то лежащее на полу. Тело Джонни. Комнату заполнил звук раздираемой плоти. Кита затошнило, желудок словно завязался узлом – и в это мгновение на него снова двинулся тот демон, которого он спустил с лестницы.

Его глаза, молочно-белые шары на маленькой голове, казалось, смотрели прямо на Кита. Демон наступал. Кит схватил кресло и выставил его перед собой на манер щита. В голове промелькнула мысль, что нетренированный пятнадцатилетний мальчишка не может ворочать тяжеленное дубовое кресло, словно игрушку.

Но Киту не было до этого дела: он сходил с ума от страха. Когда демон подошел достаточно близко, Кит швырнул кресло вперед и сбил его с ног. Тот снова поднялся и пошел вперед. Кит попятился от него, но на этот раз зазубренная лапа взметнулась в воздух, а затем обрушилась вниз и разрубила кресло пополам. Демон бросился на Кита, обнажив зубы, и Кит дрожащими руками схватил остатки кресла и отпрыгнул к стене.

Он сильно ударился затылком, голова закружилась. Перед глазами все поплыло, но Кит все же увидел наступавшего на него огромного богомола. «Пусть все случится быстро, – подумал он. – Ради Бога, пусть моя смерть будет скорой».

Демон все приближался. Он открыл рот, усеянный внутри зубами, ряды которых уходили вглубь до самого горла. Кит ничего больше не видел перед собой. Он поднял руку, чтобы отмахнуться от богомола – тот подходил все ближе и ближе, – как вдруг демон словно взорвался. Его голова полетела в одну сторону, тело – в другую. На Кита брызнула зеленовато-черная кровь.

Подняв глаза, Кит увидел, что перед ним стоят двое: светловолосая девушка-нефилим из Института, Эмма Карстерс, держала в руке золотистый меч, с клинка которого стекала кровь, а рядом с ней была другая девушка, которая казалась на несколько лет старше, высокая и стройная, с волнистыми каштановыми волосами. Кит вдруг понял, что уже видел ее раньше. Может, на Сумеречном базаре? Он не мог сказать наверняка.

– Разберись с Китом, – сказала Эмма. – А я займусь остальными богомолами.

Эмма исчезла из узкого поля зрения Кита. Теперь он видел только другую девушку. У нее было красивое и доброе лицо, и она смотрела на Кита с удивительной симпатией.

– Я – Тесса Грей, – представилась она. – Поднимайся, Кристофер.

Кит моргнул. Никто никогда не называл его Кристофером. Никто, кроме отца, да и тот пользовался этим именем только в моменты гнева. Мысль о Джонни обожгла Кита огнем, и он посмотрел туда, где лежало его истерзанное тело.

К его удивлению, там оказалось два человека: к Эмме присоединился высокий темноволосый мужчина, который орудовал мечом-тростью. Они стояли спина к спине и крушили демонов. Зеленая кровь била в воздух, как гейзер.

– Отец, – произнес Кит, облизнув сухие губы и почувствовав на них вкус крови. – Он…

– Ты оплачешь его позже. Сейчас ты в опасности. Этих тварей может стать больше, а могут появиться и другие.

Кит ошеломленно посмотрел на девушку. Во рту была горечь.

– Вы – Сумеречный охотник?

– Я – нет, – поразительно твердо ответила Тесса Грей. – А вот ты – да. – Она протянула ему руку. – Вставай. Поднимайся на ноги, Кристофер Эрондейл. Мы очень давно тебя искали.

– Скажи что-нибудь, – сказала Эмма. – Прошу тебя.

Но сидевший рядом с ней на пассажирском сиденье мальчишка отказывался говорить. Он смотрел в окно на океан. Они успели доехать до берегового шоссе, но Кит не произнес ни слова.

– Все в порядке, – с заднего сиденья сказала Тесса. Ее голос был ласков – впрочем, он был ласков всегда. – Тебе не обязательно говорить, Кристофер.

– Меня не так зовут, – буркнул Кит.

Эмма вздрогнула. Кит произнес все это на одной ноте, не отрываясь от окна. Эмма знала, что он немного младше нее, но сделала этот вывод скорее по его поведению, чем по внешности. Он был довольно высок и достаточно крепок – ее впечатлило, как он сражался с демонами.

На нем были окровавленные джинсы и пропитавшаяся кровью футболка, которая когда-то, наверное, была голубой. Кончики его светлых волос были измазаны в крови и ихоре.

