Край навылет Пинчон Томас
Довольно скоро, забурившись поглубже, Максин начинает опознавать и другие подсказки. Последовательные номера счетов-фактур. Не сходящиеся контрольные суммы. Номера кредитных карт не проходят проверки алгоритмом Луна. Становится до смятения ясно, что кто-то вынимает из «хэшеварзов» деньги и снова звездячит их повсюду разным таинственным подрядчикам, причем некоторые там почти наверняка призраки, а итог, по грубым прикидкам, может доходить до конца шестизначных, даже начала семизначных цифр.
Самый последний из таких проблематичных получателей – некая мелкая контора в городе, что называет себя «эунтуихсг. ком», акроним «Эй, У Нас Тут Уматная И Хиповая Сетевая Графика». Да неужели? Что-то сомнительно. «Хэшеварзы» отправляют им регулярные платежи, неизменно в течение недели по получении каждого почти несомненно липового инвойса, и вдруг маленькая эта компания ни с того ни с сего всплывает вверх брюхом, а все эти охуенно огромные платежи по-прежнему идут на действующий счет, который кто-то в «хэшеварзах», само собой, предпринимает меры скрыть.
Она терпеть не может, когда паранойя типа Реджевой выплескивается в реал. Хотя, вероятно, поглядеть все же стоит.
Максин приближается к указанному адресу с другой стороны улицы, и, как только замечает искомый дом, ее сердце, если и не уходит совсем уж в пятки, по меньшей мере ощутимо сжимается в одноместную подводную лодку, потребную для рейдов по зловещей и запутанной канализации алчности, что залегает под любыми сделками по недвижимости в этом городе. Штука в том, что это такое славное здание, терракотовая облицовка фасада, не столь вычурная, как та, какой отделали бы коммерческую недвижимость столетие назад, когда строили этот дом, но опрятная и до странности радушная, словно архитекторы и впрямь заботились о людях, что будут ежедневно здесь работать. Но слишком уж оно приятное, подсадная утка какая-то, так и просится, чтобы когда-нибудь вскоре его снесли, а детали исторического декора переработали в украшения для какого-нибудь япповского лофта с завышенной ценой.
Указатель в вестибюле показывает «эунтуихсг. ком» на пятом этаже. Максин знает таких ревизоров старой школы, кто признается, что на этом вот рубеже поворачивал назад, вполне удовлетворившись, – чтоб потом жалеть. Другие советовали ей дожимать, невзирая ни на что, пока не встанешь посреди призрачного пространства и не попытаешься вызвать из ореола смастеренной тишины дух поставщика.
По пути наверх она смотрит, как в иллюминаторе лифтовой двери мимо мелькают этажи – вот публика в тренировочной экипировке толпится у ряда автоматов с быстрым хавчиком, искусственный бамбук обрамляет стойку такого светлого дерева, что затмевает блондинку, посаженную за нею секретаршей, детвора в школьных пиджаках и галстуках сидит с постными лицами в приемной какого-то репетитора по отборочным тестам, или терапевта, или же комбинации того и другого.
Двери перед нею, как выясняется, открыты настежь, а внутри никого, еще один неудачливый дот-ком влился в конторский пейзаж тусклых металлических поверхностей, косматой серой звукоизоляции, «Стилкейсовых» экранов и рабочих коконов Хермана Миллера, что уже начинают разлагаться, замусориваться, собирать пыль…
Ну, не совсем там пусто. Из какого-то дальнего отсека доносится жестяная электронная мелодия, в которой Максин признает «Коробушку», гимн конторской тщеты девяностых – она играет все быстрее и сопровождается тревожными воплями. И впрямь поставщик-призрак. Она что, вступила в какой-то сверхъестественный изгиб времени, где тени конторских тунеядцев продолжают тратить бессчетные человеко-часы на «Тетрис»? С ним и «Пасьянсом под Винду» неудивительно, что техно-сектор накрылся.
Она крадется к жалобной народной мелодии и достигает ее как раз в тот миг, когда голос инженю произносит:
– Лять, – за чем следует тишина. В полулотосе на исшарканном и пыльном полу конторского отсека сидит молодая женщина в нёрдовских очочках, держит в руках портативную игровую консоль и злобно смотрит на нее. Рядом с нею лэптоп, включенный, воткнут в телефонный разъем на проводе, вылезающем из коврового покрытия.
– Здрасьте, – грит Максин.
Молодая женщина поднимает голову.