Эмма поняла, что дело плохо, как только приехала к Джонни Грачу. Хотя дом выглядел точно так же – дверь закрыта, окна занавешены, – она почувствовала, что пропала та магическая энергия, которую она ощутила в прошлый раз. Снова прочитав сообщение Кита, она достала Кортану.

В доме как будто взорвалась бомба. Богомолы, судя по всему, вылезли из-под пола – демоны часто ползали под землей, чтобы избежать контакта с солнечным светом.

Они проникли в дом, сломав половицы. Все вокруг было заляпано ихором и кровью, повсюду валялись щепки.

А еще внутри были богомолы. В гостиной Джонни Грача они казались еще более жуткими, чем на утесе в горах Санта-Моники. Они больше напоминали насекомых и в то же время были еще чудовищнее. Их зазубренные лапы крушили деревянные стены, мебель и книги.

Эмма взмахнула Кортаной и разрубила богомола пополам. Он завизжал и исчез, перед глазами Эммы предстала вся комната. Еще несколько демонов было покрыто красной, человеческой кровью. Они окружили валявшиеся на полу истерзанные останки Джонни Грача.

Кит. Эмма испуганно огляделась и заметила мальчишку, который скрючился возле лестницы. Он был невредим. Она пошла к нему, и в этот момент он швырнул вперед кресло, которое раздробило голову одному из богомолов.

Лишь долгие годы тренировок не дали Эмме замереть на месте. Человеческие дети такого не умели. Они понятия не имели, как бороться с демонами. У них не было инстинкта…

Дверь позади нее отворилась, и снова лишь долгие годы тренировок не дали ей застыть от удивления. Она сумела отрубить голову еще одному богомолу, запачкав Кортану ихором, когда в комнату влетели Джем Карстерс и Тесса.

Они вступили в битву, не сказав ни слова ни друг другу, ни Эмме, но Эмма переглянулась с Джемом, пока они отбивались от демонов, и поняла, что он не удивлен встрече. Он выглядел старше, чем при их прошлой встрече в Идрисе, лет на двадцать шесть, и казался скорее мужчиной, чем юношей, но Тесса ничуть не изменилась.

У нее было такое же ласковое лицо, какое запомнила Эмма, и такой же мягкий голос. Она с любовью и грустью посмотрела на Кита, подошла к нему и протянула ему руку.

Кристофер Эрондейл.

– Тебя зовут Кристофер Эрондейл, – сказала теперь Тесса все тем же мягким голосом. – Кристофер Джонатан Эрондейл. Твоего отца ведь тоже звали Джонатаном, да?

Джонни. Джонатан.

Многих Сумеречных охотников звали Джонатанами. С Сумеречного охотника Джонатана вела свой отсчет вся раса нефилимов. Даже Джейса на самом деле звали Джонатаном.

Эмма, конечно, слышала, что говорила Тесса дома у Джонни Грача, но до сих пор не могла в это поверить. Не просто какой-то Сумеречный охотник в бегах, а Эрондейл. Нужно обязательно сказать об этом Клэри и Джейсу. Скорее всего, они примчатся на всех парах.

– Он Эрондейл? Как Джейс?

– Джейс Эрондейл, – пробурчал Кит. – Отец говорил, что он один из худших.

– Среди кого? – спросил Джем.

– Среди Сумеречных охотников, – презрительно бросил Кит. – Я, кстати, не один из них. Я бы знал.

– Разве? – мягко уточнил Джем. – И откуда?

– У тебя на коже есть метка в форме звезды? – спросила Тесса. – А у твоего отца была такая?

Глаза Кита скользнули к запястью, и Эмма заметила краешек похожей на родимое пятно белой метки, прежде чем он повернул руку ладонью вниз и спрятал ее.

– Это не ваше дело, – ответил он. – Я знаю, что вы делаете. Отец говорил мне, что вы похищаете всех младше девятнадцати, кто обладает Зрением. Всех, из кого, по-вашему, может получиться Сумеречный охотник. После Темной войны вас почти не осталось.

Эмма открыла рот, чтобы возмутиться, но Тесса опередила ее.

– Твой отец далеко не всегда говорил правду, – сказала она. – О мертвых плохо не говорят, Кристофер, но я сомневаюсь, что ты этого и сам не знаешь. Кроме того, одно дело – обладать Зрением. Совсем другое – отбиться от демона-богомола безо всякой тренировки.