– Здрасьте, и что я тут делаю, ну, кое-какую срань скачиваю, 56К потрясная скорость, но все равно какое-то время нужно, поэтому я пока в «Тетрис» вот практикуюсь, пока мой старичок пыхтит. Если вам живой терминал, по-моему, в других загонах кое-где еще остались. Может, еще не все железо растащили, срань с разъемами RS-232, коннекторы, зарядки, кабели, что не.
– Я рассчитывала найти кого-нибудь, кто здесь работает. Или скорей теперь уже – раньше работал, видимо.
– Я сюда на замену иногда выходила тогда еще.
– Неприятный сюрприз, а? – обводя рукой пустоту.
– Не, еще со свистка очевидно было, что они выше головы тратят на скупку траффика, классическая дот-комовская делюзия, а клювом щелкнуть не успеешь – и опять ликвидация, и новая пачка яппов с рыданьями смывается в унитаз.
– Я слышу сочувствие? Участие?
– Да ну их нахуй, чокнутые они все.
– Все зависит от того, на каком тропическом пляже они оттягиваются, пока мы и дальше жопу до подметок себе срабатываем.
– Аха! еще одна жертва небось.
– Мой шеф считает, что они нам могли по два раза счета выставлять, – импровизирует Максин, – мы последний платеж тормознули, но кто-то решил, что следует добавить человеческого участия. По случаю, доорались только до меня.
Взгляд девушки постоянно скачет к ее маленькому компьютеру.
– Какая жалость, все свалили, тут теперь только падальщики. Видали такое кино, «Грек Зорба» (1964)? в ту же минуту, как старуха помирает, селяне все вваливаются расхватать ее барахло? Ну вот, а у нас тут «Гик Зорба».
– И никаких легкооткрываемых стенных сейфов или…
– Все вычистили, как только пошли розовые бумажки. А у вас в компании как? Сайт хоть подняли нормально, пашет?
– Не хотелось бы обижать…
– О, не рассказывайте, каша с тэгами, кривые баннеры повсюду, наобум, как перегородки в школьном туалете? И все свалено в одну кучу? ищешь что-нибудь, так потом аж глаза болят? Поп-апы! Не заводите меня, «window.open»[19], пагубнее куска яваскрипта никогда не писали, поп-апы – это ж гумбы всего веб-дизайна, надо пинками их загнать туда, откуда пришли, работа скучная, но кому-то ж надо.
– Странное вообще-то представление об «уматной и хиповой сетевой графике».
– Как бы озадачивает. В смысле, я делала, что могла, но такое ощущение почему-то, что у них к этому просто душа не лежала?
– Может, потому что веб-дизайн для них, на самом деле, не главный бизнес?
Девушка кивает, преднамеренно, словно кто-то может ее мониторить.
– Слушай, когда ты тут закончишь – кстати, я Макси…
– Дрисколл, здрасьте…
– Можно я тебе кофе возьму или что-нибудь.
– А еще лучше, тут рядом бар есть, так там «Зима» еще разливная.
Максин эдак смотрит на нее.
– Где ваша ностальгия, чувак, «Зима» – убойный напиток девяностых, ладно вам, первый круг с меня.
«Битоприемник Фабиана» родом из первых дней дот-комовского бума. Девушка за стойкой машет Дрисколл, когда та входит с Максин, и тянется к крану с «Зимой». Вскоре они устраиваются в кабинке за парой громадных кружек некогда дико популярной питейной новинки. Покамест ничего особого не происходит, хотя счастливый час не за горами, а с ним – и натиск еще одной импровизированной вечеринки розовых бумажек, коими и начал уже славиться «Битоприемник».
Дрисколл Сипухт – веб-дизайнер на фрилансе, «наверстываю по ходу, как все остальные», а также кодирует для подработки, $30 в час – она быстрая и прилежная, сарафанное радио про нее прознало, поэтому она более-менее постоянно затребована, хотя время от времени в арендном цикле случаются провалы, когда ей приходится прибегать к рассылке Винни, сиречь каталожным карточкам, рассованным рядом с мусорными контейнерами, тип-того. Иногда вечеринки в лофтах, хотя это обычно дешевого бухла ради.
Сегодня Дрисколл заглянула в «эунтуихсг. ком» в поисках плагинов-фильтров для «Фотошопа», ибо, как многие в ее поколении, приобрела тягу, уводящую всех на мусорные охоты за все более экзотическими разновидностями.
– Да надо уже самой кустом плагины писать, я даже старалась язык «Фильтро-Фабрики» освоить, не так уж трудно, почти как С, но мародерствовать проще, сегодня я себе даже качнула кой-чего у тех, кто фотошопил д-ра Зизмора.
– Этого дерматолога с младенческим личиком в подземке?