– Я слышала, вы искали его? – спросила Эмма, когда они промчались мимо заброшенного мотеля «Топанга-Каньон», грязные окна которого тускло блеснули в солнечном свете. – Зачем?

– Он – Эрондейл, – объяснил Джем. – А Карстерсы многим обязаны Эрондейлам.

По спине у Эммы пробежали мурашки. Отец часто говорил ей то же самое.

– Много лет назад Тобиаса Эрондейла обвинили в дезертирстве, – сказал Джем. – Его приговорили к смерти, но не смогли найти, поэтому наказание перешло на его жену. Она была беременна. Колдунья Катарина Лосс смогла спрятать ребенка в Новом Свете.

– Его беременную жену подвергли наказанию? – удивился Кит. – Да что с вами такое?

– Да, что-то здесь нечисто, – вдруг согласилась с Китом Эмма. – Значит, Кит – потомок Тобиаса Эрондейла?

Тесса кивнула.

– Действиям Конклава нет оправдания. Как ты знаешь, я когда-то была Тессой Эрондейл. Я знала о Тобиасе – его история вошла в легенды. Но Катарина лишь несколько лет назад рассказала мне о том, что его сын выжил. Мы с Джемом приехали сюда, чтобы выяснить, что с ним случилось. Долгие поиски привели нас к твоему отцу, Кит.

– Моего отца звали Джонни Грач, – пробормотал Кит.

– Как только не звали твоего отца… – вздохнула Тесса. – Из-за этого найти тебя было нелегко. Полагаю, твой отец знал, что ты – потомок Сумеречных охотников, потому и прятал тебя от нас. Что и говорить, представить тебя простецом, обладающим Зрением, было весьма умно. Он смог наладить связи, защитить дом, скрыть свою истинную личность. Спрятать тебя.

– Он говорил, что я – его главный секрет, – тусклым голосом произнес Кит.

Эмма повернула на дорогу к Институту.

– Кристофер, – сказала Тесса, – мы с Джемом не Сумеречные охотники. Мы не входим в Конклав и не собираемся заставлять тебя становиться тем, кем ты быть не хочешь. Но у твоего отца было много врагов. Теперь, когда он мертв и не может защитить тебя, они придут за тобой. В Институте ты будешь в безопасности.

Кит буркнул что-то себе под нос. Похоже, речь Тессы его не слишком впечатлила, да и доверять ей он не стремился.

И это странно, подумала Эмма, завернув на парковку. Внешне Кит напоминал отца разве что ростом и сложением. Когда он вышел из машины и одернул окровавленную футболку, его глаза сверкнули ясной синевой. Его волнистые светлые волосы выдавали его сходство с Эрондейлами. Да и лицо – его тонкие черты, его изящность. Сейчас он был слишком грязен, слишком измучен и опечален, но однажды он превратится в истинного красавца.

Кит с отвращением посмотрел на Институт, окна которого сверкали на солнце.

– Все Институты похожи на тюрьмы?

Эмма фыркнула.

– Они похожи на большие дома. В них могут останавливаться Сумеречные охотники со всего мира. В каждом из них миллион комнат. Я живу в этом Институте.

– Какая мне разница? – угрюмо бросил Кит. – Я внутрь не пойду.

– Ты можешь убежать, – сказала Тесса, и Эмма впервые услышала твердость, которая скрывалась за ее ласковым тоном. Эта твердость напомнила ей, что Тесса и Джейс как-никак были кровными родственниками. – Но, как только зайдет солнце, тебя, скорее всего, съест демон-богомол.

– Я не Сумеречный охотник, – упрямо произнес Кит. – И нечего меня переубеждать.

– Что ж, проверить это не так уж сложно, – ответил Джем. – Лишь Сумеречный охотник может открыть дверь Института.

– Дверь?

Кит посмотрел на нее. Он прижимал одну руку к телу. Эмма внимательнее взглянула на него. Она давно уже научилась замечать, как мальчишки ведут себя, когда пытаются скрыть ранения. Возможно, часть крови на футболке принадлежала самому Киту.

– Кит… – начала она.

– Давайте решим так, – перебил он. – Я попробую открыть дверь, и, если не смогу, вы меня отпустите.

Тесса кивнула. Не успела Эмма ничего сказать, как Кит взбежал по лестнице. Она бросилась за ним, Джем и Тесса пошли следом. Кит навалился плечом на дверь и толкнул ее.

Дверь распахнулась, и он ввалился в холл, чуть не налетев на Тиберия, который как раз проходил мимо. Тай попятился и удивленно посмотрел на парнишку, распластавшегося на полу.

Кит поднялся на колени и схватился правой рукой за левую. Тяжело дыша, он осмотрелся по сторонам и взглянул на мраморный пол, покрытый рунами. На мечи, висящие на стенах. На фреску с Ангелом и Орудиями Смерти.

– Не может быть, – сказал он. – Не может быть такого.

Удивление исчезло с лица у Тая.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Ты, – бросил Кит, посмотрев на Тая. Синие глаза встретились с серыми. – Это же ты! Ты наставил на меня нож там, в подвале…

Таю стало неудобно. Он поднял руку и взъерошил волосы.

– Ничего личного. Это моя работа.

Кит рассмеялся и, смеясь, повалился на пол. Тесса опустилась на колени возле него и положила руки ему на плечи. Эмма вспомнила, как во время Темной войны она сама разразилась истерикой, когда осознала, что родители мертвы.

Кит поднял на нее глаза. Выражение его лица сложно было описать словами. Казалось, он из последних сил сдерживает слезы.

– Миллион комнат, – сказал он.

– Что? – удивилась Эмма.

– Ты сказала, здесь миллион комнат, – объяснил он, поднимаясь на ноги. – Я сейчас найду пустую и запрусь внутри. А если кто-нибудь попытается взломать дверь, я его убью.

– Думаешь, с Китом все будет в порядке? – спросила Эмма.

Она стояла на крыльце рядом с Джемом, который держал на руках Черча. Кот прибежал в Институт через несколько минут после появления Джема и сразу бросился к нему. Теперь Джем ласкал его, рассеянно почесывая у него под подбородком и за ушами. От такой заботы кот был на седьмом небе от счастья.

На горизонте поднимался и опускался океан. Тесса вышла из Института, чтобы позвонить, и Эмма слышала в отдалении ее голос, но слов разобрать не могла.

– Ты можешь ему помочь, – сказал Джем. – Ты тоже потеряла родителей. Ты знаешь, каково это.

– Но я не знаю… – встревожилась Эмма. – Если он останется, как же… – Она подумала о Джулиане, о дядюшке Артуре, о Диане и о всех секретах, которые они скрывали. – А ты не можешь остаться? – спросила она и удивилась той тоске, которая послышалась в ее голосе.

Джем улыбнулся. Эмма запомнила эту улыбку с того раза, когда она впервые по-настоящему разглядела его лицо, ведь она каким-то непостижимым образом напомнила ей об отце. О крови Карстерсов, которая текла у них в жилах.

– Я хотел бы остаться, – ответил Джем. – Я скучал по тебе с момента нашей встречи в Идрисе и часто о тебе думал. Мне бы хотелось задержаться здесь. Поиграть на моей старой скрипке. Но нам с Тессой нужно идти. Мы должны найти тело Малкольма и Черную книгу, ведь такая книга опасна даже на дне морском.

– Помнишь, как мы встретились перед моей церемонией парабатаев и ты сказал, что хотел бы присматривать за мной, но вам с Тессой нужно кое-что отыскать? Ты говорил о Ките?

– Да. – Джем сунул руки в карманы. Он все еще выглядел так молодо, что Эмма не могла представить его своим предком – даже дядюшкой. – Мы искали его много лет. Мы сузили область поиска до этих мест, а в конце концов и до Сумеречного базара. Но Джонни Грач мастерски скрывал от нас своего сына. – Он вздохнул. – А жаль. Доверься он нам, он бы, возможно, не погиб.

Он задумчиво провел рукой по темным волосам, в которых виднелась серебристая прядь. Джем смотрел на Тессу, и Эмма видела выражение его глаз. Она видела любовь, которая не померкла за долгое столетие.

«Любовь – это слабость людей, и ангелы презирают их за это. Любовь презирает и Конклав, который наказывает за нее. Знаешь, что случается с парабатаями, которые влюбляются друг в друга? Знаешь, почему такая любовь запретна?»

– Малкольм… – начала Эмма.

Джем снова повернулся к ней, и в его темных глазах промелькнуло сочувствие.

– Магнус сказал, что это ты убила Малкольма, – произнес он. – Должно быть, тебе пришлось нелегко. Ты ведь его знала. С убийством демонов этому не сравниться.

– Я знала его, – кивнула Эмма. – По крайней мере, мне так казалось.