– Вообще потусторонне, да? Работа первый класс, четкость, сияние?
– И… правовая ситуация тут…
– …такова, что, если можешь пролезть, цапай и хватай. Никогда так разве не было?
– Постоянно.
– А вы где работаете?
Так, прикидывает Максин, поглядим, что получится.
– «Хэшеварзы».
– Фигассе. – Такой взгляд. – Там тоже наскоряк то и се поделывала. Хотя зацепиться на фултайм, наверно, не выйдет. Скорей получится слизать остатки банана со сливками с морды Билла Гейтса, по сравнению с ними этот блядский «Майкрософт» – чисто «Гринпис». А вас там, наверно, не видела.
– Ой, да я сама там на парттайме. Раз в неделю хожу, счета готовлю к получению.
– Если вы преданный фанат Гейбриэла Мроза, просто не обращайте на меня внимания, но – даже в том бизнесе, где надменные долбоебы норма? в радиусе мили от старины Гейба все должны ходить в ОЗК[20].
– Мне, по-моему, удалось его разок увидеть. Может. Издали? В прицеле всякий антураж, такое вот, да?
– У него неплохо получается для человека, который в последнюю минуту под проволоку нырнул.
– Это как.
– Дворовый авторитет. Все, кто влез сюда до 97-го, считаются норм, – с 97-го по 2000-й могут то так, то эдак, может, не всегда крутые, но обычно не вполне мудаки полного цикла, каких нынче видишь в бизнесе.
– А он считается крутым?
– Нет, он мудак, но из ранних. Мудак-первопроходец. Бывали когда-нибудь на этих легендарных вечеринках у «хэшеварзов»?
– Не-а. Ты?
– Было дело. В тот раз, когда они всех голых девок в грузовой лифт засунули, и все в пончиках «Кремовый Хрустик»? и когда Бритни Спирс появилась переодетая в Джея-Зи? Только оказалось, что это двойник Бритни?
– Ух, сколько я всего напропускала. Ведь знала же, не надо столько детей рожать…
– Да теперь это все равно уже история, – жмет плечами Дрисколл. – Эхо прошлого. Хоть «хэшеварзы» сейчас и нанимают, будто это 1999-й.
Хмм…
– То-то мне показалось, что я слишком много новых платежек наблюдаю. Что происходит?
– Все тот же пакт с сатаной, только крупнее. Им всегда нравилось тралить хакеров-любителей – а теперь устроили вот это, ну, это ж не просто брандмауэр с фиктивным компьютером, виртуальная корпорация, совершенно липовая, торчит приманкой для кулхацкеров, и потом за ними можно приглядывать, ждать, пока ядро почти совсем не крякнут, и тут их замести и пригрозить судом. Предложить им выбор – тянуть круглый в Рикерзе или возможность сделать следующий шаг к тому, чтобы стать «настоящим хакером». Так они выражаются.
– И ты знаешь кого-нибудь из таких?
– Несколько. Кое-кто на сделку согласился, кто-то свинтил из города. Тебя записывают на курсы в Куинзе, где ты учишь арабский и как писать на арабском литспике.
– Это… – пытаясь угадать, – чтоб на раскладке «йцукен» набирать символы, похожие на арабский? Так «хэшеварзы» что, расширяются на новый ближневосточный рынок?
– Это одна теория. Только мимо каждый день ходят гражданские, без понятия, даже если в «Старбаксе» вокруг них все экраны таким заполнены, кибервойна без пощады, 24/7, хакер с хакером, ДОС-атаки, трояны, вирусы, черви…
– А в газетах ничего не было про Россию?
– Они про кибервойну достаточно всерьез, людей готовят, тратят бюджет, но даже о России не надо так париться, как о… – сделав вид, будто курит воображаемый кальян… – наших мусульманских братьях. Вот кто истинная глобальная сила, денег – сколько надо, времени тоже. Время – вот то, что «Стоунз» считают на своей стороне, еще как. Светят неприятности. По загонам ходят сплетни, что тут громадные госзаказы США, за ними все гоняются, на Ближнем Востоке большая заваруха зреет, кое-кто в цеху говорит – Война в Заливе Два. Буш верняк хоть тут хочет папашу уделать.
Отчего Максин мгновенно перещелкивается в режим Озабоченной Мамаши, думает о своих мальчишках, которым покамест для призыва еще рано, а вот через десять лет, учитывая, что войны США склонны затягиваться, их утопчут как сельдей в бочку, вероятнее всего – такую, которая вмещает 42 галлона и ныне идет где-то по 20, 25 баксов…
– Вы норм, Макси?
– Думаю. Похоже, Мроз хочет стать следующей Империей Зла.
– Самое грустное, что сейчас кругом навалом мартышек-кодеров, которые просто не глядя прыгают прямо в мясорубку.
– Тяму не хватает? Что же стало с местью нёрдов?
Дрисколл фыркает.
– Нету никакой мести нёрдов, знаете что, в прошлом году, когда все накрылось, это означало только, что нёрды снова продули, а жокеи выиграли. Всё как всегда.
– А как же все эти миллионеры-нёрды в профжурналах?
– Витрину украшают. Техно-сектор идет на дно, нескольким компаниям удается выжить, зашибись. Но большинству-то не удается, и самыми крупными победителями оказались те, кто благословен этой старой уолл-стритовой глупостью, которая в итоге непобедима.
– Да ладно, не все ж на Уолл-стрит глупые.
– Некоторые кванты умные, но такие аналитики приходят и уходят, они просто наемные нёрды с перпендикулярным вкусом к моде. Жокеи, может, и стохастического кроссовера не признают, даже если тот за жопу укусит, но их так и тянет к процветанию, они ловят эти подрыночные ритмы, вот что нёрдов всегда на лопатки кладет, какими бы умными ни были.
Начинается счастливый час, и цена всякой нетленки снижается до $2,50. Дрисколл переходит на «Зимартини», которые в основе своей – «Зима» и водка. Максин, мурлыча блюз работящей мамаши, остается с «Зимой».
– Очень мне твоя прическа нравится, Дрисколл.
– Я сперва, как все, делала, знаете, серьезно черный, с такой короткой челкой? только мне все время хотелось быть похожей на Рейчел из «Друзей», поэтому я стала собирать эти портреты Дженнифер Энистон с веб-сайтов, из таблоидов, прочей срани.
И совсем вскоре обнаружила у себя целый ридикюль вырезанных фото и скриншотов, пошла из одного салона в другой, все больше отчаиваясь, стараясь добиться, чтоб ее собственная прическа в точности походила на ту, что у ДжЭ, – а это, как ее стало наконец озарять, гораздо легче запороть, чем воссоздать правильно, потому что даже после многих часов маниакального меланжирования волосок-к-волоску и заказного стайлинга диковинным лабораторным оборудованием из кино для гиков результат никогда не бывал лучше, чем похоже-но-без-сигары.
– Быть может, – Максин мягко, – тебе на самом деле и не нужно, типа, как это называется, быть?..
– Нет-нет! так и надо же! Я обожаю Дженнифер Энистон! Дженнифер Энистон мой эталон! на Хеллоуин? Я всегда бываю Рейчел!
– Да, но это… никак не соотносится с Брэдом Питтом или…
– А, в этом смысле, долго оно не продлится, куда ему до Джен.
– Ему… Брэду Питту.
– Поживете – увидите.
– Ладно, Дрисколл, обычно у меня побольше здравого смысла, но можно попробовать, наверное, Мёрри-с-Моррисом в Цветочном квартале? – Порывшись в сумочке в поисках завалявшейся их карточки, вернее, ну, больше похоже на 10 %-ный пригласительный купон. Эти два одержимых, однако почему-то широко сертифицированных трихолога не так давно углядели возможность в буме подражателей Дженнифер Энистон и по-тяжелому инвестируют в бигуди Сахага и то и дело сваливают на карибские курорты проводить интенсивы по цветоплетению. Их беспощадные позывы к новаторству распространяются и на другие салонные услуги.
– Нашу Мясную Лицевую сегодня, мисс Лёффлер?
– Кхм, это что.
– Вы не получали нашу рассылку? Спецпредложение всю неделю, с кожей лица чудеса творит – убоина, разумеется, свежая, пока ферменты всякие не успеют расщепиться, что скажете?
– Ну, я не…
– Чудненько! Моррис, бей… курицу!
Из заднего помещения доносится кошмарное паническое квохтанье, затем тишина. Максин тем временем откидывают назад, веки ее трепещут, как вдруг…
– Теперь просто применим вот это, – шлеп! – …мясо вот сюда, прямо на это милое, однако истощенное лицо…
– Ммфф…
– Пардон? (Полегче, Моррис!)
– Почему оно… вот так шевелится? Постойте! это что – вы кладете настоящую дохлую курицу мне на – аааххх!
– Пока еще не вполне дохлую! – игриво информирует Моррис бьющуюся Максин, а повсюду разлетаются кровь и перья.