– Мы тоже его знали. Тесса ужасно расстроилась, услышав, что Малкольм полагал, будто мы все ему лгали. Будто мы скрывали от него, что Аннабель не стала Железной Сестрой, а погибла от рук своих родственников. Мы и сами верили в то, что говорили, но он погиб, считая, что мы знали правду. Должно быть, он чувствовал себя преданным.

– Так странно думать, что он был вашим другом… Хотя, полагаю, он был другом и нам.

– Люди – очень сложные существа. А уж о чародеях и говорить не приходится. Малкольм сделал много добра, прежде чем решиться на зло. Взрослея, ты понимаешь, что люди способны и на то, и на другое.

– Его история, история об Аннабель… Они просто влюбились друг в друга и понесли за это такую жестокую кару. Малкольм сказал мне кое-что, и я все думаю, правда ли это. Его слова кажутся очень странными.

– Что он сказал? – озадаченно спросил Джем.

– Он сказал, что Конклав презирает любовь, потому что она свойственна людям. Поэтому и существуют все эти Законы о том, что нельзя любить обитателей Нижнего мира или парабатаев… Но разве есть во всех них хоть какой-то смысл?

Эмма украдкой взглянула на Джема. Не слишком ли очевидный вопрос она задавала?

– Конклав бывает ужасен, – сказал он. – Ограничен и жесток. Но кое-каким его Законам есть объяснение. Например, Закону о парабатаях.

Эмму обдало жаром.

– О чем ты?

– Не знаю, стоит ли тебе об этом рассказывать, – произнес Джем, смотря в сторону океана, и выражение его лица было таким мрачным, что Эмма почувствовала, как сердце замерло в груди. – Это тайна – тайна даже для самих парабатаев. О ней знают немногие: Безмолвные Братья, Консул… Я принес клятву.

– Но ты больше не Сумеречный охотник, – возразила Эмма. – Ты больше не обязан следовать своей клятве. – Джем ничего не ответил, и она добавила: – Тем более ты мне должен. За то, что тебя не было рядом.

Губы Джема дрогнули и изогнулись в улыбке.

– А ты научилась вести дела, Эмма Карстерс. – Джем вздохнул. До Эммы донесся голос Тессы, которая как раз произнесла имя Джейса. – Ритуал парабатаев был создан, чтобы сделать двух Сумеречных охотников сильнее вместе, чем поодиночке. Парабатаи всегда были одним из самых могущественных орудий нефилимов. Не у каждого есть парабатай, но само их существование очень важно для Сумеречных охотников. Без парабатаев мы были бы гораздо слабее, но мне запрещено даже объяснять почему. Ритуал делает сильнее каждого из парабатаев – руны, нанесенные одним парабатаем на кожу другого, работают быстрее и лучше. При этом чем крепче личная связь парабатаев, тем больше их сила.

Эмма вспомнила, как ярко светились целебные руны, которые она наносила на кожу Джулиана, когда тот был ранен отравленной стрелой.

– Ритуал просуществовал всего несколько поколений, – продолжил Джем, понизив голос, – когда обнаружилось, что если связь становится слишком крепкой, если она перерастает в романтическую любовь, суть силы, созданной ритуалом, изменяется. Неразделенная любовь или даже сильная, но скоротечная влюбленность – все это не меняло дела, но настоящая, взаимная романтическая любовь имела ужасную цену.

– Парабатаи теряли силу? – предположила Эмма. – Переставали быть Сумеречными охотниками?

– Напротив, их сила возрастала, – поправил ее Джем. – Их руны становились иными. Они осваивали магию, подвластную лишь чародеям. Но нефилимы не созданы для того, чтобы быть чародеями. Эта сила быстро сводила их с ума, и они превращались в чудовищ. Они разрушали свои семьи, убивали любимых. Смерть шла за ними по пятам, пока они не умирали сами.

Эмме не хватало воздуха.

– Почему нам этого не рассказывают? Почему нефилимов не предупреждают об этом, раз все это давно известно?

– Это сила, Эмма, – объяснил Джем. – Если бы об этом стало известно, некоторые благоразумно избежали бы подобной связи, но многие другие решили бы воспользоваться ее преимуществами в недобрых целях. Сила всегда привлекает алчных и слабых людей.

– Я бы такого ни за что не захотела, – тихо сказала Эмма. – Такая сила мне не нужна.

– Не стоит забывать о человеческой природе, – заметил Джем и улыбнулся Тессе, которая закончила свой разговор и шла прямо к ним. – Знание о том, что любовь под запретом, не убивает любовь. Оно делает ее лишь сильнее.