Всякий раз, как она сюда заходит, тут что-то подобное. Всякий раз, эвакуируясь из салона, она клянется, что это последний. Но все равно не может не замечать толпы более или менее двойниц Дженнифер Энистон, что последнее время борются за время под фенами, как будто центр города – Лас-Вегас, а Дженнифер Энистон – следующий Элвис.
– Это дорого? – интересуется Дрисколл. – Что они делают?
– Это пока еще, как вы, ребята, выражаетесь, бета, поэтому, думаю, они должны предложить тебе скидку.
Толпа начала сортироваться на смесь хацкеров и хацкерских диффчонок – и корпоративных пиджей, переупакованных соответственно чьему-то представлению об экипировке для баров: эти ищут романтики или дешевую рабсилу, смотря куда вечер повернет.
– Одного элемента тут больше нет в таких количествах, – отмечает Дрисколл, – золотоискателей обоих полов, которые считали, что все эти нёрдовые миллиардеры прямщаз двинут из тубза яростно в их жизнь. И тогда-то не лучше делюзии было, а нынче даже хардкоровая техно-авантюристка вынуждена признавать, что объедки сильно постные.
Максин заметила пару мужчин у стойки, которые, похоже, на нее глазеют, или на Дрисколл, или на них обеих, с нерядовой пристальностью. Хотя трудно сказать, что тут у них нормально, эти двое прям нормальными Максин не кажутся, и дело не только в «Зиме».
Дрисколл следит за ее взглядом.
– Вы знаете вон тех парней?
– Нет, не-а. Думала, это твои знакомые.
– Они тут впервые, – вполне уверена Дрисколл, – и похожи на копов. Мне стрематься?
– Только что вспомнила, у меня ж комендантский час, – хмыкает Максин, – поэтому я пошла. А ты оставайся. Поглядим, у кого из нас они на хвосте.
– Давайте понагляднее мылом обменяемся, телефонами и прочей сранью, так хоть не так будем похожи на давних сообщников.
Выясняется, что Интересующая их Личность – Максин. Добрые вести, скверные вести, Дрисколл вроде бы детка неплохая, ей эти идиоты без надобности, а с другой стороны, теперь Максин, в дымке лимонно-лаймового алкопопа, придется пытаться их стряхивать. Она садится в такси в сторону центра, а не спальной окраины, делает вид, что передумала, к вящей досаде таксиста, и оказывается на Таймз-сквер, которой уже несколько лет предпринимала сознательные усилия избегать и по возможности к ней не приближаться. Сомнительной старой Двойки, которую она помнит по своей менее ответственной юности, больше нет. Джулиани и его дружки-застройщики, а также силы пригородной праведности вымели тут все подчистую, обдизнеили и стерилизовали – меланхолические бары, раздаточные пункты холестерина и жиров, порно-кинотеатры снесли или перестроили, неухоженных, неприютных и незащищенных вытолкнули, сбытчиков больше нет, нет шмаровозов или катал, даже деток, сачкующих в старых пинбольных галереях – все пропали. Максин не может обороть тошноту от самой возможности какого-нибудь остолбенелого консенсуса касаемо того, какой будет жизнь, что беспощадно захавает этот город, затянется Петля Ужаса, мультиплексы, моллы и гипермаркеты, в которых затариваться имеет смысл, только если у тебя есть машина и подъезд к дому, а рядом с домом в пригородах гараж. Ааахх! Они высадились, они среди нас, им на руку слов нет как, что мэр с корнями в дальних выселках и за ними – один из них.
И вот сегодня вечером они все тут, стянулись в эту возродившуюся в вере имитацию их собственной американской отчизны тут, в самой сердцевине подгнившего Большого Яблока. Смешавшись со всем этим насколько сумела, Максин наконец отыскивает укрытие в подземке, садится на Номер 1 до 59-й, пересаживается на поезд «Си», выходит у «Дакоты», вьется между японскими гостями, высыпавшими из автобуса пощелкать место покушения на Джона Леннона, и когда в следующий раз озирается, уже не видит, что за нею кто-то следит, хотя если держали ее на своих радарах еще до того, как она зашла в «Приемник», вероятно, знают, и где она живет.
6
Пицца на ужин. Что еще новенького?
– Мам, у нас в школе сегодня появилась эта совсем чокнутая дама.
– И… кто-нибудь что, вызвал копов?
– Нет, у нас было общее собрание, а она выступала. Закончила Кугельблиц когда-то еще в стародавние времена.
– Мам, а ты знала, что семья Буша ведет дела с саудовскими террористами?
– Нефтяные, в смысле.
– Наверное, это она и имела в виду, но…
– Что?
– Типа, там что-то еще. Она что-то хотела сказать, но не перед полным залом детей.
– Жалко, что я пропустила.
– Приходи на актовый день в старшие классы. Ее туда опять выступать позовут.
Зигги протягивает ей флаер с рекламой сайта под названием «Таблоид проклятых» и автографом «Марка Келлехер».
– Эй, вы, значит, Марку видели. Та-ак. Прямо-таки – так-так. – Она узнает это имя, как не узнать, Марка Келлехер – теща Гейбриэла Мроза для начала, ее дочь Талит и Мроз женихались еще в колледже. Может, в Карнеги-Меллоне. Поговаривают, развилось последующее охлаждение, pari passu[21] с ростом доходов миллиардера, несомненно. Максин, разумеется, это все никак не касается, хоть она и знает, что сама Марка в разводе и кроме Талит у нее еще двое детей, оба мальчики, один – какой-то функционер ИТ[22] в Калифорнии, а другой отправился в Катманду и с тех пор – открыточный кочевник.
Марка и Максин знакомы еще с кооперативного неистовства десяти-пятнадцатилетней давности, когда домовладельцы возвращались к былому атавизму и применяли гестаповские методы, чтобы вынудить легитимных жильцов съехать. Деньги, ими предлагаемые, были возмутительно малы, но некоторые жильцы на них велись. А к тем, кто не, отношение было другое. Двери квартир снимались для «текущего ремонта», не вывозился мусор, цепные псы, наемные громилы, поп восьмидесятых будь здоров громко. Максин заметила Марку в пикете соседей-оводов, старых леваков, организаторов борьбы за права жильцов и тому подобных, перед зданием на Колумбе, где все ждали появления гигантской надувной крысы профсоюза. Лозунги на плакатах у пикета включали: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, КРЫСЫ, – СЕМЬЯ ДОМОХОЗЯИНА» и «КООП – КРОВОЖАДНЫЕ ОСКОРБИТЕЛЬНЫЕ ОТТАЛКИВАЮЩИЕ ПРАКТИКИ». Колумбийцы без документов выносили мебель и домашнее имущество, стараясь не обращать внимания на эмоциональное волнение. Марка прижала бригадира-англо к грузовику и в выражениях не стеснялась. Она была стройна, рыжие волосы до плеч с пробором посередине, забранные потом в сетку, как выяснилось – из гардероба причесочных ретро-аксессуаров, что на районе стали ее коронкой. В тот конкретный день конца зимы сетка была алой, а лицо Марки показалось Максин серебристым по краям, вроде какой-то антикварной фотографии.
Максин нащупывала возможность с нею заговорить, но тут появился домовладелец, некто д-р Сэмюэл Крихман, пластический хирург на покое, вместе с небольшой ватагой наследников и правопреемников.
– Ах ты, жалкий, алчный старый ублюдок, – бодро приветствовала его Марка. – И ты осмеливаешься сюда свою рожу казать.
– Пизда уродливая, – ответствовал доброжелательный патриарх, – в моей профессии к такой роже и близко никто не подойдет, что это за сука, уберите ее нахуй отсюда. – Правнук-другой сделал шаг вперед, в готовности подчиниться.
Из сумочки Марка вынула 24-унцевый баллончик чистящего средства для духовок «Легко-Слезай» и принялась им потряхивать.
– Спросите у видного медика, что щелок делает с лицами, детки.
– Вызывайте копов, – приказал д-р Крихман. Некоторые элементы пикета подошли ближе и принялись обсуждать разные вопросы со свитой Крихмана. Случилось сколько-то, ну, дискуссионной жестикуляции, вплоть до непроизвольного контакта, который «Почта» в напечатанном ими очерке могла слегка приукрасить. Появились копы. Свет мерк, дедлайны приближались, и толпа стала редеть.
– Ночью мы не пикетируем, – сказала Максин Марка, – лично мне очень не хочется уходить с рубежа, но, с другой стороны, примерно сейчас я бы не прочь выпить.
Ближайшим баром был «Старый Хрен», технически ирландский, хоть один-два престарелых голубых брита и могли нечасто в него заглянуть. Под выпивкой Марка имела в виду «Папу Добля», который бармен Эктор, ранее замеченный лишь в нацеживании пива и начислении порций, сконструировал для Марки так, будто занимался этим всю неделю. Максин себе тоже такой взяла, чисто за компанию.
Они выяснили, что все это время жили всего в нескольких кварталах друг от друга, Марка – с конца пятидесятых, когда англов этого района терроризировали пуэрториканские банды, и после заката восточнее Бродуэя никто не захаживал, да и днем отыскивались такие, кто ездил с Сентрал-Парк-Уэста на Бродуэй городским автобусом. Она терпеть не могла Линколн-Центр, ради которого снесли целый район и выдрали с корнем 7000 семейств boricua лишь потому, что англы, кому насрать вообще-то на Высокую Культуру, боялись детишек этих людей.
– Леонард Бернстайн написал об этом мюзикл, не «Уэстсайдскую историю» – другой, где Роберт Мозес поет:
Выставьте этих пуэрто– Риканцев на Улицу – Тут просто Трущобы, Снесите тут всьо-о-о!
Пронзительным бродуэйским тенором, до того достоверным, что у Максин в желудке скисает выпитое.
– Им даже хуцпы достало на самом деле снимать «Уэстсайдскую», блядь, «историю» в тех же кварталах, которые сами уничтожали. Культура, простите, Херманн Гёринг был прав, как только слышишь это слово, проверь стрелковое оружие. Культура притягивает к себе худшие позывы богатых, у нее нет чести, она сама напрашивается на субурбанизирование и растление.
– Вам бы с моими родителями как-нибудь познакомиться. К Линколн-Центру никаких теплых чувств, зато от Мета их за уши не оттянешь.
– Шутите, Элейн, Эрни – мы сто лет знакомы, на одни демонстрации ходили.
– Моя мать ходила на демонстрации? За что – скидки где-нибудь?
– Никарагуа, – без веселья, – Сальвадор. Роналд Рейх-Ганс и его дружочки.
То был период, когда Максин жила дома, доучивалась на степень, ускользая по выходным в безмозглость клубных наркотиков и лишь изредка замечая, что Элейн и Эрни, похоже, что-то гнетет. Только много лет спустя им стало как-то ловчее поделиться воспоминаниями о пластиковых наручниках, перечном газе, немаркированных фургонах, Бравых, занятых тем, что у копов получается лучше всего.
– Снова превратив меня в Бесчувственную Дочь. Должно быть, нащупали какую-то наводку, некий изъян моего характера.
– Может, они просто пытались уберечь вас от неприятностей, – сказала Марка.
– Могли бы с собой позвать, я б им тылы прикрывала.
– Начать никогда не поздно, бог свидетель – дел еще полно, думаете, что-то изменилось? размечтались. Ебаным фашистам, которые всем тут заправляют, по-прежнему нужно, чтобы расы ненавидели друг друга, именно так они не дают зарплатам расти, аренде падать, всей власти не выходить за Ист-Сайд, чтобы все оставалось уродским и безмозглым, как им нравится.
– Да, припоминаю, – говорит теперь Максин мальчикам, – Марка всегда была как бы… в политике?
Она цепляет самоклейку к своему календарю, чтобы не забыть сходить на выпуск и поглядеть, что нынче поделывает старая бешеная псина в волосяной сетке.
Докладывает Редж. Он повидался со своим башковитым ИТэшником Эриком Дальполем, который рыскал в ПодСетье, искал секреты «хэшеварзов».
– Скажи мне, что такое Альтман-Зед?
– Формула, по которой предсказывают, обанкротится ли компания, скажем, за следующие два года. В нее подставляешь цифры и смотришь, чтобы значение z было меньше примерно 2,7.
– Эрик нашел целую папку проработок Альтман-Зед, через которые Мроз гонял разные мелкие дот-комы.
– С расчетом на… что, приобретение?
Уклончивые зенки.
– Эй, я тут просто осведомитель.
– Этот парнишка тебе какие-нибудь показывал?
Онлайн мы с ним много не встречаемся, такой он параноик, – ага, кто бы говорил, – он любит встречаться лично и только в подземке.
Сегодня безумный белый святоша в одном конце вагона состязался с черной капеллой в другом. Условия идеальные.
– Кой-чего тебе принес. – Редж подсовывает диск. – Мне поручено тебе передать, что он благословен Линусом лично, пингвиньими ссаками.
– Это чтоб меня сейчас совесть мучила, да?
– Конечно, это не повредит.
– Я занимаюсь, Редж. Мне просто не очень уютно.
– Лучше ты, а не я, если честно – мне бы кохонес не хватило. – Оказалось, это нырок в странные глубины, как из пушки ядро. Эрик пользуется компьютером в том месте, где подрабатывает, – крупной корпорации без достойных упоминания ИТ-прихватов, посреди кризиса, которого никто не предвидел. Что-то немного не так. Всякий раз, выныривая из ПодСетья, он чуть больше стремается, либо так кажется тем, кто сидит в соседних загонах, хотя там столько народу проводит свои часы в серверной, нюхтарят «халон» из огнетушителей, что им может не хватать перспективы.
Ситуация не настолько прямолинейна, как Эрик, видимо, надеялся. Шифрование затейливо, если не до безумия серьезно. Хотя Редж тешил себя фантазиями наскоряк метнуться туда-сюда, Эрик обнаружил, что клерки в этом «7-Одиннадцати» ходят со штурмовыми винтовками в полностью автоматическом режиме.
– Все время сталкиваюсь с этим темным архивом, заперт весь плотно, нипочем не скажешь, что туда сложено, пока не крякну.
– Ограниченный доступ, говоришь.
– Мысль в том, чтобы обеспечить безотказность на случай аварии, естественной или антропогенной, можно спрятать архив на избыточных серверах в каких-то удаленных местах, надеясь, что хотя бы один выживет, если только не настанет конец света.
– В известном нам виде.
– Если желаешь радостно почирикать, наверно.
– Мроз ждет аварии?
– Вероятнее, просто не хочет к чему-то подпускать пытливые умы. – Поначалу тактика Эрика была сделать вид, что это кулхацкер развлекается, поглядеть, выйдет ли проникнуть через «Задний проход», а затем установить сервер НетБас. Тут же пришло сообщение на литспике в том смысле, что «Поздравляем нуб ты думаешь проник но проник ты в мир глубокого дерьмища». Что-то в стилистике ответа зацепило глаз Эрика. Почему их система безопасности озаботилась так персонализировать ответ? Почему не просто короткое и бюрократическое вроде «Доступ запрещен»? Что-то – быть может, всего лишь добродушный наезд – напомнило ему хакеров постарше, еще из девяностых.
Они с ним играются? Каково с ними играть-то будет? Эрик прикинул: если от него ожидается, что он станет вынюхивать тут, словно какая-то пакетная мартышка, ему придется сделать вид, будто он не в курсе, до чего они тут все в тяжелом режиме или даже кто эти ребята вообще. Поэтому для начала он давай долбиться в пароль, словно он что-то олдскульное типа «мелкомягкого» ЛМ-хэша, который крякнуть даже ретарды могут. На что Защита ему отвечает, опять литспиком: «Нуб ты соображаешь на кого залупу поднял?»
К этому момент Редж с Эриком уже посреди Бруклина, ду-уоп и декламация «Библии» давно вышли. Эрик изготовился драпать.
– Ты там все время туда-сюда, Редж, когда-нибудь напарывался на кого-нить из их безопасности?
– Слух был, что Гейбриэл Мроз этим отделом сам рулит. Была там вроде какая-то история. Кто-то живой терминал в ящик стола сунул и забыл ему сказать.
– Забыл.
– Никто и охнуть не успел, как бесплатно выложили всякие закрытые исходники. Фиксили несколько месяцев, это им стоило крупного контракта с военным флотом.
– А неосторожный сотрудник?
– Исчез. Все это фольклор компании, сам понимаешь.
– Успокаивает.
Не опаснее партии в шахматы, как представляется Реджу. Защита, отход, хитрость. Если не съём в парке, где твой противник становится буйным психопатом без предупреждения, конечно.
– Паранойя, что не, Эрик все равно заинтригован, – Редж докладывает Максин. – Доперло, что это может оказаться чем-то вроде вступительного экзамена. Если на другом конце – сам Отмороженный, если Эрик окажется годен, возможно, его впустят. Может, надо ему советовать, чтоб уносил ноги.
– Я слышала, там такая тактика найма, возможно, стоит ему сказать. Меж тем, Редж, что-то в голосе у тебя намного меньше восторга насчет твоего проекта.
– На самом деле это ты зов побережья слышишь, я даже не знаю, что я теперь с этим вообще уже делаю.
Ой-ёй. Интуиционная тревога. Максин, конечно, это не касается, но:
– Экс.
– Тут тот же самый блюзец, ничего существенного. Только теперь она и муженек – они вместе производят шум насчет переезда в Сиэттл. Не знаю, он какая-то корпоративная шишка. Вице-Президент по Ректальным Неудобствам.
– Ай, Редж. Прости. В старых мыльных операх «переводом в Сиэттл» шифровалось вычеркивание из сценария. Я раньше вообще думала, «Амазон», «Майкрософт», все они начаты какими-то вымышленными обмылками.
– Я все жду, когда следующий гвоздь забьют, миленькая открыточка от Грейси с объявлением: «Ура! мы беременны!» Как раз где-то теперь и должно случиться, правда? Так не томила б хоть уже.
– И ты с этим норм?
Читать бесплатно другие книги:
